3 января 2021 года Игоря Александровича проводили в последний путь на Большеохтинском кладбище. Выражаем родным и близким, всем друзьям и товарищам глубокие соболезнования. Память о замечательном друге и товарище Игоре Александровиче Матвееве навсегда останется в наших сердцах.
Матвеев Игорь Александрович (15.06.1928-29.12.2020)
У капитана 1 ранга Матвеева Игоря Александровича интересный служебный и жизненный путь. Начав службу в Военно-морском флоте на Соловецких островах во время войны в знаменитой в последующем школе юнг, он прошёл затем через обучение в Ленинградском военно-морском подготовительном училище и в Высшем военно-морском училище имени М.В.Фрунзе.
Став морским офицером, он служил на новейших эскадренных миноносцах и осваивал впервые внедряемое на кораблях ракетное оружие. Приобретя опыт плавания, управления боевой техникой и обслуживающим личным составом, он поступил в Военно-Морскую академию, которую закончил с отличием. После академии Игоря Александровича направляют в НИИ ВМФ для работы по космической тематике. Здесь в полной мере проявились его способности инженера-учёного высшей квалификации. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию и стал начальником комплексного отдела 3-го управления в/ч 31303. Он занимался координацией работ по созданию комплекса морской космической разведки и целеуказания (МКРЦ). За создание и внедрение этого комплекса на атомных ракетных подводных лодках И.А.Матвееву было присвоено звание лауреата Государственной премии.
Находясь в пенсионном возрасте, Игорь Александрович продолжал активно трудиться на ниве общественной жизни. Он являлся первым заместителем председателя Совета ветеранов – выпускников военно-морских подготовительных училищ. Эта авторитетная организация ведёт большую и полезную работу. В своих воспоминаниях Игорь Матвеев интересно и кратко изложил узловые периоды своей службы и жизни.
Игорь МатвеевОт Соловков до космоса (из Сборника воспоминаний выпускников ЛВМПУ, книга 1)
Из юнг в подготы
Прежде чем рассказывать о поступлении первых соловецких юнг в Ленинградское военно-морское подготовительное училище, полезно ознакомить читателей, как появились соловецкие юнги.
В начале Великой Отечественной войны Народный Комиссар ВМФ СССР адмирал Н.Г.Кузнецов как никто другой понимал складывающуюся неблагоприятную обстановку с кадровым пополнением Военно-морского флота в связи с огромными людскими потерями в армии в начале войны. На флотах ощущалась нехватка рядового состава, которая объяснялись не только потерями в боевых действиях, но и тем, что из общего числа призывников флоту выделялась лишь незначительная часть.
Учитывая складывающуюся обстановку и заглядывая в будущее, Николай Герасимович Кузнецов издал приказ № 106 от 25 мая 1942 года, которым предписывалось в целях создания кадров будущих специалистов высокой квалификации, требующих длительного обучения для использования на кораблях ВМФ:
1. К 1 августа 1942 года сформировать при Учебном отряде Северного флота школу юнг ВМФ со штатной численностью переменного состава 1500 человек с дислокацией на Соловецких островах.
2. Школу юнг ВМФ укомплектовать комсомольцами 15-16 лет, имеющими образование 6-7 классов, исключительно добровольцами, через комсомольские организации в районах по согласованию с ЦК ВЛКСМ.
Осенью 1942 года в Соловецкой школе юнг ВМФ начались занятия. Я поступил в школу юнг в сентябре 1943 года из Вологодской области, куда мы (мама, я и сестра) были эвакуированы из Ленинграда в 1941 году. Поступал вместе с одним эвакуированным ленинградцем, Морозовым Николаем, после окончания 7-го класса. Поскольку мы жили в сельской местности, где была только неполная средняя школа, дальнейшая учёба могла быть продолжена только в Вологде, что для меня и Николая было невозможно. А тут как раз объявили о комсомольском наборе в школу юнг.
Сначала нас привезли в Архангельск, где мы некоторое время жили в полуэкипаже Северного флота, ожидая прибытия остальных будущих юнг. В сентябре 1943 года на небольшом транспорте «Мудьюг» мы были доставлены на Соловецкие острова. На переходе в Белом море нас застал приличный шторм, как говорили, семибалльный.
По неопытности я чуть не оказался за бортом. В кубрике, где нас разместили, было тесно и душно, и я вылез на верхнюю палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Забрался по трапу на полубак, а в это время очередной волной транспорт резко накренило на левый борт, и я полетел к леерам. Удачно вцепился в леера и увидел рядом откинутую лотовую площадку, на которой задержался. Если бы я сделал по палубе ещё один шаг, то улетел бы за борт. Поскольку время было тёмное, никто и не заметил бы моего падения за борт. Так что мне крупно повезло. Сразу спустился в кубрик и до прибытия на Соловки больше на верхнюю палубу не вылезал.
Соловецкий монастырь расположен на берегу Святого озераНа Соловецких островах все юнги были разделены на два батальона, состоящие каждый из трёх рот. Роты делились на десять смен по 25 человек в каждой. Сменами командовали старшины 1 и 2 статьи, а ротами – командиры рот, офицеры. Старшинами рот были главный старшина или мичман, которые имели в подчинении баталера, заведующего обмундированием.
В 1943 году один из батальонов размещался в посёлке Савватьево, где юнги жили в землянках. Это примерно в 15 километрах от Соловецкого кремля. А второй батальон размещался в кремле в бывших монашеских кельях. До войны в кремле был Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), и кельи были превращены в тюремные камеры.
Соловецкая школа юнг, 1943 год. Вход в землянку (кубрик) Савватьевского лагеря. Начальником Соловецкой школы юнг был капитан 1 ранга Авраамов Николай Юрьевич, а комиссаром – капитан 3 ранга Шахов Сергей Сергеевич.
Соловецкая школа юнг, лето 1943 года. Учебно-тренировочные занятия на шлюпках проводит начальник школы юнг ВМФ капитан 1 ранга Авраамов Николай Юрьевич7 ноября 1943 года мы торжественно приняли военную присягу. Служба у нас пошла в строгом соответствии с требованиями законов и воинских уставов. Наша учёба и строевая служба ничем не отличались от учёбы и службы учеников Учебного отряда, которых на Соловках было около шести тысяч человек. Никаких поблажек юнгам не давали, несмотря на их юный возраст. Они несли службу наравне с учениками Учебного отряда, мобилизованными по призыву. Из юнг был сформирован охранный полк на случай высадки вражеского десанта.
Питание в школе юнг разносолами не отличалось, и к весне 1944 года у некоторых юнг начали появляться признаки цинги. Поэтому перед обедом и ужином нас в обязательном порядке стали поить хвойным отваром.
Учили нас по различным предметам офицеры, большая часть которых попала в школу юнг после тяжёлых ранений. Лаборантами, проводившими практические занятия, являлись сверхсрочники – главные старшины и мичмана. Учили нас основательно. Полученные знания и практические навыки корабельного электрика мне пригодились на всю жизнь. Все мы получили хорошую подготовку, помогавшую как в службе, так и в повседневной жизни.
Н.Г.Кузнецов писал в воспоминаниях: – «Школа юнг впитала самую активную молодёжь, из которой потом выросло много отличных командиров. Она принесла большую пользу для нашего Военно-морского флота». К этим словам можно добавить, что многие юнги впоследствии стали Героями Советского Союза и Героями Социалистического труда, лауреатами Государственных премий, адмиралами и генералами.
Одним из путей такого становления были военно-морские подготовительные училища, созданные в соответствии с Постановлением Совета Народных комиссаров СССР № 330 от 31 марта 1944 года, предписывающим организацию Военно-морских подготовительных училищ провести до 15 июля 1944 года. На основании этого Постановления Народный комиссар ВМФ адмирал Кузнецов Н.Г. 30 апреля 1944 года
приказал сформировать Военно-морские подготовительные училища до 1 июля 1944 года. Таким образом, на формирование трёх подготовительных училищ в городах Ленинграде, Горьком и Владивостоке отводилось всего лишь три месяца!
Начальником Ленинградского военно-морского подготовительного училища был назначен капитан 1 ранга Авраамов Николай Юрьевич. При назначении на эту должность он был принят адмиралом Н.Г.Кузнецовым В конце беседы Николай Юрьевич попросил разрешения взять из Соловецкой школы юнг в подготовительное училище пятнадцать отличников учёбы, имея в виду назначить их младшими командирами в учебные классы, как имеющих опыт службы в ВМФ и соответствующую закалку. Такое указание было получено.
О решении адмирала Н.Г.Кузнецова откомандировать 15 юнг, отличников учёбы, в Ленинградское военно-морское подготовительное училище Н.Ю.Авраамов доложил командованию Учебного отряда, и далее было доложено командующему Северным флотом. В мае 1944 года Н.Ю.Авраамов убыл в Ленинград к новому месту службы.
В число откомандированных юнг попал и я вместе с Ю.А.Мельниковым Мы учились с ним в одной смене. Отправили нас с сопровождающим офицером 20 августа 1944 года поездом по маршруту: Кемь – Вологда – Череповец – Ленинград.
Об исключении нас из списков Северного флота был издан циркуляр организационно-строевого отделения СФ № 01640 от 21 сентября 1944 года, город Полярный, следующего содержания:
«Исключаются из списков СФ ученики школ УО СФ, досрочно окончившие строевое и теоретическое обучение по специальностям и убывшие для дальнейшей службы как ниже указано с 20 августа 1944 года.
