Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Новые возможности для экспресс-анализа металлов и сплавов

Новые возможности для экспресс-анализа металлов и сплавов

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья

  • Архив

    «   Август 2025   »
    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
            1 2 3
    4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24
    25 26 27 28 29 30 31
                 

ПАМЯТИ КРАСКО ИВАНА ИВАНОВИЧА - ПОДГОТА-ПЕРВОБАЛТА, КОМАНДИРА, АРТИСТА, ДРУГА-часть1


Содружество подготов-первобалтов и нахимовцев "46-49-53" с глубоким прискорбием извещает об уходе 9 августа 2025 года в последний поход нашего брата - подгота-первобалта ИВАНА ИВАНОВИЧА КРАСКО.
Невозможно выразить словами нашу боль от утраты нашего дорогого друга. Несомненно, что творчество Народного артиста России и его яркая жизнь ещё будут предметом глубокого исследования.
Мы выражаем наши глубокие соболезнования родным и близким Ивана Ивановича, его друзьям и почитателям таланта. Его имя и дела навсегда останутся в наших сердцах.
Прощание с народным артистом России Краско Иваном Ивановичем состоится в театре имени В.Ф.Комиссаржевской 13 августа с 10:00 до 11:30 по адресу Итальянская улица, д.19.

Отпевание пройдет на Комаровском мемориальном кладбище в 13:30 по адресу Озерная улица, д. 52, литера А. Похороны там же в 14:00.



Представляем вашему вниманию воспоминания Ивана Ивановича о жизни, учёбе, службе и работе, написанные им в 2003 году.


Народный артист России Иван Краско вышел из мужиков, поэтому сам – настоящий мужик: разносторонний и многогранный, с загадочной душой, недюжинными способностями, философским мышлением и сильным характером. Он прошёл школу флотской закалки, но, послушавшись призывов своей души, повернул на путь театрального творчества. Это беспрецедентный факт, не имеющий аналогичных примеров на флоте. Как всё это было непросто, он художественно рассказывает сам в своей книге «Жил один мужик», за которую в 2001 году получил литературную премию «Петрополь». Призов и званий он имеет множество. А осенью 2001 года за большие заслуги перед Отечеством он вместе с Виктором Конецким стал членом Георгиевского Союза, созданного в честь Святого Георгия Победоносца, покровителя России.

«Ах вы, батенька, служили на Дунае…
Так вы, оказывается, речной моряк!»
Борис Соколов, Народный артист России, коллега

Иван Краско


Записки речного моряка

Истоки

Сиротство
Маму я не помню совсем, мне ее баба Поля заменила. Она с гордостью рассказывала, как бывало, поднимет меня на руках, чмок в попку и говорит подружкам-старушкам:
– Я вам дам, – "осенчук"! Ишь, чего захотели, – "не жилец"!
Мало, кто после смерти мамы Насти верил, что десятимесячного Ванюшку удастся выходить: хилый был, вроде недоноска.
Болела Анастасия Ивановна не очень долго: муха ее какая-то укусила в руку около плеча. Расчесала ли неловко или что еще, одним словом, – заражение крови. Врачи говорят, руку отнимать надо, а она ни в какую:
– Что я с мужиком – пьяницей без руки буду делать? Вон четверо у меня, один грудной еще!"
Чего тут больше было – тоски от жизни тяжкой или желания выжить? Пойми теперь…
Подробностей не знаю, но, когда умер отец наш Иван Афанасьевич в 1936 году, баба Поля троих маленьких: Николая, Василия и меня, одиннадцати, девяти и шести лет, соответственно – взяла на воспитание одна.
Только старший, Володя, тринадцати лет, отошел к бабе Даше. Дед Иван Иванович и вся состоятельная родня – не ровня была этой голытьбе… А бабе Поле не привыкать – ведь она из кулаков Клементьевых – все собственным горбом.
После смерти отца вчетвером с бабой Полей, по ее науке и правилам, вели хозяйство. Натуральное, по всем статьям: корова, картошка, овощи. И жили, думалось, не хуже других. А на самом деле – беднота сиротская.
Баба Поля
Баба Поля моя вещунья была. Нельзя сказать, чтоб колдовством баловалась, но ячмень-писяк на глазу заговорить, болячку какую снять – дело для нее плевое. Мне бы, пионеру хренову, записывать за ней, да где там – рогатка важней! Кое-что всплывает в памяти.
Баба предлагает мне безымянным пальцем левой руки обвести сучок на стене, а сама говорит что-то бытовое – не молитву, а что-то вроде:
– Все хвори-напасти уйдут восвояси, нечего им тут делать,
Ванюшку моего портить.
Говоря профессиональным актерским языком, она мне ставила задачу на физическое действие, целью которого было отвлечь меня от слов, потому что я мог и посмеяться над ее свойскими разборками с болезнью, а уж это было бы недопустимо, и проку никакого не принесло бы. И вот я весь в этом сучке, послушный – аккуратно обвожу контур (стены у нас были сосновые, без обоев), а баба Поля – шлеп легонько: иди, говорит, бегай дальше… А на следующее утро взглянет мимоходом, где болячка была, а ее и след простыл!

Проблемы семейной жизни тоже просто решала. Подслушал как-то ее рассказ соседке, та пришла за советом по этой именно части.
– Афанасий мой загулял, было дело. Крепко загулял – ничего не делает, только пьет – и всех забот! Терпела я, терпела – не помогает добром его совестить да упрашивать. Собрала всех ребятишек, а их шестеро было – мал-мала меньше, и когда заявился он, чуть ли не ползком, счастливый: "Поля, Поля моя!" – я ему всех шестерых, как щенков, одного за другим и покидала:
– Радуйся с ними один, пей-гуляй, мне тоже пировать охота!
Протрезвел мой Афоня враз. Кинулся за мной, на коленях умоляет не уходить, не позорить:
– Все! Поля, клятву тебе даю, – не буду больше!..
И ведь сдержал свое слово: с тех пор – ни-ни. По праздникам только, да и то помаленьку… Шелковый стал Афанасий. Да, так-то они, мужики, все хорошие. Воли им нельзя давать…Деда Афанасия Данилыча только и помню, что на отпевании: прямо в избе огромные подсвечники вокруг гроба стояли, да батюшка с кадилом ходил.
Урок на всю жизнь
Пришли в 1930-е годы раскулачивать. Дед Афоня покорно вывел корову: а что делать? – декрет. А баба Поля и тут по-своему.
– А что же, – говорит, – вы только кормилицу забираете? Тогда уж, и этих всех с собой! – и толкает к уполномоченным старших детей – Дуню с Пекой, а заодно и меня – "осенчука" сует. У тех и руки затряслись:
– Пелагея Алексеевна, да как же?..
– А вот так – я уж давно грудью не кормлю, а дохлые они мне не нужны!
Так и ушли уполномоченные ни с чем…
Сурова была баба Поля. Но и справедлива. Придешь домой после драки, нюни распустишь:
– Что?
– Коля Пулин дерется… – и сопли по лицу.
Вот тут и пожалеет тебя баба Поля. Весьма своеобразно. Подзатыльником:
– Еще раз пожалуешься – не так получишь! Сдачи дать не можешь? Тогда беги. Не зря сказано: дают – бери, бьют – беги.
И урок этот – один-единственный! – на всю жизнь.
У страха глаза велики
Дрова заготавливали на всю зиму. Таскали их из лесу на своем горбу. Однажды мы с бабой Полей вот так по вязанке сухих сучьев нагрузили, крякнули и пошли к дому. Баба, хоть ей уже и под семьдесят, двужильная, вперед ушла, а я поотстал, да и дорога пошла на подъем. Тяжело, а остановиться, отдохнуть – боязно: дело было под вечер, смеркалось, и звук какой-то появился. Мне с ношей моей и не повернуться, не рассмотреть, кто там догоняет со стоном каким-то и хрипом – ужас!
Поднажал, а сил нет никаких – от страха ноги подкашиваются… Выкарабкался кое-как на взгорок. Бабу Полю, слава богу, уже видать, да и посветлее на просторе. Сбросил дрова, оглядываюсь, а и нет никого, один я. А звуки эти дикие, нечеловеческие от меня же самого и исходят – это я так от натуги с хрипом и стоном дышу.
Никому я эту историю не рассказывал, а недавно в разговоре с Ниной Николаевной Ургант поведал об этом, как мне казалось, забавном случае, привел его, как пример того, что у страха глаза велики. Думал, что будет смеяться, а она заплакала.
Велосипед
У Коли Пулина появился велосипед. Это же целая эпоха в детском развитии! Покататься друг давал, даже часто, но иметь свой взрослый велосипед – это совсем другое. Да стоил он так дорого, что обратиться к бабе с просьбой купить это "баловство" даже мысли не возникало.
Но однажды дружок сообщил, что в Касимове кто-то раму продает за 60 рублей (тоже безумные деньги!), да еще предложил помочь собрать колеса. Тут уж мое сердечко дрогнуло – больно велик соблазн был. Робко изложил бабе Поле мечту свою, не сомневаясь заранее в полной ее неисполнимости. И впрямь – только и услышал:
– Еще чего? Шестьдесят рублей за одну раму? Откуда у нас такие деньги? И думать забудь.
И рад бы забыть, да никак. Не помню уж, спал или нет в ту ночь. Может, и спал. И снилось мне это несбыточное двухколесное счастье. Нелегко дается постижение недоступности… Почему у Коли Пулина есть, а у меня – никогда не будет? А потому, что сирота. Да и беднота. О каком велосипеде могла идти речь? Помышлять тогда о такой роскоши, все равно, что сейчас о шестисотом "Мерседесе". Короче говоря, смирился я с бедой своей детской – на нет и суда нет.
Взглянула утром баба Поля строговато: прошла, мол, блажь-то? А мне что? Мне не привыкать: подумаешь, велосипед какой-то…
– На. Купи эту раму дурацкую. Да смотри, чтобы не обманули. С Колькой иди.
И подвигает баба ко мне шестьдесят рублей! Они, оказывается, на столе лежали, я от горя не заметил…
Жажда жизни
Мы с Колей Пулиным дружки были – не разлей вода. Соседи, коров своих вместе пасли. Поскольку жизнь была, мягко сказать, нелегкой – вся радость в играх находилась. Лапта, "двенадцать палочек", прятки, футбол с тряпичным мячом… Но это уже попозже. А как-то придумал Дядя Вася (брата моего теперь так даже собственные внуки зовут) забаву: стрелять из резинок, на пальцы надетых, не бумажными "снарядами", а "пульками". Делал их из алюминиевых проволочек. Раздаст всем поровну, и пошла стрельба-дуэль, только глаза береги. Попадет в лицо или голову – больно.
И вот раз воюем мы так в доме (погода была неважная). Народу много: не только родные да двоюродные братья, а и соседские пацаны собрались. Баба Поля в отъезде, а мы за хозяев.
Стрельба идет нешуточная, крик, гам. И вдруг… полная тишина и, как говорится, немая сцена: зачаровано следим, как падает сбитая чьим-то метким выстрелом лампадка, стоявшая в переднем углу перед иконой. Прямо с огнем опрокидывается и на пол – дзинь! На кусочки, и только масло деревянное растекается…
В момент все преображается. Сообща наводим порядок – кто попал, даже не выясняется. Подметаем, подтираем, а старшие запасную лампадку ищут, потому как баба Поля на ночь непременно молиться будет. Да это еще поздним вечером и освещение – электричества-то не было. В чулане, на чердаке, в комоде, где только не искали – нет лампадки! По соседям побежали (всю деревню, почитай, прочесали) – пусто.
Тут ряды наши поредели. Сначала соседи о неотложных домашних делах вспомнили, потом и двоюродные смылись, от греха подальше. Осталось нас трое, бедолаг. Марафет, само собой, навели в доме. Чистота, печка горячая, на ней пойло для Зорьки, как положено, готово, чай для бабы.
Она, как в городе на Бассейном рынке молоко продаст (литров тридцать – и все на себе!), обязательно маленькую водки купит. Вот с чаем – горяченьким, крепким да сладким – и хлопнет стакан, "с устатку". Придет малость в себя, заметит наши старания по дому ("молодцы!"), а с чего мы притихшие, смирные не в меру – ей еще невдомек. Мало ли, набегались за день… А такие дни – отъезд бабы Поли – раза два в месяц. Для нас они, что игры олимпийские! Полный сбор, и забавы по всей программе! Вот и доигрались.
Баба не обманула наши надежды. Поначалу ничего не заметила. Все дела по дому справила, Зорьку подоила, и перед сном – к боженьке. Мы на всякий случай в комнате лампу вторую засветили – вдруг не увидит…ну, хоть не сразу… Сами затаились. Заглянуть страшно. Сидим втроем на диване, ноги поджали – ждем… Начало мирное.
– Слава тебе, Господи! Спасибо тебе, всех напитал – никто не видал!
А кто и видел – не обидел…
Пауза… Не дышим. Как на старте, к рекорду мира по бегу – не меньше! Ну, конечно. Разве может баба Поля иначе?
– Мать твоя, бля@@! Кто же лампадку разбил?! Господи! Прости меня, грешницу! Да как же с этими распиздяями по-другому можно?! Ой, Господи, не суди ты меня строго, сил моих нету…
Эти слова слышим уже в затухании, ибо сдуло нас с дивана и вынесло на улицу со скоростью света…
Великое дело – жажда жизни!

Случай на пруду
Пацаном ещё решил переплыть Вартемякский пруд, только чтобы никто не видел. Плыву, плыву и вижу, что не осилить. Повернул обратно, и правильно сделал. Из последних сил выбрался на сушу.
Еле-еле дышу: слабак оказался.
– Ну что, – слышу вдруг, – обидно?
– Ага, – я даже не испугался.
Дядька на камушке сидит, глаза добрые. И мне совсем перед ним не стыдно, что я не доплыл. А он позор мой видел.
– А знаешь, что ты больше половины проплыл?

– Нет, оставалось больше, до середины я не добрался, я же видел.
– У страха глаза велики. Слышал такую пословицу?
– Да толку-то.
– А ты отдохни и ещё раз попробуй. Хочешь, я рядом поплыву?
– Не, я один.


Первый в жизни снимок. Заканчиваю седьмой класс.
Вартемяки, Ленинградской области, 1946 год


Странное дело, я уже знал, что переплыву пруд, я видел, что вовсе он не широкий. Я кивнул дяде, спокойно вошёл в воду и неспеша направился к тому берегу. Основной стиль у нас был по-собачьи, а тут я даже сажёнками немного прошёлся. Вышел на берег сильным и красивым, ловким. Это я знал и хотел, чтобы и дяденька тот меня таким увидел. Обернулся, чтобы крикнуть ему спасибо, а его и нет. Никогда больше не встречал я этого человека. А помню всегда.


Братья

Примета

А был и такой случай. Осенью прилетел из леса дятел и давай скворечник на березе долбить. Гулко. Скворцы уже улетели, опустел их домик. Я вижу такое дело, хвать рогатку, камешком хорошим зарядил и прицеливаюсь. А баба (иначе мы ее и не звали – просто и ласково), по рукам мне:
– Не смей, – говорит.
А рука у нее тяжелая – всю жизнь хозяйство вела! Мне обидно, почему "Не смей", вон какая птица красивая, я чучело сделаю! И опять целюсь, а она мне подзатыльника:
– Сказала – не смей!
– Да почему?!
– А потому… – и так посмотрела, такими глазами!
– Беду он нам, Ванюшка, принес, дятел этот…
– Какую?
– Не знаю пока…
А красавец будто для того и прилетал, чтобы эту весть передать, вспорхнул – и домой, в лес.
Когда через полгода, весной, похоронка пришла: «В Сталинграде, 19 ноября 1942 года смертью храбрых… ваш внук и брат Владимир Иванович…». Я – в рёв.
Любил Володю больше всех из братьев – самый старший, умный был, да и меня он баловал, жалел младшего. Редко я его видел, учился брат в Новгороде, в дорожном техникуме. Закончил как раз в сорок первом. С началом войны его отправили в Томск, в артиллерийское училище, а оттуда в это пекло, в Сталинград.
Реву я, значит, от этого страшного известия и получаю от бабки опять же подзатыльник! Тут уж не обида, бунт: «За что?!» А баба Поля – глаза пустые:
– Раньше надо было плакать… Я уж совсем растерялся:
– Когда – раньше?
– Когда дятел прилетал…
Хоть не отметил я тот осенний день, но знаю твердо – именно тогда погиб Володя.

