Смотр прошел блестяще. Адмирал обошел строй офицеров, матросов и курсантов. Остановившись у роты нахимовцев, он обратил внимание на Сашу Петрушкова. Рыжеволосый пацан маленького роста стоял на шкентеле и пожирал адмирала глазами. - А ты, почему не вырос? Плохо кормят? – спросил адмирал Орел Сашу Петрушкова. - Кормят хуже, чем в ресторане, но лучше, чем во время блокады Ленинграда, – отрапортовал Саша. - Ты еще и остряк, – заметил адмирал и, улыбнувшись, продолжил осмотр корабля.
.
В такой поход нахимовцы ходили впервые в истории училища. Пройдя проливную зону, крейсер вышел в Северное море. Вскоре за кормой остался пролив Ла-Манш и нас встретил Атлантический океан. Далее корабль прошел недалеко от Исландии, обогнул Фарерские и Оркнейские острова и возвратился в Балтийск. Всего было пройдено более 6520 миль. Особенно всем запомнилась проливная зона. Слева берега Дании, а справа в туманной дымке кое-как проглядывалась Швеция. Аккуратные острова, домишки с красными черепичными крышами и даже старые ветряные мельницы радовали глаз. Яхты с ослепительно белыми парусами пересекали курс крейсеру. Иногда они оказывались совсем близко от борта, и мы могли рассмотреть любопытных яхтсменов, которые видимо восхищались красотой русского корабля. На выходе наш крейсер подвергся воздушной атаке. Два самолета типа F-104 сделали горку и пошли в атаку на корабль со стороны солнца. Они снизились до высоты 50 метров и, обдав нас воздушной волной, разошлись в разные стороны, оставляя дымный след от работающих двигателей. Командир крейсера не ожидал такой наглости со стороны пилотов НАТО и объявил воздушную тревогу. Матросы быстро заняли места у зенитных автоматов и стали наводить стволы пушек на летящие самолеты. Летчики видимо решили не повторять маневр с облетом корабля и, помахав крыльями на прощанье, скрылись за горизонтом. В это время я и Женя Трофимов стояли на ходовом мостике. Начальник РТС вручил нам здоровую камеру для аэрофотосъемки и приказал фотографировать все, что летает. О подходе самолетов к крейсеру операторы РЛС доложили своевременно. Об их маневрах никто не знал. Офицеры считали, что самолеты по международному Морскому праву не могут близко приближаться к военному кораблю иностранного государства. Мы смотрели и ждали, что произойдет дальше. Когда самолеты пошли в пике, мы стали снимать их на фотопленку. От удара воздушной струи у нас подкосились ноги. Камера чуть не выпала из рук. Мы спрятались за обвес ограждения мостика и высунулись только тогда, когда самолеты улетели.
После прохода проливной зоны крейсер вышел в открытое море. Наш курс лежал в пролив Ла-Манш. Море встретило неласково. Через сутки попали в . Крейсер проваливался и поднимался на высоких волнах. С мостика было видно, как волна ударялась в нос корабля и прокатывалась по носовой палубе. Мощный удар воды приходился на вторую носовую орудийную башню. Вода рассыпалась на мелкие брызги, которые попадали на стекло ходовой рубки и пугали рулевого. Время подходило к обеду. Командир корабля приказал прекратить движение по верхней палубе. Хуже всех приходилось бачковым, которые разносили пищу по кубрикам. Во время очередного удара волны моряк не успевал среагировать, и супчик выпрыгивал из бачка на палубу. Ели молча с большой неохотой. Кое-кого выворачивало наизнанку. Нахимовец валился на койку, и поднять его на вахту уже невозможно. Пролив Ла-Манш был более приветлив. Вдоль правого борта в дымке тянулись берега Туманного Альбиона. В бинокль виден остров Уайт и высокие меловые скалы. Заход в зарубежные порты не предусмотрен. А жаль. Часто заглядываем в штурманский класс, где курсанты ведут прокладку курса. Нам интересно. Карту мы знаем, но без лоции не обойтись. Кроме этого имеется книга «Огни и знаки», где указаны координаты всех маяков. Мы помогаем курсантам брать пеленги на видимые навигационные знаки. В проливе много судов под разными флагами. На спор отгадываем их принадлежность. Авиация нас не трогает. Зато появились корабли береговой охраны. Крейсер уверенно расходится с ними и приветствует флагом. Мы становимся лицом к борту и приветствуем иностранных коллег. На посту РЛС П-10 скучно. Станция постоянно выходит из строя. Моряки копаются в схемах. Электропитание выключено, блоки вытащены из мест крепления, идет проверка соединительных шлейфов. Ремонтом руководит инженер РТС - капитан-лейтенант. Мы проверяем контакты разъемов с помощью тестера. Пока все в порядке.
