В 1944 году мы переехали в Краснодар, там я учился в 6-10 классах школы имени С.М.Кирова, – лучшей мужской школы города, так как мы жили рядом с ней. А когда переехали на окраину, то последние три года я ходил пешком, по пять километров туда и обратно. Вставал в 6.00 и – бегом марш-бросок в школу! В 7.00 начинались занятия. Школа работала в три смены. Эти кроссы по свежему воздуху укрепляли мои ещё слабые ноги и закаляли волю, что пригодилось затем на флоте. Всегда в 6.00 я уже был на ногах, и это пригодилось и в учебном отряде, и в училище!
Итак, в конце мая 1944-го года мы прибыли в Краснодар. Он встретил нас проливным дождём. Полдня сидели под открытым небом, кажется, под клеёнкой. Потом отец (он был не годен к службе в армии) снял на один день комнату за бешеные деньги. Затем несколько дней жили на какой-то веранде, благо было уже тепло. Наконец, отец нашёл работу с ведомственной квартирой, и мы поселились в центре города на улице Гоголя, 31. Это недалеко от гостиницы «Кубань», где Отец – строитель, и нашёл работу довольно легко. Было что восстанавливать. Все крупные дома в центре города были сожжены немцами при отступлении, от когда-то красивых домов остались лишь стены, а внутри – пусто. Мать вспомнила молодость гражданской войны и пошла работать на телеграф. Сестра пошла в техникум, а я – в шестой класс. Школа № 2 стояла в центре города на пересечении улиц Красная и Орджоникидзе. Сидели в классах по 6-10 человек за столом, писали на газетах. Какие-то учебники всё же были.
Большую роль в становлении моего характера сыграл мой друг Лёня Корженевский. Он был безусловным лидером. Его отец погиб на фронте, мать с трудом могла прокормить его и себя. Физически он был сильнее меня, очень упрямый, он многому научил меня. Сначала он научил меня плавать. До этого плавать я не умел и очень страдал, так как считал, что каждый моряк должен уметь хорошо плавать.
Как только вышла картина «Первая перчатка», и Переверзев стал нашим героем, он тут же сам сшил боксёрские перчатки из обрывков брезента и какой-то набивки. И началось! Каждый день мы разминались минут по 30-40. Потом – бой, сначала слегка, а потом он говорил: «Буду бить по-настоящему». Мне доставалось, но держался я стойко. Моим любимым героем стал боксёр из рассказа Джека Лондона «Мексиканец».
Вместе мы мастерили всё: модели кораблей, ножи, электромоторчики (я и теперь могу за 30 минут из консервной банки, имея под рукой ножницы и проволоку, смастерить электромотор!). Однажды он заявил: «Будем делать морской кортик». – «Из чего?» – «Из плоского немецкого штыка». – «Да ведь это сумасшедшая работа», – сопротивлялся я. – «Ну и что ж?». Отожгли штык, сталь стала мягкой. Не имея тисков, вбили его в пень и напильниками пилили поочерёдно. И сделали кортик! Форма и размеры – те же, только ручка была из чёрного эбонита. В то время за такое оружие могли и посадить! Всё это, то есть упорство, помогло мне потом на службе.
Пример. Я – молодой матрос. Надо своими силами смонтировать «РПН-47». Командир БЧ-I Гензель разметил, где сверлить отверстия для кабеля и амортизаторов, дал ручную дрель и сказал: «Работай!». Сверлю упорно! Слышу тихий разговор. Начальник РТС капитан-лейтенант Герболинский говорит Гензелю: «Зачем заставляешь уродоваться молодого матроса? Дай ему электродрель, и он шутя сделает работу за полчаса». Тот в ответ ему: «Ещё молодой, пусть закаляет свой характер». Я сверлю и без обиды думаю: «А ведь он прав!». Когда в войну его тральщик подорвался на мине, и он какое-то время плавал в ледяной воде, ему наверняка было труднее, чем сверлить ручной дрелью.
Вот так и «закалялась сталь» по Н.Островскому. Сейчас молодое поколение не хочет знать (и тем более – преодолевать!) трудности. «Подай всё готовое!».
Наше поколение не боялось трудностей. На этом и войну выиграли, и выдержали тоже, пока были люди нашей закваски.
КОГДА СУДЬБА СПОТЫКАЕТСЯ
Вопрос: «Можно ли, служа в ОВРе, получить воинское звание капитан 2 ранга?»
Ответ: «Можно. Но только в том случае, если ты пришёл в ОВР в звании капитана 1 ранга».
(Флотский юмор)
Бывают случаи в жизни, когда по собственной глупости, а чаще – по чужой – всё может пойти прахом. И только случай, провидение, если хотите, может отвести беду. Один случай приведу из собственной службы.
