Командира этот довод убедил, так что мы с Шиловым, взяв по рюкзаку, тронулись в путь.
Ну и конечно же у нас были ещё две бутылки спирта. Без него ведь в России серьёзные дела не делаются.
Чтобы иметь больший резерв времени, мы сразу побежали умеренной скоростью по узкой просеке, но пробежав километра два, я начал выдыхаться, в то время как Шилов так и мчался словно лось, нисколько не сбавляя крейсерской скорости. Когда-то в самом начале учёбы в училище я очень хотел попасть в секцию бокса, но не получилось. У нас было три секции: бокса, борьбы и тяжёлой атлетики, но туда принимали в основном тех, кто в училище пришел уже с третьим разрядом, или уже занимался ранее этими видами спорта. Зато я позже попал в так называемую тотальную команду, членов которой ещё называли гладиаторами. Она существовала в качестве резерва для непредвиденных случаев, и в неё набирали просто крепких и бесстрашных ребят. Вдруг, например, борцы понадобились, поднатаскают тебя быстренько за три дня по двум-трём приёмам и посылают бороться за честь училища. Или в боксёрах нехватка образовалась, опять же подучили тебя чуток и, пожалуйста, иди на мордобой. И так далее.
За время учёбы я побывал и борцом и боксёром, и футболистом, и волейболистом, и фехтовальщиком, и гребцом. Вот только для бега я всегда был несколько тяжеловатый. Много раз я слышал, что при беге надо чуток потерпеть и наступит второе дыхание, но сколько я не терпел, оно у меня почему-то не наступало. Поэтому всегда, когда для сдачи норм нужно было пробежать три тысячи метров, я всегда заменял это плаванием на 400 метров на время. В воде я всегда себя как рыба чувствовал, хоте и вырос в основном в степной местности, вернее в лесостепной. В конце концов, к концу учёбы я уже имел третий разряд по боксу, борьбе и гребле и второй разряд по плаванию вольным стилем. А вот бегуном так и остался никудышным.
Так что через пару километров мы перешли просто на быстрый шаг. Однако, к моему удивлению, дошли мы быстро. А дело в том, что калька-то оказалась не совсем точной. До деревни было не 12, а только 8 километров, зато от деревни до шлюза не полтора, а семь километров. Но наше огорчение вскоре сменилось радостью, так как встреченные Шиловым два его старых друга гарантировали нам резвого впряжённого в
В доме Шилова нас встретили его родители, уже довольно старые. Шилов-то был их младшим сыном, старше его были ещё две сестры и два брата, которые давно жили своими семьями в других краях. Пока накрывали стол, их сосед успел принесённые нами две бутылки спирта обменять на 10 кг. черемухи, которые мы и распределили по двум рюкзакам. Потом сели за стол, где набралось человек двадцать, так как собралось много друзей и соседей. Отведённые на застолье два часа пролетели быстро и незаметно за интересными разговорами и не менее интересными угощениями.
И вот мы распрощались с добрыми и не по достаткам щедрыми жителями лесной деревни, загрузились в гужевой транспорт и, менее чем через полчаса, были уже у намеченного шлюза. Попрощались с другом Шилова, доставившим нас, и телега с грохотом умчалась обратно в лесные дебри. А мы остались. Уже наступила безлунная звёздная ночь, мы расположились на лавке около диспетчерской и в ожидании наших начали уже дремать под дружный хор лягушек на соседнем болоте. Но вот на южной стороне сквозь редкие деревья засверкали отблески прожектора, появились ходовые огни буксира и послышались знакомые голоса и команды иногда сопровождаемые матом. Задание мы выполнили точно и в срок, как и подобает советским морякам.
Так сказал наш строгий командир и для нас не было ничего дороже этой похвалы.
Так мы и шли. Погода выдалась сухая, так что мокли мы в основном от собственного пота. Можно было бы много рассказать интересного и поучительного.
Но, во-первых, всего этого было так много, что если писать обо всём, то я, наверное, так никогда и не закончу свое повествование. А во-вторых, так давно это всё было, что многое вспоминается не отчётливо и я боюсь что-нибудь напутать. Например, уже не помню, что было сначала, что было потом. Не помню названия рек, озёр, многих населённых пунктов, забылись многие имена и фамилии, кто что говорил и что делал. Это же не сочинение на вольную тему, а быль, так что негоже кого-нибудь с кем-нибудь перепутать, а, значит, возвести на него напраслину.
Вот был такой писатель Мусин в XVIII веке, который перевёл с древнеславянского на русский и так всё запутал, что его после ещё шесть раз переделывали, и окончательный вариант, написанный уже в середине ХХ века, совершенно не похож на самый первый.
Так что надобно, пожалуй, писать только то, что помнится твёрдо.
Вот запомнилось мне как однажды стояли мы на якоре в Онежском озере возле большого торфяного острова, поросшего густым березняком. Смена буксиров там происходила. Один ушёл, а другой почему-то долго не приходил. Мы уж там и рыбу удили и накупались вдосталь. А буксира всё нет и нет. И вот наступает тёмная претёмная ночь. Лягушки уже смолкли, только судаки всё ещё плескались в ласковой летней воде. Мы ещё пока не догадывались, что приходит черёд другой живности, но скоро нам пришлось на своей шкуре почувствовать и накрепко уяснить, что такое Варфоломеевская ночь. Как только тьма окончательно пала на земную твердь, эта живность и появилась во всей своей жуткой красе. Казалось, что комары слетелись не только со всего света, но и с других планет. И не простые это были комары, а злющие-презлющие. Всех, кто нацелился блаженствовать на свежем воздухе, вмиг как метлой смело в отсеки. Но это не обеспечило спасения, комары последовали туда же. И началось кровопролитие, которое длилось всю ночь. И чего мы только не делали, и в рукопашную с этими вампирами бились, и вытяжную вентиляцию включали, но попробуй, высоси их из всех лодочных закоулков.
Только глаза сомкнешь, и уже сон начинает приближаться, уже вот он, рядом, но откуда-то из далека начинает гудеть комар, и сон в ужасе вспархивает, как курица с насеста. И ты лежишь, стиснув зубы, и ждёшь, когда этот гад сядет, наконец, на лоб или щёку, чтобы его изо всех сил прихлопнуть, рискуя выбить себе же собственные зубы или сломать челюсть. Ждёшь, наливаясь лютой яростью, а он, садист, не торопится, кружит в сантиметрах от твоей физиономии, момент выбирает и поёт свою заунывную вурдалачью мелодию.
Слышу недалеко шлепок и стон с матом. Это доктор попытался на собственном носу убить. И тут же голос Олега спрашивает участливо.
– Ты хоть по комару попал, Игорь?
– Да нет, – отвечает доктор, – улетел, паскуда. Вот он, опять летит, я его голос уже запомнил. Он же фашист, третий раз на меня пикирует.
А Олег ему:
– Подожди, Игорь, не бей, опять промахнёшься. Сейчас я подойду, двину его. У меня рука потяжельше.
Услышав этот диалог, мы с механиком чуть не лопнули от смеха. Потом включили свет и опять пошли в рукопашную. Командир с замом эту ночь спали в каюте дока. Она герметичная, и поэтому ночной кошмар их миновал. Увидев же утром наши злые опухшие физиономии, они очень удивились.
И ещё один эпизод мне запомнился. Мы уже миновали Мариинскую систему и вошли в Беломорско-Балтийский канал, где движение наше ускорилось. Здесь было просторно между облицованными камнем берегами, да и в местах без облицовки берега всё равно были ровные. были редкие, но тоже просторные и технически более совершенны. Вот только помнится мне, что мы, вроде, не в доке там шли, а то ли на понтонах, то ли вообще на плаву, но всё же за буксиром. Но не в этом дело. А в том, что однажды, стоя в шлюзе, я услышал разговор одной женщины с ребёнком.
На шлюзах, так же как и на железнодорожных путях в нашей необъятной многолюдной стране очень модно было работать женщинам. Вот и на этот раз, возле входа в шлюз на берегу стояли ржавые замасленные бочки и несколько женщин с ломами, лопатами и мётлами работали там. И к ним несмышлёное дите ковыляет. Одна из женщин повернулась к нему и произнесла фразу, которую я помню до сих пор: «Сюдой не гряди тко, се марко»
– Что она сказала? – спросил я стоявшего рядом Шилова, поскольку он родом из близких к этим мест.
Тот немного подумал и ответил:
– Не ходил бы ты сюда, здесь грязно.
– А на каком это языке? – спрашиваю.
– Да на русском.
Вот тут я вспомнил рабочего сдаточной команды Гошу, фамилия которого, кажется, Ярков. Сказать, что он искусный рабочий, значит не сказать ничего, потому что Гоша универсальный и уникальный рабочий. Он и токарь и слесарь, и электрик и монтажник и резчик и сварщик, и кто ещё, я даже не знаю.
Хотя, знаю ещё кое-что, подводную лодку он знает до каждого болта.
И это ещё не всё.
Это просто универсальность. Но есть ещё уникальность. Он, к примеру, без штангенциркуля на глаз с невероятной точностью мог определить диаметр магистрали и мог безошибочно подобрать к ней, опять же на глаз, и приварить отрезок необходимый.
Мог без измерения точно до миллиметра отрезать кусок трубы.
Мог на листе бумаги без циркуля начертить окружность необходимого диаметра, или провести параллельные или перпендикулярные линии без транспортира и линейки. Только мельком взглянув на поверхность, мог сказать, сколько требуется краски, чтобы её покрасить. Любую работу он делал быстро, и после него что-то доделывать, или переделывать было не нужно. Вот такой работник был этот Гоша Ярков.
Только пил он до отчаянности. Но это не уменьшало его искусство. Он никогда не валялся, и, боже упаси, не безобразничал. Был он невысок ростом, щуплый, с ярко синими глазами, редкими волосами соломенного цвета и маленьким острым носом. Вылитый цыплёнок. Когда требовалось выполнить срочную и ответственную работу, строитель наливал ему полстакана спирта. Гоша, не разводя его водой, выпивал с удовольствием и яростно, как кот на сметану, наваливался на работу. В этих случаях он во время работы что-то напевал тихонько. При этом, что он поёт, понять было невозможно. Вроде поёт по-русски, но если вслушаешься, то ни одного слова не понять, хотя они чем-то похожи на русские. Иногда некоторые куски его песен бывают понятны, но очень уж не отчётливо. И мотив тоже странный.
Однажды я спросил строителя Гордеева, о чём поёт Гоша и кто он по национальности. Он ответил, что по национальности Гоша – вепс, а о чём он поет, то это и хрен не знает. Вот тут я прямо обратился к Гоше. Мы с ним сдружились, и он мне много рассказал и о вепсах и о себе лично.
Ну, кто такие вепсы, я знал уже задолго до этого. Только я думал, что их не осталось уже, так как они полностью ассимилировались, как составная часть русского народа. Но, как оказалось, хоть немного, но в чистом виде, они ещё существуют.
Где-то около 12 тысяч всего. А в Рюриковы времена они заселяли земли теперешних Ярославской, Костромской, Ивановской, Владимирской, Нижегородской, Тверской и Вятской областей. Не севере они соприкасались с финскими народами, а на юге с мордовскими племенами.
Жизнь у Гоши была богата на события.
Я-то думал, что ему лет тридцать, а ему уже пятьдесят восемь. Просто выглядит он моложаво. С детства он был уже на все руки мастер и грамоту быстро усвоил. Очень богатый купец, у которого он работал, за свой счёт отпустил его в Петербургский университет учиться, но он его не закончил, революция и гражданская война помешали. Он странствовал по деревням и всё подряд чинил, чем и кормился. А в начале тридцатых учительствовал в глухих местах. Учил грамоте, арифметике и всякому ремеслу.
Но приехала в те места комиссия из «Наробраза» и погнала его, так как у него не было вообще никаких документов об образовании.
В Отечественную войну Гоша воевал в инженерно-строительных частях, наводил мосты, строил блиндажи, чинил подбитые танки и пушки. А когда он отремонтировал подбитый немецкий бронетранспортёр, да ещё приделал к нему противотанковую пушку и зенитный пулемёт, его забрали и увезли в город Горький на танковый завод. На судостроительный завод он перешёл уже после войны.
В общем, побольше бы таких Гошей.
Так почему же мне вдруг вспомнился Гоша? А вот почему. Давно, ещё с детства, я обратил внимание, что русские люди в разных местах говорят на очень отличающихся друг от друга русских языках. Даже в Оренбургской, вроде небольшой области, в разных районах был свой говор. Потом я узнал, что современный русский язык окончательно сформировался в середине ХУШ века, а во времена Ивана Грозного, если верить учёным, а верить им надо, на то они и учёные, жители не только разных краёв, но иногда соседних деревень плохо друг друга понимали. Поэтому общение с Гошей подхлестнуло мой интерес к науке лингвистике. Впоследствии я перечитал много источников по этой науке. И узнал, можно сказать, невероятные на первый взгляд вещи. (Историческое и лингвистическое отступление читайте в конце 2 части).
Историческое отступление заканчивается некоторым резюме. Все мы, считающие себя потомками славян должны помнить, что изначальные наши предки не только славяне, но и все другие народы, тысячелетия населявшие теперешнюю территорию России, многократно перемешивались между собой. Историческая правда гласит: нет сейчас чистокровных ни славян, ни германцев, ни кого бы то ни было ещё. Все мы продукт смешения многих национальностей и народов. Чистокровными себя считают только националисты. Это вредное заблуждение.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
