Глава 10. ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ АТОМОХОД В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ
Изящной походкой подводная лодка Ложится из базы на курс в океан: Любимые ждите, чуть-чуть потерпите, Поверьте, живыми воротимся к вам.
Весна 1965 года. Москва. Главный штаб Военно-морского флота СССР. В кабинете главкома ВМФ находятся заместитель командующего Северным флотом контр-адмирал и начальник штаба одной из дивизий атомных лодок в Западной Лице, капитан 1-го ранга Михайловский А.П.
Оба – прославленные моряки-подводники, прибыли к Главкому после торжественного приёма в Кремле по случаю их награждения Золотыми медалями Героев Советского Союза. Расспросив присутствующих об их впечатлениях, Сергей Георгиевич, обращаясь к Петелину и Михайловскому, сказал следующее: "Мне, уважаемые подводники, нет надобности объяснять Вам о том, какая сегодня политическая обстановка в мире. Создаваемый нашим государством атомный флот не уступает Американскому. Наши атомные лодки сегодня успешно выполняют задачи в различных точках Мирового океана. И выполняют их успешно. Сужу по вашим Золотым Звёздам Героев, которые вы недавно получили. К сожалению, нашим атомным флотом пока недостаточно освоена боевая служба в Средиземном море. На сегодня ещё ни одна из наших лодок там не была. Господствует 6-й флот США, английские атомные субмарины. Принято решение Военно-морскому флоту Советского Союза в противовес флоту НАТО создать в Средиземном море постоянно действующую группировку сил боевой службы. Нет возражений?" Петелин и Михайловский промолчали, только кивнув в знак согласия головой. Они понимали, что решение уже окончательно принято и Главком спрашивая об их согласии, делает это из уважения к ним. "Ну, вот и хорошо. Считаю, что командующему Северного флота необходимо в пределах июня-сентября месяца следующего года направить в Средиземное море на одну из атомных подводных лодок. Товарищ Петелин, какие будут ваши предложения?" Поднявшись, Александр Иванович доложил Главкому, что сегодня выполнить приказ Главкома Советского правительства, убыть на боевую службу в Средиземное море готова каждая из атомных лодок, находившихся в составе Северного флота.
. Поблагодарив Петелина, Горшков сообщил, что на днях у него состоялся разговор с наукой, в лице академиков Александрова и Лейпунского. "Так вот, они рекомендовали для похода в Средиземное море атомную подводную лодку К-27 с ядерным реактором на жидкометаллическом теплоносителе. Этот корабль, как вы знаете, совершил поход без всплытия на поверхность в Южную Атлантику. И по их отзывам, сам корабль и экипаж, которым командовал Гуляев Иван Иванович, отлично себя зарекомендовали. В настоящее время, как мне известно, лодка находится в Северодвинске, её обслуживает второй экипаж, да и командир сменился. Опыта океанского плавания этот экипаж и сам командир не имеет. На это следует обратить особое внимание командированию бригады. Подготовку к выходу в поход К-27 в Средиземное море поручено 11 дивизии. А вот старшим в походе назначить капитана 1-го ранга Михайловского Аркадия Петровича", –повернувшись к нему, сказал Главком. "А вам, Александр Иванович, после прибытия к месту службы, передать мои указания командующему Северным флотом Лобову. Подготовьте все документы по этому делу. Вопросы есть? Нет? Вы свободны, товарищи подводники. Успехов вам." Поблагодарив Главкома, адмирал Петелин и капитан 1-го ранга Михайловский покинули кабинет. Так был решён вопрос о направлении впервые в Средиземное море атомной подводной лодки Военно-морского флота Советского Союза. И чести этой удостоилась опытовая уникальная атомная подводная лодка Северного флота К-27 под командованием капитана 2-го ранга Леонова Павла Фёдоровича. Этот второй поход К-27, который проложил путь остальным атомным субмаринам СССР в указанный район, поставил точку на монопольном господстве 6-го флота США и атомных лодок НАТО в Средиземном море. Закончена тяжёлая подготовка к походу, учения и учёба, выходы в море для сдачи задач и проверки работы узлов и механизмов корабля.
