Сам тот факт, что подводная лодка М-96 смогла выйти в боевой поход в ту кампанию, следует считать делом необычным, в реальность которого немногие поверили бы месяца четыре назад. Ведь это была та самая «Малютка», которая на исходе блокадной зимы попала под артобстрел на своей стоянке близ Т учкова моста и получила такую пробоину, что её едва удалось удержать на плаву с двумя затопленными отсеками. Восстановление лодки велось в основном силами её экипажа. Но командир лодки капитан-лейтенант Маринеско непоколебимо верил и внушал подчинённым: — «Малютка» выйдет в плавание в этом году, если не в первом, то во втором эшелоне! Непосредственным руководителем ремонта был талантливый и энергичный механик лодки инженер-капитан-лейтенант А. В. Новаков. Он же возглавлял партийную организацию корабля и по существу являлся нештатным политработником, так как военкомов «Малютки» не имели. Очень пригодилось (в этом случае, как ни в каком другом!) приданное бригаде спасательное судно катамаранного типа «Коммуна». Мощные подъёмные устройства «Коммуны» держали «Малютку» навесу, пока не закончились работы на корпусе, а нигде больше выполнить их тогда бы не удалось.
«Малютка» уходит в боевой поход
Командир подводной лодки М-96 Александр Иванович Маринеско
М-96 была испытана на Неве, экипаж сдал положенные учебные задачи, и лодка вошла в боевой строй. Сейчас она посылалась на ближнюю неприятельскую коммуникацию Таллин–Хельсинки с задачей, включавшей как разведку обстановки в заливе, так и непосредственные боевые действия. Маринеско справился и с тем, и с другим. При форсировании Гогландской позиции лодку обнаружили и стали преследовать вражеские корабли. Глубинные бомбы рвались то с левого, то с правого борта. От близких разрывов вышли из строя гирокомпас и другие приборы, погас свет. И в этих условиях Маринеско отлично управлял кораблём и сумел оторваться от преследователей. На третьи сутки похода, находясь в районе финского маяка Порккалан-Калбода (это там «Щука» Я.П.Афанасьева открыла два месяца назад боевой счёт бригады в новой кампании), М-96 потопила судно «Хелена». Боезапас был израсходован, а лодка, попав после атаки под бомбёжку, имела некоторые повреждения. Но разрешения вернуться в базу Маринеско не просил. Повреждения экипаж устранил, и «Малютка» ещё в течение недели маневрировала у обоих берегов залива. Она прошла 400 миль под дизелем и 380 под водой, пересекла 20 линий минных заграждений! Командующий флотом, характеризуя этот поход М-96, сказал: — Экипаж «Малютки» отличался выдержкой, мужеством, высоким пониманием воинского долга, а командир лодки Александр Иванович Маринеско был настойчив в поиске врага и искусен в торпедных атаках. Лодка доставила ценные сведения о расположении прибрежных фарватеров противника, о режиме его дозоров. За этот поход А.И.Маринеско был удостоен ордена Ленина.
Дальнее плавание Л-3
А Л-3 тем временем пересекала Балтику, следуя в юго-западный её конец, за датский остров Борнхольм, в предпроливную зону. Иначе говоря, — в тыловой водный район Германии. Капитану 2-го ранга Грищенко предписывалось прежде всего произвести разведку, как следует сориентироваться, а уж потом ставить мины. Л-3 являлась самым мощным нашим подводным кораблём из находившихся тогда в строю. Только она одна обладала аккумуляторными батареями, позволявшими пройти весь Финский залив без всплытий для подзарядки. Нам очень недоставало этой подлодки в первом эшелоне, к выходу в составе которого она не была готова. Фактически Л-3 оказалась нашим единственным действующим минным заградителем. «Лембит» мог пока использоваться только как торпедная подлодка: английский боезапас, на который были рассчитаны минные шахты этого минзага, иссяк. Тем большие надежды возлагались на поход Л-3. Недаром именно на эту подводную лодку попросился в её дальнее и длительное плавание и получил «Добро» от командования флота, писатель Александр Зонин, собиравшийся написать книгу о балтийских подводниках.
Писатель Александр Ильич Зонин
Капитан 2-го ранга Грищенко тщательно готовил корабль и экипаж к большому походу. Некоторым членам экипажа требовалось заново втягиваться в корабельную службу. Например, командиры рулевой и торпедной групп провели зиму в морской пехоте.
Командный состав подводного минного заградителя Л-3 сфотографировался перед выходом в боевой поход
Да и у остальных подводников ослабли навыки управления действующими механизмами, — лодка не выходила в море почти три четверти года. А «разминки» на Неве, при самом серьёзном отношении к этим учебно-тренировочным выходам, не могли в полной мере вернуть экипажу общую слаженность действий, боевую походную «форму». Это так или иначе сказывалось в начале первого после той зимовки похода почти на каждой подводной лодке. Сказалось и на Л-3, когда она, ещё не дойдя до Борнхольма, встретилась с противником в центре Балтики. К югу от острова Эланд был обнаружен крупный немецкий конвой, — транспорты и танкеры в охранении эсминца, сторожевых кораблей и катеров. Грищенко атаковал смело, с короткой дистанции, потопив двухторпедным залпом танкер. Как потом установили, — «Лильевальд» грузоподъёмностью около пяти с половиной тысяч тонн. После залпа, когда облегчился нос лодки, боцман упустил какие-то секунды при перекладке горизонтальных рулей, проявили нерасторопность и трюмные машинисты, и лодку выбросило наверх. Из воды выступили её рубка и носовая часть палубной надстройки. Командир быстро увёл корабль на глубину, но противник заметил лодку. Оторваться от преследования удалось лишь через четыре часа. Когда Л-3 подвсплыла ночью, над морем ещё стояло зарево: горела вырвавшаяся из потопленного танкера нефть. На лодке имелись повреждения от разрывов глубинных бомб, но они поддавались устранению. Командира больше беспокоили обнаружившиеся недочёты в выучке команды. Донося о своей победе, Грищенко сообщал, что задержится в центральной части моря на несколько дней для отработки управления лодкой в подводном положении и тренировки рулевых-горизонтальщиков. Это было вполне оправданно. Командирам лодок, вышедших в боевые походы после крайне сжатой и неполноценной практической подготовки к плаванию и атакам («полигон» на Неве не давал того, что приобретается учёбой в море), приходилось обучать и тренировать экипажи между фактическими атаками. Особенно, если выявлялась в чём-то слабина. 22 августа с Л-3 был принят сигнал о прибытии на позицию в западной части моря. Т еперь в штабе знали, что Грищенко «на месте» и начинает разведку для минных постановок.
У Щ-407 залило перископы
Развёртывание второго эшелона продолжалось. Через островную базу Лавенсари прошли на запад ещё три подводные лодки. Одна из них — Щ-407 попала при форсировании финского залива в очень трудное положение.
Командир подводной лодки Щ-407 Владимир Константинович Афанасьев
Это была самая новая из балтийских «Щук», достроенная в блокадную зиму. Командира капитана 3-го ранга В.К.Афанасьева и большую часть экипажа перевели на неё с подводной лодки Щ-318, которая стояла в капитальном ремонте, сохранив сплочённый боевой коллектив, испытанный в походах финской кампании. Читатель уже знаком с Яковом Павловичем Афанасьевым, тоже капитаном 3-го ранга, командиром Щ-304. Е сли бы у нас сохранялся существовавший в старом русском флоте обычай присваивать сослуживцам-однофамильцам имя числительное, то командир Щ-407 Владимир Константинович Афанасьев именовался бы Афанасьевым первым, потому что служил на подлодках Балтики дольше и всё время на «Щуках». Словом, командир и экипаж Щ-407 были достаточно опытными, но сама лодка до первого боевого похода в море ещё не бывала. Все испытания она прошла на Неве. В поход взяли дивизионного штурмана капитан-лейтенанта М.С.Солдатова по его настоянию, который словно чувствовал, что понадобится именно на этом корабле. На Лавенсари Щ-407 и прибывшую туда вместе с ней С-9 пришлось задержать на целых пять дней. Вблизи острова были обнаружены новые минные постановки противника. Потребовалось проверять используемые для проводки лодок фарватеры. Западнее, в районе Гогланда, рыскали вражеские противолодочные корабли. Штурмовать их неоднократно вылетали наши ИЛы. Для оперативного руководства боевым содействием подводникам с воздуха на Лавенсари находился заместитель командующего ВВС флота генерал-майор авиации Г.Г.Дзюба. Ввиду напряжённой обстановки на Гогландских плёсах для сопровождения каждой лодки до точки погружения назначалась целая группа малых надводных кораблей, и их часто водил сам командир кронштадтского ОВРа капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский. «Щуку» В.К.Афанасьева провожали за Лавенсари пять катерных тральщиков и три сторожевых катера. Они обеспечили лодке спокойное погружение в назначенной точке. Из трёх возможных маршрутов форсирования Гогландского рубежа Афанасьев избрал «средний» — между Гогландом и Большим Тютерсом. 21 августа был принят сигнал о том, что Щ-407 вышла в открытое море. И только вслед за этим — радиограмма, из которой мы узнали: залив форсирован лодкой вовсе не благополучно. Неподалёку от банки Викола всплывшую для определения места лодку атаковал противолодочный самолёт. «Щука» срочно погрузилась, но разрывы бомб, сброшенных самолётом, основательно её сотрясли. В одном из отсеков появилась течь в корпусе, вышли из строя гирокомпас, электроприводы горизонтальных рулей. Под руководством инженер-механика В.Г.Кудрявцева эти повреждения были устранены в течение суток. Однако имелось ещё одно, более серьёзное повреждение: вследствие нарушения герметичности оптических систем отказали оба перископа. Ко времени передачи радиодонесения обо всём происшедшем, когда Щ-407 уже подходила к назначенной ей позиции в районе Виндава–Либава, на лодке убедились, что вернуть перископы в строй своими силами невозможно. Тем не менее, командир «Щуки» и её военком старший политрук Ф.Ж.Мишин просили разрешить им продолжать боевой поход, ведя поиск противника в надводном положении в тёмное время суток. Прежде чем ответить на эту радиограмму, командир бригады долго раздумывал, советуясь с полковым комиссаром М.Е.Кабановым и со мною. Лодка без перископа — это надводный корабль с не лучшими маневренными качествами и слабо защищённый, если не считать того, что она может скрываться под водой и ложиться днём на грунт.
Алексей Михайлович Матиясевич
Если бы Афанасьев донёс о состоянии корабля не из открытого моря, а ещё из залива, ему, конечно, было бы приказано возвращаться в базу. Но лодка уже дошла до своей позиции, её командир и экипаж стремились, несмотря ни на что, выполнить боевую задачу. И в конце концов, ночные надводные атаки не сложнее обратного перехода через Финский залив вслепую, который Афанасьеву всё равно ещё предстоял. — Пусть остаются там и воюют, — решил Андрей Митрофанович Стеценко. — Может быть, что-нибудь и потопят, ночи сейчас уже длиннее. Хорошо, что пошёл Солдатов, — штурманская служба подвести не должна. Решение оставить Щ-407 в море одобрил командующий флотом.
Продолжение развёртывания второго эшелона
А Финский залив уже форсировали Щ-309 под командованием капитана 3-го ранга И.С.Кабо и «Лембит» под командованием капитан-лейтенанта А.М.Матиясевича. Обе подлодки перед проводкой их в Кронштадт проверяла комиссия штаба флота во главе с контр-адмиралом И.Д.Кулешовым, бывшим тихоокеанским подводником. По ходу проверки проводились общелодочные учения. Сноровка личного состава оставила хорошее впечатление, в чём я особенно и не сомневался, так как раньше сам учинил обоим экипажам основательную проверку. «Щука» капитана 3-го ранга И.С.Кабо побывала в прошлую кампанию в трудном позднеосеннем походе. «Лембит» шёл в боевой поход уже в четвёртый раз. Для капитан-лейтенанта А.М.Матиясевича поход был третьим самостоятельным, и мы его не относили к молодым командирам. Успели получить признание его обстоятельность в принятии решений, отменная выдержка и прекрасная общеморская подготовка.
Исаак Соломонович Кабо
«Лембиту» планировалось действовать в районе острова Утэ близ устья Финского залива, на подходах к шхерным фарватерам. Здесь было довольно бойкое место на морских путях между Германией и её союзницей Финляндией. «Щука» Кабо направлялась в Аландское море. Обе подлодки без особых осложнений прошли Финский залив. Затем, примерно в расчётное время, были приняты сигналы о прибытии их в назначенные районы. Большая карта на нашем командном пункте, где капитан 3-го ранга Тюренков делал соответствующие отметки, наглядно показывала, как всё шире охватываем мы Балтику активным поиском вражеских судов — целей для атак.
Немцы были самоуверенны и беспечны. Боевые успехи П. Д. Грищенко
Но гитлеровцы, оказывается, ещё верили, что есть на Балтике места, куда нам не добраться. На тыловых коммуникациях противника за Борнхольмом, где в это время находилась Л-3, она застала светившие, как в мирное время, маяки, а каботажные суда плавали с включёнными ходовыми огнями.
