Не менее двух раз в месяц, будь то в море, будь то в базе, проводилось учение по живучести; одно из них обязательно с имитацией. Эти учения разрабатывали мы с механиком под скрупулёзным контролем командира, который требовал, чтобы дважды не повторялись ни места пробоин, ни способы имитации.
Однажды командир пригласил офицеров штаба бригады с флагмехом во главе посмотреть и оценить отработанное нами показательное учение по борьбе за живучесть. Те, не догадываясь с кем имеют дело, явились к нам отнюдь не в ватниках, о чём потом крепко пожалели. Когда чуть не во всех отсеках начали вспыхивать заранее запрятанные взрывпакеты и даже сигнальные ракеты, а через систему подачи воздуха от водолазов в отсеки через подсоединенные на верху шланги пожарной магистрали ударила под большим напором струя воды, то мало им всем не показалось.
Закопченные, закашленные и зачиханные, с красными глазами они и рады бы были удрать наверх, да задраенных люков во всеобщем дыму разглядеть трудно. После учения команда два часа делала большую приборку, а лодку нашу кто-то прозвал боевой плавучей
Начальник штабы бригады капитан 1 ранга Новиков был исключительно невозмутимым флегматиком. У него было исключительно редкое хобби. Сидя за столом своего кабинета, он имел обыкновение метко плевать в мусорницу, стоящую в углу у входной двери и делал это регулярно, даже тогда, когда перед его столом стояли вызванные им, или прибывшие к нему по своей воле. В этих случаях плевки так же метко летели через их головы и попадали туда, куда надо.
После же того, как начальник штаба однажды вышел с нами в море и присутствовал на учении, во время которого лодка борясь с потерей плавучести с большим дифферентом на нос вырвалась точно на заданную глубину, он от полученной нервной встряски временно перестал попадать плевками в цель. Видимо, у него не только руки тряслись после этого, но и губы.
Очень часто командир проводил всевозможные внезапные смотры и другие, всегда неожиданные, мероприятия. Естественно, разработчиком и ответственным за все эти суматохи был старпом, то есть я. Но я умом не повредился, так как вовремя научился ничему не удивляться и не возмущаться. В те времена для младших по должности это было очень противопоказано. Своей
и постоянной готовностью ко всему самому непредвиденному я во многом обязан опять же своим учителям, особенно Василию Андреевичу и Олегу, а потом и по характеру своему я тоже был в некотором роде авантюристом.
Воспринимая всё это как неизбежное стихийное бедствие, против которого бороться нельзя, я нашёл способы как-то сглаживать разгул этой стихии, носящей имя Николая Ивановича. Взяв на себя роль Малюты Скуратова, главного опричника государева, я иногда опережал некоторые его начинания, и то, что только что ещё зарождалось в его мозгах, ухитрялся предугадать, подправить и предоставить ему как своё, но только доведённое до абсурда. Естественно, увидев это со стороны, он, как умный человек, воспринимал отрицательно и сразу же запрещал. Только таким методом я мог мешать Николаю Ивановичу вконец замордовать весь экипаж.
К примеру, был такой эпизод. Нам часто приходилось стоять на якоре, и однажды на мостике ему в голову пришла, как всегда не постучав, новая идея.
– Старпом, – обратился он ко мне, – скажи мне, какая главная беда подводника?
И я, не моргнув глазом, ответил: «Алкоголизм, товарищ командир».
– Да нет, старпом, это тебя не туда занесло. Главная беда подводника - это постоянная ограниченность движения, отчего он деградирует физически, а раз физически, то и умственно. Поэтому нужно нам продумать, как организовать ежедневную физзарядку на лодке и при стоянке на якоре, и на ходу. Ну на якоре это можно будет делать на носовой и кормовой надстройках, причём с обязательным обливанием после зарядки холодной забортной водой. А вот на ходу это нужно как-то делать по отсекам, не препятствуя несению ходовой вахты в них. В общем ты, не торопясь, детально продумай это, опробуй и доложи мне на вечернем докладе в следующий понедельник.
И я всё продумал, составил план, во время судовых работ, стоя у пирса, проделал это практически с десятком отобранных матросов, а потом, как главный залп на поражение провёл спортивную эстафету. Отдраили торпедопогрузочный люк и входной 7-го отсека. Соревнующиеся бежали по верхней палубе с носа вокруг рубки в корму, через люк в 7-й отсек, там по отсекам с седьмого до первого и через торпедопогрузочный люк опять наверх. Ни я, ни матросы, не очень старались, но всё равно двое свалились за борт, а один ушибся, пробегая между дизелями в 5-м отсеке.
Когда я потом представил командиру набросок плана организации физподготовки и в качестве перевыполнения задания доложил результат проведённой эстафеты, он задумался и помрачнел. При этом, глядя на выражение его лица, я представил, как в его голове возникает картина, в которой матросы, бегая и прыгая в отсеках сшибают с ног вахтенных и сами падают в люки трюмов, а во время физзарядки на надстройках в открытом море падают за борт и тонут.
Как я и предполагал, командир сунул мне мой план в руки и резко сказал: «Не занимайся, старпом, ерундой, у нас есть более важные дела. Никаких физзарядок в море не делать».
Я с облегчением вздохнул и пошёл заниматься более важными делами. А команда была спасена от очередного эксперимента
Трудная была служба на « С-291».Очень трудная. И многие не выдерживали и ломались. Первым сломался замполит Белоконь. Уже не помню, по какому поводу он не выдержал, высказал Николаю Ивановичу в глаза всё, что о нём думал, и заявил, что доложит об этом в политотдел.
А Николай Иванович сказал, что пусть он считает себя арестованным за неподчинение и сидит на лодке, так как вахтенный у трапа его не выпустит.
И замполит, зная характер командира, смирился и не пошёл тогда в политотдел, а сделал это уже в Полярном. Не знаю, что там было, но его перевели на другую новостроящую лодку, а новым замполитом к нам был назначен капитан-лейтенант Струнин.
Потом один за другим сломались командиры групп: движения, торпедной, рулевой, потому что прослужили они ещё мало и закалиться не успели. Начали появляться, а потом участились грубые проступки среди матросов и старшин, в основном тех, кто был не с самого начала, а пришёл на лодку позже.
Вообще о службе на ПЛ «С-291» можно было бы написать целый детективно-драматический роман, но, щадя тех, для кого я это все повествую, остановлюсь на двух событиях, тем более, что до этого я уже кое-что поведал раньше об этом периоде моей службы.
Ещё при плавании на Каспии однажды, когда мы стояли на якоре, к борту подошел катер, на котором доктор доставил продукты. С ним были два матроса, которые, будучи на берегу, при получении продуктов где-то ухитрились здорово напиться и теперь еле стояли на ногах, да ещё агрессивно себя вели. Доктору командир сразу объявил арест при каюте, а тех матросов по его приказанию крепко привязали в сидячем положении на кормовой палубе, чтобы их не смыло и лодка пошла в район погружения.
так что хотя море было не более 3-х баллов этих бедолаг все равно волны накрывали чуть ли не через каждую пару минут.
Сначала они орали и матерились, потом начали плакать и уверять что больше не будут, потом охрипли и замолчали выбившись из сил. Когда пришли в район погружения и застопорили ход, я вместе с их командирами отделений спустился на палубу, осмотрел их и громко доложил командиру, стоящему на мостике, что виновные вроде отрезвели и всё осознали. Как, развязывать будем, или будем с ними погружаться? До сих пор помню, с каким ужасом они тогда на меня смотрели!
Конечно же, их развязали и препроводили бережно вниз, где им их командиры отделений спокойно и доходчиво ещё раз объяснили суть их проступка, напомнив, что на фронте за неподчинение командиру расстреливали на месте без всякой жалости. К счастью всё обошлось, и они даже не заболели.
Кстати, к заболевшим у Николая Ивановича тоже был свой подход, к которому я отношусь весьма одобрительно. Например, простудился матрос и заболел.
После его излечения военный дознаватель, который должен был быть на каждой лодке, нештатный, обязан расследовать причину. Если заболел матрос по своей вине, например, работал, вспотел, разделся и его продуло. Или холодного пива потный выпил, значит, он должен быть наказан, потому как нарушил боеготовность корабля путём выведения себя из строя.
Если матрос заболел по вине начальника; например, тот послал его работать на холод не обеспечив тёплой одеждой, то наказывается начальник. И вообще Китаев требовал всегда, чтобы прежде чем посылать своего подчиненного на выполнение какого-либо задания, начальник до мелочей объяснил ему суть этого задания. И ещё он говорил так: если сам этого делать не умеешь, не заставляй это делать другого. Поэтому все офицеры лодки умели делать всё, что делали их матросы, и даже лучше.
Когда мы двигались в плавдоке по внутренним водным путям с Каспия на Северный флот, то в Рыбинском водохранилище у нас была трёхдневная остановка. Стояла отличная летняя погода, и грех было не использовать это на благо экипажа. Поэтому я обратился к командиру разрешить команде купание каждый день по часу утром перед завтраком, и вечером перед вечерней поверкой. Командир разрешил, но с одним условием. Купание обязательно для всех и сход в воду только с надстройки дока, т.е. с высоты не менее 7 метров.
Сделали помост на крыше надстройки дока, и вся команда, кроме вахты, во главе с командиром построилась на нём. Прыгнул командир, за ним я, потом Белоконь и все остальные офицеры без малейшего колебания. Потом начали прыгать старшины и матросы. Некоторые прыгали не сразу, колебались какое-то время. Но минут через пятнадцать прыгнули все, кроме шестерых, которые оказались не умеющими плавать. Время идёт, а они стоят и не прыгают. Боятся утонуть. Командир же приказал: завтрак не выдавать, пока не прыгнут все. Прошло уже более получаса, а они не прыгают. Час прошел, все уже до посинения накупались, а этим и горя мало. Не прыгают, и всё тут. Вся команда из воды кричит им, – прыгайте, мы вас сразу подхватим, не дадим утонуть. И, наконец, по одному трясясь от страха, начали они прыгать. И никто не утонул, хотя некоторые и нахлебались воды.
И такая закалка нервов повторялась каждый день и все неплавающие стали плавающими.
Я считаю, что школа, которую я прошёл на «С-291» была суровой, но полезной.
Она закалила меня, сделала более серьёзным и требовательным к себе и подчиненным, помогла в совершенстве постичь устройство подводной лодки, а также приобрести опыт в работе с людьми. Но долго в такой школе находиться было опасно, можно было очерстветь, озвереть и вообще стать ненормальным. Я это уже отчётливо чувствовал и понимал, и моя предыдущая служба на ПЛ «С-142» всё больше казалась мне сладким детским сном, который безвозвратно растаял с моим пробуждением.
И судьба сжалилась надо мной, как в хорошей сказке. В 1957 году в Полярном готовился к переходу на Дальний восток очередной ЭОН (экспедиция особого назначения, а проще – группа боевых кораблей, в том числе и лодок). На ПЛ «С-222», которая участвовала в предыдущем переходе Северным морским путём, но по природным обстоятельствам не прошла, и в числе ещё нескольких лодок вернулась обратно, забраковали старпома капитана 3 ранга Таубина и стали искать ему замену. Узнав об этом, я сам явился в отдел кадров дивизии и заявил, что чуть не с детства мечтаю служить на Тихоокеанском флоте. Кадровик оказался с юмором и доброжелательно ответил, что и он, и весь ТОФ до сих пор ждут и никак меня не дождутся, и вот, наконец, всем им крупно повезло.
И так я, уже в звании капитан-лейтенанта, в один из тёплых весенних дней 1957 года прибыл на ПЛ «С-222» принимать дела старшего помощника командира.
Часть IV. Путь на восход. Прямо и направо.Итак, весной 1957 года я был переведён на должность старшего помощника командира ПЛ «С-222» готовящуюся к переходу Северным морским путем на Тихоокеанский флот.
Сборы были недолги. Посадил я жену с дочкой на поезд в
и отправил их опять на свой Урал, готовя и их и себя опять к долгой разлуке. За четыре года семейной жизни жену свою я видел в общей сложности не более года, а дочь и того меньше, всего месяца три. Она только недавно стала называть меня папой, а то всё дядей именовала.
2007 г.
Вернувшись в Полярный, я сдал дела на прежней лодке, прибыл на новую и представился её командиру капитану 3 ранга Свешникову Виталию Алексеевичу. Он ввёл меня в курс текущих дел и представил экипажу. После этого я, не мешкая, произвёл расчёт с Полярным, в котором было два этапа.
Первый этап – передача по эстафете призрачного двухстворчатого шкафа. Чтобы была понятна суть этого детективного мероприятия, коротко поясняю.