Наступило 16 июля 1965 года. В 19.00. начальник штаба флота Георгий Михайлович Егоров дал окончательный инструктаж, и атомная лодка К-27 без шума и проводов отошла от пирса в Западной Лице, взяла курс на свой длительный 60-суточный поход. Знал ли командир и экипаж, что второй поход АПЛ К-27 должна пройти, когда ядерное горючее было на исходе? Не знаю. Об этом нигде и никто не говорил. Но об этом в одном из своих писем пишет контр-адмирал Наумов В.В. «Были недостатки у экипажа К-27 при подготовке его ко второму походу. Экипаж Леонова варился в собственном соку, так как бригада дизельных лодок в Гремихе была не в состоянии полноценно осуществить контроль за подготовкой экипажа и состоянием корабля в целом, я уже не говорю об ядерных установках. Именно отсутствие компетентных, грамотных начальников на К-27 объясняет факт выхода на боевую службу в Средиземное море в 1965 году, когда было на исходе реакторное топливо. На 1-й флотилии электромеханическая служба такого не допускала.» Корабль вывели в море: Михайловский А.П. – старший похода, капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, Леонов П.Ф. – капитан 2-го ранга, командир; Умрихин Г.М. – капитан 3-го ранга, старпом; Фытов Г.А. – капитан-лейтенант, помощник командира корабля; Анисов В.В. – капитан 3-го ранга, замполит; Иванов А.А. – капитан 3-го ранга, командир БЧ-5; Гужеленко А.И. – командир БЧ-4 РТС; Придатко В.И., Нечипуренко И. – командиры дивизионов; Милованов В.Н. – командир БЧ-1. Первый день АПЛ шла на глубине 60 метров. Периодически всплывала и выходила на связь. В отсеках корабля среди офицеров и матросов витало эмоционально приподнятое настроение. Ведь для многих из них длительный поход – это штука неизведанная. Первый в их службе. Но потихоньку жизнь на корабле вошла в привычное русло. Вахта, отдых, занятия, просмотр взятых на борт кинофильмов. Техника атомной лодки работала без замечаний, не считая мелких поломок. Конечно, привести полностью в данном рассказе описание жизни экипажа во время похода в Средиземное море просто невозможно. Но из воспоминаний участников читатель поймёт, что пришлось испытать морякам-подводникам. Это и боевые тревоги, это сутки, когда морякам приходилось спать по 2 часа, это и три серьёзных пожара, которые случились во время автономного похода. Это и серьёзная поломка в реакторном отсеке парогенератора, которая могла привести к плачевным последствиям. Хочу привести записи с дневника адмирала Аркадия Петровича Михайловского, Героя Советского Союза, который тогда на борту АПЛ был за старшего. Записи, которые он вёл в походе, были им опубликованы в книге .
«Через неделю после выхода возникла первая неисправность: поломался золотник – переключатель кормовых горизонтальных рулей. Но это невеликая беда. Перешли на резервное управление от судовой системы гидравлики, стали менять золотник. Работа муторная, но справились довольно уверенно. Я лежал на узком диванчике своей каюты и читал. Мерно жужжал вентилятор системы кондиционирования воздуха. В отсеке тихо, спокойно. Вдруг слышу странное шипение и бульканье. Такое впечатление, как будто где-то в отсеке открыли забортный клапан, и вода сильной струёй бьёт в палубу. Слышу несколько возбуждённых голосов за переборкой и беготню. Встаю с диванчика, включаю верхний свет и вдруг вижу, что через все щели в двери и переборке в каюту лезет густой белый дым. Бросаюсь к двери, распахиваю её, и тут же отскакиваю назад. В глаза мне бьёт яркое белое пламя. Весь отсек заполнен пламенем! Инстинктивно захлопываю дверь, но каюта уже заполнилась дымом. Режет в груди, дышать всё труднее. Понимаю, что в отсеке пожар. «Стоп! – сам себе думаю. – Не хватало ещё сгореть в собственной каюте!» И снова распахиваю дверь и выскакиваю в отсек. Всё, мною только что описанное, занимает считанные доли секунды. В этот же момент струя пены ВПЛ-52 хлещет меня по ногам и мимо меня, по косяку горящей уже двери моей каюты. Огонь быстро захлёбывается. С трудом различаю в дыму ещё два-три уже угасающих очага пожара вдоль коридора отсека. Откуда-то из дыма вдруг появляется рука и суёт мне в физиономию изолирующий противогаз. Огонь сбили быстро, но в отсеке много дыма, ничего не видно. Надо немедленно выяснить причину пожара, осмотреть трюмы, закоулки, каюты. Не завалился ли кто-нибудь без противогаза и не задохнулся ли в дыму.
