4. Некоторые служебно-бытовые нюансы.
К счастью, когда обратились у друзьям-подготам, один из них, Владимир Вениаминович Брыскин тут же предоставил фрагмент воспоминаний из подготавливаемой к печати типографским способом книги На обороте одной из фотографий: "Капитан-лейтенант Свербилов в день сдачи ПЛ. Родина должна знать своих героев. Жан Свербилов. 24.10.1958."
"... Дела я принимал у Жана Михайловича Свербилова, которого хорошо знал по прошлой службе. Сухонький, небольшого роста Жан был своеобразным любимцем нашей дивизии, а, может быть, – и более широких кругов подводного флота. Сын старого революционера, почему-то выжившего к нашему времени,
Свербилов окончил училище имени Фрунзе в 1951 году и к описываемому времени уже год командовал «малышом». Поскольку до этого он не учился на Классах, его в 1958 году отправляли на учёбу.
С Жаном Михайловичем Свербиловым в период передачи «М-282». Как видите, я уже дежурю по бригаде.
Моего предшественника отличала молниеносная реакция в беседах и чрезвычайно острый язык, что, вместе со знанием бесчисленного множества флотских историй и анекдотов, и было основой его легендарной славы непревзойденного «травилы». Вот пример его находчивости. Большой начальник проводит смотр береговой казармы (Жан – старпом лодки). Вдруг обнаруживается, что одеяло на одной из коек заправлено в точности наоборот по отношению к установленному порядку: нашитая красной материей буква «Н», которой помечена нижняя часть одеяла («ноги»), находится возле подушки.
На вопрос грозного начальника: «Свербилов! Что это такое?», следует мгновенный ответ: «Это нос, товарищ адмирал». Сами понимаете, что после такого ответа разносить острослова с постным выражением физиономии не всякий решится.
Во время передачи корабля мне с Жаном Михайловичем впервые пришлось побыть вместе достаточно длительное время. Каюсь, я начал уставать от бесчисленных рассказов и розыгрышей и, наверное, так и сохранил бы в памяти образ моего предшественника только в одном, описанном выше измерении. А несколько лет спустя выяснилось, что и я, и многие другие несколько недооценивали способности нашего товарища. После Классов Свербилов служил командиром лодки 633-го проекта на Северном флоте. В один из летних дней возле Гренландии на нашем атомоходе «К-19» случилась серьёзная авария: разгерметизировался первый контур энергетической установки. Вода, циркулирующая в этом контуре под огромным давлением в сотни атмосфер, непосредственно отводит тепло от урановых стержней и, как следствие, – обладает очень большой радиоактивностью. Вспомогательная неядерная силовая установка корабля тоже не действовала. Было принято решение всплыть и любой ценой устранить повреждение в море. Надеюсь, читатель обратил внимание на знакомые термины в обозначении метода принятия решений. Моряки бесстрашно полезли буквально в радиоактивное пекло. Среди них был и наш однокашник – Володя Енин. Но ремонт такой технической сложности и в базе является непростой задачей, а в море и подавно ничего не получилось.
Многие люди получили смертельные дозы радиоактивного заражения, а кто выжил, – остались с непоправимыми увечьями на всю оставшуюся жизнь.
Командир был вынужден срочно запрашивать помощь, в том числе и в радиосети общего оповещения флота. Но на океанских просторах получение помощи может затянуться на длительное время: к сожалению, скорости у кораблей не космические, а расстояния на воде есть расстояния. В это время шло большое учение, и лодка Свербилова находилась в море. Получив аварийную радиограмму, Жан Михайлович не мешкая всплыл, бросил всякие военные «игры», полным надводным ходом направился к аварийному атомоходу и первым подошёл к нему. Стояла несвойственная Северу штилевая погода. Многие моряки атомохода, харкающие кровью (при больших дозах облучения признаки поражения не нуждаются ни в каком медицинском анализе), находились на верхней палубе..."
