Прощание и отпевание Николая Евгеньевича Загускина начнётся в 11.45 в субботу 14-го декабря с.г. в зале прощаний морга Больницы 26. Вход со стороны Кубинской улицы, где въезжают машины в Больницу.
Юрий Громов
Загускин Николай Евгеньевич
Нет слов, чтобы выразить свою скорбь. Коля действительно до последних своих дней был особенным, прежде всего благодаря своему оптимизму с подготских дней и несгибаемой воле.
Прощай, дорогой друг, и царство тебе небесное.
С прежним уважением Ю.Квятковский
Сокрушаюсь, скорблю вместе со всеми Вами - родными, близкими и друзьями Николая Евгеньевича!
Николай Евгеньевич один из глубоко уважаемых и любимых товарищей содружества Подготов-Первобалтов, талантливый человек, добрый и верный товарищ, героический подводник, человек, прошедший трудный, полный труда и героизма путь, но в то же время проживший полную, интересную и романтичную жизнь!
Светлая память и низкий поклон Николаю Евгеньевичу!
С глубоким уважением, Марина Евгеньевна Бурмистрова
Уходит поколение моряков, которое вошло в историю под символическими цифрами "46-49-53". Одним из самых ярких представителей этой замечательной когорты, этих рыцарей морских глубин был Николай Евгеньевич Загускин. Оптимист по жизни Николай Евгеньевич оставил в нашей памяти целую россыпь прекрасных добрых дел, в том числе документальные фильмы о жизни своего поколения.
Любовь к Флоту, любовь и уважение к морским офицерам пронёс Николай Евгеньевич через всю жизнь. Тактичный, вежливый, прекрасно образованный, с элементами флотского юмора - таким он останется в наших сердцах. Светлую память о нашем дорогом старшем товарище мы, моряки Союза военных моряков Республики Беларусь, надолго сохраним в наших сердцах.
Глубокое соболезнование высказываем его сыну Николаю Николаевичу и всем родственникам Николая Евгеньевича Загускина.
По поручению Союза военных моряков Республики Беларусь капитан 1 ранга Касатонов В.Ф.
Брестская крепость-Герой. Город Брест.
Подгот Коля Загускин
Загускин Николай Евгеньевич – капитан 2 ранга в отставке. Окончил в 1949 году Ленинградское военно-морское подготовительное училище, в 1953 году минно-торпедный факультет 1-го Балтийского ВВМУ, в 1968 году, заочно, сценарный факультет ВГИК.
1953-1957 годы – ЧФ, БФ, СФ, ТОФ – командир БЧ 2-3 ПЛ 613 проекта С-223. При плавании по Северному Морскому Пути зимовал в Крестах Колымских.
1957-1965 годы – Петропавловск-Камчатский и Ленинград, разные должности в линейных органах военных сообщений (ВОСО).
В 1969-1975 годах – Военная академия тыла и транспорта – преподаватель кафедры ВОСО, затем научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории ВОСО.
Уволился в запас в 1976 году.
Инструктор-методист на туристских теплоходах, иногда и поездах Ленинградского бюро путешествий. Начальник агит-теплохода «Ленинградец» Бассейнового комитета профсоюзов. Уполномоченный Мингазпрома в Ленинграде и Выборге по контролю за морскими перевозками для газопровода Уренгой-Помары-Ужгород. Представитель Торгово-промышленной палаты в Ленинградском порту. 1992-1998 годы – главный редактор киновидеостудии Санкт-Петербургского государственного университета.
С киностудиями и Лентелефильмом сотрудничал с 1964 года. Автор более 40 документальных, научно-популярных и учебных фильмов. Член Союза кинематографистов.
К сожалению, Николай Евгеньевич немного не дотянул до своего 90-летия, которое мы планировали отмечать в мае 2020 года, после 60-й ежегодной встречи однокашников у "Стерегущего".
Напомним друзьям и читателям нашего дневника некоторые творения нашего брата-подгота, замечательного друга Николая Евгеньевича Загускина.
Моим друзьям и внуку Никите
Я – И ГОСУДАРСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
(БИОГРАФИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТИКИ)
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Коля творил всё время...