, расходящихся от встречного судна. Обозначения на фото: 1 – отражения от морского волнения вокруг судна, 2 – механический визир, 3 – подвижное кольцо дальности радиолокационной станции, 4 – расходящиеся корабельные волны.
Вахту в ходовой рубке несем вдвоем. Один нахимовец следит за целями по индикатору кругового обзора работающей РЛС «Нептун», другой – записывает в журнал время обнаружения целей, докладывает курс, скорость и дистанцию вахтенному начальнику. Здесь интересно хотя бы потому, что видишь, куда идет корабль и как им управляют люди. Курс корабля фиксируется на автопрокладчике. Пересекли нулевой меридиан и вошли в восточную долготу. Ночью справа мелькнул яркий огонь маяка. Это мыс Лизард. Кроме огня ничего не видно. На этом маяке провел свое детство известный английский писатель Стивенсон, который воплотил воспоминания о пиратах в роман «Остров сокровищ». Северная Атлантика встретила хорошей погодой. Светило яркое солнце. Крейсер уверенно рассекал форштевнем светло-зеленую воду. Берегов не видно. У курсантов начались занятия по мореходной астрономии. Вооружившись секстанами и секундомерами, они брали высоту солнца и отсчитывали время по Гринвичу. Этого мы еще не проходили, поэтому с интересом следили за действиями курсантов. На крейсере оборудован штурманский класс, где каждому курсанту отведено свое рабочее место. Вахта курсантов меняется каждые четыре часа, как и положено на боевом корабле. Класс оборудован репитерами гирокомпаса, эхолота и лага. В руках записная книжка штурмана, карандаш, циркуль, параллельная линейка и транспортир. Пеленгаторы установлены вдоль бортов корабля.
Берега Англии скрылись в дымке тумана, и видимых ориентиров нет. За движением корабля следят два самолета-разведчика НАТО «Нептун» и «Орион». По тому, как они меняются, можно судить об удалении от берега. Наш курс ведет к берегам Исландии. На юте становится неуютно, дует холодный северный ветер, поэтому надеваем бушлаты. Вахты меняются одна за другой. Нахимовцев в кубрике мало. Кто-то спит, кто-то читает книгу. Встречаемся только во время приема пищи, где и обмениваемся впечатлениями. Борис Сердюков, Женя Трофимов и Юра Латышев быстро принимают пищу и спешат на вахту подменить тех, кто еще не поел. Хуже всех достается бачковым, которые после всех должны помыть посуду. Мойка одна, людей много. Толя Горячий все время ругается на очередь в посудомойке. Не хватает горчицы или хозяйственного мыла. Запасы мытьевой воды ограничены, поэтому надо успеть помыть посуду вовремя. В противном случае в жирную посуду не положат даже каши на ужин. Хлеб пекут в корабельной пекарне. Там стоят большие чаны для закваски и печь. К работе по выпечке хлеба привлекают весь личный состав корабля срочной службы, в том числе и практикантов. Выпечкой хлеба руководит главный старшина сверхсрочной службы. В его задачу входит заложить закваску, дождаться подхода теста, а затем разложить в формы и поставить их на выпечку. Для этой работы привлекались матросы и курсанты, прошедшие медицинский осмотр у врача. Раздевшись до трусов, мы мыли руками огромные чаны из нержавеющей стали. Качество работы проверял главный старшина. Он придирался к каждой залипухе, оставленной на стенке чана. Затем мы выбирались из емкости и шли в душ. Работа была не из приятных, но мы терпели. Каждому после выпечки полагалось две буханки свежего пшеничного хлеба. Кушать хотелось всегда. Молодые организмы не терпели пустоты в желудке. Получить в море две буханки теплого с запеченной корочкой было верхом блаженства. От перловой каши и твердых, как камень, сухарей порою просто тошнило. Не знаю почему, но горбушку хлеба прозвали «птюхой». Это название стало нарицательным и отсутствует в словарях русского языка. Такой хлеб, как выпекали на крейсере, я ел только на острове Валаам. Его выпекали в монастырской пекарне. Буханку разорвали на части, но корочка досталась не всем.
