Одним словом - не простой адмирал, а «думающий», то есть видящий в перспективе невидимое другими. К примеру, став командующим ТОФ, адмирал Ник выдвинул идею - как использовать дельфинов для поиска, слежения за ПЛАРБ ВМС США и наведения на них сил противолодочной борьбы в Мировом океане. И другие идеи. Став первым замглавкома ВМФ, адмирал флота Ник первым делом поинтересовался «как эти бездельники» из Главного штаба ВМФ анализируют опыт боевой службы подводных атомных крейсеров ТОФ и СФ. Оказалось - никак. Оказалось, что за последние семь лет... вообще никаких отчетов нет. Отправлены, с божьей помощью, на сожжение. Это, надо понимать, свыше 100 отчетов подводных «монстров». А кроме «монстров», сколько сотворено походов многоцелевых атомарин и субмарин? Ужасть! И адмирал флота Ник дал приказание: собрать отчеты походов РПКСН с флотов, переслать в Главный штаб (в Оперативное Управление ГШ), и «пусть эти бездельники хорошо поработают...». Выдавленный за строптивость стараниями московских интриганов-доброхотов из системы разведки ВМФ, штабной каперанг Неулыба перешел в оперативное управление штаба ТОФ, где и получил в наследство отдел боевой службы и боеготовности сил.
. И вот, в один из хмурых флотских дней Неулыба получил приказание - спешно изъять все отчеты из хранилищ штаба флота и выслать в Москву. Чему страшно обрадовался, ибо таких отчетов оказалось на семь железных шкафов. Не менее обрадовались и секретчики: появилась возможность расчистить Авгиевы конюшни и высвободить чуть ли не половину секретной части. И штабные секретные военморы занялись (пока начальство не опомнилось) спешным составлением описи и упаковкой совсекретных залежей. Перепись оных заняла трое суток, а отчетов на семь полосатых холщовых «матрасовок». Через две недели из Оперативного Управления Главного штаба ВМФ раздался негодующий телефонный вопль: - Вы там что? С ума посходили? На кой хрен нам вся ваша макулатура?! - А это не мы. Это первый замглавкома приказал: нам отослать, а вам работать, - не без ехидства ответствовал, прикинувшись наивнячком, Неулыба. - Как это... приказал? Почему мы ничего об этом не знали? - возопили московские операторы. - И кто у нас этим будет заниматься? У нас и штатов таких нет! - Когда, говорите? А вот когда он посетил свой любимый бывший флот, - отпарировал Неулыба. - А насчет всего прочего, насчет штатов - рад бы помочь, но, увы... Зато вы умнее. Так считает Ник. Как по пословице: «мы бы могли, но бык лучше».
. Операторы выразились непечатно и ушли из связи. Прошло еще двое суток. Новый звонок-вопль: - Слушайте! Вы! Почему у вас в препроводительной семь мешков, а их оказалось пять?! - А вот уж не знаю. Отправляли семь мешков, - ответствовал Неулыба. - Да вы знаете, что положено за утерю совершенно секретного Отчета стратегического крейсера?! - ужаснулись голоса в трубке. - Минимум пятнадцать лет! Соображаете? А тут... два мешка!.. - Ну и что? За один - пятнадцать, за два мешка - тоже пятнадцать, - мрачно парировал Неулыба. - Не один ли хрен? - Тьфу! - московская трубка хрюкнула и выключилась. Оказалось: бедные фельдкурьеры кантовали тяжеленные мешки в спецвагоне, две матрасовки лопнули от гнилостной старости и стратегические секреты вывалились на пол. И бедные сопроводители, припоминая всех апостолов, несколько суток восстанавливали, переупаковывали и сургучили эти два мешка. С составлением всяких очистительных актов. Но к «врагу» эти мешки не попали. Что сделано с этими семью мешками совсекретных отчетов, Неулыба так и не узнал. И предпочитал носа не совать, дабы не напроситься на обратную пересылку. Но, по отсутствию очередных руководящих директив, видимо, стараниями своего «шефа» Петюнчика (адмирал), эти семь мешков втихую, вылежав некоторое время, отправлены по назначению - в штабной крематорий. Либо запрятаны «до лучших времен».