Постепенно обстановка проясняется. Пожар возник от самовозгорания регенеративной пластины, которую старшина отсека, главный старшина Гунченко в нарушение всех инструкций решил использовать для помывки палубы, извлёк из гермоупаковки и случайно коснулся ею промасленной ветоши. Всё это безобразие совершилось в коридоре отсека, в 30 сантиметрах от двери моей каюты. Регенеративное вещество в контакте с промасленной ветошью горит лучше любого бензина. Естественно, что немедленно вспыхнула краска на переборке и деревянная облицовка двери моей каюты. Хутченко попытался было затоптать огонь ногами, но только разбил пластину на мелкие кусочки и создал ещё три-четыре небольших очага огня вдоль отсечного коридора. Подоспевшие командир БЧ-5 инженер-капитан 3-го ранга А.Иванов и командир отсека инженер-лейтенант В.Резник включили систему пожаротушения ВПЛ-52 и сбили пламя. Конечно, пожар под водой – вещь неприятная. Но это можно отнести к лёгким происшествиям, не связанным с техническим состоянием корабля. Ещё через две недели начали подтекать сальники забортной арматуры. То есть в прочный корпус стала поступать морская вода. Но и это для подводников дело привычное, хотя хлопотное. Так сказать, рабочие неприятности. И всё-таки таких «мелких» неприятностей на лодке хватало. 19 августа 1965 года. После ужина мы с командиром, сидя у него в каюте, мирно перекидывались костяшками, играя в кошу, как вдруг спокойную тишину отсека прорезали отрывистые звонки аварийной тревоги: «Пожар в седьмом отсеке! Горит станция правого гребного электродвигателя!»
Разумеется, мы тут же пулей выскочили в центральный пост. Обычные команды, доклады, первичные мероприятия по борьбе с пожаром. Видим, как разряжаются баллоны системы пожаротушения. Поступают доклады: «Пламя сбито!» «Задымлённость небольшая». «Пожар потушен. Пострадавших нет». Командир тигром ходит по центральному посту. Вижу, как ему хочется разразиться тирадой отборнейших военно-морских «терминов». Однако при мне не решается. Убежал в седьмой отсек командир БЧ-5 – разбираться. Через пяток минут из седьмого последовал его доклад о том, что повреждения на станции правого гребного небольшие. Два сгоревших контакта могут быть восстановлены за 3–4 часа. Три длинных звонка и команда «Отбой аварийной тревоги!» снимают всеобщее напряжение. Через полчаса командир БЧ-5 с понурой головой уже докладывает о причинах и последствиях пожара. Главная причина – плохая выучка, разгильдяйство и растерянность электриков, стоявщих на станциях управления гребными электродвигателями. У Гуляева такого быть просто не могло. Экипаж был отработан во всех отношениях безупречно.» Здесь мне придётся прервать записи уважаемого адмирала и обратиться к письму другого адмирала, командира подводного ракетного крейсера, бывшего штурмана АПЛ К-27 Владлена Васильевича Наумова. Вот что он написал в одном из писем автору по этому поводу: «У Гуляева И.И. такого быть просто не могло. Экипаж был отработан во всех отношениях безупречно.» С чего он это взял? Мне говорили ещё в 1964 году, что офицеры 1-го экипажа корифеи в своей специальности, но слабы в общей подготовке. Приведу примеры…
