Важное
Названо число иностранных лидеров, которые прибудут на парад Победы
Судостроителям предложили 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 1. Корабельная Фанагория
Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория
Со своим неполным сельским образованием и фронтовой закалкой
Максимов был явно слабоват в познаниях и обслуживании сложных
современных дизелей, а уж авиационных турбин он вообще боялся, как огня,
и всегда держался от них на безопасном расстоянии. Особенно в те моменты,
когда они выходили на рабочие режимы и визжали в своих корпусах, выдавая
положенные им десятки тысяч оборотов. -Работают и хрен с ними. Лучше их не трогать, - советовал он Гармате, когда тот, засучив рукава замызганного кителя, лез регулировать клапана дизелей или проводил с мотористами работы во время ППР (планово- предупредительный ремонт). Единственным коньком старшины команды были чисто шкурные снабженческие вопросы. Что-то раздобыть для корабля, выписать со склада, урвать дефицитные детали или запчасти с инструментом - все это лучше Максимова никто сделать был не в состоянии, тут ему равных не было. Везде и всюду на складах у ветерана были кореша и добрые знакомые. По этой причине Гармата всегда такие меркантильные вопросы поручал своему механическому авторитету и был всегда уверен в положительном решении возникших вопросов обеспечения и хоть в таком виде, но получал незаменимую помощь от своего напарника. Максимов находился в том почтенном возрасте, когда любой советский сверхсрочник уже и вовсе не мечтает в своем почетном звании мичмана о звании генерала от инфантерии, а тем более принять участие в битве за остров Корфу, но на правах Бывалого деловые советы раздавал всем направо и налево абсолютно бескорыстно, чем за свою службу успел наследить даже в артиллерии. В апреле 1970 года корабли усердно готовились к совместной стрельбе под номером 45 в составе 3-х кораблей дивизиона. Комдив, проявляя безудержную энергию руководителя, носился по этим кораблям и где пинком, а где могучим словом и делом подгонял артиллеристов в вопросах готовности к предстоящему мероприятию. Командир БЧ-2-3 на МПК-25 (фамилия героя напрочь забыта, а зря) решил прогнать механизмы досылки снарядов на стволах своей пушки единственным замшелым от старости и ржавчины учебным патроном (обычный снаряд, но без пороха и со снарядом-болванкой). При 'выстреле' снаряд занял свое потребное место и, крепко врезавшись своим ржавым пояском в нарезы канала ствола, застрял. Экстрактироваться при ручном откате вместе с гильзой из насиженного места он почему-то не соизволил, хотя клин затвора опустили и каретку досылателя вернули вместе с гильзой в заднее положение. Застрял намертво снаряд в стволе и не тпру ни ну из своего канала. Комендор попробовал вытолкнуть болванку банником, но легкая дюралевая рукоятка этого устройства изгибалась и трещала, а дело с мертвой точки не сдвигалось. Бычок с комендором в отчаянии забегали вокруг своего орудия и стали искать совета Бывалых, каким способом еще можно вышибить из канала ствола чертов снаряд. Консилиум корабельных зевак, но Бывалых мореманов сбежался быстро и под руководством вояки Максимова начал свою работу. - Че проще - пожарный ствол вставить в дуло и давануть пожарной магистралью. Вылетит как миленький... Не такие пробки в толчках фановой системы пробивали, - внес свою струю в общий базар корабельный трюмач. - Ну и сказанул! Ты забортной водой всю пушку зальешь, а там электрооборудование, - урезонивал мичман фантазии коллег по БЧ. - Нужно найти трубу и выбивать кувалдой. Проверенный способ. Мы когда под Варшавой на Висле на бронекатере..., - начал вспоминать подобный случай с кувалдой Максимов. Консилиум затвердил предложение ветерана, а поскольку инициатором этого предложения был он сам, то и побрел дед на бербазу в поисках нужного приспособления. Максимов где-то стырил 3-х метровый обрезок водопроводной трубы калибром в 2 дюйма и приволок его на корабль. Работа по экстрактированию снаряда закипела полным ходом. Трубу вогнали в ствол со стороны дульного среза и ударами корабельной кувалды (куда на флоте без кувалды) стали что есть мочи колотить по торчащему из дула ее концу в глубоком убеждении, что сейчас снаряд выскочит из своего темного укрытия и грохнется в бункер для гильз. Но совсем по другим понятиям науки Сопромат мягкое водопроводное железо своим отверстием оделось на конус острия вороненого металла головки снаряда и под действием тяжелых ударов молота