С точки зрения чистой техники ни одной неясности не оставалось. Но этого нам было мало. Остро хотелось узнать: почему так получилось? Никто не мог и не сможет уже никогда рассказать о том, что произошло в кабине экипажа во время разбега. Но я уверен, что правильно представляю себе единственно возможную причину происшествия. Не могу допустить мысли, что летчик, а тем более такой квалифицированный, как Осипчук, не разобрал, летит ли уже машина или бежит по земле, и преждевременно дал команду убрать шасси. Точно так же невозможно представить себе, чтобы старый, опытный, прошедший, как говорится, огонь, воду и медные трубы, механик Дима Овечкин принялся по собственной инициативе, без команды летчика, оперировать столь ответственным рычагом, как кран уборки шасси. Поверить ни в то, ни в другое невозможно. Остается одно – недоразумение… Ошибочно понятый жест, неразборчивое слово, неправильно истолкованный поворот головы. Ничего другого не придумаешь. Вот какой ценой может обернуться невинная на первый взгляд вещь: неполное взаимопонимание экипажа…» Б.П.Осипчук жил в Москве. Награжден орденами Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями.
Павловский Владимир Вадимович родился в 1931 году. Воспитанник 627 ППГ (полевого передвижного госпиталя), награжден медалью «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В.Фрунзе. Фото из архива А.В.Корнилова.
Преображенский Виктор Владимирович
Преображенский Виктор Владимирович родился в 1930 году. Учился в ЛНВМУ с 1944 по 1949 год. Почему не закончил, ясно объяснил В.П.Иванов. Племянник замечательной певицы был злостным самовольщиком. Понятно, артистическая натура, но... Напоминаем о нем только для того, чтобы отдать дань памяти тете и познакомить с ее талантом. И, конечно, с характером певицы, пережившей блокаду и награжденной медалью «За оборону Ленинграда».
Одно из немногих в Некрополе «Литераторские мостки». А ее голос можно услышать здесь -
Сердобольский Лев Алексеевич
Сердобольский Лев Александрович родился в 1931 году в Ленинграде. После ЛНВМУ закончил ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Фото из архива А.В.Корнилова.
Сидоров Федор Александрович
Красная Пресня. Подготовка к параду.
Федор Александрович Сидоров родился в 1931 году в Ленинграде. Переведен из Тбилисского НВМУ. Учился в ЛНВМУ с марта 1946 по 31 мая 1949 года. Отчислен по просьбе родителей, его отец - инженер-капитан 2 ранга. Видимо, изменились семейные обстоятельства, место службы отца?
Во-первых, достаточно типичная история (перевод из училища в училище, отчисление "по просьбе родителей";), во-вторых, хоть и неважного качества, но интересная по сюжету фотография, за которую благодарим С.В.Земского.
Силантьев Юрий Иванович
Юрий Иванович Силантьев родился в 1932 году в Ленинграде. Отец умер в 1942 году. Отец нахимовца А.А.Кузьмина, - Александр Васильевич Кузьмин - автор воспоминаний - дядя, брат матери. Предполагаем, что Саша Кузьмин и Юра Силантьев были зачислены в училище одновременно. После ЛНВМУ поступил в ВВМИУ имени Ф.Э.Дзержинского. (Фото из архива Земских)
Цеминг Александр Иванович родился в 1932 году в Псковской области. Переведен в 1948 году из Куйбышевского подготовительного ВМАУ, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Голубев Алексей Михайлович родился в 1932 году в Ленинграде. Отец на фронте, мать умерла. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. фото из архива Корнилова А.В. Дунечкин Виктор Иванович родился в 1930 году в Москве. Переведен из Куйбышевского подготовительного ВМАУ. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе.
Симонов Юрий Васильевич
Симонов Юрий Васильевич родился в 1930 году. После ЛНВМУ поступил ТОВВМУ, в ноябре 1951 года в составе группы из 133 курсантов 2-го курса был переведен в Рижское ВВМУ подводного плавания, которое закончил в 1954 году, а 25.01.1955 - минно-торпедный факультет РВВМУПП.
Службу проходил на Северном Флоте, закончил в звании капитана 1 ранга, командира соединения. -
Кириллов Игорь Константинович родился в 1929 году. Отец на фронте, мать умерла. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Васильев Василий Никандрович родился 1931 году, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Смирнов Борис Семенович родился в 1931 году. Отец на фронте, мать умерла. После ЛНВМУ поступил в ВИТКУ. Хашев Геннадий Алексеевич родился в 1932 году в Киеве. Отец погиб. Переведен в 1948 году из Куйбышевского подготовительного ВМАУ, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе.
Спектор Альфред Григорьевич
Альфред Григорьевич Спектор родился в 1932 году. Сирота. После ЛНВМУ закончил ВИТКУ. Служил военным инженером-строителем, в дальнейшем специалист в области гражданского строительства, дорожных покрытий. (Фото из архива Земских).
Смирнов Виталий Алексеевич родился в 1930 году в Ленинграде. Отец погиб. После ЛНВМУ закончил ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Васин Василий Иванович родился в 1932 году. Отец пропал без вести. Участник Великой Отечественной войны. Демобилизован из ВВМУ по зрению в 1950 г.
Стрижаков Николай Михайлович
Николай Михайлович Стрижаков - ветеран Северного флота, командир десантного корабля. Возглавлял секцию нахимовцев Ростовского суворовско-нахимовского клуба, первый председатель Ростовского-на-Дону Морского собрания.
Основы военно-морской подготовки экипажей судов "река-море" российского гражданского флота в современных условиях. Учебно-методическое пособие + Приложение. Стрижаков Н.М., Климов И.М. / Таганрог - 962 с.
Благодарим кадета (выпускника КлСВУ 1969 г.) Юрия Васильевича Рудика за предоставленные сведения.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Плотник Моргушко готовил гроб, который по приезде родственников Эттургена был готов. Однако чукчи не захотели хоронить покойника в гробу. Они привезли с собой оленьи нарты, представлявшие собой произведение искусства.
Легкие, из тонких жердочек, стремительного рисунка, , болта или шурупа, скрепленные ремнями, они предназначалась для Эттургена, для его отъезда к праотцам. На этих нартах чукчи предполагали увезти его в сопки и оставить там без какого-либо погребения, как они делали всегда. Это встретило сопротивление у нас. Мы готовили ему на острове настоящую могилу, отогревая землю кострами, — там же, где был похоронен Гречухин. И здесь помог Рутель. Похороны состоялись следующим порядком. Тело Эттургена было одето в новый комбинезон, уложено на доставленные его семьей нарты и крепко принайтовано ременными концами. В таком состоянии в могилу на нартах было положено старое и очевидно уже не годное ружье, нож, трубка, кисет с табаком, со спичками, и кусок оленины. Нож, почему-то тут же, у могилы, был предварительно сломан. Затем тело Эттургена накрыли куском парусины. Опускали в могилу нарты с Эттургеном наши матросы. Могилу засыпали мерзлой землей, сделали холм и вкопали знак, состоящий из дымогарной трубы, приклепанной к ней пятиконечной звездой из латуни с отлитым из баббита серпом и молотом и латунной же табличкой, на которой было написано: «Здесь похоронен чукча Эттурген, умерший от ран», с датой захоронения. Похороны завершились тремя залпами салюта из не менее чем пятнадцати ружей. На похоронах присутствовали несколько чукчей-мужчин и жена Эттургена. Мать его на похороны не приезжала. Текст таблички никому из нас не нравился, но написать именно так приказал капитан.