. Заступил дублёром дежурного по кораблю. Дежурным был командир 2-го дивизиона 1-го экипажа Зубков Валентин. Я попросил показать мне корабль, начиная с 1-го отсека (а он был почти как на 641 пр.). Задал ему 5–6 вопросов по содержанию матчасти в неходовом состоянии с формулировкой: «А разве у вас…?» Зубков рассердился, бросил меня и стал разбираться с допущенным лицами дежурно-вахтенной службы бардаком. Помню ещё, как участники первого похода с живостью рассказывали, как здорово мыть палубу регенерацией и как она интересно хлопает, шипит и вспыхивает (масляных тряпок тогда не полагалось). И, наконец, ремонтная работа в 1-ом контуре, которая выполнялась под руководством А.В.Шпакова в Атлантике. По моему глубокому убеждению, она была вызвана не необходимостью, а желанием руководителей похода и науки показать возможности сложных ремонтных работ на ядерной установке даже в условиях похода. О здоровье подводников никто не думал.» Оставляю всё это без комментариев, продолжим читать далее записи А.П.Михайловского. «... А вот уже пошли более серьёзные и специфические для этого корабля неприятности. Сегодня утром подскочила газовая и аэрозольная активность в реакторном и смежных отсеках. Концентрация радиоактивных газов в воздухе в реакторном отсеке в пять раз превышает предельно допустимый уровень. Это не очень опасно, но вывести людей, запретить сообщение с кормовыми отсеками (проход через реакторный отсек) всё же пришлось. Самое неприятное это то, что причина появления активности не найдена и не устранена. Хорошо, если это случайный выброс газов в результате нарушения вакуумирования рабочих помещений реакторного отсека. Если причиной является неплотность контура сплава – это гораздо хуже. Борьбу с активностью вели общим вакуумированием реакторного отсека с периодическим добавлением туда чистого воздуха из баллонов высокого давления.
Олег Васильевич Порывко работал в отделе наземной аппаратуры ВНИИ телевидения (ФГУП «Научно-исследовательский институт телевидения»). - Созданию и эксплуатации ТВ аппаратуры метео ИСЗ посвятили свою жизнь сотни инженеров и рабочих нашего института. На перечисление их имен и объёма работ каждого не хватило бы всех страниц газеты «Нью-Йорк-Таймс». Поэтому назову лишь основных разработчиков: ведущий отдел – В. А. Гроховский, Е. П. Павлов, А. М. Гаврилов, Д. И. Семенов; отдел питания – Ш. Х. Кутуев, Г. П. Григорьева, Г. В. Цаплин; отдел автоматики – В. И. Мигачёв, Н. Г. Меньшова, В. Н. Смирнов; отдел синхронизирующих устройств – М. Г. Гарб, В. И. Щитников, Б. И. Лыткин, В. Г. Блинова; отдел оптических устройств – Я. А. Удалова, И. Ф. Елистратов, О. П. Беккер, В. Д. Смирнов, В. И. Веженков; конструкторский отдел – М. Г. Фрост, Я. Э. Фурманский, И. В. Каразин, М. И. Меерович, П. И. Галищев; отдел наземной аппаратуры – В. Б. Иванов, Н. М. Варшавский. В последнем отделе созданы наземные ФРУ (В. Т. Есин, О. В. Порывко) и бортовые магнитофоны (К. Р. Тасев, В. И. Лопатнёв).
Наземный комплекс Центральной технической аппаратной космической системы «Арктур»
В успехах отечественной космической программы есть и его вклад. Он соавтор изобретения "Генератора пилообразного тока электромагнитной развертки" 23.05.1988 г. автор(ы): Ивлев Вячеслав Леонидович, Порывко Олег Васильевич, Шишков Геннадий Николаевич.
Скоркин Олег Алексеевич
О.А.Скоркин - кандидат технических наук, художник, старший научный сотрудник Института философии РАН. Художественный мир Олега Скоркина. - Личность. Культура. Общество. - 2008. - Т. 10, вып. - С.258-264. - (Искусство и жизнь).