Курсанты осваивали секстаны. Определять место корабля в открытом море при отсутствии видимых ориентиров было не просто. Требовалась хорошая погода днем и ночью. Днем брали солнце, а ночью занимались мореходной астрономией. Меня и моих товарищей интересовало, когда звезды на небе стали путеводными для судоводителей. Какие из звезд могли указывать направления на север, и где Полярная звезда, и как можно по ней ориентироваться? Вопросов было много. Нам было интересно знать то, что не входило в программу нашего обучения. На траверзе Ирландии крейсер развернулся и пошел курсом на север. От курсантов мы узнали, что корабль должен обогнуть Оркнейские острова и снова войти в проливную зону. В районе Оркнейских островов предполагалось дозаправить нас топливом и пресной водой. Юра Латышев, дублируя оператора РЛС воздушной обстановки, доложил об отсутствии воздушных целей в районе на ГКП. Оттуда передали распоряжение о продолжении наблюдения. Средний морской танкер «Яхрома» вышел на связь с крейсером и доложил, что находится в точке встречи и лежит в дрейфе. Принимать топливо было принято кильватерным способом, т.е. с кормы шлангами с танкера. На крейсере сыграли боевую тревогу. Нам со стороны станции П-10, расположенной на корме, был виден весь процесс передачи топлива. Танкер аккуратно подошел к корме и двигался со скоростью крейсера. С крейсера произвели выстрел из линемета и подали на танкер трос, по которому поползла черная змея шланга. Матросы прикрепили шланг к патрубкам, в которые полилось топливо. Передачу воды произвели траверзным способом. После заполнения цистерн крейсера танкер отошел в сторону и пожелал нам «Счастливого плавания». На индикаторе РЛС появилась цель. Маленькая светящаяся точка двигалась в направлении крейсера. Оператор доложил: «Воздушная цель, дистанция 80 км высота 1200 м, скорость 350 км/час». Данные тут же были переданы на ГКП, откуда последовал ответ: «Продолжать наблюдение и докладывать о перемещении».
Самолет со снижением медленно приближался к крейсеру. Это был хорошо известный по проходу проливной зоны патрульный «Нептун». Пройдя вдоль курса движения корабля, он ушел в сторону открытого моря. За время плавания мы многому научились, и начальник РТС предложил нам вместо зачета сдать экзамен на классного специалиста. На классного специалиста пытались сдавать многие. Уровень третьего класса не требовал глубоких знаний по специальности, второй класс был на порядок выше. Если бы на морской практике распределяли в одну и туже боевую часть или службу, то можно было претендовать на более высокий уровень классной квалификации. Во время ремонта РЛС нас привлекали к различным видам радиоизмерений. Молодые головы быстро запоминали последовательность проверок материальной части, поэтому сдача экзамена не представляла особого труда. Так, например, я собирался поступать на кораблестроительный факультет ВВМИОЛУ им Дзержинского, но, увидев на практике, чем занимаются его выпускники, изменил этому решению.