В Военно-морское подготовительное училище, город Ленинград:
1. Алексеев Юрий Захарович,
2. Баланин Лев Александрович,
3. Баранов Анатолий Александрович,
4. Богатырёв Василий Акимович,
5. Гришанов Юрий Максимович,
6. Калинин Вячеслав Максимович,
7. Коробов Вадим Константинович,
8. Краснов Арнольд Сергеевич,
9. Марченко Александр Харитонович,
10. Матвеев Игорь Александрович,
11. Мельников Юрий Александрович,
12. Михайлов Сергей Сергеевич,
13. Сорокин Лев Михайлович,
14. Старостин Виктор Андреевич,
15. Янкевский Вадим Викторович.
После каждой фамилии указывалась должность (юнга), специальность (рулевые, сигнальщики, электрики), год рождения, член ВЛКСМ, семейное положение до школы юнг, образование. Только против фамилии Ю.М.Гришанова было указано, что он беспартийный и юнга нового набора.
При следовании поездом после Череповца по местам боёв при прорыве блокады Ленинграда, из окон вагонов видно было, какие ожесточённые бои шли при этом. Деревья стояли ободранными. Фактически это были уже не деревья, а голые стволы, так как все сучья обломаны взрывами бомб и снарядов. Населённые пункты выглядели почти полностью разрушенными. Увиденное ассоциировалось со словами из стихотворения М.Ю.Лермонтова: – «Ведь были ж схватки боевые, да говорят, ещё какие!».
По прибытии в училище, нас построили на плацу перед главным зданием. Вышел капитан 1 ранга Н.Ю.Авраамов. Сопровождавший нас офицер доложил о прибытии юнг в его распоряжение. Начальник училища поздоровался с нами, и после команды «Вольно!», стал обходить строй. Внимательно осматривая каждого юнгу, иногда задавал вопросы. Подойдя к Гришанову, он внимательным флотским взглядом сразу увидел, что на нём форма сидит, как на корове седло. Спросил у сопровождающего офицера: – «А это кто такой?». Тот стал ему что-то докладывать. Выслушав доклад, начальник училища приказал: – «Этого отправить назад!». На следующий день ни сопровождавшего нас офицера, ни «липового юнги» Гришанова в училище уже не было.
Этот эпизод служит наглядным примером принципиальности Николая Юрьевича Авраамова и непримиримости по отношению к тем, кто, пользуясь своим служебным положением, стремится всеми правдами и неправдами получить неположенные им блага и привилегии. Он не задумываясь отправил назад родственника своего недавнего начальника. Полковник В.М.Гришанов, по указанию которого юноша Гришанов стал «вновь испечённым юнгой», был начальником политотдела гарнизона Соловецких островов.
Капитан 1 ранга Авраамов Николай Юрьевич, первый начальник Соловецкой школы юнг и первый начальник Ленинградского военно-морского подготовительного училища, Ленинград, 1945 год.
После оформления нашего прибытия в училище, нас распределили по ротам. При этом четверо юнг: В.А.Богатырёв, В.К.Коробов, Ю.А.Мельников и В.В.Янкевский были зачислены сразу на второй курс, так как имели образование 8 классов. Все они успешно окончили ЛВМПУ в 1946 году и поступили в высшие училища.
Остальным юнгам внезапно без подготовки были устроены вступительные экзамены для поступления на первый курс. Н.Ю.Авраамов был в это время в командировке. Если бы он находился на месте, он не допустил бы этого. В итоге экзаменов пятеро юнг получили неудовлетворительные оценки. Они были откомандированы во флотский полуэкипаж Балтийского флота, располагавшийся на площади Труда. Как дальше сложились судьбы этих хорошо подготовленных для флотской службы парней, никто не знает.
Мне известны несколько человек, поступавших в подготовительное училище с гражданки и получивших неудовлетворительные оценки на вступительных экзаменах. По личному распоряжению Николая Юрьевича они были зачислены курсантами, и хорошо учились. А после окончания ВВМУ имени М.В.Фрунзе отлично служили и уходили в запас в звании капитанов 1 ранга.
Так в Ленинградской подготии появилась первая группа соловецких юнг. Позже со всех флотов стали поступать одиночки. Слух о создании Военно-морских подготовительных училищ распространился очень быстро. Юнги, пожелавшие учиться дальше, не задерживались командирами кораблей и частей, поскольку чувствовалось приближение конца войны. А после дня Победы 9 мая 1945 года юнг стали отпускать учиться ещё охотнее.
Из первой группы юнг я попал в один класс вместе с Л.М.Сорокиным, а в 1945 году к нам присоединился юнга третьего набора А.И.Шапошников.
В это же время в подготовительном училище появился бывший соловецкий юнга Валя Пикуль. Он пришёл с эскадренного миноносца «Грозный» Северного флота, на котором принимал участие в боевых действиях, будучи рулевым-сигнальщиком и штурманским электриком. Но учился в ЛВМПУ он недолго, поскольку уже тогда был увлечён литературной работой, которой посвятил всю свою жизнь. Благодаря своему таланту и исключительному трудолюбию, Валентин Пикуль опубликовал серию замечательных исторических романов о России, составивших вместе более тридцати томов. Все соловецкие юнги и ленинградские подготы гордятся тем, что учились вместе с Валентином Пикулем.
Учёба в подготовительном училище не шла ни в какое сравнение с учёбой в школе юнг. На Соловках это была настоящая служба с точным соблюдением всех воинских уставов и требований военной присяги. Например, по команде – «Учебная боевая тревога!» – мы выстраивались в полной боевой выкладке: с винтовкой, подсумком с тремя обоймами боевых патронов и с противогазом. При этом должны были уложиться в определённый временной норматив. А в подготовительном училище всё было проще и легче. При учёбе в подготовительном училище основной целью стояла задача дать курсантам среднее образование, позволяющее поступать в высшие учебные заведения. Только во вторую очередь предусматривалось привить первоначальные навыки военно-морской службы в соответствии с требованиями воинских уставов.
Из состава первой группы бывших соловецких юнг в 1947 году ЛВМПУ окончили пятеро: Л.А.Баланин, В.М.Калинин, И.А.Матвеев, Л.М.Сорокин и А.И.Шапошников.
В 1945 году в ЛВМПУ была отправлена вторая группа соловецких юнг в составе: Ю.З.Алексеев, В.Н.Вахрушев, Ю.А.Воронов и Б.П.Котомин, когда Соловецкая школа юнг была переведена в Кронштадт. Все четверо успешно закончили подготовительное училище в 1948 году и перешли в созданное на базе ЛВМПУ в том же году Первое Балтийское высшее военно-морское училище.
Вполне возможно, что кто-то ещё из соловецких юнг окончил ЛВМПУ, но пока достоверно установить это не удалось.
***
Соловецкие юнги сохранили своё содружество и сплочённость на долгие годы. Во многих городах Советского Союза существовали Советы ветеранов – бывших соловецких юнг, которые поддерживали постоянную связь, организовывали обмен информацией, контакты, поддержку, общение и всеобщие юбилейные встречи.
В 1985 году в Свердловске на праздновании 40-летия Победы соловецкий юнга 1943 года выпуска Виталий Леонов экспромтом написал стихи в память о своих товарищах-юнгах – участниках Великой Отечественной войны. На эти стихи сразу же родилась песня, и бывший юнга – ротный запевала Константин Сметанов исполнил её под гитару на торжественном вечере. Присутствовавшие юнги и все приглашённые приняли песню с восторгом.
На встрече в 1992 году в Архангельске в честь празднования 50-летия Соловецкой школы юнг, эта замечательная песня вновь была исполнена на больших торжествах с участием официальных лиц и большого количества народа. Песня и её исполнение были одобрены длительными аплодисментами и радостными возгласами присутствующих. Это исполнение было записано на TV и видео. Иногда я включаю эту запись, слушаю и вспоминаю о былом.
Виталий Леонов
Память
Мне трудно, дружище, дарить тебе память
Про первые наши с тобой острова,
Про Белое море, про первое знамя,
Про первые клятвы священной слова.
Но годы уходят, уходят матросы,
И юность из прошлого громко звонит:
Так бросьте же в море две алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
Три года войны наши юнги хлебнули,
Три года мальчишки взрослели в боях.
Над многими волны морские сомкнулись,
На вечные встали они якоря.
А в сердце гремят окаянные грозы,
И в душу врывается горестный крик:
Так бросьте же в море две алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
Я помню, дружище, твой гордый эсминец.
Я помню, как смело разил он врага.
Я знаю, «Гремящий» с тобой и поныне,
Ведь каждому память войны дорога.
И пусть в День Победы нелёгкие грёзы
Вернут нашу молодость хоть бы на миг.
Так бросьте же в море две алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
***
Соловецкие юнги, проживающие в Санкт-Петербурге, ежегодно встречаются в День Победы в 12.00 у памятника эскадренному миноносцу «Стерегущий». Состоялась такая встреча и 9 мая 2007 года.
Санкт-Петербург, 12.00 9 мая 2007 года. Соловецкие юнги торжественно отмечают День Победы у памятника эскадренному миноносцу «Стерегущий»Шлюпочный агитационный поход по реке Днепр летом 1946 года
В 1946 году командованием ВМФ было принято решение об организации агитационного шлюпочного похода по реке Днепр в составе четырёх шестивёсельных ялов Ленинградского военно-морского подготовительного училища. Агитационный поход имел целью привлечь внимание молодёжи к Военно-Морскому Флоту и повлиять на их выбор вида вооружённых сил при призыве на военную службу или добровольно пойти служить в части ВМФ, в первую очередь, в военно-морские училища.
