Во всей дальнейшей службе и я сам, и личный состав лодок, которыми мне довелось командовать или руководить их боевой подготовкой, не жалели времени и сил, постигая сложности современной военной техники. В ходе строительства и эксплуатации мы вносили рационализаторские предложения, а некоторые технические недостатки компенсировали внедрением организационных мер, которые придумывали сами или принимали от разработчика. Несовершенна трансляционная установка - введем специальный метод вызова, не одновременно продувается балласт - внедрим временные интервалы, не работает надлежащим образом автоматическая противоаварийная система - откорректируем инструкцию и будем действовать по командам. Помню при испытаниях одной из ПЛ, когда на большой глубине из-за скверно смонтированного кингстона пустякового насоса начал заполняться забортной водой отсек, и возникло возгорание стоек электронного комплекса, выяснилось, что установленные в отсеке датчики не обеспечивают своевременного обнаружения поступления воды, а уж об индикации начальной стадии пожара вообще речь не шла. Не было таких датчиков, что могли бы заменить человека, который, «обнаружив запах дыма...» и т.д., по Наставлению, своевременно сигнализировал бы о возгорании. Температурные датчики срабатывают от нагревания, но поди нагрей кормовой датчик пожаром в носу. Это же надо, чтобы хорошо разгорелось. Не лучше обстояло дело и с сигнализаторами по воде: поставишь низко - будет срабатывать от конденсата, высоко - примешь из-за борта тонны воды, прежде чем сработают... Так что же дальше? Мы знали, что приемка этого корабля уже приобретает скандальный оттенок, но так или иначе, а подписание акта состоится, поэтому максимум, что могли сделать, это затребовать количество штатных единиц (в пределах резерва обитаемости) для постоянного наблюдения за состоянием этих необитаемых отсеков. И опять-таки решение имело организационный характер! Но рассчитывал же на что-то главный конструктор при проектировании? И при рассмотрении проекта наши военные инженеры тоже? Обобщая сказанное, надо, я думаю, признать, что все мы, желая помочь делу, искали, находили или принимали от разработчика организационные пути обхода технических трудностей. И при этом отказывались от требования технических решений, относя их на завтра. Сейчас я спрашиваю себя, вела ли к совершенствованию кораблей флота такая система подходов? Сиюминутный выход из затруднительных положений, понятно, был. А по более-менее строгому счету система была порочной.
за отказ подписать документы о замене глубоководного водолазного комплекса (ГВК) для спасательного судна проекта 21300 "Виктор Белоусов", разрабатывавшегося ЦКБ "Лазурит", на импортный комплекс (поставки ОАО "ТетисПро" ) ввиду явных нарушений требований действующих руководящих документов.
Приходилось видеть: наблюдающий от Управления военного кораблестроения настаивает на начале испытаний подводной лодки с неработающим одним из двух главных осушительных насосов; председатель Государственной комиссии запрашивает добро на выход в море при отсутствии на борту пускового устройства аварийного дизель-генератора; главный конструктор - технический руководитель испытаний принимает решение выходить на следующий старт, не разобравшись в причине неудачи предыдущего... При этом ни один из них не ощущает даже нравственной ущербности своих решений. Все делается во имя «благополучия» коллектива, в котором они либо работают, либо «в положение» которого они «входят». Как говорил один мой начальник, подписывая акт приемки недостроенного жилого дома: «Надо подписывать, иначе строителям будет нечего кушать». Многие, слишком многие руководители по своему разумению и в меру своей неуязвимости «совместно решали» вопросы, по которым существовали вроде бы твердые руководящие документы, регламентирующие порядок и условия изготовления, контроля, приемки. ...И все же сделано изумительно много. Нет на земном шаре от Северного полюса и до высоких южных широт мест, где бы не плавали наши подводники. Несут боевую службу многоцелевые подводные лодки и стратегические крейсера. Возросла энерговооруженность, совершенствуется оружие, растет мастерство личного состава. Однако не дает покоя тот факт, что за последние три десятилетия только на Северном флоте погибли одна дизельная и четыре атомные подводные лодки. По одной в каждом поколении. Мне могут возразить, что, мол, весь негатив, который ты вытащил, - это «дела давно минувших дней». Готов был бы с этим согласиться, если бы не так давно в печати не появился краткий отчет о совещании группы адмиралов, которые декларировали свою полную поддержку деятельности покойного главнокомандующего ВМФ адмирала флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова. Я склоняю голову перед светлой памятью флотоводца, строителя современного Военно-Морского Флота, но как и 40 лет назад согласиться с «совместными решениями», которые ухудшают тактико-технические данные наших лодок, не могу.
В этой связи хотелось бы видеть решения правительственной комиссии («Красная звезда» за 7 сентября 1990 г.), хоть как-то проливающие свет на те пути, которые приведут ВМФ к такому состоянию, когда техника будет надежна, а личный состав профессионально подготовлен. Мне представляется необходимым начать все дело с анализа и обобщения причин всех случаев катастроф и различной тяжести аварий кораблей флота за последние 50 лет. И правильней всего было бы разработать и внедрить методику машинного анализа, чтобы исключить факторы власти и личности. Надо подвергнуть честному анализу систему и организацию службы, боевой учебы и быта моряков, обратив особое внимание на фигуру командира. Понять наконец, что нищее базирование съедает людей и корабли. Проследить детально процесс создания корабля и его эксплуатации. Не допускать практики компромиссов в военном деле. Осмотреться в кадровом вопросе, решительно избавляясь при этом от тех, кто вспух на дрожжах протекционизма или грешил им в своей служебной деятельности. Учредить независимую госприемку кораблей... Да мало ли еще наберется вопросов из жизни флота и вокруг него, которые нуждаются в переосмыслении. Кроме того, констатированный ранее факт, что наши корабли по некоторым параметрам уступают зарубежным аналогам, сейчас, в период сокращения Вооруженных Сил, тем более должен побуждать к серьезному комплексному анализу пройденного пути и перестройке в наших флотских делах. И в умах тоже. Серьезный анализ позволит сделать и серьезные выводы: что взять с собой в перспективу, что обновить, от чего избавиться в пути, как от ненужного груза. Словом - продуть балласт.
Как мы с Владимиром Сергеевичем американца дурили
Теплое лето 1979-го Северный флот.
Ракета не шла... То есть даже не хотела начинать предстартовую подготовку.
В то время я был заместителем командующего Гремихинской флотилии подводных лодок и в полном соответствии со своими функциональными обязанностями руководил этой стрельбой. Вместе со своим немногочисленным походным штабом, состоящим из высококвалифицированных специалистов - капитанов 1 ранга Леонида Горбачева - ракетчика и Вениамина Кубланова - связиста, а также фотокиногруппы и шифровальщика я находился на корабле-контролере (это был морской тральщик «»), и когда было получено по звукоподводной связи (ЗПС) сообщение с лодки о срыве стрельбы, это было неожиданно и непонятно. Накануне все взаимодействующие системы были проверены, генеральные испытания ракеты прошли без замечаний, и сейчас, по докладу командира, все необходимые корабельные подготовительные мероприятия были выполнены и соответствующие сигналы получены. Доложив обстановку на командный пункт командующего флотом и получив указание всем следовать в Североморск, я дал «добро» лодке всплыть, подошел к ней на голосовую связь, и мы с командиром лодки и соединения, который был старшим на борту, обменялись подробностями и предварительными выводами, после чего легли на курс в Главную базу. Перебрав возможные, на наш взгляд, варианты, мы с Горбачевым и и Кублановым пришли к выводу, что виновницей срыва стрельбы может быть только новая система, которая сейчас на этой лодке проходила межведомственные испытания. Кроме обработки и выдачи различного рода боевой информации, эта система еще должна была с высочайшей надежностью перекрыть абсолютно всякую возможность несанкционированного старта ракет. Дело было чрезвычайно серьезным в плане международной безопасности и, видимо, разработчик где-то «перебдел» настолько, что и при получении разрешающего сигнала ракета отказывалась его воспринимать и в порядке мирной инициативы предстартовую подготовку начинать не желала. Накануне отладочная имитация прошла, а вот при фактической работе система «заткнулась».
Для установления причины несостоявшегося старта приказом командующего флотом была создана комиссия из представителей разработчика, смежников и нас - военных моряков. Председателем был назначен начальник штаба Северного флота вице-адмирал В.Н.Поникаровский, его заместителями - начальник отдела боевой подготовки Управления ракетно-артиллерийского вооружения ВМФ капитан 1 ранга Е.П.Черемисин и я. Рабочую комнату нам выделили в штабе флота. Работу начали с опроса личного состава: кто что делал, какие и как по времени проходили команды и доклады, какие были высветки на пультах, спрашивали каждого его субъективное мнение. «На закуску» производилась проверка документации и опрос личного состава по знанию матчасти и инструкций по эксплуатации. Вот уж в этом, последнем, энтузиазм разработчиков - членов комиссии, был совершенно неистощим. Вообще, назовите мне хотя бы одну «аварийную» комиссию - будь то свой самый первичный родной штаб или какая-нибудь смешанная комиссия, которая не алкала бы «крови» экипажа. Вспоминаю случай, когда стартовавшая ракета, описав в воздухе какую-то немыслимую фигуру, рухнула в семистах метрах от лодки, обдав морские глади чудовищным облаком оранжевой дряни. Тогда по сильному металлическому надиру в шахте и анализу поведения ракеты в полете, мы сразу определили, что произошла заклинка одной из рулевых камер. Позже это подтвердилось при разборе обломков. Ну, кажется, все ясно - необходимо устранить конструктивный недостаток, поскольку на предстартовой подготовке программно контролируется только выработка сигнала, а фактической прокачки рулевых камер нет, хотя и приводы камер и сама она могут быть повреждены где угодно - при транспортировке, при хранении, при погрузке на лодку - это и надо отразить в итоговом документе. Однако в акте комиссии вдесятеро больше места заняла констатация всяких, не имеющих отношения к делу мелочей - тут тебе и наличие пыли в приборах газоанализа (а что там еще может быть?), и отсутствие записи о возврате в исходное положение корабельных систем предварительного и предстартового обслуживания (кабак, конечно, но не причина же), и указание на то, что одновременно с опросом на допуск к ракетной стрельбе нельзя планировать никаких других мероприятий (хотя больше половины личного состава в таком опросе не участвует), и... еще с полдесятка подобных псевдопрофессиональных замечаний. Как всегда, серьезный технический вопрос тонул в тысяче мелочей, и конструктивные решения принимались чрезвычайно .
Примерно так же было и в этот раз. Затянувшийся процесс вскрытия причин несостоявшегося старта уже начал выводить нас из терпения. Настолько, что Черемисин на пленарном заседании заявил, что если в ближайшие два дня не будет технически обоснованного заключения, он рекомендует председателю потребовать ряда персональных замен в составе комиссии. Не знаю уж, это подхлестнуло разработчика или были иные стимулы, но на следующий день технический руководитель испытаний той самой системы доложил комиссии причину и схемное решение устранения дефекта. Как это зачастую бывает, причина была спрятана не в идеологии системы, не в сложных логических схемах, платах и массивах, где есть хоть и не всеобъемлющий, но солидный программный контроль, а на стыке - в концевом ящике, который назывался «Устройство коммутации кабелей». Там каким-то шалопаем с ограниченной ответственностью были перепутаны эти самые кабели. Пошли на лодку. При нас же ошибка была устранена, затем запустили все взаимодействующие системы, трижды сделали внешнюю имитацию, убедились, что от радиоприемника и до ракеты прохождение сигналов есть, перекрестились и, вернувшись в штаб флота, тут же сочинили акт работы комиссии. Теперь нам с Черемисиным предстояло доложить о проделанной работе приболевшему, а потому находящемуся дома Поникаровскому, получить на актах его утверждающую подпись и затем с его же разрешения планировать повторный выход на стрельбу. Мы уже совсем было собрались идти к машине, как на втором этаже нас остановил выходящий из своего кабинета командующий флотом адмирал В.Н.Чернавин и поинтересовался ходом работы комиссии. Мы коротко и исчерпывающе доложили. Владимир Николаевич поблагодарил за проделанную работу, пожелал удачно отстреляться и попрощался с нами очень доброжелательно. Дом, где жил вице-адмирал, находился неподалеку от штаба флота, так что через десяток минут мы уже разложили схемы, акты и протоколы на его письменном столе, и Черемисин приступил к докладу.
Однако его прервал телефонный звонок - громко урчал так называемый «» — телефон закрытой связи ВМФ, который стоял тут же, на письменном столе. Валентин Николаевич, поднял трубку, ответил, и мы очень отчетливо услышали голос командующего флотом (хорошие усилители стояли на линии): - «Валентин Николаевич, я бы хотел услышать доклад о работе комиссии лично от Вас. Почему мне об этом докладывает какой-то Березовский, какой-то ЧеМЕРисин? Вы же председатель!» Искажением фамилии Черемисина командующий, видимо, хотел еще глубже подчеркнуть ничтожность уровня информации. Стыд, который все мы испытали после этого разговора, разрушил деловую обстановку. Доклад был скомкан. Черемисин был так удивлен и расстроен, что начал заикаться. Поникаровский с покрасневшим лицом поспешно сделал необходимые подписи и отпустил нас. Сразу по окончании работы комиссии произвести стрельбу не представилось возможным, т.к. лодка, хоть и с небольшой задержкой, приступила к выполнению графика боевой службы. С приходом ее в базу приняли практическую ракету, провели положенные проверки, доложили о готовности, и нам была запланирована повторная стрельба. Приказом командующего СФ руководителем стрельбы, ввиду ее повышенной значимости, был назначен первый заместитель командующего СФ вице-адмирал Владимир Сергеевич Кругляков, а я со своей группой офицеров походного штаба - его помощником.
, Владимир Павлович Вашуков служил вместе с ним в 1-м ЦНИИ МО в одном отделе (пришел на три года позже).
Верещагин Валентин Петрович
О нем также известно весьма немного. Благодаря его однокашнику по 1-му Балтийскому ВВМУ Владимиру Георгиевичу Лебедько () сохранилось фото минно-торпедного класса после сдачи государственных экзаменов.
Слева направо. Первый ряд: Веня Гущин, Саша Михайлов, Олег Дунаев, капитан 2 ранга Золотарёв ??, капитан 1 ранга Лонцих Л.Я., Жора Беляков, Серёжа Гридчин, Владлен Лаврентьев; Второй ряд: Саша Кузнецов, Костя Селигерский, Игорь Пакальнис, Гена Кудинов, Володя Змеев, Юра Талызин, Энрико Ассер, Юра Реннике, Вилор Сазонов, Лёша Шмыгов; Третий ряд: Рольф Цатис, Владимир Енин, Серёжа Богатырёв, Вадим Силин, Володя Лебедько, Лео Сумкин, Валя Верещагин, Женя Корнев.
Гайдук Леонид Николаевич
Все, что известно о нем, закончил училище с золотой медалью, имя занесено на доску почета, которая находится в Санкт-Петербургском Нахимовском училище. И .
Гладышев Сергей Васильевич
Рига, РНУ, 1 мая 1946 года. Торжественное построение училища у жилого корпуса. У военно-морского флага Феликс Мартинсон, Сергей Гладышев и Альберт Акатов. Фото из архива однокашника, капитана 1 ранга Миловского Валентина Анатольевича.
В 1954 году С.В.Гладышев вместе с В.А.Миловским прошел обучение на высших радиотехнические классах (ВРОК) в Ленинград, т.е. служил в разведке ВМФ.
В.А.Гравит, как и большинство рижских нахимовцев поступил в 1-е Балтийское ВВМУ.
Слева направо. Первый ряд: Владимир Гравит, Игорь Куликов, Лёня Мостовой, Дима Краско. Второй ряд: Юра Федоренко, Саша Брагин, командир отделения Женя Ваханский, Юра Реннике, Юра Сараев, Феликс Мартинсон. Третий ряд: Валя Миловский, Альберт Акатов, Рольф Цатис, Женя Дрюнин, Юра Журавлёв, Виктор Федюшкин, Вилен Чиж, Владимир Коротков Четвёртый ряд: Альберт Книпст, Владимир Гридчин, Станислав Иодзевич, Сергей Гладышев, Женя Крючков, Валя Верещагин, Владимир Енин, Игорь Цветков. - .
Гридчин Владимир Егорович
После Рижского Нахимовского училища В.Е.Гридчин закончил минно-торпедный факультет 1-го Балтийского ВВМУ.
Громов Юрий Афанасьевич
Юрий Афанасьевич Громов - командир 2-й Камчатской флотилии Тихоокеанского флота (Вилючинск).
Выпускник , он вернулся в стены альма матер в качестве преподавателя. И сегодня Юрий Афанасьевич бережно хранит дружеские связи с однокашниками по Нахимовскому училищу, по 1-му Балтийскому - с легендарными подготами сообщества "49-53".
Санкт-Петербург, ВВМУ Подводного Плавания, 11 октября 2008 года. Общий снимок группы участников торжественного заседания, посвящённого 55-летию выпуска 1953 года. Слева направо: С.Н.Крюков, Ф.И. Шипин, Г.А. Пластинин, С.И. Филь, Э.В. Голованов, Ю.М. Клубков, А.В. Акатов, Р.С. Сахаров, В.В. Груздев, В.М. Чиж, А.Н. Смирнов, И.Ф. Краснёнок, Е.С. Вересов, Э.А. Ильин, С.Н. Прен, Б.Е. Пукин, Л.А. Малышев, А.Г. Савинский, Б.И. Козлов, М.Б. Козлова, А.А. Матусевич-Гальковский, Ю.В. Макаров, А.И. Брагин, Ю.А. Громов (фото Л.Т. Дашкевича)
Дрюнин Евгений Александрович
Аполлос Сочихин о своем : "С Женей в Риге, в Нахимовском, мы были четыре года в одном классе. Это исключительной души человек, друг и верный товарищ, готов не раздумывая придти на помощь и выручить друзей. О таких людях, как Женя, говорят: «Добрые дела идут вслед за человеком!». Отличник, аккуратный и подтянутый, ровный в обращении со всеми, он был гордостью нашей роты, примером для всех. Его отличало особое, трепетное отношение к форме одежды: всегда безукоризненно отглаженные суконка, брюки, гюйс. Он умел из обычной «артикульной» уставной бескозырки создать шедевр. Мы все в тайне учились у Жени этому искусству и подражали ему. Его одарённость и скромность сделали его лидером среди ребят. В Нахимовском Женя Дрюнин был для нас примером во всём. Вокруг него сплачивался коллектив. И сейчас он полпред нахимовцев в Оргкомитете 46-49-53 и
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Нет, два года службы - это не для . В середине мая 1991 года Верховный Совет СССР принял постановление о проведении в 1991-1994 гг. эксперимента в нескольких соединениях ВМФ по комплектованию в добровольном порядке по контракту должностей матросов и старшин из военнослужащих призванных на действительную службу. Как один из серьезных аргументов депутаты указывали на опыт закордонья - мол, там уже давно... Что ж, действительно давно, еще в 15 веке Западная Европа породила наемников-ландскнехтов. Россия же только в начале 18 века ввела рекрутчину, а наёмничества и вовсе не знала. Не в российской это традиции. Могут сказать, надо же когда-то начинать. Не стану спорить, может быть, и надо. Но не в наших экзотических условиях. Явно не ко времени эксперимент. Перед мной газета «Красная Звезда» середины мая 1992 г., статья «Какой будет служба по контракту». По содержанию это изложение беседы с начальником штаба Тихоокеанского флота вице-адмиралом В.И.Калабиным, которому тогда было поручено проведение эксперимента на флоте. Не стану пересказывать статью, скажу лишь, что подвергнув серьезному анализу материально-технические и социальные условия, качество призывного контингента честный военный профессионал Владимир Иванович на бестактный вопрос корреспондента: «Вы лично верите в службу по контракту на флоте?» - ответил: «Чтобы такая служба могла иметь место, мало нашего желания, необходимо всестороннее оздоровление экономики в рамках всей страны». Два года прошло. Оздоровилась ли экономика? Или, может быть, улучшились другие компоненты, определяющие успех затеи? Нет. Положение только усугубилось. Не приживутся «профи» ни в реакторных, ни в других отсеках. Надо исправить ошибку, отказаться от неизвестно над кем поставленного эксперимента, вернуться к трехлетней службе по призыву. А после службы, хочешь на сверхсрочную - пожалуйста, хочешь и можешь - давай в мичмана. Открыта дорога в офицерское училище и в школу мичманов. Другое дело, надо нормально обеспечить этих людей и материально и социально. Достойно вознаградить нелегкий матросский труд, многократно увеличить размер поощрений за классность и её повышение. При этом личная дисциплинированность должна быть мерилом профессиональной пригодности. Да мало ли методов стимулирования добросовестной флотской службы. Но это отдельный разговор.
На атомных подводных лодках не было ступенчатого заднего хода. Не было там ни малого, ни среднего назад. На турбинном телеграфе красным было выведено «РЕВЕРС», и если курс корабля вел к опасности, мостик командовал: «Внизу! Реверс!». Машинисты давали турбинам максимальные обороты назад, и корабль в кратчайшее время останавливал свой бег навстречу катастрофе. Я уже в запасе. Не находясь в гуще флотской жизни, я не могу претендовать на решающее слово. Оно за вами, обитающими в стальных корпусах кораблей. Это вам для обеспечения безаварийного плавания и решения боевых задач нужен на борту профессионал, а не профан. Разберитесь с обстановкой, и если курс ведет к опасности, решительно потребуйте: «Наверху! Реверс!»
Продуть балласт!
В тот день подводная лодка, которая впоследствии получила имя «Ленинец», находилась в отдаленном полигоне. Мы отрабатывали несение ходовой вахты одной боевой сменой. Совсем недавно на корабль пришли матросы нового пополнения, которые, получив теоретическую подготовку, сейчас приобретали столь необходимую практику. Это не было той тяжелой работой, где надо крутить чудовищные маховики, бегать, обливаясь потом, с масленками, глохнуть от грохота дизелей или воя воздуходувок. Механизмы работали почти бесшумно и управлялись автоматически, дистанционно с пультов. Люди следили за параметрами работы этих механизмов, вели вахтенные и эксплутационные журналы, осматривали на предмет водо-, взрыво- и пожаробезопасности свои отсеки. О чем периодически докладывали на ГКП (главный командный пункт), или, как говорят подводники, в «центральный». Активно работали только операторы пультов и комплексов. И еще корабельный кок. В общем, монотонная, малоподвижная работа. Поэтому одной из целей отработки личного состава на боевых постах и, пожалуй, самой трудной было научить людей, несмотря на кажущуюся простоту и скуку обыденности, быть в постоянной готовности к различного рода неожиданностям: ревуну аварийной защиты реактора, заклинке рулей, пробоине, пожару... К бою, наконец. Согласитесь, что эта работа не для слабонервных. - Аварийная тревога! Пожар в отсеке! Это уже серьезно. - Командирское кресло «выбросило» меня к штурману. Определяю безопасный курс всплытия (таковым я считаю курс, параллельный маршруту движения судов Морфлота). - Лево на борт, на курс... Боцман, всплывай! Акустик, докладывать непрерывно, циркулируем влево! Горизонт?... - Чист! - Продуть балласт аварийно! Всплыли без крена, с дифферентом 1,5-2 градуса на нос. Пока я делал свое дело, командир электромеханической боевой части Владимир Гармасар разобрался с аварийным отсеком. Задымленность средняя, дышать можно, открытого огня нет, источник дыма в районе гребного электродвигателя.
. В.Т.Гармасар - (февраль) - прошел все ступени корабельной службы (КГДУ, КДД, КБЧ-5, НЭМС), начальник факультета ЯЭУ СВВМИУ, награжден - орденом Знак Почета, орденом Красной Звезды, орденом За Службу Родине III степени
Всякое ЧП на корабле - рубец на сердце командира. После предварительного доклада оставляю на мостике старпома Игоря Тишинского и отправляюсь в «концевой». Не потому что не доверяю докладу. Но надо самому посмотреть, пощупать, расспросить. Для науки на будущее. ...История простая. По халатности электрика после смены режимов движения не была отключена обмотка возбуждения гребного. Физически обоснованный перегрев и дым. Даю «добро» провентилировать отсек и иду в центральный. Уже задраивая за собой переборочную дверь турбинного отсека, услышал шум пуска вентиляторов, вслед за которым из раструбов магистрали вдувной вентиляции под напором хлынула вода. Один из раструбов направил на электрощит мощного агрегата каскад воды. Кричу вахтенному: «Центральному, стоп вентиляторы!» Сам бегу к носовой переборке. При аварийной ситуации мое место на ГКП. И если есть хоть какая-то возможность, командир должен выйти из аварийного отсека в центральный, потому что кто знает, как будет развиваться авария, и какие решения придется принимать. Путь мне преграждает «» от щита по проходу. Другая! Третья! Еще не обесточенный щит горит. Вынужден отступить. Бросаюсь к пульту турбины, где трансляция. Вахтенный докладывает, что центральный не отвечает. Становлюсь к динамику и нажимаю тумблер вызова, как при сигнале аварийной тревоги - прерывисто.
Всего около месяца назад с Тишинским и Гармасаром мы обсуждали техническое несовершенство корабельной командно-трансляционной установки, устройство которой не позволяло вахтенному одного поста в аварийном случае перебить разговор центрального с другим. Тогда мы решили, что можно попытаться это поправить, если давать отсечным тумблером как бы сигнал аварийной тревоги. В этом случае на центральном пульте, даже если идет разговор с другим отсеком, будет мигать лампочка вызова и даже при отсутствии зуммера привлечет внимание вахтенного офицера. Внесли эту корректуру в соответствующие документы. Однако сейчас, при развивающейся аварийной обстановке, вахтенный в отсеке не вспомнил об этом. На мой вызов центральный ответил сразу. Сработало! Не буду утомлять читателей излишними подробностями. Пожар щита и носовой части отсека мы ликвидировали, распространиться огню не дали, ход сохранили. Мне же запомнился один эпизод - «тихий» героизм турбиниста мичмана Петра Сильвестровича Задорожного. Коммуниста. Загерметизировавшись в нижнем помещении отсека, когда наверху бушевал огонь, он делал свое дело - управлял турбиной с резервного поста, следил за состоянием помещения, держал связь с центральным и на мои, конечно, в приподнятом тоне вопросы отвечал, что у него порядок, индивидуальный дыхательный аппарат работает исправно и что я, командир, волнуюсь за него больше, чем он. С приходом в базу с помощью судоремонтников восстановили технику и привели в порядок отсек. Однако у причала постоять пришлось. Что же все-таки произошло? Главный вопрос - почему вдувная вентиляция погнала забортную воду? Это мы поняли при внимательном изучении чертежей и «железа». Оказалось, в отрезке магистрали, что в надстройке за прочной захлопкой, при всплытии с дифферентом на нос остается какое-то количество воды, тем больше, чем больше дифферент. При открытии захлопки вода пошла в приемную полость вдувного вентилятора и под напором — в первый же по ходу кормового участка магистрали отсек.
Мне могут сказать, что нечего было всплывать с дифферентом. Но и это случилось вследствие конструктивных особенностей системы аварийного продувания цистерн главного балласта. Получалось так, что при одновременном повороте пультовых ключей воздушные клапана носовой и кормовой групп ЦГБ (цистерн главного балласта) срабатывали не одновременно. Поэтому, чтобы добиться одновременного и начала и конца продувания, мы на испытаниях определили величину временных задержек и маленькую табличку повесили над пультом. Так что аварийное продувание балласта было хоть и не ахти какой, но все-таки манипуляцией. Но вот когда при разборе происшествия опрашивали, кто что делал, мичман - знающий и опытный оператор - ответил, что он этих табличных подробностей не помнит. Да это и неудивительно в экстремальной ситуации. Краткий обзор происшествия выглядит так: из-за низкой квалификации электрика произошел перегрев гребного электродвигателя, который сопровождался задымлением отсека, что потребовало вентилирования последнего. После аварийного всплытия с началом вентилирования, вследствие конструктивных недостатков систем аварийного продувания балласта и вдувной вентиляции, а также отсутствия в конструкторской документации запрещения вентилировать лодку вдувным вентилятором после всплытия с дифферентом на нос, произошел заброс воды в отсек и на электрощит агрегата, в результате чего возник пожар щита и носовой части отсека. Выведена из строя материальная часть. Обгорела на значительной площади краска и теплоизоляция. При ликвидации пожара личный состав не пострадал. Восстановление потребовало определенного времени стоянки в базе. Сорван срок отработки задач боевой подготовки. Так нарушение равновесия безопасности вызвало резонанс проявления технических недостатков, что едва не привело к тяжким последствиям. Как же случилось, что новый, только что построенный корабль принят в состав ВМФ с техническими недостатками? Причем те, которые я перечислил в связи с пожаром, не исчерпывали «черного списка». Не усматривалась ли в этом деле низкая квалификация личного состава или приемной комиссии или, быть может, их халатное отношение к делу, или, скажем, коррупция? Ни в коей мере!
Однако чтобы читатель мог понять и, может быть, врасти в ту служебную атмосферу и систему ценностей, которая культивировалась на заре создания и освоения атомных лодок и существует кое-где по сей день, я вернусь к одному событию года 1962. В самом его начале к нам в гарнизон, где дислоцировалось соединение атомных подводных лодок, прибыл главнокомандующий ВМФ адмирал флота С.Г.Горшков в сопровождении адмиралов А.Т.Чабаненко и В.А.Касатонова. Первый, командующий Северным флотом, сдавал флот, второй принимал его. После обхода причалов и ряда помещений, что составляли систему базирования, главнокомандующий приказал собрать командиров подводных лодок в кают-компании плавбазы. Он выступил перед нами с обзором состояния строительства АПЛ, изложил требования к личному составу по освоению новой техники, очертил круг наших задач. В конце спросил, есть ли вопросы. У меня вопрос был. Прежде чем описывать разговор с главнокомандующим, я должен предупредить, что буду излагать его с буквальной точностью, поскольку он врезался мне в память глубоко и навсегда. Кроме того, хочу сообщить читателю, что в системе взаимоотношений ВМФ с министерствами, предприятия которых создают оборонную технику, практиковались так называемые «совместные решения». Что это такое? В том негативном смысле, как мы это понимали, дело обстояло так: скажем, на уровне правительства (!) принято постановление, которое гласит, что к такому-то году такие-то характеристики таких-то механизмов, систем или оружия должны иметь такие-то значения. Но вот подошел указанный год, а постановление, пусть частично, не выполнено. Тогда рождается совместное решение руководства ВМФ и соответствующих министерств: разрешить до такого-то года установить на подводной лодке матчасть со старыми характеристиками. (Понятно, что лодка в целом по своим эксплутационным или боевым качествам при этом отбрасывается на несколько лет назад). Государственной же приемке кораблей ВМФ предписывается принять корабль как есть, со ссылкой на номер решения. Говорю это не голословно. Некоторое время мне самому пришлось проходить службу в качестве уполномоченного госприемки. Там, изнутри, я понял, что она по существу является службой при главнокомандующем ВМФ, и убедился, что без независимой, действительно государственной приемки кораблей качественные показатели флота не поправить.
Будущий экипаж ракетного подводного крейсера четвертого поколения. - Но вернемся к совещанию и моему вопросу. - Товарищ главнокомандующий, мне непонятен смысл совместных решений, которые ухудшают тактико-технические данные наших лодок. - Сколько их у вас? - Восемь. - Товарищ Березовский, мы уже достаточно муссировали этот вопрос, но если вам до сих пор не понятно, я скажу так: в жизни у нас всегда есть совместные решения. Ведь когда вы шьете китель, у вас с портным есть совместное решение? Он остановился, и я понял так, что он требует моего ответа. - Так точно, товарищ главнокомандующий, я говорю ему, что, если он сошьет плохо, я не заплачу ему деньги. После секундного раздумья: - Нет, товарищ Березовский, по этому пути мы не пойдем. Мы будем принимать эти лодки, и вы будете их осваивать, выявлять недостатки, давать ваши предложения и так совместно совершенствовать корабли флота. Садитесь. Даже будучи не согласным с главкомом, я как военный человек принял его указания к исполнению. Тем более, что где-то я понимал главкома, понимал, как он хотел, чтобы наконец заплавали атомные. А мы? То одно, то другое: парогенераторы, импульсные трубки... Главком торопился.
На плавбазе его хватились далеко за полночь, были задействованы для поиска два особиста, они вскоре его нашли в койке у буфетчицы судна. Истёк срок нахождения подводной лодки в составе эскадры, к Смирнову был назначен старшим на переход начальник штаба Ахрименко. При возвращении на Родину нужно было проходить пролив, где много было навигационных опасностей и интенсивное двухстороннее судоходство. И вот в этом проливе подводная лодка догнала наше торговое судно, пошла параллельно его курсу в расстоянии одной мили. Смирнев связался по радио с капитаном судна, тот пригласил его и начальника штаба к себе в гости, прислал за ними моторную шлюпку. Смирнов и Ахрименко перешли на судно, где двое суток пьянствовали. На подводной лодке за командира остался старпом, тому тоже стало скучно и он тоже запил. И вот в такой сложной, опасной и пьяной обстановке подводную лодку далее повёл молодой лейтенант штурман. Есть Бог на небесах, он их и берёг эти двое суток.
Сегодня ночью опять нужно было всплывать на перископную глубину для приёма сеанса связи с берега. Максимов эти ночные всплытия не любил, они всегда потенциально опасны. Прежде чем всплывать, в центральном посту сокращают освещение до минимума, чтобы глаза командира подводной лодки привыкли к темноте, тогда он лучше увидит любую опасность в перископ. И вот перископ поднят: сплошная тьма, страшная чернота, ничего не видно, небо затянуло облаками. В голове непрерывно сверлит мысль: «Не пропусти огни судна, чтобы оно не налетело на нас». Другая мысль: «А если кто-то идет без огней?» Чтобы своевременно обнаружить судно или какой-либо другой объект и не столкнуться с ним, Максимов непрерывно вращал перископ и осматривал горизонт. После сеанса связи Хитренко обратился к командиру: «Товарищ Максимов, зайдите ко мне». В его устах слово товарищ всегда звучало так же как в старые времена в трактире обращались: «Человек (или - любезный), бутылку вина и закуску!» Максимов никогда не чувствовал их товарищами, барами же ощущал всегда. Вчера из беседы с Хитренко выяснилось, что он не может жить без американских сигарет и французского коньяка, отчего Максимов чуть не засмеялся, вспомнив нищенское военторговское обеспечение посёлка, в котором они жили. Максимов зашёл к Хитренко, там уже был особист Губин, его подводники звали особист-интеллигент. Интеллигентность его выражалась в том, что он сам не любил конфликтовать со своими жертвами, а старался переложить свою черновую работу на офицеров и командование подводной лодки. Хитренко с большой многозначительностью начал: «Вот мне сейчас доложил оперуполномоченный особого отдела, что ваш командир дивизиона Галкин ведёт какие-то записи в своей личной записной книжке. Вы вместе с замполитом должны её у Галкина изъять и передать особисту.»
Максимов ответил: «Я не буду ни обыскивать, ни изымать эту книжку, пусть этим занимаются те, кому это положено, если у них такие права есть.» Хитренко с досадой ответил: «Можете идти, я вам уже говорил, что у вас больное самолюбие.» Максимов не сдержался и ответил: «Лучше иметь больное самолюбие, чем вообще его не иметь». Подводной лодке осталось идти до базы всего лишь сутки. Утром пришло радио: «Командиру. В точке номер десять вас будет встречать сторожевой корабль „Пингвин“. Оперативный дежурный флота.» За время похода несколько человек отрастили шикарные бороды и усы, теперь многие из них бреются, чтобы при встрече не испугать своих родных и близких. Максимов ночью почти не спал, думал о предстоящей встречей с женой и детьми. Наконец, штурман доложил: «До точки номер десять осталось пять миль». Командир объявил боевую тревогу, личный состав начал готовиться к последнему всплытию за этот поход. Подводная лодка всплыла на перископную глубину, Максимов осмотрел горизонт в перископ, ещё темно, прямо по курсу командир увидел белый топовый огонь сторожевого корабля «Пингвин». Подводная лодка всплыла в надводное положение. Командир поднялся по вертикальному трапу к верхнему рубочному люку, кремальера не отдраивалась, закисла за поход. Вместе с мичманом Гусельниковым с трудом открыли люк. Максимов поднялся на мостик. Рассвет ещё не наступил, на мостике пахло рыбой и водорослями, мельчайшие микроорганизмы облепили весь корпус подводной лодки и в темноте излучали какой-то таинственный мерцающий свет. До сторожевого корабля четыре мили, радисты доложили: «Установлена радиосвязь с «Пингвином».
Подводная лодка продолжила движение в базу в строю кильватера за сторожевым кораблём. Рассвело, при дневном свете обнаружилось, что почти у всех лица за поход стали бледными, у некоторых с добавками желтизны, у других — синевы. Берег всё ближе и ближе, подводная лодка вошла в гавань, ошвартовалась. На пирсе построены экипажи подводных лодок, представители штаба, оркестр. Хитренко сошёл с подводной лодки по трапу на пирс, к нему подошёл его заместитель капитан 1 ранга Веткин и громко доложил: «Товарищ контр-адмирал, личный состав соединения построен по случаю встречи подводной лодки из похода». Хитренко обошёл строй, поздоровался с экипажами подводных лодок. За это время Максимов построил свой экипаж на палубе подводной лодки. На пирсе к Хитренко подошёл начальник политотдела соединения капитан 1 ранга Волгин, они обнялись и расцеловались. После чего Хитренко, Волгин и Веткин поднялись по трапу на подводную лодку. Максимов подал команду: «Смирно! Равнение налево!» Командир подошёл и доложил Хитренко, который поздоровался с экипажем, поздравил их с успешным окончанием похода и поставил перед экипажем очередные задачи. Одна из них — это как бы продолжение похода — боевое дежурство в базе до пятого мая. Лица у всех помрачнели, находясь в дежурстве, семью не увидишь. Начальник политотдела Волгин подошёл к Максимову и замполиту Зуйкову, поздоровался с ними, потом каждого в отдельности обнял и поцеловал, вручил цветы. Максимов был страшно удивлён такими нежностями, т.к. до похода было много случаев, когда этот же человек мог и не поздороваться, хотя и слышал как к нему обращаются: «Здравия желаем, товарищ капитан 1 ранга». В ответ холодное молчание и взгляд поверх твоей головы. После этого начальники ушли в штаб, экипажи разошлись по своим подводным лодкам, Максимов сошёл на пирс, к нему подошли офицеры и мичманы из его экипажа, они не так давно вернулись из учебного центра; начались поздравления, вопросы, командир еле успевал отвечать. Постепенно все разошлись и с Максимовым остался заместитель по политической части Семёнов из его экипажа.
Он стал рассказывать: «Когда вы улетели от нас, после этого мы ещё обучались целый месяц. Потом прилетели сюда. Вместо вас назначили временно командиром Собачевского, тот к этому времени уже вернулся с 24 съезда. Мы его почти не видели, он занимается своими делами. Только один раз к нему обратился, попросил его выступить перед личным составом как делегата 24 съезда, он пообещал, но так и не выступил». Максимов спросил: «Утвердили ли меня и Собачевского для сдачи экзаменов в академию?» Семёнов ответил: «Собачевского утвердили, он готовится к приемным экзаменам. А вас — нет, сказали, что двух командиров посылать — это слишком много, пострадает боеготовность соединения.» Максимов попросил: «Разыщите Собачевского. Если может, то пусть завтра меня подменит, чтобы я смог повидаться с семьей. Пожалуйста, позвоните мне и сообщите что он скажет.» Семёнов ушёл, Максимова позвали к телефону, звонил оперативный дежурный соединения: «С 12.00 сегодняшнего дня (30 апреля) ваша подводная лодка заступила в боевое дежурство, готовность один час. По приказанию быть готовой выйти в море». После обеда личный состав отправился в клуб на торжественное собрание, посвященное дню 1 Мая. Максимова пригласили в президиум. Доклад на торжественном собрании читал сам Хитренко, где было сказано также и о прошедшем походе, о заслугах экипажа и командира Максимова. В конце торжественной части в числе других Максимова наградили именными часами .
После собрания все, кто был свободен от службы, поехали домой в посёлок, Максимов же и его экипаж, вернулись на лодку, т.к. они как бы продолжали поход у пирса — боевое дежурство. Вечером командир отпустил домой некоторых офицеров и мичманов, сумевших найти себе замену с других подводных лодок. Максимов не имел права их отпускать, но он уже давно научился отвечать за свои действия и брать ответственность на себя. Он зашёл в свою каюту, прилёг на койку и задумался: «Имею право, не имею права. Законно, не законно, сложный вопрос. Ну, а вот это боевое дежурство? Это разве законно?! На подводной лодке нет продуктов, средств регенерации воздуха, есть неисправности отдельных механизмов, требуется межпоходовый ремонт, истекают сроки хранения оружия. Большие дяди же этого как бы не знают, как бы закрывают на это глаза и считают, что подводная лодка вновь готова выйти в дальний поход. Всё это на полном серьёзе, кретинские игры, бумажные дежурства». На этих мыслях командир и заснул. Утром 1 мая на лодке провели торжественный подъём военно-морского флага, зачитали праздничный приказ. Большая часть экипажа была поощрена за поход, после чего командир приказал отправить экипаж в казарму отдыхать. Сам же Максимов остался вместе с дежурно-вахтенной службой на лодке. Где-то после обеда дежурный по подводной лодке позвал командира к телефону, звонил Собачевекий. Разговор получился странный. Максимов попросил Собачевского подменить его хотя бы на сутки, повидать семью, чуть-чуть отдохнуть. Собачевский стал рассказывать, что у него сегодня вечером будут гости, а завтра он справляет день рождения. Максимов ничего не ответил и положил трубку. Он ходил в поход за Собачевского, ждать благодарности от него было бы глупо, не такой это был человек, но что откажет ему в такой малости - Максимов не ожидал. Разговор этот засел в его душе занозой, которая стала досаждать ему ещё больше, когда он случайно через три дня узнал, что Собачевский в этот вечер был с женой в местном кинотеатре на последнем сеансе. На самом деле истина была в другом. Собачевский перед академией боялся любой ответственности. Подменить Максимова - это значит в течение суток отвечать за подводную лодку и личный состав. А если что случится? В соединении было два человека: Собачевский и Рокотов, которые довольно часто использовали в разговоре сочетание из трёх букв — ЧЧВ (человек человеку волк). Надо ли к этому ещё что-либо добавлять?
. В демократичном обществе учат, что .
На следующий день Максимов проснулся рано утром от сильного озноба, болело горло. После завтрака к нему зашёл врач, замерил температуру — 39,4, дал таблеток, предложил лечь в санчасть, но командир отказался, т.к. вечером подводная лодка должна была переходить в пункт выгрузки ракет, вышли сроки их хранения. Максимов не пошёл в санчасть ещё и потому, что в соединении такие болезни было принято переносить на ногах, исполняя свои обязанности. На лодку прибыл Веткин, он должен идти с Максимовым в место разгрузки в качестве руководителя работ. К нему подошёл врач и доложил о состоянии командира, но тот никак на это не отреагировал. Максимов еле поднялся на мостик, головокружение, озноб, тошнота, но самолюбие и понимание ответственности, что никто командовать подводной лодкой вместо него не будет, заставило командира собрать свои силы и довести лодку до места назначения. За его спиной монотонно ныл Веткин, распекая штурмана за какие-то промахи, потом он переключился на матроса-сигнальщика по поводу лохматой причёски, потом он стал подвывать Максимову при швартовке: «Осторожнее…, не ударьтесь о пирс… отработайте моторами назад…» Максимов на эти выкрики не реагировал, продолжая выполнять своё дело. Выгрузка ракет прошла нормально, на следующий день подводная лодка вернулась в базу. Лучше командиру не становилось, температура скакала от 37 до 39. Утром замполит принес флотскую газету, которую среди офицеров звали «флотским брехунчиком», и дал прочитать командиру статью о Собачевеком. Корреспондент писал о их успешном походе, Максимов заулыбался, но читая далее статью, где с хорошей стороны освещалась деятельность командира подводной лодки, он увидел не свою фамилию, а Собачевского. Когда тот приехал с 24 съезда, то его временно назначили командиром экипажа Максимова, который в это время был на его лодке в океане. Перед походом были поданы документы в штаб флота для присвоения звания «отличного» экипажу Максимова, пока он был в походе — это звание присвоили. Корреспондент писал: «… экипажу Собачевского присвоено звание „отличного“, в этом также большая командира.»
Максимов отбросил газету в сторону с недоумением и небольшой обидой на автора. Хотя чего на него обижаться? Он знал, как это делается и пишется. Корреспондент получил всю информацию в политотделе, где было всегда достаточно олухов и бездельников. За три последних года в соединении было снято с должности около десяти политработников за пьянство и аморальное поведение, в том числе секретарь партийной комиссии. Итак, Максимова в статье обокрали дважды: лишили заслуг за поход и за длительную работу с собственным экипажем. Позвонил дежурный по соединению и передал приказание: «Командиру прибыть к Хитренко к 10.00.» В назначенное время Максимов прибыл к командиру соединения. Хитренко сразу же перешёл к делу и стал инструктировать командира: «С 12.00 боевое дежурство кончается, вечером можете съездить домой. Завтра приезжает из штаба флота капитан 1 ранга Удавенков с группой офицеров, они будут изучать документы вашего похода, помогите им во всём разобраться». Капитана I ранга Удавенкова Максимов знал уже лет пять. Среди офицеров он имел прозвище «Удав». Природа наделила его хорошим здоровьем, крепкой фигурой. Купался в море круглый год, зимой ходил без шинели. Хорошо разбирался в . Умел сплотить вокруг себя людей. Было что-то у него от батьки-сечевика. Будучи командиром подводной лодки он успешно выполнял ракетные и торпедные стрельбы, дальние походы, за что был награждён орденами. Как-то незаметно у него началось головокружение от успехов, стал слышать только свой голос, появилось зазнайство, выросла большая самоуверенность, правда, ничем не обоснованная. Он думал, что его будут и далее двигать по командной линии, но для него нашлось лишь место в боевой подготовке штаба флота. Ходили слухи, что его, возможно, могут назначить начальником штаба соединения.
На следующий день группа во главе с капитаном 1 ранга Удавенковым прибыла к 09.00 в штаб соединения, куда Максимов вместе со старпомом принесли все документы по походу. До обеда группа изучала их, а после обеда состоялся разговор Удавенкова с Максимовым. Командир за эти дни всё -таки сбил температуру до 37,4 градусов, но всё ещё чувствовал себя плохо, знобило, болела голова. Удавенков начал с мечтаний: «Вот когда я стану командиром соединения, то у меня кэпы будут только учиться, а за портянки я буду спрашивать с помощников и старпомов.» Удавенков под кэпами подразумевал командиров подводных лодок, а портянки олицетворяли быт и нужды личного состава. Далее он продолжил: «Вот когда я был командиром, то сам занимался всё время и учил своих офицеров, поэтому у меня все стрельбы и походы были отличными. А у тебя что ?» Максимов ответил: «Экипаж за успехи в боевой подготовке получил звание «отличного. В должности командира этот поход у меня первый, я считаю, что он неплохо прошёл.» Удавенков его перебил: «Меня не интересует чего ты считаешь! Я оцениваю тебя и твоего начальника Хитренко. Вы плавали стихийно и безрасчётно, показали свою полную несостоятельность, неумение и незнание документов». Старпом попытался что-то возразить: «Почему безрасчётно? У нас каждое решение подкреплено расчетами. Командир разработал новый тактический приём». Удавенков снисходительно на него посмотрел и небрежно ответил: «А ты помалкивай, журнал учёта событий ты вёл плохо. Я приму меры, чтобы в ближайшее время ты командиром не стал, послужишь ещё старпомом.» В разговор вмешался Максимов: «Давайте конкретно говорить. Какие замечания, ошибки?» Удавенков посмотрел в записную книжку и ответил: «Нет расчетов». Максимов сразу же спросил: «Это шар, расчеты есть, если каких-то нет, то конкретно назовите?» Удавенков с досадой ответил: «Надо было лучше плавать, а не вопросы задавать. Мой офицер Захаров все замечания тебе доведёт». После чего он куда-то ушёл.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Очень уж хотел Эс Гэ, как между собой уважительно называли мы главнокомандующего ВМФ адмирала флота Сергея Георгиевича Горшкова, чтобы эта первая боевая служба с полным ядерным боекомплектом на борту, была успешной. Ведь к этому времени США освоили атомные ракетные ПЛ типа и уже начали переход от ракетной системы «Полярис А-1» и «2» к более совершенной и дальнобойной «Полярис А-3». Америка выносила свой ядерный потенциал на океанские просторы с целью обезопасить территорию страны от превентивного или ответного удара по стартовым установкам. Напомню, что на этих лодках по 16 ракетных шахт. Мы здорово отстали. Наши трехракетные комплексы мало что могли противопоставить ядерной мощи подводного флота США. Да к тому же это был период освоения атомной энергетики. Постоянные неприятности с системами главной энергетической установки были обычным явлением. «У нас Хоттабыч», - это когда небольшая утечка радиоактивности. Или «Мы жихнули», - это когда прорыв по первому контуру - серьёзная авария. Все эти «жихания» и «хоттабычи» страшно мешали проводить нормальную боевую подготовку. Лодки часто и подолгу «лечились». Лечились и люди, переоблучившиеся при авариях. И умирали тоже. Вот поэтому и занимался подготовкой к боевой службе ПЛ «К-40» сам командующий Северным флотом. И этот фактор очень помог соединению и лодке. Помню, на погрузку боевых ракет мы вынуждены были идти на соседнее соединение. Чтобы не было никаких затяжек или препятствий, Владимир Афанасьевич решил лично присутствовать на этой тяжелой и далеко не безопасной операции. И, конечно, все взаимодействующие командиры выполняли свои обязанности лично и браво. Февральская непогодь, ночь, штормовой ветер на пределе работы кранов, сечёт пурга, холодно. Мне бы с мостика уйти (что не положено), чуть нос погреть в центральном... Не могу - Командующий на пирсе! Работу мы закончили часов в шесть, и адмирал, видя моё сосулечное состояние, пригласил меня погреться чайком на плавбазе, где он держал флаг. Я было замялся - форма одежды-то лодочная и, ежели честно, не вполне чистая. Однако, получив прямое приказание, двинулся следом.
Кто когда-либо пивал чаи с Владимиром Афанасьевичем, знает, какой консистенции этот . После первого же глотка темно-коричневой чуть сладкой, вкусной, а более всего вяжущей густой жидкости, всё во рту схлопнулось в комок и протолкнуть туда симпатично дымящуюся жареную картошечку, которую только что подали вестовые, не было никакой возможности. Словом, для дальнейшего продвижения завтрака мне потребовался какой-то период релаксации, после чего я оттаял, поел и вяло поддерживая беседу с командующим, чуть не заснул за столом. А ему хоть бы что. Силен был мужик! На боевую службу выходили во льдах. Проводить нас прибыл крейсером Командующий. По-моряцки пожелал счастливого плавания. Отплавали нормально. Но, как всегда, пинок последовал не оттуда, откуда ждали - на второй неделе заклинило нижнюю захлопку двухзахлопочного устройства корабельного (ДУК), через которое в подводном положении выбрасываются за борт пластиковые мешки с отходами и мусором. Что я ни делал - и всплывал под перископ на жестоком шторме, когда волна бухает по корпусу, как молотом, и циркуляции вертел, и дифференты гнул, и дули воздухом, и проливали водой, и всё в комплексе - ничего не помогало. Куда девать мешки с отходами? Выручил командир ракетчиков Арлен Коваль, который предложил вскрыть лаз цистерны замещения ракет (это ежели выпустишь по супостату ракеты, надо же чем-то компенсировать улетевший груз, вот и принимаешь в эту цистерну забортную воду, иначе не погрузишься), а если получим приказ на стрельбу, то времени на очистку и герметизацию цистерны хватит с лихвой. Так и сделали. Потом, правда, некоторый дискомфорт создавало некоторое амбрэ, но это не снизило боеготовности ракетного комплекса. При возвращении домой час с лишним под перекрестным огнем вопросов на УКВ и прожекторами молча болтались посреди Мотовского залива - вытаскивали, вязали гирляндой и топили в морской пучине эти злосчастные «дуковские» мешки. За поход правительственных наград, как я уже говорил, не было. Всё в рабочем порядке. И это правильно. Это наша работа. И в море я ушел без «дядьки». По нынешним временам на такого рода боевую службу сколько бы начальников на борт посадили? Командующий издал приказ по флоту, где поблагодарил и поощрил подводников. Что же до адмиральского чайку, то теперь я постарше и пью только такой.
Моряки атомного ракетоносца ]-го поколения «К-40». Офицеры: заместитель командира по политической части Ю.И.Падорин, командир 3-го дивизиона БЧ-3 Б.Т.Сиразитдинов, командир ПЛ В.Л.Березовский, старший помощник командира А.У.Аббасов. Трое из них — Аббасов, Березовский и Падорин впоследствии стали Героями Советского Союза. Держать глубину. Флотские были. В.Л.Березовский. - Северодвинск, 2009.
Реверс!
Недавно прочел я статью капитана 1 ранга Н.Палия «Приживутся ли профи в реакторных отсеках». Автор освещает вопросы комплектования, подготовки, воспитания и быта матросов, служащих по контракту. Тема для флота злободневная, однако откликов на статью ни из реакторных, ни из смежных отсеков до сих пор не поступило. Как говорится, «народ безмолвствовал». Хотя, провешивая ретроспективно свое собственное видение стиля руководства воинскими коллективами, каюсь, и я редко выходил за рамки докладов или рапортов по начальству, даже в тех случаях, когда не видел оттуда должного отклика. Истины ради скажу, что попытки были, но ни «Правда», ни «Красная звезда» материал не брали, поскольку сами знают, кого, за что, как и при каких внутриведомственных обстоятельствах можно критиковать. Апеллировать в той или иной форме к общественному мнению считалось признаком командирской беспомощности и поощрялось разве что выговорами. Сейчас нельзя помалкивать. Надо создать заинтересованность даже среди людей общественно пассивных. Искать сторонников в народе, которому служим. Деформированное общественное мнение в недавнем прошлом позволило верхним эшелонам власти издать законы и другие акты, которые разом сократили численный состав Вооруженных сил, количество и виды вооружений, сроки службы, ассигнования. Призывные льготы создали небывалый некомплект в частях, многие из них стали просто небоеспособны. Военной науке и производству приказано сворачиваться, а войскам отступать. Приложили к этому нелегкую руку и - те, что за любые вооруженные конфликты походя клеймили позорным тавром российского солдата и трусливо обходили молчанием разрушительную роль правящей верхушки, обращая огонь творческого вдохновения на уже мертвых или пенсионеров. Иные просто оглупляют армию. Я вспоминаю телепередачу о Вооруженных силах «Служу Советскому Союзу». Не скажу, что в ней не было лакировки или конъюнктурщины, но это была серьезная передача для народа и армии. Название передачи поэтапно изменялось вместе с, так сказать, демократизацией и теперь дошло до «Аты-баты...»
Успешно завершен учебный план войск - аты-баты; бегут наши из гарнизонов «братских» стран - аты-баты; рвут на части Черноморский флот - аты-баты; дедовщина, воровство - аты-баты; калечат, убивают, пленяют российского солдата на его же земле - аты-баты, аты-баты!... Бред какой-то... Как бороться с этой возмутительной инфантильностью теледядей и телететей? Видимо, только путем формирования объективного, дружелюбного к армии общественного мнения. Не все, на мой взгляд, ладно и в нашей военной печати. Ничтожно мало на ее страницах флотских авторов, все больше штатных подписей. А уж если допустят острую статью, то обложат ее вышестоящими комментариями до обнуления. Как не вспомнить позорную борьбу «Красной Звезды» с публикациями офицеров, которые имели отличное от официозного мнение о причинах трагической гибели АПЛ «Комсомолец», когда не найдя корректных аргументов, газета принялась дезавуировать личности авторов. Все вместе это не добавляет авторитета армии и флоту. Сознаться надо, крепко запачкала себя армия дедовщиной. Тяжелое, уродливое явление. И запущен этот нарыв нерешительностью и уродливыми же методами работы высшего командного состава, лукавством среднего и дисциплинарным бесправием младшего. Сюда добавлю применение военными прокуратурами тактики «спихнизма» во имя благополучия статистики. Отдам должное авторам нежного термина «неуставные взаимоотношения» - это под него подгоняют ловкие юристы всё, начиная от неисполнения приказа и до группового избиения. Еще бы найти одного - кто первым придумал возвращать отбывшего срок в дисциплинарном батальоне преступника в свою часть, дабы облегчить ему расправу с пострадавшим, свидетелями, обвинителем, а иногда и с начальником. Скажите пожалуйста, а к какому виду воинского преступления следует отнести бессовестную эксплуатацию матроса, когда начальник приказывает ему выполнять работы, которые не предусмотрены никакими программами и курсами боевой подготовки? Более того - запрещены приказами вышестоящих начальников. Не оказывается ли в таких случаях матрос в пространстве беззакония, где в силу необходимости принимает навязанные ему правила игры, адаптируется к обстановке и впоследствии сам становится носителем беззакония?
Но есть в теме одна правда, которая состоит в том, что униженный ничтожностью своих дисциплинарных прав командир отделения не находит других аргументов, кроме мордобоя, по отношению к наглецу, который круглосуточно хитро, по-мелкому нарушает дисциплину и порядок, издевательски болтая при этом о демократии и правах человека. Я думаю, что спектр воинских проступков и преступлений требует отдельного осмысления. Касаясь вопроса о сокращении сроков службы, я стараюсь понять, какие факторы позволили законодателям принять столь тяжелые для армии решения. Говорилось о том, что надо высвободить молодые рабочие руки для созидательного труда во имя всенародной перестройки. Потом говорили, что по мере частного присвоения народного добра возникает некоторый избыток производительных сил, и высвобождающиеся при этом молодые люди (их еще называют безработными) с удовольствием пойдут в армию, чтобы, во-первых, заработать на жизнь и, во-вторых, положить начало внедрению профессионально солдата. Действительно, сейчас мы видим на наших площадях и улицах молодых людей вольно или невольно втиснутых в коммерческие или просто базарные структуры. Среди них и те, кто уволился сам или уволен из вооруженных сил. Вряд ли следует ожидать отсюда притока добровольцев. Может быть, есть другая аргументация? Может быть, на флоте уже созрели технические предпосылки для сокращения сроков, т.е. техника и оружие военного корабля стали настолько простыми в обращении, что трехлетняя матросская служба стала избыточной? Ничуть. Возьмем к примеру, даже не бог весть какую по сложности флотскую технику, скажем, навигационную радиолокационную станцию подводной лодки: экраны, рукоятки, переключатели, тумблеры, кнопки, цифровые и стрелочные, показывающие электроприборы, разноцветье лампочек, всюду шильдики с неудобочитаемыми наименованиями. Я уже не говорю о технической насыщенности блоков локатора, т.е. того что внутри. Каким же объемом знаний и практических навыков должен обладать матрос, в чьё заведование входит локатор?
Есть две стороны взаимоотношений воина с техникой. Первая - боевое использование - это то, что нужно воину от техники для выполнения поставленных перед ним боевых задач. Вторая - техническое обслуживание - это то, что нужно технике от воина, чтобы к моменту боевого использования быть исправной и обеспечить отдачу полного объема боевых возможностей. Разумный баланс между сторонами и определяет степень сложности самой техники и её обслуживания, откуда вытекают требования к уровню образования и продолжительности времени подготовки оператора. Необременительной и приятной была бы служба нашего радиометриста, если бы в его обязанности входило только боевое использование радара, а само оно заключалось бы в нажатии двух-трех кнопок. Однако это далеко не так. В силу целого ряда причин, сегодня конструкторская мысль больше ориентирована на обеспечение качества и полноты технического обслуживания, нежели на простоту боевого использования. Периодические проворачивания, вскрытия, уход, регламентные проверки, генеральные испытания, выверки, настройка... И проклятье флота - ремонт. Одна из дисциплин боевой учебы так и называется - «Ремонтная подготовка». Какие уж тут два года! Но кроме того, что призывник должен приобрести флотскую специальность, он должен стать моряком, подводником-атомщиком, наконец, воином. И на это требуется немало времени. Не последнюю роль в становлении подводника-профессионала играет воспитание чувства ответственности. Хочу уточнить - ответственности, адекватной худшему варианту аварии обслуживаемой техники. Ветераны северодвинского судостроительного предприятия помнят, как в конце 60-х годов над городом нависла угроза беды, в какой-то степени сравнимой с чернобыльской. При выходе на мощность начал развиваться нештатный процесс функционирования системы управления и защиты (СУЗ) одного из реакторов , которая готовилась выйти в море от причала СМП. В короткий срок развитие процесса могло привести к тепловому взрыву реактора. Положение спасли своевременные решительные действия командира корабля, специалистов завода и личного состава. В активную зону был введен аварийный поглотитель, который прекратил реакцию, аппарат был заглушен, но и навсегда выведен из строя. Авария была предотвращена, однако ракетоносец лишился половины своих боевых возможностей. Такова минимальная цена легкомыслия и безответственности, которую допустил офицер, лучший специалист группы контрольно-измерительных приборов и автоматики, при ручной операции проверки СУЗ.
Хотел бы еще напомнить один морской закон - не будет кораблю счастливого плавания, если абсолютно все члены экипажа не осознают того, что на корабле нет индивидуальной безопасности. Опасность и безопасность вообще на корабле, а тем более на подводной лодке общая. Одна на всех. И воспитывается это чувство сплоченности не в одночасье. С четверть века назад сподобился я быть назначенным на собачью должность заместителя командира соединения, на обязанности которого было руководство отработкой боевых задач подводных лодок в море. На одной из них случилось вот что.. Штормовой ночью при отработке элементов плавания в надводном положении, командир лег на новый курс, который оказался расположенным против волны, но ход не сбавил. То ли посчитал волну Баренцева моря недостаточно высокой, то ли просто усталость сказалась - он и сам потом не мог объяснить. Короче говоря, когда после поворота лодка набрала ход, волна стала перехлестывать ограждение рубки и через рубочные люки хлынула в центральный пост. Конечно, эти 3~4 тонны воды не утопили бы огромный корабль. Но вблизи расположены радиоэлектронные и электроприборы, а прямо под люком, несплошной палубой ниже силовой электрощит. Еще такая же порция воды - и пожар был бы неизбежен. Я в это время был в центральном и наблюдал такую картину: два матроса и мичман, видимо сменившись с вахты, собрались на мостик покурить и сейчас, стоя под люком, запрашивали через вахтенного механика добро выйти наверх. Когда через люк пошел столб воды, все трое опрометью бросились в стороны. Ни одному из них не пришло в голову ринуться по трапу наверх, против водопада, чтобы задраить нижний рубочный люк и прекратить поступление воды внутрь прочного корпуса. Сработал инстинкт персонального сохранения. Того чувства, о котором я говорил, и в помине не было. Да и где ему было взяться? Немножко учились, немножко стажировались, немножко поплавали на ходовых испытаниях за спинами заводских специалистов, прошли положенный курс отработки береговых элементов на соединении и вот только сейчас вышли в море в самостоятельное плавание. А времени то уже сколько прошло... По нынешним меркам пора заводить, да с почестями и в ДМБ.