А замглавкома Ник по возвращению из отлучки настоящего главкома С.Горшкова получил по рукам: «». Что и выразилось в отмене всех директив и приказаний, отданных Ником от имени главкома, но за своей подписью.
1997 г.
ПОВЕСТЬ О ПОГРАНИЧНИКЕ И ЗВЕРОБОЕ НИКОЛАЕ ФЛОРОВЕ
1
Во времена послекультовые служил Родине Коля Флоров, старший лейтенант погранвойск КГБ. Служил на границе, твердо веря в скорый приход коммунизма, когда сопливые мальчишки и девчонки смогут шутя забегать в кондитерские и набивать карманы конфетами и пирожными. И лизать мороженое - за просто так. И настолько в это уверовал, что и лично присмотренные на пограничной нейтралке с полдюжины корней оберегал: народное достояние! А сдавая дела, показал затаившиеся в таежном распадке растения-сокровища преемнику: «Береги!»
По слухам, однако, корешки эти вскорости испарились. А тянули они на пятизначную цифирь. А в 1960 году попал старлей Коля Флоров под «миллион двести тысяч», что означало, по мнению Генерального секретаря, высвобождение советского народа от излишних захребетников, то есть славных воинов СА и ВМФ, ну и КГБ тоже. Когда, значит, перековывали мечи на орала. Поскольку же умел Коля Флоров выполнять только два действа - выслеживать закордонных лазутчиков и орать «Стой! Руки вверх!», а ничего другого не умел, то и призадумался: как жить? И пошел Коля Флоров во Владивостокский уголовный розыск. На оклад аж в целые сто рублей. И теперь, почитай, кажинную ночь Коля вскакивал по тревоге, быстренько натягивал штаны и бежал в УГРО на отлов шпаны, а то и бандитов. Сами понимаете, работенка нервная: и ножичек, а то и пулю схлопотать запросто. А поскольку супружница Наталья никак не хотела понять, что дело это нужное, государственное, и, разложив сотню на четыре кучки, неоднократно взрыдывала: «А провались ты со своим угрозыском, на рубль в день я жить не согласна!», то Коля Флоров призадумался вторично. И подал начальству рапорт: увольняйте! А начальство ему: «Ты что? На государственное дело тебе начхать? О своем животе печешься? Да мы тебя из партии вытурим! Взвоешь без !»
Коля с тоской глядел на прокуренные панели кабинета начальника и тяжело сопел: - Вытуривайте. Все равно уж. Или самому топиться, или жену утопить. Тогда все равно исключат. И пошел Коля на берег моря. Присмотрел камешек потяжельше. Присел, закурил последнюю беломорину, оглядел напоследок морские дали. - Слышь, кореш! Кинь трояк, - послышался сзади шершавый голос. - Душа прогорает. А то давай на троих, а? Коля оглянулся: и утопиться не дадут, сволочи! Позади двое забулдыг. Щетинистые, с сизыми носами, в мятых ватниках и расшлепанных бахилах. Как раз такие, каких опер Коля каждую ночь нашинковывал в КПЗ. Коля вздохнул, выплюнул окурок и молча вывернул карманы. - Сам на мели, значит, - прохрипел один из братьев по классу. - А че сидишь? - Топиться буду, - серьезно ответил Коля. - Ха! Ну и дурак. Вода-то холодная! Как говорила моя покойная бабушка, не торопись на тот свет, там кабаков нет. А че так?.. - А жить не на што, - ответил Коля. И, неизвестно почему, поведал, как он блюл интересы Родины, общества и правопорядка. И к чему пришел. - Это так. Но топиться, брат, не стоит, - вошли в сочувствие бродяги. - А ты давай в зверобои! Деньга - во! И один из них показал, для убедительности разведя клешни, сколько это «во!» - А сами кто, оттуда?