Командовать походом было поручено преподавателю кафедры военно-морской подготовки капитан-лейтенанту Хмельницкому. Его заместителем был назначен преподаватель этой же кафедры старший лейтенант П.Игнатьев. Двое старшин-сверхсрочников были назначены командирами шлюпок. Кроме того, заместитель начальника 2 курса по политической части капитан Красножон и ещё один капитан из политотдела управления ВМУЗ’ами, были назначены сопровождать поход наземным путём. Они заблаговременно прибывали в прибрежные города для организации с помощью военных комендатур и городской администрации встреч участников похода и проведения небольших митингов.
В состав походной команды были отобраны 32 курсанта, имевшие хорошую успеваемость, отличное здоровье и относительно крепкие мускулы.
На общем собрании участников похода 18 июня 1946 года начальник училища капитан 1 ранга Н.Ю.Авраамов изложил программу и цель похода. Он объявил, что все курсанты – участники похода освобождаются от годовых экзаменов, а годовые оценки им будут выставлены по итогам успеваемости за год. С этого числа на занятия они ходить не будут, а начнут непосредственную подготовку к походу, который должен начаться 22 июня переездом поездом в город Оршу. Высказал последние наставления и напутствие участникам похода с учётом собственного опыта
длительного хождения на шлюпках.
Подготовка к походу началась на путях Варшавского вокзала, куда были поданы четыре платформы и один старый плацкартный вагон, а также доставлены четыре шлюпки с реки Фонтанки (где стояли шлюпки училища) со всем шлюпочным вооружением. В течение нескольких дней мы занимались размещением шлюпок на железнодорожных платформах и их прочным закреплением.
Первая, сухопутная часть похода, ничем особенно не запомнилась, разве, только тем, что из Ленинграда мы выехали не 22, а 28 июня и вечером 29 июня 1946 года благополучно прибыли на железнодорожную станцию Орша (Белорусская ССР). С запасных путей нам предстояло почти с 25-метрового обрыва спустить шлюпки на берег реки Днепр. Благодаря запасливости наших старшин и прочности припасённых ими тросов, 30 июня 1946 года мы с этой задачей благополучно справились.
После получения продовольствия, пополнения запасов воды и полного укомплектования шлюпок, рано утром 4 июля была дана команда об отдаче швартовых.
Здесь необходимо небольшое отступление. Дело в том, что продуктами мы запасались не на весь поход, а из расчёта их пополнения в следующем большом городе. Кроме того, командиру похода была выдана довольно большая сумма денег на дополнительное приобретение продуктов (как правило, мяса, овощей и фруктов). Деньги списывались простым составлением актов, подписываемых командиром похода и несколькими курсантами, участвовавшими в закупке продуктов, – на что, когда и сколько было потрачено. Так что, весь поход мы питались не просто хорошо, а отлично.
Помимо сказанного, на каждой шлюпке был постоянно пополняемый по возможности запас дров для приготовления пищи, так как значительную часть пути предстояло проходить вдоль степей.
Поход по реке Днепр начался с небольшого ЧП. При прохождении под одним из мостов города Орша, который во время войны был взорван, а потом восстановлен, одна из шлюпок напоролась на обломок железной балки, результатом чего явилось пробитое днище. Пришлось делать срочную остановку и заниматься ремонтом. Хорошо ещё, что удар был скользящим. Пробоина образовалась в виде длинной щели, и заделка её оказалась не слишком сложной.
В первый день прошли около 80 километров и почти дошли до Могилёва, но так как там встреча была запланирована на 5 июля, то остановились на ночлег перед Могилёвом. В Могилёв входили, не торопясь, около 12.00. Первая встреча, первый митинг, первый выход в незнакомый город, первые знакомства. Всё интересно, когда всё вновь. Из Могилёва вышли днём 7 июля. Ветер был довольно слабый, поэтому прошли под парусом относительно небольшое расстояние и вечером остановились в одном селе. Почти все после ужина отправились в клуб отплясывать лявониху с местными девчатами.
Дальнейшие дни похода были довольно однообразны, но не без приключений. Безветренные дни были самыми грустными из-за непрерывной гребли от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Зато когда задувал ветерок, ставили паруса и в одних плавках, греясь на солнце, иногда лениво перебирали шкоты по команде командира шлюпки.
Днепр становился всё шире, а его берега живописнее, но красота берегов не везде была одинаковой.
10 июля 1946 года прибыли в город Жлобин. Встречали нас ещё более тепло, чем в Могилёве. Был, конечно, митинг, нам преподнесли цветы, а потом организовали танцы под баян прямо на берегу до самого ужина. А после ужина командир похода впервые отпустил нас в увольнение до утра. Планировали выйти из Жлобина пораньше, но задержались из-за получения продуктов и вышли только поздно вечером. Ночь была прекрасна, на небе ни облачка. Луна на ровной глади Днепра освещала небольшую полоску, и казалось, что Днепр шире раза в три. Всё напоминало картину А.И.Куинджи «Лунная ночь на Днепре». Так шли мы лунной ночью часов шесть, а потом завалились в стоящие недалеко от берега стога сена досыпать остаток ночи.
13 июля, рано утром, пришли из села Берегова Слобода в город Речица. Он хоть и небольшой городок, но запомнился тем, что там нас встречали так, как нигде ни до, ни после. Были приготовлены отличные праздничные обед и ужин. К обеду было выставлено даже спиртное, но по указанию нашего начальства оно было быстро
убрано. В кинотеатр для участников похода вход был бесплатным, и на танцплощадку тоже. В парке было организовано специальное гуляние. Была организована встреча по волейболу со сборной города. Мы проиграли 1:2, но нам было не стыдно, так как сборная команда города довольно сильная и занимала второе место по области. На ночь нас разместили в гостинице в двухместных номерах. Наконец-то курсантские бока отдохнули от шлюпочных пайол и мы вспомнили, что на подушках спать значительно удобнее, чем на набитых вещевых мешках.
Ночь с 14 на 15 июля застала нас в украинской степи. Недалеко от берега стояли стога с сеном и после ужина все отправились туда, так как спать на свежем сене несравнимо приятнее, чем в шлюпе. У шлюпок, естественно, была выставлена вооружённая охрана, но… один из дневальных вместе с автоматом выбрался из шлюпки на берег, прилёг и заснул богатырским сном. А в это время кто-то (по нашему предположению, скорее всего, бакенщик) стащил с береговой полосы песка не очень далеко вытянутую шлюпку, отвёл её в бухточку (метрах в пятистах от нашей стоянки ниже по течению), вытащил из неё четыре вещевых мешка, лежащих под кормовым сидением и едва прикрытых брезентовым чехлом. В этих мешках была сложена «парадная» форма и многое другое четырёх пострадавших: Володи Пехова, Серёжи Тузова, Игоря Матвеева и Володи Тимофеева.
Утром шлюпку мы нашли быстро, а вот вещевых мешков, которые были прикрыты брезентом, а он находился на месте, хватились только к вечеру. Было очень обидно и досадно, но возвращаться назад, заниматься поисками вора и пропавших вещей просто не было времени.
Ленинград, ЛВМПУ, 1946 год. Серёжа Тузов, Лёва Сорокин, Володя ПеховУкраинская земля не только огорчила нас, но и удивила. Кто сказал, что Н.В.Гоголь выдумал русалок? Ничего подобного! Одну из них мы сами видели! Было это ранним солнечным утром. Надо отметить, что вставали мы очень рано, почти с восходом солнца. Так было и в этот раз. Быстро умылись, позавтракали, и – по шлюпкам. Ветра не было, поэтому шли на вёслах.
И вот, после огибания одного из мысков, мы увидели её. Она стояла совершенно обнажённая, ярко освещённая солнцем, на фоне песчаного обрывистого берега на узкой песчаной береговой полоске, едва зайдя в воду (или почти выйдя из воды). Только ступни ног были в воде. Она была молода и прекрасна. Правда, вместо хвоста у неё были стройные ноги, вверху которых виднелся кудрявый чёрный треугольник. Красотой лица, формой плотной налитой груди с розовыми сосками и общим очертанием прекрасной фигуры она, право, не уступала Венере Милосской! Нет, она была даже более пленительной: та – изваяна в мраморе, а эта – живая! Хотя мы проходили от неё метрах в 15-20, она, не обращая внимания на свою наготу, спокойно и, кажется, с интересом рассматривала нас, не сделав даже попытки прикрыться. Наверное, она не думала о том, что десятки парней «пожирают» её глазами, а сердца их вдруг жарко забились. Руки у всех почти автоматически перестали грести и начали только «обмакивать» вёсла, чтобы продлить стоящее перед их взором это чудное видение. Да-а, как не согласиться с Н.В.Гоголем, что «Чуден Днепр при тихой погоде!»
Надо отметить, что за месяц похода (с учётом стоянок в городах Белоруссии и Украины) мы прошли около 1500 км, и почти всё время была солнечная погода. Только два раза был дождь. Первый раз он застал нас в степях Украины, где не то что деревца, даже кустиков не было. Ливень продолжался почти сутки. На нас не было ничего сухого. Даже когда укладывались спать на одном из островов, пришлось на мокрый песок расстилать мокрый парус, ложиться на него и укрываться мокрым шлюпочным чехлом. Но никто не заболел, даже не чихал.