Смолоду я был склонен к авантюрам, которые многим осложняли жизнь, а то и причиняли прямой ущерб. Сейчас, после семидесяти, самое время покаяться…
Но не во всём же сразу! Для этого понадобился бы целый роман. Да и есть ли смысл описывать банальные нарушения воинской дисциплины – как я становился в строй между командами «Шагом…» и «…Марш!», как дремал на посту, прислонившись к стенке и опершись на штык, как бегал в самовольные отлучки? И есть ли смысл говорить о хроническом моём «дамоклианстве» – о привычке делать что-либо только если над головой занесён меч, дамоклов или не дамоклов, ну, например, впервые открывать учебники в ночь перед экзаменами?.. Всё это не так уж интересно, а главное, не нужно, поскольку исчерпывается двумя словами ротного старшины Петра Евтухова: «Обнаковенный разгильдяй!».
Нет, я расскажу о событиях более острых, об эпизодах, в которых высвечиваются мои отношения с органами и службами, обеспечивающими правопорядок и государственную безопасность.
Каковы же эти отношения в принципе, с каким они знаком – плюс или минус? Отвечу, не таясь: ни на Лубянке, ни возле питерского Большого дома памятника мне не поставят.
Но если отношения были негативными, а поступки никоим образом не были образцово-показательными, то для чего посвящать повествование друзьям и внуку?
Друзьям – для того, чтобы они стали свидетелями покаяния, а внуку – чтобы не повторял чужих ошибок… и активней совершал свои собственные.
Некоторые фамилии изменены, хотя этого можно было и не делать – многих уже нет в живых, да и «срок давности» давно истёк.
ПОДРЫВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ
«Раз и два, раз и два, – где нога, где голова?
Нет ни глаза, ни руки – подрывники, подрывники!»
Таков был припев к «Маршу подрывников», сочинённому мной в Костроме в 1943 году. Тем летом мы со Славкой Савичевым обитали вместе с отцами – майорами-преподавателями – в учебном лагере Военно-транспортной академии, эвакуированной из Ленинграда. Жили в палатках.
У слушателей были практические занятия по подрывному делу. Лёжа поблизости, за кустами, мы со Славкой прошли своего рода ликбез: виды ВВ, детонаторы, шнуры и тому подобное.
Однажды, когда заложенный в яму фугасный заряд уже начали засыпать землёй, наступил обеденный час. Группа во главе с проводившим занятие капитаном двинулась в столовую, оставив одного слушателя для охраны взрывчатки и прочего сапёрного имущества. Охранитель порылся в карманах, выбросил пустую папиросную пачку и, оглядевшись, пошёл к палаткам, очевидно за куревом – ну что может случиться за какие-то пять минут на закрытой для посторонних территории.
И всё-таки случилось. Многоопытному капитану показалось, что взрыв прозвучал слабее, чем следовало. Он приказал осмотреть воронку и выбросы из неё – нет ли почему-то не взорвавшихся толовых шашек. Неразрешимая для капитана загадка имела простое объяснение. За несколько бесконтрольных минут мы успели докопаться до взрывчатки, благо лопатка была тут же, и умыкнули две четырёхсотграммовые шашки, а, кроме того, оттяпали метра два бикфордова шнура и прихватили из коробки три капсюля-детонатора.
Вскоре один из капсюлей – лишний – опробовали под маневровым паровозиком. Нам показалось, что передняя колёсная пара малость подпрыгнула! Паровозик дал реверс и замер. Машинист высунулся и стал смотреть вверх – не бомбят ли?.. Да, тринадцатилетние не слишком задумываются о последствиях. К счастью, колесо, наехавшее на детонатор, не лопнуло.
Толовые шашки были использованы для глушения рыбы, а остатки шнура пригодились в Ленинграде, куда осенью 1944-го возвратилась академия.
Преподавателей с семьями поселили в жилом городке на Таврической, возле полуразрушенного Суворовского музея. Однотипные пятиэтажные дома составляли прямоугольное каре, внутри которого был большой двор, разрезанный пополам бетонным тиром – вот уж где мы постреляли из «личного оружия» в вечернее и ночное время с последующим разбеганием во все стороны!
Особенно бесконтрольным и безнаказанным это стало в начале 1945-го, когда академия в полном составе убыла на 2-й Белорусский фронт для транспортного обеспечения стратегических операций, завершавших войну.
