О том, что немцы капитулировали, кончилась война, и победа за нами, мы узнали ночью за два или три часа до подъема. Пришел к нам на задворки кто-то из дежурных офицеров и обрадовал нашего дневального по роте, сообщив, что . При этом предупредил дневального, чтобы до подъема тот никому об этом не говорил, и ушел. В это время кто-то из ребят побежал мимо дневального в гальюн. Радостная новость просто распирала дневального, и когда сонный воспитанник возвращался из гальюна, не выдержал и под большим секретом рассказал ему о Победе. Потеряв от радости всякую осторожность, взбираясь на второй ярус койки, тот потревожил нижележащего. Разбуженный стал что-то раздраженно бурчать и первый, дабы загладить вину, рассказал ему потрясающую новость, но не успел предупредить, что до подъема никому говорить нельзя. Разбуженный с нижнего яруса во все горло заорал: «Ураааа!!!! Подъем! Победа! Войне конец, фрицам п….ц!» И тут такое началось, что ни словом сказать, ни пером описать. Новость мгновенно долетела и до других взводов. Все высыпали в холл, из постелей, кто в чем. Такого взрыва эмоций я до тех пор не переживал. Каждый, как мог, выражал свое ликование: кричали, плясали, обнимались. На наш ор немедля сбежались дежурные старшины и офицер, помню, это был Колесников. Что они могли сделать, когда их самих распирало от радости и ликования? Нам не стали приказывать прекратить шум, а только попросили не употреблять крепких выражений. Через какое-то время громкое ликование перешло в спокойное радостное обсуждение дополнительной информации, поступившей от дежурных. Распорядок дня никто не отменял, и уже было пора одеваться, умываться и выходить на зарядку, как обычно на улицу Камо. Потом, кажется, было общее построение с выступлением «бати» и оркестром. Особенно хорошо запомнилась атмосфера того дня. Это был день всеобщего ликования от мала и до велика, и всепрощения от великого до малого. В этот день прощалось всё и всем, начиная от «разговорчиков в строю» на уроках и самоподготовке, и, кончая непотребными словечками, слетающими с наших языков непроизвольно, как говорится, от избытка чувств. Хочу закончить описание этого дня своим корявым рисунком, который я изобразил на память в дневнике во время своего первого дежурства по роте.
Это тот самый холл, где мы ликовали в день Победы. Слева дверь в первый взвод, справа в наш взвод, а на противоположной стороне в третий. Арочная дверь слева ведет в умывальник и гальюн. Все до мелочи срисовал, ничего не упустил. Даже того самого доверчивого дежурного, который не сумел уберечь наш покой в то памятное предрассветное утро.
«ЦЕДЕКОБЗИАДА»
Началось это, не помню точно, в каком году, но точно знаю, что на следующий день после того, как футболисты ЦДКА завоевали кубок страны. Большинство ребят из нашей роты болели за этот спортивный клуб. И был у нас в училище один вольнонаемный грузин, который рано по утрам приходил на работу в наш корпус на задворках. Болел он, конечно, за тбилисское Динамо и иногда заходил к нам поболтать «за футбол» или просто «за жизнь». В тот памятный день, желая нас порадовать, он забежал перед построением на зарядку и первым, попавшимся на глаза ребятам, радостно сообщил: «Ребията! ЦэДэКобз кубок взялз!» Толи его дикция подвела, толи акцент, может быть, ребятам так послышалось, но они, едва сдержав смех, после его ухода рассказали всем именно так, как я написал. Хохоту было много. Может быть, про этот случай через день, два все бы и забыли, если бы не Жора Бродский, который, когда его окликнули: «Ты куда?» - ответил: «Куда? Куда? В гальюнЗ!» Так началась эта «цедекобзиада», длившаяся почти два месяца. Каждый старался внести свою лепту в эту игру, и постоянно можно было слышать: кубрикЗ, нарядЗ, отдалЗ, принялЗ и т.п. В то время командиром нашей роты был каплей Мизонов. Мы его в своем кругу звали «Гибон». Почему? Не понятно, хороший был и добрый человек. Кажется, кличка перекочевала к нам из другой роты. А, может быть, от того, что он сменил на этом посту капвторанга Попова, которого мы все любили. Со временем мы Мизонова тоже зауважали, но кличка так и жила, только с началом «цедекобзиады» зазвучала звонче – «ГибонЗ!!!» Несколько дней назад, читая воспоминания Димента узнаю, что и у них Гибоном звали преподавателя. Думаю, что в свою очередь, эта кличка перекочевала к ним из нашей роты.
С ДРУГОМ СТАЛИНА НА КАМБУЗЕ
Офицерско-преподавательская кают-компания
Наряд дежурным по камбузу считался самым привлекательным. Для чего его придумали, я так и не понял. Надо было с дежурным офицером снимать пробу с приготовленных блюд и выполнять его отдельные мелкие поручения. Вот, пожалуй, и всё. Зато была масса свободного времени. Можно было и книжку почитать и прикорнуть где-нибудь в закутке. Интересно было послушать кухонные разговоры и перепалки, да и вкусно, вволю поесть, тоже не плохо. За все время учебы мне довелось подежурить на камбузе четыре или пять раз. Первое дежурство было самым интересным. Главным поваром на камбузе работал пожилой грузин Иосиф, или Ёська, как его величали помощницы, добрый и веселый старикан со шрамом на лбу. Услышав, как меня по фамилии окликнул дежурный офицер, он через некоторое время подошел ко мне и на грузинском спрашивает: - Парень, ты что грузин? Я утвердительно киваю головой. - Что-то не похож? - Мама русская, отвечаю на грузинском. Видимо, я ему чем-то понравился, и он сказал: - Садись, «бичо», давай поговорим. Обед уже съеден, а до ужина еще далеко. И он стал расспрашивать меня: откуда я родом, кто родители, почему пошел в училище и т.п. Я тоже из вежливости стал задавать ему аналогичные вопросы, и он рассказал мне, что родился в городе Гори. Я удивился и даже порадовался за него. Надо же, жил на родине Сталина! Я рассказал ему, как мы с мамой ездили два года назад в Гори, где меняли нашу недоношенную одежду мирного времени на яблоки. Потом зашел разговор о самом Гори, и в каком месте он там жил.
И тут он мне говорит: - А ты знаешь, я жил со Сталиным на одной улице, вместе росли, учились, играли в разные игры, боролись, дрались иногда. В общем, дружили все детские годы. Я расспросил повара, в какие игры они играли. Оказывается, в те же самые, что и мы в Тбилиси во дворе. А потом он рассказал мне, как в 1930-е годы Сталин решил повстречаться с друзьями детства из Гори и пригласил их во время своего отдыха в резиденцию в Гаграх. Всем приглашенным купили билеты и отправили поездом в Гагры, а дальше доставили автобусом в его резиденцию. Завели в большой зал. Вдоль длиной стороны зала кресла. Усадили в кресла, угостили лимонадом, попросили немного подождать. Через некоторое время открывается дверь и в сопровождении нескольких помощников входит Сталин. Все встали, а он переходит от одного к другому, здоровается. Кого узнает, а кого нет. Одному руку пожмет, а другого обнимет. Дошла очередь до нашего кока. Сталин вопросительно смотрит, морщит лоб и никак не узнает. Тогда наш Ёська показывает на свой шрам на лбу и говорит: «А вот это ты помнишь?» И тут Сталин вспомнил, обнял своего тезку и поцеловал. Оказывается, когда они в детстве играли в войну и фехтовали кизиловыми палками, Сталин случайно залепил ему палкой в лоб. Рассек лоб прилично, все лицо было в крови. Дома нашего будущего кока забинтовали, кровотечение остановили. Со временем рана заросла, но шрам остался. Тезки расстались, когда Сталин уехал учиться в семинарию, а наш Иосиф женился на тбилисской женщине и переехал жить к ней. Вот такая история. Все последующие мои дежурства на камбузе мы встречались с Иосифом, как старые друзья.
. Зеркала в ней сделаны из горного хрусталя,а стены из самшита-самое тяжелое дерево. Как сообщают СМИ эта дача была продана за 10 миллионов долларов российскому олигарху Олегу Дерипаске (модераторы) см
ТАНЦЫ
Танцы в училище нам преподавал балетмейстер Горский, из Тбилисского оперного театра. Всего за время учебы мы разучили, чуть ли не дюжину бальных танцев. Уроки проходили в актовом зале, где было много места и стояло пианино. В процессе обучения мы были вынуждены поочередно водить, или быть ведомыми. Никто не хотел танцевать за даму. Поэтому устанавливал пары и определял, кому быть ведущим или ведомым, сам Горский. И, конечно, то и дело ошибался. Всех не упомнишь. При этом примерно четверть ребят хорошо исполняли дамские партии, но совершенно не умели водить. В общем, для полноценного обучения нужны были девочки. Видимо усилиями Горского, где-то в 1946 году в училище состоялся первый бал с приглашенными девочками. Я не знаю, из какой они были школы, но судя по тому, что танцевали они не только модные общеизвестные в то время танцы, но и классические бальные танцы, девочки где-то специально обучались.
Танцуем для фоткорра. В центре Василий Осадчий, крайний справа Константин Чикваидзе.
Нас заранее оповестили, и мы с нетерпением ждали этого дня. И вот он наступил. Духовой оркестр на сцене. Мы в ближнем от сцены левом углу актового зала. В парадных мундирах с надраенными пуговицами и бляхами, начищенные и наглаженные, стоим и ждем. Волнуемся. Влетает один из наших: «Приехали!» Оркестр заиграл марш и в зал начали входить девочки, робкие и скромные, и сразу же разместились стайкой в противоположном от нас углу зала. Оркестр исполняет первый танец – вальс, но мы все стоим, мнемся и чего-то ждем. Некоторые девочки стали танцевать друг с другом, наши офицеры пригласили на танец преподавательниц, а мы все стоим. Вальс близок к концу, назревает конфуз. Вдруг из толпы нахимовцев почти строевым шагом, грудь колесом, выходит Вася Осадчий и через весь зал направляется в противоположный угол. Подходит к одной из девочек, щелк каблуком, легкий поклон и Вася завертелся в танце. И тут произошло то, что и должно было произойти: почти вся, до того робко шушукающаяся толпа ребят, ринулась через зал и мгновенно «расхватала» девочек. По лицам офицеров можно было догадаться, что со стороны это выглядело довольно смешно. В нашем углу осталась только та четверть ребят, в том числе и я, которая считала, что не умеет водить. Еще через пару танцев мальчики с девочками вперемежку разместились по всему залу, а к середине бала и наш угол тоже заметно поредел. Потом эти девочки приглашались к нам не раз по праздникам и начали просматриваться постоянные пары, а ребят, не умеющих водить, с каждым разом становилось все меньше. Где-то года за два до выпуска, в нашей роте началась другая танцевальная эпопея. Двое или трое из наших ребят умели танцевать чечетку. Кто-то кого-то попросил научить, к ним присоединились еще и, началось. Отбивали чечетку все повально, где придется: в коридорах, на лестничных площадках, в кубриках и даже в умывальниках и гальюнах. Использовалась при этом каждая свободная минута, которая выпадала неважно где, в помещениях или во дворе.
ОРКЕСТР
В училище в наше время был очень хороший духовой оркестр, который исполнял не только марши, но и танцевальную и песенную музыку тех лет. Возглавлял оркестр талантливый дирижер, фамилию и звание которого я, к сожалению, забыл. Он сочинил наш «марш нахимовцев» задолго до появления марша Соловьева-Седого. Мы знали слова и музыку этого марша и даже пели его в строю. Неужели он канул в лету? Очень хотелось бы еще хоть раз услышать. Ведь этот марш создавался в стенах нашего училища и для нас. И потом, он был ПЕРВЫМ. Наш оркестр всегда был с нами на разводах, построениях, на подготовке к парадам, на танцах и праздниках. Мы любили его и гордились им.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
На 1931 год опять была запланирована экспедиция на Лену. Капитаном пошел Н.М.Николаев, стармехом — С.И.Пирожков, Е.П.Желтовский пошел вторым механиком (об этой зимовке рассказано самим Е.Желтовским в предыдущей главе). Экспедиция оказалась трудной, опять пришлось зимовать. Благо «Колыма», как всегда, была хорошо подготовлена к возможной зимовке. Об этом рейсе отец написал стихотворение под названием «Колыма».
Зимой 1932-1933 года отец, уже окончивший мореходку, работал в механико-судовой службе (МСС) пароходства. Там он встретил свою будущую жену Ольгу Павловну Голованову, работавшую в бухгалтерии пароходства. Как мне рассказывали сослуживцы матери, она была очень аккуратным бухгалтером и приветливым человеком. Дело в том, что морякам, кроме их официальной зарплаты, предусматривалась премия за всякого рода выполнения и перевыполнения. Так вот, эти премиальные, порой достигающие значительных размеров из-за длительности рейсов, начислялись не сразу, а по итогам выполнения плана всего пароходства. Следовательно, моряк, получив зарплату и уйдя в отпуск или в следующий рейс, не знал об этих начислениях. Мать тщательно следила за всеми начислениями, разносила их по соответствующим лицевым счетам и для многих моряков это был приятный сюрприз. Так и познакомились мой отец и моя мать. Тут, наверное, можно привести пример безграничного доверия моряков моей матери. Даже через 10 лет, в годы войны, когда мы вернулись во Владивосток, некоторые моряки, у кого родственников не было во Владивостоке, приносили свои вещи на хранение: вдруг пароход потопят японцы и моряк чудом останется жив — так будет что надеть. И такие примеры были в действительности. Радиста Кириченко с парохода «Кола» я помню до сих пор.
торпедировали японцы, моряки сели в шлюпки и долго их мотало по океану. Совершенно случайно на шлюпку вышел другой наш транспорт. Навигация 1932 и 1933 года была очень сложной. С 1932 года в Арктике осталось на зимовку несколько пароходов, с ними был и ледорез «Литке». Отправляя новые пароходы в 1933 году в Арктику, пароходство предусмотрительно послало несколько человек с целью оказания помощи при ремонте пострадавшим за предыдущую зимовку судов. В их числе был и Е.П.Желтовский. После оказания посильной помощи отзимовавшим пароходам отца перевели на «Литке», который также нуждался в срочном ремонте. Александр Николаевич Бочек в своей книге «Всю жизнь с морем» пишет: «Доставив аварийные суда в Провидение, «Литке» приступил к приему топлива и исправлению серьезных повреждений. Работы велись днем и ночью всем экипажем, надо было срочно выходить на помощь другим пароходам, находящимся в плену у льдов. На ледоколе круглосуточно работали помпы для откачки поступающей из-за борта в трюм и бункерные ямы воды (до двухсот пятидесяти тонн в час). Из-за потери одной лопасти гребного винта угрожающий стук в правом дейдвуде сотрясал все судно. Были повреждены баллер руля, рулевая машина, перекладывать перо на каждый борт можно было не более чем на двенадцать градусов, нельзя было давать задний ход. Основные крепления носовой части ледокола были нарушены из-за поломки шпангоутов, трещин в листах обшивки и ослабления большого количества заклепок. Из-за сильной течи в трюме и бункерных ямах погрузить запасы угля можно было только на твиндеке и верхней палубе, что обеспечивало ледокол только на десять ходовых суток.
Состояние «Литке» было аварийным и его необходимо было немедленно выводить из эксплуатации для серьезного ремонта, так как если бы судно оказалось зажатым во льдах, то с окончанием топлива прекратили бы работу насосы и оно неминуемо затонуло. Невзирая на это, мы с капитаном Николаевым считали невозможным уйти из Провидения во Владивосток, не попытавшись оказать помощи судам, находящимся недалеко от выхода изо льдов. Первую попытку произвели 10 октября. «Литке» подошел к мысу Дежнева, где встретил кромку смерзшегося торосистого, непосильного для нас льда. Лед был прижат вплотную к чукотскому берегу и тянулся от мыса Дежнева на норд-ост, затем на норд на всю видимость с марса. С рассветом 11 октября лед медленно начал отходить от берега к северу, образовались разводья открытой воды. Хотя прогалина была весьма узкой, мы двинулись вдоль побережья навстречу вмерзшим в лед судам. Ближайшим по курсу ледокола был «Челюскин». Мы прежде всего попытались подойти к нему, вывести на чистую воду, снять с него часть угля, а затем направиться на помощь «Свердловску» и «Лейтенанту Шмидту». Все старания радистов «Литке» в течение десяти часов связаться с «Челюскиным» оказались безрезультатными. «Литке» удалось продвинуться только до мыса Икигур, где он опять встретил непроходимый лед, вплотную прижатый к берегу. Засвежел ветер, барометр резко начал падать, завыла пурга. Лед начал обратный дрейф к берегам. Положение стало опасным. Пришлось повернуть обратно.
12 октября , окруженный льдами, оказался в плену. Через сутки возобновившийся дрейф льда на юго-восток, вдоль побережья, помог ему вырваться около мыса Дежнева. За время этой неудачной попытки ледокол израсходовал свыше четырехсот тонн топлива и получил дополнительные повреждения. Нам ничего не оставалось больше, как возвратиться в Провидение. Непонятное молчание «Челюскина» в продолжение десяти часов я и капитан Николаев объясняли стремлением командования, во что бы то ни стало, пройти самостоятельно в этом году весь Северный морской путь, избежать неудачи ледокольного парохода «Сибиряков» в 1932 году. По опыту 1932 года и по наблюдению за дрейфом льдов вдоль побережья на юго-восток были все основания предполагать благополучный выход «Челюскина» изо льдов без посторонней помощи. 1 ноября пароходы «Свердловск» и «Лейтенант Шмидт» этим дрейфом были вынесены на чистую воду и 2 ноября прибыли в бухту Провидения. «Челюскин» также дрейфовал со льдом на юго-восток, он вмерз в большое ледяное поле; 4 ноября пароход был вынесен дрейфом в пролив Берингов».
Люди "Литке". Евгений Юнга на рулевой вахте. - Е.Юнга. "Литке" идет на Запад". - М.: Молодая Гвардия, 1935.
В дневнике капитана «Челюскин» В.И Воронина, отрывки из которого опубликовал Е.С.Юнг в книге «Капитан Воронин», сказано: «5 ноября ветер усилился и развел крупную зыбь. Ледяное поле вокруг нас заколыхалось. Вал под нами доходил до «Челюскина»... Воронин на лыжах дошел до кромки и увидел там щели в двадцать — тридцать сантиметров. Щели заканчивались всего в четырехстах метрах от судна. Можно было надеяться, что ветер и море доведет до конца свою разрушительную работу. Надежды не оправдались. Тогда мы, скрепя сердцем, обратились за помощью к «Литке». Прошло, однако, пять суток, прежде чем «Литке» достиг района, где находились мы. Тем временем ударили сильные морозы. Быстро стал нарастать лед на чистой воде, Площадь ледяного поля, в центре которого мы были, значительно увеличилась, но так или иначе «Литке» не мог бы пробиться к нам... Когда выяснилось, что в бункерах ледореза остался небольшой, всего на неделю, запас топлива, мы вторично отказались от помощи и отпустили «Литке». Это произошло 17 ноября». Так капитан парохода «Челюскин» В.И. Воронин излагает попытку «Литке» оказать помощь «Челюскину» в ноябре 1933 года.
Вот как эта попытка выглядела с мостика «Литке». Помощь «Челюскину» мы предложили сразу, как только он начал свой дрейф на север, то есть 4 ноября, и на другой же день получили отказ. Так как «Челюскин» продолжал уходить вместе со льдом на север, А.Н.Бочек попросил находящегося на борту представителя Главного управления Севморпути Георгия Давыдовича Красинского послать от своего имени предложение «Челюскину» вызвать ледокол. Красинский послал на «Челюскин» убедительную радиограмму. На эту радиограмму последовал ответ О.Ю.Шмидта: «Помощь «Литке» при известных обстоятельствах может оказаться необходимой, мы тогда обратимся с просьбой и примем ее с благодарностью. Сейчас положение еще неопределенное. Со вчерашнего вечера «Челюскин» быстро дрейфует на север, это дает нам надежду на разлом поля. Если товарищ Бочек знает о вашем предложении, то прошу выразить ему благодарность». С «Челюскина» получили сообщение, что 7 и 8 ноября лед у борта имел движение от зыби, судно находится в трех четвертях мили от разреженного льда. У нас уже не осталось сомнений в том, что командование «Челюскина» решило самостоятельно вывести пароход изо льдов. Полнейшей неожиданностью была радиограмма за подписью Шмидта и Воронина, полученная нами в полдень 10 ноября: Дрейф «Челюскина» не предвещает ничего хорошего. Просим помощи, Согласны поделиться углем. Желаем передать часть людей к Вам на борт. Однако, обращение за помощью безнадежно запоздало. 12 ноября «Литке» вышел из Проведения, на борту было шестьсот пятьдесят тонн угля и запас продовольствия на восемь месяцев. 15 ноября «Литке» обогнул гряду торосистого поля и вышел на запад в надежде найти проход к «Челюскину» с севера. 17 ноября «Литке» находился примерно в двадцати пяти милях от «Челюскина». Льды были непроходимые. Убедившись в невозможности получить помощь, Шмидт разрешил «Литке» возвратиться в Провидение.
На другой день «Литке» начал пробиваться на чистую воду, а днем получили указание от заместителя председателя Совнаркома В.В.Куйбышева не допускать опасного положения для «Литке» при оказании помощи «Челюскину», при этом подчеркивалось, что ответственность за безопасность ледокола возлагается на Бочека и Николаева. 22 ноября «Литке» возвратился в Проведение, топлива на его борту оставалось только на одни сутки. Столь подробное описание «Челюскинской» эпопеи продиктовано тем, что во многих литературных источниках, мягко говоря, искаженно трактуются события 1933 года. В частности, полностью отсутствуют сведения о подготовке «Челюскина» и его экипажа к предстоящему тяжелому и опасному рейсу. Сам В.И.Воронин говорит о том, что принял судно в последний момент перед выходом в море. В записках Воронина отмечается недостаточная прочность корпуса, что было видно с первого взгляда. Все это говорит о непродуманной отправке в рейс неподготовленного для ледового плавания судна. Ответственность за все эти ошибки целиком и полностью лежит на руководителе экспедиции — на О.Ю.Шмидте.
Думаю, что просто «подставил» В.И.Воронина и при подготовке судна к рейсу и в критический момент, когда можно было с помощью «Литке» вывести «Челюскина» на чистую воду. Вспомним, как готовили дальневосточники свою родную «Колыму» к походу в Арктику. А тут... И сказать нечего. Интерес представляет книга М.В.Готского «Опыт ледового плавания», где подробнейшим образом рассказано о подготовке судна к плаванию в Арктике (вплоть до необходимого количества запасных зубных щеток). Итак, после кратковременного ремонта в Проведении «Литке» пошел на Владивосток. Разбитый корпус пропускал по 250 тонн забортной воды в час. Был разбит не только форштевень, во многих местах потекли расшатанные заклепки. Под угрозой затопления была кочегарка и машинное отделение. Помпы едва успевали откачивать воду. Состояние судна было аварийным. И вот в такой тяжелейшей ситуации моряки мужественно боролись за жизнь судна. И они победили. На последней лопате угля «Литке» вошел в бухту Золотой Рог. Встали у стенки. Это было 4 января 1934 года. Моряки «расслабились». А на утро выяснилось, что «Литке» сидит на грунте. Я родился 31 декабря 1933 года, когда отец был еще в море. После такого сложнейшего рейса, в память о тяжелейших событиях у мыса Ванкарэм, когда жизнь всех участников плавания была на волоске, отец назвал меня, своего сына, Ванкарэмом. Этому способствовало и то обстоятельство, что ранее, плавая на «Колыме», отцу у мыса Ванкарэм также пришлось испытать все коварство Ледовитого океана. На сегодняшних картах отмечены такие географические названия: мыс Ванкарем, лагуна Ванкарем, река Ванкарем. Существует еще и сопка Ванкарем. На склоне этой сопки, на высоте 224 метра над уровнем Ледовитого океана расположена посадочная вертолетная площадка. Населенный пункт состоит из десятка домиков. Отец говорил, что на местном диалекте все это звучит как «Ванкарэм», а не «Ванкарем». На старых картах тоже записано как «Ванкарэм». Так я стал Ванкарэмом.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Юрий Николаевич Чистяков родился в 1931 году. Переведен из Куйбышевского подготовительного ВМАУ. После ЛНВМУ закончил ВВМУ им. М.В. Фрунзе. (Фото из архива А.В.Корнилова)
Службу проходил на Северном флоте, в связи с проблемами с опорно-двигательным аппаратом был переведен в Ленинградское нахимовское училище на должность офицера-воспитателя. В выпуске 1969 года в его классе трое воспитанников стали адмиралами: вице-адмирал Попов Михаил Михайлович, контр-адмирал Поляков Александр Иванович и Герой Российской Федерации контр-адмирал Хмыров Всеволод Леонидович.
Ю.Н.Чистяков в 1966 и в 1988 гг.
В дальнейшем капитан 2 ранга Чистяков Юрий Николаевич перешел на преподавательскую работу и был удостоен звания "Заслуженный учитель школы РСФСР".
У всех, кто его знал, он остался в памяти как честный офицер, доброжелательный человек. Очень прилично играл в шахматы.
Козлов Валентин Семенович родился в 1931 году в Ленинграде. Отец погиб, мать - инвалид. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Быков Леонид Петрович родился в июле 1930 года в Москве. После окончания ЛНВМУ поступил в ВИТКУ. Якобсон Эдуард Петрович родился в 1932 году в Ленинграде. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Казимирчук Станислав Иванович родился в 1932 году. Сирота. Переведен в 1948 году из Куйбышевского подготовительного ВМАУ, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе.
Щедрин Владимир Иванович
Старший лейтенант Николай Алексеевич Казаков (Хома), Владимир Иванович Щедрин, Олег Вячеславович Щербаков (Лека), Владлен Семенович Ершов (Младенец). (Фото В.Винника. Из архива Земских)
Щедрин Владимир Иванович родился в 1932 году. Переведен в 1948 году из Куйбышевского подготовительного ВМАУ, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе.
Щербаков Олег Вячеславович
А начинался путь офицера-исследователя, ученого так... (Фото из архива Земских)
Щербаков Олег Вячеславович родился в 1931 году. Закончил ЛНВМУ с золотой медалью, затем ВВМИУ им. Ф.Э. Дзержинского.
Щербаков Олег Вячеславович - профессор кафедры радиотехнических материалов, деталей и радиоизмерений Военно-морского института радиоэлектроники. -
Петродворец, музей в/ч 30895 28 ноября 1981 года. Перед встречей с Первым Заместителем ГК ВМФ Адмиралом Флота Н.И. Смирновым. Слева направо: капитан 1 ранга Долинский Э.С., капитан 1 ранга Низовкин А.В., капитан 1 ранга Щербаков О.В., капитан 1 ранга Свирин С.К., капитан 1 ранга Кубатьян Г.С., капитан 1 ранга Никитин П.П., капитан 1 ранга Седов И.П., капитан 1 ранга Маклаков Ю.Н. Перед строем начальник НИЦ СМО капитан 1 ранга Костин С.М. -
В настоящее время Олег Вячеславович Щербаков - профессор кафедры прикладной математики и информационных технологий Санкт-Петербургского университета ГПС МЧС России. -
Их нет на выпускной фотографии, но, по данным В.К.Грабаря, они также закончили Ленинградское нахимовское училище в 1950 году.
Захаров Михаил Иванович родился в 1931 году. Отец погиб. Переведен в 1948 году из Куйбышевского подготовительного ВМАУ, после ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Лешков Герман Александрович родился в 1931 году. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Тропарев Валентин Гурьянович родился в 1932 году. Отец - инвалид. Переведен в ЛНВМУ из Куйбышевского подготовительного ВМАУ в июле 1948 года. После ЛНВМУ поступил в ВВМУ им. Ф.Э. Дзержинского. В заключение фотографии и несколько слов о тех, кто воспитывал и обучал нахимовцев военного набора. Приведем сведения лишь о тех, о ком не рассказал В.П.Иванов, автор "Записок нахимовца", а ранее В.К.Грабарь в "Пароль 17".
Ананченко Евгений Александрович - преподаватель военно-морской подготовки (1948-1951)
Сизов Михаил Геннадиевич, преподаватель физкультуры (1948 – 1956), подполковник, Сотула Дмитрий Наумович, майор, преподаватель физики (1948-)
Павлов Вячеслав Николаевич, преподаватель истории (1950-1955), Скорик Петр Федорович, старшина 2 статьи, помощник офицера-воспитателя.
Племнек Иван Петрович, офицер-воспитатель (1947 – 1951), командир роты (до 1954), Аристов Николай Борисович, начальник цикла иностранных языков (1948 – 1952), Дюков Алексей Сергеевич, преподаватель английского языка.
Новожилов Борис Васильевич, старшина 1 статьи, помощник офицера-воспитателя.
Рыбьянов Валентин Иванович, офицер-воспитатель
Сердечная благодарность Вам, наши командиры и учителя!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Я видел как чукчанки, неутомимые труженицы, шили обувь, выдавливая зубами швы. А как ловко и быстро (за три поездки) в разных ярангах, разные женщины по частям сшили мне теплые меховые штаны, жалея, что мне приходится спать в снегу в обычных кожаных брюках. Как эти штаны выручали меня всю зиму! Мы видели изумительно точно и красиво выполненные модели судов, художественно расписанные клыки моржей, четко и ясно выписанные на кости фигуры людей, животных, эпизоды охоты, живо представляющие действительность. Удивительная честность — чукча не позволит взять себе чужое. И наряду с этим поражающее невежество. И со всем этим никак не вязалось шаманство, поклонение идолам, наивность, граничащая с детством. Уходя на охоту, чукча смазывает нерпичьим жиром деревянного бога, прося у него удачи. Возвращаясь с неудачной охоты, он бьет этого бога, плюет на него, топчет ногами, ругает непотребными словами. И теперь мне понятно, почему позже под влиянием атеистов, многие чукчи легко освобождались от пережитков религии. Жизнь учила их рассчитывать больше всего не на сверхъестественную силу, а на свою собственную. Ложась спать, чукча берет бубен и, приговаривая заклинания, колотит в него, выгоняя из полога злых духов. Шкура, закрывающая вход, держалась в это время приоткрытой — духи должны удалиться через эту щель. Решив, что злых духов не осталось ни одного, он подает команду (неизменное — тагам) и жена быстро подтыкает шкуру под настил пола и затягивает края, стараясь создать возможно большую герметичность. Если кто-либо эту герметичность нарушит — вызовет неудовольствие хозяев - все нужно повторять сначала, так как ты снова запустил злых духов...
В разных пришлось мне ночевать, но порядок был везде одинаков. Хорошо, если хозяев только муж и жена. А если две жены, да три-четыре ребенка? Да еще я — постоялец? Атмосфера делалась такой, что хоть топор вешай. Дышать я старался как-нибудь по низам, ловя все-таки пробивающиеся снаружи струйки морозного воздуха. Но зато блаженное тепло. После тяжелой езды на собаках можно было раздеться, просушить мокрое от пота белье, плекитки и памятли (меховые сапоги и чулки). Грязь уже не смущала, как и любезно приготовляемый хозяйкой во всех ярангах ачульхен — горшок для естественных надобностей. Ведь выходить ночью до общего подъема из полога на улицу нельзя. Нисколько не смущаясь, хозяйка с набитым оленьим мясом ртом, дожевывая, нередко среди ужина тут же усаживалась на ачульхен... Днем ачульхен выполнял роль посуды для приготовления пищи. Как-то во время очередной ночевки был такой случай. Хозяин чукча, разогревшись за ужином, сбросил с плеч свой комбинезон и, сидя, как и я и его жены, на шкурах, со смаком тянул из блюдца чай. Тут же на шкурах копошились ребятишки. Вдруг одна из жен протянула руку и что-то сняла с голой спины мужа. В подставленную ладонь положила шевелящуюся вошь... Каккуме! — произнес чукча и подозрительно посмотрел на меня, как бы говоря: Вот, черт возьми, ты мне и вшей привез.... Затем, рассмотрев вошь повнимательней при свете айяки, он, взмахнув рукой, бросил ее ... в свой широко раскрытый рот, улыбнулся и пощелкал зубами...
Теперь, чтобы просушить белье, раздеваться приходилось донага, я тщательно себя осматривал, опасаясь как бы действительно на мне не оказалось этих зверенышей. Как-то, пережидая пургу в одной из яранг и изнывая от безделья, я смастерил ребятишкам-чукчам из обломков ящиков подобие повозки на двух колесах и деревянную трещалку. Радости ребятишек не было предела. Трещалка, между прочим, заставила меня уехать из этого гостеприимного дома, не ожидая полного прекращения ветра. Вероятно, в апреле, когда солнце лучше светило и грело, соблазненный красотами тундры и возможностью побывать поближе к оленям, я провел два дня у Рультенвента, к которому попал за олениной. Стойбище состояло из трех яранг, было несколько ребятишек в возрасте 15-16 лет. Видя, как они слоняются без дела, я решил научить их играть в футбол. Кое-как объяснив одной из жен Рультенвента как это можно сделать, я раскроил шкуру, как апельсиновые дольки, и она, быстро сообразив, сшила подобие мяча. Туго набив этот шар оленьей шерстью, мы получили мяч, хотя и тяжелый, но очень похожий на настоящий. Играли сначала на одни, а потом, когда ребята освоились, на двое ворот. Забавно было смотреть на футболистов, одетых в шкуры. Играли и взрослые чукчи... Возможно, это был первый футбол на Чукотке. (Видимо, Роман Абрамович воспользовался примером отца — приобщил Чукотку к Большому футболу. Приобщение чукчей к достижениям мировой цивилизации следует только приветствовать. Думаю, отец поддержал бы Р.Абрамовича в этом начинании). В благодарность за это ребята учили меня бросать чаат. Для этого кто-нибудь из них ставил себе на спину оленьи рога, а я, стараясь воспроизводить ухватки заправского оленевода-чукчи, бросал чаат, промахиваясь под смех всего стойбища.
Торгуя, я изучал потребности чукчей. Организовали на «Колыме» изготовление чайников, кружек, ножей. Пиленый сахар укладывали в коробки, сделанные из жестяных ящиков из-под сухарей. Коробки эти вмещали до килограмма сахара, имели задвижные крышки, и могли после освобождения из-под сахара использоваться в стойбище для хранения женских безделушек. Шедевром среди моих товаров были курительные трубки, сделанные из водомерных круглых стекол, с красиво выточенными чубуком и мундштуком из блестящей латуни. — Каккуме! — приседали чукчи, видя как дым клубится в длинном стекле, прежде чем, выходя из мундштука, вдыхался курильщиком. Почти все женщины чукчанки, как и мужчины, курили трубки. Не запрещали они курить и малышам трехлетнего возраста, считая курение признаком мужественности. Завозя такие «товары», приспособившись к собакам и изучив их возможности, я привозил уже по три и четыре туши за одну поездку. Как-то, вылавливая из стаи очередную жертву, чукча ошибся и поймал самку, оказавшуюся жеребой. Считая признание ошибки на глазах потребителя потерей достоинства, он ее убил. Извлеченный и освежеванный теленок был, как большое лакомство в сыром виде подан к столу. Мясо выпоротка оказалось нежным и очень вкусным. Уважение чукотских обычаев, непритязательность к условиям жизни, веселый нрав и бескорыстие, — все соответствующее укладу жизни чукчей обеспечили мне их уважение и радушный прием в любом стойбище, где бы я не появлялся... Чукчи звали меня Женя...
Но всему приходит конец. Запас мяса на «Колыме» сделан был большой (после Берингова пролива несколько туш испортилось и их выбросили за борт) и, как я сказал выше, первого мая 1932 года мои прекратились. В мае, используя последние возможности и подкупив еще одну упряжку собак, мы собирали по побережью и возили на «Колыму» плавник для топки печей, экономя оставшееся мизерное количество угля для котлов на выход с зимовки. Следуя с наваленным на нарты бревном, я оступился и, почувствовав боль в ноге, выпустил нарты. Собаки продолжали бег, я остался... Как я не кричал, облегченные нарты уходили и вскоре скрылись за поворотом. Оказалось, я вывихнул ногу, и хоть дорога была ровной, идти мне было трудно. Кое-как ковыляя, я рассчитывал добраться до старой избушки Пита (как она у нас числилась), до которой оставалось мили три. На мое счастье на меня наехал кто-то из чукчей, подобрал и быстро доставил к Питу. Подъезжая, мы увидели моих собак, спокойно лежавших около избушки. Чукча припряг моих собак к своим, а нарты взял на буксир и мы махом пролетели 15 миль до «Колымы». Через неделю я был здоров. Зимовка кончилась. Начали подготовку к выходу. Вскоре подошел из Чаунской губы «Лейтенант Шмидт». Ледовая обстановка была тяжелой, Северные ветры не только держали льды у берега, но и подгоняли дополнительно большие ледяные поля. Меня ждало еще одно последнее испытание. Пройдя мыс Биллингс, оба наши парохода вынуждены были остановиться. Форсировать наторошенный лед, имея на исходе уголь, было бы неразумно. На «Колыме» состоялось совещание капитанов Миловзорова и Сергиевского. О чем они говорили, никто не знал, но вдруг вызвали меня. Миловзоров попросил меня, упирая на то, что я один из самых выносливых и приспособленных членов экипажей обоих судов, пройти вперед по берегу, подняться на (Северный, Шмидт), разместить на карте расположение льдов и разводий и доставить эту карту обратно, чтобы можно было выбрать наиболее легкий путь.
Быстро собравшись, взяв с собой сумку с продуктами в дорогу и винчестер, я двинулся в путь. Все было бы выполнено, но упустили из виду потоки талой воды с высоких сопок, окаймлявших весь берег до мыса, представляющие собой громадные снеговые шапки. Несколько ручьев бурлящей воды я пересек, некоторые удалось обойти в узких местах, для чего приходилось подниматься к самым истокам. Один поток, бурно стремившийся к морю, мне удалось преодолеть с огромным усилием. Переходя его и погрузившись в воду чуть не по грудь, я еле-еле удержался упираясь винчестером в скользкое ледяное дно. Будь этот поток шире на три-четыре фута, я бы был унесен в море без возможности из него выбраться. Выйдя на сухое место, я разжег из плавника костер, отдышался, поел, и отправился дальше. Но встретившийся еще более мощный поток меня остановил... Через двое суток, преодолевая неимоверные трудности, мне удалось вернуться на «Колыму» ни с чем. Задание осталось не выполненным. Простояв неделю и дождавшись смены ветра, оба парохода получили возможность движения. На пути во Владивосток за мысом Северным мы встретили суда второй Колымской экспедиции . Во главе каравана был ледорез «Федор Литке» под командованием К.К.Евгенова и А.П.Бочека. Пароход «Урицкий» (капитан Я.Л.Спрингис) дал нам уголь, и «Колыма», покинув Чукотское море, направилась на Камчатку, а затем и во Владивосток. Приветствуя своих земляков, каждый из нас думал о большом будущем Северного Края, об огромной и важной роли .
И снова я прощался с этим суровым краем с чувством большой грусти и глубокого сожаления... После первой моей встречи с Арктикой в 1924 году прошло более сорока лет. За годы Советской власти все здесь изменилось. Ушли в область преданий бесправие северных нравов, безграмотность и дикость народов, населяющих северные окраины нашей Родины. Проклятое прошлое никогда не вернется и на эту Советскую землю. Но историю, какая бы она ни была, забывать нельзя. Новые поколения должны знать, как осваивался Север, на что тратили силы отцы и деды. Ни одной вымышленной фамилии в моих воспоминаниях нет, все перечисленные лица — действительные участники этих незабываемых походов. Многих из них уже нет в живых. Я очень сожалею, что память не восстанавливает имена всех славных и безвестных участников этих тяжелых полярных плаваний... Последние строки воспоминаний я дописываю в Чаунской губе в порту Певек, куда ледокол «Ленинград», на котором я плаваю, пришел в октябре 1964 года, направляясь во Владивосток. В этом районе Чукотки и проходили описанные мною события, участником которых мне пришлось быть.
Главный механик ледокола «Ленинград» Желтовский
«Литке» и «Челюскин». Впервые за одну навигацию
Итак, отец впервые попал в восточный сектор Арктики в 1927 году, затем зимовал в Арктике в 1928-1929 и 1931—1932 годах. В октябре «Колыма» пришла во Владивосток. Все моряки получили заслуженный отпуск. Только не мой отец — ему предстояло догонять однокурсников Владивостокской мореходки, которые уже целый месяц «грызли гранит науки». Аналогичная судьба была и у других моряков-студентов. М.В.Готский, К.И.Козловский, А.В.Оболенский, А.И.Чаусенко и многие другие моряки учились заочно. Зимой — учеба и работа, летом - в море, чаще на полюбившийся Север.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В один прекрасный день наш Вова пришел домой, ведя за руку маленькую девочку, лет шести - семи, босую и в одной рубашонке, с матерчатой сумкой через плечо. Девочка, судя по всему не русская, просила милостыню, произнося на распев: «Хлеба нету, хлеба куда есть». Вечерело, ребенок закоченел, и Вова, недолго думая, повел ее к себе домой с целью отогреть и покормить. Выяснилось, что зовут ее Патимат (Фатьма). Наша сердобольная тетя Аня ее отмыла, переодела во все чистое и теплое, благо, в доме сохранилась одежонка, из которой давно выросли наши сестры, и уложила спать.
Татьяна (Фатьма) Калищук
Утром расспросы продолжились, но на все вопросы, где мама, где дом и так далее, был один ответ – «нету». После непродолжительного семейного совета с участием соседей дядя Лева и тетя Аня приняли решение оставить, до поры, девочку у себя дома, полагая, что если у нее есть родители, то они непременно сами объявятся. Расчет оказался верным. Через несколько месяцев объявился папа Фатьмы. Он оказался лезгином из какого-то селения, у которого умерла жена, оставив на его руках несколько детей. Он ничего лучше не придумал, как заставить их попрошайничать. О том, что девочка оказалась в нашем доме, он узнал через несколько дней, но приходить не спешил. Когда тетя Аня сказала ему, что готова юридически удочерить девочку, то с радостью согласился. Так у нас появилась еще одна сестричка. Фатьма очень быстро освоила русский, успешно закончила Лагодехскую среднюю школу. Сама выбрала себе имя и стала Татьяной Леопольдовной Калишук. Вот бы Артамону Ивановичу, нашему прадеду, рассказать, интересно, поверил бы?
ШКОЛА
О Лагодехской школе военной поры воспоминания не из приятных. Деревянное одноэтажное здание на углу Закатальского шоссе и Первой улицы зимой было особенно невыносимым. В полах зияли огромные дыры, откуда тянуло холодом из открытого всем ветрам подполья. Печки буржуйки с выводом дымохода в форточку, мало чем помогали, и было очень холодно.
Старшеклассники для срыва контрольных частенько подсыпали на печку перец, или другие едкие, или дурно пахнущие смеси. Преподаватели - женщины, при одном мужчине – директоре, были, где-то на треть, укомплектованы эвакуированными из Одессы. Всем им было нелегко, потому как неуемная безотцовщина вела себя на редкость плохо, хулиганили по-черному. Учились, если память не изменяет, в две смены. В осеннее время нас водили на уборку табака. Обрывали нижние листья, самые низкосортные, а в междурядьях были посажены огурцы, которые мы с удовольствием попутно уплетали. Руки, испачканные соком табачных листьев, плюс немытые огурцы, сделали свое дело. Наизнанку выворачивало многих, а у меня еще много лет устойчиво держалось отвращение к огурцам. В те времена в ожидании налетов немецкой авиации и возможных пожаров по велению местных властей в каждом доме наряду с баграми, ломами и другим противопожарным инвентарем, должен был быть в бочках или ящиках запас песка. Завозить этот песок с речки тачкой, было поручено нам, детям. Помню, как мы под разными предлогами отлынивали от этого противного поручения тети Ани. Помог ей случай. Мы в то время уже начали тайно покуривать. Как-то прогуливаясь в центре с приятелем, сестрой Ритой и ее подружками мы забрели в скверик, что около райкома партии и вальяжно в нем расположились. Усадив девочек на скамейку, достали из карманов папиросы «Арсен» (самые тогда дешевые) и важно закурили. Из окна второго этажа нас заметили сотрудницы тети Ани, и мы были тут же разоблачены. На нашу просьбу не рассказывать родителям тетя Аня заставила нас дать слово, что больше курить не будем и добавила, что все будет зависеть от нашего поведения. Когда тетя Аня пришла с работы, ящик с песком был заполнен до отказа. Не знаю как тетя Аня, а я свое слово выдержал. Курить по настоящему начал в студенческие годы.
ВОЙНЕ КОНЕЦ
В 1943 или 1944 году, когда от немцев очистили Северный Кавказ, в лагодехский госпиталь снова начали поступать раненые. Вначале говорили, что немцы высадили в горах десант, а потом мы узнали, что в Чечне и Ингушетии шли бои, связанные с зачистками и арестами жителей, перешедших на сторону немцев. Занимались этим делом органы НКВД, и наш дядя Ясон, бывший в то время начальником районного отделения милиции г. Лагодехи, был мобилизован на эту компанию. Говорили, что там полегло много наших солдат, пока не организовали доставку в горы легкой артиллерии в разобранном виде на лошадях. В 1945 году нашелся целым и невредимым Боря Иноземцев, который, как мы знали, пропал без вести. Оказалось, что их подразделение оставили высоко в горах Северного Кавказа охранять дивизионный склад боеприпасов и продовольствия, размещенный в каких-то пещерах на случай отступления. Им было приказано охранять и не высовываться до особых указаний. Ребята больше года охраняли склад от набегов местных горцев. Жили в землянках, окружили себя минными заграждениями и ждали особых указаний, уменьшая запасы продовольствия и изнывая от тоски в этом заточении. Когда, не выдержав, дали о себе знать, выяснилось, что дивизия была изрядно потрепана в боях, штабная документация пропала и, скорее всего про них забыли, или было не до них. Немцев в это время уже догнали до Украины. Боря после переподготовки стал танкистом, попал в действующие войска и повоевал уже за пределами нашей границы. Домой вернулся с наградами и трофейным аккордеоном.
УЧИЛИЩЕ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В конце августа 1944 года мы с мамой вернулись в Тбилиси после более чем двухлетнего отсутствия. К этому времени дядю Ясона назначили начальником управления лагерем немецких военнопленных в Тбилиси. Он предложил маме перейти на работу к нему в управление, и мама согласилась. При этом решался другой очень важный для нее вопрос. У мамы с папой была мечта – дать мне высшее образование, а для этого, как казалось маме, школу я должен был закончить в Тбилиси, тогда шансов попасть в институт у меня было бы больше.
Мама, Евгения Николаевна Чикваидзе
Таким образом, первого сентября я снова появился в нашей 71-й школе. Остатки госпиталя куда-то перевели. Мне уже было 15 лет и до следующих каникул в Лагодехи предстояло отучиться в восьмом классе. Начались знакомые будни – школа, уроки, дворовые игры, недоедание. Бомбоубежище во дворе засыпали землей, и снова наступила жизнь «на виду», к нашему сожалению и на радость родителям, им снова стало все и всех видно. Ребята старше и мои одногодки стали уходить со двора на близлежащие пустыри и другие потаенные места. Авлабар и прилегающие к нему районы во все времена славился хулиганами, ворами и бандитами. Блатная «романтика» притягивала тогдашних пацанов. Они изображали из себя блатных, довольно быстро освоили «феню» и употребляли ее, где надо, и где не надо, пели блатные песни и матерились почем зря. И я после тихого и благопристойного Лагодехи, не без внутреннего сопротивления, но тоже начал становиться таким, как все. Мы стали интересоваться оружием, у многих появились финки. Я даже умудрился несколько раз явиться на наши сборища с трофейным «вальтером», который дядя Ясон спрятал, как он считал, в надежное место. В общем, такое времяпровождение не сулило ничего хорошего. Кое-кто из наших ребят переиграл тогда в блатные игры, и это для них плохо кончилось. Где-то в октябре 1944 года на набережной я увидел марширующих с оркестром ребят в морской форме, это были курсанты нахимовцы, и мне тоже захотелось в их строй. Но кто-то сказал, что в Нахимовское училище берут только детей воинов, погибших на фронте. Значит, не судьба, решил я и успокоился.
СПЕЦНАБОР
Вскоре после ноябрьских праздников, во время очередного скучного урока, вдруг открылась дверь и в класс в сопровождении директора вошла незнакомая нам женщина. Директор представил нам представителя РОНО и дал ей слово для объявления. И тут я слышу и ушам не верю, что по просьбе правительства Грузии производится дополнительный набор в Нахимовское училище детей военнослужащих, грузинской национальности, обучающихся в восьмых классах русских школ. При этом она уточнила, что поскольку восьмого класса в училище еще нет, то набор осуществляется в седьмой класс. Когда прозвучал вопрос: «Желающие есть?», я, не задумываясь, поднял руку и попросил меня записать. Меня записали, но предупредили, что я должен согласовать это с мамой и в случае ее согласия, мама должна сообщить об этом директору школы. Других желающих, кроме меня, в нашей школе не оказалось. Мама вначале встретила мое сообщение резко отрицательно, но после разговоров с родными и соседями, взвесив все «за» и «против», и не выдержав моего активного напора, согласилась. Мама сообщила о своем решении директору школы и передала ему свою автобиографию и характеристику с места работы. После этого мы собрали все необходимые справки и документы и стали ждать почтового уведомления. Помню, как я переживал и волновался, что меня не примут из-за троек в первой четверти. А мама, много лет спустя, поделилась своими переживаниями того периода. С одной стороны она не хотела, чтобы я стал военным, считая, что, если бы не служба, папа был бы жив. С другой стороны она видела, как я начал катиться вниз по наклонной и едва ли смог бы успешно окончить школу и, тем более, поступить в институт и понимала, что она не в силах остановить это движение. Но главным на этой чаше весов оказалось мое неукротимое желание стать нахимовцем.
АДАПТАЦИЯ
Здание ТНВМУ. Улица Камо, 52.
Не помню точно, то ли в конце 1944 года, то ли в самом начале 1945, наконец-то поступило почтовое уведомление о том, что я зачислен в училище и мне надлежит прибыть такого-то числа, в такое-то время по адресу улица Камо 52, где в вестибюле нас будут встречать. Мама хотела ехать со мной, но я категорически настоял на том, что поеду один, и правильно сделал, все остальные абитуриенты прибыли также без сопровождения. В училище нас встретил дежурный офицер и сразу же повел во двор, где нас сфотографировали всех вместе, и каждого в отдельности.
Будущие нахимовцы. Слева направо: Костя Чиквадзе, Отари Исакадзе, Петя Зайцев, Костя Цибадзе, Леван Скаварелидзе. 11 февраля 1944 года. Фото предоставлено Суриёй Каландарашвили.
Первая рота, где нам предстояло «служить», размещалась на верхнем этаже отдельно стоящего здания, за санчастью. В этом же здании располагались музыкальный взвод и взвод обслуживания из рядовых матросов, а в полуподвале приютились душевая, «баталерка», карцер и другие помещения хозяйственного назначения. В этом достопамятном доме на задворках мы провели большую часть первого дня проживания в так называемый период адаптации. Здесь прошли медосмотр и на долгое время расстались с гражданскими шмотками, которые старшина упаковывал в мешки и небрежно зашвыривал в угол. Здесь нас подстригли, помыли и выдали новенькую морскую форму. До сих пор помню, с каким трепетом натягивал на себя первую в жизни тельняшку. А когда надел новенькие ботинки, то вспомнил Лагодехи и сказал про себя: «Прощай, босяцкая жизнь!» С помощью старшины мы совладали с поясами и бляхами, гюйсами и бескозырками и, наконец, предстали в морской форме. После этого дежурный офицер привел нас к командиру роты, капитану второго ранга Попову, который поздравил нас с поступлением в училище и пожелал успешной учебы. После этого сдал нас из рук в руки командирам взводов. Трое из нас - Костя Цибадзе, Давид Чхеидзе и я, попали во второй взвод. Наш комвзвода старлей Колесников во время построения на обед представил нас взводу. Нас поставили на шкентель и мы, наверное, очень смешно выглядели, стараясь попасть в ногу с ребятами, которые были намного ниже нас. Обед из трех блюд произвел на меня, хиляка военного времени, двойственное впечатление. С одной стороны порадовало, что всего так много и вкусно, а с другой стороны огорчило, что не успел выпить компот до команды «встать». Период адаптации с коллективом взвода и распорядком дня прошел на редкость быстро. Ребята, еще не забывшие трудности своих первых дней, относились к нам с пониманием и сочувствием. Помогло и то, что нас - новеньких - было трое, мы быстро подружились между собой и нашему триумвирату, буквально, через пару дней присвоили наименование «Трио-дзе». Со временем каждый из нас обрастал своими новыми друзьями и приблизительно через месяц мы стали «своими» сначала во взводе, а потом и в роте. Всего нас в том спецнаборе было двенадцать человек, и всех равномерно распределили по взводам, что так же способствовало быстрому освоению. С нами, новенькими, провели ускоренную и объемную строевую подготовку и через несколько недель мы уже никак не выделялись в строю. А вот период привыкания к военной службе и дисциплине затянулся у меня на долгие месяцы. После «вольницы», в которой я пребывал до училища в Лагодехи, а особенно в Тбилиси, беспрекословное подчинение, особенно старшинам, давалось очень тяжело. За пререкания, разговорчики в строю и другие прегрешения я не вылезал из нарядов вне очереди и частенько драил гальюн.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
