Отвечать элом за добро.?
Есть достаточно известные сегодня воспоминания старинного знакомого Шевченко — Петра Мартоса.
«В конце 1837-го, или в начале 1838-го года, какой-то генерал заказал Шевченко свой портрет масляными красками. — Портрет вышел очень хорош и, главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив; художник, в изображении, нисколько не польстил. — Это ли, или генералу не хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет — Шевченко, закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею полотенце и добавив к этому бритвенные принадлежности, отдал портрет в цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя — и вот возгорелся генеральский гнев, который надобно было утолить, во что бы ни стало… Узнавши, кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в Петербурге, с предложением — купить у него крестьянина. Пока они торговались. Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя — спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот Императрице Александре Федоровне. — Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко.
В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченко Императрица требовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими лицами Императорской фамилии. — Энгельгардту внесены были деньги за Шевченко». («Вестник Юго-Западной и Западной России», Киев, 1863).
Благодаря заступничеству питерской интеллигенции был спасен талантливый крепостной художник – эту версию излагал советский школьный учебник. Начитанные люди, знавшие шевченковские тексты пошире школьной программы, еще тогда недоумевали – за что ж он так не любит москалей (они же – питерцы), если тогда они его взяли – и спасли?
Но, оказывается, сюжет еще круче. Участие в его судьбе приняла, прежде всего, Александра Федоровна, которой он вскоре отплатил по полной.
«Богу было угодно выкупить шустрого мальчонку из крепостного состояния. Причем, частично за деньги царской фамилии, о чем почему-то забывают. Между тем, 14 апреля 1839 года в Царском селе (том самом, где и пушкинский Лицей!) произошло это замечательное событие. Имеется и соответствующее свидетельство в камер-фурьерском журнале — дневнике, описывающем каждый день императорской семьи. Императрица потратила на лотерею четыреста рублей, наследник престола Александр Николаевич (тот самый, который, став царем, потом освободит и всех мужиков в империи) и великая княгиня Елена Павловна — по триста. Остальные тысячу четыреста доплатили гости. И уже через восемь дней полковник в отставке Павел Энгельгардт документально засвидетельствовал, что дает свободу своему крепостному».
А дальше была поэма «Сон» и попытка как-то нагадить императорской фамилии и лично собственной спасительнице Александре Федоровне.
Цариця-небога,
Мов опеньок засушений,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешне
Хита головою.
Так оце-то та богиня!
Лишенько з тобою.
А я, дурний, не бачивши
Тебе, цяце, й разу,
Та й повірив тупорилим
Твоїм віршемазам.
Ото дурний! а ще й битий,
На квиток повірив
Москалеві; от і читай,
І йми ти їм віри!
...
А диво-цариця,
Мов та чапля меж птахами,
Скаче, бадьориться.
Может, вы с непривычки чего-то (или ничего) не разобрали, а вот Николаю I каждое слово тут было ясно. Он быстро и с явным удовольствием пробегал глазами эту поэму Шевченко, доставленную Третьим отделением. По свидетельству Белинского, «читая пасквиль на себя, государь хохотал». Но Николай Павлович буквально рассвирепел, дойдя до приведенного выше описания своей супруги. «Допустим, он имел причины быть недовольным мною, но ее же за что?» — сказал государь.
Царь разбирал рукописный украинский текст как русский или французский печатный. Что-то не думаю, что он догадывался о существовании какого-то особого украинского языка…
А вам разобрать глумливое описание поможет комментарий (для того он и дается!) в современной украинской книге творений Тараса Шевченко:
«Цариця-небога, Мов опеньок засушений... Хита головою. — Шаржований і водночас безжалісно точний портрет дружини Миколи I імператриці Олександри Федорівни (1798 — 1860), яку Шевченкові, можливо, доводилося бачити в Петербурзі та чути про неї розповіді К.П. Брюллова. Не виключено, що на цих рядках позначився опис імператриці в книжці де Кюстіна: «Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя иногда трясти головой» (Де Кюстин. Николаевская Россия. — М., 1930. — С. 83), що, на думку автора, було наслідком переляку, викликаного повстанням 14 грудня 1825 р. У 1860 р. Шевченко відгукнувся на її смерть віршами «Хоча лежачого й не б’ють...» та «О люди! люди небораки!..».
То есть и на закате жизни нацгений бил лежачего-лежачую. В точном соответствии с подлым каноном «библии» всех русофобов – кустиновской «Россией в 1839 году». А тогда по велению «Миколи I» ему побрили лоб и отправили в солдаты.
Белинский как-то не стесняется обзываться москалем, попутно обзывая москалями и всех своих читателей-поклонников. Вероятно, они тоже не особо переживали по поэтому поводу: ну москали – и москали, так нас малороссы зовут.
