Вскормлённые с копья

Авторитетно могу заявить, что скучно не было. Время наоборот летело стремительно. Оглянуться внутренним взором, вспомнить прошедшее или заглянуть в предполагаемое или ожидаемое будущее можно было только в момент засыпания после напряжённого дня. Это, конечно, когда можно было заснуть, что бывало только тогда, когда лодка шла или по чистой воде или в ледяном крошеве, когда стук и грохот сменялся монотонным, даже до некоторой степени, усыпляющим шорохом. А когда штурмовалось поле тяжёлого пакового льда, то сон был полуобморочный с частыми просыпаниями, и при засыпании о чем-нибудь не связанном с сиюминутным, думать было трудно.



ДПЛ пр.613 во льдах.

Первые два дня движения в Карском море приходилось по нескольку раз в день останавливаться. Дул всё время северный ветер. Он не сильный был, но его было достаточно, чтобы замедлять начинавшееся движение льда на север, что приводило к его уплотнению. Из-за этого пробитый ледоколом канал быстро за ним сужался, и концевые корабли несколько раз застревали.
В таких случаях весь караван останавливался, пока шедшие в хвосте «Пересвет» и транспорт ледового класса вызволяли их. А дважды это делать приходилось и головным – линейным ледоколам, которые обкалывали лед вокруг всего каравана, чтобы снять сжимающее напряжение на всем участке. Потом ветер задул с юга, и движение наше облегчилось. Так что на десятые сутки плавания мы вышли почти на чистую воду и скоро уже стояли на якорях на рейде порта Диксон.
Ледоколы же спешно ушли к проливу Вилькицкого спасать затёртые льдами другие караваны судов. На Диксоне мы простояли больше недели потому, что весь ледокольный флот арктического бассейна напряжённо работал на линии от пролива Вилькицкого до залива Буор-Хая в море Лаптевых, где бедствовали два каравана затёртых льдами судов, а также в районе Певека. Ледовая обстановка сложилась серьёзная. Командиры двух вернувшихся в прошлом году из такого похода лодок, то есть Свешников и Метелев, командовавший ПЛ «С-221», в беседе даже высказали опасение, мол не пришлось бы опять возвращаться не солоно хлебавши.



На рейде Диксона.

А пока мы радовались внеплановому отдыху. Первые сутки отсыпались. Потом стали работать по плану. Провели тщательные осмотры корпусов и всех устройств и механизмов. Замполиты произвели обмен между лодками литературой и кинофильмами. Уже всеми прочитанное и просмотренное сдали на плавбазы, взамен получили новое. Но главное – все перемылись в банях на «Аяхте» и «Бахмуте».
Баня на подводном флоте – это великое дело. Это, можно сказать, праздник тела и души. Тот, кто не служил на дизельной лодке, этого вряд ли поймут в полной мере. Не забыть плавбазу «Печёра» на Северном флоте. Этот трофейный вспомогательный крейсер немецкого флота обладал исключительными бытовыми условиями. Особенно хороши там были бани. Помню, как мы в море не раз подходили к её борту, поднимались по длинному забортному трапу и, чуть не на перегонки, в её просторную гостеприимную баню. И целый час райского блаженства. Однако и на наших плавбазах бани далеко не плохие.
Потом, во время стоянки на берегу, побывали сначала командиры, потом старпомы и замы, потом остальные офицеры. Так же были организованы культпоходы матросов и старшин.
Диксон – город небольшой, население его невелико. Все тут до мозга костей настоящие полярники. Народ серьёзный, общительный, но немногословный. И природа серьёзная.
Разгар лета, но трава и кустарники зеленеют только на южных склонах всех возвышенностей, а на северных склонах и в малейших низинах лежит лёд. Холмы и горы на горизонте видны отчетливо, как на картинах Рокуэла Кента. Очертания их резкие, суровых тонов. Отчётливо всё видно, потому что атмосфера здесь очень прозрачная, чистая. Здесь дальше, чем в умеренных широтах, видно, и слышимость тоже лучше и отчетливее. И солнце здесь из-за большой проницаемости атмосферы, тоже суровое. Очень яркое и при, казалось бы, невысокой температуре воздуха, всего-то 10-12 градусов, может сильно обжечь кожу, если долго её подставлять его лучам. Поэтому местные жители имеют довольно загорелые лица и кисти рук.
Но прошло определённое время, поступила определённая команда, и на ясной зорьке, втягивая на ходу в клюзы якоря, все корабли не спеша, чинно потянулись к выходу из залива на встречу с ледоколами, вернувшимися с ледовых баталий и ожидающими нас в восьмидесяти милях к северу между островом Свердруп и островами Арктического института. Ветер дул нам в спину и лодки проворно побежали, выстраиваясь в кильватер за головной плавбазой согласно своим порядковым номерам и привычно уже держась друг от друга на малых расстояниях.



