Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Как защитить судовой трубопровод от обрастания и коррозии

Как защитить судовой трубопровод от обрастания и коррозии

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 26.12.2012

«Хихоньки-хахоньки от ВМФ для моряков. Что видел сам или знаю со слов друзей или очевидцев». Ю.Петров. 2004-2009 гг. Часть 21.

Иду на Вы.

Наш дивизионный механик, некто Моносов, ранее служил командиром БЧ-5 на десантном корабле. Корабль базировался в губе Пала, что у Полярного.
Однажды летом, когда из всех офицеров корабля на борту остался один механик, на корабль позвонил оперативный дежурный флота и приказал к определённому времени кораблю быть в Североморске.
Моносов попытался ему объяснить, что он механик и больше на корабле нет офицеров, но ОД объяснил ему, что механики тоже офицеры ВМФ, и обещал ведро неприятностей, если корабль в срок не будет в Североморске.
Пошёл Моносов в штурманскую рубку, с тоской посмотрел на полку с лоциями и пособиями по навигации и созвал синклит из рулевых и сигнальщиков с вопросом «как доковылять до Североморска?». А рулевой вытаскивает с полки книжечку с названием «Правила плавания в Кольском заливе» и говорит, что корабельный штурман пользовался этими правилами в аналогичной ситуации. Открыл Моносов правила, а там сплошная цифирь из широт, долгот, пеленгов ведущих и секущих. Совсем грустно стало.
Погода была хорошая, лето, солнце светило, видимость прекрасная и они снялись со швартовых. Правда, при отходе снесли пару леерных стоек у соседа гидрографа и помяли ему фальшборт, за что Моносов искренне извинился в мегафон перед вахтенным с гидрографа и клятвенно обещал устранить повреждения после возвращения. Из губы Пала вышли без приключений, а в Кольском заливе начались загадки. Нужно было рассчитать компасный курс, однако те скудные сведения по навигации, которые были даны Моносову в училище, давно испарились. Рулевые вынесли на мостик карту Кольского залива, и вместе с сигнальщиками весь синклит начал гадать, как и куда идти и не загубить корабль. Северное колено прошли, ориентируясь по приметным местам береговой линии, и в кильватер за рыбаком. Однако траулер зашёл в губу Тюва и дальше, в Североморск проводника не оказалось.



На входе в среднее колено Кольского залива есть остров Сальный, в районе которого установлено одностороннее движение. Корабли, идущие с моря, оставляют остров Сальный слева. Так же поступают корабли выходящие в море.
На подходе к среднему колену, Моносов заметил, что встречных судов нет, и порадовался этому. А дело было в том, что в море собирался выходить крейсер, и движение по заливу было временно закрыто. Подойдя к Сальному, он прикинул, что по левому проходу путь до Североморска короче и вошел в него. В это время к острову Сальному, со стороны Североморска подходил крейсер.
Командир крейсера, увидев десантный корабль у себя на курсе, решил не связываться с идиотом, застопорил ход и на всю катушку разрядился на оперативного дежурного флота, рассказав ему, что он думает о порядке в Кольском заливе.
Моносов благополучно разошёлся с крейсером и зашёл на рейд Североморска, отдал якорь и дал семафор дежурному по рейду «согласно приказанию ОД флота прибыл в Ваенгу. Для швартовки прошу прислать строевого офицера, подпись командир БЧ-5 Моносов».
Никаких последствий для Моносова этот поход не имел и вскоре он был назначен дивизионным механиком на дивизион сторожевых катеров.

Сон в рабочее время.

Старший лейтенант Саня Матеж, тот самый, который купил шифонер-гальюн, принял условия игры. Начальник штаба дивизии, капитан первого ранга Ткачёв, при встрече с Матежом задавал риторический вопрос «Как дела Матеж?», на что нужно было дать нетрадиционный ответ, при этом не повторяться.
Вот некоторые из вариантов его ответов:
- «Как картошка.» Н.Ш.: «Это как?» - «Зимой не съедят, так весной посадят»,
- «По закону Ома.» Н.Ш.: «Это как?» - «Меня имеют на службе, а жену дома»,
- «По закону Бернулли» Н.Ш.: «Это как?» - «Поимели и перевернули.»
Служба у Сани не совсем ладилась, и начал он «злоупотреблять», случалось и в рабочее время. В итоге, через пару лет, Саня уволился, и говорили, что бил китов у кромки льдов, а в финале стал бичом и алконавтом.
Офицер штаба флота по противолодочной подготовке капитан третьего ранга Бук вернулся на базу после ночного выхода группы кораблей и решил пару часов поспать. Зашёл на плавкзарму к знакомому комдиву и спросил, где он может поспать пару часов. Комдив сказал, что сейчас все на катерах и можно прилечь в любой каюте. Таким образом, Бук оказался в каюте Матежа. Улёгся на койку, отвернулся к переборке и заснул. Фуражку с дубами положил на стол.
По дивизиону дежурил старший лейтенант Боря Бурков. Делая обход дивизиона, он решил зайти в свою каюту. Шагая по офицерскому коридору, Боря увидел в каюте Матежа спящего человека и решил, что это Саня принял дозу перед обедом и решил уберечь его от гнева начальства.
Сделал он это несколько своеобразно, а именно шлёпнул с оттяжкой по выставленной заднице и прорычал: «рабочее время, вставай!», увидел фуражку с дубами и добавил, «а дубы пора снять». Бук не успел проснуться и повернуться, как Боря вышел из каюты. Надо сказать, что за день до этого происшествия, на дивизионе у офицеров проверялось состояние парадной формы.
Сон пропал, пошёл Бук к комдиву и говорит:
«Ну, у тебя и дежурный! Спать в рабочее время не разрешает, по заднице мне врезал от души, и дубы с моей фуражки приказал снять!»



Кто-то сочинил стишок:

В оной каюте шум раздался,
То Боря Бука прихватил.
Какой ты дряни нализался,
Зачем дубы ты нацепил.

«В морях твои дороги». И.Г.Всеволожский. ПЕРВЫЕ ШАГИ. Часть 5.

На следующий день после завтрака нас вызвали к адмиралу. Значит, командир роты не решился нас наказать своею властью! Мы со страхом ожидали, что будет.
Мы видели адмирала всего один раз, в день прихода в училище, но Девяткин и Забегалов успели нам рассказать, что начальник училища воевал еще в русско-японскую войну. Адмирал командовал боевыми кораблями, участвовал во многих морских сражениях. Сотни офицеров на флоте были его учениками. Адмирал справедлив, наказывает строго, но никогда не позволяет плохо относиться к исправившемуся.
— А горячая баня вам будет, — предупредил Девяткин. — Адмирал терпеть не может, когда не уважают старших по званию. Держитесь!
Я вошел к начальнику с замирающим сердцем. Адмирал сидел в просторном, светлом кабинете за большим, покрытым зеленым сукном столом. «Сейчас начнется!» — подумал я. Худощавый человек с седыми волосами, расчесанными на пробор, со спокойным, уверенным, чисто выбритым лицом поднял голову и принялся рассматривать нас.



— Ну, курильщики, — сказал адмирал, — что мне прикажете с вами делать?
Такого вопроса ни я, ни Фрол не ожидали. Мы думали, он станет кричать.
— Я служил с вашим отцом, Живцов, — продолжал адмирал, — и вашего знал тоже, Рындин. Не думаю, чтобы они вас учили курить.
Мы молчали.
— И если вы, Живцов, научились курить от старших на флоте, то совсем не обязательно обучать Рындина этому искусству.
Фрол ничего не ответил.
— Я категорически запрещаю курение в училище и буду за это строго наказывать. Вы хотите возразить?
— Никак нет! — выпалил Фрол.
— Возражать, по существу, и нечего. А знаете ли вы, почему я буду наказывать за курение?
— Никак нет!
— Да потому, что организм в ваши годы усиленно развивается. Крепнут легкие, устанавливается нервная система. От курения же нарушается нормальное развитие моряка. Вырастете — курите, но сейчас... Разве мне будет приятно, если вместо крепкого, здорового «морского волка» из вас, Живцов, или из вас, Рындин, вырастет чахлый, болезненный, гнилой человечек, который будет всем в тягость?
Он промолчал. Мы переступили с ноги на ногу.



Морской десант. Г.Г.Нисский.

— К помощнику воспитателя, Живцов, относиться свысока не рекомендую. Старшина второй статьи Протасов накануне высадки десанта в одном из портов поклялся перед своими товарищами, что водрузит над городом флаг, и он сдержал клятву. Для этого ему пришлось залезть на заводскую трубу, в то время как фашисты били по ней снарядами. Вы этого не знали?
— Никак нет, не знал, — смущенно ответил Фрол.
— Протасов не хвастает своими подвигами. И скромность я не считаю большим недостатком, — улыбнулся начальник училища. — Итак, вам не следует забывать: каждое взыскание, полученное в училище, будет занесено в дело. Ваше личное дело будет сопровождать вас всю жизнь. Не советую пятнать репутацию. Потом опомнитесь — будет поздно. На этот раз я ничего не напишу в ваше соединение, Живцов, — добавил адмирал. — Можете идти.
— Вот штука-то! — сказал Фрол, когда мы вышли в коридор. — Я думал, «губа» обеспечена, письмо уже в ящик опустили, а он — на тебе: «Из вас вырастет гнилой человечек».
Фрол расправил плечи, словно всем существом своим доказывая, что он не «гнилой человечек», а настоящий «морской волк».
На другой день ротный зачитал приказ по училищу. В приказе разъяснялся вред, который приносит курение. Мы с Фролом были названы «курильщиками», но взыскания не получили.



Перекур... и его последствия.

Глава шестая. БУНЧИКОВ И ДЕВЯТКИН

Вова Бунчиков долго скитался до того, как попал в училище. Он был очень запуганный, ему казалось, что его каждый хочет обидеть. Только ко мне он относился доверчиво.
Мы садились в кубрике, я доставал кусок хлеба, припрятанный от обеда, или булку от ужина и протягивал ему: «Хочешь?»
Я знал, что, наевшись за обедом или за ужином до отвала, Бунчиков через час снова был голоден. Он, бедняга, много голодал! Оставшись один, без родителей, долго разыскивал тетку, пересаживался с поезда на поезд, ночевал на вокзалах, доехал до тихого городка на берегу моря и не нашел тетки. Она умерла; в ее комнате жили чужие, черствые люди. Они не приняли Вову, и он ушел из города... Я спросил его, где он жил до войны.
— В Севастополе, — ответил он, подбирая с колен крошки. — Ух, как мы жили! Каждое утро булки ели, с маслом. Не веришь?
— Верю.
— Мама спросит: «А варенья, Вовочка, хочешь?» — «Хочу». — «Какого? Смородинового или вишню?» — «Вишню». И, понимаешь, она достает из буфета вишневое. Не веришь?
— Да верю же!
— А вечером мы в кино ходили. У нас в Севастополе хорошее было кино. После его разбомбили. Я по три порции мороженого в кино съедал. Не веришь?
— Верю, — сказал я улыбаясь.
— Вот и не веришь! — огорчился Вова. — А было это, все было! И дом, и варенье, и кино было! И папа, когда приезжал, привозил подарки, вот честное слово! Один раз обезьяну привез, из Сухуми. Только она все убегала, а зимой заблудилась, простудилась и умерла. Кашляла, кашляла, свернулась калачиком и подохла.
Он помолчал немного, потом вспомнил:
— Я даже ананас ел! В банке. Отец привез. Вкусный! Не веришь?
— Верю.



«Дорогами войны», Фото М. Альперта, 1942 г.

— А я вот, бывает, и сам не верю, — сказал грустно Бунчиков. — Лежу я где-нибудь на вокзале... Это было, когда я тетку искал. Тогда я на вокзалах часто ночевал. Засну я, бывало, и вижу то, что было, и то, чего не было. Вот все и перепуталось. Обезьяна была, мороженое было, а ананаса, может, и не было... Мама как умерла, папа на подводной лодке снаряды привозил. А увозил из Севастополя раненых на Кавказ. Потом матросы с подплава сказали мне, что лодку его потопили. Они меня взяли с собой на Кавказ. Но они потом снова ушли в Севастополь, и я остался один... Тебе здесь нравится?
— Нет.
Мне в самом деле училище в ту пору не нравилось.
— А мне очень нравится. Никто не скажет: «Уходи, тебе здесь нечего делать». И тут я всегда сыт. А раньше я всегда был голодный. Ты не бывал голодный?
— Бывал.
Еще бы! Я проживу сто лет, но никогда не забуду бурых лепестков хлеба толщиной с бумагу, которые мать в Ленинграде поджаривала на печурке!
— Другие мальчики на базар, бывало, придут и смотрят, где бы морковку стащить, или картошку, или еще чего. А я не мог. Мне стыдно было, если скажут: ты вор. Вот если мне сами давали, я брал. Это тоже стыдно было, ведь меня принимали за нищего, но я брал. Мне кушать хотелось. Ведь если б папа живой был, мне брать ни у кого не пришлось бы...



Повара всегда старались, а нахимовцы не страдали аппетитом!

— А как ты в училище попал?
— Ой, знаешь!.. В Баку раз, в Баилове, вижу — два моряка идут... веселые, все смеются. Я — к ним, а они на меня не смотрят. Я одного за китель подергал. Он обернулся, спрашивает: «Чего тебе?» А другой: «Дай мальчугану пятерку, он, наверное, голодный». Тот вынимает пять рублей, я не беру. «Ты что же не берешь?» Тут я им все как выпалю: про отца, про маму, про Севастополь. Поговорили они между собой и зовут: «Идем-ка». Привели на корабль, накормили. Пожил у них недельку, они мне бумагу дали, билет купили, в поезд посадили, и я — сюда. Ты моряком хочешь быть?
— Хочу. А ты?
— Я тоже. Наверное, будет трудно, — сказал он, морща нос. — Я ведь учиться разучился.
— А если я тебе помогу?
— Поможешь? Значит, мы с тобой будем дружить?
— Будем.
— А ты не врешь, Рындин?
— Раз сказал «будем», значит будем.
Бунчиков доверчиво протянул мне руку.
Юра Девяткин, уверенный в себе, ровный со всеми, быстро завоевал всеобщее уважение. Там, где Фрол петушился и готов был лезть в драку, Юра достигал результата самыми простыми словами.



Мокрая приборка.

Однажды старшина приказал Авдеенко подтереть в классе пол. Авдеенко разобиделся, упал на пол и заревел. Фрол порекомендовал вылить на него ведро холодной воды. Но тут подошел Юра и сказал:
— Встань!
Авдеенко продолжал визжать. Тогда Юра крепко схватил его за ногу:
— Встань, тебе говорю, и не валяй дурака. Авдеенко сказал плачущим голосом:
— Пусти ногу!
— Кто поверит тебе, что ты нервный? — Юра отпустил ногу. — Тебя дома избаловали. Вставай!
Авдеенко поднялся.
— А теперь выполняй приказание.
И Авдеенко, всхлипывая, поплелся выполнять приказание.
Юра пришел к нам из батальона морской пехоты, который выдержал страшный удар фашистских танков под Севастополем. В том же батальоне служил матрос Алексей Калюжный; он и его шесть товарищей защищали дзот.



Защитники дзота №11. Г.Марченко.

Юра показал нам записанные в тетрадку слова, которые Калюжный написал перед смертью: «Родина моя! Земля русская! Любимый Сталин! Я дрался так, как подсказывало мне сердце. Истреблял гадов, пока сердце билось в груди. Я умираю, но знаю — мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепче! Клятву воина я сдержал. Калюжный». В ту же тетрадь Юра записал и слова капитана первого ранга, который сказал мне, что «коммунист никогда не лжет, всегда должен говорить правду». Юра записал так: «Нахимовец никогда не лжет, всегда говорит правду, даже если правда горька, как полынь». Я поправил:
— Он же сказал не «нахимовец» — «коммунист».
— А нахимовец должен быть во всем коммунистом, — ответил Юра. — Ты ведь был пионером?
— Был. В Ленинграде. А ты давно в комсомоле, Юра?
— Еще с Севастополя. Перед боем матросы подавали заявления в партию, а я пошел в бой комсомольцем...

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю