Важное
Состав Тихоокеанского флота пополнила шестая "Варшавянка"
"Новая ЭРА" 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / С. Абрамович-Блэк. Капитан-лейтенант Лазо (Балтийцы)
На славном кораблеЭта канонерская лодка имеет героическое прошлое, которым может по праву гордиться.В октябре 1917 года император Вильгельм второй пытался оказать помощь своему двоюродному брату, императору Николаю второму. Флот кайзера направился было к Петрограду для захвата столицы и усмирения «взбунтовавшихся русских». На пути кайзеровского флота встали корабли нашего Балтийского флота. В Рижском заливе начались упорные бои. В числе русских военных судов? сражавшихся много дней подряд, была и канонерская лодка «Храбрый». Особенно памятен следующий эпизод. Противник намеревался прорваться в рижский залив узким проходом — Соэло-Зупдом, между островами Эзель и Даго. 1 октября 1917 года двадцать два неприятельских эсминца начали форсировать Соэло-Зунд. С нашей стороны позицию защищали эсминцы «Гром», «Победитель», «Константин», «Забияка» и канлодка «Храбрый». Вскоре после начала боя, «Гром» получил тяжелые повреждения, остальные эсминцы под натиском явно превосходящих сил противника начали отходить к востоку. Но тогда ринулся в бой «Храбрый». Один против двадцати двух! Существует предание, что между командиром канлодки и старшим артиллеристом произошел такой разговор: — Вот ваш бенефис, — заявил командир артиллеристу, — либо вы их потопите, либо мы все возьмем холодную ванну! — Бенефис принимаю, — ответил артиллерист, — купаться не желаю! И, умело используя преимущества калибра своих пушек, артиллерист «Храброго» отогнал противника. — Да, а мне вот не дает бенефиса погода! — досадливо говорит мне старший лейтенант Фридман и подымается с кресла.. — Пойду наверх, посмотрю — нет ли надежды на улучшение. Фридман выходит из командирского салона. Мы сидим одетые, в полушубках, валенках, не снимая меховых шапок. Поход был назначен на восемь часов утра, сейчас уже одиннадцать. Последний семафор из штаба таков: «Ждать улучшения погоды», — а эта последняя... Разговор опять возвращается к воспоминаниям. Корабль ведь с богатейшей историей. — Здесь был когда-то замечательный пес, звали его «Буржуй», — говорит один из молодых командиров. — Я его помню, еще когда курсантом на канлодке плавал. Этот «Буржуй» лежал обыкновенно вблизи камбуза и терпеть не мог лишнего беспокойства, суматохи. Раз как-то его все-таки уговорили съехать на берег, промяться. «Буржуй» выскочил из катера, брехнул раза два, повернулся, поскреб задай лапами береговой песок в знак презрения и снова забился в катер. Вытащить его оттуда не смогли. Терпеть не мог ходить гулять на берег. — Чего отнюдь нельзя сказать о... некоторых, — лукаво прищурившись, заметил старший помощник командира. — А все-таки как погода? — безнадежным топом опросил кто-то из угла. — Не погода, а яблочный кисель, — отозвался штурман. — Пойти посмотреть, что ли?" Ярко освещенный командирский салон был отделан дубовыми панелями. Большие бюсты Ленина, Сталина, Ворошилова придавали салону особо торжественный вид. И казалось непростительной небрежностью то, что люстры салона были «разоружены» — сняты абажуры и колпачки, вывинчены частично лампочки. Шуткой выглядели и белые крестообразные полосы, намазанные на плоскостях зеркал особою пастой. Но дело в том, что корабль давно уже и надолго был приготовлен к бою, что боя того нетерпеливо ждали, a выйти к месту боя... мешала погода. — Да что же все-таки погода?! — сказал командир канлодки, — пойти посмотреть! Проход из салона в носовую часть корабля через теплые, уютные помещения вызывал почему-то воспоминание о станциях метро. Так же чисто, ровный свет, ровная температура и такое же чувство укрытости от любых атмосферных невзгод. Но еще до того, как ступить на трап, чтобы подняться на мостик, испытываешь неприятное ощущение прикосновения к лицу, всей пятерней, мокрой и холодной пурги. В гавани не видно чистого места — мелкий битый лед, снег, оседающий на поверхность воды и сейчас же таящий, — все это сливается в одну мутно-серую массу. Кронштадта не видно, — словно наброшено на него гигантское маскировочное полотно с миллионами клочьев ваты. Штурман был прав: ветер бьет в лицо наподобие загустевшего киселя. Выходить в море, право же... нет как будто никакой возможности. Но командир составляет какой-то длинный семафор в штаб, получает разрешение, и через пятнадцать минут канлодка, заревев