Торпедисты готовят торпедные аппараты для следующей атаки
Не гонясь за лёгкими, малозначительными успехами и стараясь не выдать присутствия подлодки (это удалось не вполне, её начали искать эсминцы, причём есть сведения, что немцы склонны были тогда считать лодку английской, прорвавшейся через проливы), капитан 2-го ранга Грищенко три дня кропотливо вёл разведку. Он выяснял, где пролегают и где пересекаются фарватеры, по каким маршрутам ходят морские паромы. 25 августа, командир Л-3 донёс, что на выявленных путях движения неприятельских судов выставлены тремя банками все 20 имевшихся на борту мин. Это были самые западные из осуществлённых нашей бригадой минных постановок. В их координаты входил тот самый меридиан, на котором расположен Берлин. Ждать действия своих мин в задачу Грищенко, естественно, не входило. Но они сработали. Как мы в своё время узнали, на них довольно скоро подорвались один за другим и затонули два транспорта, затем шхуна, а позже, в начале 1943 года — немецкая подводная лодка U-416. Всё это было занесено на солидный уже боевой счёт подводного минзага Л-3. Сентябрь принёс немало добрых вестей с моря. Это был месяц, когда на коммуникациях противника действовал почти весь наш второй эшелон, а затем стал развёртываться и третий. 1 сентября об очередных своих торпедных атаках донёс Грищенко. Говорю «об очередных», потому что за три дня до того, 28 августа, Л-3 тоже выходила в атаку на крупный конвой, причём, как гласило донесение командира, четырёхторпедным залпом (атакуемые цели, очевидно, того стоили) были потоплены сразу два транспорта. После атаки лодке удалось оторваться от противника, но он напал на её след позже, при переходе Л-3 в соседний район моря. Преследование, подробности которого мы, как обычно, узнали лишь после возвращения лодки в базу, было длительным. Е го прервал жестокий шторм, который не выдержали и прекратили погоню лёгкие противолодочные корабли. Как рассказывал Грищенко, подводники ощущали шторм, даже находясь на грунте. Когда же волнение стало стихать, выяснилось, что немцы окончательно лодку не потеряли, и её караулит эсминец, не дававший ей ни всплыть, ни включать какие-либо механизмы, — тогда началась бы прицельная бомбёжка.
Во время отлёживания лодки на грунте посередь Балтики, писатель А.И.Зонин и старший лейтенант Л.В.Новаков увлечённо играют в шахматы
В такой ловушке на дне моря экипаж Л-3 провёл двое суток. Пользуясь данными гидроакустики, Грищенко (он раньше многих других командиров её оценил, привык на неё полагаться) улучил подходящий момент для всплытия под перископ, намереваясь атаковать эсминец, — другого выхода из положения он не видел, хотя и рисковал попасть под таран. Это и была одна из атак Л-3, о которых радировал её командир 1-го сентября. Потоплен ли эсминец или, может быть, повреждён, осталось не вполне ясным. Во всяком случае, лодку он больше не преследовал. И она смогла в тот же день произвести ещё одну атаку. Шёл крупный конвой в составе нескольких транспортов с охранением, и Грищенко вновь поставил себе задачу поразить одним залпом две цели. Потому и не пожалел на этот залп последние четыре торпеды, выпустив их с семисекундными интервалами согласно таблицам Томашевича.
Немецкий транспорт «Гинденбург» тонет после торпедного удара подводной лодки Л-3
В потоплении одного очень крупного транспорта командир лодки был убеждён. Он видел в перископ, как судно тонуло. Другой, тоже солидных размеров, остановился и стал стравливать пар, может быть, пытаясь предотвратить взрыв котлов. Это судно следовало считать торпедированным. Мы ввели в обиход такой термин для случаев, когда не было полной уверенности в том, что объект атаки уничтожен. В связи с полным израсходованием боезапаса Грищенко получил «Добро» возвращаться в базу.
А.М.Матиясевич, командир «Лембита»
4 сентября мы узнали о первом за нынешний поход боевом успехе канитан-лейтенанта Матиясевича. Несколько дней до этого его «Лембит» скрытно маневрировал в районе островов Утэ и Бенгшер на подходах к финским шхерным фарватерам, ведя разведку. Ещё в Ленинграде, узнав, в какой район посылается лодка, Матиясевич задался целью проникнуть на внутренний рейд острова Утэ, где по имевшимся данным могли формироваться или отстаиваться конвои, следовавшие через шхеры в порты Финляндии или обратно. Алексей Михайлович подолгу просиживал над картой, производил расчёты и сожалел, что на «Лембите» торпедные аппараты только в носу. Рейд Утэ имел узкий выход, разворачиваться после залпа трудно. Но свой замысел он осуществил, — на рейде острова «Лембит» побывал, ничем себя не выдав. Атаковать там, правда, в тот день оказалось нечего. Однако полезно было уже то, что разведаны условия прохода на рейд, куда ещё никто из наших подводников не заглядывал. Остров Утэ, как я уже говорил, стоял на бойком месте. Мы не собирались обходить его вниманием и впредь. А объектом атаки, о которой донёс командир «Лембита», явился конвой, приближавшийся к острову с запада. Матиясевич выбрал целью самый крупный транспорт, шедший вторым в походном ордере. В том, что цель поражена, подводники удостоверились не только по взрыву, который услышали через минуту после залпа. Обстановка позволила немного погодя подвсплыть под перископ, и командир увидел сновавшие на месте потопления транспорта катера, а остальной конвой, прибавив ход, удалялся к шхерам. После этой атаки корабли охранения лодку не преследовали. Очевидно, следа торпед никто не заметил, гибель транспорта объяснили подрывом на мине. Словом, командир и экипаж «Лембита» сработали отменно. Когда я располагал потом всеми данными об этой атаке, искусно проведённой командиром, который меньше двух лет назад совершенно не был знаком с подводными лодками и вообще не имел опыта в применении морского оружия, захотелось вспомнить добрым словом командирские классы при Учебном отряде подплава, где за считаные месяцы гражданским морякам давали всё необходимое, чтобы они быстро становились квалифицированными военными моряками. И Алексей Михайлович Матиясевич, рассказывая об этой атаке, говорил, что, убедившись в её успешности, ещё раз испытал глубокую благодарность к тем, кто учил его в командирских классах УОПП теории и практике торпедной стрельбы. Однако гарантированных успехов на войне не бывает. Несколько дней спустя Матиясевич снова выходил в атаку на крупный конвой, наметил цель, произвёл все расчёты, довёл боевое маневрирование до команды «Пли!» и залпа... Но обе выпущенные торпеды прошли мимо цели. Может быть, дала себя знать крупная зыбь на море, может быть, в решающий момент атакуемое судно отклонилось от курса... А шли уже последние сутки определённого лодке и обеспеченного корабельными ресурсами срока пребывания на позиции. Т оплива, пресной воды и продовольствия должно было остаться лишь на обратный путь, В штабе, естественно, помнили об этом, и комбриг, не дожидаясь особых докладов на сей счёт, приказал «Лембиту» возвращаться в базу. На это последовал немного неожиданный, но вообще-то не удививший нас ответ. Командир корабля капитан-лейтенант А. М. Матиясевич и военком старший политрук П. П. Иванов доносили, что, подсчитав лодочные ресурсы, решают остаться в районе боевых действий ещё на сутки. Командира и комиссара можно было понять, ведь торпеды-то, в отличие от всего остального, лодка ещё не израсходовала. А позиция была такой, где цель могла появиться в любой момент. Решение задержаться на позиции оправдало себя. Но оно привело экипаж «Лембита» не только к новой победе. Об этом я расскажу чуть позже.
Щ-309 стала гвардейской
Несколько раз за это время поступали донесения от находившейся на северо-западе Балтийского морского театра, в Аландском море, подводной лодки Щ-309. Она действовала в неразведанном ещё районе, и маршруты перевозок противника там были выявлены не сразу. Но потом капитан 3-го ранга Кабо за короткий срок провёл серию атак. Их целями были крупный транспорт, эсминец из охранения того же конвоя, снова транспорт, и ещё один, и ещё. В одном случае Кабо заметил, что атакованному судну удалось уклониться от торпед. В остальных считал, что цель поражена, хотя удостовериться в этом имел возможность не всегда, так как преследующие лодку сторожевики заставляли уходить на глубину.
Командир гвардейской «Щуки» Щ-309 Исаак Соломонович Кабо
Так что боевой счёт Щ-309, как и некоторых других лодок, складывали из плавединиц противника, потопленных наверняка, и потопленных предположительно или торпедированных. При послевоенной сверке всех данных с использованием и документации противника часть боевых успехов этой «Щуки» подтвердилась, часть осталась под вопросом. При всех этих оговорках поход Щ-309 на северо-запад Балтики бесспорно был успешным. Экипаж капитана 3-го ранга Кабо не только нанёс противнику ощутимый урон, но и создал вместе с лодками, действовавшими на соседних позициях, напряжение в морских перевозках гитлеровцев там, где они до тех пор чувствовали себя довольно вольготно. Далось всё это нелегко. Только после одной атаки Щ-309 не преследовалась. От близких разрывов бомб не раз выходили из строя жизненно важные механизмы. И от того, удастся ли вновь ввести их в действие, зависела судьба корабля. При одном из срочных погружений под бомбёжкой заклинило горизонтальные рули, и «Щука» провалилась с сильным дифферентом на глубину, превышающую допустимую для её корпуса. Почти в любом другом месте Балтики она ткнулась бы в грунт, но в Аландском море глубины большие. Однако корпус выдержал сверхрасчётную нагрузку, как выдержал и личный состав лодки все превратности более чем полуторамесячного похода. Признанием боевого мастерства и мужества экипажа Щ-309 явился последовавший вскоре приказ наркома ВМФ, которым эта подводная лодка включалась в морскую гвардию.
Командующий КБФ адмирал В.Ф.Трибуц зачитывает приказ наркома ВМФ о присвоении подводной лодке Щ-309 гвардейского звания
Экипаж подводной лодки Щ-309 после возвращения из боевого похода и присвоения гвардейского звания. Кронштадт, лето 1942 года
В прошлом году готовил этот командир свое «Решение на боевую службу» в штабе флота. Подошло время докладывать и утверждать это «Решение» командующим флотом. Командующий был в отпуске, а его первый заместитель и начальник штаба были то ли в Москве, то ли на каких-то ученьях. Одним словом, за комфлота остался адмирал (не буду называть его фамилию) — начальник одного из ведущих управлений штаба. Адмирал этот в лейтенантские свои годы некоторое время воевал на суше, в морской пехоте и даже командовал взводом разведчиков, чем немало гордился. Вот ему-то и предстояло утвердить «Решение» вместо комфлота. Доклад был уже окончен и ВрИО комфлота занес, было, руку с красным карандашом для утверждения, но, желая, очевидно «блеснуть» своей тактической эрудицией, задал вдруг не без ехидства «коварный» вопрос ... «А как вы будете уклоняться от обнаружения вероятным противником?» — В соответствии с действующими документами, погружением на избранную глубину и отворотом от пеленга ..., начал было отвечать командир, но адмирал прервал его: «Что это у вас, у подводников, за шаблонный тактический прием — погружение да погружение? Не хотите вы ничего нового предлагать! Вот, когда я воевал в морской пехоте и командовал разведчиками... Идем лесом. Вдруг навстречу видим к лесу немцы подходят. Я командую: — Взвод, на дерево! Залезли мы на деревья, немцы прошли мимо — не заметили. А у вас «погружение» да «погружение», ничего нового!...» Командир внутренне расхохотался, но внешне сохранил «каменное лицо». Впрочем, адмирал, страшно довольный тем что «срезал» подводника, уже ставил свою замысловатую красную «закорючку» в углу огромной карты графического плана «Решения»...
И такие «флотоводцы» у нас бывают, думал я, поднимаясь в рубку к перископу. Но думай не думай, а, кроме ухода на глубину, ничего я этому самолету не противопоставлю...
Опять проклятый «Орион»!
Повторилась процедура всплытия под перископ. Наверху было уже довольно темно. Начали «зажигаться» звезды. Судов и кораблей не просматривалось. Море — почти штилевое. Можно становиться под РДП и заряжать батарею. Только бы небо было чистым! Даю соответствующие команды. Мотористы запускают дизель. Начинаем заряжать «подсевшие» аккумуляторы. Снижаю боевую готовность, уступаю место у перископа вахтенному офицеру - командиру группы управления БЧ-2 старшему лейтенанту Колиниченко. Сам спускаюсь в центральный пост, усаживаюсь в кресло, углубляюсь в чтение «Тактического руководства». Как всегда, почти неожиданно, звучит неприятный доклад радиометриста: «Слева 120, слабый сигнал самолетной РЛС! Предположительно работает «Орион»! Кричу вахтенному офицеру: «Пока с РДП не снимайся!» Спешу в радиолокационную рубку, благо она рядом — в левом кормовом углу отсека. Вахтенный радиометрист, прижимая к ушам наушники, впился взглядом в один из небольших экранчиков на пульте поисковой станции — радиолокационного пеленгатора. На экранчике пульсирует светло-зеленый лучик — сигнал чужого радиолокатора. — Ну, что сигнал? — с надеждой, что он исчезнет, спрашиваю у метриста. — Увеличивается, — с ноткой горечи, но твердо докладывает он. Вот досада, мелькает в голове, а сам уже спокойно командую по внутрепереговорной связи вахтенному офицеру: «Снимайся с РДП!». Звучат команды: «Срочное погружение!», «Стоп зарядка!», «Приготовить третью линию вала и мотор экономхода к работе!» и т.п. Мы опять на глубине. Минут через 20-30 попробую повторить весь маневр сначала. Но и через полчаса и через час, полтора, встать под РДП не удается. Совершенно ясно, что в воздушном пространстве над районом, определенным Главным штабом ВМФ для нашей боевой службы, барражирует патрульный самолет ВМС США «».
Получив отраженный от наших выдвижных устройств радиолокационный сигнал, он обнесет место обнаружения радиогидроакустическими буями, вызовет себе на подмогу еще парочку самолетов уже с солидным запасом глубинных бомб, а то и призовет с ближайших баз отрядик противолодочных кораблей. Они, как волки вокруг загона для скота, будут рыскать над нами и вокруг нас день и ночь. Наконец, мы не выдержим и, разрядив аккумуляторы «до воды», задыхаясь отравленным углекислотой горячим воздухом (регенеративные установки (устройства, поглощающие углекислый газ и выделяющие кислород. При работе интенсивно выделяют тепло.) тоже имеют пределы работы), с позором всплывем. Это в настоящее — в мирное время. А во время войны нас просто разбомбят «глубинками». Впрочем, даже если нас не обнаружат в мирное время, то после взлета из-под воды первой же нашей ракеты, лодка будет запеленгована и уничтожена. Своей «черепашьей» скоростью — 3 узла (экономход) и 10 узлов только в течение одного часа (наш «парадный» подводный ход) мы далеко от точки обнаружения все равно не уйдем. Но тогда наша гибель будет оправдана тем ударом, тем ущербом противнику, который мы ему нанесем! Ведь в пределах досягаемости наших ракет крупные административно-политические и экономические центры США, например Сан-Франциско. А сейчас, во время холодной войны, дать обнаружить себя — значит нанести прямой ущерб обороноспособности Родины, значит, пустить на ветер огромные денежные средства, которые тратят на нас — подводников, солдат первого эшелона ее Армии. Зачем, в этом случае все наши ограничения условий нормального человеческого существования? Зачем, в конце концов, мы подрываем свое здоровье «ползая» на океанской глубине за тысячи миль от родных берегов? Никак, ну никак нельзя дать себя обнаружить!