Майор Бахвалов
Ох, и любил Николай Иванович выпить. Водку находил всегда. Займет, выпросит, а то придумает способ промысла, который не всякому в голову придет. Главное – достать ее, родимую!
Служил он разведчиком, там, в армии, к спирту пристрастился, да и врожденная склонность была – отец Иван Афанасьевич умер в сорок с небольшим от нее, проклятой…
Во хмелю Николай был весел, приятен, чудил.
Вечером как-то оказался один посреди деревни. Заскучал – зайти не к кому – поздновато, а домой неохота. Вдали показались двое. Идут по улице и видят, лежит кто-то, постанывает.
– Елки-палки, это же Коля Бахвалов!
Стали тормошить, а он только мычит, глаз не открывает.
– Замерзнет он тут.
– Да… Живет он далековато…
– Да вот же Васин дом, брата!
Приволокли, стучат. Василий Иванович уже спал. Дверь открыл, втащили парни полуживого Колю, на пол в кухне уложили, а он вдруг как захохочет:
– Вот спасибо, ребятки! Аккуратно доставили! С меня причитается. Давай, Вася, наливай!
Около сельмага приспособился Николай Иванович останавливать грузовые машины. Руку поднимет, шофер и притормозит.
– Здравствуйте. Майор Бахвалов.
Доверчивый водитель документы предъявляет: вид у майора подходящий, а что не в форме, так живет, наверное, рядом… Обходит "майор" Бахвалов автомобиль, осматривает внимательно – где-нибудь да есть непорядок, а инспектируемый и сам знает, что не все у него в ажуре, ведет себя заискивающе. "Товарищу майору" только этого и надо.
– Ладно, на первый раз штраф три рубля. Оформлять будем?
– Не, лучше не надо. Я все подгоню, товарищ майор, честное слово!
– Ну, смотри…
Оштрафованный уезжает довольный – малой кровью дело обошлось. А Николай Иванович – в магазин: два восемьдесят семь за пузырь, еще и на сырок плавленый хватает.
И жил бы так Николай Иванович припеваючи, да только… Вьется веревочка, вьется, а кончик, как говорится, неожиданный.
– Чего?! Какой ты, в задницу, майор? Где удостоверение? Иди-ка сюда!
Сграбастал громила-шоферюга самозванца за шиворот и доставил аккуратненько к посту ГАИ на развилке Выборгского и Приозерского шоссе. Это всего в девяти километрах от родной деревни Вартемяки.
– Ваш майор?
А там знают дорожного мастера Бахвалова – контора у него рядом, в Песочном.
– Николай Иванович! Что случилось?
– Да пошутил я…
Вот так же, видимо, шутя, и упал Николай Иванович у пивного ларька, что стоял когда-то у сельмага. И, может быть, отлетавшей душой услышал последнюю шутку в свой адрес от Сереги Бахвалова, брата двоюродного, вполне в духе всей их жизни, случайной и не особо серьезной:
– Сват, кончай придуриваться.




А это Вартемяки – моя родина, прекраснейшее место в мире, бывшее имение графа Шувалова. Моя родня на мосту через Охту, построенном Николаем Ивановичем, тем самым «майором Бахваловым». Сам я увлекался фотографией, поэтому нахожусь за кадром


Мой брат – сын полка

В 1942 году Василий убежал из дому. Шепнул мне, что в лес, в Сарженку. Там красноармейцы, буду, мол, сыном полка. Баба Поля сильно не ругалась, пробурчала только:

– С голоду не помер бы.

Через неделю наш беглец уже дома появился.

– Что, наслужился? – спрашивает баба Поля.

– Да не, я поесть.

– А чего тебя твой полк не кормит, что ли?

– Я там пообедал, да чего-то домой захотелось. Харч-то у них хороший, добрый, как повар говорит. Только такой вкусной мятки, как у нас, не бывает.

Мятка – это картофельное пюре с молоком. Мятка – на ней мы и выросли.

Из воинской части приходил командир, посмотрел, как мы живём, спросил, не против ли баба Поля, что внук раньше срока в армию ушёл.

– Да нет. Его, балбеса, попробуй отговори! Всё равно по своему сделает. Пускай уж, может, уму-разуму научите.

И ещё договорился командир, что к нам на постой красноармеец придёт, художник полковой. Стенгазету в землянке писать несподручно, а у нас стол большой, тепло. Фамилия художника была Шуляк. Мне нравился его красивый почерк. Газету он всю писал сам от руки. Наверху: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «За Родину! За Сталина!», а ниже – заметки бойцов о достижениях в боевой и политической подготовке.

Портрет Сталина Шуляк перерисовывал с открытки: на квадратики её карандашом разделил, потом на газете столько же квадратов начертил, только побольше размером, чтобы портрет увеличить. Гляжу во все глаза.

–Похож? – спрашивает Шуляк.

– Ага, здорово!

А тут и политрук пришёл, похвалил бойца.

– Молодец, – говорит, – красиво сделал, быстро.

К Сталину присмотрелся.

– Дай-ка открытку. Так. А почему у тебя на рисунке товарищ Сталин похудел?

– Так война же, товарищ политрук.

Баба Поля кивнула одобрительно:

– Всем тяжело, все голодают, даже Сталин.

На следующее утро Шуляк отнёс газету в часть. Сказал, что скоро придёт, надо плакаты рисовать.

Сын полка Вася Бахвалов в учениях чаще всего был раненым. Мальчишку с удовольствием таскали на носилках.

Однажды Вася решил сбегать домой. Это было нарушением, но он сказал:

– А пускай думают, что я без вести пропал.

Уплетая мятку, брат сообщил новость:

– Шуляк-то враг народа оказался. Сталина исказил. Расстреляли вчера.


Дядя Вася. Мастерство

Поразительный неслух был брат мой Василий Иванович! Все делал по-своему. Не бунтарски и не исподтишка, а тем не менее все переиначивал под свои законы. Наказания – а у бабы Поли за этим дело не стояло – как горох об стенку: толку никакого. Называла его "толстоголовый". Упорно он следовал импульсам своего характера – упрямого, бесстрашного и бесшабашного русского мужика. И прозвище имел – Кацап. От кого получил, не знаю, но – в точку.

А сам-то уж был мастер наделять других только ему понятными экзотическими псевдонимами. И казалось уместным Колю Пулина обозвать Петей–немцем. От того ли, что больно неожиданно, а только долго мы, пацаны, звали его так, и никак иначе. А Серега Бахвалов – "Китаец Ли". Никто другой – именно этот, так и не разгаданный многими, евстигнеевского обаяния, тоже сугубо русский человек…

Брата нашего старшего, Николая, Василий окрестил понятно: "Зиночкин" – амуры первые начались. А дальше, когда увлечения эти вразнос пошли, стал Коля "Сват – голубые яйца".

Толя Кирибейников, дружок закадычный Васин, глуховатый и приземистый, всю жизнь был "Толя Бык" – по фамилии его мало кто и знал.

Самое хлесткое, но меткое, присохшее намертво прозвище было у нашей тетки – "Дуня Бзда". Понятно, что филологические корни надо искать в лексиконе бабы Поли – она уж, бывало, ежели приложит, то отмыться невозможно.

В школе Дядя Вася учился, можно сказать, хорошо. По любознательности своей схватывал многое на лету. Но уроки учить – это увольте. Столько интересного вокруг! И все надо потрогать своими руками, а то и разобрать на детали или кусочки. Вот и получился из Дяди Васи автослесарь. Я мало что понимаю в машинах, видел только, как наезжали к нему домой:

 – Посмотри, Василий Иванович, забарахлила что-то моя колымага.




Ну не любил галстуки дядя Вася


А в сарае стояли моторы, которые он на досуге перебирал. Меня железки не привлекают, я по деревяшкам, по столярному делу, и то не всерьез, так – хобби. Засвербит иногда, хоть умри, зачешутся руки, стосковавшись по рубаночку да по ножовочке… Потребность такая в организме вдруг проявится. И надо ее ублажить, иначе душа не на месте. Вроде лекарства, что ли, это хобби… А у Василия Ивановича это не временное и не блажное. Случай открыл мне такое в нем качество… Впрочем, по порядку.
Понадобилось нам сходить к магазину – по случаю воскресенья решили мы попить пивка. Ларек возле сельмага и стоял. Идти всего ничего, но бдительная Калерия Ивановна, жена Васина, застыдила муженька:
– Да оденься ты по-человечески! Брата хоть не позорь!
Пришлось весьма неприхотливому по части моды Василию Ивановичу надеть выходные брюки и белоснежную нейлоновую рубашку. Все это мне хорошо запомнилось – больно празднично брат выглядел, непривычно. Ему куда больше по душе было что-нибудь замасленное, в заплатках…
Выходим мы из калиточки на шоссе Приозерское, а тут "Москвичок" тормозит – приспичило дачнику в сельмаг заглянуть. Заглушил он мотор и не успел из салона выйти, как Василий Иванович будто знакомому говорит:
– Заведи-ка.
Тот смотрит. Что, мол, зачем? И я, надо сказать, мало что понимаю.
– Глухой, что ли? Заводи, говорю.
Как под гипнозом, водитель нажал на стартер, машина затарахтела. Дядя Вася послушал немного, открыл капот. Я уже сообразил, в чем дело, и объяснил ошарашенному автолюбителю, что бояться нечего – это специалист, и, видимо, что-то в машине не в порядке. С большим удовольствием играл я роль подмастерья, подавая брату инструменты. За некоторыми бегал домой… Пролетел час. Обтерев руки ветошью, Василий Иванович велел завести мотор.



Хороша вода из Охты для поливки огорода!

Ну вот. Другое дело.
– И правда, – не верил своему счастью дачник, – не стучит! Сколько я вам обязан?
– Да пошел ты... Лучше машину свою береги…
В загвазданной нейлоновой рубашке, о которой мы совсем забыли, Вася предстал передо мной совсем другим человеком. Я увидел красоту настоящего мастера. И зауважал своего брата.

Воля провидения

Отчим

Моряком я стал не по своей воле. От меня самого мало что зависело. Сиротское моё детство закончилось в мае 1945 года. Баба Поля, мама моего отца, воспитавшая меня, исполнила свой долг:
– Вот доведу тебя до конца войны и помру.
И ушла к богу, в которого верила просто, по-свойски, беседуя с ним, стоя на коленях перед иконой в переднем углу.
С войны вернулся брат моей матери Иван Иванович Краско. Детей у него не было, и решили они с молодой женой усыновить племянника. Вот так я превратился из Ванюшки Бахвалова в Краско Ивана, а Ивановичем я был и прежде, утроив таким образом число Иванов Ивановичей в клане Краско.


Вартемякская семилетняя школа, весна 1946 г.
Ученики 6-го и 7-го классов, все блокадники.
 Внизу слева второй – Ванюшка Бахвалов

– У нас в роду Иванов, что грибов поганых.
Это баба Даша, другая моя бабушка, так высказывалась.
Из Вартемяк, родного моего села, переехал в Ленинград. В семилетке сельской учился я хорошо, закончил её успешно.
У Бати-отчима, человека деятельного, доброго и весёлого не было сомнений, что я должен пойти в военное училище.
Послевоенный 1946-й год. Дома хорошо, конечно. Однако, в военном училище на полном государственном обеспечении лучше, о чём тут говорить.


Батя был по дорожной части. Последние годы
занимал пост «мэра» посёлка Рощино
Боты
Батя-отчим оригинал был. С войны домой пришел с красавицей-женой Валентиной Петровной. Я в нее сразу влюбился.
– Как дела?
– Нормально.
– В каком классе?
– В седьмой пойду.
– Отметки отличные?
– Не все.
– Будут все – куплю тебе ружье.
Я и так хорошо учился – с похвальными грамотами. Один раз в конце года премировали рубашкой. А тут – ружье! Поднажал, конечно, вышел на одни пятерки. Ружье Батя не купил – видать, забыл.
– Давай, мы тебя усыновим.
– Как это?
– Будешь наш сын. Иван Иванович – так и останешься. А фамилия будет Краско. Как у Насти – мамы твоей. Согласен?
– Угу.
Через некоторое время документ показывает. Свидетельство об усыновлении.
– В городе жить будешь. Учиться где хочешь? В летчики пойдешь? Ох, там интересно! В центрифугу посадят, крутанут – голова закружилась или нет, смотрят…
– Не, – говорю, – это я не выдержу. У нас качель круговая – я с нее один раз так навернулся!
Это предложение отпало по физиологической причине. Мой вестибулярный аппарат не выдерживал примитивных качелей.
– Ну, тогда в моряки. Форма – красота!
– В моряки – это лучше. Там в центрифугу не надо?
– Нет.
А морское будущее будоражило. Романтика неведомая, тем не менее манила. Главное же – красивая форма. И смутные мечты приобрели реальные очертания, когда было решено поступать в Ленинградское военно-морское подготовительное училище.
Готовились к приходу в училище капитально. Костюм мне белый пошили впервые в ателье по мерке, чтоб, как у настоящих мореманов. Портной все сутулость мою исправить хотел, плечики приладил. А мне в нем неуютно, вот уж точно – белая ворона! Ботинки новые, 38-й размер. Рост – 150 сантиметров. Вес – 48 килограмм. Богатырь!
Экзамены сдавал легко: сочинения, диктанты. Русский язык вообще любил. Математика, история – все на пять. И вдруг по химии – двойка! Всё! Рухнула моя морская карьера. Перед родителями стыдно. Стою, горюю. Подходят два моряка – с нашивками.
– Корешок, дай корочки – в увольнение сходить, а то у меня, видишь, есть просят…
Подошва у его ботинка, действительно, шнурком притянута.
– Вот тебе мои координаты, завтра меня найдешь…
На клочке бумаги фамилия и номер класса.
Снял я свои до блеска надраенные корочки, его рвань напялил, шнурком подвязал.
Домой вечером пришел, обувку злосчастную между дверьми спрятал. А Батя, как чувствует:
– Что-то я твоих ботинок не вижу.
– Да там они…
– Где?
Как ни мялся, пришлось признаться. Показал "обнову" – Батя в хохот:
– Вот так боты!

Мандатная комиссия
На следующий день решается моя судьба. Мандатная комиссия! Во главе с начальником училища Николаем Юрьевичем Авраамовым! Ко мне все с большим интересом – как это: все пятерки, а по химии – пара?
– Сам что-нибудь понимаешь?
– У нас химию учительница географии преподавала… Понять было невозможно.
Комиссия развеселилась. Один офицер спрашивает:
– А что у тебя с обувью? Контраст большой с костюмом – в глаза бросается.
– Да вот, – говорю, – дал одному курсанту поносить.
– Кому?
– Вот тут написано, – подаю бумажку.
Они взглянули и сразу все поняли. А Иван Исидорович Комиссаров (надо же такую фамилию иметь замполиту!) красный весь стал, чуть не матом ругается:
– Надули тебя, салага! У нас самый большой номер класса 344 – третий курс, четвертая рота, четвертый взвод. А здесь что написано? 452-й класс! И нет у нас курсанта с такой фамилией! Вот уж, действительно, Ваня!
Авраамов улыбается:
– Ну что с тобой делать? Как, товарищи? Думаю, надо взять Ваню. Человек он, по всему видать, добрый: последних ботинок не пожалел. С химией подтянется.
А мне говорит:
– Не горюй – завтра в баталерке новые корочки получишь…

Золотой телёнок


Батя определил в Подготию. Надо было жить и учиться.



Первая фотография подгота. 1946 год


Делал я это добросовестно, потому как интересно. Отклонений, шалостей, бурсы меньше, чем у многих других. Ухари наши известны были, лихие моряки, заводилы насчёт выпить, девушек, отсюда самоволки. Это меня не задело. Смирен был по невежеству, полагаю. И воспитательный задел бабы Поли оказался прочным.
Курсант я был не самый яркий, но усидчивый, дисциплинированный, скромный. Стал командиром отделения, а потом и старшиной класса. Класс шкентельный, то есть самый малорослый, потому звали «полтора Ивана». Даже мой средний рост выделялся среди Толика Смирнова и Саши Пиотровского.
В библиотеке училища я бывал часто, ибо читал литературу охотно. Читал в основном мемуары великих артистов.



