Важное
Состав Тихоокеанского флота пополнила шестая "Варшавянка"
Единый день 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Текст: В.В. Дугинец. "Корабельная фанагория"
Честно говоря, я не успел сообразить, почему Владимир Иванович так
задумчиво почесывался по этому вопросу. Мне самому еще в жизни не
приходилось проверять работу механизмов на аппарате путем отстрела.
Сашигин с удовольствием и преподавательским пафосом рассказывал и
показывал мне ход регулировок. Я ведь тоже кое-что соображал и понимал,
что от точности регулировок и согласования систем с РБУ и торпедными
аппаратами зависит вся точность моих предстоящих стрельб бомбами и
торпедами.Бригадир артиллеристов тоже показывал мне все хитрости своего ремесла. Я рассказал ему о том, что у меня при стрельбе АС-9 вышли не все снаряды, и просил разобраться, отчего это могло произойти. Но получил ответ, что у меня с механической работой пушки все в полном порядке, а при выполнении отстрела ее в море он меня в этом еще раз убедит. Корабль стоял правым бортом к причалу и мы с Сашигиным решили начать отстрел с аппарата №2, направленного на причальную стенку под углом 15°. - Володя, выставь двух бойцов в оцепление у носа корабля и по корме, чтобы не пропускали людей в момент стрельбы, - попросил меня Владимир Иванович. - А сам поднимайся на мостик и оттуда командуй своим торпедистом. Все шпинделя приборов на аппарате и газовый стопор опустили в нижнее положение, открыли переднюю крышку аппарата, и Якуничев застыл у патронника аппарата с ПВЗ в руках. 'Якуничев, вставить ПВЗ', - командовал я с правого крыла мостика по громкой связи. Отсюда аппарат был виден полностью и хорошо просматривался весь причал, по которому вдоль корабля ходил заводской люд. 'Товсь!' - дал я команду, выбрав момент отсутствия поблизости людей. Торпедист поднял руку, изображая готовность к залпу. 'Залп!' С шипением грохнул выстрел, и из аппарата вырвалось рыжее пламя огня, а меня на мостике обдало жаром. Я глазам не мог поверить: форс пламени из трубы вырвался метров на пять на кромку причала и обдал своим огненным столбом бетон на стенке. Но порох оказался действительно пироксилиновым бездымным, и дыма от этого факела почти не было. - Владимир Иванович, мы тут на хер сейчас весь завод спалим. Пламя прямо как от японской шимозы какой-то! Та-ко-е пламя. Че делать!? - делился я своим впечатлением от такого отстрела. - Че делать!? Че делать!? Я ж тебе говорил, что нужна торпедо-болванка. Когда в аппарате торпеда, то она как пробка закрывает собой выход пламени и вся эта энергия пороховых газов тратится на выброс торпеды. А тут все моментом вылетает в открытую трубу. Но все шпинделя и газовый стопор сработали и поднялись в верхнее положение. - Ну что, командир, будем продолжать факела пущать на волю? Или ты уже передрейфил? - ехидно спросил главный по аппаратам. - Чего это я передрейфил... Сейчас разверну корабль кормой к стенке, и будем палить огнем подводные лодки на противоположном причале. До них далеко, так что можно не бояться, - выдал я свой коварный план продолжения испытаний аппаратов. - Дак, у тебя же нет командира! Кто будет переставлять корабль? - недоумевал Сашигин. - У нашего парохода пока нет хода. Дизеля еще не готовы. А за командира я сам сработаю. Перетянемся на швартовых. Баковым на бак, ютовым на ют! - начал я выполнение перешвартовки корабля. На бак выскочил боцман Самохин с двумя матросами, а на ют руководящим работником я послал своего Рому.м - Боцман, трави носовой и готовься отдать якорь. Быстро найди человек 5 матросов, пусть навалятся отпорниками и отталкивают нос от стенки. - Гедзюн, ослабь кормовой и заведи с левого борта на стенку второй швартов. Вон на тот пал, который подальше. Как только нос начнет отходить, выбирай шпилем левый швартов. Все понял! - раздал я указания своим участникам маневра. Как только нос начал медленно отходить от причальной стенки под напором отпорных крючьев моих амбалов, Гедзюн заработал кормовым шпилем и конец, натянувшись втугую, стал медленно притягивать левый угол кормы к причалу, разворачивая при этом корпус в нужное мне положение. Когда корабль развернуло кормой к стенке, и он вытянулся своим носом в сторону причалов подплава, боцман отдал якорь, и мы закрепились в такой позиции. - Владимир Иванович, ты готовь сразу все три аппарата к отстрелу, пока нас тут заводские начальники не затормозили. И сразу три и шарахнем, - предложил я Сашигину, боясь что нам могут запретить эти огневые работы у стенки завода. Уж слишком шумное и огнеопасное это мероприятие