Вскормлённые с копья

Семён Ровнер,  когда я был на третьем курсе и оказался командиром отделения у первокурсников, был назначен помощником командира взвода. Очень рассудительный, толковый, спокойный по характеру человек, всегда старался объяснить и разъяснить курсантам, как малым детям, зачем и почему, то или иное требование. Никогда не наказывал курсантов зазря, не выяснив причины появления даже явного нарушения. Являясь старше по возрасту своих однокурсников, на третьем курсе женился на молоденькой медицинской сестре училищного лазарета, что было не частым явлением среди курсантов во время учёбы. Помню, что он рассказывал какую-то интересную и запутанную историю относительно странной нынешней своей фамилии, обладателем которой он стал ещё в детстве, в годы войны, потеряв родителей, оказавшись, то ли в эвакуации, то ли на временно оккупированной противником территории.
По прошествии многих лет, во время службы на Тихоокеанском флоте, мы совершенно случайно встретились во Владивостоке. Встреча была очень тёплой и доброжелательной. Семён уже был в звании капитана 1-го ранга, служил на Камчатке в морских частях погранвойск, являлся командиром новейшего тогда большого пограничного корабля. С юмором рассказывал, что его такая специфическая фамилия не раз приносила ему много разочарований на службе, тем более находясь во всемогущих органах КГБ.



Ровнер Семен Леонтьевич - это первый командир ПСКР "Волга".

Возвращаюсь к воспоминаниям о нашей курсантской повседневной жизни, наполненной, прежде всего, учёбой, но и несением дежурной службы суточного наряда, а также выполнением обязанностей часовых караульной службы ежемесячно в училище и периодически в гарнизоне. Если в караул по училищу выделялся взвод, то в гарнизонный караул, что являлось более серьёзной и ответственной службой, направлялась вся рота во главе со своим командиром. Объекты гарнизонной ответственности, выделяемые нам под охрану для приобретения практического опыта, не являлись сверхсекретными, но были достаточно важными и даже грозными, поскольку представляли собой склады с огромнейшим количеством артиллерийского, минного и стрелкового оружия и боезапаса к ним, разбросанным на необъятной территории от Казачьей бухты до Инкермана. Самым гнусным и психологически отвратительным местом несения караульной службы было оказаться в гарнизонной гауптвахте и стать невольными наблюдателями, с какой жестокостью и издевательством обращаются с находящимися там матросами и солдатами штатная команда «мордоворотов». Помнится, что многие курсанты, побывав один раз в карауле в этом ужасном месте, категорически отказывались от повторных туда назначений.
В обычном режиме ежедневные учебные занятия в первой половине дня состояли, как правило, из трёх спаренных двухчасовых уроков. Между уроками был короткий перерыв, чтобы разогнать дремоту, естественно возникающую на нудных и долгих лекциях по некоторым дисциплинам. Пары уроков разделялись более долгим перерывом, позволяющим совершать переходы обязательно строем повзводно в другие учебные корпуса и аудитории. Беготня отдельных курсантов по одиночке жестоко каралась, никакие объяснения не принимались во внимание.



Выражение «адмиральский час» вошло в широкий обиход после того, как начиная с 1865 г. ровно в полдень в Петербурге стали стрелять из пушки Адмиралтейства, обозначая тем самым точное время.

Затем распорядком дня предусматривался обед, после которого в течение двух часов – «адмиральский час». Вот это житуха! У нас в нахимовском училище такой расслабухи не было. Тогда я ещё не знал, что это священная морская корабельная традиция существует чуть ли не столетия. Для меня привыкать к такому распорядку, прямо скажу, было трудно. Однако вскоре привык и считал это большим преимуществом. Обязаловки в этом деле у нас не было: кто хотел отдохнуть – ложился спать, другие могли заняться своими делами, в том числе идти на пляж, если позволяла погода. Самое главное, чтобы в кубрике не шуметь, не орать, не играть на музыкальных инструментах. Обратил тогда внимание, что в этот период в роте, на факультете, на кафедрах и в училище нельзя было обнаружить ни одного старшины или офицера, кроме дежурной службы. Запомнил навсегда, вот уж действительно, что «адмиральский час» - святое дело!
Четвёртая пара – была настоящая мука, если оказывалась какая-нибудь лекция да ещё по второстепенному предмету: все варёные, не отошедшие ото сна, или поджаренные на солнце. Разве в голову что-нибудь полезет? Лучше, конечно, если в это время предусматривалось проведение практических занятий, тогда сонное состояние легко снималось.
После ужина обязательное время для самостоятельной подготовки, но, как помнится, отсутствие в классе за своим столом того или иного курсанта не вызывало даже у проверяющих учебный процесс дополнительных вопросов. Всегда можно было объяснить своё нахождение на какой-нибудь кафедре, в лаборатории, в библиотеке и даже на занятиях в спортивной секции.
Толя Богодистый, например, являясь старшиной нашего класса, под предлогом занятий в секции тяжёлой атлетики  (он, действительно, имел спортивный разряд по штанге), умудрялся периодически с большим удовольствием проводить время по обоюдной, конечно, договорённости с одной из наших официанток. Возвращаясь с таких «тренировок» усталый, но довольный, он с некоторой бравадой рассказывал о своих «спортивных достижениях», мало заботясь о том, что кому-нибудь из начальства он мог бы потребоваться в это время.



