Естественно, нас, как и наших читателей, в многогранно талантливом Иване Ивановиче Краско интересует в первую очередь его путь "из моряков в актеры". К счастью, и об этом он увлекательно, с юмором рассказал в вышедшей недавно книге.
С тремя байками познакомим, а Вы уж сами решайте, взять ли мудрость и улыбку автора себе в дорогу.
Потрясение
Еще в училище прочитал фолиант «О Станиславском». Это было потрясение. Помимо дат, событий («Славянский базар», создание МХАТа) мне почему-то было известно или скорее понятно, «о чем театр», все их разговоры, чувства этих корифеев.
Библиотекарь, низкий ей поклон, заметила волнение мое, когда я попросил еще что-нибудь в этом роде. Я высказал удивление впечатлением от прочитанного. Она пояснила:
— Все правильно. В основе восприятия психофизика человека. У нормальных людей она одинакова. На этом построена система Станиславского.
Процесс, как говорится, пошел! Считаю, здесь начало. Зерно пустило росток.
Главный поворот произошел поздно, на последнем курсе, когда решился пойти в кружок художественного слова. И тут потрясающий жест судьбы — разговор с Язовицким.
Мой сокурсник Гарри Арно звонко читал стихи, что-то вроде «Стыдись, Америка!». Яркая публицистика. Теперь об этом вспоминается с улыбкой, а тогда мне нравилось, и я немного завидовал Гарри. И решил научиться читать не хуже. Для этого пошел в кружок художественного слова.
Там занимались первокурсники, человек двадцать. Когда я, курсант последнего курса, с погонами мичмана, вошел, они встали — так положено по уставу. А руководитель — Язовицкий Ефрем Владимирович, высокий мужчина с густыми бровями, смотрел на меня с удивлением и не мог понять, зачем я пришел так поздно.
— Через полгода вы уйдете на флот. Стоит ли вам терять время?
Я сказал, что очень хочу заниматься художественным чтением.
— Хотеть, конечно, вы можете. Ну что ж, извольте приготовить басню, стихотворение, прозу — отрывок из рассказа, повести... Принимаем мы в кружок на общих основаниях. Вот они, ваши юные коллеги, и решат, есть у вас данные или нет.
Первым делом я выучил басню Крылова «Мартышка и очки». Дома я читал ее выразительнее народного артиста из московского Малого театра. Он тогда много концертировал с «побасенками», выступал по телевизору. Во всяком случае, как мне казалось, я ему ни в чем не уступал. Перед кружковцами же, которые приготовились меня экзаменовать, я вдруг потерял всякую выразительность, голос и не думал слушаться меня, а тело стало деревянным.
Евгений Самойлов, Иван Любезнов. Кадр из фильма "В шесть часов вечера после войны"
Выступление мое прошло в гробовой тишине. Аудитория сочувствовала мичману, который оказался бездарным. Мастер слова Язовицкий безжалостно подвел итог:
— Плохо. Очень плохо. Вам не надо этим заниматься.
Мое обескураженное оправдание:
— Но дома у меня получалось! — вызвало дружный хохот присутствующих.
— Конечно! Дома у всех получается. Для мамы или бабушки вы вообще гений.
Я не воспринимал язвительности. Какое-то упрямство сделало меня смелым. В том, что происходило, была несправедливость. И нельзя было допустить, чтобы она торжествовала. Я почувствовал, что если сейчас не докажу, что я не бездарь, то потеряю все. Быть или не быть. И тон, которым я заявил, что дома у меня действительно получалось, видимо убедил Ефрема Владимировича. А может быть, его возмутило мое упорство. Скорее всего, именно так, потому что он резко открыл дверь и приказал этим «салажатам» выйти. Потом закрыл дверь на ключ, сел на широкий подоконник и, отвернувшись от меня, прорычал:
— Читай!
Я долго не мог собраться. Пауза затягивалась. Язовицкому надоело любоваться пейзажем — из окна был виден плац да кирпичная стена тира.
— Ну, моряк ты или нет?! Читай!
Закрыв глаза, я рассказал «Мартышку и очки» так, как я слышал ее внутри себя, как у меня «получалось дома». И произошло чудо. Язовицкий встал. Кажется, он вырос еще больше. На меня надвинулся великан, на мое плечо легла его лапища, и я услышал:
— Сынок... Я не знаю, что ты будешь делать на флоте, но без театра тебе не жить.
Везло мне на таких людей. Может, потому, что сирота.
Мечта одна—театр. Инерция, однако. Игры с флотом — несерьезная, странная необходимость. Промысел ли Божий, справедливость ли высшая от природы вели меня? Любопытно вот что: прорвался нарыв.
До того все шло по течению.
Язовицкий Ефрем Владимирович - автор книги "Говорите правильно: Эстетика речи: [Книга для учащихся]. - 2-е изд., доп. - Л.: Просвещение, 1969.
Измаил нами завоеван
1953 год. Первое Балтийское высшее военно-морское училище закончено. В числе других я направлен на службу в качестве командира десантного корабля на Дунайскую флотилию.
Вскоре выяснилось, что и флотилия на Дунае вроде бы ни к чему. Придунайские государства: Румыния, Венгрия, Чехословакия — соцстраны, войны с ними не предвидится. Раскинул великий полководец маршал Жуков мозгами и решил, что флот бесперспективен. Он вообще к флоту относился отрицательно. Вот и попало несколько дивизионов Дунайской флотилии в этот переплет.
Командовали нашим дивизионом дяденьки в общем неплохие. Но как бы это сказать?
На наш взгляд — недалекие. Комдив мало вмешивался в мои дела. Его я и не запомнил толком. А вот замполит — этот оказался крепким орешком. Правда, кто для кого орешек, это еще вопрос. Зеленый лейтенант, сопляк можно сказать, салага — или политработник?
Экипаж моего корабля — шестнадцать человек. Боцман — Федор Карлашенко, правая рука командира, заместитель. Деликатнейший Федя сразу понял, что «товарищ лейтенант» не выслуживаться прибыл на Дунайскую флотилию. То есть молодой командир службу знал, нес ее добросовестно, в морских делах разбирался, но как-то не по уставу.
Странно было мне: и Федор, и матросы были старше меня на год. Командовать — такой страсти в себе не обнаружил. Парадокс — не приказ, а скорее просьба:
— Федор Дмитриевич, пожалуйста, надо бы сделать вот так.
И на корабле — полный порядок. Обязанности моряки знают, устав в них до меня еще вбили. Дисциплина — на зависть самым строгим и принципиальным уставникам. Никто не мешал мне штудировать мемуары старых актеров и систему Станиславского — благо с собой в Измаил я привез целую кипу книг.
Лейтенант Краско на своем корабле. Крайний справа стоит боцман и помощник Федор Карлашенко
Флотский опыт не пропал
Я нисколько не сожалею, что семь лет провел в стенах училища и затем год службы на Дунае. Хоть плавал всего одну навигацию, но и она пошла мне на пользу.
Прежде всего, физически я окреп, чему способствовал строгий распорядок дня. Общая физическая подготовка, да и морские дела — гребля на шлюпках, работа с парусами на шхунах «Учеба» и «Надежда», драйка палубы на линкоре «Новороссийск» и другие флотские работы — закалили нас всех, сделали сильными и ловкими. А прыжки с семиметровой высоты борта линкора «Новороссийск» прямо в Черное море любого сделают смельчаком! Короче говоря, из заморенных войной мальчишек мы превратились в молодых здоровых мужчин.
Четкое расписание теоретических и практических занятий, хорошая система воспитания и исключительно талантливый состав командиров, воспитателей и преподавателей постепенно сделали из нас настоящих морских офицеров. Эта система воспитания органично встроилась в кильватер уроков мудрости бабы Поли. И может быть, самое главное — научили нас морскому братству, взаимовыручке, всему тому, что именуется честью и достоинством офицера флота.
Дисциплина приучала нас к постоянному самоконтролю.
Неспроста из нашего выпуска выросло со временем так много выдающихся личностей: командиров подводных лодок и надводных кораблей, адмиралов и капитанов первого ранга, ученых и крупных руководителей промышленности.
Станиславский утверждал, что из всех человеческих качеств для актера на первом месте должна стоять воля. Именно волевые качества воспитало во мне училище в самом раннем, самом восприимчивом периоде жизни, еще в юности. Но я не находил им применения, пока они не понадобились мне в работе над ролями.
Это не роль. Форма собственная (друзья-моряки подарили). Иногда облачаюсь...
Мы присоединяем наши поздравления и самые добрые пожелания!