Дизель-электроход "Лена".

Долго ли – коротко ли, но вот и они наши богатыри-ледоколы приветливо дымят на горизонте, а за ними в далёкой дали уже ждут нас совсем не приветливые, но уже до какой-то степени привычные льды. Все суда нашего каравана проворно, как пионеры в турпоходе пристраиваются за ледоколами, не мешкая, но без суеты. И – вперёд, в соседнее море, которое называется – море Лаптевых, и расположено оно за проливом Вилькицкого, хоть и широком, но прославившимся самыми коварными льдами.
Так оно и оказалось. Не доходя на 70 миль до архипелага Норденшельда, мы встретили такой тяжёлый лед, который оказался не по зубам нашим ледоколам. Об этом говорило невозмутимое выражение морды белого медведя, который сидел на большом торосе у кромки этого поля. Оно как бы говорило: «Всё, ребята, приехали. Не теряйте время и обходите это место подальше».
И пришлось нам развернуться аж на 90 градусов к северу и сделать крюк в сотню миль, чтобы обойти это гиблое место севернее островов Сергея Кирова. И теперь, нацелившись точно на середину пролива, мы начали долгий изнурительный штурм.
Правда, сначала часов двенадцать мы шли более или менее ровно в разряженном мелкобитом льду. Но потом началось светопреставление. До сих пор отчётливо помнится незабываемая картина. Стоим мы на мостике на своих подножках: Свешников справа, я, как старпом, слева у переговорки. Стоим и крепко держимся за поручни, потому что толчки от обрушивающихся и ударяющих в борта льдин так раскачивают лодку, что можно свалиться вниз. Удары просто сокрушительные. Успокаивает только то, что эти толчки и раскачивания длятся в среднем не более пары часов, пока форсируем монолитную перемычку. Потом так же пару часов идём в битом и несколько разреженном льду, что уже похоже на отдых.



"Лена" в море Лаптевых. ВЕЛИКИЙ СЕВЕРНЫЙ МОРСКОЙ ПУТЬ. - "Природа", 1, 1958 г.

Часто приходится останавливаться, пока ледокол вызволяет кого-нибудь застрявшего. На полпути до мыса Челюскин наш караван начал периодически склоняться вправо в сторону материка, так как усиливающийся южный ветер гнал льды к северу и они постепенно стаскивали нас вместе с собой туда же, угрожая снести на отмели больших островов Северной земли. И в таком непрерывном напряжении мы шли в течение десяти суток. Прошли, наконец, пролив Вилькицкого, обогнули мыс Челюскин и окончательно встали севернее островов Комсомольской правды.
Таким образом, войдя наконец в море Лаптевых, мы оказались плотно зажаты тяжёлыми льдами. Ледокол «Капитан Белоусов» ушёл кого-то где-то выручать, с нами остались только «Капитан Мелехов» и «Пересвет». Началась пурга. Видимости никакой, собственного носа и кормы не видно. Ветер воет, как нечистая сила, и глаз не открыть из-за быстро летящего липкого снега. И длилось это более суток. Всё это время ощущались небольшие толчки. Это от течения и ветра двигались льды и наши кильватерные строи ломались, и лодки разворачивались куда попало в разные стороны. Будто гигантские руки на гигантском столе перемешивали нас, как фишки домино. Когда пурга улеглась и смолкли истошные вопли ветра, распахнулся снежный полог и нашим взорам предстала неузнаваемая картина. Во все стороны, куда доставал взгляд, хаотически громоздились сугробы, из которых торчали рубки и мачты лодок. Там и сям горели огни.
Ну словно какая-то большая пребольшая зимняя деревня где-нибудь в сибирской глуши. Не хватало только лая собак, да кукарекания петухов.
И по этой корабельной деревне иногда бродили белые медведи. Оно и понятно. Раз деревня, то должен же кто-нибудь по ней бродить. Правда, видели мы их не часто. Они же белые, и снег такой же. И близко к лодкам они подходили только ночью.
Как я где-то слышал, они для пущей скрытности самое заметное свое место – чёрные носы прикрывают в таких случаях лапой. Так ли это, а может быть выдумки, судить не берусь, но однажды один из этих косолапых местных жителей никем не замеченный побывал на нашей лодке.
Однажды рано утром выходит командир на верх и, чтобы размяться, прошел по палубе кормовой надстройки. И увидел, что с правого борта вдоль лодки до самого ограждения рубки тянутся медвежьи следы, потом они идут по палубе мимо ограждения и спускаются с левого борта и дальше тянутся в сторону ПЛ «С-221», стоящей в полсотне метров от нас. То есть медведь гулял ночью по лодке и ни вахтенный офицер Козлов, ни сигнальщик его не заметили. Конечно, Козлов получил выволочку от командира, который сначала распорядился впредь в ночное время вахтенному офицеру вооружаться пистолетом, но потом, остыв, отменил это и ограничился заряженной ракетницей Ведь из пистолета арктического мишку вряд ли убьёшь, он только осерчает и, не ровен час, что-нибудь от лодки отломит. А вот ракетница, бабахнув ослепительным пламенем, его наверняка напугает. И никакого особого кровопролития ни со стороны человека, ни со стороны медведя не возникнет.