Почти все ленинградские пацаны, а в особенности, не охлаждённые блокадой «возвращенцы», были «на ты» с оружием и боеприпасами. И то, и другое находили под городом в великом множестве. Несчастные случаи не отбивали пытливости и азарта, помноженного на хулиганские навыки, почерпнутые в эвакуации или приобретённые вследствие повальной безотцовщины. Во дворах, а то и в школьных коридорах зигзагами летали дымящиеся пороховые «макаронины». От щёлканья ружейных патронов вздрагивали и плевались горящими угольками школьные печи.
Мы со Славой, как и примкнувший к нам Витя Ипатов по прозвищу «Хобот» (он учился в одном с нами классе и жил в нашем дворе), «детскими шалостями» не занимались. Наша деятельность была целеустремлённей и изящней. Например – художественный подрыв почтовых ящиков у некоторых «зловредных» обитателей городка. Ящики были в те времена на каждой двери. Убедившись, что в намеченном ящике нет писем,– как видите, мстители не были лишены благородства, – мы всовывали туда старые газеты и детонатор с коротким бикфордовым шнуром. За 15-20 секунд горения успевали либо выбежать во двор, либо взлететь на чердак. Фанерные ящики разлетались в щепки, жестяные разворачивались, как цветок, и газетное «конфетти» устилало всю лестничную площадку.
Домохозяйки большого двора поговаривали, что орудует «Чёрная кошка» и присочиняли, что на месте ящика всегда нарисован крест. После третьего взорванного ящика появился академический «смершевец». По слухам, он тщательно изучал биографии потерпевших, вероятно, искал нечто общее, переcекающееся, известно же: отыщешь мотив – найдёшь и преступника. Но, видно, не догадался он спросить, а не ругают ли потерпевшие ребятишек, играющих во дворе в футбол и в «12 палочек», а не гоняют ли их из тира?.. Хочу запоздало извиниться перед потерпевшими – не слишком-то мы были разумными.
А вот другая «изящная» история.
Как-то Женька Юдкин, – тоже с Большого двора, но уже восьмиклассник, – раздобыл целый короб немецких патронов. Можно бы пострелять от души, да нет подходящей винтовки. Но мы видели такие в залах Музея обороны Ленинграда. Огромный был музей, с танками, самолётами, орудиями, не говоря уже про всякую стрелковую мелочь.
Главная роль досталась Женьке. Дело было ранней весной, на улицах ещё лежал снег, в музее не раздевались. Женька пришёл в тулупе и в валенках, опираясь на инвалидную палочку и активно хромая, – видно было, что нога в колене не гнётся. На всякий случай «ассистенты» акцентрировали на Женькиной ноге внимание охранников при входе:
– Ну чё шкандыбаешь, тянешься как сопля! Навязался на нашу голову.
– Бесчувственные вы! – ругнула нас старушка-вохровка.
Двое отвлекали смотрительницу зала, трое прикрывали Женьку. Вожделенная винтовка была закреплена еле-еле, поскольку экспонат не слишком ценный, да и вынести невозможно.
А зачем выносить? Винтовка покинула музей самоходом: ствол – в валенке, цевьё и приклад – под тулупом. Теперь Женькина нога в самом деле не гнулась, и он вполне реально хромал целых два квартала, до парадной, где был припрятан мешок.
Нанесенный нами ущерб не сопоставим с тем, что произошло года три спустя. Москва, ревниво охранявшая свой приоритет во всём, приказала уничтожить музей, запечатлевший подвиг Ленинграда... Но это уже за рамками моей темы, это другой, более высокий уровень отношений с госбезопасностью.
Летом тройка самодеятельных подрывников – Слава, Витя-Хобот и я – приступила к крупномасштабным загородным операциям. Идея была светлой: незримо помочь сапёрам в уничтожении бесхозных боеприпасов и тем самым защитить от увечий пацанву, не обладающую нашей теоретической и практической подготовкой.
