В Косинском детском морском клубе завершились двухнедельные спортивные сборы команды девочек из города Рыбинска – чемпионок России по морскому многоборью.
Юные спортсменки в возрасте от 12 до 18 лет занимаются в детско-юношеской спортивной школе олимпийского резерва «Темп» и, несмотря на свой возраст, уже проявили себя на всероссийских соревнованиях, войдя в тройку лучших команд страны. Руководит командой опытный тренер-преподаватель Наумова Евгения Михайловна. Это по ее инициативе руководство школы разрешило проведение спортивных сборов команды в Москве. Во многом этому решению способствовали условия и материальная часть Косинского морского клуба, идеально подходившие под проведение подобных мероприятий.
По программе тренировок девушки занимались греблей на озере Белое.
После тяжелой шлюпки Ял-6, на которой они привыкли заниматься, легкие и стремительные шлюпки клуба типа «Бастион» показались игрушками.
Однако тренер не давала спортсменкам расслабляться, заставляя проходить не один круг вокруг озера, отрабатывая технику гребка, командную слаженность и выносливость.
А вот хождение под парусом на швертботах класса «Кадет» стало для девушек любимым занятием.
Особенно когда по плану тренировок начали отрабатывать действия команды во время опрокидывания. Благо, что теплая погода позволяла отрабатывать этот элемент неоднократно.
Оказалось, что такую парусную подготовку команды удалось организовать только в Косинском Морском клубе.
Клуб также взял на себя и обеспечение проживания команды.
Заместитель Командора клуба Елена Куликова не только вкусно готовила, но в свободное от тренировок время проводила с девочками интересные игры и конкурсы, рассказывала об интересных делах и занятиях, учила девочек хозяйству, накрывать столы и готовить на камбузе.
Дети – воспитанники Морского клуба с интересом наблюдали за тренировками знаменитой команды и старались во всем им подражать. Для сотрудников Морского клуба такой опыт также оказался очень полезным. Тренеры обменивались опытом и методиками занятий, приемами воспитания личностных качеств спортсменов, выявляли и решали все проблемы, связанные с обеспечением тренировочного процесса.
Примечательно, что специально посмотреть на команду в Морской клуб приехал старший тренер ЦСКА Александр Ворончев – старый друг клуба, и отобрал команду на первенство Вооруженных Сил России по парусным гонкам и гребно-парусному двоеборью, которое будет проходить в Санкт-Петербурге в сентябре этого года.
Прошедшие спортивные сборы показали свою эффективность, соответствие материальной базы Морского клуба поставленным тренировочным и спортивным задачам. С другой стороны, непонятно, почему тренеры из далекого Рыбинска заметили то, что никак не могут заметить чиновники Москомспорта у себя под носом?
У меня мгновенно возникли мысли: о чем думают сейчас сидящие за столом? Чем объяснить случившееся? И на этом оборвал мои мысли издатель газеты, сказав: «А днем на борту ледокола, мы пили не столь крепкую водку!». И у меня, неожиданно для себя нашелся ответ: «Это справедливо, - сказал я, - на ледоколе мы предложили вам обычную, можно сказать, повседневную водку. Производится она с различной крепостью. Вы знаете, что мы идем в Арктику, близки к ней, решили угостить вас водкой с названием «Полярная водка». Она крепче обычной водки, употребляется редко, как правило, в таких исключительных случаях, как, например, наша неожиданная, весьма приятная встреча с вами. Не могу сказать, удовлетворил ли присутствующих мой ответ. Но не исключено, что нашли в нем некую правдоподобность, поскольку вряд ли кто из них пил чистый спирт! Во всяком случае, вечер прошел очень хорошо, в разговорах, вопросах и ответах, в шутках, с благосклонным к нам вниманием. В заключение был показан комедийный художественный фильм. А случилось вот как. В шкафу каюты капитана содержались одна бутыль со спиртом, другая - с разведенным спиртом. В момент моего прихода в салон капитана у него проходил прием местных дельцов-хозяев, торговавших углем, различными продуктами, техническими маслами и другими подобного рода материалами. С дельцами шел разговор о покупки у них того, что необходимо было ледоколу, шел разговор и о сроках поставки приобретаемых товаров. Готовясь на экскурсию по городу на машине с последующим посещением издателя газеты, я попросил буфетчицу зайти в каюту капитана и залить полулитровую бутылку разведенным спиртом. Места бутылей оказались перепутанными. Вот, как говорится, и весь сказ. Просьба ускорить поставку закупленных материалов дельцами была выполнена. При выходе из Ванкувера нас провожал народ, пришедший на причал, провожали и издатель с редактором местной газеты.
