Закончились праздники. До увольнения в запас оставалось несколько
месяцев. Последним значительным событием моей военно-морской службы стал
поход на Балтику. Несмотря на холод и мрак полярной ночи в первой декаде
января «Таврия» вышла в открытое море. Погода нам не особо
благоприятствовала. Баренцево море встретило небольшой килевой качкой.
Видимо это была та самая «мёртвая зыбь» - отголосок далёкого шторма. Корабль
поднимался вверх на волну, а затем плавно опускался вниз, как на гигантских
качелях. И хотя я неплохо переносил качку, не «травил» за борт или в
умывальнике, в отличие от многих сослуживцев, но всё равно было как-то не по
себе. Пожалуй, килевая – это самый выматывающий вид качки.
А в Норвежском море на нас обрушился циклон. Хотя ручки машинного
телеграфа в ЦПУ (центральном посту управления), где я нёс вахту, показывали
полный ход, на электронном табло лага (прибора для измерения скорости хода)
высвечивалось всего два-три узла. Это означало, что «Таврия», несмотря на все
усилия, движется со скоростью пешехода. На полную мощность работали оба
главных двигателя, завывая от перегрузок. Передавая усилие на винты, с
грохотом вращались массивные валолинии. Корабль медленно с трудом
взбирался на очередную водяную гору. Почти физически ощущалось это
неимоверное напряжение. Но после достижения гребня волны судно
проваливалось вниз. В этот момент нагрузка на винты резко падала. Их лопасти
начинали вращаться с ускорением, и бешено молотили воду. Сменившись после
вахты, я вернулся в кубрик на отдых и выглянул в иллюминатор. В тусклом свете
луны огромные волны казались беснующимися исполинскими доисторическими
чудовищами. А их гребни, увенчанные пеной, напоминали головы на длинных
шеях с оскаленными пастями.
Так мы и карабкались с волны на волну, преодолевая яростный натиск
стихии. Страшно подумать, что могло бы случиться в случае отказа двигателей.
Корабль бы потерял управление, развернулся бортом к волне и, учитывая его
огромную парусность – то есть площадь поверхности корпуса и надстроек,
наверняка бы опрокинулся и затонул. Спастись в такой ураган было бы просто
невозможно. И наши радисты действительно принимали сигналы бедствия. Кому-
то не повезло в штормовом океане. Впрочем, у нас была дополнительная
страховка. Наш корабль являлся дизель-электроходом. Это значит, что помимо
главных дизелей, на борту имелись два мощных электрических двигателя,
работающих от вспомогательных дизельных электрогенераторов. И они
позволяли развивать малый ход. Слава богу, этой страховкой воспользоваться не
пришлось. Механизмы нового корабля работали без замечаний. Только однажды
сорвало металлическую трубку топливопровода и соляром обдало один из
дизельных генераторов. К счастью, соляр, в отличие от бензина, воспламеняется при более высокой температуре. Поэтому удалось избежать возгорания в
машинном отделении.
На шестые сутки похода «Таврия» достигла Северного моря. Конечно,
границы между морями были весьма условными. Высокие и плавные океанские
волны Атлантики господствовали и здесь. Корабль кренился с борта на борт,
иллюминаторы главной палубы заливало водой. Мы шутили, что идём в режиме
подводного хода. Периодически корпус содрогался от тяжёлых ударов. Кипящая
белая стена воды с пушечным грохотом обрушивалась на бак – носовую часть
судна и заливала палубу до самых надстроек. Впечатляющее зрелище! Когда нос
зарывался в волну, и вся передняя часть исчезала под многотонным слоем воды,
казалось, что мы уже не выберемся. Но запас прочности, заложенный при
проектировании и постройке судна, оказался достаточным. Мы наблюдали и
фотографировали эту картину с сигнального мостика. Ветер достигал такой силы,
что приходилось рукой удерживать зимнюю шапку. А военно-морской флаг,
развевающийся на гафеле мачты, был дважды разорван в клочья. Пришлось
сигнальщикам приспосабливать в качестве флага разукрашенную военно-морской
символикой деревянную пластину. В какой-то момент сквозь тучи выглянуло
солнце и осветило бушующий простор. Первый раз я увидел в море радугу. Она
словно вырвалась из пучины навстречу солнцу. Получился своеобразный мост
между двумя стихиями – морской и воздушной.
Во время похода, как обычно в море, кормили хорошо. Мы получали
усиленный автономный паёк. На «Таврии», в отличие от «Архипелага», имелась
специальная электрическая печь, в которой готовили изумительно вкусный хлеб.
Он скорее напоминал булку и просто таял во рту. Очень трудно было удержаться
и не съесть лишнего. На старом же корабле просто брали с собой запас сухарей и
заспиртованных батонов, которые после термообработки приобретали приятный
вкус. А вот без прогрева они сильно горчили. Надо сказать, что хлеб собственной
выпечки можно сравнить только с продуктом из бытовых электрических
хлебопекарен, появившихся в продаже лишь в конце девяностых годов.
Также с продуктами был связан один забавный эпизод в столовой. Сильное
волнение моря усложняло экипажу приём пищи. Несмотря на то, что
специальные крепления на столах – «штормовки» препятствовали падению
посуды, морякам во время еды также приходилось поддерживать наиболее
«резвые» предметы и удерживать свои тарелки в руках, наклоняясь вместе с
кренящимся кораблём. Но ещё большие трудности возникали в работе матросов,
несущих наряд по столовой. Ведь им в условиях качки нужно было сначала
расставить, а затем собрать и перемыть посуду, подготовить и разнести продукты.
И всё это нужно было делать, удерживая равновесие. А кормовую оконечность
судна, где находилась столовая, раскачивало сильнее, чем центральную часть. И
вот однажды, когда пришло время подавать второе блюдо, дежурный матрос
вышел с большой тарелкой котлет и пошёл по проходу между столиками. В этот
момент корма резко поднялась на гребне волны. Вдобавок ещё и линолеум в этом
месте был влажный. В общем, матрос поскользнулся, ноги его как в кинокомедии
взлетели выше головы, и он грохнулся на спину. Но при этом блюдо из рук не
выпустил. Так и лежал, держа его в руках перед собой. Насколько я помню, ему
повезло – обошлось без травмы.
Несмотря на сложные погодные условия, вероятный противник о нас не
забывал, противостояние продолжалось. Однажды, во время вахты мне нужно было подняться на верхнюю палубу для осмотра помещения агрегатной. Когда я в
спасательном жилете карабкался по трапу, цепляясь за леерные ограждения, то
услышал в воздухе шум двигателей. Повернув голову, увидел, что над нами на
малой высоте с рёвом пронёсся «Орион» - самолёт базовой патрульной авиации
НАТО. Но на помощь в аварийной ситуации рассчитывать не приходилось. И не
потому, что вероятный противник был такой кровожадный. Просто наш корабль
был напичкан секретной аппаратурой и документацией. И допустить неприятеля
на борт, командование не могло себе позволить ни при каких обстоятельствах. На
боевых постах радиотехнической службы рядом с радиоэлектронной аппаратурой
размещались кувалды для её уничтожения при угрозе захвата корабля. А в
одном из машинных отделений располагался инсинератор – специальный агрегат
для быстрого уничтожения большого количества секретных документов. Ведь в
случае попадания их в руки противника, пришлось бы менять всю систему кодов
секретной связи. А это грандиозная работа! Ходили даже слухи, что существует
инструкция на случай захвата корабля, согласно которой старший помощник
командира должен был лично застрелить старшину-секретчика, так как это был
моряк срочной службы. А знал он очень много. Впрочем, возможно это всего лишь
байка. Но вот рубка ЗАС – засекреченной связи, осталась одним из немногих
помещений на кораблях, куда я ни разу не попал. Хотя посты радиотехнической
службы тоже являлись режимными помещениями, во время службы на
«Архипелаге» я побывал на одном из них и даже слушал в наушниках приятную
западную музыку, которую позволяла принимать аппаратура. В тот момент я
очень пожалел, что попал в БЧ-5, а не в связь или радиоразведку.