Надо сказать, что по всему маршруту следования в вагоне, к моему удивлению, моряков не было, однако от Симферополя появился попутчик курсант первого курса. Естественно, познакомились и разговорились. Паренёк оказался шустрый и словоохотливый. Назвался Николаем Викторовичем Ильиным, родом из Ленинграда. По его словам, сейчас он находился в отпуске, а проучился в Стрелецкой бухте один год, но на второй курс не перешёл. Намеревался перевестись в войсковую часть 13104 ¬ филиал Высшего Военно-Морского Инженерного училища имени Ф.Э.Дзержинского, которое находилось в бухте Голландия и стало называться Севастопольским училищем (СВВМИУ).
Я слушал его, развесив уши, внимательно и с соучастием, не зная, правда, принимать ли мне всю его «травлю» за чистосердечные откровения. Узнав от меня, что я ещё ни одного дня не проучился в училище, хотя ношу форму первокурсника, как окончивший Нахимовское училище, зачислен в Черноморское Высшее Военно-Морское училище имени П.С.Нахимова, мой тёска обрадовался, и с ещё большим жаром и уверенностью вызвался вместе поехать в училище, куда ему, по его словам, как раз и надо прибыть.
Мне такое сопровождение сейчас оказалось не лишним, поскольку расположение ЧВВМУ я ещё не знал, и, стало быть, выяснять ни у кого не требовалось. С собой у меня был маленький чемоданчик с необходимым обмундированием согласно вещевому аттестату и огромный мелитопольский арбуз. В Стрелецкую бухту, где располагалось Черноморское училище на западной окраине в пяти-семи километрах от города, ехали с пересадками на автобусах и, как мне показалось, довольно долго.
[spoiler]
На КПП, предъявив свои отпускные билеты, мы без всяких препятствий прошли на территорию училища. Прежде чем идти к дежурному по училищу на доклад о прибытии из отпуска мы по обоюдному согласию решили избавиться от арбуза, тем более, что к этому располагала весьма жаркая погода и непреодолимое желание насытиться влагой. Мой напарник повёл меня на берег Стрелецкой бухты, где мы, удобно разместившись среди нагромождения огромных камней скального происхождения, приступили к трапезе. Николай Ильин на правах старожила стал уверенно рассказывать расположение учебных корпусов, жилых и служебных зданий, дал несколько полезных рекомендаций по реализации моего плана. В ходе короткого отдыха и разговора, когда от мелитопольского арбуза остались одни воспоминания, мы разошлись по свои делам. По совету Николая я направился на штурманский факультет, и это было, как показали дальнейшие события, правильное решение. Судя по всему, Николай Ильин не был такой уж трепач, как мне вначале показался, но в последующий период, по непонятным мне причинам, я его нигде не мог найти: ни здесь в училище, ни в Голландии, куда я несколько раз ездил для возможной встречи с ним. Для меня так и осталось неизвестным, что с ним произошло. Он тоже о себе ничего не сообщал, хотя мы обменялись домашними адресами, и он знал мои координаты, но наше знакомство продолжение не имело.
Прибыв в расположение штурманского факультета, мне сразу удалось встретить начальника факультета капитана 1-го ранга Вавилова, выглядевшего внешне молодцевато, бодро, подтянуто, элегантно. Он был выше среднего роста, с открытым красивым лицом и чёрными вразлёт усами. Эту случайную встречу со своим будущим начальником считаю большой удачей, потому что практически весь офицерский как командный, так и преподавательский состав в большинстве своём находились в отпуске. Курсанты в соответствии с учебными планами были на кораблях или разъехались по домам на летние каникулы. Надо полагать, что по линии командования в училище было организовано соответствующее замещение. Однако, как мне показалось, распределением по факультетам прибывающих нахимовцев занимался дежурный по училищу на своё усмотрение, не принимая во внимание личные пожелания нахимовцев, а направлял согласно количеству, как предписано, например, четырёх в минёры, четырёх в артиллеристы, а двух отдать штурманам.
В ходе краткой, но конкретной и конструктивной беседы с капитаном 1-го ранга Вавиловым, отвечая на его вопросы, кратко рассказал о себе, о том, что в Севастополь получил назначение по рекомендации начальника Нахимовского училища капитана 1-го ранга А.И.Цветкова, ранее служившего здесь, а также о своём большом желании стать штурманом. После этого я отправился к дежурному офицеру по училищу с докладом о прибытии к новому месту службы и учёбы. Ознакомившись с моим отпускным билетом и продовольственным аттестатом, дежурный офицер выразил неудовольствие, что я прибыл на сутки ранее срока окончания отпуска и, дескать, у меня могут быть трудности с постановкой на довольствие. Только я начал объяснять причину своего досрочного возвращения из отпуска, как в дежурную комнату стремительно вошел начальник штурманского факультета капитан 1-го ранга Вавилов, и приказал вновь прибывшего курсанта, то есть меня, внести в список первокурсников штурманского факультета. Затем, повернувшись в мою сторону, указал мне идти в расположение роты, решать вопросы с размещением и действовать согласно распорядку дня. Значит, подумал я, первый день моего пребывания в училище сложился удачно и, как говорится, пусть будет так как начнётся, так и продолжится.
С этого момента, можно сказать, я стал курсантом первого курса штурманского факультета ЧВВМУ имени П.С.Нахимова. Надо же, подумал я, дважды нахимовец!
По прошествии нескольких дней из числа рижских нахимовцев в штурманской роте появился Витя Красильников.
Курсант ЧВВМУ имени П.С.Нахимова
Виктор Красильников. Севастополь. 1956 год.
Остальные наши рижские «питоны» попали на минно-торпедный и артиллерийский факультеты. Первые дни, а, можно сказать, даже недели, для меня оказались просто великолепными, почти курортными с бесконечным купанием в Чёрном море, загоранием на пляже в обществе молодых и красивых девушек. И всё это на территории училища имени П.С.Нахимова - в Песчаной бухте. Опять совпадение: в Риге Нахимовское училище находилось на Smilshu yiela, что в переводе Песочная улица. Ну, дела! Пока всё складывалось как нельзя лучше! Постепенно стал менять воспоминание о Цветкове в лучшую сторону: не обманул меня, старик, когда, прощаясь сказал, что я не пожалею о назначении. Действительно, вскоре я совсем забыл о своём неудовлетворении и постепенно стал привыкать и вживаться в новые курсантские условия.
Тут требуется некоторое разъяснение. Дело в том, что расположение училища было очень удобным и находилось в значительном отдалении к западу от центра города на небольшом полуострове между бухтами. С западной стороны находилась глубоко вдающаяся в сушу Стрелецкая бухта, где базировались корабли ОВР’а. Восточный берег этой бухты являлся территорией училища и представлял собой сплошное нагромождение каменных глыб, поэтому для купания был мало пригодный, хотя и там мы купались, но больше проводили время, если надо было уклониться от каких-нибудь мало приятных мероприятий.
На самой северной оконечности полуострова во время войны дислоцировалась артиллерийская батарея с хорошо оборудованными оборонительными сооружениями в виде орудийных капониров, подземных складов с боезапасом, множества блиндажей, землянок, многочисленных огневых точек, соединяющимися между собой сложной системой окопов. В послевоенные годы служба на батарее неслась в упрощённом виде. Незначительный почти у самого уреза воды участок теперешней батареи был отгорожен колючей проволокой. Площадка протяжённостью в нескольких сотнях метров от батареи до первого нашего лабораторного корпуса была пустынна, камениста, с военных лет изрыта воронками от вражеских авиабомб и артиллерийского обстрела, испещрена многочисленными окопами и ходами сообщений. Эта территория практически не использовалась для хозяйственных нужд, но как-то раз нашла применение для оригинального выполнения санитарных мероприятий, о чём расскажу позднее. Однако более приятное воспоминание у меня сохранилось от удивительного преобразования ранней весной, когда неожиданно, всего в течение нескольких дней, эта дикая каменистая земля поразила меня необыкновенной красотой, превратившись в сплошное покрывало ярких красных маков. Зрелище было просто потрясающе замечательное.
С восточной стороны находилась небольшая, но аккуратненькая и удобная для купания Песчаная бухта. Здесь были оборудованы вышка для прыжков в воду и открытый бассейн для плавания, помнится, даже незамерзающий зимой. Одним из ответственных здесь являлся регулярно плавающий в любое время года наш инструктор по плаванию мичман Дикой, оправдавший свою фамилию смелыми и героическими подвигами ещё во время войны. Бывали случаи, когда мичман Дикой отваживался продемонстрировать, как мы говорили, «смертельный номер» - проплыть 25-ти метровый бассейн с завязанными руками и ногами, естественно, предварительно заключая пари с кем-либо, а такие желающие всегда находились, тем более, что ставки были не велики. Говорили также, что мичман Дикой однажды поспорил и успешно выиграл большой куш, проплыв по открытому морю немыслимо длинную дистанцию без страховки и сопровождения. В результате этого эксперимента у него, правда, возникли неприятности с пограничной службой. Вообще надо сказать, что его поступки, порой, были невероятны и непредсказуемы, особенно в периоды состояния глубокой абстиненции, переносимые им, надо полагать, с невероятным трудом, в результате чего у него происходили серьёзные конфликты не только в семье, но и с товарищами по службе.
В Песчаной бухте также располагались плавсредства, но в несравненно меньшем количестве, чем в Рижском Нахимовском училище. Да и вообще надо сказать, шлюпочная подготовка здесь была организована и проводилась, по моим понятиям, на значительно низком уровне. Пожалуй, постоянно тренировался только экипаж призовой шлюпки, принимавший участие в межвузовских и флотских соревнованиях.
Главным преимуществом Песчаной бухты было то, что большая часть пологого берега этой красивой бухты действительно являлась преимущественно песчаной, что вообще, как мне представляется, служило редкой особенностью не только для Севастополя, но и для Крыма в целом. Это место было привлекаемо в своём большинстве для молодёжи не древними развалинами Херсонеса, находящимися в ближайшем расстоянии от бухты, а именно превосходным пляжем, что способствовало взаимному проникновению и смешению гражданских лиц, главным образом женского пола молодого возраста, и курсантов для совместного и приятного время провождения.
Даже за год до моего приезда выстроенный забор, ограждавший территорию училища и поделивший берег бухты на две зоны, по большому счёту, не являлся преградой для свободного и обоюдного общения заинтересованных лиц. Среди загорающих и плавающих в тёплом Чёрном море были молодые девушки, наезжавшие со всего города. В большинстве своём всё-таки преобладали жёны, дети военнослужащих и их родственники, приезжавшие к ним в гости с целью летнего отдыха. В общем и целом, надо сказать, обстановка на пляже была весьма приятная, почти как на известных курортах Черноморского побережья. В такой замечательной ситуации, я оказался впервые.
Особое моё курсантское положение позволяло мне вести на первых порах такую праздную жизнь. Дело в том, что все мои будущие сокурсники, являясь тогда кандидатами в курсанты, проходили так называемый «курс молодого матроса». Из формы одежды они имели только рабочую одежду в виде парусиновых брюк и рубахи без погончиков и бескозырки без ленточек. Командовали будущими курсантами ефрейторы и сержанты армейской школы подготовки младших командиров, являвшимися в подавляющем большинстве представителями кавказских республик, плохо говорящих на русском языке, кроме, пожалуй, отдачи строевых команд, да и те коверкали до не возможности. Главная задача этих командиров, как мне тогда показалось, заключалась в том, чтобы выбить из будущих курсантов всю гражданскую шелуху, замуштровать, задисциплинировать, приучить к безукоризненной исполнительности, беспрекословности подчинения. Мне было дико и непривычно воспринимать, как солдафоны командуют моряками, хотя и будущими. Безудержная и бессознательная строевая муштра подавляла всё человеческое, стремилась навсегда заглушить способность самостоятельно мыслить, превратив молодых парней в послушные, не мыслящие и не рассуждающие автоматы. Являясь свидетелем такого непривычного для меня обращения, чувствовалось, что многие ребята, находятся на грани срыва, они перестали принадлежать самим себе. У некоторых даже появлялись сомнения в правильности сделанного выбора при поступлении в училище для достижения конечной цели - стать флотскими офицерами.
Моё положение позволяло мне держать себя совершенно независимо, как вольноопределяющийся. Ходил я в форме № 2 со знаками курсантской атрибутики, поэтому не считал необходимым участвовать ни в каких взводных или ротных строевых, физических занятиях и общих мероприятиях. Всё время проводил на пляже, в ротном помещении появлялся только для перехода в столовую, когда пристраивался к общему строю на шкентеле. Ни один ефрейтор, ни какой-нибудь сержант, ни разу не делал мне каких-либо замечаний. Мне казалось, что они не понимали моего предназначения и нахождения в роте. Со своей стороны я старался лишний раз, что называется, не светиться, не делать ничего в раздрай с общими требованиями, не попадаться на глаза начальству, а умудрялся незаметно и своевременно «смыться» из расположения роты и действовать по своему личному плану. Естественно, в этот период ни в какие суточные наряды и работы меня не направляли.
С ребятами, к положению которых я подходил с пониманием их временных трудностей, старался держаться ровно, без заносчивости, не выставлял на показ свою флотскую эрудицию, не отказываясь, порой, кого-нибудь подбодрить или дать необходимый совет. По-моему такая линия моего поведения негласно устраивала всех.
Помнится, у меня были долгие и неоднократные беседы с одним из многих очень сомневающихся в выборе своего будущего кандидатом в курсанты по имени Боря Погосов, очень воспитанным, вежливым и тактичным парнем. Стараясь быть, как только можно убедительным, я рассказывал о преимуществах, особенностях, живом интересе, наконец, о романтизме флотской службы, по сравнению с другими видами и родами войск. В период кандидатского стажа к Борису Погосову приезжал его отец в звании полковника танковых войск. Между ними, наверняка, велись разговоры и на эту тему. И всё же Боря Погосов остался в училище, учился весьма успешно, но поскольку он находился в первом взводе, дальнейшие контакты между нами были не так часты.
Курсант Черноморского Высшего Военно-Морского
училища имени П.С.Нахимова Борис Погосов.
Севастополь. 1956 год.
Лет через двадцать после окончания училища мы встретились на Тихоокеанском флоте. Борис Погосович Погосов уже был в звании капитана 1-го ранга, и после окончания Военно-Морской Академии занимал высокую должность начальника одного из ведущих подразделений Разведки Тихоокеанского флота. Инициатива встречи исходила от Бориса. Узнав, что меня тоже перевели на Тихоокеанской флот, он разыскал, позвонил, назначил встречу. Хотя Борис немного важничал, держался с некоторым повышенным достоинством это и понятно, прошло столько лет, да и положение наше изменилось. Но, тем не менее, встреча была тёплая и душевная. Вспоминая курсантские годы, я не стал напоминать Борису о наших с ним давнишних, задушевных беседах, но и он как-то уходил от прямых разговоров на эту тему.
Прошло ещё несколько лет и, к великому сожалению, 7 февраля 1981 года в небе под Ленинградом (Санкт-Петербургом) произошла воздушная катастрофа: разбился транспортный самолёт Ту-104 Тихоокеанского флота, летевший специальным рейсом во Владивосток. Погибло вместе с экипажем 52 человека, в том числе почти всё командование Краснознамённого Тихоокеанского флота: 17 адмиралов и генералов, 15 старших офицеров, а также другие пассажиры, среди которых были жены некоторых офицеров и адмиралов. В группу офицеров, сопровождавших Начальника Разведки флота контр-адмирала Геннадия Леонова, входил капитан 1-го ранга Борис Погосов. Погибшие в этой трагической катастрофе похоронены на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге.
НАЧАЛО от 10.10.2009.
Фото:
.jpg)
Чья ошибка? Дайте свободу слова! Жаль, что я не поэт и рифмовать не умею. Но
правду знать хочется.