А это уже моряк, что надо. У якоря перед главным входом в училище


В начале жизни в училище нас стригли «под ноль»

На самоподготовке вместо уроков на завтра читал ребятам «Золотого телёнка». Само как-то установилось, что мне читать. Дверь закрыта шваброй. Хохот не мог не привлечь внимание начальства. Иван Сергеевич Щёголев резко постучал:
– Откройте!
Швабру из дверной ручки долой. Начальник курса входит и выдаёт очередной филологический шедевр:
– Командир отделения, как гвоздь в доску. Забили тебя и молчи!
А я и молчу уже. Только и успел крикнуть:
– Смирно!
Весь класс невинно ест глазами начальство.
– Два наряда вне очереди!
– Есть, – отвечаю, а сам мысленно произношу: «Подумаешь, наказание».
Иван Сергеевич хорошо понимал нас и строго не
наказывал.
Тяга к изящному юмору была сильнее: «Телёнка» дочитали до конца.
Что-то проклёвывалось чтецкое у курсанта Ивана Краско уже тогда. Самодеятельность давала кое-что для души.



Это я уже на третьем курсе Подготии


Потрясение

Ещё в училище прочитал фолиант «О Станиславском». Это было потрясение. Помимо дат, событий (Славянский базар, создание МХАТа) мне почему-то было известно или, скорее, понятно, «о чём театр», все их разговоры, чувства этих корифеев.

Библиотекарь, низкий ей поклон, заметила волнение моё, когда я попросил ещё что-нибудь в этом роде. Я высказал удивление впечатлением от прочитанного. Она пояснила:

– Всё правильно. В основе восприятия психо-физика человека. У нормальных людей она одинакова. На этом построена система Станиславского.



Пишем сочинение на аттестат зрелости по Тургеневу
на тему о любви. 20 мая 1949 г.



В увольнении с Колей Зиминым. Уже тогда
я не расставался с книгами о театре



Октябрь 1951 года. Начало учёбы на третьем курсе
высшего училища. Мой 334-й класс


Практика на Севере. 1952 год. С нами командир
роты Борис Семёнович Пороцкий



Вот пять однокашников. Много лет учились в одном классе.
 Но какие у всех разные судьбы!

Процесс, как говорится, пошёл! Считаю, здесь начало, Зерно пустило росток.

Главный поворот произошёл поздно, на последнем курсе, когда решился пойти в кружок художественного слова. И тут потрясающий жест судьбы – разговор с Язовицким. Везло мне на таких людей. Может, потому что сирота.

Мечта одна – театр. Инерция, однако. Игры с флотом – несерьёзная, странная необходимость. Промысел ли божий, справедливость ли высшая от Природы вели меня. Любопытно вот что: прорвался нарыв.

До того всё шло по течению.


Решающий поворот

В училище была неплохая самодеятельность. Мой сокурсник Арно звонко читал стихи, что-то вроде: "Стыдись, Америка!". Публицистика в духе того времени. Теперь об этом вспоминается с улыбкой, а тогда мне нравилось, и я немного завидовал Гарри. И решил научиться читать не хуже. Для этого пошел в кружок художественного слова.

Там занимались первокурсники, человек двадцать. Когда я, курсант последнего курса, с погонами мичмана, вошел, они встали – так положено по уставу. А руководитель – Язовицкий Ефрем Владимирович, высокий мужчина с густыми бровями, смотрел на меня с удивлением и не мог понять, зачем я пришел так поздно.

– Через полгода вы уйдете на флот. Стоит ли вам терять время?

Я сказал, что очень хочу заниматься художественным чтением.

– Хотеть, конечно, вы можете. Ну, что ж – извольте приготовить басню, стихотворение, прозу – отрывок из рассказа, повести… Принимаем мы в кружок на общих основаниях. Вот они, ваши юные коллеги, и решат, есть у вас данные или нет.

Первым делом я выучил басню Крылова "Мартышка и очки". Дома я читал ее выразительнее народного артиста Ивана Любезнова, из Московского Малого Театра. Он тогда много концертировал с "побасенками", выступал по телевизору. Во всяком случае, как мне казалось, я ему ни в чем не уступал. Перед кружковцами же, которые приготовились меня экзаменовать, я вдруг потерял всякую выразительность, голос и не думал слушаться меня, а тело стало деревянным.

Выступление мое прошло в гробовой тишине. Аудитория сочувствовала мичману, который оказался бездарным. Мастер слова Язовицкий безжалостно подвел итог:

– Плохо. Очень плохо. Вам не надо этим заниматься.

Мое обескураженное оправдание:

– Но дома у меня получалось! – вызвало дружный хохот присутствующих.

– Конечно! Дома у всех получается. Для мамы или бабушки вы вообще гений.

Я не воспринимал язвительности. Какое-то упрямство сделало меня смелым. В том, что происходило, была несправедливость. И нельзя было допустить, чтобы она торжествовала. Я почувствовал, что если сейчас не докажу, что я не бездарь, то потеряю все.

Быть или не быть! И тон, которым я заявил, что дома у меня действительно получалось, видимо, убедил Ефрема Владимировича. А может, его возмутило мое упорство. Скорее всего, именно так, потому что он резко открыл дверь и приказал этим "салажатам" выйти. Потом закрыл дверь на ключ, сел на широкий подоконник и, отвернувшись от меня, прорычал:

– Читай!

Я долго не мог собраться. Пауза затягивалась. Язовицкому надоело любоваться пейзажем – из окна был виден плац да кирпичная стена тира.

– Ну, моряк ты или нет?! Читай!

Закрыв глаза, я рассказал "Мартышку и очки" так, как я слышал ее внутри себя, как у меня "получалось дома". И произошло чудо. Язовицкий встал. Кажется, он вырос еще больше. На меня надвинулся великан, на мое плечо легла его лапища, и я услышал:

– Сынок… Я не знаю, что ты будешь делать на флоте, но без театра тебе не жить.




Североморск, лето 1953 года. Стажировка на эсминце.
Мичманы Джемс Чулков, Жора Вербловский и я.
Этот медвежонок нам знаком ещё по прошлогодней практике


Джемс Чулков и Иван Краско. Мы крепко дружили,
но у каждого из нас были свои мечты



Душеспасительная беседа

Ещё в училище рассказал о своих душевных терзаниях Пороцкому Борису Семёновичу, командиру роты. Хотел уйти из училища.

– Куда? На флот, матросом? Пять лет, Ваня, разве ты выдержишь?

– Что же делать?

– Мой совет – закончить училище, а там видно будет.

Спасибо Борису Семёновичу! Умница, удержал от глупого шага.

 Служба кончилась, на автопилоте прошёл экзамены, диплом с отличием.




Не на своём месте

Измаил нами завоёван
1953 год. Первое Балтийское высшее военно-морское училище закончено. В числе других я был направлен на службу в качестве командира десантного корабля на Дунайскую флотилию.
Осенью 1953 года Измаил встретил группу лейтенантов-однокашников приветливо. Суворов, увековеченный своей ратной славой, бесстрастно взирал с постамента, как один из нас, окружённый кольцом однокашников, стеснительно справил малую нужду прямо на центральной площади исторического города.
Таким образом, взаимная выручка и круговая порука «Один за всех и все за одного» пригодились в щекотливой ситуации как лучшее средство сплочения нашего морского братства. Измаил был помечен нами, что было равносильно сдаче на милость победителя. А Александр Васильевич, Генералиссимус, как-никак, но, простите, – пехота, вынужден был признать, что крепость снова пала. И судя по тому, что монумент не шелохнулся на своём пьедестале, принял сей факт благосклонно.
Эта наша, признаться, чисто подготская шалость причудливо отразила характер моей службы на Дунае, краткой и нелепой. Ну какая к чёрту лепость, если приспичит. Для естественной надобности всё целесообразно, хоть все её считают презренной прозой жизни, будто сами никогда не писают.
Я захватил на Дунайскую флотилию кипу книг о театре: мемуары актёров, режиссёрские уроки Вахтангова, рассуждения о системе Станиславского и другие. Мысли только о театре, о сценическом творчестве. Но продолжаю плыть по течению. Дуная!
Обстановка на Дунайской флотилии
Ситуация предстала перед нами занятная. Офицерский состав – в основном речники, гражданские люди, во время войны надевшие погоны. Платили им хорошо. Дом у каждого на берегу рядом. А Измаил – это же курорт. Сам бог велел так служить. А тут молодые, обученные явились, человек восемнадцать прямо из училища, со свежими головами и силами. И у всех почти дипломы с отличием.
Но что из того, что диплом офицера-артиллериста на руках? На десантном транспорте, на который я был назначен командиром, всего-навсего один зенитный пулемёт.
Практику проходил на линкоре «Новороссийск», где я мог бы стать командиром башни главного калибра для начала. А на эскадренных миноносцах, на которых мы проходили практику на Северном флоте, я мог быть командиром БЧ-2, то есть артиллерийской боевой части. На крейсерах тоже большое артиллерийское хозяйство и тоже есть где применить знания. А зенитный пулемёт – это же насмешка для профессионала. Однако, училище закончил командное, вот и получай целый корабль.
Мы с Серёгой Никифоровым получили по «лаптю». В профиль наши лайбы так выглядели: голая палуба и на корме – мостик. Десантников двести человек принимала «коробка», соответственно трюмы рассчитаны на такое количество людей, а на палубе размещалось четыре тягача с орудиями. Осадка ерундовая, а впереди борт откидывается прямо на берег, и образуются мостки.
Другие ребята назначены были на бронекатера, а Гера Александров, насколько помню, на монитор береговой обороны. Там оружие серьёзное – башенная артиллерия крупного калибра. У катерников тоже не шуточное: танковые башни и торпеды.
По торпедному делу преподавателем в училище был сам Грищенко П.Д.
Ну да ладно, мне что: пулемёт так пулемёт, хоть берданка. Понятно было, что слишком много нас навыпускали, явное перепроизводство офицеров-артиллеристов. Пристроили, и слава богу.
Вскоре выяснилось, что и флотилия на Дунае вроде бы ни к чему. Придунайские государства: Румыния, Венгрия, Чехословакия – соцстраны, войны с ними не предвидится. Раскинул великий полководец маршал Жуков мозгами и решил, что флот бесперспективен, и давай его сокращать. Он вообще к флоту относился отрицательно. Вот и попало несколько дивизионов Дунайской флотилии в этот переплёт: смазать и в затон.
Я не вникал тогда в эти проблемы. Меня занимало другое: душа рвалась на сцену. Все мои помыслы связаны были с «гражданкой».
Хоть и не понимал ничего Георгий Константинович в морском деле, мне оказал редкую услугу, сократив Дунайскую флотилию. Но это летом 1954 года. А пока я утверждаю себя в роли командира корабля.
Командовали нашим дивизионом дяденьки в общем неплохие. Но как бы это сказать? На наш взгляд – недалёкие. Комдив мало вмешивался в мои дела. Его я и не запомнил толком. А вот замполит – этот оказался крепким орешком. Правда, кто для кого орешек, это ещё вопрос. Зелёный лейтенант, сопляк можно сказать, салага или политработник.

Командир десантного корабля
И вот принят корабль. Экипаж шестнадцать человек. Боцман – Фёдор Карлашенко, правая рука командира, заместитель.
Деликатнейший Федя сразу понял, что «товарищ лейтенант» не выслуживаться прибыл на Дунайскую флотилию. То есть молодой командир службу знал, нёс её добросовестно, в морских делах разбирался, но как-то не по уставу.
Странно было мне: и Фёдор, и матросы были старше меня на год. Командовать – такой страсти в себе не обнаружил. Парадокс – не приказ, а скорее просьба:
– Фёдор Дмитриевич, пожалуйста, надо бы сделать вот так.
И на корабле – полный порядок. Обязанности моряки знают, устав в них вбили ещё до меня. Дисциплина – на зависть самым строгим и принципиальным уставникам.
Был в команде грек – Иван Ясонович Пасаита, кок. Пытался накормить командира получше. Такой суп принёс, что я усомнился.
– Всем такой же?
– Так точно.
– Пойдём в кубрик к матросам.
– Да зачем же так, товарищ лейтенант? Я вам клянусь, что все довольны!
Готовил он действительно хорошо. А мои доводы, что некрасиво, мол, перед командиром выслуживаться, угождать ему, считал несерьёзными и даже нелепыми.
– Какой же вы тогда начальник?
– Давай, Иван Ясонович, договоримся: раз я начальник, то надо меня слушаться – это первое. И второе: если завтра будет такой же суп, – опозорю перед командой.
Боцман знал хитроумного Пасаиту давно и считал, что в данном случае кок прав. Жалоб на его камбуз от матросов не поступает. Намечавшийся конфликт был исчерпан, но, видимо, тёзка мой Иван Ясонович решил, что он теперь у командира в фаворе, и можно себе позволить безнаказанно идти в самоволку. На берегу в Измаиле у него была подруга, чуть ли не невеста.
Всё могло бы обойтись, но, как всегда в подобных случаях, нагрянула очередная проверка. Усиленный кордон спугнул Ивана Ясоновича. Меньше всего он хотел огласки, да и молодого лейтенанта подводить совсем не в его интересах.
Короче говоря, отсиделся осторожный грек где-то в кустиках, не сумев пробраться на борт до вечерней проверки. А была она в этот раз не простая, а всеобщая по дивизиону и особо тщательная.
Боцман Карлашенко скрыть от меня ЧП не мог, но убедил, что беспокоиться не стоит.
– В любой ситуации есть выход. Проще всего – нарваться на скандал, а кому он нужен, товарищ командир?
И Федя чистосердечно доложил, что его экипаж на месте в полном составе. Сыграли отбой. Через полчаса мой верный заместитель докладывает:
– Товарищ командир! На борту порядок. Спокойной ночи.
Утром перед подъёмом флага командир принимает рапорт от дежурного по кораблю. Когда я услышал, что никаких происшествий на корабле не произошло, то посмотрел на боцмана с некоторым удивлением. А он, не моргнув глазом, продолжал рапортовать:
– У команды есть просьба, товарищ командир, матросу Пасаите объявить взыскание – месяц без берега. Он вчера вечерний чай плохо заварил.

Штрафник
На Дунае у меня не служба была, а разборки, как теперь говорят.
Фёдор Дмитриевич Карлашенко, боцман и правая рука командира, сказал мне, что нужно подписать список матросов, которые пойдут в увольнение. При этом как-то мялся. Спрашивает:
– Товарищ командир, кого можно отпустить?
– Да хоть всех, кроме вахты. Но пусть идут достойные. Это ты лучше меня знаешь. А кто давно не был?
– О, тут есть такие, товарищ командир, которые по году-полтора не были. Но их и не пустят.
– Почему?
– Штрафники, можно сказать.
И тут выяснилось, что один вор, другой, не с моего, правда, корабля, на политзанятиях не ведёт конспект, причём принципиально, а это почти антисоветчина.
– Давай, – говорю, – их ко мне.
– Матрос Черевко явился по вашему приказанию.
Смутный парень, глядит хмуро.
– А что ты украл?
– Перчатки.
– Откуда?
– Из кармана.
– У кого?
– У офицера.
– Милое дело.
Улыбка моя развязала ему язык.
– Так на спор, товарищ лейтенант. В столовой висят офицерские шинели, из одной торчат кожаные перчатки. Мы строем проходим, а сосед меня подначил: «Слабо, мол, спи.., ну это – украсть. Кому слабо, мне?» – говорю я. Подошёл и взял. А дежурный за руку цап. В общем, с тех пор без берега.
– Сколько?
– Да второй год.
– Понятно. Иди готовься.
– Куда?
– В увольнение.
Матрос Черевко посмотрел на меня таким взглядом, в котором я прочитал: «Вы что, идиот?». Помолчал, пожал плечами и пошёл. И сразу по кубрику шумок. Стали ребята ждать, что же будет? Понял я только к вечеру, чего ждали.
Построили всех увольняющихся на осмотр. Дежурный по дивизиону докладывает замполиту, что в увольнение записано столько-то человек. Стою в сторонке и ощущаю кожей, что не замполит, не матросы в строю центр внимания, а я. Когда проверяющий подошёл к моим морякам, я уже сообразил – все тут ходят под ним, под замполитом. Видно, кто ему по душе, кого на дух не выносит.
Придраться к форме одежды не так уж сложно. Бывало, рассказывали, и так, что выведет строптивого морячка из строя, иди, мол, подворотничок новый пришей, а сам командует:
– Смирно! Направо! Шагом марш!
И отпущенные в увольнение уходят. Провинившийся через три минуты бежит взволнованный, а замполит ему:
– Нет, поздно, мой хороший, сегодня не получится.
Ну, как вы понимаете, любить такого наставника редко у кого получалось.
И вот подходит «всемогущий» к моим матросам. Списки он предварительно не смотрел, для него это лишнее, так как всех хорошо знал в лицо. Он даже предположить не мог, что увидит «этого вора» в строю. Командир экипажа должен был прийти к нему в кабинет, попросить за бедного матросика. Провели бы политбеседу, взяли слово, что впредь «ни-ни». А тут – наглость какая!
– Что это? – спрашивает. Молчание.
– Кто это? – и чернеет лицом. Может, забыл фамилию, думаю.
– Матрос Черевко, – говорю.
– Как это?
– В каком смысле?
– Кто разрешил, спрашиваю?
– Я, командир.
– Какой ты к чёрту командир? Тебя этот бандит опозорит. Вычёркивай его и никогда, слышишь, никогда он в увольнение не пойдёт.
– То есть, вы его не пускаете?
– Почему я? Ты.
– А я как раз и вписал его фамилию, как командир корабля. По уставу матрос Черевко имеет право на увольнение.
– Кто? Этот вор?
– Но он же не в тюрьме.
– Т-а-а-а-к!
Что там творилось в душе замполита, бог весть. Только тишина мёртвая подчеркнула его сопение гневное. Но и растерянность его была очевидна всем. Не привык он, чтобы кто-нибудь слово поперёк сказал. А тут понаехали грамотные. Устав знают.
– Так. Понятно. Идите (это строю матросов, ожидавших уставной команды). Идите, идите, чего стоите?
И матросы пошли не строем.
– А ты, лейтенант, сам будешь расхлёбывать эту баланду. Берега тебя сегодня лишаю. Будешь дежурить вместе со мной. Всё.
– Есть.
В половине двенадцатого начали возвращаться из города уволенные. Какие там развлечения? Танцы, как водится, подружки.
Смотрю, толчётся народ в вестибюле казармы. И те, кто в город не ходил, в полном сборе. И не только мой экипаж, а вся казарма. Поглядывают на лейтенанта, который «такое отмочил».
Пятнадцать минут прошло, двадцать. Почти все вернулись. Чувствую, напряжение нарастает. Появляется замполит.
– Та-ак. Кто ещё не пришёл? – заглянул в журнал.
– Ну, конечно, Черевко нет. Что я говорил?
– Да ещё десять минут.
Моряки нервничают, Федя мой стоит мрачнее тучи.
– Лейтенант, я вас спрашиваю, где Черевко?
Вопрос звучит издевательски и в полной уверенности, что он, замполит, знает, как надо поступать с «такими».
– Я тебя, лейтенант, в третий раз спрашиваю, где твой Черевко?
Это сказано громко, для всех – в назидание.
– Если его нет у вас в кармане, то не знаю.
– Что? Ах ты сопляк. А ну иди сюда!
Он вталкивает меня в кабинет и прижимает пузом к стене.
– Ты что себе позволяешь, щенок!? Да я тебя….
– Фу ты, – говорю, – какое от вас амбре!
– Тихо!
Отскочил от меня. Я даже не думал, что он может так испугаться. Подумаешь, выпил – день выходной. Он-то, видимо, перенервничал не меньше меня. Стресс надо снять. А я ещё по молодости к этому способу не прибегал.
Выхожу в вестибюль, куранты уже бьют. Не успел осмотреться, пришёл ли мой «вор», вдруг дружный матросский хохот. Через комингс, споткнувшись, буквально ласточкой влетает Черевко и, лёжа, задирает башку к часам и радостно орёт:
– Успел!!!

Принципиальный матрос
Крепкий матрос Николай Захватов. Восемь лет на флоте, с юнг ещё. Сибиряк в придачу.
– Почему же ты, Николай, не ведёшь на политзанятиях конспект, да ещё говорят, принципиально?
– А тошно, лейтенант.
– Что, писанина?
– Мне эти агитации семь лет вбивают, и всё одно и то же. Первые три года всё записывал, потом смотрю – ёлки-палки! Всё слово в слово. Я сразу-то и не понял.
– Надоело, значит.
– Не то слово.
– Для замполита ты, конечно, персона «нон-грата». В увольнение он тебя не пустит.
– Да пошёл он….
– Нет, Николай, это не выход.
– Да в чём дело-то? Конспект этот сраный ему нужен? Так их у меня три.
На этот раз, осматривая увольняемых на берег, замполит был вежлив, со мной разговаривал учтиво, не подчёркивая, впрочем, что помнит об инциденте. Чувствовалось, что даже зауважал строптивого лейтенанта. В строю моих матросов осмотрел бегло, тут, мол, ясно, порядок. А следом за моими стоял Захватов. Будь Николай из моего экипажа, разговор мог бы перейти из области человеческой и психологической в политическую. И тут уж все карты в руки моему закадычному оппоненту.
Колин командир Забрежных приболел, поэтому вопрос был простой:
– Кто?
Поскольку этот абсурдный вопрос был понятен только его задавшему, то ответа не прозвучало.
– Я спрашиваю, кто записал матроса Захватова на увольнение?
Спокойный тон только усилил угрозу. Запахло делом. Замполит отлично знал, что Забрежных на заведомую крамолу не пошёл бы никогда. Сам Захватов уже настолько на всё «положил», что ему было наплевать и на увольнение, и на справедливость. Через полгода будет дембель, вот тогда и будет жизнь. А конфликтовать с «этими» считал ниже своего достоинства. Замполит сказал:
– Захватов, выйти из строя!
– А в чём дело, товарищ капитан третьего ранга? – спрашиваю я.
Как дежурный по дивизиону и руководитель группы политзанятий, в которой числится и Захватов, я имею все основания знать, почему матроса лишают его законных прав.
– А в том дело, дорогой мой товарищ лейтенант, что матрос Захватов, видите ли, игнорирует советские, для всех военнослужащих обязательные порядки. Что, не знаете? Он же антисоветчик! Спросите у него сами, есть ли у него конспект политзанятий? Нету. Он игнорирует!
– Почему нет? – спокойно говорит Захватов, не заводясь, а это с ним случалось, как говорится, с пол-оборота.
– Есть у меня конспект, даже три. – И он достал из-за спины три общих тетради (за ремень были засунуты).
Эффект был вполне театральный.
– Откуда? – только и мог выдавить из себя замполит.
– Из тумбочки, – тихо сказал Коля.
И такое превосходство было в этом коротком ответе, такое достоинство, что потерявший вдруг всякое соображение политический начальник, постоял недолго, потом кивнул, словно вспомнил о чём-то, и ушёл. Больше я его, кажется, и не видел.

Пятый пункт
Внешность, как известно, обманчива. Татьяна Самойлова как-то сказала мне:
– Душа у тебя, Ваня, благородная – тебе бы дворян играть. А вот рожа – кулацкая.
Да и кого только моя физиономия не приводила в заблуждение!
В Измаиле снимал я комнату в хате. Хозяйка обходительная, заботливая. Постояльцем я был удобным – молодой офицер, только-только службу начал. Приходил поздно вечером, а днем был дома крайне редко, даже по выходным. Хозяйка к этому, видимо, привыкла.
Однажды воскресным утром просыпаюсь. Блаженство райской погоды струится из окна, и слышен разговор с крылечка.
– Да они здесь, офицера, все евреи.
Голос незнакомый, соседка, должно быть.
– Как, евреи? – это хозяйка.
– А так. Тут же курорт сплошной. Вот они и лезут…
– Да ты что, милая, жилец мой – Иван Иванович, какой же он еврей?
– Ой, господи! Да ты на нос-то погляди – вылитый молдавский еврей!

Солёный юмор
К евреям отношусь хорошо. Много друзей. Жора Вербловский – семь юношеских лет вместе, не шутка. Благороднейший человек. Умница. А юмор, как спасательный круг – в самой штормовой ситуации.
Оба мы, конечно, моряки те еще. На практике (Северный флот) на эсминце укачивало нас до потери сознания. Еду организм отвергал мгновенно. Выворачивало беспощадно. Крепкий чай и селедка – весь рацион.
Я чудом каким-то продержался на вахте с командиром, в каюту спустился. Жора пластом лежит и голосом дистрофика задает витиеватый вопрос:
– Ванюша, будь любезен, посмотри, пожалуйста, у меня большой палец правой ноги изо рта не высовывается?

Душевные терзания
Через неделю после прибытия на Дунайскую флотилию я подал по команде первый рапорт об увольнении в запас. Испытательный срок, отведённый мне Борисом Семёновичем Пороцким, кончился. Пора принимать судьбоносное решение!
А сомнения были. Ну что за блажь вдруг? Я уже стал офицером флота, специалистом. Получил хорошо оплачиваемую должность. Впереди есть перспективы дальнейшей службы. И нет проблем! Чего ещё, казалось бы, надо? Покоя душевного. А его-то и не было.
И что меня может ожидать на новом поприще? Ведь возможно полное фиаско, и что тогда? Риск был очень велик. Можно было остаться у «разбитого корыта», причём, разбитого своими руками. Ведь я покушался на свою судьбу, стараясь переломить её по собственной прихоти. А играть с судьбой рискованно.
Я никому не доверял своё душевное состояние, так как знал, что никто меня понять не сможет. Возможно, боцман догадывался, потому что заходил в мою каюту и видел, что я постоянно читал книги о театре и актёрах.
Тайну мою знал только Серёга Никифоров. Мы крепко дружили в то время. А кому ещё расскажешь о душевных муках? Каждый скажет, что это блажь. И начнут приводить доводы: как же так? вы уже дипломированный офицер на должности командира корабля, государство, чтобы вырастить и выучить вас на всём готовом, потратило много сил и средств, вы обязаны отдать долг государству и так далее и тому подобное. К тому же надо сказать, что массовых сокращений офицерского состава тогда ещё не было, и отказываться от службы было небезопасно.
В первом и последующих рапортах об увольнении в запас я подробно обосновывал свою просьбу доводами о том, что принесу больше пользы Родине там, куда влечёт меня душа. Членом партии я не был, так как не считал себя достойным. Полагал, что это обстоятельство упрощает решение моей проблемы.

Первые попытки ДМБ
Мой рапорт оказался у командира дивизии капитана первого ранга Румянцева. Старый морской волк, сам из кочегаров, простой, справедливый мужик, принял меня в своём береговом кабинете очень приветливо.
– В чём дело?
– Вот такая история, – я изложил кратко суть дела.
– Да ну! В моей практике первый такой случай. Чай пить будешь? Садись. Давай-давай.
Достаёт печенье, масло, ещё что-то, как в кают-компании. Сидим, пьём чай. Он читает мой рапорт.
– А кем хочешь быть-то?
Ну как я ему скажу, что хочу быть артистом? Для молодого морского офицера это стыдно, страшно. Ведь засмеют. Поэтому и говорю:
– Учителем.
– Каким учителем?
– Русского языка и литературы.
– Сельским что ли?
– Можно и сельским.
По моим-то понятиям это родственные дела. С детских лет я представлял, что учитель в школе – это почти артист. В моей школе учителя по истории и литературе были хорошими рассказчиками – в них был какой-то артистизм. И они меня этим заразили, конечно, поэтому я был уверен, что говорю правду.
– Ничего себе! Ты сколько сейчас получаешь?
И стал рассчитывать. Я не помню, какие у нас были тогда заработки, но получалось примерно, что 1300 рублей должностной оклад, да плюс командирские, плюс за звание, плюс 30 % за участие в навигации (морские) и ещё за что-то. Получалось всего около трёх тысяч.
– А будешь ты получать шестьсот рублей! В четыре-пять раз меньше! Ты понимаешь, на что идёшь? Семья есть?
– Жена у меня в Ленинграде.
– Дети есть?
– Нет пока.
– Не-не-не! И не помышляй! Слушай! А выход есть! Преподавать хочешь? Так я тебя на артиллерийские курсы определю. Командовать тебе не надо будет…
А я и уши развесил, пью чай, печеньем закусываю. Вкусно так, увлёкся. И не понял, что разговор-то закончен, что комбриг уже всё решил. Моргнуть не успел, смотрю, а он мой рапорт рвёт на части и опускает в мусорную корзину:
– Всё, договорились! Сейчас я дам указание подготовить приказ и подпишу твоё новое назначение.
И ласково выпроводил меня из кабинета, как отец родной. И я даже подумал, а может это к лучшему – преподавателем на курсы-то? Всё-таки выход из положения: не надо командовать. А науку артиллерийскую я знал хорошо. Но приказа о переводе преподавателем на курсы всё не было и не было.
Через месяц, после очередного конфликта с непосредственным начальством, я накатал второй рапорт. На этот раз комбриг встретил меня не так приветливо, но всё равно стал угощать. И вдруг задаёт сакраментальный вопрос:
– Слушай, а, может, ты повздорил со своим начальством? Я же чувствую. Да не обращай ты на них внимания, на дураков этих!
Я так растерялся, поскольку не смел о командирах так говорить, хоть и согласен был с ним на все сто процентов.
– В следующий раз, если что возникнет, иди сразу ко мне. Я тебя в обиду не дам!
И при этом опять рвёт мой рапорт на мелкие куски.
Так комбриг дурил меня пять раз, говоря при этом, что лучше нас, молодых командиров, ещё не было на флотилии.
– Что ты, что Никифоров – образцовые офицеры!
Он знал, что Серёга – мой друг. Комбриг тонкий был психолог, всё учитывал в своём воспитательном воздействии.