При выходе из канадских вод мы уже знали о работе летчиков по переброске «челюскинцев» со льдины на мыс Уэлен – самый северо-западный мыс нашей советской земли. Здесь находился поселок чукчей. Работали летчики: Каманин, Молоков, Водопьянов, Доронин, Леваневский, Ляпидевский, Слепнев. Работали в сложнейших метеорологических условиях. Ляпидевский рассказывал, что он 29 раз вылетал с Уэлена на поиски лагеря «челюскинцев». Не было видимости. Лишь на 30-й раз увидел на льдине людей, бежавших к нему навстречу. Летчики, летавшие на «этажерках», так называли наши первые самолеты (биплановые, маломощные) «ПО-2», прозванные «кукурузниками», перебрасывая «челюскинцев», совершали, что называется, невозможное. Буквально впихивали в самолет людей, с превышением норм допустимого. Под лопастями самолета подвешивали брезентовые люльки и укладывали в них людей. Предпринималось это для ускорения переброски. Ляпидевский, к примеру, рассказывал, что в первом же рейсе он взял со льдин на самолет десять женщин и двух девочек. Правда, его самолет был несколько крупнее «ПО-2» и мощность двигателя несколько большая. И с такой вот перегрузкой летчики умудрялись взлетать с ограниченной, по размеру, ледовой площади и мастерски приземляться со столь «деликатным» грузом. Не только наша страна, весь мир восхищался подвигом советских летчиков и «челюскинцев».
Войдя в Берингово море, мы получили из Москвы указание помочь пароходу «Сталинград», попавшему в ледовый плен этого моря. Он был плотно зажат льдом, его корпус получил трещину. Экипаж с имуществом был готов к эвакуации на лед. Мы поспели все же вовремя. Обкололи лед вокруг «Сталинграда», заварили трещину на корпусе и взяли пароход, как говорят моряки, за «ноздрю» - на буксир. Вывели на чистую воду. Он пошел во Владивосток. А мы пошли в бухту Провидения, что на южном берегу Чукотского полуострова. Здесь вновь нельзя не сказать о мастерстве нашего главного на ледоколе штурмана Николая Александровича Сакеллари. После выхода «Сталинграда» на чистую воду нам пришлось многочасовой путь до бухты Провидения преодолевать в сплошном, густом тумане. С ходового мостика, с которого идет управление кораблем, нередко длительное время, мы не видели даже носовой части корабля. Видимость была равна нулю. Шли малым ходом, подавая сигналы гудками и рындой – корабельным колоколом, чтобы избежать столкновения со встречными кораблями. Шли сотни километров без каких-либо ориентиров, ни наземных, ни небесных. Редко встречались ледовые поля, но число их увеличивалось при вхождении в более высокие северные широты. И при такой вот обстановке надлежало точно «попасть» кораблем в узкий вход в фиорд бухты Провидения, окаймленный с запада и востока высокими скалистыми берегами. И совершить это надлежало после длительного плавания без каких-либо ориентиров! Н.А.Сакеллари, на удивлением всем нам, даже такого «морского волка» как капитан ледокола Павел Акимович Пономарев, блестяще справился со столь трудной задачей.
