И вот уж с месяц стал Симпатенок ревностным службистом, любителем казармы.
А на КПП все чаще появлялась терпеливо настойчивая Зинка. Эта дура. И только непрочная оборона из дежурной службы пока преграждала Зинке путь к симпатенковой казарме и политотдельскому флигелю.
Но Зинка умудрилась-таки передать Симпатенку тщательно заклеенное письмо, в котором недвусмысленно намекалось на горькую ягоду. Она, конечно, на черствые души не рассчитывает. Но обстоятельства вынуждают. Надо триста рублей, которых у Зинки нет. Не в деревню же писать! Зинка решилась: или триста, или политотдел.
А политотдела не хотелось. Тогда прости-прощай академия. И Ленинград. Но и трехсот у скитальца морей не было; последний рубль он, в предвидении лучших времен, пришпилил кнопками в своей лейтенантской берлоге и замаскировал портретиком кинозвезды .
Кроме того, Симпатенок не был сведущ в соответствующих тарифах, но чувствовал: триста - это слишком.
Вот такие невеселые мысли роились на левом крыле мостика, когда суровый командирский окрик вернул Симпатенка и Котю к делам службы.
Думали и на правом крыле. Командир Лева прикидывал оптимальную стратегию взаимоотношений с Неулыбой, старшим на походе. Торчит там, под козырьком, член моржовый, мусолит сигарету и молчит. Непонятно молчит.
Лева предпочитал ясность. С одной стороны, Неулыба - бывший командир, знает лодку и в тех морях бывал. Опыта, которого так сейчас не хватало Леве, не занимать. С другой стороны, каюта-то одна. Заляжет, чернильница, на весь поход и будет оттуда «контролировать».
Лева вспомнил историю приема командования лодкой своим однокашником Володькой Лопато. Принял Володечка лодку у Шеметня, а тот пошел на замкомбрига. Пришел замкомбрига Шеметень на свою бывшую через два дня и водит кислой мордой: «Засрали подводную лодку!» А Володя, мужик самолюбивый, отреагировал впрямую: «Интересно бы узнать, кто это за два дня успел бы столько наворотить?»
Шеметень смолчал: предстоял выход в океан на учения и выяснять отношения с командиром было не время. Зато с выходом занял командирскую каюту, обложился журналами «Огонек» и пролежал все трое суток, пока лодка штормовала в Охотском море. А Лопато бодрствовал либо на мостике, либо в обнимку с гирокомпасом в центральном посту...
А под козырьком тоже думали. Замполит Колчак вспоминал недавнее посещение лодки секретарем ЦК ВЛКСМ Машей Журавлевой, шустрой дамочкой почти средних лет с выразительными формами женских прелестей. Колчак предупредительно открывал перед ней тяжеленные переборочные двери и придерживал: где за ручку, а где за талию... А вслед секретарю неслись восторженные шепотки по поводу тугой секретарской кормы: «Вот это да! Замужем или нет?»
Колчак тогда прикидывал: а ведь ее визит можно использовать и приятно, и полезно - дамочка хороша собой, приглашает наезжать в столицу и заглядывать к ней запросто; к тому же связи у нее... насчет его перевода в Москву может подсуетиться...
Неулыба вспоминал совсем о другом: как в этих самых водах был сбит американский самолет-разведчик ЕС-121. Он летел аж в пятидесяти километрах от северокорейского берега. Вел, значит, радиоэлектронную разведку. Что у них там, сынов Кима, могло быть электронного?
. Был лучшим северокорейским асом, лично сбил 11 американских самолетов (из них три «летающих крепости» В-29) и еще 6 в составе группы. После войны продолжил службу в ВВС. В апреле 1969 году спланировал операцию ПВО КНДР, в ходе которой был сбит американский самолет-разведчик .
После захвата американского разведывательного корабля «Пуэбло», когда мир чуть не стал на грань новой войны, северокорейцы некоторый период вели себя сравнительно спокойно, молча взирая, как в небе проскакивают недоступные их средствам ПВО стратегические разведчики США СР-71 («Черные молнии»). И вдруг, подгадав момент и понаблюдав за летающим над морем ЕС-121, корейцы внезапно подняли парочку «мигов» и ринулись на перехват американца. Янки, считая себя над открытым морем под защитой международного права, сплюнули сквозь зубы. А когда поняли, что дело пахнет керосином, начали тянуть поближе к Приморью. Но было уже поздно. И врезался носитель «старз энд страйпс» в воду аккурат в том месте, где сейчас фыркала выхлопом подводная лодка. И долго потом корабли флота с таинственным видом шмыгали в районе в надежде подобрать плавающие обломки. Выявить, из какого-такого стратегического материала творят супостаты свое летающее барахло. И опять мир стал на грань войны. Только в одном Японском море в тот период сгрудилось до полсотни подводных лодок - американских, советских, японских, северокорейских и даже китайских. Просто удивительно, как они ухитрились ужиться в столь опасном соседстве.