Ночные учения
А весной были учения, причём, ночные. И тут случился ещё один казус, но уже с замполитом бригады. Любопытное было столкновение.
Впереди в темноте идёт «лайба» Серёжи Никифорова. Я иду за ним и держу дистанцию два кабельтова. Сигнальные огни у Серёжи горят, их хорошо видно. Мы уже ходили кильватерным строем ночью, фарватер изучили, и опыт был. Команда вся на боевых постах, обстановка на мостике спокойная. Рядом стоит Федя у штурвала, опытнейший рулевой.
У меня на борту обеспечивающий – капитан-лейтенант, замполит бригады, абсолютно неграмотный в судовождении и ужасно трусливый. Он то и дело высовывается из рубки и говорит:
– Лейтенант, лейтенант, сбавьте ход, идите потише.
– Почему? Зачем?
– Вы на впереди идущего напоретесь.
– Да нет. Я же знаю расстояние. Держу дистанцию в соответствии с наставлением о совместном плавании кораблей.
В очередной раз он выскакивает и кричит:
– Я вам приказываю идти потише!
Нервы, видать, не выдерживают у человека.
– Нет, вы мне не приказывайте, здесь я командир.
– Как вы разговариваете? Я обеспечивающий!
– Если вы обеспечивающий, то приказывать мне имеете право только в том случае, если берёте на себя командование кораблём и делаете соответствующую запись.
Подаю ему вахтенный журнал.
– Расписывайся! – говорю.
– Нет, я не буду.
– А не будешь, так вон отсюда. Вон из рубки! Не мешай мне выполнять боевое задание!
Что на меня нашло, не знаю, но я был «страшен во гневе». Резкий тон и на «ты». Обеспечивающий явно испугался, выскочил из рубки, как ошпаренный. Федя мой стоит бледный, внимательно смотрит вперёд. Через некоторое время сказал:
– Товарищ командир, что вы делаете? Это же замполит бригады!
– Да пошёл он … Разве я не прав?
– Правота на вашей стороне, товарищ командир.
– Значит, всё нормально. На румбе?
– А мы идём точно по фарватеру. Дистанция до впередиидущего мателота два кабельтова. До поворота семь минут.
– Есть. Так держать.
А сам думаю: молодец, Федя, службу знает и чётко докладывает. А главное – всё понимает…
Ночная десантная операция прошла успешно, без замечаний. Утром учение закончилось. Комбриг Румянцев подводит итоги.
Присутствуют все офицеры бригады. И что же он произносит в первую очередь?
– Отлично провели учения десантные корабли под командованием лейтенантов Никифорова и Краско!
Далее разобрал недостатки и ошибки, ещё многих похвалил, а кого-то поругал. В конце разбора учения спросил:
– Замечания у обеспечивающих есть?
Пауза. Мой капитан-лейтенант встал, покраснел. Ну, думаю, сейчас он мне «вмажет». Ан нет:
– Лейтенант Краско учения провёл без замечаний. Можно сказать, отлично.
Потом я пожал ему руку и сказал:
– В следующий раз ты к профессионалам-то не суйся или посоветуйся, как тебе быть. А гонор свой показывать на флоте вообще ни к чему.
Особая «десантная операция»
Получаю задание командования:
– Погрузить трактора там-то и доставить туда-то.
То есть школьная задача: из пункта «А» в пункт «Б». А на деле – помощь сельскому хозяйству.
Дунай есть Дунай. Течение сильное. Но у «лайбы» моей два мощных двигателя, отличная поворотливость и очень малая осадка. Легко тянет четыре тягача с пушками и батальон десанта с полным вооружением и снаряжением.
Трактора я принял нормально. Трактористы рулят, как заправские танкисты. Пошли. И показывают они мне место, где их надо высаживать. А подойти не можем – берег не тот, не плоский, чтобы на него положить передний отваливающийся борт. Несколько раз подходили, и всё не то. А место в черте города, им здесь надо.
Говорю:
– Здесь один выход.
– Какой?
– А вот заскочить в эту детскую купальню.
Углубление в береговой линии прямоугольной формы, чтобы здесь не было течения, специально вырыто для купания детей. Вход в эту лагуну шириной всего несколько метров – узкое горлышко, а дальше квадратный водоём. Боцман говорит:
– Товарищ командир, мы здесь не пройдём.
– Федя, на нахальстве проскочим!
Азарт у меня какой-то появился.
Однажды посреди Дуная я скомандовал:
– Левая – полный вперёд, правая – полный назад!
Мой десантный корабль начал крутиться на одном месте, как юла. Это было так смешно, что развеселило экипаж: все смеялись от души. Хохот был слышен даже с берега.
Ось такого вращения проходила вертикально через центр мостика. Знание этого свойства корабля давало возможность легко управлять им в узкостях и на быстром течении. Помню, когда мы первый раз вышли на свободную воду, я от восторга закричал:
– Федя, какая поворотливость! Как на велосипеде!
А он рассмеялся и говорит:
– Вы совсем мальчишка, товарищ командир.
Теперь надо было войти в узкую горловину лагуны, выгрузить там трактора, а потом выйти. Риск, конечно, был.
По громкоговорящей связи попросили всех прекратить купание, так как в купальню будет заходить боевой корабль. Акватория купальни и пляж мгновенно опустели.
Командую рулевому:
– Делаем пробный подход. Против течения пойдёшь.
Течением нас благополучно сносит.
Со второго захода – прямое попадание! Только чуть коснулись мягкого песчаного берега без каких-либо последствий.
На берегу возгласы и аплодисменты. Детишки радуются, прыгают, машут руками. Мы медленно подходим к отлогому песчаному берегу, опускаем передний борт. Трактора покидают палубу. Общий восторг.
А Федя говорит:
– Товарищ командир, а как же мы обратно-то выбираться будем?
– Федя! Главное, что мы сюда вошли и задание выполнили.
Выскочили мы из протоки, как пробка из бутылки.
Командование не знало об этой операции, так как я о подробностях не докладывал. Но шила в мешке не утаишь. Позднее наш вход в купальню и выход из неё стали известны начальству и всему личному составу бригады.
Я, конечно, гордился, что нашёл оригинальное решение, но в нём было больше смекалки русского мужика, чем чисто морского искусства.

Потрясающая новость!
Через несколько дней вызывает меня командир бригады и сообщает:
– Вот колхоз благодарность тебе прислал за оперативную переброску тракторов, – и показывает мне телефонограмму.
– От себя тоже объявляю благодарность. Особо отмечаю смелость и находчивость. Только расскажи мне подробнее, как ты высаживал этот тракторный десант?
Мне сразу стало ясно, что ему всё уже известно, но он хочет услышать доклад от меня, так как к этому времени моя десантная операция уже обросла легендами и множеством душещипательных подробностей. Пришлось кратко изложить без рискованных деталей.
– Ну ты молодец, – сказал комбриг. – У тебя командирский талант, а ты уходить хочешь. Никуда я тебя не пущу.
Так комбриг окончательно определил свою позицию в отношении меня. А я-то хорош! Доигрался на командирском поприще! Вместо того, чтобы «забить болт» на службу, как делали некоторые, я прославляю себя нестандартными командирскими решениями. Так я не достигну намеченной цели.
А комбриг тем временем говорит:
– Ты такой фурор устроил на весь район. Все пионерские лагеря всполошил на берегу. Мне звонят, выясняют, что за учения мы проводим в этом районе. А трактористы просто обалдели от такой высадки. Их ждали только на следующий день.
И странное дело: мне никто не сделал даже незначительного замечания за то, что я рискованно маневрировал на боевом корабле.
Чуть позже мне это попомнил замполит, капитан-лейтенант, бывший мой обеспечивающий на ночных учениях. Я считал, что после нашего конфликта наступило примирение. А он вдруг начал на меня орать:
– Ну что, лихой моряк?! Дезертир, предатель!
– В чём дело, товарищ капитан-лейтенант? Какие у вас основания со мной так разговаривать? Я не советую вам бросаться такими словами.
– А как иначе с тобой разговаривать? Вот уже пятый твой рапорт пришёл. Я в курсе твоих дел.
Чувствую, что разговаривает он как-то странно. Комбриг говорил со мной на эту тему совсем иначе. Может, замполит что-то знает. Не могу понять. А он кричит:
– Государство на тебя столько средств израсходовало, тебя учили, а ты что? Ты бежишь, как крыса с корабля!
– Я ещё раз прошу таких слов не говорить, иначе я повернусь и уйду.
Замполит вдруг сменил тон и говорит:
– Да ладно. Настаиваешь?
– На чём?
– На том, что хочешь демобилизоваться?
– Ну а для чего я пишу-то пятый раз?!
Он суёт мне какую-то бумагу и говорит:
– Подпишись вот здесь.
– А что за подпись?
– Подпиши, что ты не отказываешься.
– От чего?
– От сокращения. Приказ пришёл …
Мне стало ясно, что Жуков начал сокращение Дунайской флотилии. Но крепко окопавшиеся там офицеры не хотели уходить в запас. Уволить заслуженного офицера с хорошим денежным содержанием, которому пару лет до пенсии, у которого лёгкая служба рядом с домом и дача на берегу реки, не так-то просто. Сидят крепко-накрепко.
Вот замполит и собирал подписи желающих уволиться. И первым в этом списке оказался я. Ситуация ясна: молодой, не окопавшийся, сам просится. Так зачем же нужно было замполиту ломать комедию? Это трудно понять. Таков был стиль их работы. Даже в этой обстановке он должен был показать, что проводит со мной воспитательную работу. Показуха. Они постоянно демонстрировали свою власть над людьми и считали себя вершителями судеб.
Подписал я бумагу и сказал замполиту напоследок:
– Чего ты орёшь-то зря? Я не хуже тебя понимаю пользу Родине. А за то, что ты великую новость мне сообщил, тебя благодарю. Я же заново родился!
Расстались мирно, по-товарищески. Пожали друг другу руки.

Прощание
Я чувствовал себя так, как будто у меня выросли крылья! Приказ об увольнении в запас пришёл быстро.
Произошла удивительная вещь. На каждом корабле возникает и накапливается какая-то недостача. Она годами копится. Когда я принимал корабль, мне боцман Федя сказал:
– У нас, конечно, не полный комплект. Но, товарищ командир, это у всех. Есть взаимовыручка, так что вы не переживайте.
Корабль я сдавал ему же, то есть своему заместителю – боцману Карлашенко Фёдору Дмитриевичу на срок до прибытия нового командира. Когда он подписывал рапорт о том, что принял у меня командование кораблём, то сказал:
– Ни о чём не беспокойтесь, на корабле полный комплект всего имущества.
Сдав корабль, я почувствовал себя свободной птицей. Настроение было эйфорическое. Быстро оформил все документы.
Уезжал я домой в Ленинград, а фактически – в неведомое пространство.
Наступил грустный час. С каждым членом экипажа я попрощался персонально. Проходило это очень трогательно. Я услышал много хороших слов в свой адрес. Взял у всех ребят адреса. Потом была длительная переписка.
Такого командира, как я, видимо, вообще в истории не было. Я ведь не приказывал, а просил. Тем не менее порядок на корабле был идеальный. Думаю, только благодаря душевным отношениям. Старшины и матросы сами службу знали. Доверие к ним – это главное.
Но самое волнующее произошло на следующее утро. Сошёл со своего корабля, посмотрел на него со стороны. Стало грустно. Мои бывшие подчинённые были на берегу на физзарядке, как и весь личный состав дивизиона. Когда шёл по территории части в сторону КПП, весь дивизион побежал за мной. Я сразу почувствовал ток сердечных импульсов. А когда они закричали в ритме шагов:

– До-сви-да-ни-я, то-ва-рищ лей-те-нант! – остановился, не мог идти. Поставил чемодан, сел на него и заплакал. Мелькнула мысль, а не зря ли я всё это сделал? Но быстро отогнал её усилием воли и сказал себе: «Всё идёт нормально!».
Фото:

ОТМЕЧАЕМ 85-ЛЕТИЕ НАЧАЛА ПЕРВОГО ПЕРЕХОДА ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ "Щ-423" СЕВЕРНЫМ МОРСКИМ ПУТЁМ НА ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ В 1940 ГОДУ

5 августа 1940 года начался беспримерный переход в одну навигацию дизельной подводной лодки "Щ-423" под командованием капитана 3 ранга Измаила Матигулловича Зайдулина с Северного флота на Тихоокеанский флот Северным морским путём.

В последние годы об этом переходе Экспедиции особого назначения (ЭОН-10) написано много в разных источниках - статьях исследователей, писателей, музеев. Здесь мы приведём замечательную статью Шамиля Ахметшина и Шамиля Насерова, написанную ими в 2005 году.

Сегодня - 5 августа 2025 года - мы отмечаем 85-летие начала этого героического перехода





ДОСТОИН ЗВАНИЯ ГЕРОЯ, 2005 год
Из истории первого перехода подводной лодки под командованием Измаила Матигулловича Зайдулина по Северному морскому пути
В августе-октябре 1940 г. экипаж подводной лодки «Щ-423» под командованием капитана 3-го ранга Измаила Матигулловича Зайдулина (родился 2 августа 1905 г. в многодетной татарской семье Зайдулиных, проживавшей в г. Батуми, где его отец, выходец из Казанской губернии, остался после прохождения военной службы) впервые в истории совершил плавание за одну навигацию по Северному морскому пути с запада на восток. Долгие годы об этом выдающемся достижении советских подводников упоминалось лишь в специальных изданиях. Пришло время сказать о нем в полный голос.
Интенсивно изучать и осваивать Северный морской путь Россия начала после русско-японской войны. Снаряжался ряд экспедиций по нему и к Северному полюсу, большинство которых окончились неудачами. Дальнейшее освоение Северного морского пути прервала Первая мировая война и последовавшие за ней события.
В 1930-е годы СССР вновь начинает осваивать Арктику. Организуются экспедиции Папанина, Шмидта и других полярников. Свои усилия предпринимали военные моряки. В 1936 г. за одну навигацию были проведены по Северному морскому пути эскадренные миноносцы «Сталин» (бывший «Самсон») и «Войков». 192 участника полярного рейса получили государственные награды.
И. Зайдулин. Севастополь, 28 мая 1928 г.
Фото из личного архива Д. Зайдулина

Вслед за надводными кораблями, впервые Советское правительство запланировало перевод Северным морским путем подводной лодки. Выбор пал на подводную лодку «Щ-423». 23 мая 1940 г. нарком Военно-морского флота подписал приказ № 00120 о переводе в навигацию 1940 г. этой лодки из Мурманска во Владивосток Северным морским путем. 25 мая «Щ-423» перешла из пункта своего базирования в Полярном к заводу «Севморпуть» в Мурманске, где в обстановке строгой секретности ее стали готовить к трансполярному переходу. Корпус «Щ-423» начали обшивать толстой противоледовой деревянно-металлической «шубой».
14 июня 1940 г. приказом № 00145 наркома Военно-морского флота создается Экспедиция особого назначения – 10 (Э0Н-10) для перехода подводной лодки «Щ-423» по Севморпути. Этим же приказом на период подготовки самого перехода командиром «Щ-423» назначается капитан 3-го ранга Измаил Матигуллович Зайдулин.




Капитан 3 ранга Измаил Матигуллович Зайдулин

Это был опытный подводник. Во второй половине 20-х гг. после окончания военно-морского училища, он служил на торпедных катерах Черноморского флота штурманом подводной лодки, в 1930-е годы – командиром подводной лодки типа «М» («Малютка»), затем подлодки «Щ-123» на Тихоокеанском флоте. Экипаж «Щуки» был в числе передовых. Зайдулин гордился им и называл его «командой дружбы народов». «У нас на корабле, – говорил он, – представлены многие национальности: русские, украинцы, белорусы, евреи... И сам я татарин. Но все идет у нас, как в единой семье. Неспроста у нас многие остаются на сверхсрочную службу».
В 1936 году перед подводной лодкой Зайдулина была поставлена задача подготовить и провести поход по проверке автономности корабля. Официально установленная норма автономного плавания для подводных лодок типа «Щ», исходящая из проектных данных, составляла 20 суток. Столько времени запасы продовольствия, пресной воды и топлива позволяли подводной лодке полноценно выполнять боевые задачи. Выйдя из Владивостока весной, подлодка И. Зайдулина вернулась на базу только осенью. 75 суток автономного плавания при установленной норме 20 суток – этот результат экипажа Зайдулина никто больше не смог не только превзойти, но даже повторить. Член Военного совета армейский комиссар 2-го ранга Г. С. Окунев в статье «Мы из Владивостока», опубликованной в «Правде», писал: «Море требует бесстрашия и мужества, а подводникам эти качества требуются вдвойне... Зайдулин в три раза перевыполнил нормативы автономного плавания... » Постановлением ЦИК СССР от 26 июля 1936 г. «за отличную работу и выдающиеся достижения в боевой подготовке» командир И. М. Зайдулин и военком В. П. Ясыров были награждены орденом Красной Звезды, а все остальные члены команды – орденом Знак Почета.
На примере «Щуки» И. Зайдулина стало ясно, что наши подводные лодки способны решать задачи на значительном удалении от баз, причем во льдах. Зарождал ся опыт, примененный затем в трансарктическом переходе в годы войны. Конечно, эксперименты Зайдулина требовали риска и мужества.
Надо полагать, было ещё одно обстоятельство назначения И. Зайдулина командиром «Щ-423», предназначенной для выполнения рискованного и трудного задания. Это – его «вредительское» прошлое.
После рекордного автономного плавания в 1938 году И. Зайдулина вместе с другими командирами 5-й морской бригады в условиях разжигаемой борьбы с «врагами народа» обвинили в измене Родине, шпионаже, вредительстве, диверсиях, терроризме и контрреволюционном заговоре. Одним из «аргументов» стало резкое превышение норм автономного плавания.
Сфабрикованность дела была настолько очевидна, что даже военный трибунал флота отвёл выдвинутые следствием обвинения. Было признано, что обвиняемые допустили только служебную халатность.
После освобождения из-под ареста Измаила Матигулловича в октябре 1939 г. назначают исполняющим дела командира подводной лодки «Д-2» Северного флота. Через семь с небольшим месяцев его утвердили в этой должности. За короткий срок И. Зайдулин завоевал авторитет грамотного, решительного и смелого командира. Но о деле 1938 г. никто не забыл. И в случае неудачи или аварии, можно было вспомнить прошлые обвинения.
Как бы то ни было, 15 июня 1940 г. И. Зайдулин принял под свое командование подводную лодку «Щ-423». Личный состав под его руководством занимался переборкой механизмов, получением текущего и зимовочного запасов, их погрузкой на сопровождающий транспорт «А. Серов».