стало просто- напросто расклепываться и раздвигая свои стенки, увеличивать свой диаметр. В конце концов, под ударами молотобойцев, вкладывающих всю свою душу в каждый удар, диаметр трубы растянулся до 57-го калибра и совсем заклинил ствол артустановки. Полнейшая безнадега - теперь уже не только снаряд не выбить, но и саму трубу из ствола было не извлечь. Слынько, получив такое скорбное известие, для порядка обозвал своих подчиненных самым матерным словом из своего лексикона - 'жопошники' и помчался в тактический кабинет к комдиву с докладом о ЧП, неожиданно посетившим его корабль. - Мои 'жопошники-артиллеристы' вывели правый ствол установки из строя. Там засел учебный снаряд и труба, которой они пытались его оттуда выбить. Теперь нужно в заводских условиях снимать ствол и высверливать оттуда и снаряд и трубу, - уже подрагивающим от волнения момента и ожидаемых последствий такого доклада голосом, сообщил командир Михневичу. - Снаряд-то хоть не боевой? - в ужасе взвился Батька от такого доклада. - Учебный!!! - как мог убедительнее произнес Слынько. - Сам маркировку на гильзе смотрел, - отчаянно слукавил докладчик. Осознав все скорые перспективы, что стрельба завалена, и в море даже выходить не нужно, комдив представил себе лицо и афоризмы, которые он услышит в свой адрес от комбрига Головачева, и взбеленился до предела. Уж, какие там речи стал выдавать Михневич притихшему Слынько, догадаться было не трудно, но мы их не слышали, этих слов и повторять не будем. В дежурной рубке у окна собрался служивый народ, те, кому делать нечего, и во главе с дежурным по дивизиону наблюдал всю картину единоборства снаряда с корабельными спецами, происходящую на шкафуте потенциального участника 45-ой стрельбы. Дивизионный штурман старший лейтенант Высоцкий раздобыл у штабных писарей гитару и, моментально оценив обстановку на артиллерийском поприще, сочинил экспромт на столь злободневную тему текущего момента. Талантлив был чертяка, этот корабельный интеллигент. Он застыл в позе настоящего барда и, артистично поставив правую ногу на табаретку, которую как сцену водрузил посредине помещения, кашлянул для порядка, чтобы на него обратили должное внимание и запел. Выбивая резкие аккорды из струн любимого им и в народе инструмента, Высоцкий пел с чувством полной самоотдачи и хрипотцой, весьма удачно копируя своего однофамильца Владимира Семеновича: Забил заряд я в пушку туго, Затем железную трубу... И лопнули надежды ПУГа На сорок пятую стрельбу. Именно в этот ответственный момент для исполнителя, который от творческого вдохновения прикрыл глаза и готов был снова ударить по струнам для продолжения авторского произведения во втором куплете, в рубку табачным вихрем ворвался злой как черт Михневич. В облаке дыма и красный от натуги своих недавних пламенных речей, которые посвятил Слынько и его 'жопошникам-фанагорийцам', позволившим себе этот фарс в боевой подготовке, он был по-настоящему грозен. Слов из песни не выкинешь, и Батька расслышал только последние слова и аккорды баллады. Как сказочный Бармалей с перекошенным командным бешенством лицом, он с разгона подлетел к местному барду и выхватил за гриф из рук исполнителя народный инструмент. Раздумывать было некогда и Михневич, что было силы, хрястнул гитарой об пол. На такое безжалостное обращение гитара жалобно взвизгнула струнами своего последнего в жизни аккорда и с треском разлетелась по дежурной рубке всеми своими фанерными составляющими. - Кощунствуете... Не позволю, - единственное, что рявкнул Батька. Лицо комдива в этом варварском бескультурье было настолько впечатляющим и по-людоедски ужасным в праведном гневе, что весь остолбеневший от происходящего офицерский люд кинулся на выход в единственную щель двери, не дожидаясь пока очередь дойдет до следующей жертвы. Сообразив, что малость переборщил, комдив скрылся за дверями секретной части, откуда донеслось: - Дергунов, пиши приказ! Диктую... Я этим фанагорийцам... покажу 45-ю стрельбу. А корабль действительно пришлось ставить к стенке СРЗ-29, снимать ствол с артустановки и в цеху высверливать злополучную максимовскую трубу вместе со снарядной болванкой. Над Максимовым поржали несколько дней, но потом это забылось и безмолвно ушло в историю 109 ДПК. Вот только 'Поэма о 45-ой стрельбе' надолго прописалась в устном народном творчестве местных поэтов, а ее автор Высоцкий вскоре ушел из дивизиона на повышение - грамотные штурмана на месте долго не засиживались. В воскресение, 19 сентября рано