Вскормлённые с копья

Сестры встали в очередь на получение жилья на фабрике, и в 1950 году нам крупно повезло: нам выделили отдельную комнату площадью 12 квадратных метров в общежитии семейного типа на улице Сакко рядом с фабрикой.



Это общежитие когда-то было фабричной казармой,  где семьи жили, отгородившись друг от друга материей. Потом здание разгородили, наделав отдельных комнат от 10 до 20 квадратных метров и заселив их семейными рабочими. Я считаю, что нашей семье повезло. Второй и третий этажи имели один общий коридор, с каждой стороны которого размещалось по 10 комнат. В центре коридора стояла раковина с двумя кранами холодной воды. Уборная одна на этаж, выгребного типа без слива воды. Для обогрева в каждой комнате стояла дровяная печь, поэтому для хранения дров были построены сараи. Как только становилось на улице тепло, вся молодёжь и ребятишки уходили спать в эти сараи. Летом мы могли гулять сколь угодно долго в своём дворе, а затем шли спать. Проконтролировать наш распорядок было невозможно, да и ни к чему, так как мы не злоупотребляли доверием своих родителей и никогда не позволяли себе чего-нибудь предосудительного. Так вот в чём повезло нашей семье и ещё некоторым семьям. Первый этаж нашего общежития был почему-то разделён на 3 отсека со своими входами. В нашем отсеке было три комнаты, а напротив каждой комнаты был ещё тёмный чулан площадью около 10 квадратных метров. Раковина у нас была тоже на 3 семьи. Правда, туалета долго не было, надо было ходить в общий туалет на 2 этаж. Комната была в виде буквы Г, так как часть нашей комнаты занимал общий тамбур для входа с лестничной клетки. Тем не менее, когда мы впятером въехали в свою комнату, радости нашей не было предела. В комнате поместилась кровать, на которой спали сестры, кушетка, на которой спал брат, двухстворчатый шифоньер и стол. Мы с мамой на ночь стелили на полу между кушеткой и кроватью, и нам очень хорошо спалось. Сестрам на работу ходить было очень близко, нам с братом в школу тоже. Только маме стало дальше ходить на работу. Можно, конечно, было ездить на трамвае, но на счету была каждая копейка, поэтому мама ходила на работу пешком. Мы с братом старались сами найти денег на мелкие расходы типа кино, мороженое, как и все мальчишки нашего двора.



Сверчков Никита Кузьмич. Мороженое. 1950-е гг.  Почему у него сегодня другой вкус?

Для этого мы собирали утильсырьё, металлолом. Очень хорошо платили за кости. Собирали дома очистки и продавали их тем, кто держал дома какую-нибудь скотину. Все находили какой-нибудь источник заработать небольшие деньги, много нам и не надо было. В нашем дворе почти никто из мальчишек не курил, о девчонках я уж и не говорю. Если бы в то время кто-то из девчонок закурил, то ей бы не дали жить спокойно. Спиртным тоже никто не баловался. Для обогрева первого этажа было проведено с фабрики паровое отопление, и периодически по трубам пропускали пар, конденсат от которого сливался на улицу. Этот пар не пропадал даром, потому что как только труба начинала парить, народ вёдрами собирал конденсат и использовал его для стирки и других нужд. Для приготовления пищи в коридоре у нас стояла дровяная плита, но готовили все на электроплитках или керогазах. Единственно что меня волновало, можно ли было в случае чего спастись на плите от пришедшего дьявола. Ходило много разговоров, что умершие приходят в дом в человеческом обличье, только с лошадиными копытами и спастись от них можно было только забравшись на печку. У нас печки не было, а только плита.
Жизнь налаживалась. Старшая сестра Рита закончила 10 классов в вечерней школе и поступила в Ивановский учительский институт. После окончания института её направили по распределению в село Малая Кандала Ульяновской области, где она проработала в школе 3 года. Из её однокурсниц более всех запомнилась Тоня Перминова, в замужестве Туманова, с которой они часто приходили к нам домой заниматься, много времени проводили вместе.
Нашими соседями по комнатам были семья Улыбиных, дядя Коля и тётя Сима и их дети Надя, Лёва, Лена и Костя. В другой комнате жила семья Глуховых, дядя Миша, тётя Фая и их дети Эля, Нина и Боря. Тётя Сима мне часто поручала посидеть с её младшими детьми. Роль няньки у меня получалась очень неплохо. Дядя Коля и дядя Миша работали на фабриках механиками, тётя Фая - мастером производственного обучения, а тётя Сима - в клубе при фабрике билетёром. Вечерами она постоянно стирала бельё своих ребятишек в корыте у нашей единственной раковины, кажется, что другим она ничем и не занималась.



Корыто из дерева, оцинкованной листовой стали или пластмассы для замачивания и стирки белья. Деревянная лохань. Стойки с верёвками для сушки белья.

Со временем дядя Коля отгородил свою комнату вместе с частью коридора, увеличив свою общую площадь, так как его комната была крайней, провёл в свой тамбур водопровод, чем значительно облегчил жизнь тёти Симы.
В соседнем трёхкомнатном отсеке в одной из комнат поселилась семья Рыженко. Отец двух прелестных девушек Люды и Жени был начальником охраны фабрики, ходил в галифе, хромовых сапогах, перетянутый ремнями, наверное, бывший офицер. Его дочери нравились всем мальчишкам нашего двора, а любовь наша в этом возрасте выражалась своеобразно: дёрнуть за косу, стукнуть слегка. Был случай, когда мне от их отца поступило суровое предупреждение, чтобы я близко к ним не подходил. Но мы же были соседи по отсекам и нам приходилось встречаться и общаться. Женю ещё больше все полюбили после того, как посмотрели фильм «Тимур и его команда». По-моему, каждый понедельник в кинотеатрах менялась кинокартина, а в «Центральном» вроде два раза в неделю.



Кинотеатр "Центральный". 1964 г. Изд. "Филателия". Открытка предоставлена Кулаковым В.Ф.

Каждый считал своим долгом сходить посмотреть новый фильм, а потом все обменивались впечатлениями. Кроме новых фильмов мы почти каждый вечер ходили смотреть кино в наш фабричный клуб. Особенно интересно нам было смотреть приключения Тарзана, индийские фильмы, много было и отечественных интересных фильмов. С детства мы полюбили Бориса Бабочкина, Алексея Грибова, Михаила Жарова, Игоря Ильинского, Веру Марецкую, Николая Симонова, Аллу Тарасову, Михаила Царёва, Бориса Чиркова и многих других. После просмотра каждого фильма всегда что-нибудь хорошее оставалось в душе, часто хотелось подражать положительным героям. Собираясь вечерами, мы обсуждали достоинства и недостатки и фильмов, и их героев.



Тарзан: Человек-обезьяна (Tarzan the ape man).

Знакомство с семьёй Рыженко окончилось ничем. Их отца перевели по службе в какой-то город в области, и больше мы с ними не встречались. Как сложилась их жизнь, неизвестно.
С мальчишками и девчонками нашего двора мы все жили дружно. Друзья нашего детства Станислав и Ида Забываевы, Аля Жирнова, Андрей Николаев, Зоя Белова, Валерий и Вячеслав Худяковы, Иосиф Целевич, Володя и Галя Горшковы, Лев Филатов, Валя Махонова, Володя и Слава Резвановы, Боря Филиппов, Слава Мельков, Фая Демидова, Володя Красин, Валера Дунаев, Нина и Боря Глуховы, Эля Антонычева, Надя Улыбина, Таня Баланцева, Юля Исаева, Вася Пелевин, Коля Задумин, Боря и Ляля Пивоваровы, Вова Боровков, Толя Буденков и другие надолго остались в памяти. У многих из них были старшие братья и сестры, которые с нами не проводили время, но нас по-своему опекали, направляли на путь истинный, но плохому ничему не учили. Это Лёня и Гена Жданкины, Володя Забываев, Юра Жирнов, Рудольф Бурсиков, Слава Белянин, Геннадий Дунаев, Лев Горшков, Гера Пивоваров. По-разному сложились судьбы тех, с кем мы жили в одном дворе. Геннадий Дунаев закончил мединститут и вырос до главного хирурга областной больницы. Многие закончили институты, или техникумы. Во всяком случае стремление учиться было у всех, тем более, что в Иванове для этого были все возможности: институтов и техникумов для такого города было более чем достаточно и на любой вкус. Институты педагогический, энергетический, химико-технологический, сельскохозяйственный, медицинский, текстильный. Техникумов было около 15, почти по всем отраслям промышленности и городского хозяйства.



Учить и учиться — это ответственность, настойчивость, желание познания, кропотливый труд и стремление к лучшему.

У большинства моих сверстников отцов не было, так как у многих они погибли на фронте, у некоторых судьба отца была тайной, Мои соседи дядя Коля Улыбин, дядя Миша Глухов, дядя Коля Боровков, дядя Серёжа Худяков, дядя Коля Филиппов, вот, пожалуй, и все отцы моих сверстников. Оставшиеся в живых мужчины после войны любили зайти в пивную, а в день получки выпивали от души. Порой их жёны с трудом приводили их домой. Они прошли всю войну, выжили, и я не знаю, стоило ли их осуждать за то, что они общались друг с другом в пивной. Главное, что их дети не спились и не стали алкоголиками, а выросли порядочными людьми.
Фронтовики знают, что не просто найти себя, вдруг перестав воевать. Не у всех эта перемена получилась удачной после войны. Поэтому и заходили в пивнушки и всякого рода забегаловки мужики, особенно раненые, увечные. За стаканом вина или кружкой пива среди своих они отводили душу, подбадривали друг друга, но не все смогли выбраться из засасывающего болота. Некоторые становились бродягами, попрошайками, но большинство всё-таки находили своё место в жизни, найдя себе работу по силам: инвалиды без ног работали портными, сапожниками и на других работах. Жило в доме несколько мужчин пожилого возраста, это были уже дедушки: Костя Улыбин, дедушка Аракчеев и некоторые другие. Про них мы знали, что они относятся к когорте старых большевиков, активно участвовали в революционном движении. Мы знали, что в мае 1905 года в ходе всеобщей политической стачки Иваново-Вознесенских рабочих здесь был создан первый в России общегородской совет рабочих депутатов.



Иваново-Вознесенск. Демонстрации рабочих. - Иваново. История города.

Иваново - довольно крупный город, центр Ивановской области. Он был преобразован в город из села Иваново и Вознесенского посада 2 августа 1871 года, но первое письменное упоминание о селе относится к 1561 году. В историю революционной борьбы город вошёл как Иваново-Вознесенск и именовался так до 27 декабря 1932 года. Город расположен в междуречье Верхней Волги и притока Оки - Клязьмы. До Волги всего 65 километров. Через город, разделяя его на две части, протекает река Уводь, с северо-восточной стороны в неё впадает небольшая, но знаменитая речка Талка, на восточной окраине другой приток - Харинка. В городе было много текстильных фабрик и несколько крупных машиностроительных заводов, поэтому каждый второй работник промышленности был текстильщиком, а каждый четвёртый — машиностроителем. Когда-то всё производство состояло из прялки и примитивного деревянного ткацкого станка. Готовые холсты из льна вначале просто отбеливали на берегах Уводи, лугах и склонах оврагов, но постепенно в среде предприимчивых ивановских ремесленников зародились красильный и набойный промыслы. Окрашивая ткань, получали однотонную цветную материю «крашенину», а когда использовали пряжу, окрашенную в разные цвета, получали «пестрядь». Вскоре местные умельцы начали изготавливать «манеры» - доски с каким-либо резным узором и с помощью их и масляной краски стали «набивать» (наносить) на ткань эти узоры. Ивановские набойки, пестрядь и крашенина пользовались очень большим спросом. Из крепостных выделилась богатая верхушка. Григорий Бутримов в 1742 году открыл в Иванове первую полотняную мануфактуру, где имелось около 50 деревянных ткацких станков. Через несколько лет появились мануфактуры Грачёва, Ялановского, Боброва, Гарелина, Куваева, Фокина, Зубкова, Кокушкина. В качестве сырья использовалась льняная пряжа, скупавшаяся в окрестных деревнях. Наряду с льноткачеством получила развитие и отделка холстов. Первую мануфактуру для их набойки в Иванове завёл в 1787 году искусный резчик форм крестьянин Осип Соков, став основоположником ситцепечатания. Постепенно на смену деревянным ткацким станкам пришли механические. Но рабочие ютились в лачугах слободок с названиями Ямы, Рылиха, Голодаиха, Сахалин и других.