Белые медведи возле атомной подводной лодки.

Однако наступили ясные дни. В первый же из них все подводники, вооружившись лопатами начали откапываться. Откопали лодки, проложили между ними, очистив снег до льда, дороги сделали на случай каких-нибудь построений или игры в футбол большую площадь и зажили, как белые люди. Начали ходить друг к другу в гости, обмениваться художественной литературой и кинофильмами, в свободное время устраивали футбольные баталии. Однажды комбриг даже провёл большую строевую прогулку с распеванием строевых песен. Через неделю стоянки начали проводить зарядку аккумуляторных батарей и грохот дизелей, расколов первозданную тишину распугал всех медведей вокруг.
Ну а внутри лодок шла обычная жизнь -  занятия, работы, в свободное время чтение, кино, шахматы, домино.
Для игры в домино сложились постоянные команды. Командир играл в паре с механиком, минёр со штурманом, доктор с командиром моторной группы, я с Алексей Ивановичем. Должен сказать, что мы с ним занимали уверенное первое место. Нас трудно было обыграть и редко это удавалось. Мы же раскладывали всех подряд, иной раз бессменно просиживая за столом больше часа. И причина нашего успеха заключалась вовсе не в нашем таланте, а совсем в другом.
Об истине не догадывался никто, даже мой напарник, её знал только я, но, естественно, никому не раскрывал.
Просто я умел ловко перемешивать фишки и всегда пытался успеть это сделать раньше других. В этих случаях я быстро отбрасывал определённые фишки себе и Алексею Ивановичу, и у нас группировались все или большая часть этих фишек. Зная фишки своего напарника и каких фишек нет или мало у противника, вовсе нетрудно вести игру так, чтобы противник часто прокатывался. Так что наши противники, ничего не ведая, всё время прокатывались, а мы кончали игру с разгромным для них счётом.
Я сейчас не помню, сколько дней нам пришлось стоять у островов Комсомольской правды, но помнится, что стояли там долго. Потом наступили, наконец, пригожие дни. Температура, течения, ветер совместными усилиями делали свое дело. Тяжёлая хватка льда начала ослабевать, стали появляться трещины в ледяном поле. Я забыл упомянуть, что с самого начала ледового плена было предусмотрено, чтобы гребные винты были бы свободны от соприкосновения со льдом. Для этого на всех лодках в районе гребных винтов с обоих бортов были опущены в воду шлаги, через которые постоянно подавался воздух из системы воздуха высокого давления. Приходилось часто гонять компрессора, но зато пузырьки воздуха, поднимаясь через толщу воды, мешали её замерзанию и в районе винтов всегда была свободная ото льда полынья.
Однажды пришел день, когда радисты уловили в эфире переговоры ледокола «Капитан Белоусов» с каким-то другим судном. Значит, ледокол возвращается. И вскоре мы узнали, что с ним идёт к нам на помощь флагман арктического ледокольного флота – «Красин», младший брат «Ермака», почти такой же могучий, как он. Жалко, что «Ермак» к этому времени уже заканчивал свою службу.



"Красин".

Этот ледокол – легенда. Построенный по замыслу адмирала Макарова ещё в 1882 году, он в течение более чем семидесятилетней службы был лучшим ледоколом в мире по качеству своего корпуса, мощности и проходимости во льдах. Мне посчастливилось однажды побывать на нём, когда он стоял в Молотовске на судоремонтном заводе на острове Ягры. С тех пор я полюбил ледоколы, а за время перехода Северным морским путём эта любовь окрепла. Я всегда считал, что если мне довелось бы плавать на гражданском флоте и был бы выбор, я плавал бы только на ледоколах.
И вот одним ранним утром на северо-западе показались два столба дыма, а в эфире начались переговоры между «Аяхтой» и «Красиным» Потом показались силуэты двух ледоколов, которые росли и приближались. «Красин» обошёл наше стойбище с севера, а «Капитан Белоусов» с юга. Было хорошо видно, как вокруг их бортов вздымаются и разваливаются льдины и слышен их треск. В это же время «Капитан Мелехов» и «Пересвет» утюжили лед между кораблями в середине каравана.
К середине дня поле было взломано, появились достаточные для манёвра разводья битого льда и чистой воды. Потом мы, ворочаясь в ледяном крошеве, снова построились в две кильватерные колонны и двинулись на восток. Ещё целую неделю мы шли в битом льду и, когда миновали дельту Лены, стало совсем просторно. «Красин», попрощавшись с нами гудками увеличил ход и скоро пропал на восточном горизонте. Ушёл в сторону Новосибирских островов. Мы же к началу вечерних сумерек вошли в большой залив Буор-Хая и стали там на якоря.
Этот залив у меня вспоминается недобрым словом. Он оказался хуже мышеловки. Ситуация там сложилась – хуже не придумать. Течение в бухте около двух узлов направлено с востока на запад, и все лодки, естественно, по натяжению якорных цепей расположились носами на восток. А большая зыбь с моря накатывается с севера И положение это изменить никак нельзя. Так что в течение почти суток все лодки подвергались постоянной большой бортовой качке. Порой крены доходили до двадцати градусов. Причём качка резкая. А все спальные места на лодке располагаются вдоль неё. Поэтому, для того, чтобы удержаться в койке во время сна, нужно сначала привязать себя к ней. Для этого мы использовали ремни от водолазного снаряжения. Но это проблемы совсем не решает. Да, из койки ты не выпадешь, но как уснуть, если тебя всё время валяет с боку на бок как тряпичную куклу.
Но и это ещё не всё. Невозможно нормально ни пообедать, ни поужинать, какая-то казнь египетская.
Кроме ломтя хлеба на столе, ничего не удерживается. Одной рукой приходится тарелку держать, только на треть супом заполненную, другой – ложку и всё время приплясывать, как жонглёр, вертикаль удерживать, чтобы суп себе на живот не вылить. Не жизнь, а смех с рыданиями.
Наконец, во второй половине следующего дня, получив долгожданную команду «вперёд», мы в большой спешке бросились улепётывать из этой пыточной камеры.

6.

Давным давно кто-то очень верно сказал: «Как могучий горный поток перекатывает большие и малые камни из ущелий в низины, так и время сбрасывает к подножию памяти следы больших и малых событий».
Пытаясь точно вспомнить то, что происходило всего лишь пятьдесят лет назад, я всё больше и больше убеждаюсь в правоте сказанного.