Неулыба тряхнул головой, переключаясь на прозу подводно-учебно-боевой жизни.
Плавал здесь Неулыбин однокашник Володя Гридень. Володина лодка радиолокационного дозора была, с точки зрения подводников, лодка-уродина с огромной «лопатой» РЛС и всего-навсего с одной группой аккумуляторной батареи. Володина лодка имела смешную автономность аж в десять суток.
И так уж было заведено инициативным Шаблой, что каждое возвращение посудины обстраивалось политотдельцами как возвращение чуть ли не из кругосветки. Оркестр, доклад, поросенок.
Глядя на этот спектакль, те подводники, у которых «кормы в ракушках», только сплевывали в воду. Тетя Фрося был неистощим в части вариаций передового опыта отличных экипажей. А изнемогающая от бремени внимания и передового опыта, не несущая боевых дежурств подводная лодка РЛД (радиолокационного дозора), конечно же, числилась в отличных.
И вот, на одном из своих исторических выходов, зарядил батарею Гридень и погрузил свою коломбину в пучины морские.
В урочный час всплыла посудина на поверхность, а вокруг американские корабли! Авианосная группа 7-го флота США пришла из-под горячего Вьетнама подсохнуть под холодным приморским воздухом.
Веселенькое зрелище! Вот авианосец «Мидуэй», вот крейсера и фрегаты. А Володина лодка - посредине, как галоша в проруби.
И хваленые американские сонары, и Володин хваленый акустик обоюдно и постыдно промухали друг друга.
А что поделаешь? Факт есть факт! И стоит Володя на командирском мостике, усами шевелит. А на палубе авианосца - это и без бинокля видно - рыжие мордовороты в безрукавках и шортах стоят и скалят зубы. И даже декабрьский пуржак их не берет.
.
Володин боцман, знаменитый жила-кулак Михайлюк, тычет головой в командирский штаны и завистливо бормочет: «Товарищ командир! А материал-то какой!»
Это он, видите ли, материал на американских шортах рассмотрел.
Что в данной ситуации делать? Всплыла невдалеке американская атомная лодка. Гридень - «оба мотора малый вперед, руль право на борт» и... к лодке. А та орет на весь эфир, понятно орет: «Прошу убрать русскую субмарину, она мне мешает погружаться!»
Подскочил фрегат, оттеснил красу и гордость советского флота. Американец выдал в Володин адрес непечатное на русском и ушел в глубины.
А авианосная группа дала ход и рванула в Сангарский пролив. И остался Гридень в гордом одиночестве обеспечивать господство в Японском море. Но ненадолго. Прилетел американский базовый патрульный и начал выписывать виражи вокруг Володиной пролысины. Кружит и кружит, сволочь, летчик зубы через фонарь скалит. Уж очень ему по душе лодкина беспомощность. А у подводников от виражей головокружение и муторность в душах. Вот, гад, привязался!
Но русский мужик задним умом дюже силен, недаром блоху подковывал. И придумал Гридень: приказал включить свою РЛС большой мощности и крутануть по горизонту.
У американца все электронные лампы сгорели. Тот разобиделся, завернул вираж, высунулся из фонаря и кричит в электромегафон:
- Сволочь! Не по правилам воюешь!
И вконец разобиженный русскими полетел в Японию...
Что думал рулевой, осталось невыясненным. Со слабой полоской зари замигал прожектор сопровождающего СКР: «Командиру. Сопровождение прекращаю. Счастливого плавания. Комбриг».
- Сигнальщик! Передать: «Комбригу. Благодарю. Следую по плану. Командир».
СКР повернул на обратный курс и быстро исчез.
- Ну, что же, командир, погружайся, - буркнул Неулыба, швырнул окурок в море и спустился в шахту люка.
- Все вниз! Все вниз! Боевая тревога! - убрав людей, осмотрев мостик и горизонт, Лева прокричал вниз: - Стоп дизель!
- Задраен верхний рубочный люк! Срочное погружение! Нырять на глубину 30 метров! - сыпались вниз команды по мере приближения Левиных штанов к просвету нижнего рубочного люка.
- Застопорен дизель! Работают оба мотора, средний вперед! - сквозь кваканье ревуна прокричал механик и продублировал старпом.
- Отвалены носовые рули. Дифферент семь градусов на нос, - глухо докладывает боцман. - Глубина десять метров.
- Держать дифферент пять градусов! - скомандовал Лева, прыгая в центральный пост.