утром кораблям КПУГ объявили боевую тревогу, а я, ничего не подозревая, преспокойно спал у себя в каюте. Когда корабли уже были готовы к выходу, а Гармата запустил свои дизеля, ко мне в каюту прибежал рассыльный матрос с МПК-25 и только сейчас протрубил мне тревогу. Одеваясь и чертыхаясь на ходу, я побежал на стоящий под парами корабль, но успел вовремя. На корабле оказались проверяющие из штаба базы, и они фиксировали по секундомеру приготовление корабля к выходу. А я расхристанный и в полузастегнутом кителе прыгнул через леера на борт этого дежурного корабля, который уже готовился отдать швартовые. Мой лихой прыжок не прошел незамеченным и его засекли ушлые проверяющие. Одним словом я здорово влип. Ровно через пять минут после моего прибытия дали отбой тревоги, и на этом проверка дежурных кораблей закончилась. Что тут началось! Маленькие и без того злые глаза Слыня готовы были меня застрелить своей безумной энергией злобы, излучаемой в заспанного лейтенанта. Прямо здесь, на ходовом мостике он орал и взвизгивал, как кабан на заклании, брызгая слюной и тряся своей нижней губой от злости и ненависти. - Из-за вас... Вы чуть не сорвали выход по тревоге дежурного корабля. Вас на губу посадить мало. Чертовы жопошники, маменькины сынки, только спать можете..., - неслись оскорбления в мой адрес от рассвирепевшего до предела Слыня. Странно, но ниже задницы флотский нецензурный лексикон этого эрудита не опускался, и даже такая мелочь мне показалась хорошей приметой. Когда я наслушался сравнений и эпитетов, у меня тоже взыграл инстинкт самосохранения, и я выпалил ему в лицо: - Товарищ капитан 3 ранга, имейте совесть! Ваше 'чуть-чуть' в данном случае не подходит. Вы же сами приказали мне жить на своем корабле. Я не мог услышать со своей койки, да еще и во сне, тревогу на вашем корабле. Рассыльный ко мне прибежал 10 минут назад. А уж за боевую готовность корабля отвечаете лично вы! Очевидно, подивившись наглости моих пререканий, Слынь сбавил тон, но все равно его трепала лихорадка, которая искала своего выхода наружу. Жаль, но мой командир был в отпуске, и защиты просить было не у кого, а с Побережного толку было мало. Пришлось зажать свою обиду в кулак и терпеть незаслуженные оскорбления от старшего офицера. Лейтенант он завсегда в чем-то виноват. Мое рухнувшее спозаранок настроение после слыньковской взбучки внезапно поднял мой коллега-минер с МПК-14 Эдуард Палкин. Эдик был широкомордый и приземистый, с короткими толстыми ногами и уже довольно немолодой лейтенант, который все трудности и невзгоды корабельной службы уже давно видел в гробу и служил так, как подсказывала ему его личная совесть. Это был молчаливый и простодушный 'карьерист', прослуживший свою молодую противолодочную жизнь в звании лейтенанта. Жизненные мотивы поведения и все та же совесть не давали ему возможность получить очередное звание по простой причине бытовухи и злоупотреблений. Подражая моторизованному Кожухарю, Палкин, конечно, не мог позволить себе купить на лейтенантскую зарплату ни 'Запорожец', ни 'Москвич', а вот на мотороллер 'Вятка' ему каким-то чудом удалось скопить деньги, даже, невзирая на свои пристрастия к богатым местным ассортиментам алкогольных напитков. Видимо все же была у человека мечта... Всего неделю назад, утром Эдик, сияющий от счастья, прикатил на наш причал верхом на собственном маленьком мотоциклетном чуде, которое только по цвету почти совпадало с мастью 'майского жука' дивизионного механика. Эдик был настоящим реалистом, и он вполне осознавал, что на следующий год его корабль поставят на консервацию и ему, как настоящему служебному недотепе, уже не светит повышение в служебной карьере, разве что на бербазе или на ПРСе (пост рейдовой слжбы) найдется почетное место для продолжения службы. А потому счастливый лейтенант Палкин забил болт на свою службу и теперь целыми днями на стенке рядом со своим кораблем что- то регулировал и налаживал, протирал и смазывал своим минерским маслом на этом новом механизме, совсем не похожем на торпедный аппарат. А практичность своего личного средства передвижения и его явные преимущества перед 'Запорожцем' Эдик быстро оценил на практике. Когда корабль готовился отдавать концы и дерзать курс на выход из базы в бушующее море, Палкин загонял по трапу своего мустанга на корабль и, разместив его во 2-ом переходнике, намертво по-штормовому крепил концами к переборкам во избежание излишних колебаний мотороллера на волне. После чего со спокойной душой за безопасность любимого детища шел исполнять свой воинский долг на посту вахтенного офицера. Ну, а когда корабль с победой возвращался на свое место к причалу, Эдик первый из офицеров появлялся на стенке со своим мустангом и взгромоздившись на него уезжал на побывку домой, обдав окрестности Зимней гавани своим мотороллерным дымком. Я не особо по жизни был смешливый человек, но здесь, завидя низкую посадку фигуры Палкина, восседающего верхом на своем ослике, да еще в корабельной железной каске на голове вместо защитного шлема, меня от этой картины продирало безудержное веселье и дикий хохот. Верхнюю шаровую (цвет) металлическую полусферу с красной звездой головы Палкина до полной окружности дополняла мордатая нижняя часть лица, на котором из-под каски блестели водительским азартом глаза, и торчал сизый кургузый вареник курносого носа. Огромная минерская голова, покрытая полушарием вороненой стали с ремешком от каски, надвинутым на массивный подбородок, на манер американского морского пехотинца, придавали неописуемую комичность красноватому от флотского загара и важности лицу этого адского водилы. - Покеда!!! - с долей ехидства протрубил Эдик, проезжая мимо меня на своем друге. - Вы дежурьте, мы вас подождем. При этом Палкин выдавил полный газ правой рукояткой руля и, обдав меня сизыми выхлопами, пронесся по бетону в сторону КПП. Хорошо, что он был уже спиной ко мне и не мог видеть судорог смеха, охвативших меня, поскольку я уже был не в состоянии сдерживать свои откровенные эмоции, наблюдая всю комичность моторизованного морского пехотинца образца 109 дивизиона, слившегося воедино со своим мотороллером. А уже вечером я заступал на свое первое самостоятельное дежурство по дивизиону. Валя Самойлов, заметив, что я одеваюсь и навожу марафет на свое дежурное одеяние, тоже начал подначивать меня и прочитал целую балладу о дежурном офицере. Не для смеха, не для шутки Назначается на сутки. Не какой-нибудь там хер, А дежурный офицер! Чисто выбрит и наглажен, Пистолет сзади прилажен. Он долго и нудно ходил за мной по пятам и бубнил эту бесконечную плоскую фантазию местных флотских поэтов, посвященную дежурному по части, пока полностью не прочитал это произведение. - Валь, как это ты запомнил такое длинное поэтическое творение? - удивился я творческим способностям Самойлова. - Послужишь с мое на корабле, и ты от скуки начнешь запоминать всякую ерунду, - просто, но точно, выразился Валентин. Был выходной и все нормальные люди отдыхали, а я с пистолетом наперевес должен был целые сутки торчать в вонючей от табачного дыма рубке дежурного по дивизиону и править службой на кораблях. Замкомдива по политической части капитан 3 ранга Артамонов с редким именем, встречающимся на флоте - Тарас, и очень простым отчеством Петрович был основной руководящей личностью в дивизионе в этот выходной день. Партийно-политическая работа на кораблях шла полным ходом, только в чем она заключалась, мне было не совсем понятно. Чтобы хоть чем-то заняться, Тарас Петрович решил проверить построенных мной увольняемых с кораблей в город матросов и прочитать им свое отцовское напутствие. - Позарастали, как Карлы Марксы! Товарищи матросы, у вас, что... негде подстричься на корабле? А ну, сынки, бегом на корабль устранять мои замечания. Дугинец, отдашь им увольнительные, когда подстригутся, - отправил Артамонов на корабль троих нестриженых матросов. Очень смелое для политработника со стажем сравнение с прической классика марксизма-ленинизма добавляло немного уверенности в завтрашнем дне, но матросы на такое уже не реагировали - их мысли и сознание было уже там, далеко за воротами КПП. Свою пламенную речь о правилах поведения в городе Петрович закончил странным вопросом: - Товарищи матросы, кому не ясно, зачем он идет в увольнение? Если таковые есть, прошу выйти из строя! Таковых среди матросов не нашлось, они и так-то в нетерпении топтались, как застоялые кони, а тут еще такие глупые вопросы. - Дугинец! Отправляй! - буркнул мне замполит. - Равняйсь! Смирно! Нале-во! Старшина 1 статьи Омельчук, выйти из строя. Веди строй до КПП, - отдал я последнее распоряжение своему старшине. Омельчук был отъявленный бабник и часто ходил в увольнения, но ни разу замечаний на корабль не приносил. Он явно умел дорожить свободой и по этой причине глупостей в увольнениях не допускал. Мой красавец Омельчук повел строй на выход, а мы с Тарасом Петровичев возвратились в рубку. Страницы 17 - 17 из 40
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