был утвержден приказом ГК ВМФ № 149 от 22 мая 1961 года для награждения наиболее отличившихся военнослужащих и служащих ВМФ за участие в дальних и специальных походах. Награждение знаком производилось приказом ГК ВМФ по представлению командующего флотом. Награждение проводилось один раз в течение всей службы. По возвращению всех участников похода наградили жетонами «За дальний поход». В те времена иметь такой жетон моряки считали за честь. Теперь никто не мог сказать, что мы салаги. Наш выпуск был первым и единственным, кто удостоился такой чести. Корабельная практика нахимовцев была поставлена на высокий уровень с учетом желания каждого. Теперь это называется профессиональной ориентацией. Тогда такого выражения не было. Офицеры-воспитатели старались учесть пожелания нахимовцев и их склонность к будущей профессии.
Глава IV. Четыре красные курсовки
Нахимовец Владимир Мигачев
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Обеденный перерыв идет к концу. Возвращается народ из столовой. Подошел, как всегда в эти последние недели, Павел Сергеевич Фоменков. Остановился. И сразу, видно, уловила душа «болельщика» суть разговора. — Не рассуждать — делать надо, — говорит он. — Может, подскажешь, как, человек сообразительный? — спрашивает Романов. Фоменков молчит. До чего ж все-таки он и сейчас похож на того упрямого выпускника фабрично-заводского обучения, каким я помню его перед войной. Такой же высокий, ладный, такой же круглолицый. И так же, как тогда, говорит медленно, вроде подбивает слово к слову. Но резок. И как при этих особенностях умудряется он быть отличным учителем для новичков? Удивительно. Ведь обязательно заставит человека работать по высшему разряду. Будет доказывать, рассказывать, помогать. «Ему бы педагогом быть», — с хорошей завистью как-то сказал сам Михаил Павлович Решетов. — Заговорил — так договаривай, — наступает Романов. — Что делать надо, мы и сами знаем. Ты скажи, как? — Пожалуйста... Вот ты ответь, можно, по-твоему, одной соломинкой печь натопить? — Не знаю. Это тебе не ФЗО и не викторина веселых вопросов и ответов. Ты их детям задавай.
. — А ты чего кипятишься-то? Я серьезно. Потому что, выходит, можно. Если, к примеру, каждый житель по соломинке к печке принесет. — То есть? — То есть сообща думать надо — вот что. Дела хватит всем. С «вьюнком»-то работа была вроде артельной. — А ведь это, я вам скажу, неплохая идея, дорогие товарищи! И можно, пожалуй, шире, — говорит Назаренко. — Помнишь свою бригаду, дядя Володя, бригаду рационализаторов, которая до войны была? Я у Николая в дядях хожу еще с тех пор, как он на завод пришел. Разница-то в возрасте десять лет. — Ты, что же, хочешь, чтобы наш Карасев мемуары писал? — засмеялся Романов. — А что, я не шучу. И мемуары тоже вещь нужная и полезная. Но это и вправду хорошо — сколотить бригаду. Вместе повести наступление. Сколько нас, и профессии разные. Свои инженеры будут. Митрофанов, например. И Максаков, думаю, не откажется. — Ну что ж, в самом деле, а? — По правде сказать, ребята, — говорю я, — сам все думаю об этом. — Давай, дядя Володя, начинай. Подготовительную работу тебе по старой памяти поручаем, — теперь Назаренко улыбается весело и открыто. — У каждого из нас что-то свое найдется. Завком и партком поддержат. Не сомневаюсь в этом. Павел Алексеевич Башилов голосует «за»: — Обеими руками. Во всем помощь будет. От партбюро, от всех коммунистов. Ну что ж. По старой проложенной верной тропочке идем в БИХ, к Александру Григорьевичу Максакову. Тот сразу и охотно поддерживает нашу идею. — Нужно подбирать людей, — говорит он. «Подбор кадров» поручен мне.