В бухте тоже стоял туман, но меньшей плотности. Вскоре мы рассмотрели название корабля, стоявшего в прибрежном ледовом поле. То был теплоход «». Посетив его, мы узнали, что на «Смоленске» летчики и «челюскинцы». Посетили и тех и других, всех поздравили с благополучным завершением небывалой такого размера трагедии, пожелали счастливого пути до Москвы. Побеседовали, горячо поздравили летчиков с присвоением им первым звания Героя Советского Союза и с награждением орденом Ленина. На следующий день мы проводили «Смоленск» во Владивосток, предварительно сняв с него группу зимовщиков, направлявшихся на «Челюскине» на остров Врангеля в Чукотском море. Им надлежало заменить работников полярной станции, находившихся на острове четыре, а некоторые и пять лет. Неоднократные попытки снять их с острова, в том числе и попытка «Челюскина», к успеху не приводили. Не пропускал лед.
Глава XIX. На острове Врангеля.
Перед тем, как направиться на остров Врангеля, мы пошли в Петропавловск на Камчатке. Надлежало взять разносторонний материал для постройки на острове жилья для зимовщиков, принять на борт ледокола мастеров, пополнить запасы ледокола, найти на ледоколе места для ученых Комитета Севера и фотокорреспондента. Ледокол ограничен в спальных местах. Но все же нашли. Конечно, было тесно. Ведь, помимо петропавловских пассажиров, на ледокол была принята группа зимовщиков, находившихся на «Челюскине», снятая со льдины.
В Петропавловске
Как только прошли из океана узкие «ворота» Авачинской губы, перед которыми стоят два отточенных веками каменные, относительно высокие «стража», перед нами открылся широкий простор с высокими берегами, отвесными скалами, покрытыми растительностью и, как бы, увенчанные конусами высоких вулканов с вершинами, покрытыми снегом. В глубине справа – город Петропавловск, здания и строения которого были расположены на склонах прибрежных сопок. Петропавловск был небольшим городом. Население – плюс – минус десять тысяч человек. Не большой и его порт, созданный в небольшой бухточке, образуемой с одной стороны северным берегом Авачинской губы, с другой – полуостровом из двух сопок – Никольской и Сигнальной. Было всего два пирса-причала. К одному из них и пришвартовался «Красин». В этой петропавловской бухточке, кстати сказать, в 1854 году личный состав гарнизона городка с добровольцами из местного населения, поддержанные артиллерией фрегата (корабля) «Аврора» и военного транспортного корабля «Двина» разгромили англо-французский десант и отстояли город Петропавловск от иностранных захватчиков. В честь того подвига русских воинов воздвигнут памятник на сопке Никольской. Там же стоит памятник и основателю Петропавловска – русскому мореплавателю Берингу. В 1725-1743 годах, в соответствии с программой Петра Великого по исследованию восточного и северо-восточного побережья Азии, а также Аляски и Алеутских островов Беринг руководил камчатской экспедицией. В 1740 году в Авачинскую губу вошли два русских экспедиционных судна под командованием Беринга: одно из них называлось «Святой Петр», другое – «Святой Павел». Эти суда зимовали здесь в 1740-1741 г.г. От их наименования и происходит название города Петропавловск.