Я учился в ТНВМУ, Тбилиси. Скоркин Олег Алексеевич
Сознаюсь, долго я созревал, прежде чем погрузиться в описание своего нахимовского тинэйджерства. Одно дело вспоминать, само воспоминание непроизвольно, спонтанно, независимо от того, чем ты занимаешься и где находишься или чем вызвано появление образов из далекого детства, другое дело – поделиться мнением с человеком, которого не видишь и не слышишь, не знаешь даже, знаком с ним или нет. Мнение, очевидно, будет разниться и, возможно, кого-то что-то и возмутит, но, упаси боже, чтобы мне хотелось кого-нибудь обидеть. Это, скорее всего, феноменологический взгляд с усилиями избежать субъективизма, и есть подозрение, что оно совпадает в общей панораме с мнением многих моих сверстников. Нахимовец теперешний и нахимовец конца сороковых – начала пятидесятых лет прошлого столетия вряд ли подружились бы, они из разных миров, они по-разному думают, по-разному чувствуют и по-разному хотят. Мне и пяти не было, когда оказался в оккупации в Ворошиловграде, это восточная Украина, в течение года с хвостиком. Не только видел фашистов, но и помню боль от трехгранной плетки. Помню налет около двух сотен самолетов и бомбежку города. Мессершмитты, юнкерсы и хенкели тогда различал по звуку, а падающую бомбу ни с чем не спутаешь. За минуты несколько окрестных домов превратились в руины, а у сохранившихся, в том числе в нашем двухэтажном, повылетали стекла. Мы с матерью жались под кроватью, а дворовая собака Дэзик лихорадочно жрала наш скудный обед. Насколько чревато было тогда оказаться без оконных стекол, мне было не понять, а день оказаться не поевшим – это было серьезно. И собаку, которую через несколько дней кто-то изловил и пустил на питание, было уже не жалко. Относительно освобождения города советскими войсками отложилось в памяти отделенная голова полицая, которую обгладывали остервенелые собаки, и прилюдное вешание на главной площади предателя.
В 1944-1945 годах насмотрелся пухнувших от голода людей и на многое другое, недоступное пониманию современных малолетков. Игрушками моих сверстников были хозяйственная мелочь, потерявшие кондицию инструменты, патроны (предпочтительней с трассирующими пулями), гранаты-лимонки. Для некоторых такие игрушки оказались чреватыми. Стреляли из рогаток воробьев, играли «в ножичка», «монету об стенку» и другое, самое примитивное. В войну не играли. Четыре года после войны. По представлению школы военкомат рекомендовал меня и Женьку Деревенко, двух десятилетних пацанов из далекого Ворошиловграда, в еще более далекий Тбилиси в Нахимовское училище. Престижно? Конечно. Не какое-то Суворовское, их тогда было около 20, а нахимовских было всего три на весь Союз. Но у десятилетних пацанов, все приключения которых составляла езда «на бампере» трамвая, были свои соображения. Доминантой было великое путешествие и великое приключение. Добирались мы трое суток поездом, сопровождал нас какой-то мужик из военкомата (отцы наши, как тогда говорили, «сложили головы за Родину, за Сталина», а матери не могли), мы для него вряд ли были обузой, он всю дорогу «бухал», обретя в вагоне вполне комфортную для себя компанию. Большую часть пути мы провели на крыше вагона, пропитавшись насквозь паровозной гарью, зато избежав вагонной вонищи. По прибытии нас отмыли, наголо постригли, одели в чистую робу и яловые ботинки, сверху бескозырка, но без ленточки, – и таких человек триста. Эту неорганизованную массу надо было хоть как-то сорганизовать и отобрать из нее около сотни. Часть пацанов отвалилась в результате училищной медкомиссии. Остальных ждали экзамены по математике и русскому языку. По математике мы с Женькой очень старались – стыдно ведь оказаться туповатым. А ко времени диктанта по русскому языку твердо решили вернуться домой, завалив этот экзамен. Интеллигентневшему Женьке (мать его библиотекарем работала, книжек он перечитал немерено) это удалось, а я, по-видимому, не сумел придумать достаточного количества «умных» ошибок и заробел очень уродовать родной язык. Женька уехал, а я свою первую «питонскую» ночь провел в слезах. И вот начало «питонской» жизни.