1973 год. Осень. Я хоть уже и немолодой, 43 года, но всё же ещё не бесперспективный офицер. Родившись в год лошади, я уже четыре года непрерывно катил свою тележку. Тележка эта называлась – начальник штаба 31-го отдельного дивизиона тральщиков 20-ой дивизии ОВРа КЧФ. Наш дивизион состоял из тринадцати кораблей проекта 257ДМ.
Деревянный, маломагнитный базовый тральщик – корабль четвёртого ранга. Командовал дивизионом капитан 3 ранга Антипов, умный, настойчивый выпускник ЧВВМУ 1955 года. Он заочно учился в академии, часто отлучался по делам учёбы. Я успешно тянул лямку службы дивизиона, был на хорошем счету. Дивизион морских тральщиков, базировавшийся рядом, постоянно нёс боевую службу в Средиземном море: служба – ремонт – и снова служба. И только изредка, на ЗТУ (зачётном тактическом учении) флота и других флотских учениях его корабли привлекали к проводке кораблей за тралами. А мы «пахали» весь год. Все задачи сверх БП: контрольное траление фарватеров, обеспечение других соединений, закрытие районов, обеспечение науки и новой техники (особенно летом), – всё это лежало на плечах 31-го дивизиона.
Интересно, что когда на инструктаже перед ЗТУ флота вывешивалось «Решение на боевые действия», то наше решение всегда было более продуманным, чётким, лаконичным, чем решение 55-го дивизиона морских тральщиков. В этом была заслуга Антипова. И командир дивизии адмирал Головачёв упрекал комдива морских тральщиков Шовгенова. Вот, мол, у Сильвестрова штаб из четырёх желторотых офицеров, а решение – блеск; а у тебя толпа офицеров и все 3-го ранга, а решение – дрянь и содрано со старого.
Шовгенов, как всякий восточный человек, был и злопамятным, и мстительным по характеру. Спустя много лет он, будучи моим начальником, припомнил мне все эти «решения». Ну, да это к слову.
Летом 1973 года Антипов окончил академию и пошёл на повышение. Командир дивизии подал ходатайство, и я был назначен командиром 31-го ОДТЩ. А начальником штаба стал молодой командир тральщика Сидоренко. Ещё в молодости Сидоренко, будучи мичманом-курсантом из училища Фрунзе, стажировался на моём тральщике в Таллинне. Это был преданный, работоспособный, порядочный офицер. Впоследствии ушёл на пенсию капитаном 1 ранга, живёт недалеко от меня. Я всегда радовался и гордился, что мои «дети» дослужились до больших чинов и должностей, а один даже стал адмиралом. И все они помнят и уважают меня.
Назавтра ожидалось прибытие в Севастополь Главкома ВМФ Горшкова. Наш дивизион стоял в уютном ковше (Мы называли его ласково «наш Лягушатник»). Его акватория и прилегающая территория были объектами нашей приборки, куда входила и могила Героя Советского Союза Ивана Голубца, который во время войны и налёта авиации немцев, увидев пожар на своём МО, успел сбросить все приготовленные глубинные бомбы за борт, предотвратив взрыв, и тем самым спас корабли в ковше. Сам он погиб и был похоронен тут же на склоне холма над бухтой… К вечеру территория была в порядке и готова к смотру. Все изрядно устали и разошлись отдыхать. Наутро я прибыл пораньше, часам к семи. Всё шло, как обычно. Вдруг в 7:20 получаю доклад, что на одном из кораблей пропал дежурный по кораблю, старшина 1-й статьи, с АК-46 с сотней холостых патронов и несколькими ручными гранатами. В этот момент от КПП к штабу дивизии проехал «козлик» командира дивизии. Я подбежал к выходящему из машины адмиралу и доложил о случившемся. Я ожидал всего. Но адмирал вдруг молча повернулся кругом и побежал к моему дивизиону. Я изо всех сил бежал за ним и дышал ему в затылок. По-моему, мы уложились в норматив третьего юношеского разряда: 100 метров за 13 секунд!
Но было не до смеха: решалась его и моя судьба. Кому и что он докладывал, какие отдавал приказания из нашей рубки дежурного, не помню. Кто принимал решение, не знаю. А решение было быстрым и чётким. Выделено 20 матросов с автоматами и офицер с пистолетом, которые хорошо знали беглеца в лицо. Через 15 минут грузовик с бербазы умчал старшего лейтенанта Дьякова и моряков в Симферополь, чтобы блокировать аэропорт. Только что страну потрясла весть об угоне самолёта в Турцию отцом и сыном Бразинскасами и убийстве бортпроводницы Купченко. Налетевшие в это время особисты и работники ОУС флота ворошили все бумаги, погреба, каюты командиров, где хранились пистолеты, боевые патроны, запалы гранат и первичные детонаторы. Выяснилось, что каюту командира дезертир вскрыть побоялся или не смог, и на этом корабле боевых патронов и запалов гранат не пропало. Но они могли быть украдены ещё где-то.
(1950-1970) советская бортпроводница, награждена орденом Красного знамени.
Примерно в 9 часов звонок из штаба КЧФ: дезертир уже задержан нашей командой и отправлен под арест. Общий вздох облегчения. Напряжение спало! До самого обеда меня допрашивали в рубке дежурного. «Покажите акты проверки стрелкового оружия за последние два года, оргприказы о порядке хранения и выдачи оружия, книги выдачи оружия. Где и чьи это подписи и росписи?» И т.д., и т.п. Словом, искали крамолу часа три. Когда оказалось, что все бумаги в норме, начались вопросы порядка: «А почему у вас пирамиды деревянные? А почему они стоят в коридоре офицеров рядом с кают-компанией?» И т. д. Ссылки на то, что корабли немагнитные, что даже сейф у командира немагнитный и т. п., их не волновали и не устраивали. На магнитные поля и заводскую спецификацию им было наплевать. Нужны были только замечания и недостатки. И они их искали. Часов в одиннадцать прибыла машина. Дьяков доложил адмиралу, а затем уже и мне, что едва они выехали за город, сразу за Сапун-горой увидели – у обочины дороги шёл в сторону Симферополя в гражданской одежде наш дезертир. Под плащом угадывался автомат. Дьяков скомандовал матросам: «Заряжай!», «Окружай!». Моряки закляцали затворами. Беглецу: «Бросай оружие!» Повинуясь, он бросил автомат на землю. Дьяков подбежал вплотную, хотя и боялся взрыва гранаты, и заорал: «Гранаты на землю!». Гранаты – на земле. Дезертир был схвачен и усажен в машину. Вот и всё чудо. А чудо было в том, что машина с нарядом и беглец случайно встретились в одной точке, и довольно быстро.
Как я понимаю, случай этот Главкому доложен не был. Или доложен в нужной форме.
После убытия Главкома Головачёв и я были вызваны на Военный Совет Флота. Я сильно волновался. Решалась моя судьба. На вопросы членов Военсовета отвечал по-уставному, мол, виноват, исправлюсь и т.д. и т.п. Когда достаточно наигрались мною, был задан вопрос Головачёву, что он обо всём этом думает.
Адмирал мужественно ответил (не всякий начальник на это способен!) что-то вроде: «Прямой вины комдива в этом случае я не усматриваю». Наступила мёртвая, зловещая тишина. Мне было предложено выйти и подождать в коридоре.
Больше со мной не разговаривали. Минут через тридцать вышел красный, потный, как из бани, адмирал, и мы убыли к себе в Стрелецкую бухту. Самые рьяные грозили мне всякими страшными карами, но командующий Сысоев (он часто бывал на нашем дивизионе и знал все наши дела) решил: «Только недавно назначили, незачем и снимать. Хватит служебного несоответствия и строгого партийного взыскания!»
Уже на следующий день на парткомиссии мне объявили строгий выговор с занесением. Секретарь парткомиссии доверительно сказал мне в коридоре: «Не переживай, – через год всё снимем». Я откомандовал дивизионом ещё полтора года. Взыскания были сняты. Затем дивизион был передислоцирован к новому месту базирования в Донузлав.
Редкая глупость! Дивизион должен был обеспечивать противоминную оборону Главной базы флота, то есть Севастополя, а находился на расстоянии пятичасового хода от него. Вход с моря в Донузлав был защищён косой, в которой был прорыт узкий фарватер. Хватило бы сотни авиационных мин, чтобы запереть этот выход на много недель. А если бы шлёпнуть на косу хоть самую малую атомную бомбу, то проход бы сомкнулся, и землечерпалками нужно бы было делать новый канал много месяцев. Недаром Антипов говаривал – если будет война, нас с тобой расстреляют на третий день, как не обеспечивших противоминную оборону Главной базы. А он был умный человек, царство ему небесное! Он сгорел на работе в штабе флота, подорвав своё здоровье.
Сделал он для Флота очень много, а адмирала (его мечта с детства!) так и не получил: не было мохнатой руки.
Дивизион принял Сидоренко. Головачёв, с моего согласия, назначил меня командиром ЗС «Припять».
Перед этим Командующий КЧФ Ховрин разгромил смотром этот корабль, поставив два балла. И пригрозил, что через год повторит проверку. Головачёв сказал мне: «Принимай и выправляй дела», что я и делал до следующей проверки. А проверка штабом флота во главе с Ховриным через год – это тема для следующего юмористического рассказа!
Октябрь 2006. Севастополь
PS. Публикация воспоминаний О.В.Сильвестрова была бы невозможна без помощи Владимира Вениаминовича Брыскина, выражаем ему нашу искреннюю признательность!