В 1934 году Петропавловск был областным центром. Смирнов – начальник экспедиции вместе со мной несколько раз встречался с секретарем обкома КПСС и председателем Исполкома, знакомя их, зачем и почему мы находимся в Петропавловске, что предстоит нам сделать. Они живо, с пониманием относились к нашим нуждам и просьбам. Они знакомили нас со своими заботами, рассказывая о строительных планах, о поиске новых площадей земли для выращивания овощей. «Народ здесь мужественный говорили они, - стойко переносит климатические, нелегкие условия, к делу относятся по-хозяйски. Помогают нам и ученые Комитета Севера, - говорили они, - мы же живем окруженными вулканами!». В воскресный день мы были приглашены ими на «чашку чая»: начальник экспедиции, капитан и механик ледокола и я. Приглашены были два работника: один обкома КПСС, другой – Облисполкома. Разговорившись о выходе «Красина» на остров Врангеля и на выполнение некоторых научных работ, секретарь обкома спросил меня, нельзя ли на этот выход ледокола в Арктику взять фотокорреспондента областной газеты «Камчатская правда» ? Дал ей хорошую характеристику. Смирнов дал согласие. Согласиться можно было, поскольку из Петропавловска на самолете во Владивосток и далее в Москву улетели Изаков – обозреватель «Правды», Розенфельд – корреспондент «Комсомолки», Паллей и Мсленников – кинооператоры. Появились свободные места. Санько была смелая женщина, лет, наверное, чуть больше сорока. Стоически переносила особенности корабельных условий, штормовую качку. Общительная, с характером оптимиста. Такой же, кстати сказать, она проявила себя и на фронтах Великой Отечественной войны, о чем писала газета «Красная Звезда» тех лет и свидетельствует брошюра-альбом с ее фотокорреспонденциями.
В послевоенный период она проявила себя мастером-художником фоторабот, некоторые из них печатались в журнале «Огонек» и в некоторых других журналах. Ее работы присутствовали на международных выставках, некоторые награждались золотыми медалями. Об этом тоже печаталось в нашей прессе. С Изаковым в пятидесятых годах я случайно встретился в Московском «Театре сатиры». С военных фронтов он возвратился без ноги. «Миша Розенфельд, - сказал Борис, - не испытал радости Победы. Погиб на фронте. Кинооператор Паша Паллей – умер, скончался и его помощник Сима Масленников. Несколько позднее Борис Изаков подарил мне со своим автографом написанную им книгу «» (Издательство «Северная Россия», 1977 г.) с воспоминаниями о своей жизни и работе, вспоминает и о плавании ледокола «Красин» в 1934 году.
А вскоре в газете Министерства водного транспорта я прочитал некролог о кончине , а вслед за ней с небольшим интервалом было объявлено в газете о кончине Бориса Изакова. На приеме секретаря Камчатского обкома КПСС я столкнулся с неожиданной, для меня интересной случайностью. В разговоре за столом секретарь Обкома (фамилия его Орлов), касаясь лет своей военной службы, сказал, что был в авиации летчиком с дислокацией части в Ярославле. Я тут же представился ему ярославцем. Он стал вспоминать ярославский белогвардейски-эсеровский мятеж летом 1918 года и его подавление частями Красной армии. Вспомнил какой-то праздник в 1920 или в 1921 году, в который на ярославском аэродроме в присутствии массы народа проводилось «катание» на двух самолетах, на одном из которых летчиком был Орлов, деятелей ярославской власти. Вспомнил и я оба этих события, сказал, что присутствовал на аэродроме и даже фотографировался, стоя за спиной ярославских «властителей». Орлов встал и принес фотографический снимок довольно крупного размера, что-нибудь 18 на 20-22 сантиметра. Он снял со стены другой комнаты. Я тут же нашел себя, стоявшим вместе с другими зрителями, за спинами сидевших на стульях властных товарищей. Это был сюрприз – обнаружить себя на фотографии, повешенной на стене квартиры в жилом доме, стоящим на самом конечном восточном берегу нашей земли!!! В Петропавловске я встретил двух своих однокурсников по Военно-морскому училищу: Николая Байкова, обучавшегося на подготовительных курсах, но отчисленного с третьего курса по неуспеваемости. На востоке от плавал на корабле пограничных войск в ранге старшины сигнальной части. Сожалел, что не окончил училище. Встретил Костю Самойлова. Он окончив училище, был назначен помощником штурмана на том же сторожевом корабле «Воровский», что плавал и Байков.
Встречи с товарищами, да еще где-то «на краю света», всегда приятны. Они делились со мной знанием обстановки в наших дальневосточных водах. Жаловались на американцев и японцев-браконьеров по рыбной ловле и охоте на морского зверя. Я рассказал им о нашем дальнем плавании, о спасении «челюскинцев», о «работе» летчиков в этом сложном деле, о планах предстоящего похода в Арктику. Перед выходом из Петропавловска начальник экспедиции устроил прием для властвующих лиц Петропавловска. Поблагодарил их за участие в ускоренной подготовке «Красина» к выходу на выполнение работ в Чукотском море.
