С появлением ракетных войск стратегического назначения в конце 1959 года Советский Союз окончательно вступил в ядерную эпоху. Осенью 1961 года главком РВСН маршал Москаленко заявил, что новый род войск в состоянии оказать не только значительное, но и "существенное" влияние на ход и исход войны. Подразумевалось, что первые неограниченные ядерные удары на "начальном этапе" конфликта обеспечили бы выполнение "ближайших" задач войны, то есть целей первых стратегических операций на ТВД, а итоги этого начального этапа в свою очередь оказали бы "решающее" влияние на "ход и исход" всей дальнейшей войны. Во второй половине 1960-х годов, по мере дальнейшего накопления ядерного оружия, было объявлено, что не только итоги начального этапа войны, а и сами первые удары РВСН на начальном этапе конфликта окажут "решающее" влияние.
С точки зрения русских, такая война, "вероятнее всего", будет скоротечной. Определения такой войны найти так и не удалось, однако автор обнаружил, что советские источники называют гитлеровский блицкриг скоротечной войной с целью победы в течение "дней или недель". При "самых благоприятных обстоятельствах" "ближайшие" задачи достигаются одновременно с "конечными", то есть целями "первой стратегической операции" на начальном этапе войны. Однако наиболее вероятная продолжительность войны, согласно представлениям русских – единичная "кампания". Выражаясь языком советской терминологии, "конечные" задачи войны достигаются одновременно не с ближайшими задачами (целями первой стратегической операции), а с "промежуточными", которые являются итогами кампании из двух или более успешных операций. В ходе Второй мировой войны советские стратегические наступательные операции длились от 12-30 дней, а кампании – от 3-5 месяцев. Однако русские однозначно признавали, что в ядерной войне оба вида этих военных действий будут иметь более высокий темп и значительно меньшую продолжительность. Поэтому можно предположить, что длительность скоротечной войны измеряется неделями. С другой стороны, хотя "краткосрочная война" и считалась наиболее вероятной,
"Не исключено, что вооруженный конфликт может иметь относительно затяжной характер. Враждующие стороны, быстро растратив запасы ядерного оружия, созданные в мирное время, и не имея возможности производить ядерное оружие во время войны, особенно на ее завершающем этапе, будут выполнять оперативно-стратегические задачи в основном неядерными средствами…"
Я прошу читателя не терять из виду советский тезис 60-х годов о ходе и исходе войны и ее короткой продолжительности, которые однозначно подразумевали тотальный ядерный характер – нанесение ударами по административным и военно-промышленным центрам значительного урона экономике, людским ресурсам и моральному состоянию населения. Изменения в обеих частях этого тезиса в 1970-е годы, как мы увидим в дальнейшем, станут одним из важнейших свидетельств того, что у Москвы появился ограниченный ядерный вариант.
Но не будем забегать вперед. В 1960-е годы в коалиционном конфликте Москва располагала только вариантом тотальной ядерной войны. Согласно одним авторам, "при развязывании мировой войны, она неизбежно выльется в тотальную ядерную войну, в которой максимально будет использована вся разрушительная мощь ядерного оружия". Другие же авторы считают, что "доктрина ограниченной войны несостоятельна, поскольку ядерная война принципиально отличается от всех предыдущих войн тем, что не может быть ограничена". Согласно этой позиции, коалиционная война могла начаться не только в тотальном, но и в ограниченном масштабе, но даже такой конфликт "не будучи ликвидирован в как можно более короткие сроки", неизбежно усугубится. Судя по заявлениям и военным учениям СССР первой половины 60-х годов, можно предположить, что эскалация последовала бы более или менее стремительно. Но заявления и военные маневры второй половины 60-х годов уже отражают новую советскую идею "поэтапной войны". Согласно ей, конфликт начался бы с применением обычных вооружений, но в конечном счете перешел бы на тактический и затем на стратегический ядерные уровни. Поскольку такая эскалация считалась неизбежной, Москва рассматривала "поэтапную войну" только как сценарий тотальной войны, альтернативный началу войны внезапным ядерным ударом.
По меньшей мере до начала 60-х годов русские придерживались стратегии превентивного удара. Позднее, когда наметился стратегический паритет и СССР значительно сократил время реагирования и увеличил живучесть своих ракетных комплексов, Москва, очевидно, ощутила себя в достаточной безопасности, чтобы планировать нанесение ответного удара по предупреждению. В любом случае, как только война достигла бы стратегического уровня, она бы незамедлительно стала тотальной с применением "максимально возможного" количества ядерных боеголовок в ходе первых ударов. При этом для РВСН не существовало четких разграничений между видами и приоритетностью целей. Так, в 1960-х годах в каждом списке целей ракетных войск значились как военные, так и гражданские объекты. Подчеркивалось, что первые удары будут "одновременно" нацелены на военные и промышленные объекты. Сами удары также будут наноситься "одновременно" всеми тремя компонентами стратегических ядерных сил – РВСН, дальней авиацией и дизельными/атомными подводными лодками с баллистическими ракетами – на основе "единого плана".
Нет ни малейших свидетельств того, намеревались ли русские оставить некоторые баллистические ракеты морского базирования в целях сдерживания в ходе войны. Однако есть убедительные доказательства того, что примерно через год после XXII Съезда КПСС 1961 года Москва планировала снять с таких ракет задачу нанесения первых ударов. Несомненно, эти ракеты служили резервом для ударов по военным объектам на соседних сухопутных ТВД и не предназначались для угрозы городам в континентальных районах. Более того, даже это скромное предприятие по созданию резервов позднее было прекращено из-за Карибского кризиса. Усвоив уроки истории, в 1964 году адмирал Белли категорически отверг "доктрину сокращения сил". В 1966 году адмирал Харламов отметил, что флот находится в "первом эшелоне стратегических ударных сил". Хотя ни он, ни кто-либо еще не заявляли, что подлодки с баллистическими ракетами относятся ко второму эшелону, а тем более к резерву. Другие заявления свидетельствовали о понимании того, что, если СССР развяжет тотальную войну, США им ответят. И чтобы предотвратить запуск баллистических ракет с субмарин противника, советский флот должен был "изначально, единовременно и безотлагательно предпринять активные действия против подводных лодок противника…"
Появление в конце 1960-х годов советской ракетной стратегической подводной лодки проекта 667А "Навага" (Yankee) не сказалось на этом тезисе. Вице-адмирал Сталбо в 1969 году, вероятно, наделив ВМС капиталистических государств качествами собственного флота, предположил, что они также примут участие в нанесении первого удара. В том же году адмирал Касатонов подверг критике великие державы эпохи линкоров за то, что те использовали крупные боевые корабли не в боевых действиях, а в качестве политического инструмента на заключительном этапе войны. Касатонов ругал устоявшуюся практику косвенно – теперь мы уже серьезнее стали подходить к тому, что русские обсуждают роль и задачи вооруженных сил в открытой литературе, пусть и для искушенных. Примером может быть статья редактора вестника Генерального штаба того же года. Его слова явно подразумевали, что, если какой-либо атомный ракетоносец не сможет принять участие в нанесении первых ударов, то произойдет это скорее по оплошности, то есть невозможности своевременного выхода в точку пуска.
Москва поняла, что десяти субмарин проекта 667А, которые появятся у нее к концу текущего пятилетнего плана в 1970 году, очевидно, не хватит для резерва гарантированного уничтожения в войне с Европой и США, особенно если допустить потери при прорыве к точкам пуска в Атлантике. Поскольку разницы во времени нанесения ударов межконтинентальными баллистическими ракетами и баллистическими ракетами морского базирования не было, имело смысл атаковать Америку с континента, а Европу и Азию – из относительно безопасных территориальных вод. Словом, не похоже, что перед Yankee ставилась задача войны против североамериканского континента – за исключением регулярных патрулей в Атлантике и Тихом океане, которые в "период угрозы", вероятно, были бы усилены.
Настаивая на "неизбежности" эскалации конфликта к полномасштабной войне, СССР использовал известную и распространенную риторику – афишировать собственные сильные стороны и приуменьшать возможности противника. Поэтому и господин Даллес тоже декларировал неизбежность эскалации и не играл в "конвенциональную" игру русских. А вот стратегия гибкого реагирования Макнамары, постепенно появлявшаяся с 1963 года, наоборот, рассматривала в качестве сильных сторон совсем противоположные: меч (ядерное оружие) становится щитом, а щит (обычное оружие) – мечом. Отсюда его убежденность в рациональности неядерной инициативы (сильной стороны Запада) и постоянные попытки ослабить политическое влияние и эффективность ядерной стратегии (самой сильной стороны русских и единственной, с которой они могли бы претендовать в лучшем случае на паритет). Наверное, никто так утонченно не обесценивал оборонную стратегию противника, как Макнамара в доктрине взаимного гарантированного уничтожения. В сущности, он заявил русским: "я не верю, что вы используете вариант тотальной ядерной войны, потому что знаю, что сам бы так не поступил". Он не упомянул того, в чем еще, как свидетельствуют обстоятельства, был в определенной степени убежден: США, в отличие от СССР, и не нуждались в таком варианте. И все же, несмотря на эту доктрину, Макнамара никогда не отрицал роль ядерных инициатив: в конце концов, при оценке баланса сил не исключены ошибки, к тому же ему надо было успокоить европейских союзников США, которые по-прежнему придерживались стратегии постепенной эскалации.
Впрочем, декларируемая политика Москвы допускала, что США в оценке потенциала сторон больших ошибок не сделают. Русские стремились обосновать ценность стратегии гарантированного уничтожения тем, что она предупреждает крупномасштабное ядерное нападение на СССР, и в доказательство приводили множество официальных заявлений США, согласно которым ракетно-ядерное могущество Советского Союза якобы сдерживало США от нападения. Тем не менее, Москва в 60-х годах (в отличие от 70-х, когда СССР обзавелся большим количеством средств вооруженного противоборства) отказывалась признавать американскую доктрину взаимного гарантированного уничтожения. Очевидно, сомневаясь в своем потенциале ограниченного ЯО, Москва поняла, что должна взять на себя бремя эскалации, и в этом случае тот ущерб, который понесет Советский Союз при ответном ударе, уже вряд ли можно будет назвать "неприемлемым".
Безусловно, в условиях паритета вооружений державе, наращивающей свои потенциалы, было бы разумнее решать вопрос экономии. Напомним еще раз: решение адекватно реагировать на агрессию принесет дополнительные убытки лишь противнику – мы понесем ущерб от примененных им ударов. Решение же продолжать эскалацию ядерных вооружений потребует огромных расходов и с нашей стороны. С экономической точки зрения нет никаких разумных оснований продолжать политику наращивания вооружений. Любая попытка оправдать гонку вооружений будет обосновываться тем, что только поддержание боеспособности позволит одержать победу и разгромить противника. Отсюда и распространенное среди русских утверждение, что и "войны" в общем, и локальных конфликтов в частности можно "избежать" только "поддерживая вооруженные силы" в готовности не к обычной, а тотальной ядерной войне. Постоянно упоминаемые в подобных рассуждениях призывы к "победе" казались изощренному советскому читателю избыточными. "Боеспособность" рассматривалась как средство достижения победы вооруженным путем – снова и снова русские твердили положения советской военной доктрины о том, что "победу" в войне можно одержать только при взаимодействии всех родов войск, а не одними стратегическими ядерными силами. Разрушительная мощь последних считалась достаточной для сдерживания массированной агрессии, тогда как подавление ограниченных атак предписывалось вооруженным силам.
Таким образом, во взглядах советской и американской дипломатий на применение силы возникли серьезные расхождения. Соединенные Штаты рассматривали два разных варианта развития и использовали два разных критерия для оценки двух разных кризисных ситуаций. Нанесение тотального ядерного удара (первая кризисная ситуация) сдерживается возможным неприемлемым ущербом (первый критерий) от ответного ядерного удара (первый вариант развития). Агрессию Советского Союза с применением обычных видов оружия (вторая кризисная ситуация) останавливает возможная победа Запада (второй критерий) в контрнаступлении (второй вариант развития). С другой стороны, Советский Союз имел только один вариант развития, но использовал те же два критерия для оценки тех же двух кризисных ситуаций. Так же как и американцы, в Советском Союзе считали, что нанесение тотального ядерного удара (первая кризисная ситуация) сдерживается возможным неприемлемым ущербом (первый критерий) от ответного ядерного удара (единственный вариант развития). Но, в отличие от США, агрессию с применением обычных вооружений (вторая кризисная ситуация) от ядерной эскалации (единственный вариант развития) останавливает возможная победа (второй критерий).
Итак, проанализировав декларируемую политику русских 60-х годов, мы убедились в осознании ими своих преимуществ и недостатков. Было ли что-нибудь в их действиях, что подтвердит наши выводы? Конечно, почувствуй Москва свою непропорциональность в развитии обычных вооружений, было бы неразумно выставлять это на показ. Проще говоря, данный вопрос оставался в стороне. Тем не менее, китайцы, лучше понимающие советскую логику, недавно заявили, что негативное отношение Хрущева к конвенционной войне "снизило темпы развития обычных вооружений…". Руководя Минобороны США и оглядываясь назад, и Рамсфельд, и Браун подтвердили расчеты Макнамары. Они утверждали, что "новая политика" Хрущева с ее "недооценкой боевых возможностей обычного вооружения" привела к тому, что "войска были относительно слабо вооружены и подготовлены". Большинство американских аналитиков, скорее всего, согласятся с Ламбетом в том, что "в результате целенаправленной политики Хрущева, направленной на развитие недавно созданных РВСН, положения доктрины того времени [о неизбежной эскалации] практически загнали обычные вооруженные силы в жесткие рамки аскетизма..."
Что касается тактики применения ЯО, Хрущев отклонил предложения военных развивать ядерную артиллерию и повышать точность оперативно-тактических ракет, предпочитая уделить внимание стратегическим вооружениям. Более того, даже на стратегическом уровне предлагалось развивать не все. Исходя из заявлений советского руководства, которые в данном случае лучше было бы не озвучивать, Москва не питала иллюзий по поводу своей способности ограничить ущерб. Начиная с 1963 года и по сей день лишь за незначительными исключениями советские официальные представители достаточно посредственно оценивали возможный ущерб, наносимый межконтинентальным баллистическим ракетам, атомным подводным ракетоносцам и стратегическим бомбардировщикам на местах базирования. Причем как советским, так и американским. По их мнению, любое из вышеперечисленных средств нападения будет "ослаблено", "существенно ослаблено", либо "максимально ослаблено". Поскольку общий ущерб, наносимый подлодкам в море и в местах базирования, считался одинаковым – "ослабление" – вероятность потерь в морском бою сводилась бы к минимуму. Этот вывод можно сделать из советских заявлений, делавшихся даже тогда, когда их лейтмотивом была уязвимость РК "Поларис". В середине 60-х русские характеризовали потенциальный ущерб среди ударных авианосцев США, все еще входивших в состав ударных стратегических сил, как "существенное ослабление" или даже "разгром". Однако к 70-м годам, когда авианосцы уже не считались стратегическими силами, задача по нанесению урона снизилась до "значительного ослабления". В случае применения ракет и бомбардировок, утверждает один из советских авторов в 1968 году, "высокотехнологичные силы ПРО и ПВО надежно отразят авиакосмические удары противника, т.е. существенно ослабят последствия внезапного нападения..." И после достижения ракетами своих целей, силы гражданской обороны продолжат "ослабление" поражающих факторов.
Судя по советским источникам, вся эта терминология выражалась количественно. По словам одного из советских авторов, при определении боевых задач "уничтожение" означает 80-90% потерь, "разгром" – 70%; "нанесение поражения" – 50%; "существенное ослабление" – 30%; и просто "ослабление" – 10-15%. Обычно, используя эту терминологию при оценке реальных войн и боевых действий, русские не приводят конкретных цифр относительно понесенных потерь. Это значительно затрудняет оценку данных толкований. Впрочем, Главнокомандующий ВМФ СССР адмирал Горшков однажды упомянул, что в 1904 году японцы "значительно ослабили" наступающий русский флот во время русско-японской войны. Они потопили один военный корабль из семи, т.е. потери составили 14-15%. Это верхний предел того, что они называют "ослаблением" (10-15%).
Итак, планируемый ущерб составлял 10-15% среди МБР, АПЛ и стратегических бомбардировщиков в местах базирования; незначительные потери среди АПЛ в море; 30-70% потерь среди ударных авианосцев в середине 60-х годов и 10-15% - в 70-х; 30% потерь среди атакующих ракет и бомбардировочной авиации; снижение эффективности поражающих факторов ядерного взрыва на 10-15% благодаря гражданской обороне. Мы видим, что если ожидаемый ущерб, нанесенный противоракетной обороной, нереально высок, то расчеты потерь среди подводных ракетоносцев, БРПЛ и бомбардировщиков в местах их базирования занижены. Очевидно, предполагается, что американские ракеты и самолеты будут заблаговременно подняты в воздух. То есть, уничтоженными окажутся те комплексы, которые будут находиться на обслуживании в шахтах и на базах, а среди подлодок основные потери понесут те, которые в нужный момент не смогут погрузиться по причине ремонта. Вот что пишет один из военно-морских источников:
"По мнению зарубежных военных специалистов, уничтожение подводных лодок непосредственно в местах базирования при всей своей важности не приведет к существенному снижению подводной угрозы. В этой связи принято ссылаться на опыт второй мировой войны, когда лишь около восьми процентов уничтоженных субмарин были нейтрализованы в местах базирования".
Становится непонятным, как Москва может довольствоваться такими прогнозами. Это была критика господина Даллеса с его стратегией жесткой эскалации американских ядерных вооружений даже тогда, когда в середине 60-х годов Вашингтон обладал значительным перевесом в гонке вооружений. В отличие от Советского Союза. Затраты на неограниченную войну могли бы быть обоснованными из соображений обороны, да и то не на сто процентов. И хотя русские периодически давали понять, что обладают универсальным механизмом дипломатии принуждения, при внимательном рассмотрении оказывается, что только политическая подоплека вероятной войны была угрозой существованию социалистического сообщества. Вплоть до середины 60-х годов любая война, в которой участвовал СССР, была ничем иным как войной между двумя общественными строями. Но вскоре все изменилось.
Важное
