О друзьях-товарищахЧто-то у меня получается не слишком оживлённое описание нашего училища (ведь большинство упомянутых выше людей – серьёзные взрослые). А на самом деле классы и коридоры, а также кубрики и гальюны были битком набиты неунывающим и шумным народом.
Поэтому предлагается бросить обобщения и заняться хотя бы отдельными представителями этого племени. Только на нашем курсе со мной делили все радости и тяготы службы около трёхсот парней. И ко всем ним (кроме разве одного-двух) у меня сохранились тёплые товарищеские чувства. Однако нетрудно догадаться, что близкая дружба с таким количеством сотоварищей просто не под силу любому отдельному человеку.
У каждого из нас был свой круг ребят, с которыми возникали прекрасные отношения юношеской дружбы. Как выяснилось впоследствии, – навсегда. Я уже неосторожно похвастался, что берусь написать какие-то сочинения про всех своих однокашников. Это, конечно, не более, чем безответственная оговорка. Дай Бог мне нарисовать без искажения портреты хотя бы двух-трёх моих друзей, чтобы «держаться» за них по ходу последующего повествования. Впрочем, почему двух. Ведь я инстинктивно уже выделил трёх своих уважаемых начальников (Бог троицу любит). Поэтому будет справедливым взяться за описание не менее трёх своих друзей. Что же касается их ранжировки, то сама мысль о ней кажется мне кощунственной.
Итак, я попробую написать о нескольких своих товарищах, чьи жизненные курсы идут параллельно моему добрые полвека. Может быть, к сожалению (а, может быть, и нет), среди них нет ни адмиралов, ни героев (хотя и те, и другие присутствуют в нашем выпуске), да и к самой морской службе мои друзья имеют разное отношение. Читатель сам должен оценить значимость сделанных оговорок. Что касается автора, то он давно осознал условность любых званий, наград и карьерных успехов, наблюдая как первое, второе и третье причудливо видоизменяется в разных отечественных житейских условиях.
А Войны, которая бы своей кровавой рукой однозначно поставила бы всех нас на должное место, по счастью, на нашем веку не было.
Впрочем, и повседневная жизнь тоже неплохо выполняет указанную работу, разве только не так заметно и более растянуто по времени.
«Петрович» или «Назар» (Юрий Петрович Назаров)Хотите ругайте меня, хотите – нет, но начну я со своего родственника, тем более, что уже начал перемывать ему кости в предшествующих повествованиях. Так уж получилось, что учились мы в разных классах и поближе познакомились только на второй год учёбы. И непосредственным виновником нашего знакомства был старшина роты Евтухов.
Дотошный читатель вправе упрекнуть меня, что, исписав уже порядочное количество бумаги, я не упомянул о существовании таких важных фигур воинской жизни, как ротные старшины. Эту классическую роль в «Подготии» выполнял у нас сверхсрочник с погонами сухопутного старшины (в ту пору это звание обозначалось Т-образной нашивкой на погонах – «шваброй») по фамилии Евтухов. Несмотря на грозный вид и часто повторяемую сентенцию: «Дорогой товарищ, разгильдяй Вы эдакий...», это был, по существу, добрый дядька, постоянно что-то делающий в своей баталерке. После перехода нас в высшее училище старшины рот назначались из числа курсантов, и сверхсрочники стали просто баталерами (то есть ведали только хозяйственными вопросами).
Обидно, что после нашего выпуска с Евтуховым случилась какая-то история, и он не появлялся на юбилейных сборищах. По этой причине я и не знаю его имени-отчества, что не красит моего обращения к памяти старого солдата.
Так вот, весной 1948 года при переходе на очередную форму одежды, при которой носились бушлаты, нужно было упаковать шинели. Для выполнения этой работы (шинелей было сто штук) Евтухов вызвал с уроков двух отличников: «Назара» и меня и, тем самым, произвел серьёзнейшие перемены, во всяком случае, в моей жизни.
Орудуя с нафталином и шкертами, мы с Юрой разговорились и продолжаем это занятие вот уже скоро полвека при каждом представившемся случае. Иногда такие «разговоры» происходят и без слов, но суть дружеского общения при этом нисколько не меняется.
Между тем трудновато найти столь непохожих друг на друга людей, как мы с Назаровым. Он занимался боксом, я, мягко говоря, недолюбливаю спортивные упражнения. Юра готов проспать всё свободное от других обязанностей время, я – беспокойный «Ванька-встанька».
Приятеля нельзя даже представить за рулём автомобиля или орудующего паяльником, инструментами по дереву и металлу, а без этих занятий я не мыслю себе существования. Нам нравятся разные книги, стили литературы, а сейчас, – и политические деятели. Список противопоставлений можно продолжить до бесконечности.
И отличниками мы были разными. Я просто «порхал» со своими псевдомагнитофонными копиями знаний, Юрка до всего доходил глубже. Я достаточно бездумно воспринимал всю коммунистическую говорильню и вступил в комсомол ещё в школе, за компанию с приятелями. Назаров «дотянул» это дело до первого года высшего училища, когда он стал сталинским стипендиатом, и вне рядов данной организации осталось на курсе от силы два или три человека.
Юра Назаров. 1950 год.
Назаров был старшиной роты и знаменосцем училища, мне такие роли были не по плечу.
Назаров – знаменосец Училища.
Наконец, читатель может самостоятельно сопоставить наши клички и, с помощью всё того же Н.В.Гоголя (никуда от этого не денешься), также сделать соответствующие выводы.
Назаровы перебрались на тогдашнюю окраину Москвы («Усачёвку») в 1941 году, когда немцы разорили за пять или семь дней оккупации их подмосковное жилище в деревне Алабушево близ нынешнего Зеленограда. По невероятному совпадению обстоятельств отец семейства – в мирное время завзятый охотник и компанейский мужик Пётр Александрович – буквально перед этим был ранен недалеко от собственного дома и доставлен семье на поправку.
Чуя, что добром немецкое нашествие не кончится, он собрал силы и вместе с женой – моей будущей тещёй Прасковьей Сергеевной – уволок Юру и семилетнюю Лёлю (с куклой) в лесную сторожку. Подмосковный лес – это не сибирская тайга, его насквозь простреливали, хотя пешком немцы туда не заходили. Попавшие в сторожку пули отдирали на выходе щепки от брёвен, но семейство лежало на полу и не пострадало.
Как известно из большой истории, немцев от Москвы отогнали. А дурные предчувствия, к несчастью, оправдались: всех мужиков в Алабушево перебили, а дома сожгли. Так мои родственники стали столичными жителями (промёрзшие дома здесь просто пустовали).
Потом жизнь пошла своим чередом: Петра Александровича по ранению больше на войну не взяли, но в новой столичной жизни без своих борзых он сбился с пути и бросил семью. Такого рода фокусы Прасковья Сергеевна (давайте я буду называть её по привычке тётей Паней) не прощала, это была, царствие ей небесное, женщина с характером (и, я бы добавил, – со здравым смыслом и знанием жизни, которых хватало на дюжину человек).
Я видел Петра Александровича всего один раз, много лет спустя после описываемых событий, потерянным больным человеком и ничего сказать про него не могу. В нашем доме от него осталась только толстая книга, наверное, мало кем читанных пламенных статей демократа Белинского с надписью моей будущей жене Лёле ко дню рождения 1950 года. Юра отца любил, часто вспоминал довоенную жизнь со сворой собак во главе с красавицей Альтой (её потом украли)...
Характер – характером, а семью тётя Паня подняла в одиночку, на заработок подсобной работницы столовой.
Так что путь Юрки (да и других моих друзей) в казённое заведение был усыпан не одними романтическими мечтаниями.
Но даже и после поступления Назарова в училище двум оставшимся в Москве женщинам, большой и маленькой, нужно было на грошовую получку не только питаться, но и как-то одеваться. Об уровне зажиточности семьи свидетельствует такой анекдотический случай.
Упомянутую сталинскую стипендию за первые полгода выдавали разом и не отнимали в виде так называемого «займа». Полученные деньги Юра тут же отослал домой (наверное, 5000 рублей, заработок простого рабочего тогда был порядка 600-1000 рублей, а сама Прасковья Сергеевна получала 300 рублей). Поскольку предварительных сообщений о стипендии от сына не поступало, перевод поначалу был с испугом отвергнут, так как сумма его казалась невероятно большой и непонятно как заслуженной...
Когда в 1951 году в училище ввели разделение на факультеты по специальностям, Юра, как и многие другие «крепкие» ребята, подался в артиллеристы (я пошёл на малочисленный штурманский факультет, так как уже явственно не любил большие надводные корабли и, наоборот, бредил подводными лодками).
По окончании училища наших артиллеристов ждал первый («хрущёвский») разгром надводного флота: из ста выпускников по специальности пошли служить только четверо (Назаров оказался в их числе), остальных тут же стали переучивать.
Юра начал службу в Таллине, был командиром группы, затем командиром артиллерийской боевой части эсминца самого современного тогда проекта «30-бис». Эту протокольную констатацию нужно расшифровать так, что в условиях одной из самых жёстких разновидностей военной организации, которую представляет боевой корабль с несколькими сотнями моряков, мой товарищ не сплоховал и с лихвой оправдал возлагавшиеся на него в училище надежды. После окончания офицерских классов Назарова назначили флагманским артиллеристом соединения. С этой, достаточно высокой должности он поступил на инженерный факультет военно-морской академии, который готовил ракетчиков.
На Запад поедет один из нас, На Дальний Восток – другой…
Ничем не уступая своим более молодым коллегам, которые уже получили инженерные дипломы в училищах (в это время произошла перестройка военно-морского образования), он окончил академию с медалью имени Циолковского и даже побывал на традиционном приёме выпускников военных академий у Леонида Ильича в Кремле.
Но, пока проходили эти блистательные события, штабные крысы умудрились выписать нашему герою назначение на Тихоокеанский флот, что было оговорено с выпускником, но на должность, значительно меньшую, чем та, что была до поступления в академию. Это противоречило порядку, да и здравому смыслу, а объяснялось лишь формальным отношением кадровиков к делу: за время учёбы статус бывшего соединения резко понизился с соответствующими понижениями окладов и званий должностных лиц. Формально всё было правильно, но капитан 3 ранга Назаров начал службу на Тихоокеанском флоте как бы заново, с невысокой должности офицера ремонтного отдела, занятого ракетным вооружением, да ещё без казённой квартиры в перенаселённом портовом городе.
По ходу повествования мы не раз убеждались в справедливости диалектических принципов. Подтвердились они и на сей раз.
Нет худа, без добра: мотаясь по кораблям флота (здесь я призываю читателя взглянуть на карту тихоокеанского побережья России), Юра стал толковым специалистом своего дела с практическим опытом, который вряд ли удалось получить при службе на одном конкретном корабле или соединении.
Опять его стали повышать в должностях и званиях военной иерархии. Правда, при этом забывали выдать жильё, но и эти проблемы с неизбежной советской нервотрёпкой были решены. На «вершине» этого служебного подъёма капитан 1 ранга Назаров был районным инженером, то есть командовал группой соответствующих военных приёмок на востоке страны (к моему удовольствию, – вплоть до Новосибирска, где мы обитаем), и даже выдвигался на роль главного радетеля флотских ракет в звании адмирала и с конторой в Москве.
На отрицательный результат этого выдвижения повлиял ещё и тот факт, что комнатёнка тети Пани после её смерти в 1959 году была сдана властям (попробуйте сыщите ещё один прецедент такого поведения столичных жителей), а кадры у нас подбирают, в том числе, и по квартирным принципам.
Прасковья Сергеевна с внуками.
Давайте в этом месте остановимся и помянем родителей моего друга и моей жены.
Как ни казалась тётя Паня железной женщиной, борьба за выживание ни для кого не проходит бесследно. Она успела понянчить Юриного сына Володьку (1954 года рождения) и нашего Юру, родившегося в 1957 году (это был любимец всех бабушек), но затем безжалостная раковая болезнь буквально скосила её в начале 1958 года, на пятьдесят втором году жизни.
Перед концом жена прилетела в Москву с Дальнего Востока, где я тогда служил, с двухмесячной Танюшей, но бабушка уже плохо узнавала окружающих и все спрашивала, что это за девочка...
Похоронили Прасковью Сергеевну рядом с деревней Алабушево, небольшое кладбище находится прямо у Ленинградского шоссе. На это место «наступают» пригороды бурно разрастающегося Зеленограда.
Законопослушные брат и сестра, как я уже говорил, сдали комнатёнку властям и, таким образом, лишились всякой возможности быть причисленным к особой когорте столичных жителей. Особенно это сказалось на самом Юрии Петровиче: из-за описанного выше юридического казуса с началом нашей службы получилось, что в ряды Вооруженных сил его призывали с ... Приютской улицы. Но там никто из нас не был прописан, и поэтому при увольнении в запас у государства, как говорится, «взятки гладки».
Самое ценное из оставшегося после смерти советской труженицы имущества Назаров упаковал в ящик и отослал сестре на восток. Состояли эти ценности из нескольких тарелок и чашек, швейной машинки «Зингер» и колуна без топорища. На длинном пути через всю страну легендарный колун, конечно, перебил чашки, но дореволюционный подольский шедевр швейной техники (имеется в виду революция 1917 года) оказался ему не по зубам. И по наши дни моя дочь, принимаясь за особо ответственное шитьё, предпочитает эту бессмертную машинку её электрическим праправнучкам...
А Пётр Александрович пережил жену на десять лет и, несмотря на все пируэты своего жизненного пути, лежит рядом с ней на том же кладбище среди всё увеличивающейся подмосковной пригородной суеты...
Военная карьера моего родственника закончилась при обстоятельствах, которые он очень не любит вспоминать. Но я, находясь в некотором роде на положении беспристрастного летописца, не могу оставить эти неприглядные факты без фиксации на бумаге. К тому времени, когда Юра стал большим начальником, в стране и армии бурно развелось бессовестное блатмейстерство и растаскивание всего и вся в пользу многочисленных чиновников, их чад и приятелей. Одной из форм такого беззакония в армии было пристраивание беспутных сыновей, не давших себе труда проучиться в училище, на офицерские должности, а затем бурная «возгонка» их по этажам военной карьеры. Появился такой псевдокапитан в зелёной шинели (до этого он прослужил всего два года) и в одной из морских приёмок, подчинённых Назарову.
И сразу же после этого поступило высочайшее указание отправить новичка в Военно-морскую академию.
А установленный порядок предусматривал для поступающих в академии обязательный двухлетний стаж на соответствующих должностях при безусловно положительных результатах службы. Всё-таки московские начальники плохо знали свои дальневосточные кадры.
Капитан 1 ранга Назаров на службе занимался службой, дач себе не строил и даже положенную ему по должности машину поставил «на прикол» (с увольнением шофёра), когда использование этого престижного предмета стало требовать каких-то полулегальных шашней.
Нечего и говорить, что никаких незаконных представлений начальственному потомку так и не было выдано, несмотря на всяческие намёки, внеплановые вызовы в Москву и внеочередные проверки. Однако было бы заблуждением считать этот случай проявлением здоровой основы советского общества.
Наглого парня «пропихнули» наверх какими-то обходными путями, а Назарова «запомнили» и «наградили» полным набором служебных унижений при всяческих перестановках и реорганизациях, которые всегда в изобилии производит московский бюрократический спрут.
Хорошо хоть, что для достижения своих мелких целей при этом не сняли всё ракетное вооружение с кораблей Тихоокеанского флота.
В 55 лет Назаров уволился в запас и начал работать на заводе, который ремонтирует всё те же ракеты для флота. Так что до наших беспокойных дней приятель мой не отлучен от главного Дела своей жизни (Родина приставила его к пушкам). Денег на оплату работы завода у государства нет, но, не в пример другим военным и штатским, шестидесятипятилетнего Юрия Петровича не увольняют...
Вот именно такие случаи я имел в виду, когда писал, что Время всё расставляет по своим местам.
Юрий Петрович с внуками.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