Слева направо, нижний ряд – Киричек, Куклев, старшина Сидоренко И.П., Жиленко, офицер-воспитатель взвода Ченчик Николай Филиппович, командир роты Родин Владимир И., Скоркин, Плеханов, Скорый, старшина Бойко Николай Прокофьевич, средний ряд – Качалов, Петров, Белкин, Недиков, Цуринов, Пятницкий, Николаев, Обухов, Селифонов, Парахин, Суров, верхний ряд – Каплан, Дуванов, Маркаров, Смирнов, Коренев, Романенков, Кофанов, Завадский, Есипенко, Буртов, Павленко, Ашчьян. Первый взвод 1949 года, пятый класс – 30 человек, Баринов на фото не попал, наверное болел. Десять из них до выпускного класса не добрались. Пятницкий и Маркаров в течение года выпали, Жиленко, Обухов, Недиков, Коренев, Цуринов – года через два-три. А вот Олег Петров, Женя Николаев и Вадим Павленко выпали перед выпускным классом. Петров публично на уроке оскорбил преподавателя, назвав его подлецом. Что произошло, почему его так понесло, было непонятно и неожиданно. Незлобивый, контактный, улыбчивый Мандрик – и нате вот. Его отчисление выглядело буднично обоснованным. А вот Женя Николаев и Вадим Павленко, похоже, слиняли по своей инициативе. Из соседнего класса Ленька Соколов из-за зрения (тогда это было так) оказался непригодным для поступления в Ленинградскую медицинскую академию, куда он мечтал попасть, и стал студентом-медиком. Из выбывших мало кто проявлялся. Они вроде как вычеркнули прошлое, начали новую жизнь, определенно без погон, вооружившись знанием того, как этого избежать. В течение двух лет после нахимовского, учась в Дзержинке, эпизодически виделся с Леней и Женей, инициатива встреч была моя, а у них все более расширялся круг других интересов, и со временем общение сошло на нет. Мне кажется, что вдруг, ненароком найди я Валю Коренева или Олега Петрова, с которыми был дружен (а мне очень хотелось бы проникнуться тем, как у них прошли последние полвека), они вряд ли разделили бы мой энтузиазм. Ну встретились бы, выпили бы, обменялись бы координатами, а дальше, не дай бог, кого-нибудь потянуло бы расхвастаться, и радость встречи оставила не лучший осадок. Так что не об этих ребятах речь.
Вот те, что составили выпуск 1955 года. Слева направо, нижний ряд – Плеханов Валерий Анатольевич, Ашчьян Лев Самуэлович, Романенков Анатолий Васильевич, Скорый Владимир Николаевич, Суров Владимир Дмитриевич, Белкин Геннадий Викторович, Качалов Василий Иванович, средний ряд – Скоркин Олег Алексеевич, Селифонов Юрий Сергеевич, Смирнов Олег Александрович, преподаватель математики Мартиросян Левон Николаевич, офицер-воспитатель Перейма Михаил Федотович, Киричек Карл Харитонович, Буртов Юрий Зиновьевич, Завадский Анатолий Петрович, верхний ряд – Дуванов Виталий Петрович, Баринов, Чередниченко, Кофанов Анатолий Иванович, Куклев Владимир Федорович, Есипенко Николай Алексеевич, Парахин Сергей Иванович. В последний год добавился Володя Чередниченко из предыдущего выпуска, юноша энергичный, умеющий отстаивать свою позицию, спустя время узрел настоящего полковника без всякой иронии. Перед выпускными экзаменами после медкомиссии нас привели к присяге. Вообще-то это свинство приводить к присяге шестнадцатилетних (мне и еще нескольким семнадцати не было), но тогда мы об этом не думали. Шестеро медкомиссию не удовлетворили. Двоих (меня и Вовку Куклева) через два года обучения выгнали из «системы», как тогда величали совокупность всех высших военно-морских училищ. В итоге морскими офицерами оказалось меньше трети первоначального набора. Улов, скажем, невелик. Растить янычаров или команду гитлерюгенд не предполагалось. Другая команда воспитателей и учителей потребовалась бы. Да и расходы, похоже, были бы существеннее. В выпускном классе, когда проходили Маяковского, наткнувшись на фразу «я видел места, где инжир с айвой росли без труда у рта моего», невольно подумал «шестой год в Тбилиси, и ни инжира, ни айвы не пробовал». В выпускном классе задали нам написать сочинение на тему «Как я решил стать морским офицером», потом преподаватель вроде и забыл об этом, наверное, передумал, а никто, естественно, не напоминал. Однако были исполнительные придурки, вроде меня, которые старательно осмысливали эту неблагодарную тему. Как и что десятилетний пацан мог решить? И каков путь сызмальства в морские офицеры, надо было бы осмыслить нашу «питонию» – к чему она ближе, к Царскосельскому лицею или к пенитенциарному учреждению? К бурсе или к специализированному детскому дому? И что, на этом этапе жизни был какой-то выбор? Никаких дополнительных преимуществ или льгот, кроме первого шага, выбора и внеконкурсного поступления в высшее военно-морское училище, Нахимовское училище ничего не давало. Получалось так, что погибшие отцы оплатили нам эту со всех сторон огороженную, но и неголодную жизнь.