для мирного судоремонтного завода. Трижды с небольшим интервалом звучала команда 'Залп!' и трижды в сторону подводных лодок, стоящих на противоположной стороне гавани, улетали пятиметровые языки оранжевого пламени. Заводские рабочие уже заканчивали смену на заводе и у кормы корабля собрались любопытные, посмотреть на наш грандиозный фейерверк в честь окончания рабочего дня. В конце ноября на ходовые испытания дизелей и турбин в море со мной командиром корабля пошел мой 'любимец' - капитан 3 ранга Слынько. С утренней разводкой моста мы вышли в море и, на ходу проверяя работу дизелей, шли по фарватеру к 1-му приемному бую. На выход с нами пошла целая бригада рабочих с завода, которые должны были устранять возможные неполадки и тут же в море проводить регулировку силовых установок. Была и бригада артиллеристов из арсенала, которые должны были производить отстрел пушки после среднего ремонта и сдачу ее мне в эксплуатацию. Корабль, после длительной стоянки в ремонте с поржавевшими бортами и полинялыми флагами, матросами, ставшими больше похожими на замызганных заводских работяг, походил на пиратский корвет, вышедший в море на свою свободную охоту. На мерной линии началось нудное хождение вдоль береговых створов на всех ходах, начиная с малого и до полного турбинного. Здесь пришлось трудиться нашему молодому штурману и механику, а я был вечным вахтенным офицером при Слынько. Михно засекал моменты прохождения створов мерной мили на берегу и расчетным методом считал скорость хода и поправки лага на всех режимах. Механики выводили свои турбины на максимальный режим, а дизеля уже работали на полном ходу. Корабль вибрировал на огромной скорости и с площадки мачты на ходовой мостик, прямо на нас со Слынько стали сыпаться болты и гайки приличных размеров, оставленные рабочими при ремонте РЛС. 'Дугинец, дай-ка мне каску! Я не собираюсь погибать в вашем бардаке... Меня же убьет тут твоими чертовыми гайкам. Вы что корабль к выходу не готовили?' - начал качать командирские права мой временный начальник. 'Такую будку одной гайкой не пришибешь. Тут надо кувалду уронить ему на плешку', - пронеслось в голове, но каску из кранца у сигнальщика я достал и положил на видное место. Под турбинами мы неслись со скоростью 36, 5 узла и корабль, как нож-волнорез, разрезал своим острым форштевнем осеннюю свинцовую воду.  Турбины выходят на номинальный режим Общий эффект сумасшедшей скорости на водной глади впечатляла мелькавшая за бортом вода и белые барашки на вершинах волн, расходящихся от корпуса за кораблем. А за самой кормой творился настоящий беспредел воздушно-водяного фонтана высотой до 5 метров, взлетающего из корабельных гидромоторов в кильватерную струю и шлейфом дымовой завесы стоящий по пройденному нами пути. Со стороны корабль можно было и действительно принять за постановщик дымовой завесы, несущийся на бешеной скорости. На такой огромной скорости корабль чувствует малейшую перекладку перьев рулей и реагирует на нее моментально своим разворотом и креном на одноименный повороту борт. Подходило время обеда, и я спустился в офицерский коридор, чтобы узнать у кока, как обстоят дела с готовностью к этому важному мероприятию. Слынько хоть и был временным командиром, но он же все-таки был гостем на моем корабле. Да и рабочих на корабле нужно было всех пристроить и накормить обедом. В этот момент корабль начал резко крениться на левый борт, и крен постепенно все увеличивался и увеличивался. Уже выработанное чувство собственника корабельного имущества сработало инстинктивно и заставило меня спасать самое дорогое имущество на корабле - телевизор в кают- компании. С правой переборки, как огромный маятник, откинулась массивная рама замовского стенда под названием 'Империализм США - источник войн' и врезала мне своей нижней шкаториной в подбородок, чтобы я четко усвоил главный источник войн на нашей Земле. Опираясь руками о стенки коридора, я кинулся в кают-компанию и только успел влететь в двери каюты, как телевизор 'Рубин', летящий с холодильника, сам рухнул мне на руки. Тяжелый ящик врезал мне в грудь свои 20 кг массы и только чудом я смог удержаться на накренившейся палубе с взятым на руки весом. Заклацала в шкафу наша посуда и стаканы в подстаканниках, но удержались за закрытой дверцей. Я с трудом держал на руках тяжелый летающий ящик и поставил его на диван. При этом заметил, что и холодильник начал медленно крениться в сторону левого борта, но и тут я вовремя успел удержать его от неминуемого опрокидывания. Я испытал странное непередаваемое словами ощущение, которое очевидно испытывает человек, находящийся в замкнутом пространстве, при гибели корабля, когда он переворачивается перед своим погружением на дно. Хотя и крен был чуть больше 30°, но он был постоянным в течение целой минуты. При качке на волне такого длительного крена никогда не бывает, и потому создавалось полнейшее ощущение неминуемой катастрофы. Крен так же неожиданно стал уменьшаться до 0, и корабль плавно вышел не ровный киль. Я вылетел на мостик, на котором Слынь в своем репертуаре отчитывал рулевого за резкую перекладку руля при повороте. - Ну и корабль! На море штиль, а они чуть корабль не перевернули, - возмущался покрасневший от натуги и нервного взрыва капитан 3 ранга. - Что б я еще раз согласился выйти в море на вашей помойке... - Сейчас пройдем этот режим хода, и готовься к стрельбе. Отстреляем пушку и пойдем домой, - наконец более-менее спокойно хоть одну фразу выдавил командир. - Товарищ капитан 3 ранга, спуститесь в кают-компанию и пообедайте, - предложил я Слынько. - Там вестовой уже накрыл обед. - Ну, уж нет! Дай команду вестовому, чтобы принес мне сюда. Уйдешь с мостика, вы тут обязательно отыщете с кем столкнуться в чистом море, - недовольно бурчал осторожный хохол. Вестовой принес большую тарелку с борщом и, не зная куда ее поставить, застыл в дверях ходовой рубки. Слынько ловко одной рукой подхватил тарелку и, наклонив ее через край, влил жидкость в подставленный рот. Два глотка жидкости кровавого цвета, еще два движения столовой ложкой, взятой у вестового, и вся гуща оказалась в нужном месте. При этом он по-старчески смачно зашлепал губами и задвигал челюстями, отчего его курносый лапоток носа интенсивно задвигался вверх-вниз в такт работе жевательного аппарата. С жалостью глядя на этот варварский обед своего вечного оппонента прямо на рабочем месте, у меня не укладывалось в голове такое недоверие ко мне. - Товарищ капитан 3 ранга, ну что уж вы так... Спуститесь на 5 минут в каюту и пообедайте по-человечески. Я же вам не Вова Скороходов, - надавил я на больной мозоль недоверчивому Слыню. После наших стычек в былые времена он уже, наверное, сто раз жалел о своих глупых выводах после того случая моего 'опоздания' на выход в море и его эпитетов по этому вопросу в мой адрес, как молодого лейтенанта. А все потому, что к нему в августе прибыл новый командир БЧ-2- 3 лейтенант Вова Скороходов - выпускник училища Фрунзе 1972 года. Этот маленький и аккуратный лейтенантик появился в экипаже Слынько так незаметно, что многие из офицеров дивизиона и не подозревали о его существовании до поры до времени. Щуплый и остроносый Вова, как маленькая молчаливая серая овечка, поселился в каюте МПК-25 и первое время не привлекал к себе внимания, изображая из себя настоящего 'фрунзака'. Но, когда почувствовал убогость и серость своего существования в каютном железе и сплошных дежурствах в ПВО и ПУГах, то резко поменял свой образ жизни и превратился в обычного корабельного пьяницу. Вова стал в открытую злоупотреблять не только своими служебными обязанностями, но и водкой со спиртом. Молодой мальчик пил все, что попадало под руку. Даже под видом проверки в кубрике порядка в рундучках своих подчиненных матросов, он похищал и прятал в карманы обычные флаконы дешевого 'Тройного' одеколона, а потом в одиночестве пил эту гадость в своей каюте. Матросы начали роптать по поводу таких незаконных конфискаций их туалетных жидкостей, но бить Вову не решались. Так, по мнению Вовы, было служить гораздо проще. Поскольку в наряды с оружием его никто никогда не ставил - не доверяли оружие, а в остальном - день прошел, ну и хрен с ним. Получка все равно медленно день за днем капала в его карман независимо от того, пил он всякую гадость или нет. Бедный Слынь не знал, что делать с этим молодым пополнением на своем корабле. Он применял к своему нерадивому лейтенанту все меры воздействия, предусмотренные уставами и учебниками по психологии воина, но даже воспитательные меры из отцовской практики не шли на пользу. Он даже запретил Скороходову сход с корабля - думая, что таким образом можно решить проблему трезвости своего подчиненного. Но Вова, фамилия которого говорила сама за себя, набравшись мужества от одиночества в своей железной каюте, в спустившихся на причал сумерках лихо преодолевал 5-ть метров стального швартового конца не хуже любой цирковой обезьяны и оказывался на тверди причальной стенки. Ему даже 'крысятники' не мешали - он сбрасывал их со швартовов в воду и голыми ручонками, без швартовых рукавиц, перебирая холодную и грязную сталь