МИШКА КВАКИН. Окончание.Так вот, о случае. Возвращается лодка с моря, на борту Мишка Квакин.
– Командир! Швартоваться буду я! – решает Квакин.
Командир – «стреляный воробей»:
– Внизу! – командует в центральный пост, – Запишите в Вахтенный журнал: «В управление подводной лодкой вступил...» – называет звание и настоящую фамилию «Квакина».
Начинается: этот мотор туда, другой – обратно, руль налево-направо, боцману держать курс то на это, то на другое.
Трах – та-ра-рах! Полетели брёвна с настила пирса вверх, кранцы посыпались вниз, в воду, нос лодки полез в образовавшуюся на пирсе расщелину.
– Стоп всё! – кричит Квакин. – Командир! Лодка у тебя – г...! Боцман у тебя – г...! Команда у тебя – г...! Швартуйся сам! – и полез по застрявшему носу лодки на пирс.
Думаю, швартоваться Квакин умел, но опыт у него остался с подводных лодок, которые к описываемому времени давно перековали на орала или гвозди.
С «зелёным змием» Квакин дружил, крепко дружил. Но твёрдость морской походки не терял. Примет «на грудь» – и в шхеру. Если на берегу – то в каюту на плавбазе.
– Меня здесь ни для кого нет! Я занят работой (или: «Я работаю с документами», – ничего не напоминает?), со штабом телефон не соединять! Эту «б», ну жену мою, через КПП не пропускать! – и несколько дней усердно «работает».
На лодке и того проще. Приведу эпизод, рассказанный моим коллегой, Юрой Яковлевым, старпомом соседней лодки. Вызывает Квакин старпома, каюту которого занимает на выходе в море.
– Старпом! Видишь? Вот у меня соскочил прыщик, – тычет пальцем куда-то в скулу, противоположную от старпома, – плесни спирта, помазать!
Пододвигает тонкий 250 – граммовый стакан.
Достаёт старпом канистру, наливает. Буль-буль-буль... Грамм 100. Голова Квакина при этом повёрнута куда-то в сторону.
– Пожалуйста, товарищ...
– Ты что налил? Ты сколько налил? Ты посмотри! – тычет палец в стакан, – Тут даже пальцем не достать! – снова отворачивает голову.
Буль-буль – буль-буль... Квакин упорно смотрит в сторону.
– Ты что налил? Ты зачем столько налил? – рычит Квакин.
250-граммовый стакан наполнен почти доверху.
– Разрешите, я отолью..., – дрожащий голос старпома.
– Ну, вот ещё! Будем тут вонь разводить! Иди, старпом, иди! – захлопывает дверь каюты Квакин.
Через очень короткое время из каюты доносится умиротворённый храп «выздоравливающего». Чувствуется по тембру – здоровый храп!
На лице Квакина, появившегося в центральном посту часа через три, следов прыщика не осталось, как и содержимого почти полного тонкого стакана в каюте старпома. Только вонь...
Видимо, дурное пристрастие со временем прогрессировало. Шла молва, что и из вытрезвителя звонили: заберите тут своего адмирала.
Доходили, конечно, слухи о пагубной привычке Квакина до «верхов», имел с ним беседу сам Командующий флотом:
– Товарищ...! У нас есть информация, что вы, как бы помягче выразиться, пьёте...
– Брешут, товарищ Командующий! Брешут! – не моргнув глазом, отрицал Квакин.
Может, по этой причине и перевели Квакина на другой флот, на очень «хлебное» место. Но там, на «новом» флоте, не знали, что у Квакина, кроме положительных качеств, были ещё и другие. У нас же как зачастую делается? Правильно: избавляются путём продвижения.
Наверное, уже и не вспоминает его никто на этом «новом» флоте, недолго там задержался Квакин, а вот на «старом», уверен, память о нём жива. Доведётся побывать – поинтересуйтесь у подводников о Мишке Квакине. Вам ещё не то расскажут.
** *
С «Малого Улисса» мы проехали к «Большому Улиссу», посмотрели издали на небольшой, двухэтажный, скучный деревянный дом на улице Катерной, где в своё время проживал я и тот самый наш знакомец – Трофимов. В бухте у причалов когда-то базировались торпедные катера и короткое время бригада подводных лодок, в которой я служил. Затем туда пришли малые ракетные катера, а сейчас их сменили уже большие.
После посещения «Большого Улисса» мы проехали по улице Коммунаров, где в своё время проживали и Сахрановы, и Семёновы, и Зайцевы, и Олиференко, и другие мои сослуживцы, а дальше – мимо памятника погибшим минёрам, через улицы Трудовую и 40-летия Комсомола – проследовали к бухте «Тихая». Здесь, на берегу Уссурийского залива, «красовался» новый микрорайон.