Назаренко Николай Минаевич, Фоменков Павел Сергеевич
Работать в бригаде согласны безусловно и Митрофанов, и Фоменков. Кого, еще? Решаем предложить Штукатурову. Он очень помогал нам, когда работали над прессом. Идем к нему. Согласится ли? — Да я с удовольствием, — говорит Штукатуров. — Только что я могу? Руками, если что, довести до дела. — Бензин ваш, идея наша, — смеется Митрофанов. — Прямо как у Ильфа И Петрова. Хитрюга ты, Анатолий. — Да уж куда мне, безземельному, податься? — ухмыляется Штукатуров. — «Вьюн» же свил нас одной веревочкой. Отступать нельзя. К кому следующему? Решаем единогласно — к Шехтману. Не может отказаться, не должен. А нам важно вместе работать. Толковый человек и самый близкий нам «родственник» — инструментальщик! — Задачу я понимаю правильно? — спрашивает Лев Григорьевич, когда узнает, с чем мы пришли. — , коллективные усилия, чтобы повышать производительность труда. Так? И для того — создание прогрессивного инструмента, удлинение жизни его, сокращение вспомогательного времени на каких только возможно операциях. Таковы ближайшие планы?
Ну чего лучше! Вот уже вроде бы и первый статут сформулирован. — Как же не согласиться, — продолжает Шехтман. — Да я ведь как начальник инструментального отдела завода в этом заинтересован в первую голову. Мы тоже понимаем, что это так. И очень довольны, что Лев Григорьевич входит в наш коллектив. Если бы меня спросили, какое главное качество Шехтмана как начальника отдела, я бы ответил — смелость в действиях. Есть ведь и такие начальники, у которых на каждое предложение один ответ: «Еще подумаем, как оно получится. Посмотрим». Шехтман уверенно решает. Он может, проверив, отвергнуть предложение и с той же решительностью утвердить без дальних согласований: «Хорошо. Делай так!» Кого еще пригласить в бригаду? Решаем: Порфирия Васильевича Быкова, заместителя начальника БИХа. Его рекомендует Максаков: — Инструментальщик замечательный и умеет все сделать сам. Слов пустых не будет, будут дела. Потом мы часто убеждались, какой верной была эта рабочая характеристика. Порфирий Васильевич охотно согласился войти в бригаду. Что же, теперь, кажется, хватит. Осталось последнее — пойти в лабораторию .
Это уж так повелось: что бы ни задумал рабочий-новатор, он идет сюда. Здесь, в заводской лаборатории, выслушают, поглядят внимательно, посоветуют, дадут возможность отработать на станке, помогут выявить суть. И если удача — рассчитают ее в цифрах и графиках показателей, станут вместе с тобой наблюдать и выхаживать новое детище, бороться за его «право под солнцем». А если замысел неудачен — разложат перед тобой недостатки столь же ясно и зримо. Работай, приходи, думай за станком. Работники лаборатории всегда в цехах — такой уж тут стиль, вся лаборатория в совершенной близости к производству, потому что сам начальник, инженер Гольдберг, вникает в каждый зубец и угол заточки. У нас с ним старая дружба, еще с дней блокады. — Давненько ты у нас не бывал, Владимир Якумович. С какими вестями пожаловал? — говорит он. Я рассказываю. И по тому, с каким интересом относится к моим словам начальник лаборатории, чувствую — задел за живое. — Интересно, — говорит он. — Хорошо, что с мертвой точки сдвинутся. Народ-то какой собрался! И сочетание отличное: рабочие, инженеры. Пора, давно пора хорошенько с Барановым потягаться. — А кто это? — Да главный инженер Всесоюзного научно-исследовательского института инструментальной промышленности. Там уже сколько лет любовно обхаживают фрезу, да до свадьбы еще, видно, долго. — Неподатлива? — невольно вспоминаю я слова Назаренко. — Ничего. Мы ее переборем и без Баранова. — Да нет, без Баранова нам, Владимир Якумович, не обойтись, — Моисей Исаакович говорит очень серьезно. — Никак не пойму, ты пугаешь, что ли? И вдруг мы оба громко смеемся. — Делим мы, Карасев, шкуру неубитого медведя. — Да и то, напугал... — Ну посмотрим, — примирительно заключает Гольдберг. — А что выйдет у вас — убежден. Я еще по прессу видел. — Так поддерживаете нашу идею? — Конечно. И на помощь нашу можете всячески рассчитывать, всей лаборатории проверять, отлаживать новое придется.