Однажды в «клуб волнующих встреч» приехал певец Георг Отс. Его часто слушали по радио и в записи на пластинках. Теперь он сидел с моряками в кубрике, положив на стол большие рабочие руки, и рассказывал, как его отец, Карл, рабочий из Нарвы, стал певцом, как пел Германа в «Пиковой даме», а он, маленький Отс, подражая отцу, закутывался в простыню, словно в плащ, и пел: «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой». Георг вырос, пел в хоре. Когда Эстонию заняли гитлеровцы, эстонский хор пережил тяжелый переход морем: корабли подрывались, тонули по пути в Ленинград. После он пел в Ярославле. Возвратясь на родину, стал солистом оперы, но продолжал петь и народные песни: эстонский народ любит песню, на певческий праздник выходят десятки тысяч певцов. Пианино на корабле не было. Отс пел под баян «», «Подмосковные вечера» и песенки рыбаков. Ему подпевали. Потом пели хором. Перед отбоем певца проводили на пирс, окружив тесным кольцом. Долго еще вспоминал Ростислав эту теплую встречу.
В другой раз разыскали ветерана войны гвардии мичмана Несмелова. Мичман пришел в парадной тужурке, при всех орденах и с гвардейской планкой на груди. В начале войны «205-й», на котором служил Несмелов, потопила подводная лодка. Моряки вплавь добрались до береговых валунов. Молчаливый эстонец увел их, озябших и раненых, в лес, скрыл в пещере и несколько дней приносил им еду (в селении были гитлеровцы). Однажды ночью эстонец вывел их к бухте и показал два рыбачьих челна. Моряки отплыли, горячо поблагодарив молчаливого друга. Вдруг в тумане кто-то хрипло прокричал: «Хальт!» — и ночь прострочили автоматные очереди. Моряки ушли в открытое море. Они не знали имени того, кто спас их ценою собственной жизни. За свой «205-й» они поклялись отомстить. Служа на другом «охотнике», «203-м», несли дозор, мечтали снова встретить подводную лодку. И встретили. Атаковали ее. Потопили. Взяли в плен шесть матросов, командира и еще одного офицера. Мичмана спросили: — Живыми? — Ну, покойники нам на что? А с живыми было любопытно потолковать. — И они разговаривали? — Еще бы! — По-русски? — Зачем? По-немецки. Командир наш говорил, как немец. — А когда получили гвардейское знамя? — Под самый конец войны, в Пиллау, морской прусской крепости.
И этот вечер понравился всем. Ростислав вспоминал затихший , взволнованные лица. «Клуб волнующих встреч» тесно связал молодых офицеров с матросами. У всех были беспокойные сердца!
3
Год назад Руднев ушел в академию, и Ростислав был назначен командиром. Он поспешил в Кивиранд поделиться с отцом своей радостью. С отцом он дружил с детства. Отец со старшим сыном беседовал, словно со взрослым, без скидки на возраст. Рассказывал, как его отец, дед Ростислава, воюя с японцами, после Цусимского боя попал в плен. О себе — как мальчишкой убежал на фронт в , был писарем в трибунале, а потом по комсомольскому набору попал в Кронштадт, на разрушенный флот, который комсомол восстанавливал.
Отец с сыном гуляли по набережной, и отец начинал вспоминать, как они ходили в первое плавание. Ростислав с упоением слушал рассказ о северных холодных морях, освещенных ледовым сиянием, о шхерах и фиордах, о разноцветных домиках Бергена и радушных норвежцах, о розовощеких девчонках, танцевавших с курсантами вальс. Потом отец воевал, воевал на тральщиках, буквальна ходивших по минам, смерть днем и ночью была в двух шагах. Был ранен не раз, много раз тонул, выплывал, лежал в госпиталях и снова шел воевать. Ростислав узнал, как, командуя соединением, отец перевозил из Ленинграда к месту прорыва блокады части ударной армии, войска, артиллерию, самолеты и танки и провел эту операцию почти без потерь. Как при поддержке торпедных катеров его корабли в полной тайне переставили вешки противника, обозначавшие границы минных полей, и три вражеских миноносца подорвались на собственных минах. Как, потопив подводную лодку, взяли в плен ее командира — подводного аса, штурмана и матросов, а лодку эту, поднятую со дна водолазами, провели прямо по минным полям. После отец командовал базой в Далеком, а еще позже — соединением малых кораблей — сторожевиков, «охотников», тральщиков, базировавшихся в Эстонии, — до тех самых пор, пока не напомнили о себе почти забытые раны. Отец начал слепнуть. Восемь лет назад, в пятьдесят лет с небольшим, он вынужден был выйти в отставку. Автобус, шурша шинами, подминал гравий, огибал валуны, подкрашенные во избежание аварий известкой. В садах стояли корабельные мачты, отчего Кивиранд был похож на гавань парусных кораблей.
Сосны, ели, рябины и клены, чередуясь, спускались к розовато-сиреневой бухте, где передвигались черные силуэты рыбачьих баркасов. А впереди открывался беспредельный простор строгой Балтики, уходящей к чужим берегам. Из-за сосен высовывалась пограничная вышка. Возле белого, опоясанного черными кольцами маяка (не раз Ростислав с корабля отыскивал его створы), автобус затормозил. Пройдя по улице, запруженной возвращавшимся с пастбища стадом, Ростислав свернул в узкий, обсаженный рябинами проулок, где недалеко от причала, в белом домике вдовы капитана дальнего плавания Велли Клаас, нашли приют на лето отец и Елена Сергеевна, его вторая жена, сестра Мити, верного друга, погибшего где-то во льдах. Ростислава, как всегда, встретили радостно. К нему кинулся остроухий, рыжий с черным подпалом Буян, постаравшийся лизнуть гостя в нос, — Буяна подарили отцу матросы, когда верный Старик погиб от рака. На радостный лай из домика вышла Елена Сергеевна и поспешила навстречу. Невысокая, стройная, легкая, с густыми волосами цвета каштана, она издали казалась совсем молодой. Но и когда подошла совсем близко, протянула руку и поцеловала Ростислава в лоб, ему и в голову не пришло бы назвать ее пожилой, хотя человека за сорок лет он привык считать старым. Ростислав с уважением поцеловал ее небольшую, красивую руку. Елену Сергеевну Ростислав никогда не называл мачехой: она — верный друг отца, любимая женщина. Она не побоялась связать свою жизнь с отцом, хотя врач сказал, что через год она будет водить мужа под руку. К счастью, предсказания не сбылись. Она пришла, когда отцу было плохо; навсегда оставила свой театр, зрителей, любивших ее. — Как здоровье отца? — с тревогой спросил Ростислав.
— Хорошо, Славочка (Ой, , да оставь ты человека в покое! — Пес все подпрыгивал, стремясь высказать свою неуемную любовь). Пока — тьфу-тьфу!— хуже не стало. Иногда, правда, он нарушает режим, тайком пишет... Но больше диктует. Ты, конечно, знаешь, он хочет написать обо всем, что пережил. Думаю, интересно будет вам, молодым... Ну, пойдем, пойдем, Слава, он так будет рад! Юра, милый, Слава приехал! — закричала она, увидя на пороге террасы Крамского. В белом кителе, без палки, с которой он обычно не расставался, отец медленно пошел навстречу сыну. Отца трудно назвать стариком. Седина едва заметна в его каштановых густых волосах. Когда бы Ростислав ни приезжал, он заставал отца подтянутым, чисто выбритым, почти щегольски одетым, и если отец и хандрил, то не показывал виду, что его одолевает тоска по флоту, по кораблям, по молодым морякам, которых он выводил в люди. — Надолго, сынок? — обнял Крамской Ростислава. — Нет, только на денек. И, встав «смирно», Ростислав подчеркнуто торжественно отрапортовал: — Товарищ капитан первого ранга, докладывает командир корабля капитан-лейтенант Крамской... — Я всегда говорил, что Крамские не переведутся на флоте. Мой отец, я, теперь ты... наш наследник... Ну идем же, идем. Буян, да отвяжись от него! Наверняка проголодался с дороги? Леночка, давай все на стол... Капитан-лейтенант очень голоден!