На следующий день, «по долинам и по взгорьям», наша группа совершила автобусную поездку в город Находку. Находка в моей биографии тоже оставила след: я прослужил там один год, там стал старшим помощником командира подводной лодки.
Места там красивые. Залив «Находка» (в недалёком прошлом – «Америка») просторный, его бухты удобные. Во всех бухтах мне удалось в своё время побывать, в т.ч. и бухте «Врангеля», где ныне построен порт «Восточный». Тогда он ещё не существовал даже в проектах, кругом шумела дикая тайга.
Сам город Находка небольшой, сколько-нибудь интересных объектов в нём для меня нет. Ну, какой интерес у меня может вызвать судоремонтный завод или порт, в которых никогда не был и не буду? Квартирой в Находке я обзавестись тоже не успел, жил то в береговой казарме, то на плавбазе, по возможности ездил на побывку к семье во Владивосток.
Обвожу взором уже подзабытые окрестности.
А там-то что? Я смотрю в сторону Сучанской долины. Там, в устье реки Сучан, впадающей в залив, возвышались раньше две громадные сопки. Они стояли рядышком, имели почти одинаковую высоту под 300 метров и почти одинаковую конфигурацию, торчали из земли, как два клыка невиданного исполинского чудовища. Их было далеко видно с моря, они заметно выделялись тёмными глыбами на фоне распадка реки и более светлой удалённой горной гряды. И носили романтические имена – «Брат» и «Сестра». Много мифов и легенд было сложено о них местными племенами, их веками почитали, как святыню.
И вот, во время строительства порта «Восточный», появились пришлые люди, искалечили, срыли кого-то из них наполовину, пустили святыню на щебень для дорожного покрытия трассы к новому порту.
Какая нелепость! Какое варварство! По какому праву люди разрушают созданные природой шедевры? Во Владивостоке «Дуньку» лишили «пупа», а здесь, в Находке, искалечили «семью». А ведь вокруг и около полно ничем не примечательных сопок и карьеров…
Конечно, я имел интерес взглянуть на места, где когда-то служил. Это вон там, на противоположной стороне бухты «Находка». Всё хорошо просматривается, но того, что было, увы, уж больше нет. Нет уже давно бригады подводных лодок, нет тех казарм и пирсов. На месте всего этого – бетонные причалы, портальные краны, склады, пакгаузы нового участка порта, топливный терминал и «сглаженные», т.е. срытые сопки.
Подводной лодке, на которой я служил в Находке, не очень повезло с командиром. Он пришёл к нам из Учебного отряда подплава. Почему он там оказался – осталось тайной, но у нас, молодых офицеров, Учебный отряд ассоциировался с местом ссылки. Наверное, был какой-то грех.
У него заметно просматривалась недостаточная решительность, пришибленность, ненужная суетливость. Особенно это проявлялось во время практических торпедных стрельб. На ГКП – штурман, старший лейтенант Каманцев Станислав, на манёвренном планшете; я, помощник командира, по таблицам; старпом, капитан-лейтенант
на ТАСе; – чётко строили маневрирование подводной лодки, определяли дистанцию до цели, её элементы движения, как на блюдечке выводили лодку на позицию залпа.
Темпераментный Корявко: «Товарищ командир! Стреляйте!», «Товарищ командир! Командуйте «Пли»!!! »
А командир: «Нет – нет ... Акустики: контрольный замер «Товсь» ... «Ноль»!
После первого «контрольного» замера, следовал второй, третий ... И цель успешно ускользала.
Ведь как важно для самолюбивого «стрелка», чтобы практическая торпеда прошла под мостиком цели, это – класс!
Это и показатель выучки, и соответствующая оценка.
Взбешённого Корявко бросало в дрожь от безграмотного, нелепого промаха, а командир спокойно охлаждал: «Ничего, нарисуем ...».
Корявко не смог долго терпеть неуклюжего командира и перевёлся на другую лодку. К нам пришёл старпомом капитан 3 ранга
этот был более уравновешен и терпим к командиру.
К слову, позже этого командира всё же сняли с должности и уволили в запас по несоответствию. И кстати, спустя 10 лет на Балтике встретились Каманцев, Колесников, Щербавских и я, уже будучи командирами подводных лодок с солидным стажем, а Корявко Владимир Иванович командовал Бригадой подводных лодок.
