9-го мая я проснулся рано, но не вставал, а стал думать о плане проведения дня. В комнате стоял легкий полумрак. Только луч солнца, пробившийся в щель между шторами, медленно скользил по стене. Я искоса следил за ним. Неожиданно зайчик осветил французскую статуэтку полуобнаженной вакханки. Девушка легко и грациозно несла корзину, наполненную виноградными лозами. Освещенная солнечным светом ее сильная, полная дикой красоты фигура, как будто ожила. Ее смелое открытое лицо вдруг озарилось веселой улыбкой. Я и сейчас не знаю, было ли это на самом деле, или мне показалось. Но тогда я это ясно видел и даже не удержался от улыбки. Солнечный зайчик снова перебрался на стену, и я опять занялся сегодняшним днем. Ленинград прекрасен в любую погоду. В пасмурную - суров и величествен. В солнечную - легок и весел. Он никогда не тяготит, никогда не надоедает. Сегодня его дома особенно красивы, его дворцы особенно воздушны, золото его шпилей и куполов нестерпимо ярко горит в лучах весеннего солнца. Улицы, пока еще немноголюдные, чисты и праздничны. Но еще прекраснее утро на берегах Невы. Ее благородное могучее течение вызывает какую-то уверенность и гордость. Светлая вода, отражая в себе голубую лазурь неба, тихо плещется в береговой гранит. Весь День Победы я провел за городом на охоте, возвратившись в Ленинград только вечером. Город встретил меня многолюдными шумными улицами. По Невскому трудно было пройти, и я кое-как добрался до дому. Салют начинался в 9.30, а в 10 часов уже нужно было находиться в училище. Как не хотелось туда идти! В то время, когда ленинградцы гуляли и праздновали День Победы, мы должны были стоять в строю на вечерней проверке. Но это не погасило того возбуждения и тех впечатлений, которые мы получили за день. Да и не могло, потому что чувство Победы выше всякого другого земного чувства!
1946 г. Подарок В.Данилова
Под угрозой отчисления
У моего отца - Беляева Виктора Михайловича - была трудная судьба. Еще юношей в Гражданскую войну (в 1919 году) его призвали в ополчение в связи с наступлением Юденича на Петроград. Затем - служба в Красной Армии.
1924 год. Радист электроминной школы КБФ Беляев Виктор Михайлович
Как сына священнослужителя его лишили гражданских прав, которые восстановили только в 1937 году в связи с принятием Конституции Советского Союза. Летом 1939 года - снова призыв в армию (началось освобождение западных областей Украины и Белоруссии). Осенью этого же года - передислокация в северо-восточный район Ладожского озера в связи с подготовкой войны с Финляндией. Служил отец рядовым в артиллерии. Демобилизовался спустя несколько месяцев после окончания войны - летом 1940 года. Первые месяцы после начала Великой Отечественной войны его не брали в армию по возрасту (отцу на тот момент было 39 лет). Осенью он был призван и направлен в особый отряд моряков, который действовал в той же северо-восточной Ладоге. Последнее письмо мы получили от него в декабре 1941 года. Много позже я получил возможность прочитать о событиях, происходивших в местах, где воевал отец. По приказу Ворошилова в начале зимы началось массированное наступление, которое захлебнулось из-за плохой подготовки. Войска были брошены командованием на произвол судьбы (несколько позже исправлять положение назначили маршала Мерецкова). Советские солдаты небольшими группами и по одиночке по заснеженным лесам и болотам пробивались к своим. Большая часть из них была уничтожена или взята в плен. В плен попал и мой отец.
Мама много раз обращалась в Министерство обороны с просьбой сообщить информацию о папе. После двухлетнего молчания пришла справка, что В.М.Беляев пропал без вести. Мы уже смирились с мыслью о его возможной гибели, как неожиданно, летом 1945 года получили от папы письмо. Он был жив! В плену, как и все советские военнопленные, он изнурительно работал на лесоповале в финских лесах, затем - на сельхозработах в районе Турку, голодал. В 1943 году отношение к военнопленным в Финляндии изменилось (Финляндия готовилась к заключению мирного договора с Советским Союзом). После заключения мирного договора с Финляндией в 1944 году отца освободили и направили в фильтрационный лагерь. Переписка с родными была запрещена, и только через год, после освобождения из лагеря и направления на принудительные работы на Беломоро-Балтийском канале, папа получил право сообщить нам о себе. ...Радостным событием я сразу же поделился с друзьями и офицером-воспитателем Гавриловым. Все они порадовались вместе со мной...
Офицер-воспитатель ЛНВМУ Гаврилов Иван Гаврилович
Эта история имела продолжение после окончания Нахимовского училища, когда всех выпускников ЛНВМУ приказом (после принятия присяги) перевели в высшие военно-морские училища. Я по своему выбору оказался в ВВМИОЛУ им. Ф.Э.Дзержинского. В Дзержинке все нахимовцы и «подготы», имевшие право выбора факультета, устремились на кораблестроительный. Однако все места уже были заняты ранее принятыми на корфак абитуриентами. Начальство искало возможность избавиться от нас или перевести на другой факультет. Меня вызвал к себе инструктор политотдела капитан-лейтенант Голубев и предложил пригласить моего отца на собеседование в моем присутствии. Встреча состоялась. Вопрос к отцу был один: «А может быть, вы сами сдались в плен?» Расспросы велись в оскорбительной форме. Инструктор также расспрашивал о моем деде, который был осужден по 58-й статье «за антисоветскую пропаганду» (он был священником в Шуваловской церкви). Голубева интересовало, куда дед был сослан на поселение после отбытия наказания, когда умер и где похоронен. Мы не знали, где похоронен дед. Знали только, что он умер в Псковской области в 1941 году. И опять вопрос: «А может быть, он был предателем и работал на немцев?» Если честно, я еле сдерживался, чтобы не вмазать этому каплею по морде, но надо было держать себя в руках. В общем, вопрос стоял о моем отчислении, как сыне и внуке «врагов народа». Дело прекратил начальник политотдела капитан 1-го ранга Петр Степанович Морозов, который до этого занимал такую же должность в Нахимовском училище, и прекрасно меня помнил. Только позже я стал понимать, как много для меня сделали Гаврилов и Морозов, взяв на себя ответственность и встав на мою защиту в 1945 и в 1949 годах. ...5 мая 1948 года папа был награжден медалью «За победу над Германией».
Морозов Петр Степанович. Зам. начальника ЛНВМУ по политической части (1944-1950)
На «Авроре»
Последний учебный год в Нахимовском училище наша рота (второй выпуск) жила и училась на легендарном крейсере «Аврора», установленном на вечную стоянку перед училищем 17 ноября 1948 года.
Хотя на «Авроре» был собственный (штатный) экипаж, мы активно участвовали в поддержании и наведении порядка. Швабрили и лопатили деревянную палубу, поливая ее из шлангов, «медь-железо драили», «круглое катали, квадратное - кантовали»... Одним словом, выполняли палубные работы. Убирали внутренние помещения. Помимо этого, участвовали в уборке набережной в районе стоянки крейсера. Особенно много работы было зимой, после снегопадов. Все лекционные занятия проводились на «Авроре» (в классах), специализированные (военно-морская подготовка, химия, физика, география, естествознание, рисование, физкультура и т.д.) - в кабинетах училища, куда нас водили строем.
Начальник военно-морского цикла ЛНВМУ капитан 1-го ранга Л.А.Поленов знакомит нахимовцев с историческим орудием крейсера «Аврора»
Время идет. Эксперименты основательно продвинулись. Победа уже не за горами. Мы уверены в ней. Потому и смотрим вперед: когда все испытания с новой фрезой закончатся успешно и производительность непременно увеличится вдвое и даже втрое, выдержит ли тогда фрезерный станок? Совсем неизвестно, будет ли нашему будущему инструменту достаточна даже запасная мощность станка. Уже сейчас с введением разношаговой хватает наличной жесткости оборудования, но явно не хватает его мощности. Мы пишем письмо Горьковскому станкостроительному заводу, туда, где изготовляют фрезерные станки. Мы говорим и просим: — Наша фреза может идти на несравненно больших режимах, но тогда не выдержит, остановится станок. Нам нужен более мощный. Горьковчанам все ясно, и они понимающе отвечают: «Будет сделано!» И делают. Но, конечно, не быстро. А мы пока поручаем Николаю Романову модернизировать станок для наших фрез. Вечером и утром Романов в цехе. — Послушай, у вас в роду все такие упрямые? — спрашиваем шутя. — Одни вы такие уродились,— огрызается Романов, — чтобы людям покою не давать.