троса, выбирался таким путем на стенку. Потом наступало утро и все повторялось с завидным постоянством. Рассерженный до предела Слынь выносил очередной приговор бледному от пьянства лейтенанту, а тот бил себя в грудь и умолял перевести его служить на другой корабль, поскольку здесь, на этом корабле он замаран по самую макушку и не чувствует себя военно-морской личностью. Слынь написал целых 3 представления на увольнение Скороходова с военной службы за низкие моральные качества, но первое завернул назад Михневич, второе комбриг, а последнее - сам Командующий БФ с лаконичной припиской: 'Нельзя разбрасываться молодыми специалистами - их нужно воспитывать. Государство затратило на его подготовку большие средства - пусть он их отработает на флоте'. История минера Скороходова закончилась тем, что его на следующий год перевели служить по его же просьбе на морской тральщик в соседний дивизион, где Вова пару-тройку месяцев продержался в неимоверных воздержаниях, а потом принялся за старое, пока его, наконец-то, не уволили в запас. - Тащи второе, - отдал пустую тарелку матросу жующий Слынь, однако резко вздрогнувший при упоминании мной своего корабельного 'родимца'. - Штурман, курс в полигон? - прожевав борщовую гущу, запросил он у Михно. До полигона мы дошли на полном ходу совсем быстро и тут началась моя работа. На кормовом срезе ходового мостика за время ремонта был установлен козырек с леерным ограждением, нависающий над дверью в гальюн личного состава. Посредине этого балкончика возвышалась артиллерийская колонка с кольцевым коллиматорным прицелом для управления артустановкой резервным способом. Красота, да и только! Стоишь за этой колонкой и держась за рукоятки прицела, управляешь наводкой пушки по горизонту и по вертикали. Кроме самой цели, в которую ты собираешься влепить свои снаряды, ты видишь и действия самой пушки. И здесь ты можешь видеть сами снаряды, улетающие в цель и светящиеся на прощание своими трассерами. Вот только здесь точность попадания в цель на прямую и полностью зависят от выпуклости твоего морского артиллерийского глаза. Пушка отработала как часы, и все 30 снарядов я всадил двумя очередями в редкие облачка, проплывающие в синеве неба. Я подписал бригадиру акт среднего ремонта, и работа в полигоне была закончена. -Штурман, курс на приемный буй? - выдал долгожданную фразу наш командир, уютно устроившись в командирском кресле. Это кресло на самой середине ходового мостика еще Кличугин в свою бытность первым делом ремонтных работ приказал приварить к стойкам мачты. Очень удобно - сидишь в нем и только голову поворачивай и тебе видна полная панорама моря впереди по курсу и с бортов. Заводской народ изнывал от безделья на палубе корабля и узнав, что мы возвращаемся в базу, заметно ожил. - Дугинец, дай команду запустить турбины. Пойдем полным ходом, чтобы успеть к вечерней разводке Воздушного моста, - распорядился Слынько. По его виду я уже понял, что ему смертельно осточертела вся эта военно- морская возня на чужом корабле. Он только своим сощуренным полусонным глазом зыркал по сторонам, но в дремоту не впадал, но и из руководства практически выбыл, считая свою миссию исполненной. Погода стояла просто на загляденье. Чистое небо с редкими облачками и на море почти полный штиль. Такое очень редко бывает в конце ноября, но нам вот повезло отходить ходовые испытания в такой благодати. Корабль словно парил на скорости 36 узлов над морской гладью и вот-вот должен был показаться 1-ый приемный буй лиепайского фарватера. Но прошел час нашей резвой скорости, а буя как не бывало. Солнце позолотило край неба и моря прямо по курсу, собираясь заканчивать свой бег по синеве небосклона, но уже ни у кого не вызывало восхищений столь красивым пейзажем. Далеко на горизонте появились стайка рыболовных суденышек, и за ними стала четко вырисовываться темнеющая линия очертаний приближающихся высоких берегов. На мостике царила атмосфера томительного ожидания и молчаливая безмятежность, которую нарушил заводской работяга, поднявшись по заднему трапу с палубы. -Командир, а чегой-то у нас солнце не с той стороны. Когда в базу возвращаемся, то обычно оно бывает всегда по корме, - скромно поделился своими наблюдениями рабочий класс. Глаза у Слынько моментально из щелочек превратились в увеличенные овалы, и он пулей слетел с удобного кресла. - Штурман, курс? - не соображая в чем же дело, крикнул командир. Михно высунулся в дверях ходовой рубки и не совсем уверенно произнес: Страницы 13 - 13 из 15
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