Ездили мы на станцию Мга, в лесах под которой всего было навалом. Натаскивали в ДЗОТ, в землянку или в окоп ящики со снарядами, миномётные и противотанковые мины и прочую взрывчатку, найденную поблизости. К коротенькому бикфордову шнуру прилаживали самодельный фитиль-замедлитель – обработанный селитрой пеньковый канатик длиной и толщиной с сигару. За 40-50 минут, пока он тлел, мы успевали вернуться на станцию и мирно беседовали, сидя на скамеечке – этакие благопристойные ребятишки, приехавшие по грибы. И вот, километрах в трёх, вспышка, мощный взрыв и столб чёрного дыма. На станции переполох, а мы преисполнены гордости – получилось!.. Пригородные пассажирские поезда ходили редко, но нас устраивал и товарняк – были тогда вагоны со служебной укрытой от дождя площадкой, где находилось колёсико ручного тормоза. Как тут не вспомнить фразу из учебника немецкого языка: «Дети возвращались домой усталые, но довольные».
В один прекрасный день поездки закончились. Прекрасным называю этот день лишь потому, что было солнечно и сухо, но это один из двух самых страшных дней в моей жизни.
В бору, километрах в пяти от станции, набрели на нехоженое местечко: ящики со снарядами и горка ранее нам не попадавшихся мин – штук 30-40, ну прямо мечта! Взяли одну, с самого верху, принялись изучать. Противотанковая или противопехотная? Для противопехотной крупновата и слишком тяжела. Гладкий стальной цилиндр, а из верхней крышки торчат три проволочных усика. Вероятно, противотанковая. Попросил Славу и Виктора отойти – так и в кино показывали, когда герой разоружал незнакомую мину. Отошли. Я осторожненько выкрутил усики вместе с трубкой, уходившей вглубь цилиндра. Внутри трубки оказались пружина, боёк и на конце маленький капсюль типа охотничьего «жевело». Одним словом, устройство совершенно безобидное, что я и продемонстрировал, слегка надавив на усики – система сработала, капсюль исправно щёлкнул. Соратники подошли для дальнейших исследований. Перевернули мину и потрясли над травой – непременно должен вывалиться капсюль детонатор. А его нет, пусто, только чёрные порошинки посыпались совсем уж изнутри, от самого донышка. Точно такой же оказалась и вторая разоруженная нами мина. Проанализировали ситуацию. Скорей всего, мины собранны и обезврежены нашими сапёрами – ведь детонаторы кем-то вынуты. Хотя возможен и другой вариант: немецкие сапёры вкладывали детонаторы непосредственно перед установкой мин и эту партию просто не успели подготовить. Пожалуй, мины всё-таки противопехотные и при том подпрыгивающие – именно для этого в поддон насыпан порох. Без детонатора взрыва быть не может, но прыгать-то, мины не разучилась? Надо бы посмотреть, как они прыгают. Можно лечь рядом и стукнуть по усикам палочкой, но куда после прыжка упадёт корпус, весящий килограмма два, не менее?.. Решили смотреть чуть издали, а на усики нажать бревном, выдернув из-под него подставку с помощью найденной в карманах верёвочки длиной метров десять.
Задумано – сделано, мина под бревном, бревно на подпорке, осталось только потянуть за верёвочку, я уже и слабину выбрал. На всякий случай залегли.
– А что если нам ещё раз её осмотреть?.. – задумчиво произнёс несколько флегматичный, всегда молчаливый Витя. Признаться, я тоже чувствовал некоторую неуверенность, хотя и не подавал виду, поскольку был за старшего.
– Ну, что ж, давайте, бережёного Бог бережёт.
Извлекли мину из-под бревна, снова выкрутили усики. Но на сей раз выкрутили и три винтика, образующих на верхней крышке равнобедренный треугольник. Ранее мы считали эти винтики просто крепёжными, однако под ними оказались глубокие полости… из которых вывалились сразу три детонатора!.. Доступными стали и внутренности, скрытые внешней оболочкой: примерно шестисотграммовый столбик взрывчатки, окружённый двумя рядами шариков шрапнели. Такая мина, выпрыгнув из земли, способна угробить целую роту. Только тогда стало страшно. Поняли что это значит – «быть на волоске».
– Драпанём-ка отсюда, пока ноги шевелятся?
– А мины?.. Сколько «трофейщиков» может подорваться!
И не хотелось, но выполнили обычные процедуры и подожгли замедлитель.
Едва начали отход, тот же Витя, можно сказать герой дня, вдруг хрипловато крикнул:
– Стоп!.. Взгляните… вот, возле ноги!
Замерли. Осмотрелись. Увидели усики, на которые чуть не наступил Витя, а поодаль ещё одни, прикрытые жухлой травой. Значит, часть мин немцы всё-таки успели поставить.
– Вляпались!.. Пойдём медленно, друг за другом, след – в след.
Через бор шли не менее получаса, высоко, как аисты, поднимая ноги и высматривая куда ступить. Выйдя на тропинку, ведущую, вроде бы, к железной дороге, побежали.
Взрыв прогремел, когда мы, с корзиночками, где лежало несколько сыроежек, уже пересекли "железку" и оказались на более обжитой территории.
По пути на станцию нас отловили то ли милицейские, то ли какие иные оперы, оба в штатском, очень сердитые.
– Эй, грибники херовы, на той стороне были?
– Не, мы туда не ходим.
– Может, видели кого?
– Нет, только взрыв слышали.
– Марш на станцию! И никогда сюда не ездите, минные поля вокруг.
Уехать удалось только вечером, на открытой платформе с углём, да и то лишь до ленинградской сортировочной. Больше по Мгинским лесам не шастали – хорошенького понемножку.
От последнего похода остались два капсюля детонатора. Один хранился у меня, другой – у моего друга Николая Кармалина, который, хотя и не был безразличен к подрывным делам, но предпочитал «стрелковый спорт», используя для этой цели старенький Смит-и-Вессон, сохранившийся, вероятно, ещё с предыдущей войны. Мы с Кармалиным зимой 1945-46-го, наряду со стрелковыми упражнениями (в коридоре садили в какую-то политическую книгу), издавали многостраничный, хорошо иллюстрированный «подпартный» журнал «Премудрый пИскарь», снискавший большую популярность в нашем хулиганистом, но прогрессивно мыслящем 7-м классе 157-й школы. Сейчас четыре номера этого журнала стали вполне легальными – переданы в школьный музей.
Однако, вернёмся к детонаторам. Хранили мы их со всеми предосторожностями, обернув в вату, – как-никак, могут взорваться от любого нажима или от падения на пол. Но хранили так долго, что и вовсе про них позабыли. Вспомнили через несколько лет, когда мы с женой были в гостях у Кармалиных. Их годовалая дочка Леночка вышла из соседней комнаты… удерживая в зубах хорошо знакомый алюминиевый цилиндрик!
Я первым обрёл дар речи:
– Леночка, деточка… дай дяде карандашик!..
Есть у меня глубокая убеждённость, что взрывчатка злобно выискивает, как отомстить своим пользователям, стремится на чём-нибудь их подловить. Не удалось! Последний детонатор немедленно был спущен в канализацию.
О.Генри справедливо утверждал, что «дороги, которые мы выбираем, живут внутри нас».
Витя-Хобот окончил «Военмех» и всю жизнь был связан с оружием.
Я, окончив Подготовительное, а затем Высшее военно-морское училище подводного плавания, стал минёром-торпедистом. Опыт подрывника очень пригодился при освобождении из ледового плена на Колыме, где в 1956-57-м зазимовали подводные лодки, не пробившиеся на Дальний восток по Северному морскому пути.
Слава Савичев в 1946-м поступал в «Подготию» вместе со мной, но, неожиданно для себя, оказался дальтоником. Это не помешало ему по окончании «Ин'яза» стать, как пишут иной раз, «сотрудником одной из спецслужб». Не различая зелёный и красный, он великолепно водил машину, ориентируясь по движению транспортных потоков и расположению огоньков на светофорах. Подрывал ли он где-нибудь что-нибудь, кроме устоев капитализма, – не знаю, говорить об этом Слава воздерживался, а сейчас уже и не спросишь – нет его на белом свете.
Один Коля Кармалин остался, вроде бы, мирным и безоружным – стал торговым моряком. Но кто же, как не он, возил оружие и боеприпасы во многие «не наши точки» для обеспечения «наших государственных интересов»? А кроме того он, как и я, нередко оказывался «подрывником» в переносном смысле слова, о чём будет рассказано ниже.