Для сравнения -
В 1934 году, проходя мимо острова на ледорезер «Федор Литке» , я с кочегаром Садыковым выехал на остров Шелаурова и прикрепил на шурупах к знаку на могиле Эттургена заранее приготовленную мною табличку: «Справка. Чукча Эттурген убит случайным выстрелом кочегара п/х «Колыма» Петром Рязановым.» После похорон на пароходе в столовой команды состоялись поминки. Ни слез, ни горести, как и у могилы, на поминках не было. Переночевав у нас, гости, одаренные большим запасом продуктов и различными нужными в хозяйстве вещами, уехали в тундру. Перед концом зимовки семья Эттургена была снабжена большим запасом продовольствия. За убийство чукчи Рязанова во Владивостоке судили. Приняв во внимание все обстоятельства, суд приговорил его условно к году тюрьмы. ....Все вошло в свою колею. Мы занимались своими обязанностями и охотой, которая в этих местах в течение января-марта наиболее продуктивна. Научились правильно ставить капканы и нередко возвращались с охоты с добычей. Белого песца, обычно замерзшего в капкане, требовалось осторожно отогреть, а затем ловко снять шкурку, не повредив ее.. Снимали шкурку чулком. И это дело также было освоено. Все стали заправскими охотниками. Матрос Ермоленко, боявшийся цинги, боялся и уходить на большое расстояние от судна. Поэтому капканы он расставил у острова, а в качестве приманки натыкал в снег краковских колбас, не сняв с них станиолевую обертку. Колбасу съел медведь. Он же, наступая лапами, захлопнул и все Гришины капканы. Увидев около своих капканов медвежьи следы, Гриша вовсе перестал выходить на лед. Мы понемногу начинали понимать чукотский язык. Узнали, что счет у чукчей до двадцати — по числу пальцев у человека. Если нужно было считать дальше, то привлекался другой и третий человек. Письменности у них не было. Чукчи были отличными стрелками и охотниками и чрезвычайно выносливыми людьми.
Суровый климат, жесточайшая эксплуатация богатеями приучили их довольствоваться малым. В особенно суровые зимы многие лишались оленей, так как, не имея возможности добывать мох-ягель из-под твердого снежного наста, олени гибли. В годы, когда лед из-за преобладания северных ветров не отходил от берега, береговые чукчи лишались моржового промысла и обрекались на голод. И тогда поедалось все: и собаки и даже собачья ременная упряжь. Главное для чукчей - обеспеченность пищей. А так как любая пища на Севере добывается с большим трудом, то есть мог только тот, кто трудится. Человек, ничего не делавший, не имел права и на пищу. Из-за этого у чукчей в древние времена возник страшный обычай. Престарелых родителей, не имеющих сил ходить на охоту или добывать пропитание каким-либо другим трудом, как лишних и бесполезных, просто умерщвляли. Называлось это по-чукотски «комака». Только Советская власть повела борьбу с этим обычаем и положила ему конец. Чукча имел две-три жены, если мог их прокормить. Женщины считались людьми второго сорта и выполняли всю черную работу с рабской покорностью мужу. Безлесая тундра не давала никакого горючего материала, а доставка в тундру плавника, имеющегося на отдельных участках морского берега в изобилии, требовала больших усилий, поэтому им могли пользоваться только береговые чукчи.
На зиму, однако, и береговые чукчи уходили в тундру, увозя с собой плоды охоты: моржей, нерп и, главное, жир, являвшийся средством отопления и освещения. Обменивая эти свои товары на оленину, чукчи как-то коротали зиму. Отсутствие топлива и высокая ценность жира морских зверей приучили чукчей очень бережно расходовать воду, добываемую путем растапливания льда или снега с большой затратой тепла, и обходиться совсем без умывания. Отсюда отсутствие белья, которое требовало бы стирки и обязательно воды, и вековая грязь... Свою меховую одежду большинство чукчей-бедняков носило до полного износа, то есть пока она не истлеет. В яранге стоял невообразимо тяжелый и тошнотворный запах. Для помывки посуды использовалась моча. Тогда я не мог предполагать, что в самом недалеком будущем мне предстоит ознакомиться с бытом и жизнью чукчей более подробно... Зимовка близилась к концу. Появилось солнце. Первыми в золотистый цвет окрасились снежные вершины береговых сопок — потом клотики мачт «Колымы».
! Источник жизни! Как ты дорого в Арктике после полярной ночи и стужи! Началась подготовка к выходу из ледового плена. Боцман Володин стал приводить в порядок палубы, надстройки. Появились ведра с краской. Накопившийся за зиму шлак от сожженного в печках угля мы развозили и рассыпали длинными дорожками по ледяному покрову, определив, в каком направлении будем двигаться, когда появится возможность. Наконец, солнце стало задерживаться на весь день, и в наших душах и закопченных помещениях появился его живительный свет. Появилась жизнь на острове. Первыми прилетели воробьи, обыкновенные российские воробьи, хлопотливо прыгавшие по не совсем еще оттаявшему снегу. Их чириканье мы слушали как музыку. А вот и утки. Громадные стаи с характерным шумом быстро хлопающих крыльев на большой скорости проносились мимо «Колымы», сворачивая в пролив между островом и материком... Теперь наш стол обогатился еще и дичью. Время работало на нас. Рассыпанный шлак, нагреваясь солнечными лучами, сверлил лед. Появились .
Работы в машине было не много. После декабрьского урока, снова становясь на зимовку, мы спустили воду, оставив главную машину и вспомогательные механизмы чуть ли не в полной готовности. Теперь уже можно было запастись настоящей пресной водой. День и ночь работали пожарные брандспойты, наполняя талой водой все танки и паровые котлы. В середине июня 1929 года подняли пар, опробовали все механизмы и системы и двинулись на восток к Берингову проливу. Покидая зимовку, Арктику, мы, несмотря на пережитое, — длинную полярную ночь, полную оторванность от родных мест, порой довольно отчаянные ситуации, — все испытывали истинное чувство горечи расставания с полюбившейся суровой природой. Я, поверьте, именно с болью душевной думал: «Неужели никогда больше здесь не побываю?». В октябре с грузом камчатской рыбопродукции мы были во Владивостоке.
Вторая зимовка в Арктике
А в июне 1931 года, будучи уже вторым механиком, я снова на «Колыме» пошел в третью «полярку». Капитаном был Д.Н.Сергиевский, старшим помощником М.К.Козлов, третьим помощником Мордвинов.
Старшим механиком опять С.И.Пирожков, вторым механиком я, третьим — Е.С.Олин. Несколькими днями раньше в устье реки Колыма снялся пароход «Лейтенант Шмидт» под командованием капитана Миловзорова. Старпомом на «Лейтенанте Шмидте» ушел наш бывший матрос Г.Р.Бондаренко, с которым мы закончили Владивостокский Морской техникум, вернувшись с зимовки в 1928-1929 годах. Стармехом на «Шмидте» был А.И.Чулков. 1931 год был тяжелым годом. Дальний Восток испытывал большие затруднения с продовольствием. Снабжение обоих судов было крайне неудовлетворительным. Как только снялись, я в кочегарке на фронтоне котлов вывел надпись: «догнать и перегнать «Лейтенанта Шмидта». Кочегары были сильно разбавлены молодежью, демобилизованной из армии, и, впервые встав к топкам, работали неважно. Но, с помощью Егора Олина и моей, «Колыма» в Петропавловске-на-Камчатке «Лейтенанта Шмидта» догнала. Он задержался в море из-за неполадок с главной машиной.
Берингов пролив мы прошли раньше «Лейтенанта Шмидта», но до нас его прошла , принадлежавшая Акционерному Камчатскому обществу (АКО), под командованием Г.И.Фонарева со стармехом Акселем. На шхуне находился уполномоченный Якутского правительства Лежава-Мюрат и представитель АКО Дьяков. Ледовая обстановка была трудной. Льды непроходимой стеной закрывали нам путь. «Чукотка», имея сравнительно с нами небольшой корпус, построенная в Америке для плавания во льдах, продвигалась более успешно. «Лейтенант Шмидт» с Миловзоровым, как всегда «принюхивавшийся» к обстановке, осторожно держался позади.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С соседями в те довоенные, и особенно военные времена, жили дружно. Так, похоже, повелось со времен первопоселенцев. Будучи бывшими сослуживцами, они вместе прошли через трудности прошедшей войны, а они, как известно, сближают. Еще и от того, что успели оценить мудрость кавказского закона: «Люби соседа. Близкий сосед лучше дальней родни». В конце концов, неважно почему, важен результат. Я не помню ни одного скандала с соседями за все время проживания, как в первом, так и во втором доме. Добрососедству способствовали обязательные лавочки около каждого дома, на которых летними вечерами сиживали многочисленные соседи и вели неторопливые беседы, наслаждаясь прохладой с гор. Машин тогда было мало, асфальта еще не было и тишину нарушали только цикады, поэтому переговариваться с соседями, не повышая голоса, можно было даже через улицу. Но наши соседи любили сидеть на нашей стороне, под огромной липой и рядом с ручьем.
Вот одно из воспоминаний, связанных с соседями: - Из дома напротив слышны громкие крики и хныканье. Это тетя Ашхен проверяет как ее сын наш сверстник Ваня выучил уроки: «Баран! Баран! Пчила женски род! Пчила женски род!» - многократно повторяет тетя Ашхен, стуча кулаком по столу при каждом слове. Эта тирада стала нарицательной в нашем доме. Или вот еще, проходя мимо домов, в которых проживали соседки любительницы поиграть в лото, тетя Аня, любительница пошутить, начинала громко выкрикивать, как ведущая в лото, произвольные цифры. В ответ из-за забора слышалось: «Ура! Аня-джан, я выиграла!» А другая, по грузински: «Гаватаве ка! Рас квирихар? (Кончила! Что кричишь?)»
ТБИЛИСИ. ВОЙНА 1941 г.
Лето 1941 года я провёл, вместе с тётей Лизой и девочками в Лагодехи. В первый день войны на нашем стадионе около казармы шел футбольный матч с приезжей юношеской командой, не помню, какой деревни. В нашей команде играли мой брат Вова Калишук, сосед Женя Яловой и их товарищ Боря Иноземцев. Мы отчаянно болели за наших ребят и, попутно, обсуждали сообщение о начале войны. Настрой у пацанов был оптимистичный. Все сходились на том, что немцев через пару недель прогонят. Взрослые, судя по всему, наш оптимизм не разделяли. В тот день наши матч легко выиграли, а вот с войной очень скоро, даже мы поняли, все не так просто, как нам казалось. Через год ушел на войну Женя Яловой и вскоре погиб. А Боря Иноземцев через несколько месяцев после ухода на фронт, пропал без вести. Вернувшись к началу учебного года в Тбилиси, мы столкнулись с множеством нерадостных изменений, которые внесла война в нашу жизнь. В нашей 71-й школе разместился военный госпиталь и нас перевели в старую 63-ю школу, которая находилась тоже рядом с нашим домом только с другой стороны.
Трёхэтажное здание старой постройки, с открытыми балконами вдоль классов и гораздо меньшими площадями. Был введён двухсменный режим работы. Мой пятый класс оказался в первой смене. Тбилиси хотя и не бомбили, но налёты, главным образом ночные, совершались частенько. Днём летали разведывательные самолёты. И, конечно, объявлялась воздушная тревога, и палили зенитки, осколки от снарядов которых падали на землю. Ходить в это время по улицам было опасно, и городские власти перевели многих учеников из нашей новой и оттого престижной школы в другие поближе к местам проживания. Это коснулось и моих сестрёнок, которых перевели в авлабарскую школу. И с этого времени были отменены мои хождения к тёте Лизе, и я обрел, таким образом, почти полную самостоятельность. Утром мама уходила на работу, я в школу, а по возвращению из неё разогревал оставленную мамой еду на керосинке, обедал, делал наспех уроки и отправлялся во двор. Там собирались такие же, как я, вольноопределяющиеся и мы колобродили до возвращения родителей в поисках всё новых развлечений и приключений. Так начался тяжёлый для мамы период, так называемого, отбивания сына от рук. Телефона у нас не было, и неработающие соседки присматривали за нами как могли. Но уследить за нами, даже родным, было трудно.
УБЕЖИЩЕ
К этому времени в нашем дворе построили бомбоубежище, так называемую щель, в виде траншеи глубиной около двух метров и шириной около полутора и общей протяжённостью около пятидесяти метров, с четырьмя изгибами, коленами под прямым углом и двумя входами. Стены были обиты горбылём. Бревенчатый накат был засыпан землёй. Слава Богу, убежище ни разу не было использовано по прямому назначению, но для нас пацанов, открыло необозримое поле игровых возможностей.
Безраздельно владея таким сооружением, мы устраивали в нём то фронтовые землянки, то штабы наших войск, то госпитали и ещё многое, на что хватало ребячьей фантазии. Свет туда провести не успели, поэтому оно стало отличным местом для прятолок, главным образом от взрослых. Вечерами там проходили традиционные посиделки с бесконечной болтовнёй на разные волнующие нас темы. Самым опасным было использование убежища для испытания и использования различных самодельных стрелялок. Помню как в 1942 году мы умудрились собрать и испытать автомат, собранный из деталей найденных на свалке отбракованных деталей 31-го завода в Навтлуге. Старшие ребята с нашего двора Толик Калинин, Володя Корнеев и другие ребята в то время работали на этом заводе и помогли нам собрать один автомат. Стрелять очередями наш автомат не умел, а вот отдельными получалось. Достать патроны в доме военнослужащих тогда не было проблемой, тем более что к этому автомату подходили патроны от пистолета ТТ. Эту опасную игру взрослые прикрыли буквально через пару дней после начала испытаний. Кто-то проболтался и слава Богу, неизвестно чем бы это занятие могло кончиться.
ОСКОЛКИ
Другая забава пацанов того времени заключалась в коллекционировании осколков от разорвавшихся зенитных снарядов. Собирали их во дворах, на улицах и даже на крыше нашего дома Для того чтобы на неё попасть надо было, преодолевая страх, забраться по вертикальной металлической лестнице прианкеренной к стене дома. Лестница начиналась где-то около трёх метров от земли и имела перекладины из арматуры с шагом, рассчитанным на взрослого человека. Мы раздобыли, где-то стащили, деревянную стремянку длиной около двух метров и с неё перебирались на основную. Главная трудность заключалась в том, что лестница была видна со всех балконов. Приходилось ловчить. На крыше по всему периметру здания шёл невысокий кирпичный парапет. Встав коленями на крышу и облокотившись локтями на парапет, можно было часами наблюдать улицу сверху, как разведчикам. Однажды увидели такое, о чём вспоминать страшно. Проехал грузовик с высокими бортами, а в нём лежали вповалку тела мёртвых людей. Наверно, вывозили на захоронение умерших бойцов из госпиталей, так решили мы тогда, или расстрелянных «врагов народа», думается теперь. Брезент снесло при движении, и половина кузова была на виду. Это зрелище произвело настолько сильное впечатление, что забираться на крышу как-то всем расхотелось. А через несколько дней, видимо, по просьбе родителей нижняя часть лестницы была зашита досками и стала недосягаемой для нас.
А осколки всё-таки сделали своё чёрное дело. Возвращаясь из школы, наш сверстник Вова Коньюков попал под очередной налет, и осколок пробил ему голову. После похорон многие ребята повыбрасывали свои коллекции осколков и интерес к этому собирательству сошёл на нет.
ПАТОКА
По нашей улице ежедневно на длинной телеге с низкими бортами в деревянных бочках возили патоку на конфетную фабрику, которая находилась на полпути от нас до ишачьего моста (ныне 300 арагвинцев). Повернув налево с улицы Шаумяна, телега оказывалась между нашим домом и школой. Здесь мы совершали пиратские нападения на телегу с целью полакомиться вкуснятиной. Странно, но бочки закрывались, почему-то, только во время дождя. Происходило это так, Группа ребят пристраивалась рядом с телегой с двух сторон и начинала канючить у кучера патоку на всех известных им языках, отвлекая, таким образом, его внимание. А в это время кто-нибудь из самых длинных и ловких, засучив рукава, повисал на телеге с задней стороны и ухитрялся окунуть свободную руку в патоку. Как только он заканчивал свою часть операции и спрыгивал с телеги, все устремлялись к нему и на ходу, убегая от телеги, перехватывали пальцами патоку, стекающую с руки ловкача, и начинали её торопливо слизывать. Через несколько секунд от добытой патоки не оставалось и следа. Возница махал кнутом, орал на нас, но ни разу не спрыгнул с телеги, чтобы догнать. Уже в пятидесятых годах, будучи студентами, мы вспоминали эту шкоду и единодушно пришли к выводу, что возница просто нас жалел. Ведь что ему стоило закрыть последние две бочки, какой-нибудь холстиной. Что такое сахар мы в те времена уже успели забыть.
ДВАЖДЫ ГЕРОЙ ДНЯ
Однажды, меня за плохое поведение выгнали с урока. В таких случаях надо было зайти в учительскую и получить свою порцию нагоняя от завуча, которая постоянно находилась там. Я пришел, доложил, получил и уселся по команде завуча досиживать до конца урока. В это время кому-то из учителей показалось темно, и она попросила меня зажечь свет, благо я сидел рядом с дверью. Розетки было две, мне не сказали какую. И я, не спрашивая, нажал на ту, что поближе. На радость всей школе это оказался звонок. Все, как обычно, мгновенно с шумом высыпали на балкон, на десять минут раньше. Это был самый весёлый последний урок. Так я стал героем дня в масштабах школы. Другой раз я стал героем дня в масштабе пятого класса. В тот раз последний урок тянулся невыносимо долго. Я сидел на задней парте у окна и думал, что бы такое придумать, чтобы поскорее попасть домой, утолить голод и отправиться во двор в нашу компанию. Несколько дней назад к одному из моих друзей вернулся с фронта отец после ранения и лечения в госпитале. А наш дядя Ясон в то время служил в специальных войсках в Иране. А под окнами школы была остановка трамвая, и тут меня осенило. Дождавшись очередного трамвая, когда из него начали выходить люди, я вскочил на сидение парты, замахал руками и заорал: «Дядя Ясон с фронта приехал, дядя Ясон!» Потом схватил заранее подготовленный портфель и через весь класс мимо учительницы выскочил за дверь и рванул на улицу. Мне повезло. Не только учительница, на и даже одноклассники поверили. Экспромт сработал.
ГОСПИТАЛЬ
Госпиталь в школе № 71. Медицинский персонал с добровольными помощницами. Мама в первом ряду вторая справа. 1942 год.
Учась в 63-й школе, мы и наши родители не порывали связи с нашей старой № 71. Почти все женщины нашего дома, так или иначе, работали санитарками, уборщицами, поварихами и на других работах помогали выхаживать раненых бойцов. Те, кто нигде не работал, устраивались туда на постоянную работу, а мама и те, кто где-то работал, ходили в госпиталь вечерами и в воскресные дни. Мама иногда брала меня с собой, чтобы я был, как говориться, на глазах, а получилось для того, чтобы знал, видел и помнил. Очень тяжело было видеть этих молодых искалеченных людей. От школы учителя тоже водили нас, и мы читали стихи, пели песни или просто болтали с ранеными на разные темы, слушали их рассказы. В госпитале, как и у нас во дворе, тоже был интернационал. Помню, раненые молодые грузины научили нас грузинской, как они сказали, строевой песне. Мы ее быстро выучили и распевали во дворе. Один куплет я запомнил и как-то перевел.
«С Гитлером как быть? Дом его спалить, Горячий шампур в жопу засадить»
ТРАМВАЙНАЯ ДЖИГИТОВКА
Пожалуй, самая опасная наша забава была связана с запрыгиванием и спрыгиванием с трамвая на ходу. Пневматически закрывающихся дверей тогда еще не было, а были ступеньки и выступающие за габариты трамвая поручни. Трамвай, идущий от Авлабара в Навтлуги, делал очередную остановку около нашей 63-й школы, строго напротив нынешнего входа в метро «Триста арагвинцев», и далее, трогаясь, набирал постепенно скорость. Мы в этот момент устремлялись от тротуара к трамвайной линии навстречу приближающемуся трамваю и, набрав равную с ним скорость и ухватившись за поручень, запрыгивали на нижнюю ступеньку и ехали так до следующей остановки. Когда трамвай начинал притормаживать, мы спрыгивали на ходу, перебегали на другую сторону и повторяли то же самое на встречном трамвае, идущем в сторону Авлабара. Автомобильное движение тогда было редким, не то, что сейчас, поэтому мы «отрывались» по полной.
. Подъем на Авлабар.
Кстати, садиться или выходить из трамвая не на остановках, а там, где тебе было необходимо, для тогдашней мужской половины Тбилиси было в порядке вещей. Я видел виртуозов, которые выполняли это на предельных для трамвая скоростях. Спрыгнуть было труднее, чем запрыгнуть. Для этого надо было встать лицом к трамваю на самой нижней ступеньке, затем, чуть присев, отпустить сначала правую руку и тут же левую, откинуться всем телом в сторону противоположную движению трамвая, и при касании земли устроить мелкие и частые «топотушки» ногами, притормаживая себя до полной остановки, оставаясь лицом к голове трамвая. Высшим классом считалось умение спрыгивать стоя на нижней ступеньке спиной к трамваю и, отпуская левую руку, спрыгивать с наклоном корпуса в сторону хвоста трамвая, то есть делая все наоборот по сравнению с первым способом. Один из учеников нашей школы потерял ногу во время таких забав, но трамвайная джигитовка продолжалась в Тбилиси до тех пор, пока не вошли в жизнь современные трамваи.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Затихающий океан снова одевался в ледяной , но сколько доставал глаз, не было видно ни одного поля старого льда, ни одной льдины. Каждый про себя, а потом и вслух высказал владевшую им мысль: не задерживаясь, идти на восток. Ураган, несомненно, охватил все побережье до Берингова пролива, и не нужно терять времени, пока мороз снова не закует море в ледяные оковы. В обоих кубриках было принято решение — идти на восток, не задерживаясь. Но капитан решил по-своему. Подведя «Колыму» к месту прежней стоянки у острова Шалаурова, он вторично издал приказ о постановке на зимовку и переходе на зимнее расписание. Это было серьезным испытанием выдержки и нервов. Не выдержал один Гречухин. На острове мы его и похоронили... За несколько дней лед снова окреп. Снова нужно было таскать его из-под кормы, бороться с грозными и коварными силами Арктики. Питание было отменным, запасы продуктов высокого качества и достаточного количества, а повара и пекарь — боги кулинарии. Они, как мы узнали, до приглашения Миловзоровым в первый Ленский рейс работали на экспрессах железнодорожной линии Москва-Харбин. В рацион снабжения входил спирт. Мы получали по бутылке на двенадцать дней. Интересно отметить, что многие не пили вообще, отдавали товарищам или «жертвовали» на общий стол, ни одного пьяного за всю зимовку на «Колыме» не было, как не было и ни одной ссоры. Мы не получали ни газет, ни журналов, ни писем, ни радиограмм. Радиостанцию использовали всего несколько раз. Во-первых, запуск «движка» в тесном ящике около трубы был сопряжен с опасностью: того и гляди руки или голову оторвет, так как ремень на шкив генератора приходилось надевать уже при запущенном моторе. Во-вторых, о регулярной связи с нами никто не договаривался, к тому же на побережье радиостанции не было. Несколько раз удалось подслушать передачи известий, но разряды, непроходимость, да и несовершенство приемника прямого усиления не обеспечивали должной слышимости. Но, оторванные от мира, мы продолжали жить и трудиться. Когда моей группе наступала очередь обслуживать столовую в трюме, она получала поочередно громкое название: то ресторан «Белый медведь», то ресторан «Полярная ночь», а на дверях появлялась соответствующая вывеска.
Из папиросной бумаги, которой в виде громадных листов нас обеспечили с избытком, делали салфетки. Вся «прислуга» ходила с полотенцами на руке, с «посетителями» обращались подчеркнуто вежливо. Обеды и ужины сопровождались «дивертисментом». Выступал «артист» — Гриша Ермоленко, взимавший с меня «плату» фруктовыми соками, которые нам периодически выдавали (договор с ним об этом был заключен на всю зимовку). Гриша пел, плясал, играл на балалайке, исполнял даже женские роли, для чего я заставлял его красить губы и щеки и надевать подобие юбки, что всегда до слез смешило команду. Каждый посетитель мог заказать свою любимую вещь. Репертуар Гриши был, можно сказать, беспределен. Когда (с нового года) стали выдавать еще и вино по одной-две бутылки в месяц, Гриша потребовал, чтобы я и вино отдавал ему за его «работу», пригрозив отказом. Пришлось, чтобы не уронить марки «ресторана», пойти и на эту жертву. Гриша вообще не был любителем спиртного, просто он страшно боялся цинги, а витаминные соки считал лучшим средством профилактики... Нужно сказать, что за всю зимовку никто из членов экипажа не только не цинговал, но даже не чихал. Узнав о такой «шикарной» постановке дела, ко мне в «ресторан» приходили и из кают-компании, а стармех во время работы моей группы являлся обязательно.
После второй постановки на зимовку к нам стали наведываться . Первым приехал на трех собаках с мыса Шелагского Иттоурген, парень лет 35. О его социальном положении можно было не спрашивать — это был явный бедняк: полуодетый, голодный. Как он, на 45-градусном морозе добрался до «Колымы» — уму непостижимо! Приняли его радушно, накормили, снабдили одеждой. Оказался он хорошим, добродушным, веселым парнем. Он поражался всему, что видел на судне. На обратный путь мы снабдили его продуктами, и он долго не мог поверить, что мы даем ему такое богатство (хлеб, сахар, масло и т.д.), ничего не требуя взамен. Стали появляться и другие чукчи: Рытель, Тайотурген, Эттурген, Рультенват и другие. Как правило, каждый из них привозил что-нибудь в ремонт: винчестер, дробовое ружье, примус, чайник, кастрюли. Мы с удовольствием чинили их, делали все безвозмездно, чем заслужили безмерное уважение и благодарность. Рутель приезжал на десяти собаках, прямо к борту «Колымы», остальные на оленях, которых оставляли на берегу в тундре, добираясь до парохода по льду пешком — олени на льду могли сломать ноги. Повторяю, запасы наши были настолько значительны, что мы ни в чем не нуждались, и за всю зимовку, щедро угощая и одаривая своих гостей, мы приняли от них всего два или три оленя. Но наши повара, оказавшиеся закоренелыми консерваторами, категорически отказались «поганить» посуду олениной, а тем более мясом убитого медведя. Рагу из оленины и котлеты из медвежатины так и пришлось делать самим.
Общаясь с чукчами только на борту судна, мы не могли судить об образе и в тундре. Посетить пешком их яранги из-за дальнего расстояния представляло собой опасное предприятие, да и капитан, без надобности, этого наверняка бы не разрешил. Но один случай раскрыл нам глаза на многое. Угощая как-то двух пожилых чукчей в своем ресторане, споив им три пятилитровых чайника чая, скормив не менее семи-восьми килограммов белых сухарей и несколько алюминиевых мисок сахара, от чего оба они, одетые в меховую одежду, взмокли, как вынутые из воды, я разрешил одному из них, по его просьбе (пить и есть они уже не могли), взять себе (для детей) оставшийся в миске не съеденным, примерно, килограмм сахарного песка (я миской черпал сахар из находящегося в столовой мешка). Кто-то из моих «официантов» находился тут же. Не успели мы и ахнуть, как этот чукча, обтянув расслабленный на время чаепития пояс, оттянул на груди шкуру своего мехового комбинезона и высыпал сахар за пазуху, прямо на голое тело. Мы только по-чукотски крякнули: как-ку-мэ! С тем они и уехали. Позже мы узнали, что, вернувшись в свое стойбище, этот чукча разделся и не только члены его семьи, но и соседи с удовольствием его облизывали. Дружба с чукчами неожиданно подверглась суровейшему испытанию. Как-то в начале 1929 года, на рассвете, когда уходит полярная ночь и наступает темно-серый день, кочегар Петр Рязанов, проснувшись раньше всех, в одном белье выскочил из носового кубрика на палубу. Взглянув за борт, он увидел, что в наваленной под бортом горе консервных банок и очисток, выбрасываемых поваром через иллюминатор из камбуза, копошится какой то крупный зверь. Вообразив, что это (о них часто говорили в кубрике, но никто никогда не видел), он бросился в кубрик, и, не имея своего оружия, схватил висевший над койкой повара Титаренко винчестер (повара уже готовили завтрак)...
Раздался выстрел, а затем душераздирающий человеческий крик. Подняли всех... Оказалось, что это были не росомахи, а двое чукчей, выбиравшие из горы пустых консервных банок наиболее аккуратно обрезанные, чтобы увезти их в стойбище и использовать как чашки. Приехали чукчи рано, и не желая раньше срока будить нас, занялись этим нужным для них делом. Винчестер Титаренко был, как назло, самый крупнокалиберный из всего огнестрельного оружия, что имелось на «Колыме», и никакая медицинская помощь спасти смертельно раненного уже не могла. Им оказался уже бывавший у нас Эттурген, приехавший с незнакомым нам чукчей, своим родственником. Этот перепуганный чукча бросился бежать, вскочил на оставленную на берегу упряжку оленей и ускакал в тундру, чего мы, расстроенные этим ужасным событием, не заметили. Да и заметить не могли, так как в окружающем мраке ни берега, ни оленей, ни удаляющегося чукчу видеть не могли. Это событие повергло нас в тяжелые раздумья: что и как расскажет убежавший чукча в стойбище? Какие стойбище сделает выводы? На наше счастье к обеду подъехал на собаках чукча Рутель, степенный и рассудительный мужчина, знавший Миловзорова и нашего матроса Трунова по зимовке парохода «Ставрополь» в 1924 году. Из разговора с ним мы установили, что он этого чукчу в тундре встретил, что зовут его Аттыген, что он из отдаленного стойбища и приезжал к нам по приглашению Эттургена, попить сладкого чая, поесть белых сухарей и просто посмотреть хороших русских людей. Убежал он, опасаясь, что его тоже убьют, и что он расскажет в стойбище, как русские убивают чукчей, и что он тоже возьмет винчестер и, вернувшись к пароходу, убьет не одного, а несколько русских.
Что делать? Руттель советовал, не тратя времени, нагрузить его нарты подарками для семьи убитого Эттургена, выделить русских моряков и немедленно ехать вслед за Аттыгеном и все уладить в стойбище. Так и сделали. Собрали, что у нас было нужного для чукчей: новый большой никелированный чайник, медный таз, набор чашек и блюдец, хороший охотничий нож, несколько буханок белого и черного хлеба, сахара, масла, мясных и рыбных консервов, несколько плиток кирпичного чая, папирос, спичек и отправились в поход. В состав делегации вошли матросы Трунов, Кернер и я. Взятые было с собой винчестеры, Рутель посоветовал оставить, показав, что у него с собой есть оружие и этого достаточно. Тяжело нагруженные нарты везли нас только по ровному и твердому снежному насту, поэтому большую часть пути мы пробежали бегом за собаками. Стойбище было расположено не так далеко в тундре за сопками, окаймляющими западный берег бухты барона Нольда, и через шесть часов мы были на месте. Стойбище состояло из трех яранг и народу вместе с ребятишками было всего человек пятнадцать. Увидев нас, все пришли в крайнее возбуждение, негодующе размахивая руками, выкрикивая что-то непонятное. Как держать себя, мы не знали, и все дела предоставили Рутелю. Рутель, который, по-видимому, уяснил себе всю картину происшедшего на судне, выслушав весь этот непонятный нам гомон, тут же, на морозе, начал рассказывать, как все произошло. По его жестам и мимике мы поняли, что он правильно объясняет происшедшее как несчастный случай. Потом он подвел к нартам старуху-мать и молодую чукчанку — жену убитого Эттургена, показал им привезенные подарки... Привезенное нами было перенесено в и стало собственностью семьи Эттургена.
Яранга использовалась в качестве жилища у чукчей, коряков и азиатских эскимосов. Яранга по форме приближается к полусфере эллипсоида, и поэтому внутри нее конвекция дыма идет с завихрениями. В условиях тундры яранга по сравнению с чумом меньше продувается, в ней редки сквозняки. При очень сильных зимних ветрах яранга значительно прочнее и устойчивее чума, так как здесь высок подпор воздуха на покрытие жилища.
Затем все расселись в холодной яранге (полог столько людей вместить не мог) и начались импровизированные поминки. Развели спирт. Хозяева вскипятили большой котел чая невероятной крепости. Приготовили сырого оленьего мяса, поданного на деревянном блюде, а мы, развязав мешок с продуктами, взятыми с собой, раскрыли несколько банок консервов и выложили весь хлеб и остальные свои запасы. Все были молчаливы, как камень, однако кушали с аппетитом. За столом (все было разложено вокруг небольшого костра на голой земле) мир между нами и хозяевами наступил сразу. С трудом объясняясь при помощи Рутеля, тоже не особенно сильного в русском языке, договорились, что завтра поедем на «Колыму» и там решим, что делать дальше. Среди чукчей, оказывается, был шаман. Ему первому поднесли выпить, после чего он взял бубен и довольно долго кружился с ним по яранге, выкрикивая что-то совершенно нечленораздельное. Когда он, сильно разогревшись, снова уселся, и снова все выпили, поднялась мать Эттургена. Она исполнила какой-то ритуальный танец, также сопровождавшийся выкриками. Грязная, лохматая, с грубой татуировкой на дряблом морщинистом лице, с блуждающими и зловеще сверкающими отблесками костра глазами, с большим ножом, который она перекладывала из одной руки в другую, она представляла страшное зрелище, заставлявшее волосы шевелиться на наших головах.
Шаман в это время исступленно колотил в бубен, лицо его, мгновенно менявшее выражение, временами становилось ужасным. И Кернер, и Трунов, и я, как мы потом признались друг другу, испытывали одно желание — исчезнуть с этого шаманского пира, исчезнуть куда угодно и как можно скорее... При всем этом не было ни слов, ни понятного бы нам выражения скорби. Выпитая водка подействовала, дальше все пошло спокойнее и мы получили возможность с трудом уговорить Рутеля, считавшего, что нужно побыть еще, прежде чем уехать на пароход. Рутеля мы задержали на «Колыме», рассчитывая на его помощь в улаживании происшествия до конца.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
5 марта 1957 г. Секретно В ночь на 1 января 1957 г. уполномоченный Балтийской группы Управления государственной приемки кораблей Военно-морского флота контр-адмирал Нарыков В.М., будучи в нетрезвом состоянии и одетым в гражданский костюм, встретил у подъезда своего дома вышедших из этого же дома с девушками матросов Кондратьева и Карпеченко, беспричинно придрался к ним и, не называя себя, потребовал, чтобы они немедленно удалились. На просьбу матросов, принимавших Нарыкова за гражданское лицо, оставить их в покое, Нарыков стал натравливать на них свою собаку. В дальнейшем Нарыков, догнав уходивших в свою часть матросов, потребовал, чтобы они остановились, угрожая применением оружия. Матрос Кондратьев пытался обезоружить Нарыкова, но последний выстрелил в него, нанеся тяжелое телесное повреждение. Установлено, что матросы Кондратьев и Карпеченко вели себя спокойно и никаких грубостей в отношении Нарыкова не допускали. Нарыков В.М. 1904 года рождения, член КПСС с 1928 г., по службе характеризуется отрицательно. Ранее неоднократно наказывался в дисциплинарном порядке, в апреле 1956 г. за неспособность навести порядок в соединении снят с должности командира 19 дивизии охраны водного района 8 ВМФ. Пять раз привлекался к партийной ответственности, трижды женат. По своим деловым и морально-политическим качествам не соответствует службе в Военно-морском флоте и воинскому званию контр-адмирала. Контр-адмирал Нарыков В.М. уволен мною из Военно-морского флота по п. «е» статьи 59. Вношу предложение о снижении Нарыкова в воинском звании до капитана 1 ранга1.
Г. ЖУКОВ
П 81/XL 11 марта 1957 г. Принять предложение Министерства обороны СССР (т. Жуков) о снижении контр-адмирала Нарыкова В.М. в воинском звании до капитана 1 ранга и увольнении его из рядов военно-морского флота в запас1. Утвердить прилагаемый проект постановления Совета Министров СССР. Секретарь ЦК КПСС Н. ХРУЩЕВ К пункту XL прот[окола] № 81 Совет Министров СССР ПОСТАНОВЛЕНИЕ от "__» марта 1957г. Москва, Кремль О снижении контр-адмирала Нарыкова В.М. в воинском звании до капитана 1 ранга Совет Министров Союза ССР постановляет: За недостойные действия, выразившиеся в том, что контр-адмирал Нарыков В.М., будучи в нетрезвом состоянии, беспричинно нанес серьезное огнестрельное ранение матросу Кондратьеву и по служебному несоответствию снизить контр-адмирала Нарыкова Василия Максимовича в воинском звании до капитана 1 ранга. Председатель Совета Министров Союза ССР Н. БУЛГАНИН Управляющий делами Совета Министров СССР А. КОРОБОВ
(Следует учесть, источник - Русская служба БиБиСи. Для них претензионный и тенденциозный фильм А.Пивоварова "Ржев" - полная правда, а не полный "писец";)
"Я был свидетелем, как в марте 1957 года во время инспекторской проверки министерством обороны Таллинской военно-морской базы был снят с должности, разжалован и предан суду военного трибунала командир 19-й бригады ОВР, контр-адмирал Нарыков В.М. С этим участником гражданской и отечественной войн (награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Ушакова), бывшим командиром легендарного линкора «Октябрьская революция» Жуков расправился жесточайшим образом только лишь за то, что контр-адмирал был не согласен и опротестовал заключение инспекции МО. За это несогласие Нарыков был приговорен к 2,5 годам лишения свободы. После освобождения адмирала в 1961 году судимость с него была снята. Ходили слухи, что он покончил жизнь самоубийством."
Наша позиция совпадает с мнением Альбатроса, выраженным в комментарии к "статье": "Контр-адмирал Нарыков В.М. человек мне лично известен. Знал и его семью: вместе жили в одном доме в Таллине близь Кадриорга. Это был замечательный человек и не надо трепать его память в антироссийских статейках. Он действительно был осужден, но совсем за другое. автор бессовестно использует трагедию этого замечательного человека в своих неблаговидных целях. Стыдно и отвратительно. Альбатрос." Тем же занимаются и "историки" типа Пивоварова.
Осипчук Владимир Борисович
Осипчук Владимир Борисович родился в 1932 году. Учился в ЛНВМУ с 1944 по 1950 год. Училище не закончил. (Фото из архива Земских)
И вновь, не ведая подробностей биографии сына, считаем своей обязанностью рассказать об отце.
1908 - 1947 Летчик-испытатель, подполковник. Родился 16 апреля 1908 года в городе Елизаветград (ныне – Кировоград), Украина. С 1920 воспитывался в детдоме. В 1926 окончил рабфак, в 1931 – Московский авиационный институт. Работал в НИИ ГВФ: инженером-конструктором (1931-1932), начальником бригады по испытаниям (1932-1936), начальником отдела (1936-1937). В 1933 одновременно с работой окончил Батайскую летную школу ГВФ. В феврале-сентябре 1937 – инженер-летчик НИИ ГВФ. В сентябре 1937 был репрессирован и до мая 1939 находился в заключении. После освобождения работал пилотом Таджикского управления ГВФ. В 1939-1941 – пилот-инструктор Московского и Новосибирского летных центров ГВФ. В армии с 1941. Участник Великой Отечественной войны: в октябре 1941-марте 1942 – командир корабля 433-го авиационного полка (АДД); в марте 1942-мае 1945 – командир 102-го (32-го гвардейского) авиационного полка (АДД). С 1946 – в запасе. С июля 1946 – на летно-испытательной работе в ЛИИ. Провел ряд испытательных работ на Ли-2 и Ту-2 по тематике института. Погиб 17 мая 1947 года при выполнении испытательного полета на В-25.
. Герой Советского Союза (1.05.1957), заслуженный лётчик-испытатель СССР (17.02.1959), полковник, доктор технических наук (1972), профессор (1994).
Рассказывает М.Л. Галлай: «Этот человек представлял собой живое подтверждение известной закономерности, согласно которой талантливая личность редко бывает талантлива лишь в чем-то одном. Борис Осипчук был отличным летчиком (особенно славилось его умение владеть «слепым» полетом) и одновременно высококвалифицированным инженером. Он рисовал – чаще всего веселые, выразительные, динамичные карикатуры, - играл на рояле, даже сочинял, по собственному определению, «скоростным методом» стишки, конечно, не сверкающие поэтическим мастерством, но неизменно забавные. С ним было интересно говорить, причем говорить в любом «ключе»: от легкого трепа и до глубокого, раздумчивого разговора обо всем, что лежит на дне души человеческой. Я знал Бориса еще до войны летчиком-испытателем одного из институтов Гражданского воздушного флота. Его молодость нельзя было назвать безоблачной: в тридцать седьмом его арестовали и объявили, как тогда водилось, «врагом народа». Более года мы ничего не знали о его судьбе, пока в один прекрасный день он не появился снова на свободе, начисто оправданным и полностью реабилитированным. Сейчас каждому из нас известно немало людей, безвинно пострадавших в то время, а ныне очищенных от возведенных на них ложных обвинений. Но то сейчас. А в довоенные годы возвращение человека «оттуда» было редчайшим исключением. Казалось бы, пережитое должно было изрядно подорвать в Осипчуке веру в людей. Но этого не произошло: разницу между своими следователями и человечеством вообще он видел хорошо. …Утром 17 мая 1947 года Осипчук уходил в испытательный полет на двухмоторном бомбардировщике. Задание было не особенно сложное – кажется, испытание какого-то оборудования. У дверей диспетчерской мы с Борисом столкнулись: я входил в помещение, чтобы расписаться в полетном листе, а он, в кожаном комбинезоне, с парашютом на плече, отправлялся к самолету на вылет. Мы обменялись несколькими, ничего существенно не значащими фразами и разошлись.
Взлет машины Осипчука начался нормально: зарычали моторы, самолет сдвинулся с места и, набирая скорость, побежал по бетонной полосе. Вот он поднял нос, переднее колесо оторвалось от земли, разбег продолжался на основных колесах шасси. Все шло как обычно. И лишь буквально за несколько секунд до отрыва началось непонятное: к мощному звуку работающих на полном газу моторов примешался какой-то странный – как будто ножом по сковородке – скрежет. Этот необычный звук заставил всех оглянуться. Самолет резким прыжком – не в обычной манере Осипчука – взмыл от земли метров на пять и, качнувшись с скрыла на крыло, полого пошел в набор высоты. И тут же динамик командного пункта на старте донес сдержанный, но серьезный голос летчика: - Сильно трясут моторы, особенно правый … - Задание не выполняйте. Заходите на посадку, - скомандовали с земли. Но Осипчук уже сам начал пологий разворот с явным намерением сделать «коробочку» вокруг аэродрома и садиться. При этом он пошел левым кругом, хотя в этот день полагалось делать правый: по-видимому, правый мотор внушал совсем уж мало доверия. Осипчук летел молча, лишь односложно, подчеркнуто спокойным голосом (он сам по себе внушал тревогу, этот сухой, с начисто вытравленными признаками каких бы то ни было эмоций голос!) отвечая на запросы земли. Мы с тревогой следили за ползущей по небу темной черточкой, которая то скрывалась из виду за деревьями и строениями, то вновь появлялась из-за них. Она ползла непривычно медленно (хотя, может быть, это нам только казалось?). Вот она разворачивается… Идет по прямой… Снова разворачивается. Ну, кажется, гора с плеч – вышла в плоскость посадочной полосы и приближается к ней; сейчас сядет. Но не успели мы с облегчением вздохнуть, как опять усилился погасший было шум моторов и самолет, не садясь, прошел над посадочной полосой. Что он делает? Еле-еле добрался до посадки – и ушел на второй круг. Почему? Радио тут же принесло лаконичное сообщение: - Не вышло шасси… Да. Посадка с невыпущенным шасси – это гарантированная поломка, пусть мелкая, однако, трижды досадная (тут летчика легко понять) посреди собственного аэродрома.
. Смотреть. Скачать
Но второй круг давался неисправной – явно неисправной, хотя мы и не понимали, в чем именно, - машине еще труднее, чем первый. Через минуту Осипчук сообщил: - Правый мотор совсем отказывает. Добавляю наддув левому… Но и левый мотор не вытянул… Самолет пошел со снижением и исчез за деревьями. Минуту было неясно, что это означает: он ведь и на первом круге не раз скрывался из глаз, а потом появлялся снова. Мы напряженно всматривались в небо – вон в этом просвете между деревьями он мелькнул в прошлый раз. Но шли секунды, десятки секунд, минуты, а самолет больше не появлялся. И мы уже чисто механически, без малейшей надежды продолжали смотреть в опустевшее небо, пока не открылось окно диспетчерской и кто-то из него не крикнул: - Машина упала на краю поселка за железной дорогой. Сейчас оттуда звонили… Причину гибели Бориса Петровича Осипчука, ведущего инженера Сергея Анатольевича Мальмберга и бортмеханика Дмитрия Андреевича Овечкина удалось установить. Все произошло оттого, что раньше времени, еще при разбеге по земле, было убрано шасси. Машина осела вниз, и винты стали бить по бетону взлетной полосы, отчего, естественно, вдребезги разнесло концы их лопастей. Винты как бы уменьшились в диаметре, причем уменьшились изрядно, а главное - неравномерно. Последнее обстоятельство и вызвало тряску, о которой мы узнали из радиопередачи с борта самолета. Нет необходимости вторгаться сейчас в технические подробности: что именно и в какой последовательности отказывало в трясущихся моторах и изуродованных винтах, какая связь между преждевременной уборкой шасси и отказом его выпуска, почему прибавка газа левому мотору (после окончательного выхода из строя правого) оказалась для него роковой. Все это было точно установлено и вытекало из одной общей первоначальной причины: уборка шасси начата ранее отрыва самолета от земли.
Литературная основа фильма о летчиках-испытателях...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