Великое сидение
Советуюсь с механиком, старпомом. Прикидываем плотность электролита в батарее: как долго мы еще сможем обеспечить себя, так называемым, «экономическим » трехузловым ходом? Сколько еще сможем дышать относительно чистым воздухом? Получается, что «по дыханию» мы сможем продержаться еще довольно долго, а вот по плотности электролита — суток пять-шесть, не дольше. Решаем ввести максимальный режим экономии электроэнергии. В душах наших — надежда, что в следующую ночь мы все-таки сможем зарядить аккумуляторы и провентилировать отсеки. Отменяю все занятия и работы, кроме связанных с ходом и плавучестью корабля. Подвахтенным приказываю отдыхать, лучше всего лежа в койках (так меньше расходуется кислород). Выступаю по лодочной трансляции перед экипажем с кратким обращением — разъяснением ситуации. Вообще замечено давно, что отсутствие информации резко отрицательно действует на людей, находящихся в замкнутом пространстве. Особенно напряжена психика моряков в изолированных друг от друга отсеках подводной лодки. Во время войны на некоторых лодках практиковали информирование экипажа о действиях командира и вообще главного командного пункта лодки с помощью нештатных комментаторов.
Ими обычно становились замполиты или фельдшеры, то есть наименее занятые управлением офицеры. Во всяком случае я находил упоминание об этом во вполне официальных источниках — бюллетенях о действиях наших подводных лодок в Великой Отечественной войне. Пишут о том же американцы. Со своей стороны, не упускаю случая пообщаться с людьми в отсеках хотя бы с помощью трансляции. В лодке наступает полная тишина, нарушаемая шумами работающих механизмов и короткими командами вахтенного офицера и вахтенного механика. Старпом отдыхает после дневной вахты, я занялся анализом температурно-плотностного режима воды на различных глубинах района патрулирования. «Маракую» над выбором глубины движения. Стараюсь, как всегда, решить трудноразрешимую задачу: выбрать такую глубину, на которой нас бы, по возможности, не слышал никто, а мы бы слышали всех, причем шумы «целей» обнаруживали бы, как можно дальше (на расстояниях, позволяющих уклониться от обнаружения под слоем «скачка» плотности). А может быть повезет и найдем «жидкий грунт» — слой с плотностью воды, позволяющий лечь на него, как на дно и отлежаться без движения, не затрачивая драгоценный запас электроэнергии до очередного подвсплытия на сеанс связи? Однако расчеты показывают, что мечты эти напрасны: жидкого грунта в районе патрулирования нет! Как всегда, ограничение в кислороде вызывает сонливость... Время до наступления вечерних сумерек тянется долго... Наконец, по моим расчетам наверху начало темнеть. Опять тревога. Опять перископная глубина. И опять неудача! Причем на этот раз не слабые, а сильные сигналы «Орионов»! По характеру сигналов ясно, что над нами уже два патрульных самолета. Утешает, что ни всплесков, ни активных звуковых посылок не прослушивается. Стало быть, буи самолеты не сбрасывают, есть надежда, что лодка еще не обнаружена. Но поиск явно ведется! Почему? Впрочем, раздумывать времени нет, ухожу на глубину...
Проходят еще сутки. При очередной попытке встать под РДП обнаруживаем сигнал работы уже не «Орионов», а «»! Ничего не понимаю. Откуда здесь снятые с вооружения американских ВМС базовые патрульные самолеты типа «Нептун»? Известно, что янки продали их японцам, а до Японии отсюда далековато... Продолжаем скрывать свое пребывание в районе на приличной глубине. Пересидим или нет? В целях экономии электроэнергии приказываю отключить все, не связанные с обеспечением хода, механизмы. Отключаем даже камбуз, переходим на сухой паек. В таком режиме плаваем еще три дня... Ура! На исходе пятых суток, всплыв под перископ, никаких сигналов работы радиолокаторов, силуэтов и огней судов не обнаруживаем! Неужели пересидели? Встаем, наконец, под РДП, благо погода позволяет. Вентилируем отсеки, заряжаем батарею и пополняем запас сжатого воздуха. Утром немного затягиваю погружение: глубоко разрядили мы батарею, время зарядки увеличилось. Погружаемся, когда солнце уже довольно высоко. Хотя океан по-прежнему пуст, риск быть обнаруженным есть. Еще ночью, после расшифровки полученных в наш адрес радиограмм, стало понятно, почему над нами летали янки и самолеты «Страны восходящего солнца». Оказывается, именно в нашем районе бывшие союзники тренировали бывших своих врагов. Судя по тому, что район патрулирования нам командование не поменяло, поиск подводных лодок в районе успеха не имел. Ни «Орионы», ни «Нептуны» нас не обнаружили... Во всяком случае, я так считаю.
Наслаждаемся горячей пищей. После трехсуточного употребления деликатесов типа паюсной икры, воблы, сгущенки, шоколада, галет, печенья, консервированных коровьих языков и рыбных консервов, даже сдобренных глотком сухого вина, горячий украинский и жареная картошка со шницелем, величиной с подошву, здорово поддерживают наш боевой дух. Не беда, что борщ из консервов, картофель, мясо и хлеб тоже из специальных банок, главное они горячие! Продолжаем галсировать в районе. Всему приходит конец. Время патрулирования истекает. Пора возвращаться на родную Камчатку! , Всплываем в надводное положение. Море, как любят говорить матросы — «горбатое». Двигаться под РДП можно, но не обязательно. Использую формальные ограничения для такого режима движения, указанные в Тактическом формуляре корабля, записываю в вахтенный журнал погоду и решаю до рассвета следовать в крейсерском положении.
Домой!
Честно говоря, не очень-то в тот вечер «горбатилось» это море. Но подводники поймут меня. Очень уж хочется очистить отсеки от накопившегося мусора, камбузных отходов и, самое главное, от взрывоопасных пластин регенеративного вещества, изрядно поработавших на очистке воздуха от углекислоты и пополнении его кислородом. Их, этих пластин, накопилось довольно много. При соприкосновении с маслом, которого в трюмах лодки бывает, к сожалению, тоже довольно много, они становятся крайне пожаро- и взрывоопасными.
Что такое пожар в изолированном пространстве отсека подводной лодки знают не только подводники. Отсек может выгореть вместе с людьми почти мгновенно! Существует, правда, специальное устройство для «выстреливания» мешков с мусором на определенной глубине, но оно, как показывает практика, крайне ненадежно и может привести лодку в аварийное состояние. Я лично старался этим устройством не пользоваться, тем более на боевой позиции. А потому: «По местам стоять, к выносу мусора!» — знакомая каждому подводнику команда, звучит по корабельной трансляции. Любят подводники эту команду. Интересное наблюдение. Самые заядлые курильщики почему-то попадают в «вверхустоящие» номера расчета расписания по выносу мусора. Это их маленькая хитрость. В то время, как у «нижних» номеров, чье место под нижним рубочным люком, старпом-придира проверяет готовность мусора к выбросу за борт — консервные банки должны быть пробиты, дабы сразу затонуть и не демаскировать лодку, среди мусора не должно быть газет, типа «Красной Звезды» или «Боевой вахты», «Правды» и т. д.— ловкачи из стоящих в ограждении рубки и на мостике, успевают сделать несколько сигаретных затяжек. Самые нахальные пытаются закурить даже в боевой рубке, но бдительные глаза старпома снизу и мои сверху не дают им этого делать. Тут нужен глаз да глаз: от искры, попавшей на пластину регенерации, может произойти черт те что! Поэтому, как только мусор из последней «кандейки» улетает за борт, я вздыхаю с облегчением. С моего разрешения старший помощник командира снижает боевую готовность на одну ступень: объявляется «Боевая готовность номер два — надводная» и свободные от вахты («подвахтенные») получают возможность по три-пять человек выходить на несколько минут наверх. Повесив на специальные крючки контрольные номерки, называемые с военных времен «секторами» (во время войны на них были обозначены сектора дополнительного наблюдения за горизонтом, все вышедшие наверх были обязаны в помощь сигнальщику и вахтенному офицеру следить за обстановкой; теперь они в основном, играют роль контроля за количеством вышедших в ограждение рубки. - При погружении на крючках не должно оставаться ни одного "сектора" ), доложив: «Сектор №..., матрос (старшина, лейтенант) такой-то вышел наверх!», они дышат океанским воздухом или дымом сигарет. Я — некурящий и от всего сердца жалею курящих: не очищают они свои легкие даже при коротких всплытиях (в лодке курить нельзя). Затем, доложив: «Сектор №..., матрос такой-то спустился вниз!», «подышавший» спускается в центральный пост, где его с нетерпением ожидает очередной... Нахождение наверху большого количества людей затруднит срочное погружение, которое производится при обнаружении силуэта или огней судна (самолета), сигнала работы любого радиолокатора.
За считанные секунды лодка должна нырнуть на глубину. Никто не должен знать о нашем пребывании , тем более определить маршрут развертывания или возвращения подводного ракетоносца. Война, как ее не назови «холодной» или «горячей», продолжается... Настроение у нас приподнятое. Мы честно отслужили боевую службу и теперь: «Вперед на Запад!». Среди офицеров распространена «бородатая» шутка: повести носом в корму и спросить у товарища чувствует ли он запах гниющего капитализма? Если не хохот, то улыбку такой вопрос, как правило, вызывает. Одним словом, веселитесь проклятые империалисты в своих «Сан-Францисках», на этот раз обошлось — наш ракетоносец уходит к своим берегам! Но мы-то знаем, что на смену нам уже пришла следующая ракетная субмарина и мир по-прежнему балансирует над ядерной пропастью. Правда, думать об этом сейчас не хочется , хочется хоть немного расслабиться и послать все войны, в том числе и холодные, к чертовой бабушке! Однако опыт и здравый смысл подсказывают: расслабляться сейчас ни в коем случае нельзя! Опыт войны говорит, что вероятность гибели лодок при их возвращении с позиций возрастает по мере приближения к родным берегам. Сутки при возвращении кажутся длиннее. Стараемся заполнить свободное время тщательными осмотрами и, по возможности, ремонтом механизмов. Устраиваем соревнования-викторины по знанию корабля. Через день в подводном положении крутим в первом отсеке «картины». Это, как правило, комедии. За репертуаром слежу сам. Мой замполит — капитан 3 ранга Коля Соколюк, политработник хороший, обладает здоровым украинским юмором, но в кинофильмах, на мой взгляд, разбирается не очень. Тщательно слушаем глубину. Слежения за нами, вроде, нет. Зная плюсы и минусы нашей акустической аппаратуры, я не очень-то доверяю ей: ведь под РДП и над водой мы так гремим, что американцы, с их отличными гидроакустическими станциями, вполне могут сесть нам на хвост. Мы по их терминологии — «ревущие коровы», так они нас окрестили из-за шумности. Где-то в подсознании гложет тревожная мысль: а вдруг нас все-таки обнаружили на позиции?
Почему именно в этом районе океана проводилась ? Может, американцы учили следить за лодками на примере именно «моей» лодки? Прячу эту «крамолу» подальше. Ведь если я на разборе похода выскажу эти мысли, мне наверняка снизят оценку за несение службы. А какой командир этого хочет? А пока приказываю собирать офицеров на очередное занятие. В конце занятия советую им начать составление отчетов за поход по их направлениям. Читатель, может быть, не представляет себе какие бумажные фолианты составлялись после каждой боевой службы? Так вот, это были многотомники в полном смысле этого слова. Офицеры тратили на их составление массу служебного и личного времени. Думаю, что и при современном уровне компьютеризации наш флот еще не отступил от привычки к писанине. Поход подходит к концу. До точки всплытия вблизи берегов Камчатки остается около двух суток.
Выглядела Щ-303 отнюдь не по-парадному: нос кривой, в стальном ограждении рубки — рваные пробоины. Но это не помешало устроить ей торжественную встречу в Кронштадте с оркестром и цветами, с построением на пирсе Купеческой гавани экипажей всех находившихся в базе лодок.
Триумфальные ворота для встречи экипажей подводных лодок Щ-406 и Щ-303. Кронштадт, база подплава, 9 августа 1942 года
На встречу прибыл Военный совет флота во главе с командующим. Швартовы принимали как эстафету моряки с лодок, готовившихся к боевым походам. Первой вошла и ошвартовалась Щ-406.
Евгений Яковлевич Осипов
Выслушав у трапа рапорт капитан-лейтенанта Осипова, вице-адмирал Трибуц обнял его и дал оценку сделанному в море короткой и ёмкой фразой: — Вы настоящий подводник! Проводя по поручению командира бригады разборы обоих походов, я с удовлетворением мог отметить проявленное Осиповым тактическое мастерство, настойчивость и упорство в выполнении поставленной задачи.
Подводная лодка Щ-406 возвращается из боевого похода
Член Военного совета КБФ А.Д.Вербицкий вручает ордена экипажам подводных лодок Щ-303 и Щ-406
В целом неплохо показал себя в первом боевом походе и Травкин. Отрадно было, что наши молодые командиры демонстрируют уже иной класс, иной, более высокий уровень боевого мастерства по сравнению с большинством походов и атак прошлой кампании. Командиры и военкомы отмечали самоотверженное выполнение воинского долга всем личным составом. Не подлежало сомнению, что боевых наград заслуживают все без исключения члены экипажей обеих подлодок. Лодку Осипова, как наиболее отличившуюся, решили представить к ордену Красного Знамени.