Если уж разговор зашёл на эту тему, то хочу отметить следующее. Завести знакомство с девушками совершенно не было никаких проблем, что на училищных танцевальных вечерах, периодически проводившихся из-за отсутствия клуба в помещении столовой, что непосредственно в городе в период увольнения. У многих курсантов, чем каждый становился старше курсом, тем более постоянная и надёжная оказывалась подружка. Смею с большой уверенностью предположить, что основные устремления таких знакомств каждой стороны были явно противоположны. Однако это не мешало, в большинстве своём, строить ровные, дружеские отношения.
Приятному времяпровождению во время увольнения особенно на первом курсе способствовало и то, что некоторые курсанты нашего класса по приглашению Арнольда Львова проводили время в домашней обстановке. Разумеется, по согласованию со своими родителями он приглашал к себе домой нас, курсантов, и своих знакомых севастопольских девушек. Квартира у них была просторная из нескольких комнат, и находилась в центре города, на улице Большой Морской. Родители Арнольда никогда не присутствовали на этих вечеринках, полностью доверяя своему сыну в порядочности проведения таких мероприятий. И это, действительно, было так. Во всяком случае, на моей памяти такие встречи были очень приятны, интересны, уважительны и, я думаю, у многих сохранились в памяти. Сторонником таких прекрасных воспоминаний являюсь и я, когда не надо было делать далеко идущих клятвенных заверений и сердечных обещаний, а действия, как мне кажется, не переходили рамки дозволенного и допустимого без обоюдного, разумеется, согласия.
Вот вспоминаю такой случай. После окончания второго курса в 1955 году, являясь законным третьекурсником, я приезжал в Ленинград на непродолжительный срок. Хотелось ещё раз побывать в замечательном и прекрасном городе своей несбывшейся мечты, погулять по проспектам, паркам и скверам, посетить музеи и выставки, непременно пообщаться со своими бывшими нахимовцами. К счастью, не все ребята разъехались в свои отпуска, и мне удалось повидаться в тот раз с друзьями по рижскому нахимовскому училищу: Витей Балабинским, Борей Скрылёвым, Валей Высоцким и ещё с некоторыми ребятами. Это были приятные и радостные встречи.
И вот однажды, представьте себе, гуляю я, значит, на Невском и вдруг мне навстречу, не торопясь, и с достоинством идут две подружки, присмотрелся, и вижу я в них что-то знакомое. Батюшки мои, так это ж девочки из Севастополя. Приехали поступать учиться в университет. Какая неожиданная встреча! Ранее мы были просто знакомы на вечеринках в доме у Арнольда. Ни у кого никаких претензий на личную свободу и независимость. Встретились как добрые, закадычные друзья вдали от Севастополя, в славном Ленинграде. Обнялись, и, помнится, даже расцеловались. Тут же родилась идея запечатлеть эту встречу на память. Разве это плохо? Замечательно! Теперь-то совершенно ясно, что у каждого всё сложилось по разному, но память о том времени осталась.



Николай Верюжский и его подруги Юлия и Диана из Севастополя. Ленинград. Июль. 1955 год.

8.

Однако же я снова отвлёкся от рассказа о том, как я овладевал науками. С первых дней учебных занятий пришлось полностью перестроиться на восприятие навалившегося лавиной превеликого множества различного по характеру, содержанию и важности учебного материала. Нужно было выделить главное, но и не запускать второстепенное. Прямо скажу, что некоторым трудно было воспринимать лекционный метод, проводившийся поточным методом, когда в аудитории разместилась целая рота. Можно было обогатить свои знания чтением интересной книги, поиграть в «морской бой», даже вздремнуть или просто тихонько поболтать с рядом сидящим приятелем.
Помню, что на некоторых лекциях, прежде всего, гуманитарного плана я так и поступал. Но на точных дисциплинах, требующих, как мне тогда казалось, абстрактного мышления отвлекаться было просто опасно. После второй или третьей лекции по высшей математике, которую весьма доходчиво и интересно читал преподаватель, если не ошибаюсь по фамилии, Сагомонян, я понял, что надо не только слушать, но и записывать, а затем прорабатывать и самое главное понимать все математические выкладки. Лекции накручивались, материал накапливался, а знаний не прибавлялось. Наверное, с месяц не было ни опросов, ни проверок, ни семинаров. И вдруг - завтра контрольная работа по всему прошедшему материалу. Результат оказался просто трагический – более 90% курсантов получили неудовлетворительные оценки. Страх господний! Никогда такого я и в мыслях не мог себе представить.
Самый сложный был первый семестр. Математика, правда, после некоторого усилия у меня прошла нормально. Также и физика. Несколько сложнее было с теоретической механикой, которую вёл подполковник Плиев, высокий, стройный, внешне напоминавший артиста-танцора Махмуда Эсамбаева. Говорил он, однако, с потрясающим акцентом. В итоге приходилось сначала разобрать, что он говорил по-русски, а затем уж усвоить смысл сказанного. Тем не менее, и этот рубеж был успешно преодолён.