Ели рыбу, грибы, пили — отец непревзойденный мастер заваривать чай. Потом отец увел Ростислава в кабинет с широким окном, выходящим на море. Когда-то он принадлежал капитану дальнего плавания Клаасу, погибшему в море. В кабинете на камине стоит модель корабля; висит картина, изображающая бухту Киви, портреты самого капитана и его родственников; сохранилось и кресло-качалка, в котором капитан отдыхал, придя с моря. Отец и сын сели в кресла и закурили трубки. — Нелегко? — Нелегко, отец. Все молодые, все разные, надо найти путь к каждому сердцу. — Получив свой первый корабль, я тоже, как и ты, призадумался: как лучше узнать подчиненных? Я старше их, думал я, пожилые не всегда умеют как следует подойти к молодым. Мне было легче. Тогда молодежь жила гражданской войной. А теперь? Гражданская война — далекое прошлое из учебника литературы: «Чапаев», «Разгром», «Железный поток»... Становится историей и Отечественная война. Ты тоже старше своих подчиненных... — На десять лет... — подхватил сын. — Вот это и беспокоит... — Но ты находил с ними общий язык, пока был помощником? Это твоя затея — «клуб волнующих встреч»? Они любили тебя? Смотри не потеряй их любовь. Не успокаивайся. Я знал офицеров, горячо любимых командой. Но с годами, бывает, люди резко меняются. Любить их тогда уже не за что. Охладевала любовь. Отца-командира продолжали уважать за ордена и за боевые заслуги, но уже не любили. Офицер превращался в почитаемую реликвию прошлого. Спохватывался, да поздно! Чтобы завоевать любовь подчиненных, сынок, ты должен сам любить каждого. Да, любить! Я не учу тебя быть добрячком. Добрячком быть нельзя. Я знаю, что получается, если люди разболтаны. С ними можно и бой проиграть. Был у меня в дивизионе один командир тральщика. Добренький. Ну и что же получилось? Его тральщик оказался единственным кораблем, не выполнившим операцию. Командира судили, обвинив в трусости. А между прочим, он трусом не был... Людей распустил — вот и сдали в решающий час...
...Елена Сергеевна принесла кофе, густой, душистый, в белых фарфоровых чашках. Раскрыла окно. За окном было море, розоватое, гладкое. Легчайший ветерок шевелил занавески. Отец прислушался: — Рыбаки вошли в бухту. Две шхуны. Если бы я вышел в отставку здоровым, я бы стал рыбаком. Живя рядом с ними, я полюбил их. Они, как и мы, моряки, но от моря им больше, чем нам, достается. Ты видишь эти суденышки? Их жестоко треплют штормы. Раньше, бывало, я выходил к ним на помощь... — Крамской огорченно вздохнул. — В этом году шторм унес у них много сетей... Но они духом не падают. Осенью пойдут сиг и лосось. А пока кроме камбалы в сети набиваются мёре-курра-ты — «морские черти», отвратительные на вид... Их даже Буян жрать не хочет, а уж он-то всеядный... Буян вскочил и заглянул в лицо хозяину умными, все понимающими глазами. Отец рассказывал о жителях Кивиранда, с которыми он сдружился. — прожив на Балтике много лет, он говорил по-эстонски. О «желчном старике» — Яанусе Хаасе, рыбаке с парализованными ногами. Молодые вносят его в , и Хаас выходит на лов, не желая сдаваться.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