Рубка Щ-423

22 июля И. Зайдулин вывел «Щ-423» на ходовые испытания после обшивки корпуса противоледовой «шубой» и установки специальных «ледовых» кормовых горизонтальных рулей. Подводная лодка погружалась на глубину 45 метров. К 25 июля подлодка была окончательно готова к переходу. Причём результаты испытаний подтвердили ее готовность к ведению, в случае необходимости, боевых действий.
И вот наступило 5 августа 1940 г. Проводить корабль прибыли бывший командующий Северным флотом В.Дрозд и вновь назначенный на этот пост А.Головко. В 13 час. 15 мин. «Щ-423» отошла от пирса г. Полярного. Ледовый поход начался.

Баренцево море – встретило подводников неприветливо – штормило, временами подлодка попадала в полосы густого тумана. Сложная обстановка сразу же потребовала от экипажа максимума внимания и собранности. Этот отрезок пути подводная лодка следовала одна, без сопровождения обеспечивающих кораблей.
«Щ-423» пошла через пролив Маточкин Шар, где встретилась с ледоколом «Ленин» и транспортом «А. Серов», также входящими в состав ЭОН-10. На судах имелось 250 тонн различных грузов, топлива и продовольствия для экспедиции.
В Карском море подводники получили ледовое крещение. 12 августа ледовая обстановка усложнилась до 8-–9 баллов. Приходилось даже приостанавливать движение. В этих условиях И. Зайдулин сутками не уходил с мостика подводной лодки, открытого для арктического, обжигающего лицо ветра. Надо было внимательно следить за маневрами ледокола, не допустить опасного сближения с ним, вписаться в его кильватерный след, уклоняться от льдин, внезапно появляющихся из-под кормы ледокола, чтобы они не попали под винты субмарины.


17 августа, сначала по чистой воде самостоятельно, а от острова Тыртова через пролив Вилькицкого под проводкой ледоколов, «Щ-423» вышла в море Лаптевых. На этом участке пути толщина льда достигала 3–4 метров. При сжатиях ледяные глыбы наползали на корпус подлодки, все свободные от вахты моряки расчищали узкую обледеневшую палубу. Низкая температура воздуха и забортной воды, вызывали в отсеках обильное отпотевание, походившее на мелкий дождь. Условия жизни на подводной лодке резко ухудшились. Однако моряки нашли выход: с ледореза «Ф. Литке» подали по шлангу пар для отопления и просушили все отсеки.
В суровой ледовой обстановке моря Лаптевых, «А. Серов» потерял еще две лопасти гребного винта. Пришлось в бухте Тикси перегружать имущество экспедиции на теплоход «Волга». 31 августа рейс был продолжен.

Ледоколы прокладывали путь подводной лодке.
Фото с борта ледореза Ф.Литке. Архив ТОФ МО РФ

Остались позади Новосибирские острова, и «Щ-423» вышла в Восточно-Сибирское море. После Медвежьих островов тяжелый многолетний лед становился все плотнее. Пришлось воспользоваться и помощью ледокола «Адмирал Лазарев». Особенно трудная ситуация сложилась между мысом Шелагским и мысом Биллингса. На некоторых участках ледоколы проводили подлодку и «Волгу» на коротком буксире поодиночке. Но и эти препятствия были преодолены, и через пролив Лонга «Щ-423» вышла в Чукотское море. Вскоре караван ЭОН-10 достиг Берингова пролива. Личный состав «Щ-423» построился на палубе, прозвучали выстрелы из пушек – салют в честь покорения Арктики.
За мысом Дежнева И. Зайдулину и экипажу «Щ-423» вновь пришлось держать серьезный экзамен морской выучки: корабль застиг сильнейший шторм. Крен доходил до 46 градусов, порой волна полностью накрывала рубку, но и экипаж, и техника испытание выдержали. 9 сентября ЭОН-10 прибыла в бухту Провидения, закончив переход Северным морским путем.



«Щ-423» на дифферентовке в бухте Провидения. 1940 г.
Фото из фондов РГА ВМФ


После захода в Петропавловск-Камчатский и короткого отдыха «Щ-423» в составе отряда подводных лодок через 1-й Курильский пролив вошла в Охотское море. Вскоре подводников радушно встретили в Советской Гавани.
Преодолен последний участок пути, и 17 октября 1940 года в 7 час. 59 мин. «Щ-423» подошла к пирсу подводных лодок Тихоокеанского флота во Владивостоке. Задание Родины было выполнено с честью. За кормой «Щ-423», ведомой Измаилом Зайдулиным, остались восемь морей и два океана, 7 227 миль. Командование Тихоокеанского флота поздравило экипаж с завершением этого исторического плавания.


Капитан 2 ранга Измаил Матигуллович Зайдулин


Народный комиссар ВМФ объявил всему экипажу «Щ-423» благодарность и наградил участников похода знаком «Отличник РК ВМФ». На плавбазе «Саратов» состоялся вечер, посвященный этому героическому переходу. 7 ноября 1940 г. Измаилу Матигулловичу Зайдулину присвоили звание капитана 2-го ранга. Подводная лодка «Щ-423» после докового осмотра, смены винтов и снятия ледовой защиты уже через три недели вышла в море на боевую подготовку. В 1942 г. ее переименовали в «Щ-139».

После перехода И. Зайдулина назначили уполномоченным постоянной приемной комиссии при НК ВМФ. На этой должности ему пришлось принимать от судостроительной промышленности и испытывать новые корабли и подводные лодки.
В октябре 1941 г. капитана 2-го ранга И. Зайдулина назначают на действующий Черноморский флот сначала командиром оперативной части 2-й бригады подводных лодок, а затем старшим морским начальником в г. Геленджик. В июле 1942 года, в самые тяжелые месяцы обороны Севастополя и Керченского полуострова, И. Зайдулин становится командиром охраны водного района Керченской военно-морской базы.
В декабре 1942 г. И. Зайдулин уже на Северном флоте. Его назначают начальником штаба учебного дивизиона подводных лодок. Он учит командиров максимально использовать боевые возможности отечественных подводных лодок в сложных условиях Заполярья. Старшим другом и наставником считал Измаила Зайдулина известный подводник Герой Советского Союза И. Фисанович.
В мае 1943 года И. Зайдулин направлен в распоряжение Военного Совета Балтийского флота. Вскоре его назначили начальником 1-го дивизиона подготовки подводных лодок отдела подводного плавания. Но психологические перегрузки привели к срыву. За допущенную провинность И. Зайдулин был разжалован в рядовые и направлен в штрафной взвод сроком на три месяца.
28 мая 1944 года И.М. Зайдулина восстановили в прежнем воинском звании и назначили командиром 12-го дивизиона сторожевых катеров истребительного отряда охраны водного района Балтийского флота. Во время десантной операции в Выборгском заливе отряд прикрытия под его командованием потопил три корабля противника при весьма ограниченных собственных силах. Сам Зайдулин в этой боевой операции показал себя как опытный и отважный морской офицер...
22 августа 1944 года славный сын татарского народа погиб как настоящий моряк, в море, при авианалете. 18 сентября И. Зайдулин был «исключен из списков офицерского состава ВМФ, как погибший в борьбе немецкими захватчиками».
Посмертно Родина наградила Измаила Матигуллович Зайдулина орденом Отечественной войны I степени. 15 октября посмертно ему было присвоено воинское звание капитана 1-го ранга.
В огненные годы Великой Отечественной войны отдали свои жизни многие товарищи И. Зайдулина, с которыми он совершил героический переход по Севморпути в 1940 году. Смертью храбрых на Черноморском флоте погиб капитан-лейтенант А. Быстров – дублер командира «Щ-423». На Северном флоте погиб вместе со своим экипажем командир Краснознаменной гвардейской подводной лодки «Д-3» капитан 3-го ранга М. Бибеев – слушатель Военно-морской академии, стажировавшийся на «Щ-423» в арктическом переходе.



Минули годы. По пути, проложенному «Щ-423», прошли целые караваны подводных лодок послевоенной постройки. В 1956 году, в прямом смысле повторив путь отца, Северным морским путем на одной из подводных лодок прошел курсант выпускного курса Высшего военно-морского училища подводного плавания Джемал Измаилович Зайдулин. С появлением атомных подводных лодок в 1960-е годы советские подводники покорили Северный полюс и стали осуществлять трансарктические переходы в подводном положении. Их подвиги стали возможны благодаря мужеству и героизму тех, кто были первыми. К числу таких первопроходцев по праву можно отнести и экипаж подводной лодки «Щ-423» с командиром И. Зайдулиным, первыми из подводников покорившими Арктику и открывшими Северный морской путь для подводного флота России.
В связи с приближающимся 65-летием героического перехода «Щ-423» следовало бы увековечить память о героях-подводниках. Их имена должны быть вписаны в многотомную «Историю открытия и освоения Северного морского пути». Подвиг экипажа «Щ-423», как и моряков других военных кораблей, прошедших первыми Севморпуть, целесообразно отразить в экспонатах Музея Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге. На наш взгляд, высшей исторической справедливости отвечало бы награждение И. Зайдулина Золотой Звездой Героя Российской Федерации (посмертно), а членов экипажа «Щ-423» и других участников перехода государственными наградами.
Литература:
1. Матвеев А. Династия Зайдулиных // Боевая вахта. – 1972. – 30 июля.
2. Донесение командира ПЛ «Щ-423» (см.: РГА ВМФ, д. 26, л. 207).
Шамиль Ахметшин, постоянный представитель Республики Татарстан в Санкт-Петербурге и Ленинградской области, кандидат военных наук, полковник запаса
Шамиль Насеров, главный специалист Постоянного представительства Республики Татарстан в Санкт-Петербурге, капитан 2-го ранга запаса


Память об этом первом историческом переходе жива. В детском морском клубе "Флагман" (Санкт-Петербург) создан стенд, посвященный Измаилу Матигулловичу Зайдулину и его подводной лодке Щ-423. Рядом со стендом картина с изображением дизельной подводной лодки Щ-423.
ПОСВЯЩЕНО ИЗМАИЛУ МАТИГУЛЛОВИЧУ ЗАЙДУЛИНУ ЕГО ВНУЧКОЙ ЕЛЕНОЙ
https://disk.yandex.ru/i/unGvi4s0J-EGEQ

Фото:

ПАМЯТИ ИГОРЯ ВЛАДИМИРОВИЧА НЕВЕЛЬСКОГО - ПИТОНА 17-ГО ВЫПУСКА ЛНВМУ

С глубоким прискорбием нахимовцы 17-го выпуска Ленинградского Нахимовского военно-морского училища извещают, что 23 июля 2025 года ушёл из жизни (фиброз легких) питон 1965 года Игорь Владимирович Невельский.

Игорь родился в Ленинграде 24 января 1947 года, поступил в Нахимовское училище, когда ему было 11 лет. Он с детства был целеустремленным, с сильным характером, хорошо учился, был замечательным спортсменом (плавание, вольная борьба). Однокашники знали его как надёжного товарища.

После Нахимовского училища Игорь обучался в Черноморском высшем военно-морском училище (ЧВВМУ им. П.С.Нахимова, 1965-1970 гг.), на факультете ПЛУРО, по окончании которого был направлен на Северный флот, в части обеспечения сил флота ракетным вооружением.

Выпускник ЛНВМУ 1965 года Игорь Невельский
За 10 лет службы в офицерском звании он прошел путь от инженера лаборатории до главного инженера, а еще через год стал командиром части (в/ч 31056). И никто из нахимовцев этому не удивился – Игорь был рожден командиром. Часть была на хорошем счету, и ему поручили другую, более крупную (в/ч 20309).



Игорь Невельский (справа) и Владимир Грабарь
В 40 лет Игорь Владимирович был награжден орденом "За личное мужество", последовало обучение в Военно-морской академии (1987-1989) и очередное повышение (в/ч 98662). Но наступили тяжелые 1990-е годы. Капитан 1 ранга Игорь Владимирович Невельский в 45 лет закончил службу, окончил курсы на Факультете ракетно-космической техники Военмеха имени Д.Ф. Устинова, кафедра "Процессы управления", и занялся бизнесом, исполняя обязанности председателя правления – генерального директора АОЗТ «Невар».


Награжденный орденом "За личное мужество" капитан 1 ранга И.В. Невельский с ветеранами
Требовательный командир, он стал участником и организатором встреч ветеранов-нахимовцев 17-го выпуска. На одну из встреч привел внука.


Встреча однокашников по ЛНВМУ в 1980 году
Игорь Невельский – 31-й ушедший питон (из 49 выпускников) 17-го выпуска, окончивших ЛНУ ВМФ в 1965 году.
Выражаем глубокие соболезнования родным и близким Игоря.
Память о нашем друге Игоре Владимировиче навсегда сохранится в наших сердцах.

Прощание состоится по адресу: Санкт-Петербург, Партизанская ул., д.8; зал №5, 28 июля (понедельник) в 11:50.
Фото:

ВСПОМИНАЕМ НАШУ МАМУ - МАРГАРИТУ АНАТОЛЬЕВНУ КОЧЕТОВУ - СЕГОДНЯ 100 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ!

Из книги

«ПОМНИМ. ЛЮБИМ. БОГОТВОРИМ»

В войну шестнадцатилетняя ленинградка Маргарита Кочетова служила в одной из частей военно-морской авиации и не отказывалась ни от какой работы. Мыла посуду и полы на камбузе, работала в гарнизонной библиотеке, ухаживала за ранеными и больными в полевом лазарете. По поручению командования части создала концертную бригаду, с которой появлялась там, где ее с нетерпением ждали и тепло встречали бойцы. А в 1949 году, окончив дирижерско-хоровой факультет консерватории, Маргарита пришла в Нахимовское военно-морское училище, пришла, чтобы остаться в нем на всю жизнь.
Ведь 60 лет, прошедших с той поры, – это целая жизнь, в которой тысячи учеников –мальчиков-нахимовцев, со временем ставших командирами кораблей, начальниками служб, адмиралами, просто достойными людьми. «Маргарита Анатольевна была для нас, мальчишек послевоенного времени, не только учительницей музыки. Она дарила нам материнскую заботу и ласку, которых в ту пору нам так не хватало. За это мы и звали ее мамой» – это слова благодарных учеников.



Маргарита Анатольевна учит ребят не только слышать музыку, видеть прекрасное, разбираться в искусстве. В учеников она вкладывает душу, кого-то ругает, на кого-то ворчит, переживает и волнуется за всех. Читая письма, пришедшие из разных уголков страны, она вспоминает каждого мальчонкой, независимо от того, тридцать лет назад он учился или три года. Для сотен ее выпускников музыка стала постоянным спутником жизни. Из множества фотографий, хранящихся в уютном домашнем кабинете учительницы, можно составить фотолетопись страны, Российского флота.
Как подарок судьбы воспринимает она работу в профессиональном, дружном педагогическом коллективе Санкт-Петербургского нахимовского военно-морского училища. В наше время очень непросто организовать и обеспечить беспроблемную, достойную жизнь даже в маленькой семье. Нахимовское училище – семья большая.
Здесь живут, учатся и воспитываются одновременно сотни 14-16-летних юношей.
Ребята сыты, одеты, присмотрены, их оберегают, заботятся о физическом и нравственном здоровье, обучают наукам, главная из которых – быть достойными людьми. Конфликты, ссоры и недоразумения среди подростков всегда были, есть и будут. Мальчишки – народ взрывной, увлекающийся. Главное – сплотить их вокруг любимого дела, для чего нужно терпение, умение подобрать ключик к юношеским душам. У Маргариты Анатольевны это всегда получалось. Весь свой талант, всю теплоту материнского сердца учительница отдает ребятам.

Кроме мальчиков в военно-морской форме, есть у Маргариты Анатольевны Кочетовой и другие столь же дорогие для нее дети – это песни, которых уже не одна сотня. Какие они, ее песни, оценивать слушателям, но каждая написана сердцем.
Чтобы написать хотя бы одну, необходимы толчок, повод, озарение. Недавно на вокзале увидела Маргарита Анатольевна двоих беспризорных ребятишек, которых держали под присмотром милиционеры. Грязных, беспомощных... Чем им можно помочь? Вот и родилась песня под названием «Найдите мне маму». Это ведь тоже ответ, действие, помощь. Но все же большинство произведений композитора Маргариты Анатольевны Кочетовой светлые, оптимистичные – о любви, весне, об ожидании чуда, о подвиге, море, флоте, о сыновьях-нахимовцах. Так учили ее творить педагоги консерватории, среди которых был и Василий Павлович Соловьёв-Седой.
Всю энергию и опыт Маргарита Анатольевна воплощает в делах. Концерты нахимовцев под ее руководством с успехом проходили в Большом Кремлевском дворце, Колонном зале Дома союзов, в Зале им. Чайковского, городке космонавтов.
Помогает она и хору ветеранов при Доме офицеров. За большой вклад в развитие культуры и искусства руководителю творческих коллективов Нахимовского военно-морского училища композитору М.А.Кочетовой в 1999 году присвоено звание «Заслуженный деятель культуры Российской Федерации». К 60-й годовщине Победы над фашистской Германией майор в отставке М.А.Кочетова получила личное приветствие Президента России В.В.Путина.
Остается у Маргариты Анатольевны и заветная мечта – в рамках празднования 65-летия Победы провести фестиваль песни Нахимовского, суворовских училищ, кадетских корпусов «Помним, любим, боготворим». Под этими словами могут подписаться сотни учеников Маргариты Анатольевны Кочетовой, благодаря которой они навсегда породнились с искусством.



МАСТЕР МАРГАРИТА

В 1950 году Ленинградскому нахимовскому военно-морскому училищу исполнилось шесть лет. Именно тогда пришла в него молодая выпускница музыкально-педагогического училища, а затем студентка консерватории, успевшая уже испытать и лишения блокады, и огненные фронтовые будни и через все пронести любовь к музыке, флоту и родному городу, – Маргарита Анатольевна Кочетова.
В нем работает и по сей день, не покинув его даже в зените славы, когда перед ней, ставшей уже известным композитором, заслуженным деятелем культуры РСФСР, открывались куда более заманчивые перспективы. Созданная М.А.Кочетовой система эстетического воспитания, соединившая в себе результаты десятилетий упорного творческого поиска и напряженного труда, уникальна...
Но по-настоящему с морской романтикой Маргарита познакомилась в 1948 году, когда стала руководителем хора в одном из флотских соединений. С этого момента, и вот уже более полстолетия, судьба ее неразрывно связана с Военно-морским флотом.
Флотский офицер Геннадий Кочетов стал ее мужем. Позже морскую стезю избрали и оба сына Маргариты Анатольевны.
С 1949 года она, по совместительству, стала руководить хором и в Нахимовском училище. А в 1950-м была принята в него штатным преподавателем музыки, и на этой работе она вот уже полвека...
Однажды возник вопрос о создании в училище своего ансамбля баянистов. Играть на баяне Маргарите Анатольевне никогда раньше не приходилось, поэтому для начала пришлось учиться этому самой.
Позже М.А.Кочетова создала оркестры народных и духовых инструментов, сводный ансамбль скрипачей и многие другие творческие коллективы.
В училище всегда был и хор. В Москве и Питере, где только не выступали воспитанники Маргариты Кочетовой: в Колонном зале Дом союзов, Зале имени П.И.Чайковского, Кремлевском Дворце съездов, Зале Революции, институте Гнесиных, даже в Звездном городке... Летом 1993 года я сам был свидетелем триумфального выступления нахимовского хора в финском городе Турку.
В шестидесятые годы Маргарита Анатольевна руководила также хором в Высшем военно-морском инженерном училище им. Ф.Э.Дзержинского. По своему исполнительскому уровню он был уже почти профессиональный, четырехголосный.
Кстати, она никогда не замыкалась в своей деятельности, связанной с одним лишь Нахимовским училищем, как и вообще не ограничивалась рамками преподавательской работы. Еще на рубеже сороковых-пятидесятых годов она начала писать песни, первая из которых – «Голубой воротничок», облетела все флоты и «вернулась» к автору уже с Камчатки, в содержании концертной программки ансамбля песни и пляски.
Впоследствии было еще много песен: «На всех морях», «Уходим в океан», «Тельняшка», «Офицерские жены», «Условия победы», «Салага», «Вдали от гавани», «Ода флоту», «Нахимовцы», «Здравствуй, море»... В активе композитора М.А.Кочетовой их уже более двухсот, не считая бесчисленного количества оркестровок и других творческих работ. Ее детские пьесы не раз ставили театры.
Маргарита Кочетова объездила с авторскими концертами всю страну, не раз бывала за рубежом. Находится у нее время и для общественной деятельности (в недалеком прошлом она являлась секретарем секции массового жанра при Ленинградском отделении Союза композиторов СССР). И везде она успевает. А дома Маргариту Анатольевну неизменно ждут листы нотной бумаги с набросками новых работ.
Давно выросли, стали офицерами и обзавелись своими семьями сотни ее воспитанников-нахимовцев, курсантов, матросов, – но по-прежнему называют они ее ласково «мама». Часто бывает, что и кто-нибудь постарше, из бывших воспитанников, позвонит издалека, откуда-нибудь из Севастополя или Владивостока: «Мам, это ты? Ну, привет...»
Недавно Маргарита Кочетова отметила большой юбилей – полстолетия непрерывной творческой работы во флотских коллективах, полстолетия неустанной работы педагога и композитора-мариниста.
Капитан 3-го ранга А.Крышталь


Она учила нас не только петь
Не знаю, как  в школе после четвертого класса, а в училище она учила нас не только знать, но и читать и петь по нотам. Преподавала она нам и историю музыки. Мы знали не только всех русских классиков, но и зарубежных композиторов, их биографии и произведения. Первые конспекты были по музыке. И экзамен был такой, и мы его сдавали.
Отдельной категорией было изучение строевых песен, которые мы исполняли на строевых прогулках, строевых смотрах и особенно часто в лагере на Нахимовском озере. В каждом взводе (классе) был свой запевала, который по команде «Запевай», первый громким,  звонким голосом начинал, а все остальные дружно подхватывали. «Марш нахимовцев», «Варяг», «Катюша», «Полюшко-поле», «Тачанка» и многие-многие  другие.
У кого был особый музыкальный слух и голос участвовали в хоре, который был в каждой роте. И мы соревновались на лучший хор  на смотрах нашей самодеятельности. Это был праздник.
По пению ни у кого не было ниже четверки.
Маргарита Анатольевна с душой занималась нашим обучением. Она работала не только в Нахимовском училище, но и в Дзержинке тоже. И всех нахимовцев, кто был раньше в ее хоре,  она там вылавливала и приводила в училищный хор. Командование училища ее начинания поддерживало, поэтому в выделенное время подавалась команда: «Кто на хор, выходи строиться»!
Позже мы узнали, что Маргарита Анатольевна оказывается еще поэт и композитор. У нее есть целый сборник её произведений.
А так, тётя была строгая, имела воинское звание майор и могла показать нерадивым ученикам, где раки зимуют. Но когда ей нравилось исполнение, она улыбалась и готова была всех расцеловать. Мы к ней очень хорошо относились и любили. Называли «Мамой».
Курила, но нам советовала этого не делать. Объясняла, что это последствие войны, помогало переносить голод.
На вопрос, что вы умеете делать, всем нам хорошо запомнился такой  ответ из фильма «Бег»: «Всё. Стрелять, варить халву, подковать жеребца, вскрыть сейф, подделать документы, принять роды, написать статью. Петь… в хоре».

Валерий Кучер, выпускник ЛНВМУ-1969

Виктор Иванов, выпускник ЛНВМУ-1969
Валера, о Маргарите Анатольевне можно было бы и побольше. Сколько поколений нахимовцев прошло через нее. Я лично помню как она на уроке ставила пластинки с произведениями великих композиторов, биографии и их произведения заучивали наизусть. Поистине она была «мама».
А знаменитый струнный оркестр? Мне порой кажется, что все нахимовцы в той или иной форме были приобщены к музыке. Благодаря ей.

Женя Кармазин, выпускник ЛНВМУ-1969
«Валера, спасибо. Про Маргариту Анатольевну (мамочку) вообще замечательно… Никогда не забуду ( я пел у неё в хоре) ,когда мы приехали на один из парадов ( к своему стыду, не помню точно, но по-моему на юбилейный в 1967-м году) мы узнали, что хор Нахимовского училища приглашён для выступления на каком-то концерте и это выступление будет транслироваться по ЦТ. Когда появилась мама, подготовка была скоротечной, сложной и напряжённой. К нашей подготовке подключился и Бакарджиев. А на генеральную репетицию ,вдруг приехал Зам.ГК ВМФ по ВМУЗ адмирал Виноградов (ты должен его помнить, он очень и очень любил нахимовцев).Сел рядом с режиссёром программы, сидел всё время молча ,смотрел и слушал Когда мы закончили петь он заулыбался, подошёл на сцене к хору, поблагодарил и расцеловал нашу мамочку. А потом отскочил в сторону и какое-то время внимательно разглядывал маму (а она была в чёрной военной форме, но майорской), а концертмейстер, Татьяна, вообще была в цивильном. Виноградов почему-то сказал: «не порядок» и удалился.
Приехали мы на выступление, снимаем шинели (в специальном ля нас помещении), приводим себя в порядок и появляется Маргарита Анатольевна с Татьяной. Татьяна снимает пальто и мы видим перед собой прекрасного молодого мичмана, а наша любимая мамочка предстала перед нами в своей чёрной флотской форме с новенькими золотыми погонами с чёрными просветами и золотыми нашивками на рукавах. Мы не сговариваясь, по-уставному- «Здравия желаем товарищ капитан 3 ранга» и зааплодировали. Стала понятна реакция Виноградова на форму мамы на ген.репетиции.
А пели мы песню автором которой и была сама замечательная М.А.Кочетова. «Нахимовцы, нас море ждёт!
Равнение держать на флот!,
Равнение держать на Флот!!!…
Это вторая часть припева, а всё остальное забыл».


Фото:

ПАМЯТИ КУЗНЕЦОВА СЕРГЕЯ ИВАНОВИЧА - БРАТА-ПИТОНА, ДОКТОРА МЕДИЦИНСКИХ НАУК, ПРОФЕССОРА

Выпускники 20-го выпуска Ленинградского Нахимовского военно-морского училища с глубоким прискорбием сообщают об уходе от нас Кузнецова Сергея Ивановича, Золотого медалиста 1968 года, выпускника Военно-медицинской академии имени С.М.Кирова 1975 года, доктора медицинских наук, профессора.

Окончив ЛНВМУ с Золотой медалью в 1968 году, Сергей поступил на 3-й факультет ВВМУРЭ имени А.С.Попова. Сдав на отлично экзамены на 1-ом курсе, он понял, что это не его путь, и подал документы для поступления в Военно-медицинскую академию имени С.М.Кирова. Успешно окончил факультет подготовки врачей для ВМФ в 1975 году.


С 1975 по 1977 год С.И.Кузнецов проходил службу на кораблях Тихоокеанского флота.


С 1977 года после демобилизации работал только на научных должностях в научно-исследовательских учреждениях Ленинграда (Санкт-Петербурга).


Будучи кандидатом в мастера спорта по акробатике, затем увлёкся альпинизмом и стал мастером спорта по этому виду спорта.



С февраля 2016 года являлся главным научным сотрудником НИЛ биопротезирования и кардиопротекции ФГБУ «НМИЦ им. В.А.Алмазова» Минздрава России. Параллельно работал в Центре онкологии в Песочной.


Научные интересы: реакция систем организма на контакт с чужеродными материалами (контактная гемомодуляция); специфическая и неспецифическая резистентность организма; гуморально-клеточные и клеточно-клеточные кооперативные взаимодействия в организме.

Защитил кандидатскую и докторскую диссертации, профессор.

Имел 74 научных публикаций.


Сергей был отличным врачом, другом и товарищем.

Выражаем глубокие соболезнования родным, близким и друзьям Сергея Ивановича.

Мы навсегда сохраним светлый образ нашего друга в своих сердцах.

МОРСКИЕ ДОКТОРА

Слова выпускника IV факультета В. Серебрякова

Позади родной остался город,

Впереди лишь небо и вода.

Вот и служба, дальние походы,

А на погонах лейтенантская звезда.

В море быть врачом совсем не просто,

Здесь надейся только на себя.

Ну, а если будет очень трудно,

Вспомни образ земского врача.

Припев:

Работа врачебная не броска, но важна.

Вас ожидают скромные, но нужные дела.

У каждого есть в жизни счастливая звезда,

Так пусть она Вам светит, морские доктора.

Не волнуйся, я в тебе уверен.

Знаю я, что ты не подведешь.

Жизнь любому члену экипажа,

Как дитю родному сбережешь.

Не робей, не зря тебя учили,

Будь спокойней, знания с тобой.

Ободри больного, командира,

И смелее в свой врачебный бой.

Припев:

Работа врачебная не броска, но важна.

Вас ожидают скромные, но нужные дела.

У каждого есть в жизни счастливая звезда,

Так пусть она Вам светит, морские доктора.

Годы пролетят, погоны снимешь,

О морях лишь будешь вспоминать.

Ну а тем, кто занял твое место,

Будешь по-отцовски помогать.

Ничего, что нет у нас шевронов,

Корабли водить не суждено.

Гордо носим алые погоны

Это ведь не каждому дано!

Припев:

Работа врачебная не броска, но важна.

Вас ожидают скромные, но нужные дела.

У каждого есть в жизни счастливая звезда,

Так пусть она Вам светит, морские доктора.

Фото:

ПАМЯТИ БЕРМАНА ЮРИЯ МИХАЙЛОВИЧА - ФРУНЗАЧА И ПЕРВОБАЛТА, ФЛАГМАНСКОГО ШТУРМАНА, ПОДВОДНИКА И ДРУГА

Оргкомитет Содружества "46-49-53" с прискорбием сообщает об уходе из жизни на 95 году после тяжелой болезни нашего друга-первобалта Юрия Михайловича Бермана. Выражаем глубокие соболезнования родным, близким, всем друзьям и товарищам. Память об этом энергичном и  замечательном человеке навсегда сохранится в наших сердцах.
Прощание с Ю.М.Берманом состоится в крематории 14 марта 2025 года в 13.00





Берман Юрий Михайлович (14.01.1931-11.03.2025)


Вниманию читателей нашего Дневника, представляем воспоминания, написанные Юрием Михайловичем в 1997 году.

Не помню, как родился, но дата рождения зафиксирована точно – 14 января 1931 года в г. Ростове-на-Дону. Мой отец перед войной работал председателем комиссии по урожайности при обкоме партии. За 2 недели перед войной был призван в ряды Красной армии и 2 октября 1941 г. погиб под Смоленском. Мать с 1936 по 1955 год работала в органах НКВД, СМЕРШ, КГБ. В семье я был единственным ребенком.
К 7 классу мы с другом – Вадимом Никитьевичем Павловым твердо решили стать военными моряками. Это решение возникло после прочтения книг о «Наутилусе» Жюль Верна, «Тайны двух океанов» Григория Адамова, «Морских  рассказов» Леонида Соболева и Константина Станюковича, ряда других патриотических книг о моряках. Тогда нашим мечтам не суждено было сбыться, т.к. ни его родители, ни моя мать просто нас никуда не отпускали. Не суждено было сбыться мечте и после получения аттестата зрелости. Я поступил в Военно-механический, Вадим Павлов в Политехнический. Проучившись 2 семестра и успешно сдав зачеты с большим трудом забрал документы и легко по конкурсу прошел и был зачислен курсантом Высшего военно-морского училища имени М.В.Фрунзе. Так осуществилась моя детская мечта. Ну, а мать всплакнула, но сделать уже ничего не смогла, т.к. я к тому времени был «перепоясан» ремнем и подстрижен наголо.

Предвоенная подготовка проходила в лагерях, тогда еще в Терсюках, и никаких отрицательных эмоций у меня, «домашнего ребенка», не вызывала. Из того периода запомнились романтичные дежурства на шлюпочной базе. Легкое покачивание шлюпки, тепло бушлата «БУ» и брезента, иногда яркие звезды, а иногда низкие черные облака, 18 лет, быстро смыкает глаза и только-только зародившиеся картины будущих морских походов уходили, побежденные юношеским сном, но подсознание, что ты дневальный и на тебе обязанность по охране морского имущества делали его тревожным, чутким, кратковременным.