. Итак, бригада создана. Первое «общее собрание». Приступаем к решению организационных вопросов. Кто будет бригадиром? — Тут, по-моему, и выбирать нечего, — говорит Назаренко. — Опыт у Карасева хороший есть. Ему и руководить. Выдюжит, старая морская хватка... Я молчу, мне вдруг становится очень грустно, что нет больше Василия Дырочкина, умер недавно, что далеко где-то сейчас Ефрем Кутейников. И что все-таки молодость уже прошла. — Да и старше всех нас дядя Володя, — словно подслушивая мои мысли, говорит Быков. — Ну что же. Спасибо на добром слове. И за доверие спасибо. Я согласен. — А теперь нам еще секретаря нужно выбрать. Ученого секретаря, — предлагает Митрофанов. — А что? И верно, ученого, — подтверждает Фоменков. — Дело большое, я так считаю. — И предлагаю лично я Романова, — говорит Митрофанов, — Николая Викторовича Романова. Все согласны. Решаем: порядок прежний, тот, который был у нас когда-то. Автор идеи — «главный конструктор», все остальные — друзья, помощники, критики, верные товарищи. Каждый вносит свое. И никакой обезлички. Радости и ошибки, неудачи и поощрения — все делится по справедливости. — И еще ничего не бояться — тоже условие. Если бы вот значок полагался... — говорит Митрофанов. — И что бы ты на нем начертал? Давай вариантик, — под общий смех серьезно произносит Штукатуров.
— Чего смеетесь? Нарисовал бы вьюнок и фрезу, — говорит Митрофанов. — Что же еще? И слова, как у Каверина в «Двух капитанах»: «».
ДЕЛА И ДНИ
Беспокойный народ у нас в бригаде. Все разные но характеру. Но в работе дружны. Каждый вносит в общее дело свою мысль, выдумку. Очень непохожи они друг на друга — Романов и Максаков, Быков и Штукатуров, А соберутся — и сразу мысль, поданная кем-то одним, пошла, как мяч при умелой подаче. Целеустремленно, уверенно ведет она к цели всю «команду». И если кто оплошал, устал или сбился с ритма, вдруг сам потерял веру в задуманное, товарищи поддержат, встряхнут по-доброму. Очень интересно наблюдать, как учимся мы мыслить, действовать коллективно, как каждый претворяет в жизнь общее дело на своем участке. К нам присматриваются с интересом. Относятся уже с уважением. А вскоре начинают поступать и заказы. Получил цех задание отфрезеровать большую плиту. Дело нелегкое. Заказ срочный, а на наших станках едва можно справиться с ним за длительный срок. Как быть? — Может, мы возьмемся? — спрашивает Назаренко. Не так давно изменилось у него рабочее место. Назаренко закончил техникум и выбран председателем цехкома. Скажу по правде, думали мы: перейдет в кабинет, потеряет интерес к бригаде. Но опасения оказались напрасными. Вот и теперь он не только подал хорошую мысль, но и предложил свой проект-конструкцию нового станка. Создали станок быстро. Получился очень простым и очень удобным. И даже жалко как-то, что заказ от нас так скоро уходит... На столе нашего председателя цехкома теперь часто увидишь чертежи. Разрабатываются здесь новые конструкции, идут в кабинете горячие споры. Умеет выслушать, понять товарища, убедить его, разъяснить все толково активный рационализатор Назаренко: самая это профсоюзная работа...