Реорганизация проводов и встреч подводных лодок
Естественно, мы были озабочены тем неприятным фактом, что при возвращении «Щуки» Осипова её поджидали корабли противника. Объяснить это простой случайностью было трудно. Враг как-то разведал, где происходят рандеву подлодок с кораблями обеспечения. И это, по-видимому, означало, что с организацией встреч возвращающихся лодок и вывода с Лавенсари уходящих в море не всё в порядке. У командования Островного сектора береговой обороны, которому там всё подчинялось, хватало, конечно, и других забот, связанных прежде всего с укреплением обороны островов. А обеспечение лодок в передовой маневренной базе требовало специального внимания, и, очевидно, было недостаточно того, что на Лавенсари периодически наведывались командиры дивизионов, провожавшие свои лодки, или кто-нибудь из штаба бригады.
Иван Васильевич Травкин
Обсудив всё это со мною, Андрей Митрофанович Стеценко пришёл к выводу, что бригаде необходимо иметь на Лавенсари своего «полпреда» при штабе Островного сектора. В штабе флота с этим согласились, и на остров был послан в этом качестве капитан 2-го ранга В.А.Полещук. Из дивизиона подводных минзагов, который он возглавлял, плавали всего две лодки: Л-3 и «Лембит». Комбриг временно подчинил их командиру 6-го дивизиона.
Уполномоченный на Лавенсари бригады подводных лодок Владимир Антонович Полещук
Полещук был уполномочен решать совместно со штабом Островного сектора все вопросы, связанные с прохождением подводных лодок через Лавенсари и стоянкой их там. Комбриг обязал его лично участвовать в организации вывода лодок к точкам погружения и их встреч при возвращении из походов. Владимир Антонович вполне подходил для такой миссии: опытный подводник и вообще отличный моряк, прекрасно знавший Балтику, он обладал и организаторской жилкой, и предусмотрительностью. Быстро став на Лавенсари своим человеком, Полещук помог улучшить обеспечение подлодок. Для их прикрытия, особенно при возвращении с моря, стала активнее использоваться островная авиаэскадрилья. Врагу больше не удавалось устраивать нам такие сюрпризы, как при возвращении Осипова. Телефонной связи с Лавенсари не было, переговоры с Полещуком велись по радио. С появлением там нашего «полпреда» остров словно приблизился к штабу бригады, всё происходящее там стало виднее. Первый эшелон завершал свои походы. Продолжить активные действия на коммуникациях противника без всякой паузы, не давая врагу передышки, готовились лодки второго эшелона.
Героический поход С-7
Но я должен рассказать ещё об одной подлодке, которая из кораблей своего эшелона вернулась самой последней, 12 августа, уйдя из Кронштадта ещё в июне. Эта лодка С-7 под командованием С.П.Лисина, ставшего капитаном 3-го ранга, посылалась в центральную часть Балтики, в районы к востоку от острова Готланд (не путать с Гогландом), где не только пролегали трассы морских перевозок противника, но и появлялись, по данным нашей разведки, его боевые корабли. 50-суточный поход С-7 был насыщен событиями, принёс экипажу лодки и победы, и неудачи, причём не раз воля к победе, упорство и решительность преодолевали неудачу, обеспечивая в конечном счёте боевой успех. Помню, когда был принят от Лисина сигнал о выходе из Финского залива, все, кому это докладывалось, переспрашивали, то ли слово принято, уверен ли в точном приёме радист? Сигнал поступил раньше, чем его ожидали даже с учётом того, что лодка пошла кратчайшим из возможных маршрутов обхода Гогланда, — северным, который позволял обойтись в заливе одной зарядкой батареи. Командиру С-7 помогла погода: выдался редкий для середины лета пасмурный, дождливый день, и Лисин рискнул пройти часть пути в надводном положении, под дизелями. Так было легче преодолеть минное заграждение, рассчитанное на лодки, идущие под водой, и, конечно, выигрывалось время.
Командующий КБФ адмирал В. Ф. Трибуц беседует с командиром подводной лодки С-7 С. П. Лисиным, провожая его в боевой поход. Кронштадт, весна 1942 года
С-7 форсировала Финский залив за 68 часов — рекордный показатель в той кампании. Ещё через сутки лодка была на назначенной ей позиции, а день спустя, произошла первая встреча с противником. Шёл одиночный транспорт. В этом районе моря, как видно, ещё не очень опасались наших подлодок. Но лёгкая, казалось бы, атака сорвалась: торпеда не вышла из-за неполадки в механизмах аппарата. Лисин, поддерживаемый своим другом — комиссаром Гусевым, не смирился с неудачей. Он решил, поскольку обстановка это позволяла, всплыть, догнать транспорт на полном ходу и повторить атаку. Т ак и было сделано. Одной торпеды, выпущенной с короткой дистанции, хватило, чтобы поразить цель. На глазах у подводников транспорт разломился на части и затонул. Следующая атака была сложнее. Крупный транспорт сопровождало сильное охранение, включавшее даже эсминец. Всё маневрирование, вплоть до команды «Пли!», Лисину удалось провести, не выдав присутствия лодки. Чтобы поразить цель наверняка (дистанция была около мили), он решил стрелять тремя торпедами. Атака удалась, но в момент залпа лодку обнаружили с эсминца. Началась погоня за ней, были сброшены десятки глубинных бомб. Однако серьёзных повреждений лодка не получила, и, думается, не только по счастливой случайности, но и благодаря искусному маневрированию. Через час, оторвавшись от преследования, Лисин смог подвсплыть под перископ, чтобы удостовериться в результатах атаки. Там, где затонул транспорт, стоял сторожевик, и шлюпки всё ещё подбирали людей из воды.
На полном ходу в надводном положении Лисин преследует фашистский транспорт
После этого С-7 получила приказание перейти на коммуникацию, которую мы называли восточной, — к портам захваченной врагом Советской Прибалтики. Лисин сменил только что ушедшую оттуда «Щуку» капитана 3-го ранга Вишневского. Действия подлодок в этом районе осложняло мелководье. Немецкие конвои, состоявшие из не очень крупных судов, жались к берегу и держались насторожённо. Эту насторожённость Лисин сразу ощутил, когда заканчивал, казалось, успешно первую здесь атаку. На транспорте, в который был нацелен залп, хорошо наблюдали за морем, след торпеды был замечен, и судно успело отвернуть. Т ранспорт шёл без охранения, и командир лодки, как он уже делал две недели назад, продолжил атаку в надводном положении. Но теперь он ввёл в действие артиллерию. Потопить транспорт артогнём, правда, тоже не удалось. Берег был близко, и капитан выбросил повреждённое судно на камни. Но из строя оно выбыло надолго.
Шведский рудовоз «Лулео», потопленный подводной лодкой С-7. 14 июля 1942 года
Лисин искал пути к боевому успеху в нешаблонных решениях. В другой раз был обнаружен на подходах к Либаве конвой, который держался настолько близко к берегу, что маневрирование под водой вообще исключалось. В прошлую кампанию при таких обстоятельствах от атак, как правило, отказывались. Но командир С-7 продул главный балласт, решив атаковать из позиционного положения. Лодка могла идти под дизелями, то есть иметь большую скороеть. Срочное погружение, если бы оно понадобилось, произвела бы быстрее. Запас глубины был так мал, что Лисин опасался, как бы торпеды не чиркнули по прибрежным камням. Тогда они взорвались бы, не дойдя до цели. Но цель он поразил. Концевой транспорт конвоя был потоплен на фарватере почти у входа в Либавский порт.
Михаил Леонидович Хрусталёв
Уже истёк расчётный срок автономности, а на лодке ещё оставалась одна торпеда. Цель для неё нашлась близ маяка Ужава, свидетеля драматических событий начала войны. Но и в этом случае атакованный одиночный транспорт уклонился от торпеды резким поворотом, и ещё раз Лисин ввёл в бой лодочное орудие. Финский транспорт «Похоянлахти» был потоплен. На подходах к Лавенсари, уже после встречи с катерами ОВРа, нашу лодку пыталась атаковать немецкая. Катер-охотник старшего лейтенанта Н.Д.Докукина вовремя её обнаружил и отогнал. Мы не придали тогда большого значения появлению немецкой субмарины вблизи Лавенсари. А как потом выяснилось, гитлеровское командование начинало использовать свои подводные силы для действий против наших лодок в широких масштабах. Отчитываясь о походе С-7, её командир и военком очень высоко оценивали боевую работу своих подчинённых. Особо отмечались мастерство штурмана старшего лейтенанта М. Л. Хрусталёва и инженер-капитан-лейтенанта В.Е.Коржа, исполнявшего обязанности командира электромеханической боевой части. Впрочем, Лисин и Гусев могли привести примеры самоотверженного выполнения воинского долга буквально каждым членом экипажа. Командование бригады согласилось с тем, что моряков, не заслуживших награды за этот поход, на лодке нет.
Виктор Емельянович Корж
О наградах Родины
Командиры и военкомы подводных лодок, наиболее успешно действовавших в первом эшелоне: С.П.Лисин и В.С.Гусев, Е.Я.Осипов и В.С.Антипин, И.М.Вишневский и М.Д.Калашников, И.В.Травкин и М.И.Цейшер были приняты в Смольном Военным советом Ленинградского фронта. Руководители обороны Ленинграда поблагодарили их за помощь фронту и призвали наращивать удары по неприятельским морским перевозкам. Подчёркивалось, что потопление каждого фашистского транспорта с боевым грузом или войсками ощущается под стенами Ленинграда. Подводники вернулись из Смольного воодушевлёнными и взволнованными. Примерно в это время Военный совет флота предложил командованию бригады представить особо отличившихся подводников к званию Героя Советского Союза. Наверное, может возникнуть вопрос, почему мы ждали, пока об этом скажут старшие начальники? Но проявлять в таком деле инициативу тогда не было принято. С начала войны из балтийцев были удостоены звания Героя лишь несколько флотских лётчиков, а с кораблей ещё никто. Среди подводников стали Героями Советского Союза только прославленные североморцы: И.А.Колышкин, И.И.Фисанович, В.Г.Стариков и Н.А.Лунин. Мы не удивились, что Военный совет жёстко ограничил число возможных представлений с бригады, — не более двух. — Пока двух, — пояснил комбриг Стеценко, приехавший с этим от командующего. Само собой разумелось, что представлять следует особо отличившихся командиров лодок. Но выбрать из них двух самых достойных оказалось довольно трудно. Комбриг и военком бригады советовались с командирами дивизионов, долго обсуждали возможных кандидатов. Участвовал в этих обсуждениях и я. С учётом всего достигнутого лучшими командирами кораблей решено было представить к высшей боевой награде капитанов 3-го ранга Е.Я.Осипова и С.П.Лисина. Военный совет флота наши представления поддержал, и они ушли в Москву.
Боевой опыт первого эшелона
За два месяца, прошедшие с начала активных боевых действий, общее число неприятельских судов, потопленных на Балтике подводниками, как и их суммарный тоннаж, превзошли итог всей кампании сорок первого года. Причём в море выходило пока значительно меньше лодок, чем тогда. И сделанное их экипажами измерялось не только тем, сколько фашистских транспортов пошло на дно. Провалился план врага запереть наш флот в Ленинграде и Кронштадте, не выпустить советские корабли из Финского залива. Они действовали в самых различных районах Балтийского морского театра вплоть до Данцигской бухты. А для этого потребовалось преодолевать заграждения, которые — это уже было ясно — превосходили все препятствия, известные в морской истории. Самым труднопроходимым противолодочным заграждением считался до того англо-французский Дуврский барраж Первой мировой войны, но прорываться через него было наверняка легче. При всём этом командованию и штабу бригады вновь и вновь приходилось задаваться вопросом: нельзя ли было сделать в море больше? Ведь не все лодки первого эшелона возвращались с боевыми успехами. Безрезультатным оказался поход С-4, чего никто не ожидал. Капитан 3-го ранга Д. С. Абросимов был одним из опытных командиров. Высокой выучкой и сплочённостью отличался экипаж этой «эски». Но вот что произошло в походе. С-4 посылалась в среднюю чаеть Балтики и район, примыкающий к Данцигской бухте. Абросимов первым в эту кампанию вызвался форсировать Финский залив, обходя Гогланд с севера, маршрутом самым коротким, но считавшимся наиболее трудным, и доказал его проходимость. Подлодка вышла в открытое море и дошла до назначенной ей позиции, только один раз попав под бомбёжку, не очень сильную и как будто не причинившую ей существенных повреждений. Однако, когда дело дошло до первой атаки, обнаружилось, что передние крышки торпедных аппаратов нормально не открываются, и атака сорвалась. Систему открывания крышек постарались отрегулировать, и казалось, что это удалось, но ввести оружие в действие долго не представлялось случая: в районе позиции противник не появлялся. Когда же, наконец, Абросимов смог снова выйти в атаку, крышки торпедных аппаратов опять не открылись... После этого командиру С-4 было приказано возвращаться в базу. В Финском заливе Абросимов вновь благополучно прошёл северным маршрутом, который после этого стал использоваться и другими кораблями. Вернулись командир и экипаж, естественно, не в лучшем настроении: прийти ни с чем было обидно. Однако никаких претензий к Дмитрию Сергеевичу Абросимову не предъявлялось: всё подтверждало, что он настойчиво искал встречи с противником. Что же касается торпедных аппаратов, то тщательное их обследование специалистами привело к такому выводу: даже близкие разрывы глубинных бомб, вероятно, не вывели бы аппараты из строя, если бы вооружение лодки прошло зимой капитальный ремонт, требовавшийся по всем правилам и срокам. Тяжелейшей была блокадная зима, наши ремонтные возможности крайне ограничились. И всё же приходилось сказать себе, что состояние вооружения и технических средств на каждой подлодке необходимо контролировать более строго.