Николай Викторович считает и пересчитывает, пробует и опять считает. Трудятся Максаков, Митрофанов, Штукатуров, Быков — консультанты, помощники. Дело явно продвигается. Идет цепная реакция усовершенствований. Идет и цепная реакция выводов. Характерно, что старые «находки» обретают в разношаговой новый и очень важный смысл, а иные оказываются пересмотренными и не такими уж важными и нужными, как думалось прежде. Мы рассматриваем фрезу по элементам, ищем лучшую геометрию. Мы учимся шагать, ломая старый закон механики, мы учимся шагать, чтобы выиграть в скорости, не проигрывая в пути. Мы уже почти научились. Идут в лаборатории резания работы день и ночь. Готовится к включению в Государственный стандарт (ГОСТ) новая фреза.
200-я
Но только двухсотая конструкция разношаговой, кажется, удовлетворяет нас. Идет последний отбор всех показателей — скоростей, глубины, подачи... Начинает большую жизнь новый инструмент. Мы готовим для представления в Комитет стандартов концевые и цилиндрические фрезы. Показываем уже последние образцы. Присутствуют на показах люди с многих предприятий. Как положено, коротко называем подачи, число оборотов, глубину резания. Цифры растут и растут, и вот уже подача 180 миллиметров в минуту, а фреза работает как ни в чем не бывало — плавно, почти бесшумно проходит заготовку. Пенится металлический водопад — крутая спираль и просторные карманы фрезы, словно изложница, принимают нашу стружку, и металлическим каскадом уносится она вниз в потоке эмульсии, охлаждающей инструмент. — Можно еще увеличить подачу? — слышу вопрос. — Можно, — отвечаю. Хорошо знаю возможности нашего инструмента. На промышленной выставке он работал с подачей 350 миллиметров. Такую фрезу уже и не всякий сильный станок потянет. Деталь обработана. Окружающие меня передают ее из рук в руки вместе с эталоном чистоты. Блестит, словно отшлифованная, поверхность. Но все равно выверяют ее придирчиво люди. — Дайте-ка мне, у меня свой эталон. Коренастый, немолодой человек протискивается, зажигает спичку, подносит пламя к поверхности детали. Этот способ проверки знают хорошо многие. Все наблюдают за спичкой. — Да... Точно, — говорит коренастый. — Три знака семь, чистота подходящая.
...Фреза быстро завоевывает уважение и добрую славу. Она позволила по сравнению с «КСБ» увеличить производительность труда. Ее признали на родном заводе, а признание кировцев — дело не простое. О нашей разношаговой заговорили на других предприятиях. Специально приехал в заводскую лабораторию резания и старый друг наш — профессор Анатолий Васильевич Щеголев. Он наблюдал работу при испытаниях. Потом сказал: — Да вы самих себя обогнали, друзья! И все-таки, чтобы представить инструмент в Комитет стандартов, мы понимаем — надо еще работать. Если бы рекомендовать нормаль, это еще можно, но для ГОСТа... — Нет, этого недостаточно,— спокойно говорят в лаборатории нашего завода и решают проверить наши фрезы на двадцати заводах Ленинграда и двадцати заводах Москвы. Проходит время, и, наконец, мы получаем последнее заключение технологов и нашей лаборатории. Они говорят уверенное «да». Техсовет Ленсовнархоза подтверждает это мнение. Решено: можно представлять в Комитет стандартов — внесены не частные изменения в старую фрезу, родилась новая, дотоле неизвестной конструкции. Она подтвердила свою жизнеспособность и большие преимущества. В Комитет стандартов послана заявка. А пока что фреза сама добивается признания. Разношаговая, виброустойчивая вызвала настоящее паломничество на завод. Люди, чуткие ко всему новому, требовали: покажите, обучите работать, снабдите фрезами. Летели телеграммы: «Если не может приехать Карасев, вышлите инструктора с комплектом фрез». И мы делали И то, и другое, и третье. Высылали чертежи, инструкции, делились опытом. — Нужно только, чтобы быстрее фрезу начали выпускать, инструментальные заводы...— говорили станочники. Отчет о работе бригады, о фрезе заслушан на партбюро цеха. «Крестины» состоялись. Целый план действий разработан в помощь нам, для распространения нового. Фреза, новое дорогое наше детище вступало в жизнь. И тысячи голосов близко и далеко уже раздавались в ее поддержку...
ДОРОГА К ГОСТу
И только не подал голос... Всесоюзный научно-исследовательский институт инструментальной промышленности. Запомним — инструментальной. Молчали те, кому, казалось бы, по должности полагалось заговорить. А это удивляло. Газет они там, что ли, не читают? Журналов? Может, не интересует их это? Возможно ли? Но пока нет и признака интереса. Почему — не знаем. Только ведь уже однажды так было с леоновской фрезой. Блестяще выдержала та экзамен, была взята на вооружение и в цехе, и на заводе, и на других предприятиях. А вот в институте, как раз в этом самом институте, она и застряла на годы. И так же получилось в свое время с нашей «КСБ». Фреза давно жила, приносила пользу, а в институте говорили: «Торопиться некуда. Подождем. Пусть она, эта фреза, жизнью проверяется». — Да уже проверена, — отвечали. — Не торопитесь, кашу маслом не испортишь. Зачем потом снова гостировать? Можно подождать, может быть, появится что-нибудь лучше. И продолжали испытывать, подводить под нее «научную базу». А на заводах работали худшими фрезами! Доколе же? Теперь та же история... И никуда ведь не денешься. Только этот институт может официально рекомендовать новое Комитету стандартов. Пришлось стучаться: впустите в храм науки. Сказали: — Войдите. По-хозяйски, с уверенностью вошли. — Расскажите,— говорят нам.
«Никогда не бойся делать то, что ты не умеешь. Помни, ковчег был построен любителем. Профессионалы построили "Титаник"»
.
Рассказали. — Покажите. Показали. — Докажите. — Что доказать? — Как что? — смотрят на нас, как на недорослей. — А то, что показывали, переведите на теоретический язык. — Теоретически доказать, что лев не есть собака? — Хотя бы так. — Но ведь вы-то видели? И фрезу, и все ее паспорта, и диаграммы, и кривые расчетов лаборатории резания, и заключения институтов, которые тоже вели испытания. — Видели. — Работает фреза лучше тех, что существовали? — Лучше. — Быстрее? — Да. — Производительность ?
— Конечно. — Значит, стране можно давать больше продукции? — Само собой разумеется. — Так что еще нужно? Разве этого мало? И опять спокойный ответ: — Достаточно. Но вы, видимо, плохо знакомы с наукой. Все представленное вами — чистый эмпиризм. А вот как теоретически это доказать? Как научно обосновать?. Понимаете, теоретически?.. Смысл примерно такой: мы научное учреждение, да еще не какое-нибудь, а всесоюзное. Мы сами с усами, сами инструмент изобретаем. Так. — А что, — говорим, — у вас есть фреза лучше нашей? — Если бы была! — Так в чем же дело? — Опять сначала! Мы же говорим, докажите, что все то, что вы изобрели, действительно есть предмет теоретического открытия. — А позвольте спросить, вот Колумб открыл Америку. Как он, по-вашему, это сделал: теоретически или эмпирически? — Зачем упрощать? Дайте нам теоретическое обоснование, и мы признаем фрезу. — А мы-то с чем приехали, с голыми руками разве? Вот же кипы таблиц! Мы хотим, чтобы быстрее наше детище вошло в строй работающих, в государственный стандарт. Сделайте, пожалуйста, что от вас требуется, дайте заключение побыстрее. Ну кто другой, как не вы, должен дать теоретическое обоснование опытам и материалам? Вы же научно-исследовательский институт по инструментам! Молчание...
... — Ну хорошо, — в который раз принимаемся мы убеждать заново. — Польза государству есть от нашей фрезы? Ученый пожимает плечами: — Польза есть, конечно, но доказать ее надо... Так мы и ушли, не солоно хлебавши. — Получается так, — заключил Штукатуров. — «Мы с тобой шлы?» — «Шлы». — «Кожух нашлы?»— «Нашлы». — «И де ж кожух?» И опять: «Да мы с тобой шлы?..». Прямо-таки сказочка про белого бычка! Читатель подумает, пародию Карасев написал. Нет, дорогие читатели, к сожалению, не пародия это, а чистой воды факт. Разве только чуть вольно пересказанный. Вначале мы показывали в Москве наши, уже ставшие «классическими» опыты. И не только «визуально», как говорят, не только с самой фрезой, и не только лишь зрительно могли познакомиться с новым ученые. У них в руках были многочисленные расчеты, подтверждавшие и обосновывавшие необходимость «разбивки» шага инструмента, со всеми диаграммами диапазонов подач, кривыми, графиками, подсчетами зависимостей, результатом всех испытаний и исследований в лаборатории резания завода и институтов, нам помогавших. Только все это никого здесь не взволновало и мало заинтересовало. Здесь хотели получить чисто теоретические выкладки. Им, оказалось, недостаточно показателей зримых и очевидных, недостаточно множества исследований и испытаний. Как тому человеку, что в зоопарке увидел жирафа и сказал: «Такого не бывает». Не бывает, и все тут! — Уж если как-то еще надо доказывать, сделайте это сами, — говорил главному инженеру института Шехтман. — Вам-то виднее, как ученым. И тем ведь хуже для вас, что вы не можете объяснить вполне очевидных вещей. Но где там! Ничего не добившись, уехали мы в Ленинград искать это самое теоретическое обоснование. И фрезе не была открыта «».
Дважды присутствует в Доме техники на объединенном совещании вся бригада. — Мы им нашли, а они еще сопротивляются, — недовольно бурчит Штукатуров. — Ну, положим, не им мы искали и не им нашли, — спокойно ответил Максаков. — И правда себя все равно заявит. А Свердловск и Куйбышев, Пермь и Москва, Челябинск и Новосибирск требовали: «Дайте, наконец, фрезу!» Но как ее дашь? Незаконнорожденный ребенок. В метрических записях государственного стандарта не значится. Снова мы экспериментируем. Идет новая серия дополнительных опытов, новые циклы. Снова замеряются вибрации, снова на различных режимах проверяется каждый элемент. Делаются новые расчеты вариантов с различными углами наклона. Уходит масса времени, энергии, труда, сил. Затрачивается металл. 12 тонн металла только... на дополнительные анализы и доказательства, чтобы найти обоснование для нашей разношаговой. Была ли в том нужда? Собственно, нового ничего все это не давало... Наша разношаговая с крутой спиралью и свободными стружечными канавками стала преобладающей на Кировском заводе. По нашему примеру изготовляют инструмент на многих предприятиях страны. В Перми на заводе, применив в работе нашу цилиндрическую, рабочие увеличили производительность в семь раз. Давно работает такой инструмент на ленинградских предприятиях. Огромную экономию приносит фреза государству. А нас отрывают от добрых дел, чтобы доказывать уже доказанное.
События в Ираке — это результат действий нескольких стран. (1)Китай – вытеснил американские нефтяные компании из Ирака и почти всю отрасль подчинил себе. (2) США, которые сказали: “Мы воевали, воевали, а теперь в Ираке — китайцы…” (3) Египет, который показал, что исламистам в политической борьбе нельзя опираться на Запад и заставил сплотиться все силы, верные джихаду. (4) Сирия, откуда, не дождавшись обещанных бомбардировок, более 20 тысяч боевиков ушли в Ирак. Вчера Сирия в лице Асада предложила Ираку помощь в борьбе с боевиками. Иракское правительство еще месяц назад обратилось за помощью к США, но те только обещают — до вчерашнего дня. Боевики очень боеспособны, грамотно воюют, иракская армия фактически разбежалась. Похоже, что за джихадистами стоят спецслужбы США в надежде вернуть себе нефтяную отрасль Ирака. Попытка иракского премьера ввести через парламент ЧС не набрала голосов. Это если в двух словах..
12.06.2014.
Маленькое злободневное
Почему, говоря сегодня о событиях в Абхазии, нужно иметь в виду Украину? Если коротко и ясно, то дело обстоит так. На территории СССР США и Запад спонсирует одновременно два глобальных проекта: (1) украинский и (2) великочеркесский. Казалось бы, чего общего? Но на самом деле, общего более чем достаточно. (1) Одни и те же спонсоры. (2) Оба проекта реализуются при самом активном участии еврейских организаций. Так, к примеру, калифорнийский центр им. Визенталя (это тот, который когда-то ловил нацистских преступников) принимал у себя силовиков из Майкопа и учил их толерантности. Заодно происходило знакомство с черкесскими диаспорами США. (3) Оба проекта нацелены на то, чтобы лишить Россию выхода к Черному морю. (4) Наконец, если карту Великой Черкесии наложить на карту Украины, то один регион совместится полностью. Это Крым. Великая Черкесия, по мнению американского закулисья, тесно работающего с северокавказской молодежью, должна простираться от Каспия и Азербайджана на востоке до Крыма включительно на западе. Другими словами, великие черкесы или великие укры, а Крым американцам очень нравится. Теперь об Абхазии. В строительстве Великой Черкесии Абхазии отводится очень важное место. Еще великий галстукоед и памперсонос призывал абхазов присоединиться к антирусской коалиции, которую он сколачивал. То, что, несмотря на всю любовь абхазов к России, антирусские настроения на территорию Абхазии все-таки проникли, можно судить хотя бы по риторике, которая раздавалась во время открытия на набережной Сухуми памятника мухаджирам. Мухаджиры − переселенцы-мусульмане, покинувшие по разным причинам и в разные годы территорию Российской империи. Есть историки, которые приравнивают мухаджирство к геноциду кавказских народов со стороны России. Эта мысль года три назад заставила меня написать: либо геноцид был, и тогда сегодня говорить о Великой Черкесии бессмысленно, потому что черкесов не осталась, либо геноцид − это информационная «утка», и тогда о черкесах в некотором смысле говорить можно. О том, почему «в некотором смысле», скажу позднее, а пока лишь замечу, что в церемонии открытия памятника мухаджирам активную роль сыграли те, кто сегодня руководит беспорядками в Абхазии. Выводы делайте сами. Похоже, выступления в Абхазии несколько преждевременны и спровоцированы теми, у кого возникло политическое недержание от потери Крыма. Дело в том, что у прекрасно разработанного проекта по сколачиванию Великой Черкесии есть пока что непреодолимые недостатки: представители кавказских народов, относящих себя к черкесам, пока еще, к большому счастью для себя, да и для всех соседей, не могут решить, кому быть самым главным черкесом, которому все остальные должны кланяться в ножки. А без этого «великая Черкесия» состояться не может. Поэтому Абхазия может оказаться фитилем, который успели поджечь, но не успели подсоединить к бомбе. Среди курьезов, сопровождающих информационное обеспечение «великой Черкесии», я бы выделил два: черкешенки дали начало сразу нескольким династиям древнеегипетских фараонов; и в 19 веке черкесы были единственными в мире хранителями «естественной демократии», к которой Европа пришла почти на столетие позже. Тем не менее, Европарламент живо откликается своими псаками на такие заявления на всех ежегодных днях черкесов, отмечаемых различными органами объединенной Европы.
29.05.2014.
Об украинском гопаке и чупрыне
Слегка оклемавшись от навалившихся болячек, я попытался разобраться в той картинке украинских событий, которую самозабвенно рисует для себя Запад. Получилась такая политическая мультяшка. 1. В июне намечаются массовые мероприятия, посвященные 70-летию высадки союзных войск в Нормандии, известной как открытие Второго фронта. После обсуждения этого мероприятия ответственными за это клерками, появилось мнение, что прибытие Путина на торжества будет «некомфортным» для Запада. Стали думать и гадать, как заранее от нежелательного гостя избавиться. Кому-то в голову пришла хитроумная идея — использовать наследного принца Чарльза. Того отправляют в хорошо оплаченную командировку на Украину, где ему нужно сравнить Путина с Гитлером. Что он и делает в своем заявлении о Крыме, называя его аннексией и переводя исторические стрелки на Судеты. Теперь, когда дело сделано, западные дипломаты, включая МИД Великобритании сидят, как в рот воды набрали, и молча надеются, что «некомфортного визита» не будет. 2. Огромное количество публикаций в западных СМИ непрестанно бубнит о том, что Запад ничего против России, в общем-то, и не имеет. А если и имеет, то против Путина лично. При этом делают ссылки на статьи о русской политике, написанными американскими авторами с русскими фамилиями, например, некто А. Циганков, политэкономист, который-таки всё знает, или историками, типо, А. Зубова, который с важным видом объяснял на Радио «Свобода», что Путин проводит политику, которую вела Россия в 19 веке и от которой весь цивилизованный мир давно отказался. Если конкретно, то в очередном зубовском вранье говорится, что в 19 веке российские власти насильно русифицировали восток Украины, выселяя оттуда украинцев и заселяя освободившиеся территории русскими. В Крыму – тоже: уже тогда крымские татары насильно выселялись, чтобы освободить землю для русских. Почетный историк, который нарасхват востребован многими западными университетами, наверное, имеет в виду мухаджирство (переселенчество) – явление, характерное для многих исламских стран. В 19 значительное количество исламского населения России в разное время покинуло территорию империи без всякого насилия, получив даже подъемные и компенсацию за земли, оставленные в России. Среди переселенцев были казанские татары, мусульманское население Кавказа и население других земель. Что касается крымских татар, то он уходили двумя волнами – в начале 19 века и в годы Крымской войны. Селились они на вновь захваченных турками землях, чтобы обеспечить количественное большинство мусульманского населения. Один из мухаджиров был даже министром иностранных дел Турции, а во главе нескольких волн переселенцев стояли мусульмане-генералы русской армии. 3. ООН тоже не уходит от крымской проблемы. Агентство по делам перемещенных лиц ООН уже успело опубликовать доклад, в котором говорится, что «аннексия» Крыма (другого слова на Западе по отношению к Крыму никто не произносит) привела к возникновению более 10 тыс. перемещенных лиц, среди которых, в основном, крымские татары. Мир должен ужаснуться. 4. Путин приехал в Шанхай, и в море начались не только российско-китайские морские маневры «Морское единство». но и учения американского флота под весьма красноречивым названием «Формирование событий». 5. Сколь бы долго в США ни говорили об Украине, в голове у американцев все равно сидит Крым. То, что Крым, уплыл, заставило многих стратегов на Западе сразу поглупеть. Тут хочется вспомнить Генсека НАТО, который пару месяцев назад после одного торжественного обеда решил дать пресс-конференцию, на которой заявил: «У нас полно информации, но беда в том, что аналитики, которые на основе этой информации могут сделать правильные выводы, отсутствуют. Он имел в виду украинские дела и Россию. 6. Есть ещё Ян Рехау – высокопоставленный сотрудник Европейского центра фонда Карнеги, ответственный сразу за все западно-европейское единство. Постоянно ругая Россию и считая, что Россия несет ответственность за разрушение всех международных форумов, в которые она вступила после развала СССР, он уверен, что нынешняя ситуация – это испытание западного единства на прочность. Но приятно уже отметить, что в одной из последних своих статей он заявляет, что пока в украинском кризисе победа остается за Россией, но заканчивает тем, что эта победа – тактическая, а дальше верх возьмет «европейское единство». На этом позволю себе закончить. Надеюсь, мне удалось не повторить другие сообщения.
24.05.2014.
Мартовское предутреннее
Зачем? – Непонятно. Но все же Уходит куда-то луна, И холод крадется по коже, И гложет чужая вина.
Но есть избавленье простое От этих ненужных хлопот. О них даже думать не стоит, Но что-то все время зовет
Туда, где мгновенья сомкнутся, Где звезды опять подмигнут, Где эхо былых революций Сливается в рокот минут.
Но хочется все же на время, А, может, на целую жизнь, Забыть, что мы − странные тени, И Богу смиренно служить.
И ближе придвинется вечность, И станет осмысленным свет. Смиренье − оно бесконечно, - Однажды промолвил поэт.
17.03.2014.
Цветок в развалинах стены
Альфред Теннисон
Цветок в развалинах стены, Тебя я вырвал, недотрога. Цветочек, корень, стебелек, Но до сих пор мне невдомек, Как понимать тебя должны, Чтобы познать себя и Бога.
Ощущения
Я ощущаю события, Как перья птицы, под которыми так тепло. Это почти открытие, Неожиданно возникшая плоть. Как скульптура, По которой скользят руки слепца, Время, которое проживают сердца.
Я хочу ещё раз услышать: Кливер забрал! Увидеть солнце, которое не уходит за крыши Почти до утра. И руки, счастливые тем, что прозрели, Обожающие, бегущие вниз. Как будто вся жизнь состоит из апреля, Из улыбок тысячи Мона-Лиз.
Есть событие, как греховность, Искупление, как искус, А дни за днем – все поголовно – Одинаковы на цвет и на вкус. И непонятно, что кажется, Что у событий внутри, Вечер, как дуб – безмятежный и кряжистый, Ночь – как последний штрих.
И от события остается Послевкусие, ощущение сна, Уходящего из-под ног колодца, Сужающегося у самого дна. И вновь возносящегося бабочкой над кустом, Теряющей пыльцу от прикосновения к чуду. Он был всё время рядом с Христом И звали его – Иуда.
30.01.2014.
Моя судьба
Кружится снег, и белая земля Внимает не звучащим звукам вальса. Моя судьба пресытилась, но я Об этом до сих пор не догадался.
Моя судьба о чем-то о своем, Без суеты и, в общем, без злословья, И я не знаю, как же мы вдвоем Одно не поделили вдруг здоровье?
Я до сих пор не знаю, что да как, И почему судьба уже устала, Но пребываю вечно в чудаках, Не знающих ни ям, ни пьедестала.
И – хорошо, и так тому и быть, Я клекот волн могу ещё услышать, И мне другой не надобно судьбы. А волны всё напористей и выше.
Иностранные языки. В училище изучали два иностранных языка: английский, а немецкий или французский - по выбору. В 1947 году обязательное изучение немецкого или французского было прекращено, однако их продолжали осваивать в кружках. Я занимался немецким дополнительно (скорее всего, благодаря сильному и очень требовательному преподавателю). 17 мая 1946 года в училище прошел вечер иностранных языков, в котором, как мне помнится, в обязательном порядке принимали участие все воспитанники. Для нашего класса начальство определило разучить песню на английском языке, чтобы исполнить ее со сцены. Песня из четырех куплетов оказалась очень трудной для запоминания, и, несмотря на то, что мы искренне старались ее выучить, у нас это не получалось. В конце концов, все пришли к одному неутешительному результату: удалось выучить только первый куплет и припев. Мы резонно рассудили, что если мы, имея текст, смогли выучить только первый куплет, то наши слушатели, тем более не смогут почувствовать разницу между первым и остальными куплетами. Поэтому решили первый куплет и припев спеть четыре раза, что и сделали на генеральной репетиции. Однако, наша хитрость была раскрыта, и нас с треском выставили со сцены. Более успешно я выступил в роли Осла в басне И.А. Крылова «Квартет», переведенной на немецкий язык.
17 мая 1946 года. Вечер иностранных языков. И.А. Крылов «Квартет». В роли Осла - В.Беляев.
* * *
В Нахимовском училище занятия отнимали у нас практически все время. Мы были чрезвычайно загружены учебой. Я понимал, что в общеобразовательных школах такое напряжение отсутствует, и было интересно, какой эффект давала наша напряженная работа, отличался ли наш уровень подготовки от школьной. Мы жили на казарме, и у нас не было достаточно времени, чтобы общаться со сверстниками вне стен училища. Поэтому я спрашивал у ребят, по каким либо причинам отчисленным из училища, каково их впечатление, есть ли различие между училищным и школьным образованием (например, у Юры Губачева). Ответ был ожидаемым: средний уровень подготовки в Нахимовском был гораздо выше, но отдельные ученики школ достигали большего. При поступлении в высшее военно-морское училище я ощутил, что уровень подготовки медалистов из школ по общеобразовательным предметам был примерно одного порядка с нами. Однако, нахимовцы имели определенные преимущества. Мы получили опыт жизни в коллективе, опыт общения, дружбы и разносторонние знания; прошли «школу мужества» и коллективного воспитания, которое сплотило нас, научились брать на себя ответственность за порученное дело, и, выполняя его, не отвлекаться от главной цели. Опыт жизни обычных школьников значительно отличался от нашего.