- Есть, пять градусов. Глубина пятнадцать, - не отрываясь от глубиномера, с каменным спокойствием докладывал боцман. - Глубина двадцать. Двадцать пять! Отводится дифферент. Тридцать. Тридцать пять! Сорок! Лодка не держит глубину!
- Пузырь в среднюю! - громыхнул Лева, а через секунду: - Продуть среднюю!
- Дается пузырь! Продуть среднюю! - в перестрелке команд и докладов зазвенел голос механика.
- Глубина пятьдесят! Шестьдесят! - глухо докладывал боцман.
- Продувать балласт! - перекрыл голоса командир.
Теперь все зависело от быстроты действий старшины трюмных, манипулирующего на главной аварийной колонке ВВД (воздуха высокого давления). Глаза всех в центральном посту примагничены к глубиномеру и виртуозным манипуляциям трюмных.
Все знали: ускорение погружения гибельно - на глубине сто двадцать метров уже не хватит всего запаса воздуха высокого давления на аварийный продув балласта; на глубине сто семьдесят лодка еще может вырваться из гибельных тисков забортного давления; на глубине более двухсот начнется деформация; на глубине двести сорок метров - разрушение корпуса.
- Глубина семьдесят. Семьдесят пять. Восемьдесят. Лодка остановилась. Глубина восемьдесят три! Лодка медленно всплывает, - продолжал гипнотизировать всех боцман.
- Стоп дуть! Оба полный вперед! - перекрыл шумы голос Левы. - Держать дифферент семь на корму!
- Есть, семь на корму, - докладывал боцман. - Лодка быстро всплывает!
- Открыть, закрыть вентиляцию концевых! Боцман, держать дифферент пять! - в завороженной тишине командовал Лева.
- Есть, пять на корму. Держится дифферент! Глубина сорок! Глубина тридцать!.. Глубина десять!..
Как гигантский ящер, вспенив море, подводная выбросилась на поверхность и накренилась на борт.
- Продуть главный балласт аварийным! Осмотреться в отсеках! - вытер пот Лева. - Механик, внимательно осмотреться в отсеках. Установить причину...
Отдраен рубочный люк. Лева на мостике. Следом Неулыба.
- Командир, на, закуривай, - глядя на стремительно поднимающееся золотистое солнце, протянул сигарету Неулыба. -Давай без спешки и аврала. Обдумаем, в чем дело...
- Не могу. Рука не держит. Давай, прикури, - незаметно перейдя на «ты», скривился Лева. - Эх, черт, светло! Самолета только не хватает.
- Хрен с ними, с самолетами, - бросил Неулыба. - Если американец, то раньше десяти не прилетит, пьет кофей. Давай думать, почему провал? Откуда крен?
В шпигатах ласково урчала вода. Свежо и ясно. Скользящие лучи уже обсматривали корпус. Над лодкой - утренняя лазурь, под лодкой - бездна, три с половиной километра. Бр-р-р! Неулыба чувствовал, как захолодело в ногах. А командир - молодцом. Не растерялся! И это все-таки главное. Но почему крен? Ведь на лодке статический крен исключен!
Прошло томительных полчаса. За корму медленно смещались плавающие окурки. Полпачки высмолили товарищи начальники.
- Мостик! Товарищ командир, докладываю. Причина выявлена. Разрешите для подробного доклада наверх?
- Командиру БЧ-5 на мостик! Старпому быть в центральном! - И Лева, и Неулыба понимали: механику для разряда души требовалось курнуть, доложить он мог и через трансляцию на мостик.
- Товарищ командир! - возбужденно блестя глазами, как на празднике, зарапортовал, затягиваясь сигаретой, механик Нутрощуп. - Уравнительная левого борта заполнена. Самопроизвольно. Предполагаю, что через коррозийный участок трубопровода гальюна. Он как раз проходит через уравнительную!
- Нашел чему радоваться! Ну, и... предложения? - буркнул, мрачно глядя на Нутрощупа, Лева.
А.Т.Штыров: "Нутрощуп" - старший механик (командир БЧ- 5) Якушев Лев Ильич, лучший инженер-механик бригады ПЛ. Это с ним мы выдержали основную тяжесть похода 1963 года. Трудолюбив до невозможности, предан подводной лодке до крайности и советской державе до предела. Это он воспитал замечательных старшин команд, при нем лениться было просто стыдно.
После сдачи мною должности командира (1965 или 1966г.г.) мой экипаж быстренько разворовали по эскадре. А Лев Якушев, разумеется, ушел с повышением. Службу закончил в должности начальника ПСС ВМФ. Но, к сожалению, инженер адмирала не получил. Это лучший офицер-подводник, которого я знал.
Продолжение следует