сиреной, минует ворота. — Нас ждут на фронте, — говорит командир. — Пока дойдем к «нашему другу», погода, может быть, и догадается исправиться... «Наш друг», как вы знаете, это десятидюймовая батарея противника. Канлодка уверенно взрезает молодой лед, раздвигающийся по обе стороны форштевня. Штурманы уже прочертили линию курса и теперь спокойно разглядывают в бинокли белую муть... Кроншлот остался позади. Сейчас справа будет Толбухаиский маяк. Слева - рейд Краснофлотский. — Слева вешка! — докладывает сигнальщик. Штурман отвечает «Есть!» и ворчит про себя: «Странно было, если б она не оказалась на месте». Боцман кончил возиться с якорным устройством, потоптался на месте, посмотрел на мостик и вдруг, очевидно что-то вспомнив, пошел к полубаку. Вот он поднимается на мостик. Идет ко мне... — Сергей Иванович! — деловито-озабоченно говорит боцман, и я удивленно отстраняюсь... — Боцман—старинный, хороший мой знакомым и соплаватель. Он мог бы так обратиться ко мне много лет назад, когда я был командиром корабля и непосредственным начальником боцмана, но сейчас... В чем дело? Боцман придвигается ближе, говорит тоном допрашивающего: — А вы открепительную бумажку взяли? — Какую бумажку? — А, — как будто очень довольный, что поймал меня в неисправности, повторяет боцман, — открепительную от своего избирательного участка? Завтра, двадцать четвертое декабря, голосование будет... А я председатель избирательной комиссии! Вот. Странно, конечно... Но мне становится чертовски приятно. Придя на свой бывший корабль, я чувствовал себя неловко среди сплошь новых и очень молодых командиров и бойцов, сменивших тех, которые когда-то плавали и дрались с врагами Советской республики бок о бок со мной, и во время съемки с якоря подсознательно ощущал я какую-то обиду, что пот боцман, мой боцман, черт возьми! никакого внимания на меня не обращает, слушает команду другого командира. Обидно было, что у меня о боцманом нет больше, не осталось никаких деловых связей. А вот нашлись всетаки... И я заторопился, расстегивая полушубок, чтобы достать удостоверение. Боцман покровительственно остановил меня: — Не надо. Потом зайдите в ленинскую каюту, там у меня избирательная комната... Зарегистрироваться... «Каюта», «комната» — это было уже совсем весело, и с чувством искренней признательности я ответил: — Спасибо, старина... Зайду обязательно. Корабль выходил на кромку льда, и ветер как будто усиливался. Видно было, как на чистой поверхности моря ходила невысокая, черная с ярко-белым гребешком волна... Старуха в трауре и с кружевной наколкой на голове... А злость у этих «старух» особенная. Насыщенная холодом, такая волна бьет в борта корабля с силой мокрого цемента. Ломает шпангоуты, вдавливает листы стальной обшивки. Если такой волне удается забраться на палубу, в ростры — дикие разрушения творит она среди деревянных шлюпок, выбивает люки, двери... — Да, болтанет! — оказал командир канлодки и послал своего помощника проверить — все ли убрано, закреплено по-штормовому. Пурга и шторм. Определенно нехорошая комбинация. Но ведь нас ждет фронт! Едут бойцы Карельского перешейка. А канонерские лодки для того созданы, чтобы действовать совместно с армией. Качка началась без предупреждения и сразу с больших размахов. После длительного перехода во льдах, сдерживавших волнение, эта качка показалась каким-то недоразумением, досадной случайностью. Как же так: шли-шли спокойно и вдруг «ни с того, ни с сего» разболтало градусов на тридцать в каждую сторону? Действительно, кое-где в люках высовывались головы удивленных людей: в чем дело? Откуда качка? Впрочем, скоро все поняли: кончился лед, и поход стал нормальным морским походом. Пурга проходила южным берегом, а на севере виднелось как будто ясное небо. Значит, можно было надеяться, что и морская авиация сегодня еще успеет поработать вместе с нами. Настроение всех улучшилось, несмотря на то, что канлодку все еще изрядно трепало. Итак, все шло хорошо. Так думали на мостике, так думал и старший механик Федор Иванович Кондаков. Качка ощущалась, конечно, и в машинном отделении, но люди хорошо обучены —в этом совершенно уверен механик, — и с работой они справятся в любых, самых трудных условиях. Механик с удовлетворением смотрит, как уверенно стоит на своих постах боевая вахта — лучшие специалисты его боевой части и его ученики. Старшина группы машинистов Ладонцев, командир отделения машинистов Смолыюв, машинисты Иван Смирнов, Тихонов, Кочкин и Квочка, Из-за кочегарки вполне спокоен механик: там стоят сейчас котельные маглинисты Глазунов, Сафонов, Шарапов. И электрики на канлодке прекрасные: Мащенко, Пашков и Парфенков. Канлодка повалилась на правый борт, механик веялся за поручни, чтобы удержаться на месте, посмотрел на манометры. Усатый диск контрольного прибора был чем-то явно обеспокоен: стрелка не дрожала, как полагается у соответствующего деления, а прыгала нервными, спазматическими движениями. «Что у них там с котлом?» — подумал механик и уже потянулся было за телефонной трубкой. По лоснящимся маслом железным щитам палубы, как балетный танцор, к механику подкатился машинист Ладонцев. Товарищ механик! Авария с фильтром — решетки провалились! Не отвечая, механик наморщил лоб и рассчитывал задачу: аврал, фильтр, сколько времени на исправление? Фильтр стоит на пути воды из теплого ящика в котлы. Фильтр представляет собой большой резервуар, в котором уложены решетки, служащие держателями губок. Проходя через эти губки, горячая вода освобождается от грязи и от всяких примесей перед тем, как поступить в котлы. Котлы нельзя питать грязной водой: она может вскипеть. Так. Значит, надо останавливать машину... Ждать, пока остынет фильтр. Ждать? По телефону командиру на мостик сообщил механик о необходимости остановить машину. Таким же пируэтом, как Ладонцев, приблизился машинист Смолыюв: — Разрешите вскрывать фильтр, товарищ механик? — Нельзя. Инструкция требует ждать охлаждения фильтра перед тем, как начать в нем работать. Но машинисты ждать не могут... Фронт не ждет! В раскаленном резервуаре началась работа. Надо было со дна выловить упавшие решетки и водворить их на место. Поставить новые губки... Там, наверху, заметаемые пургой, промораживаемые на сквозь декабрьским ветром, стояли на мостиках, у орудий, у приборов — сигнальщики, рулевые, комендоры... Всего в двух-трех десятках километров справа, в глубоком снегу двигались стрелки, гранатометчики, саперы—бойцы Красной Армии. В небе, туда же на север, сквозь пургу и заслоны лютого ветра прорывались красные летчики... Машинист Ладонцев вышел из фильтра сварившимся раком. Кожа на пальцах свернулась, как у фиников, только что вынутых из компота.. Спины машинистов Смирнова и Смольнова имели цвет свежевыдубленной кожи... Ребята сказали: — Можно давать ход. Федор Иванович крикнул в телефонную трубку: — Можно давать ход! Доктор Исаак Маркович, разложив свой инструментарий на обеденном столе кают-компании, мирно читал какую-то толстую книгу. Выстрелов пока не слышно, значит, раненых ждать еще не приходится... Надо только обхватить ногами стул, да руками вцепиться в стол, чтобы не кататься от борта к борту — и тогда можно читать... Удобная, роскошная жизнь у «этик моряков!.. — Что вы делали? — изумленно спросил Исаак Маркович, увидев перед собой распаренную грудь машиниста. Тот пошутил: — Брал горячую ванну, товарищ доктор... Доктор понял... И бей дальнейших разговоров начал делать перевязку. А на мостике в это время командир ободряюще сказал артиллеристу Фридману: — Нет, бенефис не отменяется. Если и была задержка, то, честное слово, не по вине дирекции. Смотрите! Сначала девять, потом девятнадцать, потом девяносто девять... Потом мы перестали считать самолеты и начали считать свои залпы. Над вражеским островам беззвучно поднялись густые черные клубы дыма самолеты сбросили первый стой «груз». Клубы вздымались все выше. На бомбежку выходила следующая эскадрилья... Первая — уже повернула на юг и шла полным ходом за новыми запасами. Артиллерист быстро подсчитывал изменения дистанции, командовал установки, кричал «залп» в телефон и, не дождавшись «ревуна», торопился приложить бинокль к глазам. — Помалкивают... Заткнули им глотку! — сверкнул глазами старший лейтенант... Действительно, в небе не было ни одного характерного белого облачка от разрыва шрапнелей. Артиллерийский огонь канлодки потушил зенитные батарея противника. Самолеты, как соколы, высматривавшие добычу, кружились над островом. Прилетали все новые и новые звенья. Теперь стал явственнее — сквозь вой ветра — слышен и грохот разрывов тяжелых авиабомб... Канлодки еще ускорили темп стрельбы. — Прочесываем! — сказал Фридман. Взаимодействие армии, флота и авиации развертывалось во всей своей боевой красоте. Несколько сот наших самолетов одновременно гудели в воздухе. «Бенефис» артиллериста продолжался. Небывалое бывает Случай с машиной Водолазная пехота Касательно морских удобств
|