- Оттуда. Выперли. Очень мы слабонервные. там много. А мы крови не выносим. Нам выпить да рукавом закусить! Коля Флоров крови не боялся. И намылился, по совету братьев по классу, в управление китобойной флотилии. На китобои не взяли - сразу определили, что видел он море только на картинке. А в зверобои взяли, матросом второго класса. С перспективой на первый класс. На этот вид промысла брали всех, кто мог предъявить любой документ: от паспорта до трамвайного билета. Что должно означать: человек вольный, из зоны не беглый. В управлении китобойной флотилии числился «Дальморзвертрест», а за ним суденышко под названием «Котик». Вот на этот «Котик» и попал бывший офицер-пограничник, а теперь моряк Николай Флоров. «Котик» готовился на промысел, бить нерпу в северных морях. - А Коля-то завтра в море уходит. Первый раз в жизни. Переживает. Сходи, проводи, как моряк моряка. Ему легче будет, - насоветовала мужу, бывшему подводнику, а теперь штабному военмору, Василию Губанову его супружница, Наташкина подруга. От душевной слякотни и для очистки совести поплелся Губанов на этот самый «Котик». Здесь военмор Губанов, привыкший к военным корабельным порядкам, пришел в ужас. Вахты у трапа не было. Из кают несло сивухой, какими-то рыками и взвизгами. Кто-то кого-то там использовал. В коридорах катались пустые бутылки. В поисках матроса второго класса Флорова Васька вскарабкался на ходовой мостик. И удивился: судно в рейс, а нактоузы магнитных компасов бросались в глаза вывернутыми котелками. Самих компасов не было. На штурвале сушилась чья-то роба. Губанов сплюнул и вышел. Матроса Флорова он не нашел.
.
2
Прошло лето. Колькина жена бегала к Губановым и со всхлипами спрашивала: - Слышь, Василий. О Николаевом «Котике» ничего не слышно? В тресте ничего не знают. Может, у вас, на военном флоте, что знают? Вы-то должны все знать! Ну, что случись, куда я с двумя?.. Военмор Василий Губанов сопел и пожимал плечами: - Да мы за рыбаками не следим. А за зверобоями тем более. А так, сообщений обо всяких там чепе не приходило... - Ну, ты если что, сообщи, ладно? - Сообщу, конечно.
Дмитрий - старый вояка. Нет, он не старый человек, но самый старший по возрасту среди офицеров лодки, он участник Великой Отечественной войны, ушел на фронт со школьной скамьи, командовал 45-ти мм противотанковым орудием, После войны закончил медицинское училище, стал фельдшером и вот теперь он подводник. Дмитрий старый холостяк, последним из нас, младших офицеров, женился. Раньше он всегда был душой наших холостяцких похождений. Человек он скромный, никогда не кичился своими боевыми подвигами, боевых наград, которых у него было предостаточно, мы никогда не видели. Удивительной порядочности и доброты человек, к нему тянулись за добрым словом все - и офицеры, и старшины, и матросы. Экипаж у нас дружный, дисциплина строгая. Сверхсрочников немного. Старики-сверхсрочники со старых лодок, обременённые семейными узами, не рвались на новострой. Надо было отрываться от семьи, от домашнего хозяйства на несколько долгих месяцев, а то и нескольких лет, в далёкую Европу. Поэтому старшин команд готовили сами из матросов срочной службы. По третьему - четвёртому году службы это были уже отменные специалисты, асы. С таким экипажем можно творить чудеса, с ним можно идти в бой. И вот настал день, когда нам доверили выполнить скрытный поход на полную автономность в отдалённый район Океана - район возможных боевых действий в военный период. Подготовка к походу велась тайно. Никто не должен был знать, в том числе и семьи, куда мы собираемся и как надолго. Нам грузили по заявкам провизию, ЗИПы, горюче-смазочные материалы, воду до полных норм. Офицеры штабов бригады, дивизии и флота вели нескончаемые проверки. Всё бурлило вокруг нас и всё это - под “большим секретом”.
Кают-компания ПЛ "С-293". Бухта Улисс. Неизвестный, командир БЧ-3 старший лейтенант Кузьменко Виталий, доктор лейтенант мед. службы, во главе стола командир ПЛ капитан 3 ранга Миронов Сергей Анатольевич, от командира влево: старпом капитан-лейтенант Николаев Анатолий Александрович, командир БЧ-1-4 Калинин Анатолий Владимирович, спиной командир БЧ-5 капитан-лейтенант Семенов Михаил. 1958 г.