Моя служба в Находке пришлась на довольно суровое время – 1961-1962 годы. Пиком напряженности стал «Карибский кризис». Мне до сих пор помнится период эскалации этой напряжённости в отношениях СССР и США. В момент приближения кульминации, бригаде подводных лодок объявили фактическую «Боевую тревогу». Нам зачитали приказ Министра обороны Маршала Советского Союза Р.Я.Малиновского. Я не видел этот приказ тогда и не смог найти позже. Но мне хорошо запомнилась его тональность: слова приказа звучали как набат, чувствовалось в каждой фразе, что это не фарс, не блеф. Он был проникнут тревогой, заострял внимание на критичность ситуации, он отдалённым эхом напоминал воззвания военных лет: «Родина-мать в опасности!», «Ни шагу назад!», «Если враг не сдаётся – его уничтожают!». Он вселял уверенность в правоту нашего дела и его успех.
А дальше последовали наши действия.
БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЁЗДЫСборы были недолги. В установленный срок подводные лодки «разбежались» в заливе по точкам рассредоточения. И тут же, вскоре, по радио поступило «петушиное» слово – приказ командирам вскрыть соответствующий пакет и далее подводным лодкам действовать согласно «Боевым распоряжениям», которые находились в опечатанных конвертах. Прошлая война научила быть предусмотрительными и решительными.
В кают-компании 2-го отсека наш командир лодки огласил офицерам содержание пакета. Подводной лодке надлежало скрытно занять обозначенную позицию в море для ведения боевых действий и быть готовыми к применению оружия по особому распоряжению.
Всё шло, как на войне: переход на позицию, разведка района, изучение условий плавания, определение оптимальных глубин и режимов поиска противника и уклонения от его противолодочных сил, тщательный анализ разведданных. Все действия подводной лодки и на переходе, и в боевой позиции проводились максимально скрытно.
Пошли сутки томительных ожиданий. Из развединформации штаба флота явствовало: активность судоходства в открытой части моря заметно снизилась, сократился радиообмен гражданских судов, маршруты судов прибрежных государств приблизились к своим границам.
Но ни в первые, ни во вторые, ... , ни на шестые сутки, приказа начинать войну не поступило. И более того, мы начали ощущать какое-то охлаждение внимания к нам штабом флота.
«Странная» война расхолаживает бойцов.
По истечении первой недели наших потаённых действий, мы начали слегка «грешить» – по ночам в ненастную погоду стали вести
затем стали удлинять сроки вентилирования аккумуляторных ям и отсеков...
В общем-то, надводная обстановка нам была предельно ясна, здесь нам никто не угрожал, а подводные лодки противника, при работе собственных дизелей, обнаружить весьма проблематично как с надводного положения, так и при движении под РДП. Единственная реальная опасность – это противолодочная авиация противника. И тут нужен глаз да глаз.
Мне, в то время ещё помощнику командира, досталось самое неблагоприятное время исполнять обязанности вахтенного офицера. Одна смена приходилась на дневное время, с 12.00 до 16.00.
Всё светлое время суток мы находимся в подводном положении на достаточной глубине. Но на мою дневную вахту приходится обед и послеобеденный отдых подвахтенных, в отсеках тишина. Всё это в комплексе действует расслабляющие. Другая смена ночная, с 00.00 до 04.00, и именуется – «собака», что само собой объясняется, в это время все нормальные и свободные от службы люди спят. В это время мы обычно в надводном положении, ведём зарядку аккумуляторной батареи, пополняем запасы воздуха высокого давления, вентилируем батарею и отсеки. Ночное время самое опасное: ничего не видно, ничего не слышно, кроме грохота собственных дизелей.
Нас на мостике двое – я и вахтенный сигнальщик, две пары глаз. Мы с сигнальщиком распределяем сектора визуального наблюдения за воздушной и водной средой так: я – по носу лодки, от 100 градусов левого борта до 100 градусов правого, сигнальщик – по корме, от 80 градусов левого до 80 градусов правого борта, с перекрышем. В центральном посту есть ещё две пары глаз и ушей – это вахтенные радиометрист и гидроакустик. Эти ведут приборный поиск целей по всему горизонту: радиометрист контролирует излучения корабельных и авиационных радиолокаторов в эфире, гидроакустик внимательно прослушивает водную среду шумопеленгаторной станцией.
Подводная лодка постоянно готова к срочному погружению. Этот маневр отработан до автоматизма, с обнаружением опасности, мы за 20-30 секунд уйдём под воду.
Первые две ночи такого ночного плавания бушевал шторм, было пасмурно и очень холодно – осень уже перевалила на вторую половину. Мы с сигнальщиком одеты в тёплые меховые одежды. Плавание проходило спокойно: ни тебе огонька на горизонте, ни тебе радиолокационных сигналов. В третью ночь море слегка успокоилось, небо разъяснилось, высыпали звёзды, мы их почти все знаем наизусть. Шла, как обычно, зарядка аккумуляторной батареи. И ничто, вроде, не предвещало неприятностей, как вдруг около половины четвёртого я увидел над головой среди звёзд, почти в зените, медленно движущийся в восточном направлении инородный огонёк.
