Прибой ворчит, вздыхая тяжко, Прибой измучился, бедняжка, Ломиться в берега извивы, Волной врываться в гладь залива Из года в год, из века в век, Волной взмывая вниз иль вверх.
Неужто он второй Сизиф, Хотя совсем и не спесив? Он раб и ветра и луны И потому-то так уныл, И потому, вздыхает тяжко. Таким, как он, не знать поблажки.
Вьются волны, как кудель, Отмель, белую постель, Покрывая мягкой пеной.
Ветер лижет соль морскую, Брызги резво атакуя. Он не любит быть степенным.
Солнце море амальгамой Кроет многоцветья гаммой. Монохром не по душе.
Чайки криками простор, Подчеркнуть чтоб свой восторг, Оглашают в вираже.
А я слушаю, внимаю, Птичью стаю понимаю, Понимаю резвость бриза
В лени сладкой, полудрёме, Что, конечно, тоже ёмко, Как безделье, я им признан,
Признан сонной этой жизнью, От которой я в восторге Благотворно и бесспорно Возле самой моря кромки, Где горланят чайки громко, Где волна и ветер нежный, Можно жить прикрывши вежды.
А я так и поступаю. Баю-баю, баю-баю, Я в шезлонге засыпаю.
Волны, как стадо бизонов, Бьются о скалы со звоном Лбами, как будто из стали, Статью, пришедшей из дали.
Бьются упорно и долго. Камни встречают их колко, Выставив острые грани. Волны ж таранят и ранят.
Что им гранитная гордость, Если в запасе есть времени твёрдость. И потому-то, победу пророча, Точат утёсы да точат, Ухают, грозно грохочут, Словно безумцы хохочут.
Ракушки блещут словно бриллианты В сиянии прерывистом селены, И берег, выделяясь пенным кантом, Себя считает украшением вселенной. А он ведь прав, по-своему, но прав, Ведь он действительно есть украшенье ночи, Которая спокойствие приняв, Взирает на пейзаж, что беспорочен. Здесь нету лишнего, один покой окрест, Который с радостью несёт не тяжкий крест.