Более того, накануне нашего похода, из тех же мест, куда мы собирались, вернулась соседняя лодка. Нам тоже из-за большой секретности не разрешили ознакомиться с итогами её похода. Наконец, закончена предпоходовая суета. Всё, мы готовы! “Всё”, да не всё... От “закона подлости” никуда не уйдёшь. Вдруг заболел боцман, мичман Кирсанов Анатолий Фёдорович - аппендицит. А боцман на подводной лодку - фигура немаловажная, он ведь главный управляющий горизонтальными рулями, от него зависит и скрытность, и безопасность лодки. Он надежда и опора, два других горизонтальщика - матросы срочной службы, специалисты не той кондиции, в самые ответственные моменты именно боцман управляет горизонтальными рулями. Надо учесть, что автоматики на рулях тех проектов лодок не было и в помине. Проблему решили: нам прикомандировали боцмана с соседней лодки, который не был асом, но всё же имел удовлетворительный опыт. Болезнь боцмана высветила важную проблему. Считай, что Кирсанову повезло - заболел на берегу. А случись это в море, вдали от своих берегов? Фельдшеру хирургическая операция не по силам. Раньше, когда лодки такого класса далеко от своих баз не ходили, фельдшера вполне обеспечивали незначительные медицинские услуги, теперь картина изменилась. И эту проблему, конечно, решили - прикомандировали хирурга из санчасти береговой базы, единственного квалифицированного медика с высшим специальным образованием на соединении. Любимец экипажа, наш Дима Шутафедов, остался на берегу. Вскоре проблему врачей в штатах подводных лодок решили кардинально: должность фельдшеров упразднили и заменили хирургами - выпускниками академии и институтов. В один из дней середины сентября, после обеда, подводной лодке объявили боевую тревогу и приказали встать на якорь в бухте. Вскоре с поста НИС мы получили семафор: “Экипаж подводной лодки построить на верхней палубе для встречи с Командующим флотом”.
Командующий, адмирал Фокин, прибывший на катере, обошёл строй бравых молодцев, произнёс короткую напутственную речь, выразил уверенность в успехе нашей миссии и тепло попрощался. Под покровом ночи (“секретно” !), мы начали скрытный переход на позицию. Да, действительно, переход был скрытным и в данном случае я это слово не беру в кавычки. Всё исполнялось строго по “Боевому распоряжению”: днём мы находились только на безопасной глубине, в тёмное время суток - под РДП с зарядкой аккумуляторной батареи, велось непрерывное приборное и визуальное наблюдение за водной и воздушной средой, производилось уклонение от всех обнаруженных надводных целей и авиации. Через неделю мы достигли промежуточной базы. В отдалённой точке внешнего рейда, у безлюдного, “дикого” побережья, нам отвели якорную стоянку, подошел буксир с запасами свежей провизии. Экипаж, после недельного потаённого перехода, с радостью высыпал на верхние палубы, на свежий воздух. Бодро и весело приступили к перегрузке запасов в чрево субмарины, с удовольствием разминая застоявшиеся мышцы тела. Погода и ландшафт этих мест заметно отличались от места нашего постоянного базирования. Здесь уже заметно похолодало, береговая зелень по-осеннему сменилась пурпуром и желтизной. Пополнив корабельные запасы, мы продолжили свой скрытный поход. Новый этап перехода обрёл другие оттенки. До пункта промежуточного захода мы шли в своих территориальных водах или близко к ним. Теперь же наш маршрут соседствовал с территориальными водами иностранного государства. Чем дальше от своих берегов удалялась подводная лодка, тем сложнее становилось плавание. Сопки скрылись за горизонтом, береговые объекты стали недоступны радиолокатору, всё тише и тише звучали сигналы береговых радиомаяков. Погода стала резко портиться. Это мы начали ощущать уже на безопасной глубине. Всплыв в вечерние сумерки для астрономических наблюдений, а описываемые события, напомню, происходили в доспутниковую эпоху, о спутниковой радионавигации ещё и не мечтали, неба мы не увидели - на море бушевал шторм. Подводную лодку бросало как щепку, в центральный пост через верхний рубочный люк временами врывались потоки воды. Становиться в такую погоду под РДП - бессмысленно, удержать подводную лодку на перископной глубине почти невозможно, волны выталкивают её наверх, а если принять дополнительный балласт в уравнительную цистерну, то в любой момент можно провалиться на опасную глубину.