* * *
Давно хотелось уточнить и обобщить основные памятные даты и отдельные события периода моего обучения в ЛНВМУ. Сейчас для этого выдалось и время, и место. Не претендуя на полноту информации, которую мне удалось восстановить в памяти (отдельные лица, события, впечатления и даты продолжают проявляться), уже сейчас можно составить хронику событий этого важного периода моей жизни. Более подробно надеюсь рассказать о некоторых эпизодах немного позже.
Основные памятные события периода моего обучения в ЛНВМУ
— 12 сентября 1944 года - получил повестку явиться в ЛНУ 16.09.1944 года к 8 ч утра. — 16 сентября 1944 года - нас (семерых воспитанников) отправили в Финляндию в летний лагерь ЛНУ на озере Сула-ярви. — Октябрь 1944 года - всех воспитанников из легких домиков переселили в большой двухэтажный дом, приспособленный для зимовки. — 7 ноября 1944 года - трагический случай на озере Сула-ярви с детьми из пионерского лагеря моряков Северного флота. — 12 ноября 1944 года - 2-я рота ЛНВМУ прибыла из летнего лагеря в Ленинград. — Начало декабря 1944 года - первое увольнение в город 1 мая 1945 года - первое участие в параде войск Ленинградского гарнизона. — 9 мая 1945 года - митинг в парке возле Театра Ленинского комсомола. — Лето 1945 год - письмо от папы. — 1 мая 1946 года училище впервые участвовало в параде на Красной площади в Москве. Сначала репетировали в Ленинграде, потом (2 недели) к параду готовились в Москве; кроме участия в параде, в культурную программу были включены: посещение мавзолея Ленина, культпоходы в лучшие театры и знаменитые музеи. — 17 мая 1946 года - вечер иностранных языков; участие в постановке басни И.А. Крылова «Квартет» (на немецком языке). — Осень 1946 года - сеанс одновременной игры с гроссмейстером Г.Я.Левенфишем. — 1947 год - посещение училища Элиотом и Элеонорой Рузвельт. — Лето 1947 года - ЛНВМУ была передана шхуна «Бакштаг» и буксирный пароход «Мста». — Летняя практика 1947 года: шлюпочный поход по маршруту: Ленинград - Петродворец - Кронштадт; поход в Ораниенбаум. — 1948 год - мазурка, поставленная В.Беляевым. — 1948 год - ЛНВМУ была передана трофейная шхуна «Надежда». — 5 июня - 14 июля 1948 года - учебный переход на шхуне «Надежда» до Таллина и далее - в Поркалауд. — Ноябрь 1948 года - 2-я рота ЛНВМУ поселилась на учебном судне - легендарном крейсере «Аврора», который был пришвартован возле здания ЛНВМУ у набережной Большой Невки 17.11.1948 года. — Весна 1949 года - принятие воинской присяги. — Лето 1949 года - участие в первой спартакиаде суворовских и нахимовских училищ в Москве.
Преподаватель русской словесности
О полковнике Данилове Владимире Валерьяновиче
Фотографии полковника В.В. Данилова у меня не сохранилось. Зато сохранился карандашный портрет, который я нарисовал на одном из его уроков в 1946 году. В литературе о ЛНВМУ сведения о Данилове достаточно скупы. В книге-исследовании В.К.Грабаря «Нахимовское училище. История. Традиции. Судьбы» сообщается: Данилов Владимир Валерьянович (1881-?), начальник цикла русского языка и литературы в ЛНУ в 1944-1947 гг. (с. 472); полковник (с. 425); потомственный дворянин, филолог, связавший свою судьбу с флотом (с. 137). «В.В. Данилов - автор 47 работ по истории литературы, 13 работ по фольклору и этнографии, 30 - по методике и грамматике. В 1923 г. преподавал в Высшем военно-морском училище им. М.В.Фрунзе, в 1924-м начальник научно-исследовательского отдела этого училища, в 1928-м написал очерк о его истории. С 1932 по 1941г. в училище издавалась газета «Фрунзенец», где он был литературным редактором» (с.409). ...Полковник административной службы Владимир Валерьянович Данилов учил нас всего три года. Однако я с уверенностью могу сказать, что именно этот преподаватель Нахимовского училища оставил в моей жизни наиболее глубокий след. У меня сохранились тетради с диктовками и сочинениями 1945-1946 гг., призы, которые Владимир Валерьянович вручал за успешно выполненные работы, и, конечно же, незабываемые впечатления от соприкосновения с Языком и Литературой. Данилов был старшим научным сотрудником Пушкинского дома (Институт литературы), который находится на стрелке Васильевского острова, через дом от Музея ВМФ. Владимир Валерьянович поражал нас, воспитанников, глубиной и обширностью знаний литературы и языка. Он преподавал нам русскую классику 19-го века, обращая внимание на особенности стиля каждого писателя. Свои лекции он обильно сдабривал популярными фразами и изречениями на латинском и древнегреческом языках. Их мы записывали в конце тетради и с удовольствием (легко) запоминали. Его диктанты состояли из текстов различных литературных произведений. Грамматические примеры он также брал из классики. Почти каждую неделю он давал нам темы для сочинений, на написание которых выделялось несколько дней. За сочинение он ставил две оценки: за грамматику и за уровень литературного изложения темы. Периодически он давал задания по литературоведческому анализу некоторых классических произведений. Помимо диктантов и сочинений Владимир Валерьянович зачитывал нейтральные абзацы из классиков и предлагал определить авторов по языку и стилю. Это были отрывки из И.Тургенева, А.Пушкина, Ф.Достоевского, М.Лермонтова, Л.Толстого, А.Чехова... Мне нравилась эта игра, и я гордился своим умением определять авторство. За один из таких удачных ответов Данилов вручил мне приз - первый перевод на русский язык «Робинзона Крузо» Д.Дефо. Приложением к подаренной книге было задание: проанализировать особенности лексики этого произведения. Иногда занятия по литературе Данилов проводил в Пушкинском доме, который в то время был закрытым заведением, где экскурсии не проводились. Мы ходили по залам, уставленным письменными столами, конторками, за которыми в свое время трудились русские классики, листали их рукописи, рассматривали их почерк. Особенно запомнилась рукопись А.С.Пушкина «Евгений Онегин»: его манера написания, правки, рисунки на полях, размашистый росчерк. В архиве Владимир Валерьянович находил папки с документами известных нам литературных и государственных деятелей России, вынимал исторические документы, и мы знакомились с их содержанием. Об этих экскурсиях я написал в одном из учебных сочинений того времени. ...Побывали мы и на заснеженном и заброшенном из-за войны месте дуэли А.С.Пушкина - на Черной речке (в день памяти поэта). Сама внешность В.В.Данилова и его манера общения с нами привлекала, и даже воинское звание - полковник - не мешало доверительному (и даже дружескому) общению с этим преподавателем. Он обладал великолепной дикцией и разговаривал с нами «высоким штилем». И совершенно естественно, что мы уважительно и с любовью относились к нему. Однажды, когда у Владимира Валерьяновича был день рождения, мы всем классом отправились к нему домой. В 1959 году, когда я вернулся в Ленинград из Владивостока (для учебы в Военно-морской академии), я связался с Даниловым по телефону и попросил о встрече. Владимир Валерьянович узнал, где я живу, и просто ненадолго заглянул ко мне домой, чтобы повидаться. Тогда он подарил мне один из номеров «Вестника Европы» 1803 года издания. В конце 1960-х годов, навестив заведующего и основателя отдела древнерусских рукописей Пушкинского дома Владимира Ивановича Малышева, я узнал, что Владимира Валерьяновича уже нет в живых...