А второй раз, забегая вперёд, нас застала гроза в Киеве. Тут уж мы с сочувствием наблюдали из окон комендантского общежития за бедолагами-прохожими, которые пытались пробираться по бурным потокам, несущимся по горбатым улицам города. Конечно, наибольший интерес вызывал вид девушек (молодых женщин), которые, неся туфли в руках, задирали подолы платьев выше колен. Да ещё интересно было наблюдать за легковыми машинами, которые застревали в этих бурных потоках, а пассажиры тоже были вынуждены снимать обувь, задирать платья (брюки) и брести под укрытие рядом расположенных домов.
Вечером 18 июля прибыли в Киев, где нас, в отличие от других городов, практически не встречали. Киев, конечно, не сравним с городами пройденными. Он хорош своей особой красотой, а вид, например, открывающийся с Владимирской горки, просто потрясающий. Вечером погулять по городу нам не пришлось, так как ночами в городе было всё ещё довольно неспокойно, поэтому начальство увольнять нас вечером опасалось. Побывали в оперном театре имени Шевченко, слушали оперу «Запорожец за Дунаем» на украинском языке. Жаль, что большая часть слов для нас была непонятна. Сам же театр понравился и подбор артистов неплохой, но в сравнении с артистами Мариинского театра они, конечно, проигрывают.
Побывали на пляже. Последний раз с Тузовым Сергеем переплыли Днепр, впоследствии больше не пришлось. С сожалением приходится отметить, что общественный транспорт в Киеве был развит очень плохо, поэтому приходилось много ходить по горбатым улицам. Побывали на стадионе «Динамо», нам он понравился, только показался очень маленьким. В Киево-Печерской лавре побывать не пришлось, не те были времена.
Недельное пребывание в Киеве всем порядочно надоело, поэтому уходили из него с удовольствием и огромным стремлением быстрее закончить поход. Далее практически нигде в городах не останавливались. Кременчугские пороги не стали обходить по слишком длинному фарватеру, а пошли, безусловно, рискуя, прямо по бурлящим порогам. Были уверены, что пройдём их благополучно и сумеем отвернуть от слишком бурлящих опасных мест. Умение умением, но и везение никогда не помешает. Нам повезло. Только в одном месте слегка «чиркнули» килем по камню. А если бы ударились скулой о какой-нибудь валун, то трудно представить, что было бы со шлюпкой.
30 июля прибыли в Днепропетровск. Из-за задержки в Киеве на два дня, прибыть в Днепропетровск ко дню Военно-Морского флота не успели. Как бы там ни было, поход на этом успешно закончился, но до возвращения в Ленинград было ещё далеко. В Днепропетровске остановились мы в парке имени Шевченко вблизи лодочной станции, рядом с плавучим (деревянным) бассейном. Так уж получилось, что вечером, в день прибытия, всех увезли в казарму местной воинской части Днепропетровской флотилии, а мы трое – Тузов, Пехов и Матвеев остались сторожить шлюпки, ну и ночевать, естественно, на них.
Утром, после завтрака (продуктов на шлюпках хватало), пошёл я к бассейну, проплыл туда и обратно (25 м + 25 м) и решил прыгнуть с вышки. Надо отметить, что к тому времени Днепр в районе бассейна сильно обмелел, и глубина под вышкой была всего метра два. Забрался на пять метров, прыгнул, понравилось. Забрался на десять метров, глянул вниз, и дух захватило. Такое впечатление с высоты, что глубина под вышкой всего полметра. А тут ещё собрались зеваки, а среди них девушек много. Стыдно моряку слезать с вышки по лестнице. Пришлось прыгать. Прыгнул «ласточкой», при входе в воду сильно прогнулся, и это спасло от удара о дно, только грудью слегка «чиркнул» песок. А днём бассейн закрыли. Какой-то лихой парень по моему примеру прыгнул с вышки и врезался в дно. Его вытащили, откачали. Ну а бассейн, чтобы избежать худшего, закрыли полностью.
Подводя итог похода, необходимо отметить, что во всех городах Белоруссии встречи были очень тёплыми и радушными, как правило, с оркестром, что, естественно, привлекало публику. Почти всегда о нашем прибытии население заблаговременно оповещали по местному радио. Были встречи в простых белорусских селениях. В таких случаях вечернее гуляние приходилось организовывать самим с помощью местных музыкантов, хотя, аккордеон и гитара у нас были с собой. Больше всего запомнилось, что приходилось осваивать с помощью местных девушек широко распространённый в Белоруссии танец «лявониху». Танец несложный, но помощь девушек требовалась.
С сожалением приходится отмечать, что в украинских городах нас, как правило, не встречали, а в мелких селениях не приходилось останавливаться, всё больше в голой степи. Поэтому непосредственного общения с местным населением почти не было. А жаль, ведь «хохлушки» – народ симпатичный.
В Днепропетровске мы «проболтались» неделю. Шлюпки сдали одной местной флотской части, а сами, наконец, 5 августа вырвались из Днепропетровска, да и то благодаря дружному нажиму на нашего начальника (ведь впереди «светил» отпуск). Но снова застряли в Харькове более чем на сутки.
Первый же проходящий на Москву «пятьсот весёлый» 7 августа взяли штурмом (но без боя). Захватили две или три теплушки, потеснив немного ранее ехавших, и 9 августа рано утром благополучно прибыли в Москву. Москвичи быстренько «смотались» домой навестить родных и знакомых, а остальные «болтались» по Ленинградскому вокзалу, что очень не нравилось коменданту. Билетов до Ленинграда не было, и никто не мог сказать, будут ли они на следующий день.
Комендант бегал по вокзалу и орал на наших офицеров, чтобы они убрали своих людей. Те вежливо отвечали, что так и будет сделано, хотя кроме вокзала нам податься было некуда. В общем, обстановка была накалённая. И всё-таки из Москвы мы выехали вечером 9 августа, благодаря капитану Красножёну, который взял на себя ответственность, разрешив садиться в один из поездов без билетов, на что никак не мог решиться капитан-лейтенант Хмельницкий, несмотря на все наши уговоры.
Мы «тихо» проникли в несколько вагонов (благо, ключи от вагонов у нас нашлись). Немного потеснили пассажиров, посадили в поезд наших офицеров и старшин, хотя и не на шикарные, но плацкартные места, сами же устраивались, кто как мог. Некоторые ехали относительно удобно на третьих полках. А И.А.Матвеев, В.Г.Пехов и С.И.Тузов ехали в тамбуре вагона, с удовольствием «уплетая» украинские абрикосы, которые пытались довезти до Ленинграда в качестве подарка, но из-за длительного пути они стали портиться, так что в подарок привезли только корзину.
Благодаря тому, что мы в Москве не стали ждать «манну небесную», утром 10 августа все благополучно прибыли в Ленинград.
В училище всех участников похода построили во дворе. Вышел начальник училища капитан 1 ранга Н.Ю.Авраамов, поздоровался, поблагодарил за выполненное задание. А вокруг толпились бледнолицые однокашники, которым ещё предстояло сдать последний экзамен. Они с завистью взирали на загорелых до черноты, здоровых и даже не похудевших друзей, гордо стоящих с «задранными носами». Нам завидовали. А сейчас я сам завидую себе – тому!
Ленинград, 15 сентября 1946 года. ЛВМПУ, 314 класс. Слева направо.1-й ряд: Саша Васильченко, Жора Барковский, Ваня Худяков, Миша Альтшулер.
2-й ряд: Дима Болонин, Лёва Сорокин, командир роты капитан И.А.Ермаков, Боря Кузьминский, Толя Власов.
3-й ряд: Максим Путилин, Олег Штрайх-Сашин, Юра Николаев, Лёша Шапошников, Валя Обухов, Серёжа Тузов, Игорь Матвеев, Володя Пехов, Стасик Соболев, Лёва Кудреватых, Коля Прокофьев.
Ленинград, ЛВМПУ, 1947 год.
Участники шлюпочного похода Владимир Пехов, Сергей Тузов, Игорь Матвеев перед выпуском из училища
Летом 1947 года мы окончили ЛВМПУ, и нам выдали аттестаты зрелости
Ленинград, весна 1947 года. Третий выпуск ЛВМПУ - 314 класс. Сверху, слева направо:1-й ряд: Ю.Г.Николаев, Д.Г.Болонин, начальник политотдела капитан 1 ранга И.И.Величко, начальник ЛВМПУ контр-адмирал К.М.Кузнецов, начальник курса капитан-лейтенант В.Е.Алексеев, Г.Л.Барковский, О.А.Штрайх-Сашин.
2-й ряд: А.В.Васильченко, И.А.Матвеев, С.И.Тузов, Л.М.Сорокин, замполит курса капитан Красножон, командир роты капитан-лейтенант Б.Н.Мудров, В.Г.Пехов, М.З.Альтшулер, Н.И.Прокофьев, П.И.Поляков.
3-й ряд: Б.Е.Кузминский, А.А.Дворецкий, М.И.Надельсон, А.И.Шапошников, В.В.Обухов, С.В.Соболев, А.А.Власов.
4-й ряд: Л.П.Кудреватых, Р.А.Недобельский, И.С.Худяков, М.А.Путилин.
Санкт-Петербург, Высшее военно-морское училище подводного плавания, сентябрь 1997 года. Первая рота ЛВМПУ выпуска 1947 года празднует 50-летие окончания подготовительного училища.Слева направо: 1-й ряд: Худяков Иван Семёнович, Чернавин Лев Давыдович,
Тугенгольд Александр Дмитриевич, Горбунов Валентин Михайлович, Барковский Георгий Леонидович.