Вот, к примеру помню, что по истечении какого-то времени перешли мы к Новосибирским островам. Среди них два больших пролива ведут в Восточно-Сибирское море: северный – пролив Санникова и южный – Дмитрия Лаптева. А вот через который из них мы проходили, вспомнить точно не могу. Но, думаю, это не так уж и важно. Главное – прошли и вышли в это самое Восточно-Сибирское море. Дальше наш путь лежал в порт Певек.
Когда-то говорили: «Магадан – столица колымского края, а Певек – его главная тюрьма». В Певеке наши ледоколы должны пройти бункеровку, то есть пополнение всех запасов, кроме «Пересвета», который был всем обеспечен до Анадыря.
Прогноз на дальнейшие наши странствия в медвежьи-моржовом царстве был проблематичный. Нужно было очень торопиться, пока открыт на нашем пути пролив Лонга, что между островом Врангеля и материком. Но, с одной стороны, нашу торопливость ограничивали эти упрямые льды, а с другой – без бункеровки в Певеке не обойтись. Но всё же мы торопились и отчаянно ломились сквозь ледяные заслоны. На этом этапе нашего пути повезло малым судам, то есть МПК и рыболовным сейнерам, что шли в параллельной нам колонне.
Когда на четвёртые сутки после форсирования пролива в Новосибирских островах мы подошли к Медвежьим островам, ледовая авиаразведка сообщила, что путь южнее этих островов и вдоль всего побережья шириной в двадцать пять в среднем миль до самого пролива Лонга полностью свободен от льдов.
Весть хорошая, но не для подводных лодок, крейсера и эскадренных миноносцев, так как глубины там во многих местах не более шести мет-ров. Это большой риск для нас. Поэтому все мы – глубокосидящие – были сведены в единую колонну, а вся мелкота во главе с ледоколом «Пересвет», попрощавшись с нами гудками, рванули вперёд в эту открытую щель. Мы же, обогнув Медвежьи острова с севера, продолжали крушить льды. На этом участке больших монолитных полей уже не было. Лёд был всё битый средней сплочённости, так что и на этом было спасибо.
Когда шло перестроение каравана в одну колонну, несколько часов мы стояли без хода, и это дало нам возможность ближе познакомиться с моржами.  Они нам попадались на пути от самых Новосибирских островов. Мы шли, а они небольшими группами в стороне от нашего пути лежали на льдинах среди торосов, только иногда поворачивая головы в нашу сторону. А тут, вдруг, большая группа этих усатых и клыкастых отважилась к нам на визит. Они подплыли к нашему левому борту и начали его обследовать, а наиболее молодые и общительные пытались даже вскарабкаться на палубу, но это не получалось. Они соскальзывали и плюхались в воду под смех зевак, собравшихся на кормовой надстройке. Выглядели они довольно миролюбивой скотиной, сродни коровам, только с рогами наоборот. Но их громадные бивни внушали почтение. Кто-то из матросов бросил за борт старую резиновую галошу. Её подхватил крупный морж, пожевал и выплюнул, да так ловко, что она упала на палубу. Мы вдоволь пообщались с ними, фотографировали, некоторые, лёжа на палубе и удерживаемые за ноги дотягивались до них руками и трогали их головы покрытые плотной жёсткой шерстью. Но нужно было идти и, чтобы обезопасить гостей от попадания под винты, пришлось их отогнать, дав несколько гудков и даже слегка дать воздух в воду из системы продувания главного балласта. Моржи отплыли, а мы тронулись вперёд занимать своё место в строю.



А на вторые сутки после этого эпизода мы уже входили в обширную Чаунскую губу. Долго шли вдоль её высокого скалистого восточного берега, наконец, встали на подходящих глубине и расстоянии от этих скал, а ледоколы пошли дальше вглубь губы в порт, где должны проходить бункеровку. Режиссёру, который задумал бы снимать фильм про Кащеево царство, в качестве места съёмок можно смело предложить именно Чаунскую губу.
Представьте себе такую картину. Прямо из кипящего пеной прибоя вырастает и вздымается в поднебесье чёрная стена, и там – в этом поднебесье – она, разорвав в клочья серые облака, и уже над ними, нависает зазубренными, будто изгрызенными чудовищными челюстями, карнизами.
И эта скалистая стена тянется на юг и там пропадает в седых клубах тумана, несущегося из глубины губы. Если представить, что кто-то там сверху среди этих зазубрин глянет вниз, то взору его наши лодки предстанут, как мелкие кильки, недвижно лежащие в чёрной воде.
Солнечный луч сюда заглянуть не в силах, ибо солнце для этого должно стоять в зените, а в этих широтах солнце в зените не бывает. Вот такой угрюмый и грозный восточный берег Чаунской губы. Каков западный берег, не знаю. Отсюда, где мы встали на якоря, его не разглядеть. Далеко однако.
Стояли мы в этом гиблом месте, наверное, суток трое. Почему так долго? Не знаю, ибо информация об этом до нас не доходила. Просто стояли и ждали. И не сомневались, что настанет час, пойдём дальше. Правда, в прошлом году две из ныне идущих на восток лодок а именно наша «С-222» и соседняя «С-221» дошли именно до этого места, хотя стояли дальше, в глубине губы, но вынуждены были вернуться обратно в Полярный. Тогда как остальные так здесь и зазимовали, так как экипажи были поражены какой-то эпидемией. Но сейчас у нас всех была уверенность почему-то, что на этот раз цель будет достигнута.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru