Важное
Главное в военных СМИ за неделю: перестановки на верфях ОСК, робот-эвакуатор для передовой, закладка танкера проекта 23630
"Торнадо-С" вооружили 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Кукель Владимир Андреевич. Правда о гибели Черноморского флота
Записки командира эскадренного миноносца «Керчь» Владимира Кукеля (1918 год)Об автореЗаписки командира эскадренного миноносца «Керчь» Владимира Кукеля (1918 год) Правда о гибели Черноморского флота в 1918 году Примечания (орфография и пунктуация подлинника сохранены) Главной целью моих записок является освещение событий, происшедших на Черноморском флоте за последнее время его существования, то есть при падении Севастополя и Новороссийской трагедии, завершившихся полным аннулированием наших морских сил на Черном море. Ввиду полного отсутствия в то время каких бы то ни было точных и пользующихся доверием сведений о внешней обстановке, как военной, так и дипломатической, вызвавших эти события, а также и потому, что когда эти строки в историческом освещении сделаются достоянием широких масс, эта обстановка будет уже точно освещена, я, обходя их, стараюсь изложить лишь ряд тех мелких фактов, настроений и психологии широких масс личного состава флота, кои никогда не сделались бы быть может достоянием широких кругов населения, но тем не менее являются [27] главными факторами тех исключительных условий, при которых закончил свое существование Черноморский флот. Ввиду того, что записки эти пишутся уже спустя некоторое время, дневник же не велся мною, то вероятны некоторые погрешности в датах. Еще дней за шесть до падения Севастополя повидимому был принципиально высшим командованием решен вопрос о переводе флота в ближайшее время в Новороссийск, так как в порту спешно грузились транспорты и флот был все время в положении от И1 до И3 включительно{1}. Эти обстоятельства в связи с полным отсутствием точных сведений о внешней обстановке, так и о предпринятых решениях о судьбе флота, создавали впечатление отсутствия твердых решений и растерянности, и до крайности нервировало личный состав, а также давало почву всяким нелепым слухам и бессовестной провокации. Наконец, флот получил точные и определенные приказания быть готовым к походу 27 апреля к 12 часам дня, был дан порядок выхода на рейд, дислокацию во время похода, определен отряд миноносцев для конвоирования транспортов и т. д., получены оперативные распоряжения, но было приказано ждать сигнала. Неожиданно для всех около часу дня 27 апреля был поднят сигнал «ПОЛ. И3», то есть стало ясно, что поход отменяется. Наконец, 29 апреля днем точно стало известно, что немецкие войска находятся вблизи от Севастополя (около 10 верст) и намереваются двигаться дальше на Севастополь. Для большинства это известие было неожиданностью, так как за несколько дней в местной прессе сообщалось, что наши войска оттеснили немцев из Севастополя, заняв его. В то же время, то есть 29 апреля днем было получено приказание поднять украинские флаги, дабы убедить немцев, что флот украинизировался и что нет больше никаких причин для дальнейшего продвижения их войск к Севастополю. [28] Для части кораблей, а в частности для эскадренного миноносца «Керчь» стала ясна цель германского командования — во что бы то ни стало захватить флот в гаванях и что поднятие украинских флагов только упростит им эту задачу, а потому в ответ на приказание поднять украинские флаги на «Керчи» был поднят сигнал «ПОЗОР И ПРОДАЖА ФЛОТА» и попутно на «Керчи» же, по его инициативе, созывалось частное делегатское собрание. «Керчь» во что бы то ни стало решила ночью идти в Новороссийск — к решению «Керчи» присоединились эскадренные миноносцы «Калиакрия», «Пронзительный», «Пылкий», «Громкий», «Поспешный», «Лейтенант Шестаков», «Капитан Баранов»{2}, «Живой» и перед уходом «Гаджибей», дивизион сторожевых катеров и подводное плавание{3}. Командиры эскадренных миноносцев «Поспешный» и «Громкий» явились к командующему флотом Михаилу Павловичу Саблину и доложили о решении части судов идти в Новороссийск, на что командующий ответил, что не препятствует, но советует уходить до 12 часов ночи, так как полагает, что к этому времени боны будут закрыты. В 10 часов вечера на эскадренном миноносце «Пронзительный» собрались командиры уходящих судов для обсуждения плана выхода в море и похода, так как нам было известно, что выход в море сторожится{4} неприятельскими подводными лодками. Совещание передало командование отрядом командиру эскадренного миноносца «Калиакрия», как старшему, а на случай невыхода «Калиакрии» командование должно было перейти ко мне. Уходящим судам от имени линейных кораблей «Воля»{5} и «Свободная Россия»{6} грозили в случае ухода [29] расстрелом из орудий, на что миноносцы ответили угрозой минной атаки, и в полной боевой готовности, согласно дислокации, выработанной на совещании командиров, около 11 часов 30 минут вечера начали выходить из Южной бухты в море, приказав транспортам, стоявшим на рейде и готовым к походу, следовать за собой. На походе, ввиду вероятности атак подводными лодками, транспорты конвоировались миноносцами. По невыясненной причине подводное плавание, хотя и решившееся присоединиться к уходящим судам, осталось в Севастополе; по слухам лодки были приведены в негодность личным составом, за что оный был подвергнут жестокому преследованию немецкого командования. 1 мая отряд прибыл в Новороссийск, а 2 мая туда же пришли линейные корабли «Воля» (флаг командующего флотом), «Свободная Россия», эскадренные миноносцы «Дерзкий» и «Беспокойный», вышедшие из Севастополя, когда наяву убедились в действительных намерениях немецкого командования, будучи обстреляны при выходе полевой артиллерией противника, подвезенной к Северному берегу, причем эскадренный миноносец «Гневный», выходя на рейд, запутался в бонах и получив повреждения, мешавшие ему следовать дальше, выкинулся на берег и был взорван личным составом миноносца. Итак остатки Черноморского флота (остальные суда остались в Севастополе, часть ввиду ремонта, другая же за отсутствием личного состава), собравшиеся в Новороссийске, составленные частью из судов, пришедших из Севастополя, частью из судов, коих севастопольские события застали в других портах Крыма (Ялта и Феодосия) и которым командующий флотом приказал по радио идти в Новороссийск были: линейные корабли (дредноуты) «Воля» (флаг командующего флотом) и «Свободная Россия»; эскадренные миноносцы типа «Новик» (нефтяники): 1-й дивизион: «Дерзкий», «Беспокойный», «Пронзительный»; 2-й дивизион: «Пылкий», «Громкий» и «Поспешный»; 3-й дивизион: (дивизион памяти адмирала Ф. Ф. Ушакова): «Керчь», «Гаджибей», «Фидониси» и «Калиакрия», угольные миноносцы 2 ранга: «Капитан [30] Баранов», «Лейтенант Шестаков»; 3 ранга «Живой», «Жаркий», «Сметливый» и «Стремительный». По приходе в Новороссийск команды судов вполне сознавали серьезность момента и то тяжелое положение, в котором остаткам морских сил Черного моря придется прибывать в последней и весьма сомнительной базе; чувствовалась жажда порядка, твердой власти командования и сознание того, что флот, идя тем путем, которым шел до сего времени, придет к скорой и неминуемой гибели. Вот настроение, которое отвечало первым дням по приходе флота в Новороссийск и которое особенно резко чувствовалось на делегатских собраниях (всегда при участии командиров судов). Затем под влиянием весьма тяжелой обстановки в виде: катастрофического отсутствия топлива, отсутствия возможности пополнить боевые запасы, беззастенчивого блокирования неприятельскими подводными лодками порта, невозможности выхода судов из гавани и какого бы то ни было реагирования на вызывающее поведение немецкого командования (Брест), настроение масс стало падать и приходить в инертное, безразличное состояние. Первые признаки его вскоре по приходе в Новороссийск выявились в вопросе о сроке контрактов, показывавшему явную тенденцию части команд покинуть корабли. Делегатское собрание постановило увольнение со службы не производить впредь до полного выяснения о положении флота. В частности на «Керчи» общим собранием команды было решено всякого, покинувшего миноносец, считать дезертиром и просить все прилежащие власти задерживать, как на вокзале, так и в пути таких лиц и доставлять на корабль, где с таковыми элементами будет поступлено «по-своему»; попутно было вынесено постановление безжалостно каравшее распитие спиртных напитков на корабле, так как это явление на некоторых кораблях стало принимать крупные размеры. Что касается командного состава, то с грустью приходилось наблюдать у части (и, к сожалению, некоторые из [31] них пользовались довольно большим влиянием) мнение, что ни о доблести, ни о чести разговоров быть не может, что ничего сделать не удается, что часть командного состава уже потеряна и что остается лишь одно — идти туда, где можно найти защиту для себя, так как рано или поздно доверие к командному составу нарушится и в Новороссийске разыграются события, подобным декабрьским в Севастополе, у другой же части, еще до ультиматума Германии приходила мысль, что флоту рано или поздно все равно придется закончить свое существование — потоплением. В начале июня произошло очень грустное для флота, а для командного состава в особенности событие — в Москву был вызван всеми любимый и уважаемый Михаил Павлович Саблин, которому верили и которому флот несомненно готов был подчиниться. Чрезвычайно грустное и тяжелое впечатление произвело прощание Михаила Павловича с флотом на делегатском собрании, когда он со слезами на глазах и в голосе, напоминая, что флот был на высоте своего призвания, выйдя при исключительных условиях из Севастополя в весьма сомнительную базу Новороссийск, буквально без всего, лишь только чтобы не попасть в руки врагу, призывал всех исполнить свой долг, когда придет момент, что он надеется успеть вернуться к флоту, но все же события могут развернуться так быстро, что судьба флота может решиться без него, но, что он, хотя и с глубокой грустью уезжает, но спокоен за флот, так как передает его в руки Александра Ивановича Тихменева (командира линейного корабля «Воля»), которого знает давно и что убежден, что Тихменев с честью доведет флот до конца. Время шло, неопределенность положения оставалась та же, та же безнадежность в смысле получения технических средств для приведения флота в состояние, отвечающее возможности производить хотя бы самые ничтожные боевые операции, все это сознавалось; кроме того постоянное появление подводных лодок неприятеля вблизи мола, почти ежедневная на небольшой высоте немецкая воздушная разведка и определенная наступательная [32] на Новороссийск тенденция немецкого командования со стороны Темрюка — и в таком виде флот застает известие об ультиматуме Германии, предъявленном на предмет возвращения флота в Севастополь к 14 июня — это было 11 июня. Делегатское собрание, ознакомленное с ультиматумом, решило флот затопить и предложить командующему разработать план, но ввиду чрезвычайной важности вопроса постановило утвердить это решение лишь только после референдума всех судовых команд, поэтому в 8 часов вечера делегаты разъехались по кораблям, где команды были срочно собраны. В 12 часов ночи вновь собрались и выяснилось, что подавляющее большинство