Клуб машиностроителей (ныне дом культуры "Ивтекмаш"). Ок. 1960 г. Фото предоставлено Садковым Д.В. - Старое Иваново в фотографиях.

Место, где стоял наш дом, было очень хорошим со всех точек зрения. Взрослым на работу ходить - пять минут. Рядом клуб фабрики, в котором почти каждый вечер показывали кино, по выходным были танцы, работали разные кружки, библиотека, вечерняя школа рабочей молодёжи. Мы старались не пропустить ни одного фильма. Билет стоил один рубль, но мы были изобретательны и наловчились ходить в кино без денег. Контролёром в клубе был очень порядочный и симпатичный дедушка, он же был и сторожем-смотрителем здания и жил в небольшой комнате на 1 этаже клуба вместе с женой. Был он немного подслеповат. Он отрывал от билетов часть с надписью «контроль» и выбрасывал в урну. Мы собирали эти кусочки, затем очень тщательно склеивали с той частью билета, которая оставалась у нас на руках, достигнув в этом деле такого совершенства, что только после долгого изучения можно было определить подделку. Всё шло гладко, пока в кино таким образом ходили несколько человек. Но дурной пример заразителен, по поддельным билетам стало ходить всё больше народа. Настал момент, когда в кассе было продано совсем мало билетов, а зал оказался полон. Этот факт очень заинтересовал директора клуба и он начал собственное расследование столь странного положения. Не знаю, сам он догадался или кто-то ему раскрыл нашу технологию подделки билетов, но он в течении некоторого времени лично проверял билеты, с позором изгоняя лжебилетников. Постепенно подделка билетов прекратилась. Стало неинтересно заниматься тем, о чём знает много народа. Учитывая, что мы жили по соседству с клубом и часто нашему дедушке - сторожу оказывали посильную помощь, он нас иногда пропускал и без билетов. Когда кино начиналось, касса закрывалась, и спустя некоторое время нас запускали в зал с просьбой не шуметь и не мешать зрителям. Да, ещё перед началом каждого фильма в течение 30 минут в зале играла радиола  и пришедшие в кино обычно танцевали.



Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Во времена брежневского «застоя» и горбачевской «перестройки» простым советским людям, в том числе и военным, разрешалось иметь дачный участок. Земли для этих целей выдавались бесплатно, но зато там, где что-то выращивать было невозможно.
Офицеры и мичманы в выходные дни валили деревья, корчевали пни, вырубали кустарники и избавлялись от травы. Осушали болота. Потом они завозили землю, а кто мог, то и навоз, потому что почва в тайге была бедной и непригодной для выращивания овощей.



Существовали определенные нормы на землю – шесть сотых гектара и садовый домик  три на четыре метра. Ни в коем случае не разрешалось иметь второй этаж, это считалось архитектурным излишеством и строго властями пресекалось.
Исключение составляли генералы и адмиралы. Для них строили специальные дачные кооперативы, где высшее командование резвилось в своё удовольствие и лечило преждевременно износившуюся нервную систему. Домики там были богаче, имели мансарды, сады и клумбы с розами. Везде непроходимые заборы и охрана из наряжаемых на сутки младших офицеров и мичманов.
Кто служил во Владивостоке, знают это потайное местечко, а кто не служил, тому это и знать не надо.
Какая разница где? По всей нашей необъятной родине и поныне существуют такие оазисы неподалеку от военно-морских баз и армейских гарнизонов.
Там можно встретить стайку генералов или адмиралов в спортивных костюмах или шортах, бредущих к речке с удочками в руке. И друг друга они называют просто: Ванька, Санька, Петруха…
В неслужебной обстановке они расслабляются, а по вечерам, когда за горизонт скатится жаркое солнце, усаживаются в шезлонги, и под хороший коньячок беседуют обо всем, только не о службе. На флоте считается неприличным беседовать о службе – это уже третья стадия опьянения.
Так вот. В один из прекрасных июльских дней, когда во Владивостоке, наконец, после обычных туманов и противной мороси, наступило благодатное солнечное лето, двух мичманов – Немыкина и Храмова отправили на сутки охранять вышеуказанные дачи.
Атомоход, где они служили шифровальщиками, стоял в доковом ремонте, которому конца не предвиделось. Поэтому экипаж лодки отправляли в распоряжение начальника гарнизона для выполнения различных работ и несения всяких вахт. А как же иначе? Иначе и нельзя – от безделья народ развратится окончательно.
- Вас вместе никуда посылать нельзя, это чревато всеми непредсказуемыми последствиями, - глядя на мичманов, задумчиво сказал старпом, - но никуда не деться, всех у нас разобрали, только вы еще и остались.
Саша Храмов и Петя Немыкин преданно смотрели на старпома и ждали его распоряжения.
- Получите у дежурного пистолеты, по обойме патронов, поедете на сутки охранять генеральские дачи.  