Опять недавно предложил: давайте подумаем, как бы устранить шум при работе станков. Настоящий спор затеял с техническим отделом. Не выйдет, говорили те, у вас ничего. А мы не соглашались с ними. Узнали: в Горьком проектируется большой фрезерный комбайн. Но когда-то еще попадет он в цехи. И сделали резиновую прокладку. Шум уменьшился. А когда в цех пришел очередной массовый заказ, тут уж без дальних разговоров передали его нам: «Решайте, придумывайте!» Много мороки было. Но придумали. Собственно, головой всему стал тут Павел Сергеевич Фоменков. Помолчал, посерчал и предложил «совсем простое решение»: снять эту деталь с токарного станка и делать резку... абразивом. Вот тебе и решение — счет на секунды, и одна деталь берет теперь втрое меньше времени. Такой скачок! — Да и то сказать, откуда родом-то знатный токарь Павел Фоменков? Из Калининской области, Тверской в прошлом. Земляк Михаилу Ивановичу Калинину, — говорит Романов, занося, как «ученый секретарь», новую победу бригады в свой «регистр». Но и сам наш «ученый» не только держит в образцовом порядке хозяйство бригады — отлично работает. Вот совсем недавно: не хватало на радиально-сверлильном станке скорости подачи для обработки одной детали. Романов мигом предложил очень толковую модернизацию. И сделал. Все, что улучшает работу в цехе, нас касается. И все, что может повысить производительность труда и снизить себестоимость продукции, даже техника безопасности, — наше дело! Есть такой ограничитель холостого хода электродвигателя. В моменты остановок шпинделя, при холостом ходе станка электродвигатель надо специально отключать. Очень это неудобно. И ограничитель ставится Максаковым в нашу «повестку дня».
— Вот видите, что получается: наш ограничитель соединен с фрикционом станка, и, значит, пока замеряешь, снимаешь и закрепляешь деталь, нет у нас полной гарантии от случайного включения. Получается, что не исключена возможность несчастного случая, — рассуждает Александр Григорьевич. — Я уже не говорю о напрасном износе станка и фрикциона. Александр Григорьевич Максаков теперь заместитель начальника нашего цеха. И поражает — не меня одного — удивительное качество в нем: пройдет раз по цеху и уже все знает — какой станок нужно отладить, какие детали идут, на каких операциях и кто как работает. Его не проведешь. Такой же въедливый Максаков и в бригаде. Думали мы про него: станет начальником, пропадет для бригады, не будет у него интереса к нашей работе. Пока был в БИХе, изобретательство, рационализация как-то, естественно, касались его, а у руководителя цеха много ведь и других дел. Да и что скрывать, иногда та рационализация поперек горла стоит начцеху. Но, оказалось, не всякому. Еще больше появилось у Максакова интереса к нашим делам, внимания ко всей жизни бригадной. Вот хотя бы история с ограничителем. Ведь это его предложение, и очень интересное, важное. Занимаемся им кропотливо, с увлечением. Уже не первый «вариантик» предлагает Митрофанов; он, кстати, тоже «пошел на повышение» — начальник технологического бюро цеха теперь. Наконец, наша конструкция ограничителя холостого хода электродвигателей токарных станков создана. Она обеспечивает полную безопасность в работе и дает значительную экономию электроэнергии, не говоря уже об износе станка и фрикциона. Такими устройствами оснащены десятки станков. Нет, не однодневка работа наша. Проверенный в творческой бригаде, опробованный в деле мы передали на суд всех наш ограничитель. Он вызвал интерес посетителей и долго демонстрировался в ленинградском Доме научно-технической пропаганды...