На 2-м курсе во ВМУЗах была проведена специализация. До этого училище выпускало широкопрофильных вахтенных офицеров. Я сразу же изъявил желание специализироваться по штурманскому делу. Меня не смутили ни рассказы о запретах в парусном флоте штурманам появляться в кают-компаниях, ни указы Петра 1 о низком происхождении офицеров-штурманов. Прельстили меня: точность науки, масштабность кораблевождения (весь мировой океан) и возможность видеть плоды своего труда.

С первого курса я подружился со своим «земляком» Савич-Демянюком, с которым после окончания училища ни разу не встретился и не знаю о его дальнейшей судьбе. С Вадимом Коноваловым мы подружились в первые зимние каникулы, нас сблизило увлечение коньками, не спортивное, а развлекательное. Каждую субботу мы ездили на катки «Динамо» или в ЦПКиО. Совместные вечеринки, частые посещения студенческого городка Политехнического института, где так и учился мой друг детства Вадим Павлов, который все же одел морскую форму – он стал ученым в области испытания флотского вооружения и закончил службу в должности заместителя командира части по науке в звании полковника, создали круг знакомых в стенах училища, куда мы так стремились каждое увольнение. Таким образом, мы вырабатывали, как стали говорить позже, единство тактического мышления или просто взаимопонимание – начало основ дружбы. Вадим Коновалов трагически погиб в авиационной катастрофе, когда погибло командование Тихоокеанского флота, он был в звании контр-адмирала, и похоронен на Серафимовском кладбище в Ленинграде.

В 1952 году, впервые в системе ВМУЗ, было создано Высшее военно-морское училище подводного плавания. 10 штурманов и 6 минеров ВВМУ имени М.В.Фрунзе начали активно добиваться перевода в это училище, т.к. героический пафос знакомой нам войны, литература, система воспитания и плюс юношеские мечты создали атмосферу романтики вокруг подводников, которая вела людей той эпохи на стройки Комсомольска, поднятие целины, на строительство БАМа. Наше желание было удовлетворено, т.к. стратегия морской войны была нацелена на подводный флот, и он начал бурно развиваться. И вот мы 16 курсантов уже 4-го курса переведены в новый, для нас, сплоченный, устоявшийся, со своими традициями коллектив наших сверстников. Настроение у нас было приподнятое. Нас переполняла радость сбывшегося и волнение нового. Коллектив принял нас ровно, без эмоций, я бы сказал, безразлично. Этим объясняется ограниченный круг друзей, в период учебы, из числа «старожилов» – бывших «подготов» и будущих подводников. Естественно, что в таких условиях мы больше держались друг за друга и нас без всякой вражды именовали «фрунзачами». Лично я, подружился с весельчаком, раскованным, «душой компании» Вилей Холмовым, но наша дружба ограничивалась кругом общих интересов в увольнении. Из последнего года обучения мне запомнился зачетный выход с глубины в башне КУОП имени С.М.Кирова в аппарате «ИДА». Не страх, а одиночество в трубе, сознание, что никто тебе не сможет оказать помощь и только твои собственные навыки – гарантия твоей безопасности, заставили в эти 3-5 минут пронестись в голове, с мельчайшими подробностями, всю 22-х летнюю сознательную и несознательную жизнь.





Юрий Михайлович с фото курсантов Бермана и Владимира Брыскина

Владимир Брыскин и Юрий Берман, Новосибирск, 2010 год

1953 год – сданы экзамены, присвоено звание – мичман, получено предписание на стажировку. Я, минеры Вова Агеев и Эдик Цыбин направлены на Краснознаменную пл «С-303», базирующуюся в Кронштадте. Командир БЧ-1-4 был в отпуске и мне было доверено руководить личным составом, который по возрасту был, в основном, старше меня, а часть из них участвовала в боевых походах, так что скорее они направляли мои действия. Меня такая ситуация не смущала, чем и было достигнуто взаимопонимание и первое мое вхождение в коллектив в роли командира-руководителя. Заместителем командира пл по политчасти был старший лейтенант, крепкий мужчина, бывший командир трюмной группы, прошедший войну на этой пл, «за плечами» имел неполное среднее образование, но огромный жизненный опыт. Политотдел не рекомендовал командиру пл назначать руководителем политзанятий (святое дело в те годы) своего замполита, поэтому на весь период стажировки это «святое дело» было поручено мне.



Юрий Михайлович Берман - курсант, лейтенант, капитан 3 ранга


С Эдиком Цыбиным я больше не встречался, а с В.Агеевым уже после демобилизации встретились в гараже, в котором стояли наши машины лет 15.

На Тихоокеанский флот я попал по собственному желанию. Мое первое назначение – командир рулевой группы пл «Б-18» (123 бригада 40 дивизии пл ТОФ) тип «Л» XIII серии. Экзамен на вахтенного офицера и самостоятельное управление БЧ-1 сдал досрочно и в качестве поощрения в марте 1954 года был отпущен в отпуск на 45 суток, с лейтенантской получкой и бесплатным проездом с Востока до Риги. Я чувствовал себя, по меньшей мере, «кумом короля».

После успешной сдачи задачи №1 и №2 был назначен командиром БЧ-1 на пл «М-273» (171 бригада 40 дивизии пл ТОФ) тип «М» XV серии (проект 96) и переведен из Владивостока в Совгавань. На этой пл в конце лета 1955 года был взят приз Главкома по торпедной стрельбе. Командиром БЧ-3 был Дима Силин, спокойный, компанейский, несколько саркастичный, профессионально-грамотный офицер.










ПЛ "М-273". Тип М, XV серия




Мне повезло и в октябре 1955 года я был на один год направлен в Ленинград слушателем Высших специальных штурманских классов при нашем «Чаде». На классах было 12 штурманов разных годов выпуска из разных училищ – 7 из них были «наши» – это Игорь Арно, Саша Брагин, я, Муня Кириллов, Женя Золотарев, Вова Комлев и Юра Портнов. В те времена на классы посылали не «самых плохих» и, если мы были самыми молодыми по выпуску, то это говорит о том, что наши учителя в училище и на флоте сумели дать нам достаточно твердые знания о флоте, подводных лодках, штурманском деле и главное жить и служить, соблюдая традиции и быть принятыми в особую касту флотских людей – «подводник».

Конец учебы для меня закончился вполне закономерно – вместе с теоретическими знаниями и чином старший лейтенант, я получил и житейское звание «муж». На свадьбе свидетелями были все «наши» слушатели и с радостью могу доложить, что их «свидетельство» действует и поныне – вот уже 40 с лишним лет. Марина – моя жена прошла со мной весь флотский путь и побывала во всех местах базирования, где проходила моя служба, и это «не совсем» рядом с Москвой и Ленинградом. Миша Лезгинцев, частенько оставался «дневным» по детско-женскому общежитию, где обитали наши 7 семей в одной комнате, выделенной командованием в казарме моряков-подводников на Улиссе.




Штурманский поход на "Седове". Юра определяет место по Солнцу,
не выходя из каюты


Комлев, Берман, Брагин. "Седов", июнь 1956 года


Штурманский поход



Вернемся назад. После классов был направлен на ТОФ и получил назначение командиром БЧ-1 пл «Б-11» тип «Л» XI серии (182 бригада 10 дивизии пл ТОФ), которую надо было в декабре перевести из Совгавани во Владивосток в надводном положении. Зима, штормило и уже через пару часов пл стала походить на обломок айсберга. Нактоуз с пеленгатором находился на ходовой рубке и вот здесь я опять с благодарностью вспомнил своих воспитателей, которые развили в нас штурманскую смекалку и дали физическое развитие.

В 1957-1959 гг. служба проходила в Улиссе. Здесь мы подружились с Эдиком Квитковым, первыми в дивизии сдали экзамены и получили допуск к самостоятельному управлению пл типа «Ленинец» и впервые прикрепили к кителям подводную лодку – знак допуска к самостоятельному управлению пл. Этот знак, особенно уважаемый подводниками, показывающий зрелость офицера-подводника.

В 1958 году на нашу пл командиром рулевой группы был назначен Саша Гавриленко (за «встречу» с о. Скрынаёв), но совместная служба быстро развела нас и встретились мы вновь с ним уже на Камчатке, когда он был командиром «атомовоза», а я штурманом в эскадре.

В 1959 году «Ленинец» пошел на слом, а я, к моему тогда огорчению, был назначен дивизионным штурманом подводных лодок. В то время там уже служил флагманским химиком Эдик Найдель. В его компании я встретил Сашу Савинского и Эрика Ильина, которые служили в Улиссе.

Летом 1959 года проходили соревнования на первенство ВМБ по боксу. Эдика Квиткова Э.Найдель уговорил выступить в легчайшем весе. Эдик Найдель в тот период был представителем подводных сил в спорткомитете ВМБ Владивостока и лейтмотивом было отсутствие заявок других коллективов и всё «УЧАСТИЕ» сводилось к выходу на ринг и провозглашение Э.Квиткова чемпионом ВМБ. Эдик Квитков не мог отказаться от такого титула и на свой будущий «триумф» пригласил всех, кого только мог. И вот настал момент. На ринг вызывается боксер 3 спортивного разряда Э.Квитков (у нас почти, что у всех был 3 спортивный разряд по какому-либо виду спорта). Он выходит, вернее взбегает на ринг в красивом махровом халате (где он его взял не знаю до сих пор), гордо раскланивается публике и начинает боксерскую разминку в красном углу ринга. После непродолжительной паузы на ринг вызывается боксер 2 разряда, молодой, подвижный матрос. Боя как такового не было. Сын Э.Квиткова – Сережа (впоследствии офицер-подводник), а тогда ему было года 4, рвался из рук матери и кричал «Дяденька, за что бьете моего папу, не бейте его». Бой был прекращен за явным преимуществом, а наградой была грамота и почетное 2-ое место по ВМБ. Звучит?

Саша Мальков был командиром БЧ-1 на пл 613 проекта, и мы с ним готовили корабль к боевой службе. Боевая служба была тяжелой, пл попала в центр тайфуна. Лодка оказалась в надводном положении и часть механизмов была залита морской волной, в том числе гирокомпас и ГОН. Счисление вести стало затруднительно и в результате образовалась, как говорят штурмана, невязка Телязляка («он шел на Одессу, а вышел к Херсону»). После благополучного возвращения мы долго разбирались с этим казусом. С Сашей Мальковым мы вновь встретились на Камчатке, откуда он по состоянию здоровья был списан с пл, а затем и демобилизован.




Юрий Михайлович Берман, 2009 год

В конце 1959 года меня назначили штурманом отряда пл в экспедиции особого назначения. Три года проводил подводные лодки с Запада на Восток Северным морским путем, собрав предварительно их в отряд с Черного моря, Балтики и из баз Северного флота.

В тот период я встретила Вилю Холмового и Вадима Коновалова в Севастополе. Когда Виля Холмовой пришел ко мне, где я снимал комнату у артистки севастопольской филармонии, и увидев белый рояль – он моментально оказался за роялем. Под его «бацанье» (лично мне оно нравилось) моя 3-х летняя дочка начала самозабвенно танцевать, а хозяйка (интеллигентная женщина, жившая ещё в буржуазной Латвии) хлопала себя по бедрам и восклицала «Ах, мой белый рояль! «Закончилось все очень хорошо и пристойно.

Северный флот – ЭОН-60, 61, 62, – переходы Северным морским путем оставили массу впечатлений и много встреч. Пересеклись служебные пути, а затем многие годы дружбы и службы на Камчатке в эскадре с Сашей Савинским и Игорем Владимировым. Удивительная, редкая служебная судьба Игоря Владимирова. Он окончил артиллерийский факультет нашего училища, дальше курсы переподготовки и он начальник поста СНиС на ТОФе.

Чемпион ВМУЗ по борьбе он и здесь своей настырностью и хваткой добился перевода на подводные лодки, стал командиром пл, затем сотрудником журнала «Морской сборник». Об Игоре можно сказать – приятный и надежный человек.

За 13 лет на Камчатке мы служили в одной эскадре с Юрой Громовым, Сашей Можайским, Толей Смирновым, вновь сошлись пути с Э.Найделем. Командир пл-цели Коля Теминдаров перегонял лодку и несколько дней базировался на Камчатке, где и состоялась встреча с ним.

С первых дней службы на Камчатке я встретил Борю Петрова – он окончил наше училище в 1954 году, но на первый курс «подготии» поступил и учился целый год вместе с выпусками 1953 года, поэтому в калейдоскоп-перископ он попал как Петров Б. Дружба с ним связывает меня до сегодняшнего дня.

Много различных ситуаций и случаев было в период службы на Камчатке – это освоение нового места базирования подводных лодок в б. Бечевинской, где ранее «не ступала нога человека»; поиск в просторах Тихого океана пропавшей пл «К-129» https://proza.ru/2016/07/17/1979 – командир Владимир Иванович Кобзарь; «демонстрация нашего военно-морского флага у главных баз ВМС США в составе смешанного отряда кораблей, который вставал на якорь с точностью до 1 кабельтова у кромки территориальный вод и проводил показательные учебные стрельбы и, наконец, обеспечение ракетных стрельб в плане боевой подготовки. Особое место занимает встреча подводных лодок, проходивших под водой и льдами Северного Ледовитого океана. Таких экспедиций у меня за службу было три.

Об одном удивительном явлении природы, после которого мне стала понятной легенда человечества об одном циклопе, могу рассказать. Осенью 1971 года вышли на ракетные стрельбы в район Курил со стороны Охотского моря. Погода была штормовой, а в Охотском море волна очень высокая, да к тому же еще и ветер, полностью срывающий гребни, так что нас практически накрывало, как говорится, «с головой». Низкие кучевые облака создавали впечатление чего-то огромного, наваливающегося. Потемнело и в полдень было почти что, как в навигационные сумерки. И вот неожиданно около нас ветер начал стихать, за какие-нибудь 10-12 минут море стало штилевым, облака над нами разошлись и в этот разрыв формы круга с диаметром «2-2,5 мили хлынул столб солнечного света и показался чистый диск солнца. «Циклоп открыл свой глаз и посмотрел на нас». Это было настолько неожиданным и диковинным, что мы чуть было не забыли дать команду на уточнение места стреляющей пл. Через 10-15 минут мы были вновь в грозном, штормовом море. Ни разу в жизни мне больше не приходилось попадать в центр циклона. Не слышал и от очевидцев-моряков о столь необыкновенном природном явлении. Может быть, именно, отсюда из глубокой древности и родилось созвучное наименование циклон и циклоп, могучего природного явления и мифического одноглазого великана.

Конец моей службы проходил в Краснознаменной Кронштадтской бригаде подводных лодок, в которой также, как и у меня заканчивалась служба у Виталия Ленинцева, Миши Пихтилева, Германа Яковлева. В Кронштадте встретил Диму Краско.

Летом 1976 года в звании капитана 2 ранга, флагманский штурман бригады подводных лодок, прослужив 27 календарных лет и имея выслуги 43 года в 45 лет от роду я был уволен в запас.




Юрий Михайлович дома, 2020 год

После ухода в запас работал инженером-технологом в объединении грузового автотранспорта, а затем там же был назначен заместителем начальника объединения, в 1991 году по переводу перешел на работу заместителем директора НИИ по всем вопросам, кроме науки, где и работаю по сей день.

За все эти годы духовная связь с флотом не прерывалась. Все 5-летние встречи регулярно посещались и присылали радость общения не только мне, но и тем, друзья оставались только те, которые были до ухода в запас. После службы, общаясь 21 год с самыми разными по возрасту, полу, образованию, характеру людьми – очень хорошими и не очень хорошими – близких по духу, чтобы завязалась дружба я, к сожалению, не встретил.

В заключении, хочу сказать, что судьба у всех выпускников 1953 года Высшего военно-морского училища подводного плавания разная, но все «наши» с которыми мне довелось встретиться на флотах Советского Союза были грамотными, человечными офицерами с высоким чувством ответственности и моральной чистоплотности. Годы, прожитые с погонами на плечах, вызывают у меня очень теплые чувства ко всем, с кем проходила нелегкая служба, гордость за то дело, которое делал, желание повторить весь путь и более часто встречать друзей и видеть их бодрыми.
Юра Берман, июнь 1997 г.

Фото:
Страницы: 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ... | 864 | След.


Главное за неделю