Старпом погрозил им кулаком.
- И смотрите мне! Шила не нажираться, не дрыхнуть, к генеральским дочкам ближе, чем на двадцать шагов не подходить. Убью!
- Есть, тащщщ…! – бодро ответили мичманы и пошли готовиться к ответственному спецзаданию.
Перво-наперво получили в баталерке сухой паёк на сутки – тушенка, сгущенка, галеты. Взяли денег по двадцать рублей – не хухры-мухры, в цивилизацию едем. А там, в дачном поселке есть магазин, мало ли купить чего придется.
Получили оружие и поехали в кузове дежурного ГАЗ-66.
По приезду расположились в специальной сторожке у въезда в поселок. Сменили старую вахту, каких-то армейских прапорщиков, и приступили к выполнению поставленной задачи. А задача одна – посторонних не пущать. Вход и въезд через шлагбаум по спецпропускам. Ну ещё, прогуляться ночью по посёлку, проверить, везде ли всё в порядке.
В общем несложная и несколько даже скучная служба.
- Саня! А у тебя с собой есть? – спросил Петя Немыкин, когда солнце укатилось за сопку и как-то быстро стемнело.
- Что? – не понял вопроса Храмов.
- Выпить, есть чего нибудь?
Прижимистый мичман Храмов, конечно, прихватил для себя бутылку спирта, но раскрываться сразу сослуживцу, как-то не хотелось. И делиться, с добытым на шкиперском складе «шилом», тоже.
- А, чо? – вопросом на вопрос ответил Саша.
- А ничо! – простодушный Немыкин показал Храмову бутылку водки, - вот купил накануне, а теперь пригодится, выпьем, когда генералитет разойдется по домам почивать.
- Чего ждать, давай сейчас и начнём по чуть-чуть, - сказал другу Саня Храмов, - а потом еще чего найдём.
Они открыли банку тушенки, вывалили её на алюминиевую тарелку, нарезали хлеб. Шустрый Петя сбегал, куда-то в темень и принес пучок зеленого лука. Достали из тумбочки стаканы.
- Ну, за тех, кто в море! – произнёс краткий флотский тост Храмов, и оба чокнулись наполовину налитыми стаканами.
Потом выпили за все хорошее, за дам, которые отсутствуют в их сторожке. И всё. Бутылка выдала последние капли и превратилась в ненужную стеклотару.
- Эх, даже до печени не дошла! Жалко, что больше нет, - вздохнул мичман Немыкин.
- А это, что? – подвыпивший Храмов достал из своего баула бутылку спирта, - Праздник продолжается!