Прибыл к Литвинцеву на лодку в ту пору молодой корабельный врач. Фамилию не помню, звать Гена. С молодой женой и тёщей он приехал, а те были чистокровные ленинградки старорежимной интеллигентской закваски. Они каждый раз полностью забирали у Гены его получку, и порой даже на курево у него не оставалось. Он же безумно любил свою Веронику и идолопоклонно уважал её мать. И в один неожиданный час выпил в какой-то компании. А ведь не просто так говорится: выпьешь – сразу другим человеком становишься. И Гена оказался не исключением. Сразу стал совершенно другим человеком, который войдя в свою квартиру не только не вытер ноги о половичёк, но даже грубо обругал домочадцев, когда те сделали ему законное замечание. И даже больше. Когда полемика разгорелась и перешла в принципиальную дискуссию, он дошёл до того, что толкнул Веронику, а маму её даже стукнул подвернувшимся на ту беду утюгом. К счастью не сильно.
На другой день не столько разгневанные, сколько перепуганные, женщины пришли к Литвинцеву с жалобой. Тот встретил их участливо, даже спирту выпить предложил, от чего они, поблагодарив, конечно, отказались. Он внимательно выслушал жалобы, искренне возмущаясь грубостью своего подчинённого, а когда услышал, что Гена утюгом тёщу ударил, то сначала ужаснулся, а потом задал вопрос: а не был ли тот утюг при этом включён в электросеть. Это ведь происходило в те времена, когда один за другим издавались грозные приказы о нарушениях правил обращения в различными электроприборами, отчего нерадивые военнослужащие гибли как тараканы от дуста.
Услышав этот, неожиданный для гражданского человека вопрос, тёща естественно спросила, а какое это имеет значение. И тут Литвинцев столько нарассказывал им об ужасных случаях при неправильном использовании этого коварного электрооборудования, а так же о страшных карах, настигающих нарушителей, что окончательно запугал этих бедняг. Они даже забыли уже, за чем пришли, принялись всячески этого Гену выгораживать. А когда он наговорил им множество ужасов про подводную службу, которым на каждом шагу вскоре будет подвергаться их зять и одновременно муж, то на глазах несчастных женщин выступили слёзы. Увидев это, Литвинцев, спохватившись успокоил их, убедил, что не всё уж так и страшно, когда вокруг их Гены столько хороших друзей, которые всегда придут ему на помощь.
Потом он им помог составить смету, по которой явствовало, какая часть получки должна идти тёще на содержание квартиры и обеспечение быта, какая Веронике на косметику и прочие расходы и какая Гене на его мужицкие надобности. Потом он вызвал доктора Гену, заставил всех их помириться и с миром отпустил домой, чтобы они отпраздновали примирение.
С Литвинцевым мы были постоянными компаньонами по части всяких шуток, улучшающих служебно-общественный климат. Однажды мы занялись приведением в соответствие с внутренним содержанием имён друзей-командиров. К примеру, был там командир Шустиков (Юрий Николаевич). Рослый, сильный физически, неторопливый, вообще медлительный. Добродушный, когда в настроении. А звать Юра. Да какой ты Юра, возмутились мы с Литвинцевым. Ты есть Миша. И звать тебя надобно Мишка Шустиков. Хоть он и ерепенился вначале, но к кликухе всё-таки привык. Откликаться на неё стал.
А потом появился Ральф Цатис, кажется эстонец по национальности, а может быть еврей. Но не в этом дело. С виду он был мужественный: скулы, подбородок, глаза. Нос орлиный. Вьющиеся чёрные волосы, так и напрашивается чуб отпустить. Ну вылитый Мелехов с Тихого Дона. И порешили мы, быть ему Гришкой Цатисом, а никаким там не Ральфом. Он привык.
Рижское Нахимовское училище. 1946 год, торжественное построение во дворе училища. У военно-морского флага (слева направо) Мартинсон Феликс Густавович, Гладышев Сергей Васильевич, Акатов Альберт Васильевич. Офицеры на правом фланге – капитан 3 ранга Гасюк Станислав Викентьевич и капитан-лейтенант Мищихин Александр Михайлович. Правофланговые в шеренгах: Гравит Владимир Александрович, Цатис Рольф Анатольевич, Журавлев Юрий Владимирович. Фото из архива однокашника, капитана 1 ранга Миловского Валентина Анатольевича.
А командир гидрографического судна, приписанного к нашей бригаде имел фамилию Гольцкейнер. Здесь мы за основу взяли контрастность. Гольцкейнер был низкого росточка, щуплый, но при ходьбе шагал широко и голос имел громкий. И прозвали мы его: «верзила Гольцкейнер». И все сразу поверили, что так оно и есть. Казалось, ему даже самому это прозвище понравилось.
С Шустиковым и Гольцкейнером в связи с этим произошёл смешной случай.
Будучи хорошими соседями, затеяли они в одно из воскресений в ресторан «Южный» наведаться. Сказано – сделано. Гольцкейнер что-то там задержался, а Шустиков пошел столик занять. Ресторан оказался уже заполненным, но два места, за одним из столиков, где уже под завязку закачали в себя два рыбака, были свободны. Шустиков подошёл и вежливо осведомился, можно ли занять эти два места. Валяй, проревели те, только одно место оставь, может баба какая придёт, всё веселее будет. Но Шустиков этот вариант отверг и стал настаивать на своем. Те сначало ушли в глухую оборону, но когда Шустиков сказал им, чтобы не торговались, а то придет сейчас его напарник верзила Гольцкейнер и у них будут неприятности.
Оценив рост и ширину плеч Шустикова, рыбаки, по-видимому устрашились, подумав, если этот, наверняка крепкий малый, то Гольцкейнер, который для него верзила – и вовсе богатырь. И смирились. И вот в разгар ресторанного веселья к столику подходит тип ростом в метр с кепкой и, поздоровавшись, решительно на стул усесться наровит. Рыбаки, вперив очи в Шустикова вопрошают: а это ещё что за шкет. А он им отвечает, что это и есть верзила Гольцкейнер. Надо было видеть, как эти два рыбака, давясь от смеха, сначала под стол полезли, а потом даже встали враскоряку, за животы держась. Узнав, на какую тему смех и соседние столики разразились хохотом.
А ещё был на бригаде капитан-лейтенант Крупнов, начальник строевой части, тоже шутник со стажем. По моему совету, прибывающих с учебного отряда молодых матросов он начал распределять по лодкам, придерживаясь определённого фамильного сходства. На одну лодку направляет всех у кого фамилии с хищным оттенком, то есть там: Волков, Медведев, Лисицин, Куницин. На другую – всех грызунов и травоядных: Зайцев, Белкин, Быков, Козлов, Жеребцов и так далее. На третью всех из рыбьего сословия: Щукин, Карасёв, Судаков, Окунев. И по той же методе дальше. Сначала это было просто смешно, а потом все увидели, что и польза весьма выпукло просматривается.
Соответствующее место в тексте те, кто не еще не имел возможности оценить юмор предшественников-кадровиков Российского императорского флота, найдут по фамилиям "Курочкин и Куроедов".
Например, попадается дежурному по бригаде матрос с нарушением формы в бушлате нараспашку. Как фамилия? Матрос отвечает: «Матрос Соколов, товарищ капитан второго ранга». Всё ясно. И не нужно выяснять, с какой он части. И так понятно. С той, где служат и Сорокин и Галкин и Петухов и Синицын.
То есть мы с Крупновым добились того, что служба не только в какой-то мере упростилась, но веселее хоть немного стала.
Вообще в то время я всё любил увеселять. Однажды я обратил внимание на то, что любой сухой служебный документ, если прочитать его между строк, да ещё под опредёленным углом, можно сделать не только смешным но и легко усвояемым. И однажды я взял и переписал главу устава гарнизонной и караульной службы, дав ей название: «О правильных и своевременных действиях служивого с повязкой на левом рукаве, заслышавшего лай караульной собаки, и смекнувшего, что она вовсе не от голода так лает».
Потом появилась «Инструкция человеку за бортом», а за ней: «Наставление по использованию гальюнов». С лёгкой руки Литвинцева эти два последних документа попали в папку начальника штаба, в которой он понес документы на подпись к комбригу. Через несколько минут после того, как начальник штаба вошёл в кабинет комбрига, там от смеха начали вибрировать переборки и дверь.
Я с большим удовольствием вспоминаю времена службы в далёком и суровом Магадане. Там у меня была хорошая квартира, где меня всегда ждали жена и дочь, которым, уходя в море, на вопрос, когда вернусь, я отвечал: или скоро, или не скоро, но не очень долго. И мне всегда верили, так как я всегда выполнял свои обещания.