Сообщения Совинформбюро о победах подводников
О победах подводников сообщалось в сводках Совинформбюро. Кратко, лаконично, как сообщалось тогда и о военных событиях, гораздо более значительных. И, как правило, без упоминания о том, что это имеет отношение к подводникам. Обычная формулировка была такая: «Нашими кораблями в Балтийском море потоплен транспорт противника водоизмещением столько-то тонн». Только те, кто знал, что другие корабли на Балтике не плавают, понимали, — это работа подводников. Вероятно, эти коротенькие сообщения о потоплении вражеских кораблей были очень важны для страны. Во второй половине лета обстановка на фронтах стала, может быть, ещё более тяжёлой, чем в сорок первом. Недавно был оставлен Севастополь, — последняя наша опора в Крыму. Враг вторгался на Кавказ, прорывался к Волге. Ленинград оставался в жёстком кольце блокады и под угрозой нового штурма. Промелькнувшее в сводке известие о боевом успехе, — пусть не на главных направлениях, пусть на море, — было нужно людям как подтверждение того, что где-то мы одолеваем врага. Сегодня где-то, значит, завтра и в других местах! Член Военного совета флота корпусной комиссар Н.К.Смирнов (все сообщения с Балтики для Совинформбюро проходили через него) ещё в начале кампании приказал мне и не раз напоминал: о потоплении подводными лодками какого-либо вражеского судна докладывать ему в любое время суток. Т акие сведения получал прямо с моря и штаб флота, но член Военного совета считал, что доклад из штаба бригады вернее. Как-то я высказал ему опасение, как бы огласка потопления неприятельских судов не привела к раскрытию присутствия наших подлодок там, где противник ещё не обнаружил их достоверно, а гибель транспортов мог объяснять подрывом на минах. — Будем учитывать это, — обещал Николай Константинович и повторил: — докладывайте немедленно, абсолютно в любое время. Надо сказать, что в Совинформбюро заботились о том, чтобы не разгласить лишнее, запутать противника. Сообщения о наших боевых успехах нередко придерживались, давались обычно без дат и без указания районов моря. События более поздние могли попасть в сводку прежде, чем происшедшие раньше. Подчас сам командир, потопивший немецкий транспорт, не мог понять, о его боевом успехе сообщали сегодня по радио или о чьём-то ещё. Наверное, так было нужно. Все в бригаде настраивались на то, чтобы развивать успехи первого эшелона, хотя и не приходилось сомневаться, легко это не даётся. Убеждаясь, что заграждения, созданные в Финском заливе, прорываются, противник продолжал их усиливать, подновлять. Поступали сведения о том, что немцы готовятся ставить противолодочные сети. Заметно возрастало число патрулирующих над заливом противолодочных самолётов, вооружённых глубинными бомбами. Но были и факторы, работавшие на нас. Миновала пора белых ночей, тёмного времени всё прибывало, и это не только облегчало всплытия для зарядки батарей (в пору белых ночей они были сопряжены с огромным риском, а иногда становились просто невыполнимыми), но и расширяло возможности для ночных надводных атак, в которых лодки обретают большую маневренность. И, конечно же, второму и третьему эшелону должен был помочь опыт первого. Мы теперь лучше знали, чего можно ждать от противника и как преодолевать создаваемые им преграды.
Большая подводная лодка — минный заградитель тринадцатой серии типа «Ленинец»
Глава восьмая
НАРАЩИВАЯ УДАРЫ
Подводные лодки второго эшелона
Подводные лодки второго эшелона — четыре «Щуки», одна «Эска», минзаги Л-3, «Лембит» и три «Малютки» (они предназначались для действий в Финском заливе, прежде всего для разведки) переводились в Кронштадт освоенным уже способом, группами по два-три корабля. Надо отдать должное командиру ленинградского ОВРа капитану 2-го ранга А.М.Богдановичу: проводку лодок по Невской губе, по-прежнему обстреливаемой немцами с южного берега, он обеспечивал с ещё большей предусмотрительностью, чем в июне. А кронштадтские овровцы делали всё возможное, чтобы надёжнее защитить подлодки на переходе до Лавенеари. Флотские ВВС приурочили к началу развёртывания второго эшелона очередные удары по базе неприятельской противолодочной флотилии в Котке. Самолёты 15-го отдельного разведывательного авиаполка держали под наблюдением весь Финский залив. Как уже говорилось, второй эшелон сменял на боевых позициях первый без какой-либо паузы. Возвращавшаяся с моря С-7 капитана 3-го ранга С.П.Лисина, «замыкающая» первого эшелона, встретилась на Лавенсари с Л-3 капитана 2-го ранга П.Д.Грищенко и М-96 капитан-лейтенанта А.И.Маринеско, — авангардом второго эшелона. Встреча в островной маневренной базе выглядела как передача боевой эстафеты. Но она была полезна и в самом практическом смысле. Лисин поделился свежими наблюдениями об обстановке в заливе. Штурман Л-3 перенёс с путевой карты штурмана С-7 на свою всё то, что могло ему пригодиться. Перед тем, в Кронштадте предусмотрительный Пётр Денисович Грищенко, застав там только что вернувшиеся из походов «Щуки» Е.Я.Осипова и И.В.Травкина, о многом расспросил и их, познакомился с журналами боевых действий обеих лодок. Мы поощряли такую прямую товарищескую передачу опыта, так сказать, из рук в руки, помогавшую командирам лучше ориентироваться в обстановке. Но, естественно, штаб стремился довести до командиров, уходящих в море, и суммированный, проанализированный опыт их предшественников с необходимыми выводами-рекомендациями. Это касалось, например, тактики преодоления противолодочных рубежей. Уточнялись и маршруты их форсирования. И, забегая вперёд, следует сказать, что лодки второго эшелона в среднем затрачивали на прохождение Финского залива меньше времени, чем корабли первого, хотя условия плавания не стали более благоприятными. В поиски способов форсирования минных полей с учётом вводимых противником новшеств, включились бригадные изобретатели, рационализаторы корабельной техники. Вносилось немало предложений, правда, не всегда обоснованных, а порой неосуществимых, но всё рациональное мы старались использовать, проверить в действии.
Командир подводной лодки С-7 С.П.Лисин и командир подводной лодки Щ-406 Е.Я.Осипов обмениваются опытом преодоления противолодочных рубежей противника. Кронштадт, 1942 год
В 1942 году противник приступил к массовой постановке антенно-гальваничееких мин с зарядом в 300 килограммов тротиловой смеси. Мины снабжались двумя антеннами из медной проволоки длиной до 30–40 метров, перекрывавшими всю глубину залива. Верхняя поддерживалась поплавком, нижняя крепилась к минрепу. Коснись корпус лодки этой антенны, и последует взрыв... Ответом на эти вражеские мины явился предложенный группой инженер-механиков резиновый пояс, охватывавший подводную лодку по привальному брусу, то есть по самой широкой части корпуса, где вероятнее всего мог произойти контакт с антенной. Это защитное средство не давало никаких абсолютных гарантий, поскольку антенна мины могла задеть лодку и в другом месте, и всё же оно, думается, предотвратило не одну беду. А командир не плававшей пока К-51 капитан-лейтенант Лепёшкин придумал «миноотвод», — конструкцию из лёгких алюминиевых трубок, устанавливаемую в носовой части лодочной надстройки. Это устройство было в опытном порядке смонтировано на нескольких подлодках второго эшелона, в том числе и на Л-3. Испытания, проведённые на Неве, показали, что «миноотвод» как будто действует. Однако устройство было довольно громоздким и оказалось непрочным при штормовой погоде. А для погруженной лодки нет хуже, если какой-то кусок металла начинает стучать по корпусу, тогда лодку легко обнаружить даже на большом расстоянии. Т ак что в море от «миноотводов» приходилось избавляться. К лодке капитана 2-го ранга П. Д. Грищенко я вернусь после того, как расскажу о не очень длительном походе «Малютки», ушедшей с Лавенсари в один с нею день, 12 августа.
Сначала меня и Валерку называют по именам на поверках: «Коровин Валерий», «Коровин Максим», а потом толстый мичман стал называть: «Коровин первый», «Коровин второй». Быть вторым после Валерки? Да стоит ли весь Валерка того? Но все было правильно, его «В» (Валерий) — третья буква алфавита, а моя «М» (Максим) —лишь двенадцатая. Не повезло. Ничего не поделаешь. А ведь я на три месяца старше его! Старше, понимаете вы? Кто же первый? Мама прислала письмо, что Ингрид пять дней не ела, сидела у двери, скулила, ждала, когда я вернусь. Похудела, осунулась. И только на шестой день немного поела. Не ест! А я ем за обе щеки, проголодавшись на свежем воздухе! Мы скучаем, так пусто стало в квартире без нашего дорогого сыночка. А дед пишет из Кивиранда, что готов переносить все ваши чудачества... В госпитале у папы много работы. Весь коллектив радуется, что больше нет Шиллера. Папа повеселел. Пиши, сынок. Твоя мама. В этот день я писал в нахимовском свое первое сочинение: «Почему я решил стать военным моряком». Преподаватель русского языка и литературы Эраст Авдеевич Крестовоздвиженский, «ленинградец до мозга костей», как он нам представился, испытывал нас, на что мы способны.
Сергей Васильевич Полуботко, учитель русского и литературы, окончивший в своё время Петроградскую духовную семинарию и Ленинградский государственный университет.
Я написал о деде и дяде Андрее, о прочитанных книгах: «Фрегате «Паллада», «Порт-Артуре», «Цусиме», «Морской душе», подвиге Никонова, о любви своей к морю... О том, как я познакомился с Фролом Живцовым — первым нахимовцем. Эраст Авдеевич меня похвалил за слог и за «чистый русский язык». Потом прочитал выдержки из других сочинений. — «Почему же я захотел стать именно военным моряком?— писал Алексей Коломийцев.— Потому что мне нравятся трудности морской жизни. Потому что я хочу, чтобы люди нашей страны никогда не боялись, что враги проникнут на нашу землю. Я хочу, чтобы на всей земле был мир и не было войн. Я хочу, чтобы моя мама, которая жила в ленинградской блокаде и перенесла нечеловеческие страдания и лишения, знала, что ее сын защитит ее и других мирных людей от нечеловеческих страданий и насилий грязных войн». Коломийцев мне сразу понравился. Рабочее обмундирование сидело на нем ловко, и сам он был очень славный, приветливый. Вообще я подумал, что с ним стоит дружить. — Не слишком литературно, но искренне...— похвалил его сочинение Эраст Авдеевич. — Высокопарно, мой друг, трескучих фраз много, а чувство? Где чувство? — спросил он Роберта Самохвалова. Самохвалова, с яйцеобразной головой парня, мы сразу прозвали «занудой». Он на каждом шагу упоминал «товарища генерала», своего папу, который занимает «значительный пост». Эраст Авдеевич дошел наконец до Вадима. Тот написал об опасной и в мирное время службе отца — службе на тральщиках. И о том, что, когда видел «», ему показалось, что матросы — бойцы Октября обращаются к нам, потомкам, с призывом... «Надев форму нахимовца,— заканчивал он свое сочинение, — я постараюсь не обмануть тех людей, которые ради нас, ради нашего счастья умирали в боях, переносили невзгоды, лишения...»
— Хорошо! — похвалил Вадима Эраст Авдеевич. А Валерка... Ай да Валерка! Он сочинил (тут уж иначе не скажешь, именно сочинил), что он с детства влюбился в море, еще в десятилетнем возрасте решил пойти по стопам отца-офицера; как поразили его воображение ракетные катера! И он упорно учился, преодолевая все препятствия, чтобы осуществить свою большую мечту... И как трогательно было напутствие отца! И отец и сын плакали... Эраст Авдеевич, доверчивая душа, прослезился, его голос дрогнул. Валерка к нему сумел залезть в душу. Представляете, учитель сказал, что Валеркино сочинение написано отлично, у него есть способности, а быть может, талант и он должен его развивать. И посоветовал побольше читать русских классиков. А потом произошло интереснейшее событие — к нам пришел познакомиться капитан второго ранга Бунчиков, командир нашей роты. Я помнил его по экзаменам. Но не знал тогда, что он — Бунчиков. Он происходит из первых нахимовцев, и нахимовское в Тбилиси было ему родным домом. Подошел он к нам просто: не заискивая, но и не важничая. Словом, как старший товарищ. И это всем сразу понравилось. — Тогда еще принимали и малышей. Куда же деваться было им без родителей? Я был бесприютным и беспризорным и хотел стать моряком, как погибший отец,— рассказывал нам командир нашей роты, небольшого роста крепыш, черноглазый и темноволосый. — Я помню, как мы, уходя в увольнение, шли по двое, по трое по проспекту Руставели, в белых перчатках, ботиночки до блеска начищены. Нам все улыбались, с нами все заговаривали: и школьники, и старики, и старухи, и девушки, и военные, которым мы с нахимовской лихостью козыряли. Я был тогда очень смешон, разумеется, своей гордостью, самоуверенностью, желанием покрасоваться. Еще бы! Я видел, как мне завидуют школьники...
Строй тбилисских нахимовцев. 1950 г.
Здорово! После Живцова я увидел еще одного из первых нахимовцев— Бунчикова! Он плавал на кораблях, а потом вернулся в нахимовское. В Ленинградское, Тбилисского уже нет. — Здесь я понял,— сказал он,— как ленинградцы любят своих нахимовцев. Они называют их «молодой гвардией Ленинграда». Малыши в флотской форме зашагали по улицам чуть ли не сразу после тяжелой блокады — такие веселые, жизнерадостные, подтянутые и уверенные в себе, что измученным ленинградцам они показались вестниками близкой победы. Город-герой полюбил «своих» нахимовцев. Прежние наши воспитанники уже плавают на кораблях океана, Черного моря, Севера, Балтики. Пойдете в первое увольнение — убедитесь: вас встретят приветливые улыбки. Приятно чувствовать любовь окружающих. Уж мне-то поверьте, я на себе испытал! Я кинулся в библиотеку, взял книжку о первых нахимовцах, прочел Вадиму все, что там было о Бунчикове. А вот что там было. Маленький Вова Бунчиков долго скитался один, без родителей. Он долго разыскивал тетку, ночевал на вокзалах, а когда доехал до ее городка, узнал, что она умерла. В ее комнате жили чужие, черствые люди — они его выгнали. Ему казалось, что его каждый хочет обидеть. Он так голодал, что никак не мог после наесться. Припрятывал булку в столовой и через час опять с жадностью ел. И все ему было мало, бедняге. Он продолжал скитаться из города в город и в Баку встретил двух славных таких моряков. Они привели его на корабль, накормили; он пожил недельку у них, отогрелся, ему купили билет, и он приехал в нахимовское. Вот как ему повезло наконец! Вот как пришло к нему счастье!
Повара всегда старались, а тбилисские нахимовцы не страдали аппетитом!
Он вырос, стал офицером-подводником; плавал, плавал — и все же вернулся в нахимовское. Мне думается, может засесть в голове человека подобная мысль: нахимовское меня сделало моряком, почему бы и мне не воспитывать будущих моряков? Благородная, как, по-вашему, мысль? И он, как видите, всего себя отдал училищу. Постараюсь не огорчать вас, Владимир Александрович Бунчиков! Так вот жили мы в лагере, знакомились с офицерами, с которыми нам съесть придется пуд, два, три соли; лихо ходили с Вадимом, к удивлению толстущего мичмана, под парусом. Правда, озеро не может заменить моря, особенно Балтики, но и здесь при желании можно разыграть даже баталию. Начальство объявило, что ночью «высадится десант» и мы должны его отразить. Мы с упоением приняли участие в игре. По озеру приближались под парусом шлюпки «противника». Взлетали ракеты. «Противник» хочет завладеть нашим флагом? Шалишь! Хотя и знаешь, что все невсамделишное, мурашки бегают по спине.
Десант мы встретили врукопашную. «Превосходящие силы противника» уже приближались к нашему боевому знамени — флагу, но мы кидались им под ноги, валили на землю, захватывали их в плен; если одному тяжело приходилось, на помощь поспевали другие — и мы все же одолели «противника» и отогнали его. Мы, новички, сухопутные растяпы! А «противником» были опытные нахимовцы! Начальник лагеря, улыбаясь, нас благодарил. Он сказал, что мы «подаем большие надежды». «Так и дальше держать!» Роберт Самохвалов, конечно, выступил с ответной речью. Говорил, что мы нынче «не посрамили отцов», что было сказано правильно, но потом такую понес несусветицу, что начальник лагеря даже поморщился. Роберт заглядывал в ладошку; наверное, к ней была шпаргалка приклеена — чувствовалось, что говорит не своими словами. Он несколько раз помянул, что «товарищ генерал», занимающий «ответственный» пост, был бы очень доволен. Это никому не понравилось. Ведь я же дедом не хвастаюсь. В палатке вдоволь поговорили о том, что отразили мощный десант. И у всех глаза загорелись. А Валерка стал хвастаться: без него бы пропали мы все. Он орал больше всех: неизвестно, от храбрости или от страха. Спать уже было поздно — скоро подъем. А подъем был совсем как у нас, в Кивиранде.
— Умываться в озере и на флаг смирно-о! — командует толстый мичман. Голос у него и по радио усилить не надо. Мощный голос. Возле камбуза всегда трутся две-три бездомные собаки. Кок их прикармливает. Я за это его уважаю. Они мне напомнили Ингрид. «Ушки, глазки, хвостик, носик...» Эх, если бы ты была тут, со мной! Кормят вкусно, не хуже, чем дома. А на воздухе знаете какой аппетит! Все просят добавки. А потом командир роты Бунчиков привел к нам и представил нашего будущего воспитателя класса. Мы сидели все на лужку и воспитателя разглядывали с пристрастием. Если попадется такой, как Марина Филипповна, он со света сживет. Но капитан третьего ранга Кирсанов (Дмитрий Сергеевич, назвал его Бунчиков) обратился к нам: — Мои милые мальчики! Вот так штука! Откуда он знает, что мы милые мальчики? Да мы вовсе не милые. По-настоящему милых среди нас один-два, да и обчелся. Не назовешь же «милым» Валерку или Роберта Самохвалова. Наверняка среди нас есть способные и бездарные, избалованные и скромные, моряки по призванию и нахимовцы по принуждению. Мы всякие — разные. Один тихоня, другой шумлив и горласт; один дерзит, другой вежлив; один затаил в сердце зло, а другой — душа человек. Когда Кирсанов назвал нас «милыми мальчиками», я подумал: а не подлизывается ли он к нам? Он какой-то нескладный: китель на нем не сидит, а висит, правую ногу он, шаркая, немного волочит. Наверное, на войне ранен. Он старше Бунчикова. Вообще очень старый. Но в глазах у Кирсанова светится ум. Ум и ласка. Боюсь, мы разочаруем его.
Еще один тбилисский нахимовец, курсант ВВМУ им. М.В.Фрунзе, офицер-воспитатель в 1960-е годы, Черный Руслан Матвеевич
— Я надеюсь,— говорит воспитатель,— мы с вами будем жить дружно, не будем причинять неприятностей и беспокойств— ни вы мне, ни я вам. Я только что выпустил класс. Весь класс перешел в Высшее военно-морское училище. И я через несколько лет, если доживу, надеюсь увидеть их офицерами кораблей. Расставались мы с сожалением. Мы гордились своей флотской дружбой. Они кое-что у меня позаимствовали. Войну они знали по книгам, рассказам родителей, а я воевал. Я прочел ваши первые сочинения — мне любезно их показал уважаемый Эраст Авдеевич — и узнал, почему каждый из вас решил стать моряком. Так что я уже познакомился с вами... заочно,— поспешил он добавить.— А теперь я хочу познакомиться с каждым. Кто первый? Прошу! Я вскочил и отрапортовал: — Коровин второй, товарищ капитан третьего ранга! Он оглядел меня с ног до головы, улыбнулся, спросил: — Простите, а почему вы «второй»? — Потому что есть первый, Коровин Валерий! — Брат? — спросил Дмитрий Сергеевич. — Двоюродный. Валерий доложил: — Это я. — Вы однолетки? — Так точно!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Вернусь к действиям «Комсомольца» — лодки капитана 3-го ранга Афанасьева. Через день после своей первой победы она могла одержать вторую. В том же районе, близ финских шхер, был обнаружен транспорт, шедший без охранения (ещё одно подтверждение того, что потопление плавбазы двое суток назад сочли подрывом на мине). Но эта атака Афанасьеву не удалась. Заторопившись, он ошибся в расчётах, и обе выпущенные торпеды прошли мимо цели. Когда дело дошло до разбора похода, вспомнили, конечно, сколь важно уметь «торопиться не спеша». Однако говорить на разборе пришлось не только об этом промахе. Командир лодки не смирился с неудачей, а может быть, и подумал, что кто-нибудь упрекнёт его в нерешительности, если транспорту будет дано уйти. Он скомандовал всплытие, намереваясь преследовать противника в надводном положении и топить артиллерией. На старой «Щуке» одно 45-миллиметровое орудие. Транспорт же, чего сперва не доглядели, оказался вооружённым, причём артиллерией более крупного калибра. Не успев нанести ему существенных повреждений, лодка сама попала «в вилку». После этого Афанасьев не замедлил вновь уйти под воду, и правильно сделал. Но оторваться от противника было не так-то просто. Лодку быстро нащупала катерная поисково-ударная группа (очевидно, вызванная транспортом), и началось преследование, продолжавшееся не час и даже не сутки, а несколько дней. Иногда вражеские катера теряли лодку, но она вынуждена была всплывать для зарядки батареи, и противолодочные корабли, рыскавшие вокруг, снова её обнаруживали. Стояли белые ночи...
Подводная лодка Щ-304 ведёт огонь по транспорту. Управляет огнём старший лейтенант В.А.Виноградов
Семь раз «Щуку» принимались бомбить. В общей сложности на неё было сброшено больше ста пятидесяти глубинных бомб. К повреждениям, полученным при бомбежках, прибавились другие от удара о каменистый грунт, когда надо было быстро уходить на максимальную глубину. Появились трещины в прочном корпусе, и полностью восстановить его герметичность не удавалось. В отсеки проникало до тонны воды в час. А помпа, откачивавшая её, выдавала лодку шумом и съедала драгоценную электроэнергию. Иногда «Щука» не могла всплыть по двое суток и больше. В сумме её вынужденное лежание на грунте составило свыше десяти суток. Люди подолгу испытывали кислородное голодание, работали в полузатопленных отсеках, но держался экипаж стойко. 26 июня от Афанасьева поступила радиограмма, из которой мы узнали о происходящем. Командиру Щ-304 было приказано возвращаться в базу. Следующая ночь выдалась туманной, и это позволило зарядить батарею перед форсированием Гогландского рубежа. Когда Яков Павлович Афанасьев сошёл на пирс в Кронштадте, первые его слова были о мужестве подчинённых, которых он называл героями. Отличившиеся были представлены к наградам, в том числе девять человек к ордену Красного Знамени. Кавалером его стал командир электромеханической боевой части инженер-капитан 3-го ранга А.И.Крамаренко, недавний адъюнкт Военно-морской академии, добившийся перевода на подлодку. Он показал себя прекрасным организатором борьбы за живучесть корабля. Не был обойдён наградой и капитан 3-го ранга Афанасьев, и не просто потому, что его «Щука» принесла бригаде первую в кампании победу, а «победителей не судят». Нельзя было не признать: командир искусно управлял лодкой при нарушенной поступлением воды дифферентовке и хладнокровно искал способы отрыва от преследующих её катеров. Двадцать два раза за этот поход он успешно пересёк линии неприятельских заграждений.
Вот что значит скрытность!
Но штаб позаботился, чтобы были извлечены уроки из того факта, что командир Щ-304 поставил лодку в невыгодное положение, опрометчиво всплыв при крайне малых шансах потопить уходящий транспорт. Главным преимуществом подлодки являлась скрытность её нахождения здесь, которую удалось сохранить при первой атаке. И это было тогда преимущество не одной только «Щуки» Афанасьева. Ведь до её всплытия в районе маяка Порккалан-Калбода враг мог вообще не знать о том, что какая-либо советская лодка форсировала Гогландский рубеж. Такое неведение не могло быть долгим, но каждый лишний его день работал на нас. В Финский залив выводились следующие лодки. Одна из них Щ-320 капитана 3-го ранга И.М.Вишневского уже приближалась к его устью. Узнав, что «Щука» Афанасьева показала себя, мы немедленно оповестили об этом остальные лодки. На информационные радиограммы «лодкам в море», содержавшим последние данные об обстановке и репетовавшиеся за ночь по три-четыре раза, квитанций давать не полагалось. Но в штабе надеялись, что предупреждение дошло и до Егорова с Моховым, которые после сигнала о прибытии в назначенный район не сообщали о себе ничего. А для Вишневского предупреждение быстро устарело: в течение тех же суток его лодка сама была обнаружена противником, когда всплыла, чтобы подзарядить батарею в нерекомендованном для этого районе. Заметили её с воздуха. Атакованная тремя самолётами, «Щука» прямо из-под дизелей, мгновенно застопоренных, произвела срочное погружение. От близких разрывов бомб, сброшенных довольно точно, вышел из строя гирокомпас, пострадало рулевое управление. Но все повреждения экипаж сумел устранить. Читая радиограмму с борта Щ-320, я подумал, что, не будь капитан 3-го ранга Вишневский обязан известить нас (а мы — командиров всех лодок, находящихся в море) об обнаружении его «Щуки» фашистскими самолётами, он, наверное, не стал бы выходить в эфир ради донесения о повреждениях, раз с ними уже справились.
Командир подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневский
Так поступил бы, впрочем, не только Иван Макарович, старейший по возрасту и морскому стажу среди командиров лодок всей бригады. Вишневский любил говорить, что главным качеством подводника должно быть умение сохранять спокойствие при всех обстоятельствах. И сам он, обладая изумительной выдержкой, служил в этом отношении лучшим примером. Неизменное спокойствие командира прекрасно действовало на личный состав, определяло всю атмосферу на лодке. Нетрудно было представить, как помогло это экипажу справиться с повреждениями, полученными в самом начале похода.
Щ-320 и Щ-406 прорвались в Балтику
Через двое суток Вишневский снова вышел в эфир, чтобы донести о боевом успехе, достигнутом ещё до прихода на назначенную позицию. Вблизи одного финского острова был обнаружен крупный транспорт, стоявший на якоре. Ещё ближе к острову стоял миноносец, но атаковать его мешало мелководье. К транспорту же лодке удалось скрытно подойти на 12 кабельтовых (чуть больше двух километров). Двухторпедный залп с такой дистанции по неподвижной цели был ударом наверняка. «Щуку» долго искали в том районе противолодочные корабли, но их бомбы, сбрасываемые наугад, разрывались не очень близко и повреждений лодке не нанесли. Выжидая пока всё успокоится, Вишневский сутки продержал её на грунте, прежде чем продолжить движение к Либаве и Мемелю, куда держал курс. Тем временем в Финский залив вышла Щ-406 под командованием капитан-лейтенанта Евгения Яковлевича Осипова. Коренной ленинградец и потомственный моряк, он был сыном Якова Осиповича Осипова, который когда-то помогал мне в учебном кабинете командирских классов приобретать навыки торпедной стрельбы. Эта «Щука» вступила в строй перед самой войной. Её первый боевой поход оказался безрезультатным. Осипов тогда был ещё старпомом. Позже 28-летнего капитан-лейтенанта назначили командиром уже знакомого нам корабля. Самый молодой из командиров средних и больших лодок, ещё почти не обстрелянный, он тем не менее выделялся подготовленностью в тактическом отношении, организаторскими способностями и волевой натурой. В нём угадывалась способность дерзать. Комиссаром Щ-406 (вместо прежнего, ушедшего в морскую пехоту и там оставленного) назначили старшего политрука В.С.Антипина, который работал в политотделе бригады и настойчиво просился на плавающий корабль. По плану обеспечения прохода подлодок через Финский залив, флотская авиация и торпедные катера произвели в начале июня минные постановки перед базами неприятельских противолодочных флотилий, в частности, у порта Котка, близкого к Гогланду. После гибели М-95 и в дни, когда вражеские катера преследовали «Щуку» Афанасьева, «Илы» 57-го штурмового авиаполка дважды атаковывали противолодочные корабли, обнаруженные на Западном Гогландском плёсе. Активность поисково-ударных групп противника в районе Гогланда на какое-то время поубавилась. Наша разведка сообщала, что неприятельская флотилия даже ушла из Нарвского залива. Но над морем действовало всё-таки мало наших самолётов. Как раз в это время Военный совет Ленфронта подчинил авиацию флота в оперативном отношении непосредственно заместителю командующего фронтом по ВВС, и морские лётчики были в ещё большей мере, чем раньше, задействованы над сушей. Не хватало самолётов и для того, чтобы пресечь продолжавшееся минирование с воздуха фарватеров между Кронштадтом и Лавенсари. Еженощное контрольное траление уже не обеспечивало надёжность проводки. Командованию ОВРа приходилось закрывать то одни, то другие участки фарватеров, где вновь и вновь появлялись мины. В результате этого подводная лодка капитан-лейтенанта Е.Я.Осипова, вышедшая из Кронштадта в ночь на 14 июня, дошла до Лавенсари не к следующему утру, как планировалось, а лишь на четвёртые сутки. Пришлось пережидать на грунте у Шепелёвского маяка, пока очистят фарватер. Установив, очевидно, прибытие этой «Щуки» на Лавенсари, фашистская авиация не оставляла её в покое. Бомбила бухту Норе-Капелахт, когда лодка лежала там на грунте. Повреждений лодка не получила, был лишь легко ранен торпедист, находившийся на берегу. Уступив просьбам этого краснофлотца, хорошего специалиста, командир взял его из островного госпиталя обратно на лодку с забинтованной рукой, и моряк долечивался в походе. Вывести Щ-406 на Восточный Гогландский плёс, откуда она самостоятельно пошла дальше, удалось лишь через десять дней после выхода из Кронштадта. А за Гогландом «Щуку», всплывшую ночью для зарядки батареи, атаковал противолодочный самолёт. Маневр срочного погружения был выполнен без заминок, но сброшенные самолётом глубинные бомбы разорвались довольно близко. Лодка легла на грунт без света в отсеках, с неуправляемыми вертикальным и кормовыми горизонтальными рулями. Стали выявляться и другие повреждения, Самым неприятным из них было то, что не действовали подъёмные механизмы обоих перископов. Тяжело командиру, когда обстоятельства заставляют подумать: «Неужели придётся возвращаться для ремонта, только что преодолев основное препятствие на пути в открытое море — Гогландский рубеж, и не израсходовав ни одной торпеды? И это в первом самостоятельном боевом походе!.. Да и как вернёшься без перископа?» Но не зря подводники всех специальностей перенимали зимой у заводских мастеров приёмы и навыки «лечения» корабельной техники. Через некоторое время штурманский электрик старшина 2-й статьи Лапшонков доложил, что одним перископом пользоваться уже можно. За сутки с небольшим, трудясь без сна и отдыха, лодочные умельцы справились и с остальными повреждениями. Имей лодка возможность всплыть, справились бы, очевидно, ещё быстрее, но она сперва должна была лежать на грунте, а потом, когда перестали прослушиваться шумы искавших её катеров, возобновила осторожное движение на большой глубине. Если считать и первую задержку у Шепелёвского маяка, форсирование Финского залива растянулось на две недели. Активность неприятельских противолодочных сил ощущалась и в устье залива, где враг предпринимал последнюю попытку не пропустить наши подлодки в открытое море. Правда, Осипов миновал устье залива спокойно и без дальнейших помех достиг назначенного ему района на северо-западе Балтики. А «Щуку» Вишневского, выходившую из залива несколькими днями раньше, здесь ещё раз обнаружил противолодочный самолёт. Последовала бомбёжка, вызвавшая повреждения в двух балластных цистернах. Обе цистерны использовались в этом походе как добавочные топливные, чтобы дольше пробыть в море. Стремясь сохранить топливо, командир пошёл на риск ремонтных работ белой ночью. Трюмные машинисты перебирали пропускавшие соляр клапана вентиляции, а орудийные расчёты стояли у пушек. Но добиться, чтобы соляр совсем не просачивался, не удалось, и за лодкой тянулся по поверхности, выдавая её, маслянистый след. Ивану Макаровичу Вишневскому пришлось, скрепя сердце, расстаться с запасным топливом. Противник уже знал, что в море не одна наша подлодка, и перестраивал организацию своих перевозок. Морские конвои, как уже было год назад, жались к побережью, старались держаться на мелководье. Маневрируя на подходах к Мемелю и Либаве, Вишневский с 22 июня по 5 июля не обнаружил вообще ни одного судна, которое могло бы стать целью для торпед. И Осипов, прибыв на свою позицию, восемь дней не встречал в море никого. Тревожась уже за Егорова с Моховым, долго не выходивших в эфир, мы объясняли и их молчание тем, что доносить, вероятно, не о чем: нет целей — нет атак... Но обойтись без морских перевозок гитлеровцы не могли, и настойчивый поиск встречи с противником в конце концов приводил к ней.
Боевые успехи Вишневского и Осипова
Днём 5 июля с Щ-320 обнаружили в перископ транспорт, сопровождаемый двумя тральщиками. Он шёл в северном направлении, к прифронтовым базам вдоль Курше-Нерунг — знаменитой Куршской косы, привлекающей в мирное время стольких любителей природы. Малые глубины крайне осложняли маневрирование, и стрелять с такой дистанции, как хотелось бы Вишневскому, оказалось невозможно. Однако выручила точность расчётов, — торпеды настигли цель. После войны установили, что потопленный немецкий транспорт назывался «Анна-Катерина Фритцен». Выходя в атаку, командир отдавал себе отчёт, что без преследования лодки тут не обойдётся. До больших глубин далеко, а базы вражеских катеров рядом. Катера и самолёты действительно появились быстро, и Вишневский решил, что пытаться уйти из этого района, когда противник уже ищет лодку, означало бы помочь ему её найти. Поэтому «Щука» легла на грунт, в отсеках выключили все механизмы. Конечно, катера, прочёсывавшие район атаки, могли обнаружить и неподвижную подлодку. Но глубинные бомбы рвались не очень близко: бомбили наугад. Всего было сброшено около сотни бомб. Лодке пришлось пролежать на грунте почти двое суток, у людей началось кислородное голодание. Но экипаж выдержал, а «Щука» не получила никаких повреждений. Когда, наконец, предоставилась возможность удалиться от берега и всплыть, капитан 3-го ранга донёс короткой радиограммой о своей победе и о том, что продолжает поиск противника в заданном районе.
Командир подводной лодки Щ-406 Евгений Яковлевич Осипов
Днём позже, 6 июля, дождался первой цели для своих торпед и капитан-лейтенант Осипов. В море был обнаружен конвой в составе двух транспортов с сильным охранением. Транспорты имели осадку ниже ватерлинии, значит загружены основательно. Здесь пролегала коммуникация, по которой немцы завозили к себе скандинавскую руду. Можно представить, как переживал молодой командир, начиная первую в жизни самостоятельную атаку. Сближение с целью и выход на боевой куре осложнялись маневрированием сторожевиков охранения. Приходилось сокращать до ничтожных мгновений время, на которое приподнимался перископ, и всё равно подчас казалось, что какой-то сторожевик, заметив его, повернул на лодку. В таких условиях в прошлую кампанию у одного командира атака не доводилась до залпа. Но Осипову его первая атака удалась: в крупнейший из двух транспортов попали обе выпущенные торпеды! Удался и маневр отрыва от противника. Акустик долго слышал шумы винтов сторожевых кораблей, но запеленговать «Щуку» они, очевидно, не смогли. Атака получилась «чистой», — без преследования лодки, без бомбёжки. Обычно подводная лодка не остаётся там, где только что потопила неприятельское судно. Но Осипов, рассудив, что, вероятно, гитлеровцы так и подумают про него и будут ждать новых атак не здесь, решил далеко не уходить. Это позволило через день потопить в том же районе ещё одно транспортное судно. И опять Щ-406 довольно быстро оторвалась от вражеских сторожевиков.
Триумф и трагедия Щ-317
А в штабе всё напряженнее ждали известий от Егорова и Мохова. Щ-317 так и не выходила в эфир. Между тем были все основания полагать, что именно она совершает в юго-западной части Балтики боевые дела, сведения о которых, может быть, не очень точные, уже дошли до нас окольным путём. Капитан 1-го ранга А.Е.Орёл, командовавший раньше 2-й бригадой подлодок, был теперь заместителем начальника разведотдела штаба флота. Он поддерживал с комбригом Стеценко постоянный контакт, и существенные для нас сведения мы получали обычно раньше, чем очередную сводку радиоперехвата. И вот Александр Евстафьевич сообщил: шведское радио передало сенсационную новость, что советская подводная лодка, появившаяся у берегов Германии, потопила два транспорта. Если информация соответствовала действительности, то это могла быть работа только Егорова и Мохова. Долгожданная радиограмма с Щ-317 была принята 10 июля. Командир дивизиона и командир лодки доносили о потоплении уже не двух, а пяти судов противника. А также о том, что лодка, израсходовав торпеды, возвращается в базу. Почему донесение отстало от сообщения шведского радио, понять было нетрудно. Обстановка у берегов Германии могла быть такой, что лишний выход в эфир представлял неоправданный риск. А эта радиограмма с кратким отчётом обо всём, сделанном за три с половиной недели пребывания на позиции, была уже весточкой из открытого моря, с обратного пути. Всегда радостны победные вести с моря. Но той радиограмме все в штабе радовались особенно. Новость быстро распространилась по бригаде. Ночью её несколько раз повторили в наших информационных депешах «лодкам в море». Однако в назначенную ей точку рандеву, с вышедшими навстречу катерами, Щ-317 не пришла. На наши запросы она не отзывалась, в эфир больше не вышла. Словом, исчезла бесследно. Тогда мы полагали, что по всей вероятности лодка подорвалась на минах где-нибудь в устье Финского залива. Но теперь можно утверждать: она вошла в залив и преодолела большую его часть вплоть до подходов к Гогландскому рубежу. Послав донесение о потопленных судах, «Щука» шла на север, а затем на восток ещё пять дней. Что происходило с ней в пути, что задерживало, — неизвестно. Но анализ оперативных документов и карт военно-морских сил Финляндии, ставших доступными после войны, и сопоставление с нашими данными убеждают: именно Щ-317 является той подводной лодкой, которая подорвалась на мине в подводном положении, а затем была потоплена самолётами и катерами 12 июля 1942 года западнее острова Вайндло в центральной части Финского залива. По финским данным большое масляное пятно, образовавшееся на месте гибели лодки, держалось на поверхности около двух месяцев, — до осенних штормов. Взглянув на карту, можно понять, что Е горов и Мохов намеревались обходить Гогланд с юга — по маршруту, считавшемуся наиболее спокойным. Капитан-лейтенант Мохов не смог представить отчётной документации о своих атаках, и мы не узнали об их конкретных обстоятельствах. Известно, что результаты торпедной атаки командир не всегда наблюдает визуально, а косвенные признаки, в том числе и звук взрыва торпеды, способны подвести. Бывало, что судно, которое командир считал потопленным, оказывалось лишь поврежденным или даже оставалось невредимым, и выяснялось это много времени спустя.
Командир подводной лодки Щ-317 Мохов Николай Константинович
Но то, что говорилось в радиограмме с борта Щ-317, полностью подтвердили немецкие трофейные документы. Именно там и тогда (а никакой другой подлодки в том районе не было) потоплены суда противника «Орион», «Арго», «Райн», «Ада Гортон», «Шарлотта Корде». Известен и тоннаж каждого из них. Абсолютная точность краткого радиодонесения с моря прекрасно характеризует и капитана 2-го ранга В. А. Е горова, возглавлявшего этот поход, и молодых командира и комиссара лодки капитан-лейтенанта Н. К. Мохова и старшего политрука Г.Л.Незамая. Никаких предположительных, достоверно не установленных успехов, они к своему счёту не прибавили, донесли о том, что сделано наверняка. Весомым предстаёт последний вклад сорока шести балтийцев с подводной лодки Щ-317 в нашу общую победу над врагом, за который все они посмертно были удостоены боевых наград. Владимира Алексеевича Егорова представляли к званию Героя Советского Союза. Работая над этой книгой, я нашёл подготовленное в августе 1942 года представление. В документе указывалось, что корабли дивизиона В.А.Егорова в 1941–1942 годах потопили 13 транспортов противника. В. А. Е горов лично участвовал во многих походах, проявил мужество и боевое мастерство. Однако награждение по каким-то причинам не состоялось.
Командир 4-го дивизиона проводит тактическое занятие с командирами подводных лодок. Слева направо: Ф.И.Иванцов, А.Г.Андронов, И.М.Вишневский, В.К.Афанасьев, В.А.Егоров, П.А.Морозов. Кронштадт, весна 1942 года
Указом Президента СССР от 23 октября 1991 года за боевые отличия в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов капитан 2-го ранга Егоров Владимир Алексеевич награждён орденом Ленина (посмертно). Так по ходатайству ветеранов-подводников через пятьдесят лет восстановлена справедливая оценка подвига командира «щучьего» дивизиона.