Минуты щедрости наступали у Сани Храмова только после доброй порции спиртного. Когда, наутро, он трезвел, то всегда горько сожалел об этих минутах слабости.
- Ни фига себе, - поразился Немыкин, - а одолеем?
- Одолеть-то одолеем, но надо прогуляться, посмотреть, все ли в порядке на дачах,- предложил бдительный Храмов, - заодно проверить, нет ли тут каких комендантских соглядатаев.
Они надели повязки, нацепили на ремни пистолеты и вышли на улицу.
Где-то, в другом конце дачного поселка, играло фортепиано, неподалеку раздавалось разноголосое кошачье мяуканье. Коты вышли на тропу войны друг с другом. Полосатые, пушистые красотки ждали победителей в кустах сирени. Серебристый девичий смех прозвучал прямо в двух шагах.
- Ой, кто это? – спросила одна девушка у другой. Они во все глаза, как будто никогда не видели военно-морских мичманов, смотрели на патрульных.
- Отойдите на двадцать шагов, - скомандовал генеральским дочкам дисциплинированный Храмов. Он всегда строго выполнял указания командиров.
Девушки со смехом убежали, выкрикнув напоследок, что-то типа «дураки», или «чудаки». Из-за кошачьего воя сослуживцы не разобрали слов.
- Какой ты идиот, Санёк! Каких девчонок упустили! – возмутился Немыкин, - пообщались бы сейчас .
- Да на что нам лишние глотки, - ответил жадюга Храмов, - «шила» всего одна бутылка! Самим мало.
Петя Немыкин плюнул с досады.
- Пошли дальше ужинать, - сказал он.
В два часа ночи, когда уже хорошо посидели, Сане Храмову в нетрезвую башку пришла смешная идея.
- А давай поприкалываемся над дежурным по лодке, - предложил Саня дружку.
- Шутить-шути, да не теряй головы! Есть такой югославский фильм, Санёк!
Мичман Храмов подумал, потом поднял трубку телефона и набрал номер дежурного по атомоходу.
- Дежурный по заказу № 467 капитан-лейтенант Мишин! – ответил телефон.
Мичман Храмов притворно-испуганно заверещал в трубку пьяным голосом..
- Товарищ капитан-лейтенант, докладывает мичман Храмов с дачного поселка. У нас тут ЧП, в одном из домов при патрулировании обнаружили труп генерала. Что делать?
Дежурный Мишин догадался, что его разыгрывают, тем более, судя по заплетающемуся языку, мичман Храмов был пьян, как свинья.



- Закопайте его в огороде, только, чтоб никто не видел, - шуткой на шутку ответил капитан-лейтенант. Он тоже после полуночи приложился к рюмашке и поэтому был благодушен к пьяным выходкам сослуживцев.
- Есть, закопать в огороде! – ответил ему Храмов и положил трубку.
Посмеявшись, друзья-шифровальщики допили остатки спирта и завалились спать.
Зато проснулись все, кто имел какое-то отношение к атомной подводной лодке. До дежурного дошло, что смерть генерала может быть действительным фактом. На отчаянные звонки мичманы-алкоголики уже не отвечали. Может быть, они уже взяли лопаты и закапывают генеральское тело в огороде под кустом калины. Они ведь такие исполнительные, только скажи, тут же и делают!
Дежурный заметался, ломая руки. Что делать, что делать? Через десять минут беспорядочных броуновских движений, Мишин взял себя в руки. Он объявил экстренный сбор офицерскому составу стратегического атомохода.
- Товарищ командир, - доложил он прибывшему командиру, - только, что, будучи на дежурстве, мичманы Храмов и Немыкин, привели себя в нетрезвое состояние и закопали в огороде одной из дач мертвого генерала.
Командир присел от перенесенного шока. Жуткая несуразность доклада не вмещалась в бедной командирской голове. Под фуражкой поседело сразу полголовы. Как это закопали? Убили?
- Кто им разрешил, закапывать генерала в огороде? – тихо и страшно спросил командир у дежурного по лодке.
- Я лично и разрешил, - капитана-лейтенанта Мишина била мелкая дрожь, - но только одного. Если они ещё кого убили, я не виноват!
- Да вы пьяны, товарищ капитан-лейтенант! – унюхав спиртовой запах, закричал командир, - Замполит! Быстро в комендатуру, взять караул, ехать на дачи и заковать этих двух гробовщиков в цепи. Предупредите, что они оба вооружены.
Мирно спящих мичманов Храмова и Немыкина брали уже под утро. Комендантский взвод окружил сторожку, а замполит Синютин, как матрос Железняк, ворвался к шифровальщикам с пистолетом в руке и тонким высоким голосом закричал: « Руки вверх! Сдавайтесь! Вы окружены!».
Оба были взяты, связаны и доставлены куда надо.
За свою шутку оба мичмана отсидели на гарнизонной гауптвахте по пятнадцать суток. Прикололись на свою голову. Долго потом не шутили.



© Юрий Ткачев / Проза.ру - национальный сервер современной прозы