Каждое занятие начиналось со строгого контроля выполнения домашних заданий! Фото предоставлено Ириной Валентиновной Мартыновой из Ульяновска, дочерью офицера Валентина Петровича Николаенко.
Четверо в нашем взводе, в других тоже по 3-5 человек, жили в Тбилиси и по субботам и воскресеньям были дома, так что «питонами» они были только по будням, а это уже другая жизнь. Первый свой год мы дичились друг друга, и не скоро осознали индивидуальность другого человека. Но общая пища, общие дортуары для сна на сотню человек, утренние физзарядки и вечерние строем прогулки с пением делали свое соорганизующее дело, выделяя при этом соседа по столу, по двухъярусной койке, по парте, по строю. Выраженных лидеров у нас не было. Питонская среда интернациональна. Украинец, еврей, грузин, армянин – не имело значения. Говорили и думали по-русски. Внешние контакты слабые. Вот и получалось, коль нахимовец, значит русский. И дразнилки, и клички национальной окраски не имели. Клички были в ходу и достаточно обидные, в этом отношении 10-13-летние мальчишки жестоки – «сало», «ишак», «гнус», «баран», «горилла», «жидовка Сура», «вице-сопля». С возрастом, как обычно, клички или пропадают за малоупотребительностью, либо модифицируются. «Сало» через «саламандру» превращается в «Мандрика», «горилла» становится «Гарриком». Пожалуй, выражения большей неприязни, чем клички ничего не было. Драк практически не было. Да и угроза, что узнает офицер-воспитатель или старшина, была очень серьезной. Это не мешало устраивать «темные», как самую крайнюю меру бойкотирования действий персоны, идущей супротив коллектива. Хотя был и такой оксюморон. С Валей Кореневым мы дружили, тепло общались и регулярно почти каждую неделю дрались на заднем дворе. Собиралась команда арбитров и зрителей, и у нас была организованная потасовка. По меркам сегодняшнего дня, баловство – лежачего не бьют, ногами бить нельзя, до первой крови и другие ограничения. То он побеждал, то я. Но у нас даже чувства соперничества не было, просто молодым щенкам требовалась разрядка. Оно и понятно.
Развод суточного наряда лагеря.
Подъем, туалет, физзарядка, умывание, завтрак, уроки, между которыми в определенное время обед, часа три времени по своему разумению, ужин, три часа самоподготовки, вечерний чай, вечерняя прогулка строем по улице Камо, вечерняя поверка, умывание, отбой. Все регламентировано, и так изо дня в день. Что такое время по своему усмотрению? Текущая жизнь для мальцов 10-12-ти лет достаточно уныла. Пространство класса расширяется до асфальтированного плаца, на котором развлекались «Пирсом» и «Отмерным» (по моему, ленинградские мальчишки эти игры ввели в нашу повседневность первых двух лет). В «Пирсе» играют две команды с равным числом игроков. Два дерева метра три от стенки – свои пирсы, которых касаются игроки соответствующей команды. Цель - коснуться чужого пирса. Кто позже покидает свой пирс, может заставить стоять на месте касания чужого игрока или, напротив, предоставить возможность перемещаться своему, ранее застывшему. В «Отмерном» играет группа с одним отмеряющим позицию от первоначальной планки, используемой обычно для прыжков в длину. Отмеряющий становится спиной к остальным, согнувшись в поясе, но на прямых ногах. Каждый из очереди прыгает через него, оттолкнувшись от планки и помогая руками, используя спину отмеряющего, как опору. Заступил планку или завалил отмеряющего, сам становишься отмерным с первоначальной позиции. Отмерной при этом перемещается по песочной яме для прыжков в длину, не на асфальте же прыгать. Если еще в это же время играют в «Ловитки» с использованием пятиметровой металлической трапеции с лестницей и двумя вертикальными бусами, то в целом получается, что носится по плацу человек сорок. Почему я вспомнил эти забавы, других-то не было.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