По радио получили штормовое оповещение: через нашу акваторию проходит . Ситуация осложнилась. Своё место имеем только счислимое, получить обсервацию невозможно, к утру предстоит форсирование опасного в навигационном отношении участка моря, после которого должны будем обязательно погружаться. До погружения надо непременно зарядить аккумуляторную батарею. Используя полученные в результате анализа данные пассивного радиотехнического и визуального наблюдения, командир - капитан 3 ранга Миронов-решил продолжить движение и вести зарядку батареи в надводном положении. В такую погоду, предположили мы, иностранные корабли все в укрытиях, самолёты ПЛО, если и будут вести разведку, визуально нас - “щепку” - в бурном ночном море не увидят, а мы, обнаружив работу их радиолокаторов, успеем вовремя погрузиться. На мостике остались только командир и вахтенный сигнальщик, вахтенный офицер вёл наружное наблюдение из центрального поста в перископ. Забор воздуха для работающих дизелей начали делать через поднятую шахту РДП. Прикрыли на защёлку крышку верхнего рубочного люка, забортная вода перестала поступать внутрь подводной лодки через боевую рубку и шахту подачи воздуха к дизелям. На штурманскую вахту вместо меня заступает Виктор Куренков, я устраиваюсь “отдохнуть” до 4-х часов утра во 2-м отсеке - кают-компании офицеров. У Виктора сложная задача - выжать из невозможного хоть какие-то данные для уточнения места подводной лодки. В лоциях много информации о районе плавания: и глубины, и характер грунтов, сезонные направления и сила течений. Но этот , ураганные ветры то в одном направлении, то вдруг в обратном - как они повлияют на дрейф и течения?
К утру я помогу Виктору “колдовать”, а пока устраиваюсь на диван второго яруса. Диван узкий, это, по сути, спинка дивана, подвешенная цепями к подволоку. Пространство, к большому сожалению, стесняют торчащие шпангоуты. Наконец, с большими трудностями привязываюсь ремнями к скобам на шпангоутах. Лодка на волнах то взмывает ввысь, кренясь градусов на 50 - 55, то проваливается в бездну. Я, то повисаю на ремнях, то меня заваливает в шпации, шпангоуты сдавливают грудную клетку, ноги. При очередном крене слышно, как в центральный пост врываются через верхний рубочный люк шумные потоки забортной воды - видимо, по надобности зачем-то отдраили люк. На другом борту, на нижнем диване устраивается замполит, капитан-лейтенант Сидоренко. У него проблемы, ему не за что привязаться. Слышу грузный шлепок в отсеке и гневное бормотание. Приоткрываю глаза. Вижу, как Сидоренко, чертыхаясь, собирает на палубе свою постель, запихивает на диван и в очередной раз пытается закрепиться. Шлепки и чертыханья повторяются снова и снова. Наконец, он покидает отсек в поисках более спокойного места для ночлега. Гремят оба дизеля, тарахтят компрессора, гудят судовые вентиляторы, лодку мотает вверх, вниз, влево, вправо - я проваливаюсь в беспамятство, называемое “сном”. С 4-х утра я на штурманском посту. Обсудили ситуацию с Куренковым, пришли к выводу: уточнить место можем, используя только радиопеленг на еле слышимый радиомаяк в районе опасности по маршруту движения лодки и глубину места, измеренную эхолотом единичными посылками сигнала, чтобы не демаскировать себя. Ура! У нас получилось!