Третья победа Щ-320
Возвращаюсь к боевым походам наших подводных кораблей. Передо мною два малоформатных плаката, которые давно стали музейными экспонатами, а летом 1942 года встречались на Балтике повсюду — на кораблях, батареях, у авиаторов, а у нас на бригаде занимали почётное место на каждой подводной лодке и в кубриках плавбаз. Их экстренно выпустило политуправление флота в честь экипажей двух «Щук», вернувшихся с моря с наиболее значительными боевыми успехами. «Так выполнять боевой приказ!» озаглавлен плакат, посвящённый походу Щ-320.
Плакат, выпущенный в честь побед Щ-320
Крупная надпись оповещает: «Подводная лодка под командованием капитана 3-го ранга Вишневского потопила три транспорта противника водоизмещением 22 тысячи тонн». Цифры (они, конечно, приблизительные, — точного тоннажа потопленных судов мы знать ещё не могли) даны особенно крупно. Рядом — портреты И.М.Вишневского и военкома лодки старшего политрука М. Д. Калашникова. Изображена и сама «Щука», рассекающая волну. Краткий текст знакомит с тем, как была достигнута каждая из трёх её побед. О двух я уже рассказывал. А третья была одержана, когда истёк расчётный срок автономного плавания — 28 суток, и подходили к концу все корабельные запасы. Но у Вишневского ещё оставались две торпеды. Экономя, как только можно, энергетические ресурсы и пресную воду, командир не спешил уходить со своей позиции. На тридцать третий день похода, 16 июля, при крейсировании в районе маяка Акменьрагс (он стоит на мысу немного севернее Либавы) было обнаружено крупное судно в охранении нескольких сторожевых катеров. Шло оно под берегом, по фарватеру, окружённому мелководьем, что весьма осложняло атаку. И всё же Вишневский сумел выпустить торпеды с дистанции всего 10 кабельтовых (менее двух километров), уверенно поразив цель. Удался и отрыв от противника.
Командир подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневский
Когда представилась возможность выяснить, что именно потопила в тот день «Щука» Вишневского, оказалось, что это плавбаза «Мозель» (около восьми с половиной тысяч брутто-регистровых тонн), использовавшаяся для перевозки войск и боевой техники. Это судно в 1941 году подорвалось в том же районе на минах, выставленных нашей подлодкой «Калев». Немцы подняли его с небольшой глубины и вернули в строй. Потопленное вторично, оно выбыло из строя окончательно. Поход Щ-320, закончившийся благополучным форсированием Гогландского рубежа, длился полтора месяца. Командир и экипаж сумели существенно продлить «штатный» срок автономности, несмотря на то, что из-за повреждения двух цистерн был утрачен добавочный запас топлива. Не продержись лодка в море сверх нормативов, не было бы её третьей победы.
Митинг на Щ-320, посвящённый награждению экипажа орденами и медалями. Кронштадт, август 1942 года
Выдающийся по результатам поход был поучителен также упорством командира в поиске противника, искусным маневрированием при атаках на малых глубинах, нешаблонными решениями при отрыве от преследования после атак. Такой поход заслуживал не просто разбора. По поручению командования Иван Макарович Вишневский выступил с докладом о своём плавании и атаках перед командирами и военкомами подлодок второго и третьего эшелонов. Предметный рассказ старейшего командира лодки послужил для них авторитетным свидетельством того, что прорываться в море и топить там фашистов нам под силу. За этот поход капитан 3-го ранга Вишневский был удостоен ордена Красной Звезды. Получил боевые награды и весь личный состав корабля. Военный совет флота представил подводную лодку Щ-320 к ордену Красного Знамени.
Пять побед Осипова
А «Щука» капитан-лейтенанта Осипова, вернувшаяся в Кронштадт через десять дней после лодки Вишневского, достигла ещё большего боевого успеха. На плакате, выпущенном политуправлением, подведён итог её похода: потоплено пять транспортов общим водоизмещением 40 тысяч тонн. Последняя цифра авторами плаката дана округлённо и, скажем прямо, завышена. С плаката смотрят Евгений Яковлевич Осипов с отросшей в море бородкой, военком Василий Степанович Антипин и особо отличившиеся члены экипажа. Среди них акустик Кучеренко, на доклады которого командир полагался при маневрировании под водой, боцман Зименков, управлявший горизонтальными рулями при всех атаках. Такие подводники были достойны того, чтобы вся Балтика знала их в лицо.
Плакат политуправления КБФ в честь побед Щ-406. Кронштадт, лето 1942 года
После того, как Щ-406 потопила два транспорта в начале июля, ей было приказано перейти на другую позицию. Флот получил предписание наркома держать лодки подальше от шведских берегов. Осипов перешёл Аландское море, которое смыкает собственно Балтику с уходящим на север огромным Ботническим заливом. Западный берег Аландского моря шведский, а восточнее начинаются финские острова, потом — шхеры. Здесь пролегла одна из морских дорог, по которым шло снабжение немецким войскам в Финляндии. В этом районе и прибавил Осипов в двадцатых числах июля к двум своим первым победам ещё три. Каждая из них по-своему примечательна, почти каждая приносила какую-то неожиданность. Объектом первой атаки Щ-406 в Аландском море явился очень крупный четырёхмачтовый транспорт. Обнаружили его ночью, когда всплыли для зарядки батареи, но в атаку лодка шла в подводном положении. Для надводного маневрирования лунная ночь была слишком светла. С транспорта, по-видимому, успели заметить лодку, когда она погружалась. Судно резко изменяло курс, и атака едва не сорвалась. Однако командир успел перестроить свои расчёты, и был настолько уверен в них, что решил обойтись одной торпедой. А взрывов последовало два, — это и явилось неожиданностью. Второй взрыв был сильнее первого и отличался по тону звука, — так взрываются боеприпасы. Вспышка огня осветила транспорт, и в это мгновение можно было разглядеть, что середина корпуса вырвана, а обломки мачт отлетают в стороны. Много значило для фронта, когда удавалось пустить на дно такой груз. А для Евгения Яковлевича Осипова, этот день был знаменателен ещё и тем, что исполнялся ровно год его службы на Щ-406, начатой в должности старпома. Следующая атака была, пожалуй, самой рискованной. Два транспорта шли в охранении четырёх быстроходных сторожевых кораблей, а для успеха атаки требовалось стрелять с короткой дистанции. Понадобилось заботиться о том, чтобы не столкнуться с ближайшим сторожевиком, приспосабливаться к его маневрированию. Едва вышли торпеды, лодка ушла на предельную глубину, — в Аландском море её хватало! Слитный гул двух взрывов (попали в цель обе торпеды) донёсся и туда. Но Осипов хотел видеть результаты атаки собственными глазами и улучил по докладам акустика момент, когда положение ищущих лодку сторожевиков позволяло подвсплыть и приподнять перископ. И тут опять неожиданность: там, где затонуло крупное судно, сновали шлюпки, спущенные, очевидно, вторым транспортом. Они явно подбирали из воды людей, во множестве барахтавшихся вокруг. Это означало, что на потопленном транспорте следовала к фронту какая-то воинская часть, либо маршевое пополнение. 27 июля, после потопления ещё одного судна, капитан-лейтенант Осипов донёс, что израсходовал все торпеды. Он не добавил (в таком донесении это было неуместно), что ни одна из выпущенных им торпед не прошла мимо цели. Не часто так бывает при таком количестве атак. Читатель уже знает, что подлодка Осипова благополучно вернулась в Кронштадт. Но благополучно — лишь в конечном счёте. По пути из Аландского моря Осипов должен был при очередном всплытии для зарядки сообщить своё место, чтобы мы могли спланировать выход встречающих катеров и назначить ему рандеву с ними. Но сроки, когда следовало ожидать выхода лодки в эфир, прошли, а от Щ-406 никаких известий не поступало. Вахту на волне «лодки–берег» несли и радисты штаба флота. Но командующий Владимир Филиппович Трибуц, тревожась вместе с нами, сам звонил в штаб бригады: — От Осипова ничего? — и, помолчав, успокаивал себя и нас: С ним ничего не должно случиться. Уверен, ни в какую ловушку он не попадёт! Было понятно, что на уме у командующего трагедия подводной лодки Щ-317, которая всего три недели назад, передав донесение о своих успехах, исчезла бесследно. Трибуц хорошо знал отца Осипова, благоволил к молодому командиру-подводнику, симпатизировал возникавшей морской династии. А с лодкой Осипова произошло, как потом выяснилось, вот что. Когда она всплыла для зарядки батареи, поблизости оказался немецкий эсминец, не услышанный до всплытия акустиком, может быть, из-за шума наката у недалёкой отмели. Эсминец, если он начнёт преследовать лодку, намного опаснее катеров. «Щука» вновь ушла под воду, однако незамеченной не осталась. И первые сброшенные на неё бомбы разорвались угрожающе близко, хотя и не причинили больших повреждений. Осипов расчётливо маневрировал и, казалось, сбил врага со своего следа. Но, всплыв на исходе ночи (наступала крайняя необходимость подзарядить батарею), командир «Щуки» увидел тот же эсминец, стоявший без хода, словно поджидая лодку. Немного дальше он заметил и катера. Преследование «Щуки», снова ушедшей на глубину, возобновилось. Как повелось у подводников, сброшенные врагом глубинные бомбы считали по спичкам: при каждом разрыве вынималась из коробки ещё одна. В тот раз «учётчикам» одного коробка не хватило. И всё же от противника в конце концов оторвались. Только после этого Осипов смог вновь дать о себе знать. Но после того, как «Щуке» была назначена встреча с нашими катерами в ночь на 4 августа, её ещё ждала вражеская засада. Обходя Гогланд самым южным маршрутом, через Нарвский залив, Щ-406 уже преодолела последние линии заграждений. Т ам, откуда должны были появиться встречающие катера, только несколько раньше, чем ожидал Осипов, проглянул в темноте тихой ночи неяркий огонь. С лодки, находившейся в позиционном положении, дали опознавательный сигнал, ответа на который почему-то не последовало. Осторожно сближаясь, командир стал различать смутный силуэт катера, а немного в стороне — другого, которому был также передан опознавательный сигнал. Сомнений в том, что это свои, ещё не возникло. Но ответа опять не было. Почувствовав неладное, Осипов начал разворачивать лодку, и в этот момент, как он рассказывал, скорее угадал, чем разглядел, очертания корабля, похожего на немецкий сторожевик. В ту же минуту тот дал ход, устремляясь на лодку. Последовало срочное погружение с покладкой на грунт. Глубина в этом месте составляла всего 19 метров, и спустя несколько минут, при начавшейся уже бомбёжке, командир решил, пока лодка практически невредима, уходить в северном направлении на большие глубины. За обстановкой на Гогландских плёсах постоянно следили наши дозоры, особенно когда ожидалось возвращение подводных лодок. А тогда, помимо лодки Осипова, была на подходе ещё и Щ-303 капитана 3-го ранга И.В.Травкина. Донесения с Лавенсари о том, что в северной части Нарвского залива, за Большим Тютерсом, что-то происходит, поступили не только на КП нашей бригады, но и на флагманский командный пункт флота. Командующий тотчас же приказал флотским ВВС нанести удар по вражеским противолодочным кораблям на возможных маршрутах возвращения подлодок. После того, как встречу Щ-406 с катерами сумел упредить противник, для повторной встречи лодки 5 августа с Лавенсари выходил целый отряд кораблей в составе трёх базовых тральщиков, четырёх катерных тральщиков и пяти катеров-охотников. Вот какие события предшествовали возвращению капитан-лейтенанта Осипова из первого самостоятельного боевого похода, длившегося ровно полтора месяца от выхода из островной бухты Норе-Капелахт до прихода туда же.
Первый боевой поход Щ-303
Вслед за тем была встречена и возвращавшаяся из похода Щ-303, а 6 августа обе «Щуки» отконвоированы в Кронштадт. Щ-303 считалась в бригаде «старушкой», будучи одной из самых первых лодок советской постройки. Однако после капитального ремонта, из-за которого лодка не участвовала в кампании 1941 года, она мало в чём уступала «Щукам» более молодым. Первым боевым явился этот поход и для командира Щ-303 Ивана Васильевича Травкина, с которым счёл нужным пойти в море командир дивизиона Г.А.Гольдберг. Молодой по стажу командования лодкой, да и по возрасту, Травкин являлся старожилом корабля: вся его служба после выпуска из училища шесть лет назад проходила на этой «Щуке». Сперва штурманом, затем старпомом. Это был хороший моряк и своеобразный, самобытный человек, простоватый по виду и манере держаться, однако мысливший самостоятельно и смело. Щ-303 посылалась на позицию, недалёкую от устья Финского залива и в то же время от устья Ботнического, в район островного маяка Утэ, к которому выходили суда, следовавшие в порты Финляндии с запада. Трижды лодка выходила в торпедные атаки, две из которых закончились потоплением вражеских транспортов. Одна атака к боевому успеху не привела, и, судя по всем её обстоятельствам, потому, что Травкин пожалел боезапас на двухторпедный залп, понадеялся, что обойдётся одной торпедой. Тактичный комдив Гольдберг не вмешался в действия молодого командира, и, может быть, дал ему этим памятный урок. Свою ошибку Травкин понял.
Командир подводной лодки Щ-303 Иван Васильевич Травкин
Щ-303 не избежала ударов противника, неоднократно попадала под бомбёжки с самолётов и катеров. Дважды выходило из строя рулевое управление, были и другие повреждения. При одном из срочных погружений лодка сильно ударилась носом о подводную скалу. Карта показывала там глубину 50 метров, а до скалы от поверхности было вдвое меньше Оказался свёрнутым набок форштевень лёгкого корпуса, смяты волнорезы торпедных аппаратов. Экипаж не успел ещё полностью обследовать корабль после этого происшествия, как был обнаружен очередной конвой противника, и Т равкин начал атаку. В последний момент, однако, обнаружилось, что передние крышки торпедных аппаратов открыть нельзя. После этого лодка получила приказание возвращаться в базу.