команды настаивает на том, чтобы в Севастополь не идти, флот не топить, а в случае наступления немцев сражаться до последней возможности и лишь только при явной невозможности отстоять флот, его затопить. Когда выяснились результаты референдума, комиссар флота Н. П. Глебов-Авилов, убеждая прийти к решению потопить флот, сообщил, что своевременно будет центральным правительством дана радиограмма, ввиду дипломатических соображений, с приказанием идти в Севастополь, но правительство, зная по опыту, что бумажным гарантиям Германии верить нельзя, и будучи уверенным, что по окончании войны флот России возвращен не будет, приказывает флот топить и это радио не числить. Решение команд поставило как командование так и делегатское собрание в тяжелое положение и собрание разошлось утром, не придя ни к какому определенному решению и выходу из создавшегося положения. С 12 по 16 июня время проходит в бесконечных делегатских собраниях, не приводящих ни к какому определенному решению. 13 или 14 июня (не помню) была получена открытая радиограмма от центрального правительства приблизительно следующего содержания: «Германия предъявила ультиматум флоту прибыть в Севастополь не позже 19 июня, причем дает гарантию, что по окончании войны [33] флот будет возвращен России, в случае неисполнения Германия угрожает начать наступление на всех фронтах. Не желая подвергать страну новым неисчислимым бедствиям, предписывает флоту идти в Севастополь с расчетом прибыть туда не позже 19 июня. Все безумцы, противящиеся власти, избранной многомиллионным трудовым народом, будут считаться вне закона. № 141». Одновременно получена была шифрованная радиограмма (приблизительно) нижеследующего содержания: «Опыт показал, что все бумажные гарантии Германии не имеют цены и доверия, а посему флот возвращен России не будет. Приказываю флот потопить до срока ультиматума. Радио № 141 не числить. № 142». Наконец, 14 июня делегатское собрание проходит в присутствии председателя Кубано-Черноморской республики А. И. Рубина{7} и представителей от фронтовых частей. Председатель в пространной и весьма талантливой речи убеждает никаких мероприятий с флотом не предпринимать, так как военное положение края блестяще, прибывает оружие и резервы, что взятие Ростова на Дону — вопрос нескольких дней, что этот ультиматум касается и Ростовского фронта, на котором тоже предписывается прекратить военные действия против немцев, но они прекращены не будут, но если флот будет уничтожен это гибельно отзовется на моральном состоянии фронта. Представитель от фронтовых частей в самых оптимистических красках обрисовал состояние боевых частей и стратегическую обстановку, в конце речи горячо и твердо заявил, что предупреждает моряков, что в случае потопления судов, весь фронт в количестве 47 000 человек повернет свои штыки на Новороссийск и подымет на них моряков, так как фронт спокоен пока флот может защищать, хотя бы морально их тыл, но как только флота не будет фронт придет в отчаяние. [34] На вопрос, заданный председателю Рубину следует ли понимать заявление официальных представителей Кубано-Черноморской республики как призыв к тому, чтобы флот откололся от центральной власти РСФСР, Рубин заявил, что не исполняя в данном случае предписание центра, Кубано-Черноморская республика совершенно не полагает откалываться от центра, вполне признает его, но считает что центр введен в заблуждение относительно действительного положения в крае вследствие плохой информации и технических затруднений в средствах связи и считает, что когда центр узнает действительные причины, побудившие Кубано-Черноморскую республику поступить так, вполне одобрит ее действия. На вопрос берет ли на себя Кубано-Черноморская республика ответственность за неисполнение флота предначертаний центра, а также берет ли на себя республика, если бы это произошло, полное снабжение флота всем необходимым для его существования, Рубин заявил, что не считает себя достаточно полномочным дать на это ответ, каковой будет дан резолюцией общего собрания ЦИК и предлагает выбрать делегатов дабы сейчас же поехать в Екатериноград (2 часа езды по железной дороге от Новороссийска) на заседание ЦИК. Делегатское собрание выбирает трех делегатов и решает ждать ответа. Вполне понятно, какое потрясающее впечатление произвели эти заявления, а в особенности представителя фронта на широкие массы уже деморализованные, сбитые с толку и не способные на большие и определенные решения и еще более ставшие на точку непотопления флота и защиты «до последней капли крови», то есть закрылись щитом для трусливых. Время шло, атмосфера сгущалась, делегаты не возвращались и началось дезертирство с кораблей отдельных лиц. Наконец 16 июня утром временно командующий флотом капитан 1 ранга А. И. Тихменев собрал делегатское собрание: заседание началось с внеочередного заявления председателей судовых комитетов линейных кораблей [35] «Воля» и «Свободная Россия» о том, что за истекшую ночь с корабля сбежало свыше 200 человек и что корабли представляют из себя железные коробки, лишенные какой бы то ни было боеспособности. Руководствуясь убеждением, что моральное состояние делегатского собрания весьма тяжелое и таково, что для определенного решения требуется твердое, односторонне высказанное решение командующего (пользовавшего совершенно достаточным авторитетом) и дабы намекнуть ему в каком направлении ему надлежит вести собрание, я выступил со словом, указав, что после заявления председателей судовых комитетов «Воли» и «Свободной России» совершенно ясно, что главные наши силы неспособны даже на самое ничтожное сопротивление неприятелю, хотя бы потому, что даже некому стрелять из пушек, а посему не может быть и речи о каком бы то ни было сопротивлении флота и выход один — сейчас же разработать план потопления и приступить к нему. К сожалению командующий не использовал факта дезертирства и этих заявлений, а после подробного изложения всем уже известного материального состояния флота (не коснувшись совсем личного состава) и стратегической обстановки, заявил, что он видит только два выхода из создавшегося положения, а именно: или топить флот до срока ультиматума, то есть самое позднее в ночь с 17 на 18 (считая сутки на переход в Севастополь) или идти в Севастополь в тот же срок, что им сейчас же будет разослано воззвание к команде, предлагает делегатам разъехаться по кораблям, срочно собрать команды, поставить эти два положения, как референдум команд, при чем заявляет, что примет решение только по существу этих двух положений считая, что третьих и т. д. быть не может и к 2 часам дня предлагает делегатам прибыть вновь для подсчета голосов. В воззвании командующего говорилось о необходимости прийти к одному из двух решений, опять-таки о печальном состоянии материальной части и отсутствии боеспособности благодаря этому (не упомянув как и на делегатском собрании о личном составе и дезертирстве) [36] и о безнадежной стратегической обстановке. Воззвание было сухо и излагало только вышеуказанные факты, ни слова о том, какое решение он считает правильным и какое решение соответствует долгу, чести и доблести. Как и следовало ожидать, референдум опять не дал выхода из положения — подсчет голосов дал при общем числе голосовавших свыше 3500 человек: за потопление около 250, за уход в Севастополь около 550 — остальные — не предпринимать ничего до возвращения делегации из Екатеринодара{8}. Тогда командующий заявил что так как им уже было сказано, что третьих и т. д. решений он не принимает, он считает, что большинство высказалось за уход в Севастополь, а посему приказывает готовиться к походу, что поход предполагается 17 числа, о чем будут соответствующие сигналы. 16 число проходит при подавленном состоянии духа личного состава, причем дезертирство с кораблей начинает принимать все большие и большие размеры. Вечером 16 числа я прибыл к командующему и убеждал его в возможности потопить суда, что для этого не нужно большого количества команды, что если команду поставить в такие условия чтобы исключалась бы угроза Кубано-Черноморской республики, в чем я усматриваю главную причину отказа топить суда, например, после потопления доставить команду в Туапсе, то успех предприятия обеспечен, а с другой стороны считаю, что команда столь уже деморализована всем и в частности отсутствием твердых и односторонних приказов сверху и что дезертирство стало столь стихийно, что мешать силой потоплению кораблей она не будет в состоянии и что я ручаюсь за свой миноносец, что поставив команде именно такие условия не только потоплю его но и буду в состоянии помочь другим судам в этом. Командующий сказал что все [37] это верно, но что теперь уже поздно что бы то ни было предпринимать, а с другой стороны полагает что все же вместо потопления моего миноносца команда меня выбросит за борт да и вообще уже им принято решение идти в Севастополь и об другом не приходится говорить, на высказанное мною сомнение что это приказание будет исполнено всеми судами, командующий мне ответил что могу ручаться только за свой миноносец, но также не вполне, но что он как командующий достаточно хорошо знает настроение всего флота. Утром 17 был принят сигнал «Пол. 2», а затем «Пол. 1». На эти сигналы ответили и начали разводку паров только: «Свободная Россия», «Воля», эсминцы «Дерзкий», «Беспокойный», «Пылкий», «Громкий», «Жаркий» и «Живой». Не выполнили же приказания: эсминцы «Пронзительный», «Керчь», «Гаджибей», «Калиакрия», «Фидониси», «Капитан Баранов», «Лейтенант Шестаков», «Сметливый» и «Стремительный». Около 11 часов утра корабли ответившие на сигнал начали выходить из гавани на рейд где становились на якорь, — кроме «Свободной России», которая хотя и решила идти в Севастополь, но вследствие отсутствия большинства кочегаров не могла поднять паров в достаточном количестве и продолжала стоять в гавани вдоль мола. Выход судов на рейд представлял из себя весьма беспорядочную картину: вследствие дезертирства команды большинство кораблей не было в состоянии поднять в достаточной мере пары и выходили на буксире других. Когда корабли вышли на рейд на эсминце «Керчь» был поднят сигнал следующего содержания: «Судам идущим в Севастополь: Позор изменникам России!» Этот сигнал был отрепетован оставшимися в гавани кораблями (любопытно отметить, что как из под флага командующего «Воля» так и на других судах к которым этот сигнал относился было поднято до места «Ясно — вижу»). Выход части судов на рейд с явным намерением идти в Севастополь угнетающе действовал на команды оставшихся судов — многие плакали, были случаи истерики и раздавались истерические выкрики: «они оставили [38] нас», «они самовольно предают себя в руки врагов», «они опозорили нас», «лучше погибнуть с кораблем чем сдаться» и т. д. День 17 июня проходит в кошмарном состоянии духа: повальное бегство с кораблей и расхищение судового имущества. Например к 5 часам дня на «Пронзительном» осталось всего 11 человек, на корабль стоящий у пристани врывались какие-то темные личности, которыми были усеяны все пристани грабя все что попадало под руки — об этом сообщил мне мичман Н. Деппишь с «Пронзительного» (командир корабля был в Екатеринодаре делегатом). Я предложил Н. Деппишь с «Пронзительного» подойти и ошвартоваться к «Керчи» дабы мы могли бы его охранять. Надо отметить доблесть мичмана Н. Деппишь и 11 человек команды разных специальностей, которые развели пары и приготовили в очень быстрое время механизмы. «Пронзительного» привел и ошвартовал к «Керчи» командир «Гаджибея» лейтенант Алексеев. Днем 17 ко мне зашел уважаемый генерал-майор Владимир Фердинандович Берг, флагманский инженер-механик штаба командующего, бывший в числе той части чинов штаба командующего, которые не пожелали с командующим идти в Севастополь и бывший в числе тех лиц которые считали что «Керчь» в потоплении судов будет играть главную роль как корабль вполне сохранившийся и со слезами на глазах убеждал топить корабли как следует и советовал привести их в большую негодность подложив под турбины и главные машины у угольных миноносцев подрывные патроны. Надо отметить что около 12 часов дня был митинг команд оставшихся судов пославших делегацию к командующему с просьбой не идти в Севастополь, но командующим делегация принята не была (к этой делегации присоединились делегация от местного населения с тем же намерением). Около 7 часов вечера 17 июня прибыла делегация из Екатеринодара и сообщила что за время их пребывания там ЦИК почему то никак не мог собраться и, наконец, 17 [39] утром собравшись вынес резолюцию, что он от центра не откалывается, вполне поддерживает его и готов исполнять все его приказания, флоту же представляет полную свободу действий и никакого давления на его решения оказывать не намеревается. Около 8 часов вечера пришел председатель судового комитета «Воли» и машинный старшина Гроза и сообщили, что в беседе с глазу на глаз с командующим он убеждал его не уходить в Севастополь, а помочь потоплению кораблей на что командующий сказал, что сделать ничего не может так как находится под давлением команды с «Воли», но что он, Гроза, уверяет что это ложь так как он как председатель судового комитета отлично знает что командующий имел достаточно авторитета дабы убедить команду и что командующий еще ранее вел усиленную агитацию за поход в Севастополь (надо отметить, что Гроза был человек весьма умеренного направления на всех делегатских собраниях своими выступлениями поддерживал командующего и власть его и всегда парировал демагогию). 17 июня поздним вечером стало ясно что «Керчь» будет руководить потоплением, а по сему ввиду большого количества подрывной партии мною было передано на некоторые миноносцы 10 фунтов подрывных патронов и бикфордовы шнуры. Ввиду полного хаоса который творился но кораблях и присутствия на рейде судов решивших идти в Севастополь от которых можно было все ожидать, о выводе судов на глубокую воду раньше утра не могло быть и речи. Что касается «Свободной России», то ее позиция не была выяснена так как она пыталась все время поднять пары, но безуспешно, дабы присоединиться к уходящему отряду и продолжала стоять в гавани вдоль мола. Около 11 часов 30 минут ночи корабли стоящие на рейде ушли в море. Около 12 часов ночи ко мне пришел командир эсминца «Лейтенант Шестаков» мичман Анненский («Лейтенант Шестаков» стоял у пристани ошвартовавшись к эсминцу «Капитан Баранов») и сообщил мне, что с [40] «Капитана Баранова» почти вся команда сбежала, что у него тоже начинается дезертирство и просит указания что предпринимать. Я предложил ему сейчас же собрать с «Капитана Баранов» кого удастся на «Лейтенанта Шестакова», поднять сейчас же пары (мины же у него уже были) взять «Лейтенанта Баранова» на буксир и отойти на середину гавани, где стать на якорь, прекратив сообщения с берегом. Около 1 часа ночи «Лейтенант Шестаков», имея на буксире «Капитана Баранова» отошел от пристани и стал на якорь в гавани, имея 35 человек сборной команды. Около 1 часа командир «Свободной России» капитан 1 ранга Василий Михайлович Терентьев прислал ко мне мичмана (фамилии не помню) сообщить, что на корабле осталось всего 120 человек команды, что к самостоятельному передвижению корабль не способен и просит оказать помощь в потоплении. Я просил передать ему что окажу всяческое содействие, что предлагаю начать активно действовать с рассветом и что утром выяснится что и как можно будет сделать, что надежда на успех есть так как «Керчь» в полной боевой готовности. День 17 июня прошел на «Керчи» так: в 8 часов утра я собрал команду и заявил что в Севастополь миноносец не поведу каким бы репрессиям мне бы не грозили, что я считаю необходимым потопить корабль и помочь потоплению других, которые явно не будут в состоянии сами этого сделать, что я знаю среди команды людей которые решили так же как и я лучше погибнуть с кораблем или от рук тех, кто нам в этом будет мешать, чем сдать корабль немцам, которых можно ожидать здесь со дня на день, с другой стороны я призываю команду исполнить свой долг — помочь потоплением кораблей, которые не пожелают идти в Севастополь, после потопления кораблей предлагаю идти в Туапсе, где высадиться на берег (объяснив как и куда можно оттуда проехать по железной дороге), что затоплю миноносец я и несколько человек изъявивших желание это сделать и что я спрашиваю кто останется с теми кто твердо решил исполнить свой долг до конца. [41] Команда при большом подъеме единогласно решила не покидать корабль и сделать все, что будет в наших силах постановив беспрекословно выполнять все мои единоличные приказания. Днем шли приготовления к походу, минные машинисты приготовляли мины{9} к боевой стрельбе (из 12 мин в аппаратах приготовлено было только 8 так как 4 прибора Обри были оставлены в Севастополе, сданными на исправление в мастерскую). На ночь приборы Обри и ударники мин были перенесены на всякий случай ко мне в каюту. С рассветом около 5 часов утра выяснилась вся картина — на «Свободной России» около 100 человек команды, на миноносцах от 3 до 10 человек, на «Лейтенанте Шестакове» около 35 и на «Керчи» полный комплект. В тоже время мною был послан мичман Н. Деппишь, дабы найти портовые средства для буксировки кораблей на место потопления. Вернувшись мичман Деппишь доложил, что не только со стороны всех портовых средств, но и с коммерческих кораблей и транспортов команда сбежала и что нет никого кто бы мог помочь делу — так велик был страх принимать какое бы то ни было участия в потоплении кораблей. Положение создавалось почти критическое так как оставались способными к движению только «Керчь» и «Лейтенант Шестаков», а для буксирования только «Лейтенант Шестаков», ввиду того что вследствие трудного выхода из гавани на рейд благодаря боковому заграждению я не считал возможным рисковать при буксировке повредить свой миноносец так как если бы «Керчь» вышла бы из строя, было ясно, что корабли останутся не потоплены в особенности «Свободная Россия», о которой была главная забота, а с другой стороны так как можно было ожидать каждую минуту прихода «Гамидие» и неприятельских миноносцев (которые все время бывали обнаруживаемы недалеко от Новороссийска), подлодок и воздушных атак, время не терпело. [42] В это время по гавани проходил моторный бот которого я, несмотря на нежелание, под угрозой расстрела заставил принять участие в буксировке. Принимая во внимание, что буксировка на большие глубины (свыше 15 сажен, то есть до Дообского маяка) при имеемых средствах заняло бы чересчур много времени, глубины же 11–15 сажен начинаются уже в нескольких кабельтовых от мола, что «Свободную Россию» нужно будет отбуксировать на глубину не менее 25–30 сажен (около 8 миль) и что накануне суда ушедшие в Севастополь выходили на рейд в хаотическом состоянии и став на якорь оставались на рейде до ночи и дать неприятельской разведке предположение, что все же быть может суда пойдут в Севастополь, я решил действовать так: при помощи «Лейтенанта Шестакова» и моторного бота вывести миноносцы на рейд, затем самому с «Лейтенантом Шестаковым» вывести «Свободную Россию» к Дообу и уже после этого по моему приказанию начать одновременно топить корабли, самому же идти к «Свободной России» и затопить минами. Около 5 часов 30 минут утра «Лейтенант Шестаков» снялся с якоря и отбуксировав «Капитана Баранова» на предположенное место потопления вернулся в гавань и начал совместно с моторным ботом буксировать миноносцы на рейд. Грустная и тяжелая картина — гавань вымерла, пусто и только медленно идущие на буксире миноносцы, беспомощные, без признаков жизни на них с отдельными мрачными фигурами в количестве 5–6 человек на палубе, как зачумленные и обреченные на смерть, с которых все живое сбежало и от которых все сторонятся. Сильное впечатление производит эсминец «Гаджибей», который будучи взят на буксир поднимает сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь» и держит его все время. Около 9 часов утра на пристани, около которой стояла «Керчь», начала собираться толпа народу среди которой шныряли разные темные личности и на пристани невидимому появилось вино и водка, а посему я отошел от пристани и стал на якорь вблизи «Свободной России». [43] Став на якорь, я поехал на «Свободную Россию» дабы сговориться с Терентьевым о буксировке «Керчью» и «Лейтенантом Шестаковым» его корабля на глубокую воду и каким образом более рационально подорвать корабль в гавани, если паче чаяния его отбуксировать не удастся. Терентьев мне сообщил, что все же удалось достать небольшой коммерческий пароход, который выведет из гавани «Свободную Россию», а также парусно-моторную шхуну, которая снимет команду, которой к тому времени осталось около 100 человек. Около 1 часа дня «Свободная Россия» была выведена на рейд на расстояние около 5 кабельтовых от гавани и команда начала переходить на парусно-моторную шхуну. Возвращаясь шхуна прошла вдоль борта «Керчи» и я к своему удивлению увидел что командир «Свободной России» Терентьев находился на ней, а не на буксирующем пароходе дабы указать ему место потопления и следить за правильностью курсов так как на Новороссийском рейде, как известно, есть небольшая банка как раз близ фарватера, а также минное заграждение. Проходя мимо «Керчи» Терентьев крикнул мне: «Вот Вам пустой корабль, ведите его куда хотите, буксир стоит с застопоренной машиной, никаких дальнейших распоряжений ему не дано». Я сейчас же снялся с якоря, подошел к буксиру, дал ему курс и сообщил, что «Свободная Россия» должна быть отбуксирована на параллель Дообского маяка в 5 кабельтовых от него (мористее начиналось минное заграждение). То обстоятельство, что он с одной стороны не выкинет корабль на банку, а с другой стороны на минное заграждение благодаря чему корабль мог быть подорван на недостаточной глубине (я все же руководился желанием не повторять Порт-Артура) совершенно связало меня так как приходилось (буксировка шла очень медленно — узла 1–2) неоднократно подходить к буксиру поправлять курсы и проверять их что кроме того ставило меня лишний раз в возможность быть атакованным [44] подлодкой, наличие коих вблизи Новороссийска было несомненно. Около 3 часов дня ко мне подошел «Лейтенант Шестаков» и командир сообщил, что продолжать буксировку он не может так как команда вследствие отсутствия достаточного числа штатных кочегаров (день был исключительно жаркий) настолько утомлена, что не в состоянии поддерживать в достаточном количестве пары и просит разрешения идти на свое место для потопления. Разрешение мною было дано. В это же время ко мне подошел моторный бот и доложил что ввиду повреждений в подшипнике он тоже не в состоянии продолжать буксировку. Мною были посланы машинист и моторист для выяснения действительности повреждения. Осмотр подтвердил полную негодность бота к дальнейшей работе. К счастью к этому времени остался у причала только эскадренный миноносец «Фидониси». Входя в гавань, дабы взять его на буксир, я увидел что на пристани около миноносца «Фидониси» стояла огромная толпа народу, повидимому выступали какие-то ораторы. Цель этого собрания выяснилась когда я застав в гавани парусно-моторную шхуну приказал ей взять «Фидониси» на буксир — толпа препятствовала завести буксир. Тогда я, пробив боевую тревогу и наведя орудия на пристань передал туда, что если немедленно «Фидониси» не будет взят на буксир я открою огонь по пристани. Эта угроза магически подействовала и «Фидониси» был взят на буксир. На миноносце «Фидониси» к сожалению не оказалось не только кого бы то ни было из команды, но даже и командира. Поэтому, так как время не терпело, я решил подорвать «Фидониси» миной. Выйдя из гавани я обошел все миноносцы, приказав начать потопление; к этому времени «Свободная Россия» уже подходила к Дообу. Когда «Фидониси» был выведен из гавани и отбуксирован на свое место я подошел к нему и с расстояния 4 кабельтовых, с установкой 1,5 метра произвел один минный выстрел. Попадание было повидимому в правую машину. [45] Эффект взрыва был очень большой, стеньги обоих мачт сломались, передний и задний мостики исковерканы и миноносец буквально был разодран пополам, так как корма и нос приподнялись, но несмотря на такие серьезные повреждения, он затонул перевернувшись на правый борт только на 12 минуте. После минного выстрела, дав полный ход пошел к «Свободной России». На остальных кораблях происходили взрывы, причем эффект их был достаточно большой так как было видно как вырывало машинные люки и части палубы (кроме закладки подрывных патронов, открытия кингстонов и клинкетов, кораблям давался еще предварительный крен и отдраивались все иллюминаторы). Тяжелую и величественную картину представлял из себя Новороссийский рейд на котором одновременно корабли медленно погружаясь один за другим переворачивались. Корабли тонули от 25 до 45 минут. Около 4 часов 30 минут я подошел к «Свободной России» и с расстояния 5 кабельтовых произвел залп из двух мин с установкой 3,5 метра. Мины были направлены под носовую 12-дюймовую башню с целью вызвать детонацию погребов. Одна из мин прошла под кораблем, другая же взорвалась в указанном месте. Эффект взрыва был незначителен, столб исключительно черного дыма поднялся не выше рубки и шириной 3–4 сажени. Около 5 часов произвел одиночный выстрел с наводкой 1–1,5 сажени в сторону кормы от места взрыва (приходилось беречь мины, так как оставалось исправных всего лишь 5 штук, уверенности что для потопления «Свободной России» не потребуется еще несколько мин не было, а с другой стороны, ожидая каждый момент встречи с неприятелем нельзя было оставаться без боевого средства). Попадание было в намеченное место — эффект взрыва тот же что и предыдущий. Корабль после этих двух попаданий нисколько не изменил своего положения: крен и дифферент отсутствовали. Только произвел одиночный выстрел под кормовую 12-дюймовую башню (установка та же) — эффект взрыва [46] и последствия в смысле дифферента и крена буквально те же, что и при предыдущих. Эти обстоятельства вызвали сильное беспокойство за исход потопления «Свободной России» с помощь имеемого запаса мин. Тогда я произвел одиночный выстрел (установка 4 метра) в середину корабля. Мина, дойдя до корабля вдруг повернула обратно и пошла прямо по направлению к миноносцу направляясь в носовую часть. Трижды идя к миноносцу мина меняла свое направление и трижды приходилось маневрировать дабы избежать ее и наконец не дойдя около 1 кабельтова до миноносца мина повернула обратно к «Свободной России» вынырнула из воды причем при этом отломилось зарядное отделение и мина затонула. Сейчас же был произведен еще один выстрел с той же установкой и наводкой. Попадание было в намеченное место. Эффект взрыва был потрясающий: поднялся огромный столб бело-черного дыма (преимущественно белого). Столб дыма был почти выше мачт и основанием закрыл почти весь корабль так что сразу нельзя было судить о последствиях взрыва. Когда столб дыма несколько рассеялся (1 минута 17 секунд — за все цифровые данные я ручаюсь, так как они были записаны по секундомеру мичманом Подвысоцким) представилась удручающая картина: броня и бортовая обшивка между 2-й и 3-й башнями как с правого (стрельба производилась по правому борту) так и с левого борта отвалилась и эта часть корабля представляла сплошную просвечивающую насквозь брешь; казалось что корабль как бы слегка раскачивается и через 2 минуты 3 секунды после взрыва медленно начал крениться на правый борт, имея дифферент на нос. Медленно поворачиваясь «Свободная Россия» представляла удручающую картину: лязг и звон (при мертвой тишине кругом падающих и перекатывающихся на палубе и внутри корабля предметов, шлюпок, паровых катеров и т. д.). Характерно то обстоятельство, что во время переворачивания на глаз не замечалось ускорение и переворачивание [47] казалось плавным и равномерным. Наиболее грандиозное впечатление произвело то обстоятельство, что корабль переворачивался столь медленно, что было видно как все башни целиком, со страшным шумом и лязгом вываливались в воду. От начала крена до полного переворачивания вверх килем прошло 3 минуты 42 секунды. Вверх килем корабль продержался 37 минут, постепенно погружаясь носовой частью. Из всех клинкетов и кингстонов все время били высокие фонтаны воды. Картина гибели корабля была столь величественна и тяжела, что почти у всех стояли слезы на глазах, многие сняли фуражки и все мрачно и молча с грустными, сосредоточенными лицами следили за происшедшим. Около 6 часов вечера дал полный ход, взяв курс на Туапсе. Итак, потопление «Свободной России» заняло 1 час 25 минут. В 9 часов вечера рассчитывая прийти в Туапсе не ранее 12 часов ночи вследствие того что у личного состава, в связи со всеми переживаниями не было уже необходимых (в особенности у кочегаров) для больших ходов энергии и внимания и благодаря чему потопление «Керчи» можно было начать не ранее 4 часов утра 19 июня так как своз команды на берег имеемыми средствами (вельбот и два мотора)... при наличии расстояния не менее 1,5 миль от места высадки (ближе глубины малы) заняло бы около 4 часов времени и руководствуясь соображениями: 1) чтобы показать немецкому командованию что «Керчь» уничтожена до срока ультиматума, что он действовал идейно и чтобы ни на минуту не было бы предположения что «Керчь» выйдя из Новороссийска пошла заниматься каперством и хулиганством; 2) дабы суда ушедшие в Севастополь, узнав об участи постигшей корабли, оставшиеся в Новороссийске получили бы еще лишний укор за их позорное поведение и 3) чтобы опять таки населению вообще было бы известно что «Керчь» не пошел каперствовать, а принял ту же участь что и суда погибшие в Новороссийске, я послал радио следующего [48] содержания: «Всем, всем. Погиб уничтожив те корабли Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдачи Германии — эскадренный миноносец «Керчь». Радио это, вероятно, достигло своей цели так как во всей современной печати юга оно было целиком напечатано в изданиях от 20 июня под рубрикой «Великая трагедия». В 12 часов 40 минут ночи стал на якорь от Кадошского маяка на глубине 22 сажен. Сейчас же начался своз команды на берег. В 4 часа 15 минут утра 19 июня отбыл с корабля последний эшелон. На корабле остались со мной: мичман Подвысоцкий, минный машинист Кулинич, машинный старшина Бачинский, моторист Басюк и рулевой старшина Коваленко. Все вспомогательные механизмы были пущены в ход, открыли все кингстоны и клинкеты дав предварительно наибольший возможный крен на правый борт отдраив с этого борта все иллюминаторы. Это было в 4 часа 30 минут утра. Корабль начал медленно тонуть и наконец в 5 часов 10 минут утра перевернувшись через правый борт затонул. Характерно то обстоятельство, что керосино-динама работала без электрика и моториста 1 час 5 минут, продолжая свое действие вплоть до полного переворачивания. Отрадно отметить то обстоятельство, что ни один миноносец из дивизиона памяти доблестного адмирала Федора Федоровича Ушакова, записавшего одни из лучших страниц в истории Черноморского флота своими победами при Керчи, Гаджибее (Одессе), мысе Калиакрия и острове Фидониси не попал в руки врагу. Командный состав Новороссийской эскадрыВременно исполнявший обязанности командующего флотом и командир линейного корабля «Воля» — капитан 1 ранга Александр Иванович ТихменевКомандир линейного корабля «Свободная Россия» — капитан 1 ранга Василий Михайлович Терентьев Командир бригады — капитан 1 ранга Виктор Иванович Лебедев Командир эсминца «Дерзкий» — лейтенант Леонид Леонидович Житков [49] Командир эсминца «Беспокойный» — лейтенант Максим Андреевич Лазарев Командир эсминца «Пронзительный» — лейтенант Борис Сергеевич Бессмертный Командир эсминца «Громкий» — Николай Александрович Новаковский Командир эсминца «Пылкий» Командир эсминца «Поспешный» — капитан 2 ранга Николай Рудольфович Гутан Командир эсминца «Керчь» — старший лейтенант Владимир Андреевич Кукель Командир эсминца «Гаджибей» — лейтенант Владимир Александрович Алексеев Командир эсминца «Фидониси» — старший лейтенант Александр Константинович Миткевич Командир эсминца «Калиакрия» — капитан 2 ранга Евгений Сергеевич Гернет Командир эсминца «Капитан Баранов» Командир эсминца «Лейтенант Шестаков» — мичман Сергей Анненский Командир эсминца «Живой» — лейтенант Георгий Михайлович Галафре Командир эсминца «Жаркий» — лейтенант Хрущев Командир эсминца «Стремительный» — лейтенант Дмитрий Георгиевич Брант Командир эсминца «Сметливый» — старший лейтенант Сергей Владимирович Панфилов Подпись: В. А. Кукель. P.S. (написан и подписан В. А. Кукелем собственноручно) Прилагаю «Южную Газету» от 26 июня 1918 года, которую в 1920 году мне случайно передал при встрече в Каспии бывший машинный унтер-офицер эскадренного миноносца «Гаджибей» Владимир Читколенко и имеющей в своей статье «Гибель Черноморского флота» также исторический интерес также как документ подтверждающий изложенное. Кроме того, мне хотелось бы обратить внимание на то тяжелое положение в котором оказался личный состав «Керчи» как лиц фактически ... (неразборчиво, предположительно «оказавшихся») вне закона со [50] стороны всех представителей Советской Власти и с другой стороны также и по отношению к Германии. По имеемым у меня сведениям 20 июня в Новороссийск прибыли «Гебен», «Гамидие» и два миноносца, причем немецкий адмирал требовал у Новороссийского Совета выдачи командира «Керчи» на что было отвечено, что «Керчь» ушла в море и неизвестно где находится. Общая обстановка: Батум, Поти, Сухум в германо-турецких руках, на Тихорецкую наступление Краснова с немецкой ориентацией. Вследствие чего я лично вынужден был сохранять строжайшее инкогнито от всех с рядом соответствующих приключений включительно до путешествия пешком 50 верст по песчаным пустыням Ставропольской губернии. Подпись: В. А. Кукель. [51]
|