К рассвету, точнее - ко времени, когда должен был наступить рассвет, ураганный ветер рвал и метал по небу тёмные свинцовые тучи, небо сливалось с морем, дождевые вихри, смешанные с морской пеной, скрыли горизонт, визуальная видимость не превышала 3-5 кабельтовых. , волны вздымали нас кверху, почти к низким облакам, бросали камнем куда-то вниз, в пропасть, в преисподнюю и, казалось, с ещё большей силой. Но пеленг на радиомаяк был уже за траверзом. Наконец, опасность позади! Мы в Океане и можем погружаться! Там, в глубине, будет легче... Да, на глубине стало легче, но стихия давала знать о себе и там. Лодка перестала взмывать и проваливаться, вздрагивать и скрипеть, как немазаная телега, но качка доставала и там. Даже на 100- метровой глубине она продолжала переваливать лодку с борта на борт до 15-20 градусов, на 150 метрах бортовая качка уменьшилась до 10 градусов, но и на рабочей глубине нас продолжало заваливать на 5-7 градусов. Когда мы, экономя моторесурс, на третьи сутки в утренние сумерки всплыли в позиционное положение, картина изменилась. Сила ветра уменьшилась до 7 - 8 баллов, появились признаки горизонта. С разрешения командира лодки я, как вахтенный штурман, поднялся на мостик оценить перспективы астрономических наблюдений. Отработанным до автоматизма жестом, протянул руку, чтобы ухватиться за скобу колпака, закрывающего герметично выгородку пеленгаторного репитера гирокомпаса. Моя рука окунулась чашу, наполненную водой. Кремальерный запор колпака был выбит штормовой волной, колпак отброшен, сам репитер болтался в ограждении боевой рубки на кабельном жгуте, как на пуповине, а выгородка для репитера доверху наполнена морской водой. Эта поломка оказалась самой безобидной. Ещё отсутствовала металлическая дверь на ограждении боевой рубки, её сорвало волной. Пока вентилировали отсеки подводной лодки, минут через 15 стало светлее и нашим взорам предстал совсем удручающий вид: через перекатывающие по надстройкам волны мы не обнаружили на корме палубы, её тоже почти всю смыло в океан. Получилось, как в песне: “На палубу вышел, а палубы нет...”. На корме, как из вскрытого чрева, проглядывали извивы трубопроводов, арматура, баллоны воздуха высокого давления - все окрашенные розовым свинцовым суриком. Зрелище было неприглядным. Небо всё ещё было покрыто облаками и мы снова погрузились на рабочую глубину.
В тот же день, всплыв на сеанс радиосвязи в вечерние сумерки, увидели, наконец, и, после форсирования сложного участка плавания, впервые получили достаточно достоверное место астрономическим способом. Невязка места, несмотря на всё коварство природы, оказалось в пределах расчетной. Это радовало. Не радовало другое. Хотя тайфун и ушел из района нашего плавания и небо стало доступным для астрономических наблюдений - океан ещё “волновался” в полную силу. Подводную лодку под РДП продолжало носить на океанской зыби. В короткие моменты утренних и вечерних сумерек, когда подводная лодка находится в позиционном положении и мы ведём астрономические наблюдения на мостике, взору предстаёт жуткая картина. Водные валы невероятной высоты, как шутят моряки - “выше сельсовета”, катятся один за другим, их высота действительно сравнима с высотой 9 - 10-ти этажного дома. В какой-то момент мы вдруг оказывались в глубочайшем ущелье, спереди и сзади возвышались высоченные жидкие горы, которые, казалось, вот-вот сомкнутся над головой и мы канем в пучину. 76 -ти метровая подводная лодка кажется беспомощной, затерявшейся песчинкой во владениях гулливеров, она начинает, подрагивая и выпрямляясь, задирать нос и вскарабкиваться кверху, нас выносит на самый гребень очередной горы. Впереди и сзади взору предстают и мы начинаем стремительное падение в тот, что спереди. Внутри тебя всё обрывается, норовя остаться на прежней высоте. Усилием воли и привычки подавляешь естественный порыв организма. Замедлив ускорение падения, лодка снова оказывается в преисподней и снова невольно ожидаешь, что пучина тут же непременно сомкнётся и ты, прикованный страховочной цепью к скобе на ограждении боевой рубки, вместе с лодкой окажешься погребённым в ней. Страха нет, ты просто как бы в пустоте, в полном отрешении - будь, что будет...
За неделю плавания в штормовых условиях, наши горизонтальщики уже виртуозы. С лодкой они вытворяют что хотят, правильнее - всё, от них требуют, - легко, сноровисто, уверенно. Океан им дал то, чего не смогли они получит в тепличных условиях районов боевой подготовки. Под стать им и мотористы, и электрики, и трюмные машинисты. Экипаж действует, как отлаженный часовой механизм. Постановка под РДП, движение под ним в штормовую погоду с зарядкой аккумуляторной батареи ночью, срочное погружение на глубину с обнаружением радиолокационных сигналов противолодочных сил или плановое перед рассветом, исполняются мастерски.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