– Все вниз! Срочное погружение! – скомандовал я в центральный пост.
Сигнальщик мигом нырнул в рубочный люк к посту управления горизонтальными рулями. По отсекам разнеслось частое «кряканье» ревуна – сигнал срочного погружения, смолкли дизеля, зашипел, зафыркал воздух из заполняемых цистерн главного балласта. Я спрыгнул в рубочный люк, увлекая за собой его крышку. Щёлкнул клинкет (клиновая защёлка) люка, надо было обжать крышку люка ещё кремальерным запором, но его развернуть не удалось, что-то мешало. Я попробовал чуть приспуститься на трапе, чтобы можно было повернуть голову вверх, осмотреть помеху и... повис на капюшоне меховой куртки, зажатого крышкой люка на комингсе.
Подводная лодка уже шла в позиционном положении под электромоторами. От меня вахтенный центрального поста ожидал очередную информацию – «задраен верхний рубочный люк», только получив её, он имел право заполнить центральную группу цистерн главного балласта, чтобы подводная лодка имела возможность погружаться дальше. Я же был в «подвешенном состоянии» и лодка была негерметичной. Мне с трудом удалось освободиться из «плена».
А дальше всё было делом техники: мы погрузились на нужную глубину, правда, превысив норматив раза в три. Командир был уже в центральном посту: в море командирский сон чуткий. Мы произвели маневр уклонения от самолёта и стали анализировать ситуацию. Что это было? Наблюдали мы только один белый огонёк, бортовые огни не просматривались, скорость движения невелика, что объяснимо, если он имел большую высоту. Шумов его двигателей мы с сигнальщиком не слышали, да это и так понятно – наши дизеля способны всё заглушить. Радиолокационных сигналов на поисковой станции радиометристы не наблюдали. Но почему мы так поздно обнаружили цель, уже почти над головой? Загадок было много.
Отплавав положенное время под водой, мы всплыли под перископ. Горизонт был чист, радиолокационные сигналы тоже не фиксировались. До рассвета мы успели дозарядить батарею в надводном положении и продолжили свою работу по плану уже под водой.
В следующую ночь ситуация повторилась. Так же внезапно появился над головой движущийся огонёк, я произвёл срочное погружение, естественно, с учётом прошлого «ляпсуса» с капюшоном. Нам не давал покоя этот «миролюбивый» огонёк. Поскольку приказание развязать военные действия не поступило, и огонёк враждебных действий не проявлял, командир лодки решил в следующую ночь понаблюдать за ним подольше.
В третью ночь «наш огонёк» не подвёл, снова появился. Я пригласил командира на мостик, и мы минут 30 наблюдали за ним, пока он не скрылся вблизи горизонта. Бортовых огней у него не наблюдалось, казалось, что он слегка мерцает и траектория движения чуть-чуть вибрирует. Он так же скрылся минут через 40 в северо-восточном направлении.
В последующие ночи он тоже стал появляться с завидной пунктуальностью, затем мы отметили интересную закономерность – через каждые, примерно, полтора часа это зрелище стало повторяться. А вскоре мы, прослушивая новости центрального радиовещания, узнали, что в Советском Союзе на днях был выведен на околоземную орбиту искусственный спутник земли...
И нам стало ясно: «наш огонек» – всего лишь искусственный спутник, а если ещё быть точнее – ракетоноситель. И становился он видимым только тогда, когда входил в зону солнечного освещения.
К счастью, тогда война не состоялась, но воспоминания о том периоде сохранились навсегда.
** *
В эту экскурсионную поездку знакомство с Находкой было скоротечным. К вечеру того же дня мы снова были во Владивостоке. Следующий, последний день заезда, нашей группе устроили катерную экскурсию в
Всё было очень познавательно и интересно.
К слову. Летом 2002 года Президенту РФ В.В.Путину его показывали тоже. Весь показ демонстрировался центральным телевидением очень подробно и обстоятельно, поэтому все любознательные могли ознакомиться с достопримечательностями этого заповедника зрительно с профессиональными пояснениями. Мне же посчастливилось всё это лицезреть почти пятнадцатью годами раньше.
Поздней ночью мы вылетели в Ригу.
Эта короткая поездка в места моей молодости была, как подарок судьбы, она дала возможность в очередной раз встретиться с дорогими сердцу друзьями, она всколыхнула мои воспоминания, она доставила массу удовольствий.
Да, в «застойные» времена жизнь тоже бурлила, иногда била «ключом» (по голове), были трудности, но были и свои светлые моменты…
2002 г, СПб.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