...Интерес к книгам, в большой мере, воспитала во мне моя бабушка - Клавдия Георгиевна Безсонова. В библиотеке, которую она и мама собирали для меня, было более 300 книг: в основном - сказки Пушкина, Гауфа, братьев Гримм, басни Крылова, стихи Никитина, Некрасова, Кольцова... Это были детские произведения русских и европейских классиков. С двенадцати лет моим воспитанием занимались военные учреждения. Но и на казарменном положении, когда нас готовили к службе в военно-морском флоте, в училище (помимо занятий по специальности, которым отводилась большая часть времени) много внимания уделялось эстетическому и литературному воспитанию. Интерес к литературе, вызванный уроками Владимира Валерьяновича Данилова, остался на всю жизнь. Моя связь с Пушкинским домом не прервалась: в 1960-х годах по заданию Пушкинского дома я проводил этно-археографические экспедиции по берегам Белого моря и на Соловецких островах, собирая материалы для отдела древнерусских рукописей. Уроки из цикла русского языка и литературы в последующем вызвали интерес к литературе начала 20-го века, древнерусской литературе и живописи, исторической эпиграфике и археологии, к сотрудничеству с краеведческими Архангелогородским и Соловецким музеями, организации краеведческого музея в Северодвинске, работе (после окончания службы) в Херсонесском историко-археологическом заповеднике, в Севастопольском художественном музее им. М.П.Крошицкого...
В лагере
16.02.1945 г.
Наш лагерь - это замечательное место в Финляндии, которое лежит на берегу одного из многочисленных озер. Вокруг него расстилаются огромные хвойные леса с изредка встречающимися березовыми и осиновыми рощами. В этих лесах растет много грибов и ягод. Однажды я со старшим лейтенантом пошел в лес за грибами. Выйдя из лагеря, мы двинулись по дороге, которая поднималась в гору. Но скоро свернули в лес и пошли по зеленому, мягкому мху, расстилавшемуся, как огромный ковер. Приятно было чувствовать, как твои ноги тонут в нем. Нас окружали молоденькие сосны, между которых изредка встречались гранитные валуны, образовавшиеся еще в ледниковый период. Вот наткнулись на воронку, всю заросшую травой и лишайниками. Она, вероятно, образовалась еще в первую войну с финнами. По пути нам встречалось много разных грибов, но мы их не брали, так как лейтенант знал, где растут белые грибы. Вскоре мы пришли туда. Это была большая поляна, поросшая кустиками черники и мха. На ней возвышалось несколько высоких сосен. Кругом была тишина. Здесь не было слышно ни птичьего пения, ни говора людей, лишь сосновый лес шумел тихо и однообразно. Грибов было очень много, и мы скоро набрали полные корзины. Затем, не задерживаясь, мы пошли обратно в лагерь, боясь опоздать на обед.
Вечер в училище
25.05.1945 г.
Его язвительные речи Вливали в душу хладный яд, Неистощимый клеветою, Вводил он в бешенство ребят.
Урок самоподготовки. Моя голова трещит, в глазах расплывается, и нудная зоология никак не лезет в голову. Я повторяю несколько раз одну и ту же строчку, не находя в ней смысла. Мне мешает шум в классе, из-за которого я не могу сосредоточиться. Но меня спасает зрительная память, благодаря которой я запоминаю заданный материал, прочитав его один раз. Времени на самоподготовку мне не хватает, и поэтому я часть устных уроков готовлю, где попало. Звонок. Самоподготовка окончена. Мы нехотя построившись идем на пятый этаж в столовую. На лестнице раздаются крики, свист и пение. «По морям, по волнам нынче здесь - завтра там...» И один и тот же куплет повторяется без конца. Это идет наша рота. Рядом, гневно ругаясь, семенит наш ротный старшина, которого попросту называют «КумоВалент». Когда крики и пение доходят до неистовства, раздается его отчаянный крик: «Папуасы!!». Этот возглас мы встречаем со смехом и прибаутками. Один из воспитанников спрашивает: «А что это такое?» Старшина покрякивает, почесывает затылок и изрекает: «Это древние народы». В ответ опять смех. На четвертом этаже шум смолкает. Воспитанники недовольны: «Опять будут читать «лекции». А спать-то когда?» Прежде чем начать вечернюю проверку, старшина повернул взвод несколько раз направо и налево и только после этого успокоился. Сделали перекличку. Двух воспитанников не оказалось (они были в классе). Старшина, язвительно улыбаясь, лезет в карман за толстым «талмудом» и записывает опоздавших. Наконец начинается... Старшина вызывает из строя провинившихся. Вот выходит воспитанник невысокий, худенький, но ловкий и физически развитый, похожий на цыганенка своими черными волосами и глазами. Он хороший мальчик, но немного невыдержанный и нервный. Вся его фигурка похожа на сжатую пружину, готовую при малейшем прикосновении сорваться с места. Старшина торжественно провозглашает: «Воспитаннику Кузнецову объявляю внеочередное увольнение за по...» Дружный смех не дает ему закончить. Оправившись, старшина продолжает объявлять наряды и «неувольнения». Наказанные приступают к исполнению своих обязанностей, а остальные ложатся спать. Раздается дудка дневального и команда «Отбой!». Так обычно кончается наш училищный день, кроме тех, которые вносят в нашу жизнь что-нибудь новое.
Памятные дни, слова и люди за два с половиной года в Нахимовском училище
13.03.1947 г.
Глубоко в тайге, задавленная темною громадой лесов и снежных сугробов, пробегает лента железной дороги. Мертвая тишина, символ полной власти природы, царит кругом. Ночную мглу нарушает лишь там, в вышине, бледное мерцание звезд. Но вот далекий, чуть слышный шум нарушает тяжелую тишину. И сразу тайга наполняется неудержимым грохотом несущегося поезда. Мелькают освещенные окна вагонов, стучат колеса, дрожит земля. От промчавшегося поезда виден только сигнальный фонарик заднего вагона, но и он исчез, растворился в непроглядной мгле. И снова тихо кругом, и снова властвует природа. Но тихо ли? Нет, до моего слуха доносится ритмичный неумолкаемый стук. Я недоумеваю, стараюсь его отогнать, уйти от его назойливого преследования. Просыпаюсь. Стук стал громче и явственнее. Это стук колес идущего поезда. И тут мне сразу припомнились все события последних дней, после которых я очутился на верхней полке поезда, везущего меня и моих новых товарищей в лагерь - лагерь Нахимовского училища. Да, Нахимовского училища, воспитанником которого я стал с 16-го сентября 1944 года. В течение первого года мелькает много памятных событий училищной жизни. 9-го декабря - первое увольнение, совпавшее с днем моего рождения, экскурсии: на линкор «Октябрьская революция», в театр; прогулки на лыжах. Но об этих днях придется написать когда-нибудь потом. Впереди еще много событий, которым стоит уделить большее внимание. Как хорошо и легко дышится под необъятным, совершенно чистым, голубым небом! Хочется взлететь в его манящую вышину, растаять, раствориться в этом огромном океане воздуха. Как ласкают и оживляют теплые лучи яркого солнца! Как хорошо весной! Но что это? Весь воздух наполнен каким-то тонким звенящим звуком, который, подобно множеству маленьких колокольчиков ведущих между собой веселый перезвон, заполняет все лесные уголки. Это музыка весны, это капли воды, падающие с деревьев, ударяющиеся друг о друга, о ветки, о талый побуревший снег. Этот звук перемешивается с журчанием ручейков и пением птиц. На полянку, залитую светом, выскочил заяц; зажмурился от яркого солнца, испуганно прижал уши, сморщил мордочку и вдруг, стремительно отпрыгнув в сторону, забегал, запетлял по снегу. Весна 1945 года. Четвертая весна кровавой войны. Но уже не слышно грохота взрывов и перестрелки на нашей земле. Уже бои подходят к столице врага - Берлину. «1-ое мая - смотр боевых сил трудящихся». И Нахимовское училище впервые наравне с войсками Советской Армии проходит торжественным маршем перед праздничной трибуной. Тихо в кубрике 2-го взвода в ночь с 8 на 9 мая. Легкий полумрак окутывает ряды коек со спящими воспитанниками. Но вдруг радио доносит оттуда, из Кремля, знакомый и родной голос нашего вождя и учителя И.В.Сталина. Война окончена! Германия капитулировала! Долгожданный час победы настал! Больше спать никто не может. Все радостно поздравляют друг друга. Утром все училище, с оркестром, идет на митинг, а днем нас отпускают в увольнение до 9 часов вечера. В 23 часа в честь победы над Германией состоялся салют. Никто не усидел в училище, хотя разрешения на выход не было получено. Стемнело. Вся набережная Невы заполнена народом. На небе поблескивает несколько звезд. Месяц, то скрываясь за облаками, то появившись вновь, отражается в свинцовых водах Невы. Вдруг яркий блеск прорезает вечерний сумрак. Грохот орудий нового залпа взрывает весенний воздух и тотчас же в небе загораются сотни и тысячи ярких разноцветных огней. Светло, как днем. Ракеты повисли над головами, подобно разноцветным светящимся кистям. Повисли, задержались и стремглав полетели вниз, оставляя за собой огненные хвосты. Еще и еще озаряется небо. Еще и еще грохочут орудия. Салют окончен. С возбужденными и радостными лицами расходятся по домам ленинградцы, унося с собой радостное чувство, чувство победителя в тяжелой борьбе. Экзамены, лагерь, отпуск и снова училище. Мы ходили несколько раз в театр на «Ивана Сусанина», «Ночь перед рождеством», «Великого государя». Ходили и в зоологический музей. Но ярче всего я помню экскурсии в библиотеку Академии наук СССР и музей литературы (Пушкинский дом). Три широких зала-коридора, расположенных перпендикулярно друг к другу, полностью заставлены полками с книгами. На шести этажах библиотеки имеется свыше шести миллионов книг. Их стали собирать еще при Петре Великом, а Екатериной Алексеевной был издан указ, по которому из типографий должны были присылаться по два экземпляра новых книг. Книгами этой библиотеки пользуются только научные работники. Для их работы имеются два зала - большой и малый. Стены их заставлены всевозможными словарями, справочниками и энциклопедиями. Еще более интересная экскурсия была в музей литературы. Нам показали автографии русских классиков: Пушкина - «Зимняя дорога», Лермонтова - единственная сохранившаяся рукопись «Вадим», с его собственноручными рисунками, Гоголя, Толстого, Крылова. В коридоре видели схему летописей. Видели стол Некрасова, письма Нахимова и Кутузова, бумагу о производстве в офицеры Наполеона. Были в архиве писем и бумаг Бестужевых, Волконских, Шереметьевых, Муравьевых, Воронцовых и других. Весной 1946 года мы участвуем в Первомайском параде, но уже не на Дворцовой, а на Красной площади. Мы в Москве - столице нашей Родины. Тщательно занимаемся строевой подготовкой, потому что нам придется пройти перед глазами генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина, перед руководителями партии и народа. Жарко. Немилосердно жжет солнце. Небо почти чистое. Воздух, медленно поднимаясь вверх, дрожит и колеблется. Я прохожу на левом фланге колонны. Мне плохо видно. Но я все же отыскиваю и нахожу глазами И.В.Сталина. Я смотрел только на него, только его видел. За два с половиной года в Нахимовском училище я многое увидел и узнал. Особенно много знаний получил я от всеми уважаемого нами преподавателя по русскому языку, которого я не забуду никогда. О памятных днях и людях можно писать без конца. Но так как я написал сочинение, а не книгу, то его пора кончить.
Страна готовится к XX съезду партии. Идет Ленинградская областная партийная конференция. Я присутствую на ней как делегат Кировского района. И вдруг неожиданное, такое огромное в моей жизни событие — меня избирают делегатом !
Уже давно заметил: когда человека обуревает радость, он с трудом находит слова, чтобы рассказать о ней. А чаще всего молчит. Так было и со мной. Дорогие поздравления товарищей, напутствие друзей... В Москву ехал, не переставая волноваться. Торопил время, хотя это было не в моей власти. За станком-то я научился сжимать его до предела и за минуту часто успевал то, что делалось обычно за три или пять. А вот тут... Запомнилось все: и гордый оживленный город, и гостиница «Москва», и комиссия, вручившая мне мандат, и торжественный вход в Кремлевский Дворец, и Георгиевский зал, по которому прогуливались делегаты в ожидании начала заседания съезда. Новые знакомые, незабываемые встречи. Кто-то свел меня с Михаилом Юрьевичем Евецем, экскаваторщиком Куйбышевской гидространции. Поздравляю его с пуском первой турбины. —Работает там наша-то ленинградская? — Еще как! Хорошо сказал. Гляжу на этого человека, вспоминаю, что о нем читал, и невольно сравниваю его, живого, с тем, которого узнал по книгам и газетам. Вид у него скорее не рабочего, а интеллигента. Умное, волевое лицо, волосы, подбитые сединой, добрая улыбка, мягкий взгляд карих глаз и чуть жестковатая манера выговаривать слова. Разговариваю с ним и думаю: «Вот и ты все годы заставляешь экскаватор давать двойную выработку. Тоже умеешь покорять время». Интересно: много времени спустя, читая книгу Юрия Гагарина «Дорога в космос», я встретил в ней имя Михаила Юрьевича Евеца. Оказывается, замечательный землекоп самоотверженным трудом тоже по-своему влиял на формирование характера первого в мире космонавта...
Встречаюсь на съезде и с Виктором Григорьевичем Блаженовым, известным всей стране машинистом. Познакомились мы с ним в ГДР. Он был тогда, как и я, членом советской делегации. Теперь новая встреча. — Как бригада? Опять что-нибудь сотворили? — Да есть кое-что. — Я рассказываю, что дали мы заводу в канун съезда хорошую «цифру» — сто пятьдесят тысяч рублей экономии. Высокий, стройный, подчеркнуто вежливый, Блаженов уж очень хорошо умеет слушать людей. Этот дар любознательного человека всегда высоко ценишь. Недаром много раз представлял Виктор Григорьевич нашу страну за границей, всегда с радостью читал я об этом. Как-то в журнале были опубликованы десятки писем рабочих многих стран, адресованные Блаженову, и его ответы. Нет, не удивляюсь его международным связям — горжусь товарищем. ... Открылся XX съезд партии. Слушаю отчетный доклад ЦК КПСС. Я впервые избран на съезд партии. Оглядываю весь этот огромный зал, ловлю каждое слово доклада. Разложил даже блокноты, хотел записывать. Но сосед шепнул: — Внимательней слушай, а доклад завтра утром получишь в первом же съездовском бюллетене. Отчет ЦК партии оставил неизгладимый след в моей памяти. Партия указывала ясный путь в будущее, решительно и бесповоротно осудив чуждый коммунистам культ личности, возрождала ленинские традиции внутрипартийной демократии. ... Съезд перешел к обсуждению нового состава Центрального Комитета партии. В зале заседаний называют имена тех, кого предлагают в члены ЦК, затем кандидатов в члены ЦК. Я слышу: — Карасев! Значит, однофамилец нашелся... И вдруг: — Владимир Якумович, Ленинградская, организация, токарь-наладчик Кировского завода. Совсем растерялся. Меня выдвигают? — Какие будут замечания? Отводов нет?.. Остается в списке для голосования.
В такие минуты словно просматриваешь заново весь свой жизненный путь. За что мне такое доверие оказывает партия? Как высоко поднимает рабочего, своего сына! Я вспоминаю все годы на «Красном путиловце», слова Серго о нашей бригаде: «Вы делаете большое партийное дело». И наших добровольцев на финской, и блокаду Ленинграда, и свое вступление в партию, и работу бригады нашей. Партия всегда говорила: не бойся преград, ломай рутину и косность! Не забирайся в скорлупу мещанства! Будь щедр сердцем, отдавай все лучшее новому обществу, которое ты строишь! И стремился я поступать так, как мне велела родная ленинская партия. В бюллетене голосования читаю свою фамилию. Съезд голосует. Я избран в состав кандидатов в члены ЦК Коммунистической партии Советского Союза. Трудно передать мое состояние. Понимаю главное: я лишь делегат кировцев, Ленинграда, всего рабочего класса нашего. Великая честь оказана не мне лично — заводу моему, товарищам, советскому рабочему человеку. И великая ответственность легла теперь на меня. Самое ведь прямое отношение имеет к нам, рабочим, то, о чем так много говорилось на съезде,— о новаторах производства, их роли. Возглавить борьбу за экономию металла, топлива, электроэнергии, за рост производительности труда — так велела новаторам партия. Как часто приходилось мне и потом вспоминать о XX съезде партии. Ведь именно вскоре после съезда вернулся в Ленинград и был восстановлен в партии после стольких лет отсутствия партийный секретарь нашего тракторного Николай Николаевич Остахов. И он уже работает на «Большевике». Вернулся в наш коллектив и восстановлен в партии Василий Семенович Дийков. И сколько доброго сделано уже их хлопотами, их умом, их усилиями! ...Закончился. XX съезд партии. Спешу в Ленинград, на Кировский, к товарищам, к бригаде, к нашей разношаговой! Страна готовится брать новый разбег. Чем же, как не трудом своим, ускорим мы бег времени?
Примечание о характере автора воспоминаний и героя фильма «»
Сценарист : - Был на Кировском заводе такой замечательный человек Владимир Якумович Карасев. Он был токарем-фрезеровщиком и председателем Совета новаторов в Ленинграде. Это был удивительный человек. Можно сказать, что он был воплощением таланта рабочего человека. Мастер высочайшего класса. Причем, талантлив он был очень широко и поразительно внутренне свободен. Даже когда поднимался до таких высот как Верховный совет СССР или ЦК КПСС где люди, поднятые , как говорится, «из низов», до неузнаваемости преображались. Как-то он был на пленуме ЦК в Москве и в свободный день решил навестить родственников. Спросил у администратора гостинцы «Москва», как ему добраться по такому-то адресу? Ему сказали, что у входа стоит его персональная машина. Карасев удивился: «Какая машина?» На входе, действительно, стояла его машина, прикрепленная к нему, как к члену ЦК. Он спросил у шофера: «Давно тут стоишь?» «Три дня». «И тебе за это платят?». «Платят». «Сколько?». Шофер назвал сумму. Карасев отругал его: «Да чтобы мне такие деньги заработать, надо столько вкалывать, а ты тут сидишь, штаны протираешь! Паразит!» И поехал на трамвае. На следующий день рассказал об этом члену Политбюро Суслову.
В другой раз он принес газету «Вечерний Ленинград» и показал последнюю страницу: «Почитайте, Михаил Андреевич». «А что тут читать?». «Вот в том-то и дело, что нечего». В те времена по закону в газетах полагалось публиковать объявления о разводах, и вся последняя страница была в этих объявлениях. «Мне не дают возможности, - сказал Карасев Суслову,- опубликовать материалы о наших изобретениях под предлогом, что в газете места нет. А тут такое печатают». После этого публикации о разводах отменили, часть места отдали изобретателям.
УЧИМСЯ ШАГАТЬ
В лаборатории резания начались испытания разношаговой. Здесь предполагается точно определить конструкцию, геометрию режущего инструмента, наилучшие материалы для него, предстоит отладить фрезу, проверить ее в работе, проанализировать по всем показателям. Испытания идут по определенной методике. Надо выяснить, с чем именно связано снижение вибрации. Берутся всевозможные фрезы, проверяются в различных режимах: в каком диапазоне может идти нормально процесс? Виброграф ведет запись работы станка при фрезах равно- и разношаговой. Вот вставлена старая фреза. Едва задан высокий режим резания, сразу становится ясно: работать дальше нельзя — стол станка ходит ходуном. Вставлена разношаговая, и вибрация разом гасится, затухает. Но каково все-таки наилучшее расположение зубьев, как «строить» шаги, чтобы добиться самых хороших результатов? А стружка? Как быть теперь с потоком ее? Ведь известно, что лучшая фреза может сломаться, стоит только запакетировать, застопориться стружке. И потом как быть с самим инструментом? Если он станет столь быстро изнашиваться, как сейчас, например, это значит будет затрачиваться уйма непроизводительного времени. Оно пойдет на переточку или пересмену фрез. Так нельзя —потери и в пути, и в скорости. Настойчиво возникает требование повысить механическую стойкость . Вероятно, предстоит для этого создать другую технологию фрезы, такую, чтобы инструмент мог работать и на самых различных сплавах, проходить и сталь, и медь, и алюминий, и чугун, и бронзу.
На бумагу ложатся требования к вновь рожденной фрезе... В бригаде говорим о них озабоченно, высказываемся прямо, сурово, с предельной ясностью. Началось-то все непроизвольно. Вернее сказать, совсем произвольно — зубья располагали мы «на глазок». А теперь идем с расчетом, постепенно, упорно отыскиваем лучшие решения. Каждый образец проверяется в работе. Мы делаем разбивку под разными углами. Бесчисленное количество вариантов. Хотим найти такое расположение зубьев, чтобы максимально погасить вибрацию станка. Идут исследования. Судьба фрезы решается и в инструментальном цехе, и в лаборатории резания, и в нашем механическом, и даже уже в соседних цехах. Подключаются все новые люди. Инженеру Валентине Владимировне Степановой все чаще помогает сейчас молодой техник Валя Колесникова, тоже работник лаборатории резания, та самая, что оказалась невольной свидетельницей моего первого эксперимента со стаканом воды. Я часто слышу, как ее называют способным, в высшей мере добросовестным, аккуратным человеком. И скоро убеждаюсь в правоте этих слов. Очень хвалит Валю Леонов. Она, оказывается, вела наблюдения, когда отрабатывалась его фреза. Года два работали вместе. Тогда Колесникова еще только училась в вечернем техникуме. —Хотя и молоденькая, а на редкость строгий и серьезный работник,— говорит Леонов. Постепенно отбираем наиболее верные «шаги» для фрезы. Показываем ее в работе. Мы торопимся. Почти каждый день собираемся, обсуждаем сделанное, отбрасываем прочь ошибки, берем с собой удачи. Кстати, об ошибках. Каждый опыт может таить их в себе. Важно понять их причины. Тогда они — шаг вперед. Потому что, научившись на ошибках, не повторишь их в будущем. В поисках очищается дорога к цели.
Иван Давыдович Леонов за работой дома.
Однажды в лаборатории резания становлюсь за вертикально-фрезерный станок. Договариваемся с инженером Степановой о режиме резания, заготовка у меня из углеродистой стали. 30-миллиметровая трехзубая разношаговая без малейшего напряжения входит в металл. Равномерно увеличиваю подачу. Проходят две минуты — кусок металла, стальной брусок в 240 миллиметров, оказывается прорезанным сплошной канавкой в 58 миллиметров. И это при 300 оборотах фрезы в минуту с подачей 118 миллиметров! Улыбается Валентина Владимировна. — Да... Стандартная-то на такую работу потребовала бы времени больше раза в три-четыре,— говорит. — И станок, конечно, не выдержал бы такого режима. Вибрация наступила бы давно и неизбежно. Снова включаю мотор. На этот раз работает 45-миллиметровая разношаговая с четырьмя зубьями. Ровной струей льется эмульсия, летит из-под фрезы не обычная, тонкая и кудрявая, а толстая стружка. Операция выполнена в несколько раз быстрее обычного. — Ну что ж, Владимир Якумович, — говорит инженер Степанова, — все пока хорошо. Идем по правильному пути. Хочется думать, что наши фрезы скоро найдут широкое применение. Согласен с нею и очень надеюсь, что помогут нам во всем наши «технологи». Так уважительно называют у нас ученых из проектно-технологического института. Они теперь словно в штате у нас, «постоянно прописаны», вместе с нами проводят испытания. Отличные это люди — Взоров и Орленко, Левин и Шифрин. Все основные работы мы ведем с Абрамом Марковичем Шифриным. Средних лет, малоразговорчивый, он стал нашей технической совестью и строго контролирующим научным разумом. Кандидат технических наук, большой специалист по резанию, Шифрин настоящий товарищ и друг в работе и самый доскональный исследователь нового.
Большую помощь оказывает нам и сам заведующий кафедрой технологии машиностроения Политехнического института . Автор труда о режущем инструменте, он для нас вернейший и объективнейший помощник. Худощавую фигуру Щеголева можно часто видеть у нас. Давняя дружба у него с нашим цехом. За работу в бригаде Савича он награжден орденом Ленина. Этого обаятельного, больших знаний человека любят и уважают у нас все. Вот когда мы по-настоящему поняли, какое великое это дело — содружество ученых и рабочих! Огромная экономия сил, времени и обоюдная несказанная польза. Мы, правда, так к этому привыкли, что для нас общение с учеными стало уже необходимостью.