И у жены там была интересная работа. Правда вначале приходилось ей много ездить и летать в командировки по золотым приискам, собирая сведения по трудовым ресурсам и другим серьёзным вопросам. По этой причине в четвёртом классе дочь училась и кончала его в Перми, живя у моих родителей, куда они переехали вслед за моим братом. В Магадане-то тогда дочь не с кем было дома оставить. Но потом жена стала учёным секретарем и в командировки уже часто не ездила.
5. И Дальний восток – дело тонкое.
Активность действий магаданской бригады подводных лодок нарастала. Вслед за мной подлёдное плавание из в совершил Литвинцев, перекрыв мой результат на 20 миль. А это значит, если наши дизель-электрические лодки способны добираться до свободных от льда районов, то в будущем атомным лодкам это будет – раз плюнуть.
И пополнение запасов топлива, масла и пресной воды в море мы освоили. Заходишь во Второй Курильский пролив; там у южного берега острова Шумшу три швартовые бочки и у каждой буй. Подходишь к соответствующей бочке, выбираешь на палубу буй, а за ним шланг, который и присоединяешь к соответствующему приемнику. Короткий сигнал прожектором на пост и нужное пошло в твою соответствующую цистерну. А вот строительство оборудованного порта базирования ещё и не начиналось. Но наш вероятный противник об этом, видимо, не догадывался. Вероятно, он думал, что мы ловко маскируемся, а поскольку срок прошёл значительный, то скорее всего новая оборудованная военно-морская база уже есть, и её нужно только обнаружить.
Думал, думал этот вероятный противник, как все это получше разведать и придумал. Однажды в кают-компании нашей плавбазы «Бирюса» шло совещание руководящего состава, проводимое комбригом и начальником политотдела. И здесь я прервусь на короткое время, отлучусь в прошлое, потому что требуется кое-то пояснить.
Ранее, начиная повествование о магаданском периоде службы, я упомянул, что там была плавбаза «Север», и вдруг сейчас я назвал какую-то «Бирюсу». А «Север» куда делся? Дело вот в чём. Ещё в начале 1964 года «Север» уже сильно износился, и ему понадобилась замена. В 1965 году, выходя из ремонта во Владивостоке, на пути в Магадан, когда я входил в пролив Лаперуза, получил радио от ОД флота, в котором мне предписывалось зайти в порт Корсаков на Сахалине и ждать там а дождавшись, своим сопровождением привести её в Магадан. Что я и сделал. Мне просто не хочется тратить много времени на описание ещё одной своей Одиссеи, так похожей на все остальные. Поэтому только скажу, что трудно было довести этот тоже порядком устаревший пароход до места.
Пароход большой, в воде сидит высоко, а двигатель допотопный, нелегко ему с Охотским морем тягаться. Была глубокая осень, и всё время штормило. Видимости никакой. Сильный удар волны часто разворачивал бедную «Кулу» почти на обратный курс, а ещё у неё какую-то там кулису заклинивало, и пароход несколько раз терялся в волнах и в тумане. Мне приходилось его отыскивать и выводить на прежний курс. Но, однако, довёл я её. «Север» куда-то отправили, и «Кулу» стала нашим новым домом, скорее похожим на вертеп, так как отремонтирована она была наспех и по всем её внутренним поверхностям передвигались полчища тараканов, которые вели себя настолько разнузданно, что даже ухитрялись устраивать короткие замыкания в электропроводке.
Потом и «Кулу» перестала удовлетворять наши запросы, так как количество лодок возросло, и нам стало тесно. Вот тогда и пришло к нам в качестве плавбазы большое грузопассажирское судно ледового класса «Бирюса», в кают-компании которой мы в тот раз и собрались на совещание.
Я вместе с другим командиром Колесниковым, тоже Владимиром Павловичем, сидел за одним столом у окна. Кстати, чтобы нас не путать, меня звали Павлыч первый, а Колесникова – Павлыч второй. Но не в этом дело. А дело в том, что в то окно была видна большая часть бухты вместе с морским портом на другой стороне. И вот, взглянув в это окно, Колесников вдруг вскакивает, прерывает выступление комбрига и громко докладывает: «Товарищ капитан 1 ранга, японское судно рядом с нами на якорь встало!» Все оторопели, потом повскакали с мест и к окнам. А комбриг со своей свитой бегом в рубку оперативного.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