В 1950 году при расчёте с коммунально-эксплуатационной частью (КЭЧ) одного старпома, убывающего на учёбу, была установлена недостача. Куда-то подевался большой двухстворчатый шкаф. Пропал бесследно. А как он выглядел и, главное, существовал ли он когда-нибудь вообще, никто не помнил. Но по документам в КЭЧ он числился за этим конкретным старпомом. Наименование, срок службы 20 лет, воинская часть получившая его, фамилия старпома, его подпись и печать. Все реквизиты налицо, а шкафа нет. И, чтобы избавиться от этой деревянной напасти, тот старпом обратился к друзьям-товарищам, другим старпомам и один из них по состряпанной накладной фиктивно принял это злополучный шкаф с расчётом, когда самому придется за него рассчитываться, передать его по такой же фиктивной накладной следующему. И так решено было отфутболивать это паскудное изделие, пока не кончится срок его службы, и оно не будет списано.
Я был шестым по счёту владельцем этого шкафа-призрака. Не долго думая, теперь я пришёл к одному из друзей, тоже старпому, Валентину Балабуху, и сказал: «Валя, выручай».
В теперешнее время, услышав такую просьбу, порядочный человек отвечает: «Нет проблем».
Тогда такая высокоинтеллектуальная фраза ещё не была в ходу и Валя ответил, как было принято тогда: «Об чём лай?». И мы составили седьмую по счёту накладную, расписались один в сдаче, другой в приёме, шлёпнули печати, приняли на грудь для закрепления благородной сделки и разошлись.
Домовой - дух добрый, он рачительный хозяин, помогающий дружной семье...
Вторым этапом была сдача квартиры. Много ли скарба у тогдашнего офицера-подводника? Две армейские железные койки и три табуретки я вернул в прежнюю часть, детскую кроватку, позаимствованную у одного мичмана, вернул ему же, а всё остальное уместилось в трёх чемоданах. Сдал квартиру в КЭЧ, а сам переселился в часть, чтобы ничто не отвлекало от дел.
И началась подготовительная к длительному плаванию суматоха, во время которой я существовал как бы в двух мирах одновременно.
Один мир, внешний, включал в себя знакомство с командой и офицерами, выполнение повседневных старпомовских обязанностей. Второй мир, внутренний. В нём я прощался с Севером, с Полярным, с многочисленными друзьями и соратниками. Всё это раздваивалось в моем сознании. Все окружающее было одновременно и ещё родным и уже чужим, с чем сознание моё никак не хотело мириться.
Всё здесь устраивало меня наилучшим образом, и климат и служба и природа. Этим я вовсе не хочу сказать, что всё тут было безоблачно, одни удовольствия и никаких огорчений. Здесь всяко было. Меня тут не только хвалили, но и ругали и наказывали. Всего было в меру, естественно и закономерно. Иначе может быть только в приюте для придурковатых. Периодические нагоняи и встряски жизненно необходимы любому нормальному человеку, как перец и горчица к хорошему блюду. Не говоря за других, лично я нередко в самых раскаленных раздолбонах усматривал проявление таланта, творческой мысли и живость характера. И немало в этом виде воспитательного воздействия проявляется здорового юмора. Такова уж наша действительность
Может быть это покажется странным, но я убеждён в том, что, чем старше по должности начальник в постоянно действующем и решающем ответственные задачи подразделении, тем он более уязвим перед служебными невзгодами. Он постоянно сталкивается с множеством случаев неисполнительности, непонятливости и некомпетентности в низах.
Вроде бы и не так уж существенных нарушений, но из-за своей многочисленности и досадной повторяемости способных свести на нет большие усилия. И он не может оперативно изменить обстановку во благо, сталкиваясь с дилеммой, когда виновного расстреливать не за что, а любое другое взыскание полностью неэффективно. И со временем начальник находит другой эффективный вид наказания провинившегося, при котором без риска перегнуть палку, можно его так уделать, что он полностью осознает свою вину, увидит как бы со стороны всю мерзость своего поступка и, главное, у него никогда не возникнет мысль, что с ним поступили несправедливо
Но такое дано не всякому начальнику, так как здесь требуется талант воссоединения в единое целое ораторских способностей, глубокого знания психологии, что дается немалым жизненным опытом, и хорошего чувства юмора.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