2-й ряд: Николаев Юрий Геннадьевич, Штрайх-Сашин Олег Александрович, Путилин Максим Андреевич, Матвеев Игорь Александрович, Лебедев Владимир Андреевич
Как вступал в строй РЭМ «Гремящий» (проект 57-бис)
Общая обстановка приёмки и государственных испытаний РЭМ «Гремящий»
В июле 1958 года я был назначен командиром БЧ-2 ракетного эскадренного миноносца (РЭМ) «Гремящий», которому в память о легендарном эсминце «Гремящий» Краснознамённого Северного флота было присвоено не только его имя, но и звание «гвардейского». Первым командиром был назначен, ещё до моего появления на корабле, капитан 2 ранга Петров Игорь Павлович – потомственный моряк, прекрасной души человек и грамотный командир. На его управление кораблём при швартовке к пирсу в стеснённых условиях можно было любоваться.
«Гремящий» проекта 57-бис фактически был первым в ВМФ и головным ракетным кораблём специальной постройки. До этого были модернизированные ЭМ «Неуловимый» на КБФ и ЭМ «Бедовый» на КЧФ, у которых вместо кормовой пушки Б-13 были установлены пусковые установки для запуска первых противокорабельных крылатых ракет «Щука».
Надо отметить, что первая противокорабельная ракета «Щука», несмотря на ряд недостатков, воплощала в себе целый ряд интересных технических решений. Например, при подлёте к цели ракета снижалась почти до нулевой высоты, боевая часть отделялась от ракеты и далее шла под водой, попадая в цель значительно ниже ватерлинии. Сама же ракета продолжала лететь над самой водой и попадала или в борт цели, или в её надстройку.
Недостатками её были малая скорость полёта и относительно небольшая дальность стрельбы. Высота полёта над морем, хотя и была низкой, но должна была быть ещё меньше. Она имела длительное время предстартовой подготовки и ряд других слабых характеристик.
Радиолокационная головка самонаведения ракеты включалась в заданной точке в районе цели, производила осмотр акватории и выбирала для поражения наиболее крупную цель. Стрельба ракетами предусматривалась и по береговым целям. В этом случае перед целью ракета делала «горку» и пикировала на цель. Ввиду того, что ракета предназначалась для поражения целей за пределами видимости, комплекс управления ею предусматривал работу с выносным постом наблюдения (корабельным, авиационным или береговым). Так что все эти решения были совсем неплохи и интересны, тем более для первой противокорабельной ракеты.
Всего было запланировано построить 12 кораблей проекта 57-бис: четыре в Ленинграде, четыре в Николаеве и четыре в Комсомольске-на-Амуре. Они имели уже по две пусковые установки (в носу и на корме). А в качестве артиллерийских установок имели только спаренные 57-мм автоматы для противовоздушной и противокатерной обороны. Надо отметить, что в комплексе с радиолокационными станциями «Фут» они обладали превосходной точностью, что было подтверждено многочисленными испытаниями. Поскольку «Гремящий» был головным кораблём серии, то, к сожалению, приёмка его шла очень трудно из-за многочисленных недоработок, просто проектных просчётов и, конечно, малого опыта проектантов ракетных кораблей.
Необходимо отметить, что рядовой личный состав отделом кадров ЛенВМБ для первого ракетного корабля был подобран не просто хорошим, а блестящим. Например, подразделения, обслуживающие приборы управления стрельбой, ракеты, механизмы предстартовой подготовки и пусковые установки, были укомплектованы матросами, имеющими среднее образование или первого – второго курса института. Только три человека имели образование 9 классов, но они во время строительства корабля окончили вечернюю среднюю школу. Кроме того, с помощью флагманских специалистов бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей, в первую очередь, капитана 3 ранга А.Яковлева, капитана 3 ранга М.Русанова и инженеров, проектировавших и создававших технику корабля, была организована учёба, как офицеров, так и рядового личного состава. С благодарностью отмечаю, что они сделали всё возможное, для того чтобы весь личный состав корабля получил отличные знания техники, на которой впоследствии суждено было служить. Кроме этого, для офицеров БЧ-2 был прочитан цикл лекций специалистами ЦНИИ ВМФ по теории и устройству ракет, а также тактике их использования.
Особенно хотелось бы отметить рядового Хворостова, который за время срочной службы стал мичманом, и офицеров: командира батареи В. Баранника, впоследствии ставшего контр-адмиралом, и инженера по ракетам А.Проявко, впоследствии окончившего ВМА имени Н.Г.Кузнецова и назначенного преподавателем в училище имени П.С.Нахимова в Севастополе.
Сам я тоже учился вместе со всеми, а после спуска корабля на воду и выхода на ходовые испытания, взял за правило с разрешения командира корабля, при испытаниях средств, не связанных с БЧ-2, обходить все боевые посты и работать на каждом боевом номере. Конечно, ни в какие временные нормативы я не укладывался, но это очень помогло впоследствии при отдаче той или иной команды чётко представлять, кто и что делает или должен делать на каждом боевом номере.
Честно признаюсь, что спуску я не давал ни себе, ни офицерам, ни старшинам и рядовым. Многие, возможно, и обижались на меня за жёсткую требовательность, но оправданием мне может служить то, что все они стали прекрасными специалистами. Это в одинаковой степени относится и к рядовым, и к офицерам. Сдача «Гремящего» именно в 1959 году имела очень большое значение. Если его не сдавали, значит, город Ленинград не выполнял государственный план. Также не выполняло государственный план Министерство судостроительной промышленности, а, значит, промышленность Советского Союза не выполняла план.
Это в те времена было чрезвычайным происшествием, и многие имели большие шансы вместо орденов, премий и благодарностей лишиться своего кресла или получить взыскание. В связи с этим на корабле всё время находились государственные чиновники, а заместитель министра судостроительной промышленности, по-моему, почти всё время находился на корабле. Надо сказать, их нахождение на корабле в значительной степени способствовало тому, что корабль всегда вовремя был обеспечен и топливом, и водой, и продуктами, так как в случае какой-либо задержки сразу следовал звонок главнокомандующему ВМФ и «фитиль» кому-то был обеспечен. Заменяемые детали и приборы доставлялись организациями промышленности, как правило, самолётами, в кратчайшее время.
Неудачная стрельба двумя ракетами 30 декабря 1959 года явилась последней каплей, переполнившей чашу терпения председателя Государственной комиссии по приёмке корабля, капитана 1 ранга Константина Кузьмича Черемхина. Он объявил о приостановке ходовых испытаний и о возвращении корабля на завод для доработки.
Прямо в море, не заходя в базу, мы развернулись и взяли курс на Ленинград.
Как отмечалось выше, ходовые испытания шли тяжело и напряжённо, были моменты, когда события могли привести к трагическим последствиям, но были моменты и комичные. Вот о некоторых из них я и хочу рассказать.
И гладкое море качает
Во время ходовых испытаний нам предстояло испытать успокоители качки корабля. И как будто специально, за всё время испытаний погода была довольно хорошей, во всяком случае, ни разу не было штормовой погоды, а испытывать успокоители качки при незначительной бортовой качке – полная бессмыслица. Но, как часто бывает, кому-то в голову пришла мысль испытать успокоители качки как бы «наоборот», то есть, при отсутствии качки включить успокоители качки, и они должны раскачать корабль до нужных пределов.
И вот, представьте себе, 7 ноября 1959 года (для нас во время ходовых испытаний не существовало ни праздников, ни выходных дней) выдалась абсолютно безветренная погода. Море было ровным как зеркало. За всю службу такую зеркальную поверхность моря я видел только дважды. Первый раз – курсантом при плавании на учебном корабле в Ботническом заливе и второй раз – вот теперь, на «Гремящем» в центре Балтийского моря. Стояла лёгкая дымка, но видимость была относительно неплохой – миль десять.
Я стоял вахтенным офицером, когда была выдана команда на включение успокоителей качки. Корабль постепенно начал раскачиваться. И вот, представьте себе такую картину, когда при абсолютно спокойном море корабль идёт 24-узловым ходом и при этом бортами «черпает» воду. Замечательная картина! В это время встречным курсом идёт буксиришка. Вся команда его «высыпала» на верхнюю палубу и с удивлением рассматривала наш корабль. Капитану буксира, наверное, пришла в голову крамольная мысль (всё-таки 7 ноября), так как через некоторое время сигнальщики докладывают, что с буксира получен семафор: – «Командиру. Есть ли на корабле хотя бы один трезвый?». Естественно, семафор я доложил командиру. Он улыбнулся и приказал: «Передайте: – «Капитану. Конечно есть, это рулевой. Разве не видно, что корабль идёт прямо». А корабль действительно шёл прямым курсом как по ниточке. Как видите, и спокойное море иногда здорово качает.
По своим не стреляем
Как было сказано ранее, решение о возвращении корабля на завод на доработку было принято в море без захода в базу, что создало для БЧ-2 впоследствии некоторые осложнения. Дело в том, что и в носовом, и в кормовом постах предстартовой подготовки находились боевые ракеты, а единственная телеметрическая ракета находилась только в кормовом посту. Осложнения начались после нашего прихода 1 января 1960 года на завод в Ленинград. Мы стояли у пирса завода, а кругом, у пирсов морского порта, стояли иностранные пароходы. Поэтому представители Комитета государственной безопасности не разрешали производить перегрузку телеметрической ракеты из кормового поста предстартовой подготовки в носовой даже в тёмное время суток и под чехлом. А производить проверку работы некоторых приборов без ракеты было просто невозможно. В поисках выхода из тупикового положения, было принято решение использовать боевые ракеты.
И вот, однажды вечером, когда большинство офицеров, в том числе и командир (в это время кораблём командовал уже капитан 3 ранга Л.Я.Васюков), и заместитель председателя Государственной комиссии, сошли на берег, было решено провести проверку приборов и механизмов запуска ракеты с носовой пусковой установки вплоть до запуска маршевого двигателя ракеты.
На корабле за командира оставался старший помощник, капитан 3 ранга В.Г.Пехов. На местах были и все офицеры БЧ-2. Была сыграна боевая тревога. После этого всем был дан отбой, кроме личного состава БЧ-2, задействованного в проверке, и было всем запрещено появляться в носовой части корабля ближе носовой надстройки (это боевая рубка и ходовой мостик).
В начале испытаний всё шло нормально, без особых замечаний и отклонений, но после подачи ракеты на пусковую установку и разворота её на курсовой 90о левого борта, начались сбои. (Эта предосторожность была предпринята мной ввиду того, что корабль стоял носом в направлении примерно на Исаакиевский собор, а разворот был сделан в сторону моря, хотя на линии стрельбы находились некоторые иностранные пароходы). При запуске маршевого двигателя ракеты, который осуществлял инженер по ракетам с пульта, расположенного в глубине корабля, лейтенант А.Проявко докладывает мне, что температура двигателя больше нормы. Существовала жёсткая зависимость температуры от числа оборотов маршевого двигателя.
Я ему посоветовал не спешить и медленнее увеличивать число оборотов двигателя. Через некоторое время снова доклад: – «Температура больше нормы» (но критической ещё не достигла). И последний доклад: – «Температура критическая». Делать нечего, командую: – «Отбой запуска двигателя, пусковую установку на ноль». И в это время с пусковой установки поступает доклад: – «На установке пожар». К этому времени пусковую установку почти развернули на ноль, и я сам из боевой рубки увидел, как из маршевого двигателя течёт топливо на стартовый двигатель (а он представлял, грубо говоря, большую бочку пороха) и горит.
А теперь представьте моё душевное состояние. За несколько секунд промелькнула сотня мыслей, тем более, что за несколько дней до этого события нам зачитали приказ Главкома ВМФ о том, что на Черноморском флоте сгорела такая же береговая пусковая установка. В приказе сделаны соответствующие выводы. Кричу старпому: – «Володя, играй аварийную тревогу» (В.Г.Пехов был моим однокашником по училищу и ВОЛСОКу, поэтому мы всегда в неофициальной обстановке обращались друг к другу по имени).
Сам командую снова развернуть пусковую установку на курсовой 90 градусов левого борта (не стрелять же боевой ракетой по родному городу, лучше уж, если не повезёт, по иностранным пароходам, хотя и в этом случае мало хорошего). Решение надо было принимать быстро, так как стартовый двигатель мог нагреться и сработать (а возможно и взорваться).
В это время совершенно интуитивно приходит в голову одно из возможных решений. Командую инженеру по ракетам: – «Дай быстро максимальные обороты маршевого двигателя, а потом резко их сбрось» (хотя такое решение не было предусмотрено никакими инструкциями и положениями). Он так и сделал, и в это время с пусковой установки поступил доклад: – «Пожар прекратился», да я и сам увидел, как из сопла маршевого двигателя вылетел огненный шар диаметром, примерно, 50-60 см, упал на палубу и растёкся, догорая, но это было уже не опасно, так как палуба была железной.
Я написал, что команду давал интуитивно, но потом, анализируя все обстоятельства, пришёл к выводу, что хорошее знание техники позволило подсознанию подсказать правильное решение для ликвидации пожара и спасло меня и многих других от крупных неприятностей.
После ликвидации пожара я скомандовал развернуть пусковую установку на ноль и убрать ракету в пост предстартовой подготовки. Нервное напряжение спало, но ещё окончательно не улеглось, а тут вдруг ответственный сдатчик от промышленности по этому комплексу появляется в рубке и предлагает: – «Давайте я сейчас пойду и подрегулирую клапан подачи топлива в маршевом двигателе, и повторим проверку». Я сначала опешил от такого предложения, а потом послал его далеко-далеко. Он не успокоился и сунулся с этим же предложением к старпому (ВРИО командира корабля), а тот тоже ещё не остыл от пережитого, да и по характеру он был более вспыльчивым. Он так «турнул» его из боевой рубки, что я его там больше никогда не видел.
Утром, по прибытию командира корабля и заместителя председателя Государственной комиссии по приёмке корабля, им было доложено о ночном происшествии. Единственный раз в жизни видел, как у зампреда фуражка начала шевелиться на голове.
После подъёма флага была созвана Государственная комиссия, и на основании её решения я получил приказание: – «С боевыми ракетами в интересах проверок различных приборов и устройств не работать». Такому решению я был чрезвычайно рад. А как промышленные организации будут находить какие-то решения – это их дело.
Подводя итог сказанному, хотел бы заметить, что в любом случае по своим мы бы не выстрелили.
Балтийск, август 1960 года. На баке РЭМ «Гремящий». В центре сидит Маршал Советского Союза, Главный инспектор МО К.К.Рокоссовский. Слева от него адмирал В.Ф.Трибуц, Главный инспектор ВМФ, а справа – командир корабля капитан 2 ранга Л.Я.Васюков, член военного совета КБФ вице-адмирал Я.Г.Почупайло, старпом капитан 3 ранга В.Г.Пехов, а за ним стоит лейтенант А.И.Проявко (Ему сдал дела перед академией)
Гвардейский ракетный эскадренный миноносец «Гремящий» вошёл в Неву для участия в праздновании 7 ноября. Ленинград, ноябрь 1960 года.
Некоторые аспекты разработки системы морской космической разведки и целеуказания (МКРЦ)
После окончания в 1963 году Военно-Морской академии (в то время она ещё не была названа именем кого-либо) я совершенно неожиданно был назначен в 4 НИИ ВМФ. Неожиданность заключалась в том, что предварительно управлением кадров ВМФ предполагалось назначить меня преподавателем в ВВМУ имени М.В.Фрунзе на вновь открываемую должность. Так как должность к моменту подписания приказа об окончании академии не была открыта, из управления кадров ВМФ позвонили начальнику отдела кадров академии и вызвали меня к телефону. Мне были предложены две должности: одна в Кронштадте на соединение законсервированных кораблей, вторая – младшего научного сотрудника в 4-й НИИ ВМФ. Когда я спросил, сколько времени мне предоставляется на раздумье, было отвечено: – «Одна минута». Я прикрыл трубку рукой и спросил мнение начальника отдела кадров академии, как человека более опытного, на что мне соглашаться. На мой вопрос он, не раздумывая, ответил: – «Конечно, соглашайся на должность в институте», что я и сделал.
Вот таким образом был назначен младшим научным сотрудником комплексного отдела, занимающегося разработкой средств системы морской космической разведки и целеуказания (сокращённо – МКРЦ). Что представляет собой эта система, и кто её разработчики, подробно описано в книге авторов А.Б.Землянова, Г.Л.Коссова и В.А.Траубе, вышедшей в Санкт-Петербурге. («Галея Принт», СПб, 2002 год).
В дополнение к написанному в книге особо хотел бы подчеркнуть, что в целом всеми вопросами в отношении системы МКРЦ в институте руководил начальник управления К.К.Франтц, которого впоследствии сменил А.П.Тронь, а потом Г.Л.Коссов. Заместителем начальника управления были Н.Б.Осеннов, А.М.Петров, В.А.Меляков.
Вопросы, которыми занимался отдел, были для меня совершенно новыми. Новизна заключалась в знании (а точнее, не знании) конкретного устройства средств, организаций и специалистов, их разрабатывающих. Так что всё приходилось начинать с нуля. Сначала было трудно, но постепенно я всё глубже вникал в эту очень интересную работу. Наверное, было даже хорошо, что вначале я был назначен на должность младшего научного сотрудника, хотя, откровенно говоря, был не в восторге от назначения на такую должность после окончания академии.
Продвижение по службе в стенах института (и не только нашего) проходило очень медленно. Почти за 25 лет службы в этом отделе некоторые продвинулись на одну ступень (например, с младшего научного сотрудника на старшего), а некоторые не продвинулись совсем. Моя же служба проходила более благополучно и, пройдя все ступени служебной «лестницы»: младшего научного сотрудника, старшего научного сотрудника, заместителя начальника отдела, я через девять с половиной лет стал начальником этого отдела. Защитил кандидатскую диссертацию и получил диплом «старшего научного сотрудника» – это учёное звание.
Как уже отмечалось, отдел был комплексным, а это означало, что круг вопросов, входящий в его функциональные обязанности, был очень широк. Коллектив отдела внёс определённый вклад в разработку целого ряда основных элементов системы МКРЦ. Сотрудники отдела принимали активное участие в работе Совета главных конструкторов, во всех видах испытаний элементов системы и совместных испытаний системы в целом с космическими аппаратами (КА) «УС-А» и «УС-П», а также в работе Государственных комиссий по проведению совместных испытаний и работе межведомственных комиссий при возникновении аварийных ситуаций.