Народный артист СССР, Герой Социалистического труда СССР Махмуд Эсамбаев (1924-2000)

Но вот на химии, которая у меня совсем не вызывала беспокойства, я срезался из-за своей нахальной самоуверенности на «тройку», а ведь эта оценка шла в диплом. Обидно было до жути.
Пожалуй, расскажу об этом подробней. Эта дисциплина ещё со времён обучения в нахимовском училище не вызывала у меня особых трудностей в восприятии. Особенное предпочтение я отдавал органической химии. Предмет «Общей химии» был у нас только один семестр, и выносился на экзамен. Мне казалось, что материал я знаю хорошо, все лабораторные выполнены, зачёты успешно сданы и при подготовке к экзамену все вопросы повторены. Однако при просмотре в очередной раз учебника, помню, как задержал своё внимание на главе «Вода», но углубляться в чтение не стал. Подумал, что в общих чертах могу рассказать, что тут ничего особенного нет: «вода» и есть «вода».
Ведущим преподавателем у нас была средних лет женщина, ужасная зануда и придира к любой мелочи, всё ей казалось не так и не эдак. Особенно придиралась к курсантам, которые делали ошибки в названиях формул химических элементов. По внешности она была высока ростом и весьма худосочна, как современные модели у Юдашкина. Ведь кому-то нравятся женщины такой конституции, на которых платья висят, как на вешалке. За её пристрастие к химическим формулам остроумные курсанты дали плоской и худой химичке шуточное прозвище, напоминающее формулу воды, «Д 2 С», что расшифровывалось: «доска два соска». Узнав каким-то образом о своей кликухе, она стремилась излить свою ненависть на любого, была немилосерда ко всем и чрезвычайно зла на весь белый свет. Теперь не трудно представить, какая была у неё реакция на мой не очень вразумительный ответ о «Воде», который как раз мне и достался.



Вторая и тоже обидная «тройка» подстерегла меня в следующем, втором семестре по «Электротехнике». И на этот раз меня подвела самонадеянность и самоуверенность. Вообще-то ходили разговоры среди курсантов, что ни в коем случае нельзя расслабляться на этом экзамене. Особенно нельзя терять бдительность, если на экзамене будет присутствовать начальник кафедры. Главным козырем при ответе на вопрос в обязательном порядке должна была звучать ссылка на первоисточник. По совету опытных курсантов, любой доклад на экзаменационный билет следовало всегда начинать словами:
- В Вашем учебнике «Электротехника», товарищ капитан 1-го ранга, на странице №…. по данному вопросу изложено…
При этом можно было сделать ошибку в номере страницы и точности изложения вопроса, но ссылка на учебник была всегда беспроигрышна и уже обеспечивала отвечающему оценку не ниже «тройки».
Начальником кафедры являлся капитан 1-го ранга Сафронов, профессор, доктор технических наук, лауреат Государственной премии, автор многочисленных научных трудов и разработок, в том числе и толстенного, как том Большой Советской Энциклопедии, учебника «Электротехника». Главным моментом, что придавало ещё большую солидность и независимость Сафронову, на мой взгляд, было то, что его личным другом и близким товарищем являлся академик А.П.Александров. Сафронов в военные и первые послевоенные годы входил в состав группы учёных, возглавляемой А.П.Александровым, по разработке теории и способов противоминной защиты кораблей. Основные работы велись на Балтийском и Черноморском флотах по обеспечению безопасного судоходства и борьбе с весьма замысловатыми и хитрыми по конструкции немецкими донными бесконтактными индукционными минами.



Трижды Герой Социалистического Труда, пятикратный лауреат Ленинской и Государственных премий академик Анатолий Петрович Александров.

Готовясь к сдаче экзамена по электротехнике, мне казалось, что я проработал все теоретические вопросы досконально, а практически мог выполнить любое задание, чуть ли не с закрытыми глазами. Однако, хорошо помню, что многостраничную главу по размагничиванию кораблей в вышеуказанном учебнике пролистал поверхностно, не вдаваясь в детали. Мне тогда уже было известно, что в штурманской практике размагничивание кораблей используется для уменьшения девиации корабля, и я полагал обойтись этим объёмом знаний. В этом было моё глубочайшее заблуждение и превеликая ошибка.
Экзамен начался с неожиданности. Накануне параллельный класс нашей роты сдавал экзамен по электротехнике, на котором присутствовал Сафронов и наставил кучу двоек. По опыту было известно, что приходить на экзамен подряд каждый день он не имел привычки. А тут, надо же, изменил своим правилам. Непредусмотренным появлением в классе строгий профессор взволновал не только преподавателей, принимающих экзамен, но и в особенности курсантов, настроившихся на спокойный ход их сдачи.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru