Важное
Hyundai Heavy Industries продвигается на оборонный рынок США
Импортозамещенные 
|
В условиях, приближенных к боевымСкажу прямо и пусть меня вполне осудят за это свои же товарищи, а тем более те, кто при штабе. Роль воинских уставов, а уж военно-морского тем более неоценима, ибо почти каждая строка в них написана не иначе, как кровью. Но и выполнять уставы скрупулёзно нельзя, а то и опасно, коли бездумно и без опыта и знаний. К примеру, в том же строевом уставе примерно сказано: «При команде «равняйсь!» следует принять стойку «смирно», а голову повернуть направо, да так, чтобы видеть грудь четвёртого человека». Но на занятиях с девушками попали впросак: груди у них были совершенно… неуставные. К сказанному следует добавить, что зачастую появление «суперспецов» - самозванцев ни к чему хорошему не приводят. Так вот, прибыл к нам на соединение в качестве штурмана, сиречь морехода-профессионала офицер. И был он по слухам в большой опале на «королевском» флоте, то есть на Черноморском за водружение вверенного ему корабля на ближайшую мель. Дабы не раздувать громкий скандал, с погон капитана-лейтенанта сковырнули три звёздочки и убрали «с глаз долой» - на Камчатку. Очевидно, полагали, что уж в Тихом океане мели сыскать труднее. И подался «мамлей» (младший лейтенант) - штурман служить на океанский лайнер-гидрограф в 17 тысяч тонн водоизмещения «Чажма». Фёдор Петрович Мишин, так звали-величали нашего мамлея характером был незлобный, начальству не перечил, а по сему опала вскоре забылась и офицер воспрял к жизни, а заодно и к службе. С прибавлением же звёзд на погонах, он начал полагать, что это расширяет его познания, а не наоборот, как этому следовало быть. Положим, в доверительной беседе с мичманом- холодильщиком, поведал: «Ты, Коля, не стесняйся, ежели что, - спрашивай. Я всё-таки в холодильном деле спец!». Увидев как-то другого мичмана-водолаза, проверяющего акваланги, заметил отечески: «Слабовато у тебя с дыханием, видно опыта мало. Ты бы со мной посоветовался, я ведь водолаз!». Со временем, когда мамлей дорос благополучно до капитана 2 ранга и должности старпома, его «советы» уже следовало числить приказами. Стало не до шуток. Но однажды…Наши корабли-близнецы «Чумикан» и «Чажма» более других КИК ТОГЭ (Корабли измерительного комплекса Тихоокеанской гидрографической экспедиции) были близки как по проектам и выполняемым задачам, так и командами: от командиров и до матросов. Главное, что нас роднило-это моря и…ремонты. Делились, как говорится, - хоть последним куском. Но с некоторых пор наступил период отчуждения. Не хотелось бы хаять, но уж так сложилось, что назначили нам на «Чумикан» нового командира. Сам по себе он был внешне добр, вежлив, но уж больно своеобразно чудаковат, если не более того. И его «чудаковатость» вскоре проявилась, но уже в нашем экипаже. А в экипаже, коли ты не открыт душой, то не жди взаимности. Скорее всего, такой человек не приживается. Хотя обиды на него никто не держал, как на страдающего неизлечимыми недугами и богом обиженного пришлого больного в абсолютно здоровый коллектив. До этого многие годы кораблём командовал славный офицер, капитан 1 ранга Макаров. И мореход знатный, и на язык остёр, а уж по выправке его любому из нас не то чтобы брать пример (куда уж нам!), а и удивляться было вне всяких канонов. На Владивостокском пляже у женщин при его появлении завивались локоны в другую сторону. При его появлении вечером на поверку, все без команды принимали стойку «смирно». Но в одно далеко не прекрасное утро его на подъёме флага не оказалось. И нам начальник штаба соединения представил нам некоего капитана1 ранга Мишина Фёдора Петровича (изменено). А старпомом остался прежний, всеми очень даже уважаемый, кстати, мой молочный брат по сходам, статный морской волк. За приобретённое родство (а откуда мне знать, что завмаг Зойка и ему сливок наливает и проч.) старпом, вроде как нехотя, вздрючивал меня мимоходом. Хотя на службе и сходах сие отражалось лишь в несовпадении (!) наших графиков схода на берег (не по моей воле). Но это так, кстати. Зато для всего экипажа служба покатилась по никому непонятному, кроме самого командира руслу. В одночасье мы стали «жирными, тупыми и безграмотными» и что нас надо тренировать «с утра до ночи фактически, в условиях, приближённых к боевым!». В создавшемся дисциплинарном климате даже наш корабельный пёс Тобсон перестал посещать вечерние построения на поверку. Были сочтены по отдельности все пожарные шланги: гофрированные и обычные. Чуть ли не через раз нас строили со смотанными и промаркированными шлангами. Командир ЛИЧНО обходил всех. Мы представлялись: «Шланг, гофрированный № 14, левый борт, 2-я палуба! Матрос Сидоров!» Если на заведовании не значилось личного состава, то «шлангом» представлялся мичман, а то и офицер при отсутствии предыдущих. Медик и секретчик были промаркированы как «шланг , гофрированный под трапом». Баалер втихаря менял на шило (спирт) уставные носки офицерам, так как мичмана отоваривались через мичмана же снабженца и вполне, не то чтобы охотно, но носили уставные носки. Во всяком случае, не выбрасывали брезгливо имущество в матросские рундуки. Всё неуставное на корабле изымалось и прилюдно, поштучно сбрасывалось за борт. В том числе супермодные штиблеты на резинке! В результате уставной кампании появились (пока у матросов и на построениях) надставленные (!) до требуемой по гарнизону длины шинели. Любые отклонения от устава в форме одежды (и не только) карались изъятием таковой, либо приведением в норму. Установили одностороннее движение по шкафутам. Бирки вывесили даже на швабры и вымбовки. Экипаж поголовно стонал в бессилии от эдакого повального уставного бума. В ПЭЖе старшины в наглую драли по поллитре шила за даже просроченный огнетушитель и по стакану за газетный портрет Горбачёва - обязательная атрибутика в каждую каюту. Как видно, на предыдущем корабле команда отмечала его уход не меньше Дня Победы, как по праздным дням и флагам расцвечивания, так и по количеству «принятого на грудь». С точки зрения медика его симптом был непоправим. Он даже в тропиках носил уставные носки с прогарами, пренебрегая куда более практичными троптапками на спиртовой коже. Но, как видно, не весь запас синдрома уставной болезни им был исчерпан, а может, кто для хохмы надоумил, но на очередном построении в базе Фёдор Петрович (так его за глаза именовала команда, а кто и просто «Федя») выдал очередное кредо: «Газоокуривание в противогазах. В условиях, приближённых к боевым». Сие «творчество», как видно, стоило ему нескольких бессонных ночей. Так вот, к обыкновенному очередному газоокуриванию, проводимого испокон веков корабельным начхимом, новоиспечённый командир внёс «боевые условия». И приучал к ним команду в полном составе, опять-таки при отсутствии Тобсона. Ряд офицеров сочли тренировки потешищем и игнорировали их как бы невзначай. Чумикан стоял на рейде, но то и дело над бухтой разносились эхом слова командира: «Делай-раз! Делай-два! Делай-три!!!». И ему вторили более сотни матросских глоток: «Делаю-раз! Делаю-два! Делаю-три!!!». А так как мероприятие затянулось, то уже в посёлке на берегу, женщины с любопытством спрашивали чумиканцев: «А чего это вы там «делаете-раз?» Мы смеялись: «Боевую задачу, тётя!». И вот настал день Х-тренировки перенесли с вертолётной палубы в баню личного состава, предварительно загерметизированную и обильно насыщенную хлорпикрином. «Поддавал парку» тряпицей на древке мичман в противогазе и с бутылкой ядовитой жидкости, коею периодически смачивал флажок. Первую партию испытуемых ввёл лично Фёдор Петрович. Он был в новеньком противогазе и готов был к реализации «боевой обстановки». Первой следовала вводная: «Порвана дыхательная трубка! Делай-раз!». При этой команде все, в том числе и сам руководитель, отвинтили «порванную дыхательную трубку», произнеся привычное: «Делай…». Больше никто и ничего «делать» не смог: хлорпикрин попал в лёгкие…Все ринулись к спасительной броняжке на выход. А отравленного командира спас тот самый мичман, благо, он не был обязан «делать-раз!» На этой стадии учение «приближать к боевым условиям» прекратили. Далее ситуацию разруливал немедленно появившийся в предбаннике старпом в отлично подогнанном противогазе с вполне исправной дыхательной трубкой. Пострадавших тут же отправили в корабельную санчасть. Более всех пострадал сам «тренер», так как замешкался на выходе. Более учений, «приближённых к боевым» не проводили. Да и вообще старались о них помалкивать. В том числе и досточтимый Фёдор Петрович. На сегодня тому минуло почти тридцать лет. Но хотя бы вспоминать во имя назидания баснописца Крылова: «Коль сапоги начнёт тачать пирожник…». Вперед Содержание Назад
|
.jpg)