Космический аппарат радиолокационной разведки «УС-А»Переходя к перечислению сотрудников, участвовавших в разработке конкретных средств и элементов системы МКРЦ, отдельно хотел бы остановиться на двух должностях:
– начальника отдела, который отвечал за все дела отдела и за деятельность каждого сотрудника отдела, в момент моего прихода в отдел эту должность занимал Г.Л.Коссов, а впоследствии его сменил я;
– заместителя начальника отдела, который занимался планированием работы отдела и каждого сотрудника отдела, а при отсутствии начальника отдела (например, в отпуске), выполнял его обязанности, что было нелёгким делом, так как решения об общей направленности работ и политике взаимодействия с другими организациями, принимались начальником отдела и все тонкости этих решений, как правило, заместителю были известны плохо или вообще неизвестны.
К моему приходу в отдел эту должность занимал Б.И.Терентьев, впоследствии его сменил я, а при назначении меня начальником отдела на должность заместителя начальника был назначен С.М.Скворцов.
Начальник комплексного отдела разработки системы МКРЦ капитан 2 ранга Матвеев Игорь Александрович, Ленинград, 4-й НИИ ВМФ, 1968 год.
Конкретно разработкой и испытаниями средств системы занимались:
– космических аппаратов радиолокационной разведки «УС-А»: Г.Л.Коссов, И.А.Матвеев, Ю.А.Закурдаев, В.Н.Андреев, В.П.Беспалов, В.Е.Данини;
– космических аппаратов радиотехнической разведки «УС-П»: Н.И.Ушков, И.А.Матвеев, К.М.Громов, О.М.Куклева;
– ядерной энергетической установки: Ю.П.Комячин, Г.Л.Коссов, С.М.Скворцов, В.Е.Данини;
– солнечной энергетической установки: Н.И.Ушков, О.М.Куклева;
– двигательной установки доразгона, ориентации и стабилизации: Л.С.Нерославский, А.М.Кирилкин, Э.А.Аржавкин, И.Д.Чернышев;
– системой терморегулирования космических аппаратов: И.А.Зайдес, В.Б.Скобелев;
– технологических средств подготовки КА КА на технической и стартовых позициях: А.Д.Буков, В.А.Беляев, Н.Н.Тюриков;
– технологических средств подготовки на специальной технической позиции ядерных энергетических установок: Ю.П.Комягин, В.Е.Данини, С.М.Скворцов.
Необходимо отметить работу техников отдела: Г.А.Горшуновой, Е.А.Комяковой, С.С.Сердюкова, которые своим незаметным, на первый взгляд, трудом помогали всем сотрудникам отдела, включая и его начальника, более успешно выполнять свои обязанности.
Как отмечалось ранее, система МКРЦ была сложной не только в смысле сложности
техники, но и в вопросах чёткого взаимодействия между собой всех комплексов и
средств, входящих в неё.
Помимо указанных средств, в состав космических аппаратов системы входили:
– бортовой комплекс радиолокационной разведки;
– бортовой комплекс радиотехнической разведки;
– бортовой комплекс управления;
– бортовая телеметрическая аппаратура.
Ими занимался другой отдел, поэтому о них я ничего не пишу.
А сама система ещё включала:
– стартовый комплекс;
– наземный комплекс управления;
– наземный специальный комплекс;
– корабельные специальные комплексы.
Упоминание большого числа сотрудников отдела, участвовавших в разработке и испытаниях средств системы МКРЦ, не означает, что все они работали одновременно, скорее наоборот, одни уходили, у других менялись должности или функциональные обязанности.
Помимо научно-технического сопровождения указанных выше опытно-конструкторских работ, отдел был назначен головным в ВМФ по определению перспектив развития космических средств в интересах ВМФ. При этом приходилось тесно взаимодействовать со всеми остальными НИИ ВМФ, Главным штабом ВМФ (особенно с оперативным и разведывательным управлениями), ракетно-артиллерийским управлением и другими управлениями, замыкающимися на заместителя главкома ВМФ по кораблестроению и вооружению, главным управлением космических средств (ГУКОС), вначале подчинённого главкому РВСН, а впоследствии – командующему космическими войсками и 50 ЦНИИ МО, назначенным головным по определению перспектив развития космических средств в интересах МО.
Космический аппарат радиотехнической разведки «УС-П»
Служба в институте весьма своеобразна. С одной стороны в НИИ ВМФ от сотрудников требовалось научно-техническое сопровождение (а проще говоря, контроль) опытно-конструкторских работ в организациях промышленности, чтобы в любой момент по требованию командования дать заключение по тому или иному вопросу, а иногда, и по состоянию дел в той или иной организации. Чем, к слову говоря, не занимались армейские НИИ, в частности, 50 ЦНИИ МО.
Поэтому жизнь заставляла тесно сотрудничать с представителями военных приёмок, поддерживать с ними товарищеские, а иногда, и дружеские отношения.
С другой стороны, основной обязанностью сотрудников НИИ являлась разработка перспектив развития оружия и технических средств их обеспечения в интересах ВМФ. Следовательно, нужно было хорошо знать состояние развития этих средств и средств противодействия им за рубежом и ещё лучше знать возможности отечественной науки и техники. Всё это требовало прочтения и критического осмысления большой массы литературы, в том числе и иностранной, улавливания зачатков нового и разработки тактико-технических заданий (ТТЗ) организациям промышленности на разработку новых видов вооружения и технических средств.
Организации промышленности с большой осторожностью брались за разработку новых средств и всегда старались иметь как можно больший запас в возможности выполнения определённых требований, заданных в ТТЗ. Поэтому при согласовании ТТЗ с организациями промышленности всегда возникали довольно серьёзные споры, и нужно было всегда подкреплять свои доводы не просто словами, а конкретными проработками, известными новинками и соответствующими зарубежными материалами.
Как уже отмечалось, сотрудники НИИ всегда включались в состав Государственных комиссий по проведению испытаний новых видов вооружения и принятию их на вооружение ВМФ. Кроме того, привлекались в качестве членов аварийных комиссий, а зачастую и возглавляли их. Быть рядовым членом аварийной комиссии было всегда проще, так как в этом случае приходилось решать более узкие технические вопросы.
А вот быть председателем комиссии было всегда труднее, так как помимо выработки предложений по техническим путям решения, которые позволили бы избежать подобных аварий в будущем, возникали, почти всегда, межведомственные разногласия, особенно, когда телеметрическая информация была довольно скудной, и нельзя было сделать однозначного вывода о возникновении аварии по вине только одного предприятия. Вот в таких случаях у председателя и возникали трудности в приведении к согласию всех членов комиссии, так как они все должны были подписывать акт (заключение) комиссии. А представлять акт с особым мнением кого-либо означало бы расписаться в собственном бессилии.
Меня, как начальника отдела, отвечающего за большую часть средств, входящих в космический аппарат, и за КА в целом, к моему глубокому сожалению, назначали председателем комиссии почти каждый раз, когда что-то случалось с космическим аппаратом на орбите.
Знание техники, за которую отвечал мой отдел, и, прямо скажу, умение работать с людьми, включёнными в комиссию, помогало в работе.
Я старался не отстаивать какие-то отдельные мнения и стремился найти истинную причину аварии, а потом привести такие доводы, чтобы каждый член комиссии просто не мог не подписать заключение комиссии. Хотя (я это точно знаю) некоторые члены комиссии заранее получали от своего начальства совершенно противоположные, как правило, сугубо ведомственные указания. Да и главные конструкторы, входящие в состав комиссий, не всегда были заинтересованы в объективном анализе произошедшей аварии и предлагаемых путях её устранения.
Так, например, припоминаю случай с первым пуском КА «УС-П», когда при выходе его на орбиту не полностью раскрылись антенны спецкомплекса. При работе аварийной комиссии, которую было поручено возглавить мне, было чётко установлено: текущее положение антенн, причины их неполного раскрытия, и выработаны конкретные предложения, позволяющие устранить эту аварию в процессе полёта этого КА. Акт аварийной комиссии подписали все её члены, кроме главного конструктора спецкомплекса В.Л.Гречки. Он не был заинтересован в устранении возникшей ситуации с антеннами, так как не его предприятие их разрабатывало, а к тому времени становилось ясно, что не всё в порядке с самим спецкомплексом, и в штатном режиме он работать не сможет.
До тех пор, пока антенны были не раскрыты, это можно было «списать» на них, а при полном раскрытии антенн и закреплении их в штатном положении становилось абсолютно всем ясно, что спецкомплекс не работоспособен. В.Л.Гречка отказывался подписать акт без какой-либо аргументации. И только в последний момент, на заседании Госкомиссии, когда оставалось несколько минут до моего выхода на трибуну для доклада о результатах работы комиссии, он акт всё же подписал, да и то только после того, как я ему сказал, что при докладе я расскажу не только о результатах работы аварийной комиссии, но и о той подоплеке, по которой он отказывается подписывать акт. Это только один из примеров, как иногда приходилось «надавливать» на некоторых членов комиссии.
Одной из трудностей разработки системы МКРЦ и определения перспектив развития космических средств в интересах ВМФ являлось наличие определённых ведомственных трений и даже непонимание друг друга между различными видами (родами войск) Вооружённых сил Советского Союза.
У командования ГУКОСа (вначале называлось ЦУКОС) было огромное желание превратиться в космические войска (а это новые, более высокие должности, звания, деньги). Но для этого требовалось, чтобы были определенны боевые задачи, которые решали бы исключительно космические войска, а не только обеспечивали бы вывод на орбиты КА в интересах других видов вооружённых сил Советского Союза и поддержание с ними связи, а при необходимости корректировку орбит. В связи с этим, постоянно возникали разногласия между ВМФ, ПВО, ВВС с одной стороны и ЦУКОС РВСН (ГУКОС МО). И хотя впоследствии им удалось убедить политическое руководство страны в необходимости создания космических войск, но они всё равно при определении перспектив развития космических средств пытались взять на себя решение части задач других видов ВС, совершенно не имея представления о специфике их решения.
Приведу лишь один пример. В одной совместной научно-исследовательской работе (исполнителями являлись НИИ всех видов вооружённых сил) в итоговом отчёте космического управления 4-го НИИ МО (тогда ещё не был образован 50-й ЦНИИ МО) утверждалось, что для уничтожения авианосного ударного соединения (АУС) требуется спустить на него с КА одну ядерную головку (бомбу). При этом совершенно не учитывалось ни противодействие противника, ни влияние состояния атмосферы на точность попадания в заданную точку, ни построение АУС в определённый ордер и динамика его движения, ни возможность получения целеуказания, ни ряд других факторов. И подобная чепуха выдавалась за научный подход к обоснованию возможности борьбы с авианосцами противника с помощью космических аппаратов при незначительной затрате сил и средств.
Это только один из примеров самого безграмотного довода в пользу создания космических войск и привлечения их к решению боевых задач, возлагаемых на другие виды вооружённых сил. В дальнейшем, конечно, такая безграмотность в попытках решения чужих задач не наблюдалась, благодаря беспощадной критике со
стороны НИИ видов вооружённых сил, но всё равно делались, я бы сказал, неуклюжие попытки взяться за решение боевых задач, возлагаемых на другие виды вооружённых сил.
Кроме того, делались попытки навязать ВМФ в качестве перспективных КА те, которые разрабатывались по ТТЗ ГУКОС МО, но так никому оказались и не нужны. Особенно усиленно в качестве КА радиолокационной разведки предлагался один из КА НПО «Энергия», главным конструктором которого был К.П.Феоктистов. Особое усердие проявлял при этом начальник одного из управлений ГУКОСа МО Ю.Ф.Кравцов.
Основным недостатком этого КА (даже не принимая во внимание, что он был давно разработан для других целей) было то, что он имел солнечную энергетическую
установку и даже при его доработке он не смог бы в достаточной мере удовлетворить энергетические потребности радиолокационного комплекса, и как следствие, значительно ограничивалось бы время работы спецкомплекса, на витке.
Одной из причин, повлиявших на замедление совершенствования и развития космических средств в интересах различных видов вооружённых сил, явилось с подачи ГУКОС МО ошибочное решение руководства страны создавать свой «шаттл» – «Буран». На это были затрачены огромные деньги за счёт их урезания на развитие других космических средств, а также были привлечены к этой работе многие
организации промышленности, при сокращении работ по другим космическим средствам.
«Буран» был создан. И только потом осознали ошибочность ранее принятых решений. Надо отметить, что разработке средств выведения космических объектов на орбиты СССР и США шли различными путями. В СССР сразу было принято правильное решение о разработке для этих целей ракет различных классов: лёгких, средних, тяжёлых и сверхтяжёлых. США решили создавать «шаттл», как более экономичный и позволяющий не только выводить на орбиты те или иные объекты, но и снимать их с орбит.
Однако, последующие тяжёлые аварии с «шаттл» заставили специалистов США признать, что не всё так хорошо с ними дело обстоит, как хотелось бы, но для этого понадобилось много лет и десятки погибших космонавтов. Поэтому решение наших руководителей о прекращении дальнейших испытаний «Бурана» было совершенно правильным.
Однако, я несколько уклонился от основной темы.
Работа в НИИ требовала не только определения правильного и нужного направления развития космических средств в интересах ВМФ, но и грамотного обоснования выработанных предложений. Главное было идти не по пути уже известных решений или создания средств, уже имеющих аналог за рубежом, а найти пути создания того, чего нет у вероятного противника. Маленьким примером того, что мы искали нетрадиционные пути развития космических средств может служить то, что среди более чем ста двадцати моих научных трудов 26 являются авторскими свидетельствами на изобретения. Это просто пример, подтверждающий наше постоянное стремление к поиску новых решений.
Но «за окном» был конец XX века и ни одно государство не могло далеко уйти от других в техническом отношении. Опережение в создании каких-либо средств вооружения могло быть только временным, а объём серийного производства, конечно, зависел от производственных мощностей промышленных предприятий.
Так, например, в СССР и США почти одновременно начали разрабатывать бортовые ядерные энергетические установки, но в США разрабатывался только один тип установки, да и то, по каким-то причинам был прекращён на стадии лётных испытаний. У нас же первоначально разрабатывалось три типа бортовых ядерных энергетических установок, но один из них был прекращён на стадии предэскизного проектирования, а два других были разработаны, испытаны в космосе, и один из них был принят на вооружение в составе КА радиолокационной разведки системы МКРЦ. Создание таких КА позволило, например, ГШ ВМФ во время англо-аргентинского конфликта в 1982 году из-за Фолклендских островов по докладам начальника РУ ГШ ВМФ И.К.Хурса и их анализа совместно с ОУ ГШ ВМФ (начальник ОУ ГШ В.Х. Саакян) выявить намерения английского командования о проведении десантной операции и правильно спрогнозировать её начало. Начальником ГШ ВМФ в это время был В.Н.Чернавин.
Надо отметить, что нами проводились исследования по различным способам запуска космических аппаратов и независимо от 50 ЦНИИ МО (что крайне раздражало его начальника Г.П.Мельникова) и от ГУКОС МО (что также выводило из себя его командование, особенно начальника одного из управлений Ю.Ф.Кравцова), считавших вывод космических аппаратов на орбиты исключительно своей прерогативой.
Так, под нашим руководством (мой отдел был головным), институтами ВМФ совместно с другими организациями Советского Союза (например, Министерством иностранных дел, Институтом международных отношений, Гидрометеоцентром и другими, всего участвовало около двадцати организаций) была всесторонне рассмотрена возможность создания «морского старта». Были исследованы технические, юридические, правовые, международные и гидрометеоролические аспекты создания такого комплекса. Основными разработчиками намечались: КБ «Южное» – по ракетам-носителям, организации города Выборга, строящие морские платформы, ГСКБ «Спецмаш» – разработчики стартового комплекса на платформе и ряд других. Кроме того, предусматривалась постройка или доработка специальных кораблей для доставки ракет на платформы и кораблей управления. Однако, несмотря на вполне очевидную выгодность и необходимость создания такого старта, эти работы так и не были начаты, в основном, из-за финансовых трудностей, так как все средства
были направлены на разработку пилотируемого КА «Буран» и, конечно, противодействия ГУКОСа МО.
Примерно через двадцать лет, уже после распада Советского Союза, этот замысел был реализован, но в несколько иной кооперации разработчиков: предприятие «Энергия», которому газета «Известия» с восторгом приписывала авторство замысла (который лежал «под сукном» двадцать лет и к которому «Энергия» не имела абсолютно никакого отношения), того же предприятия «Южное» в части ракеты, но уже государства Украины, тех же предприятий Выборга в части постройки платформы, и США, которые выделили деньги на осуществление проекта. Результат – «морской старт» существует, но принадлежит, к сожалению, не России.
Были и другие исследования, например, по запуску космических аппаратов с подводных лодок. Хоть и с большим опозданием, но запуск КА с подводной лодки был, наконец, осуществлён.
Было много и других перспективных предложений, но о их содержании пока следует помолчать.
Вспоминая о создании системы МКРЦ, следует упомянуть, что совместные испытания системы МКРЦ КА «УС-А» проводились на основании правительственного постановления от 24 августа 1965 года и решения Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам от 19 июля 1968 года в соответствии с Программой испытаний, утверждённой главнокомандующими ВМФ и РВСН и согласованной с министерствами оборонных отраслей промышленности.
Руководила испытаниями Государственная комиссия во главе с её председателем – заместителем Главнокомандующего ВМФ адмиралом Н.Н.Амелько. О нём у меня сохранились самые тёплые воспоминания, как о человеке грамотном, эрудированном, легко воспринимающим всё новое и довольно быстро схватывающим технические тонкости, с которыми приходилось сталкиваться во время проведения испытаний, имеющим спокойный характер и не лишённого чувства юмора.
Адмирал Амелько Николай Николаевич
Благодаря ему, многие трудные и спорные вопросы легко и спокойно разрешались без излишних эмоций. Занимая высокий пост, он при запуске КА «УС-А» системы МКРЦ не забывал и о морских традициях. Так, например, на одном из заседаний Государственной комиссии предлагалось запустить КА «УС-А» в понедельник, тринадцатого числа, в тринадцать ноль-ноль. Подводя итог заседания Государственной комиссии, Николай Николаевич в конце в заключение сказал: – «Мы, моряки, народ не суеверный, но запускать космический аппарат в понедельник, тринадцатого числа, в тринадцать ноль-ноль – это слишком. Назначаю запуск на четырнадцатое, в четырнадцать ноль-ноль». Надо отметить, что запуск был произведён в заданное время и прошёл вполне успешно.
Заканчивая, мне хотелось бы в назидание потомкам, всем учёным, конструкторам и директорам привести слова великого преобразователя России – императора Петра
Первого:
«Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зряшно не разорять и убытки Отечеству не чинить.
Кто прожекты абы как ляпать станет, того чина лишу и кнутом драть велю».
Живи Пётр I сейчас, многие бы кнута не избежали.
Ленинград, 2005 год. Здесь я умудрённый опытом ветеран ВМФ обдумываю свои воспоминания
Санкт-Петербург, 2007 год
Фото:
