Важное
Hyundai Heavy Industries продвигается на оборонный рынок США
Как устроено 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / С. Абрамович-Блэк. Капитан-лейтенант Лазо (Балтийцы)
Небывалое бывает11 октября 1702 года русскими была взята шведская крепость Нотебург, при выходе реки Невы в Ладожское озеро, переименованная затем в Шлиссельбург — «ключ-город».Ранней весной следующего, 1703, года петровские войска осадили вторую невскую крепость шведов — Ниеншанц, при впадении реки Охты в реку Неву. 1 мая 1703 года русские взяли Ниеншанц, а в ночь с 2 на 3 мая произошел бой у Васильевского острова. «Только что мы заняли крепость эту, как шведская эскадра под командой вице-адмирала Нумберса подошла к устью Невы, 2 мая, и сделала два сигнальных выстрела. Шереметьев приказал отвечать тем же, и на эскадре полагали, что все благополучно; она бросила якорь, и одна шнява и большой бот с припасами и снарядами вошли в Неву. Ночь их захватила, и они остановились у Васильевского острова; а царь (Петр) и поручик бомбардир Меньшиков, прошедший на 30 лодках (с солдатами) Фонтанкой, в темную, дождливую ночь тихо подошли к судам этим и бросились на абордаж (в рукопашную схватку). Их встретили пушечной и ружейной пальбой, но уже поздно, оба военные судна были взяты, Одно было о 10-ти, а другое о 14-ти пушках; из 77-ми человек экипажа в живых осталось только 19. В самом абордаже участвовало у нас только 8 лодок. Шведская эскадра удалилась. Нева и Ладога остались за нами (В. Даль. «Матросские досуги». СПБ, 1897, стр. 145). В честь этой победы, все участники боя «были награждены особою медалью с надписью «Небывалое бывает». Действительно — случай до того в истории не бывалый. Не обученные морскому делу, солдаты на простых лодках прогнали эскадру боевых кораблей с прекрасным, много плававшим личным составом. Но... этими солдатами была самая лучшая в мире — русская пехота, исключительною доблесть которой в наши дни еще выше подняли сталинские бойцы. 16 мая 1703 года на Заячьем острове (Яни-Саари) была заложена Петропавловская крепость и портовый город Санкт-Петербург, ныне именуемый городом Ленина. Летом 1703 года Петр лично привел с Олонецкой верфи в новый русский порт пятидесяти четырех пушечный фрегат "Штандарт" — первый флагманский корабль русского Балтийского флота. Теперь надо было обезопасить новую столицу от нападений с моря. Петр, воспользовавшись тем, что шведский флот ушел в свою базу Биорке-Выборг (через двести шестнадцать лет — в 1919 году — этою же базой будут пользоваться английские торпедные катера под командой шпиона Эгара; через двести тридцать шесть лет — в 1939 году — белофинны), спустился сo своими кораблями по Неве к острову Ретусаари (Котлину) и обследовал весь прилегающий к нему район. Оказалось, что остров делит устье Невы на два пролива: северный и южный, из которых только южный по своим глубинам доступен для больших судов. На песчаной отмели в южном проливе и было решено построить крепость, названную Кроншлот, достаточно сильную для того, чтобы закрыть дорогу неприятельскому флоту. Модель крепости сделал собственноручно Петр, В продолжение зимы 1703—1704 годов Кроншлот был выстроен. Одновременно устанавливались батареи на острове Котлине, где расположились отряды двух полковников: Толбухина и Островского. В навигацию 1704 года шведы попытались было уничтожить одним ударом завоевания русских: по сухопутью из Выборга к Питеру двинули корпус войск генерала Майзеля, а с моря к острову Котлину подошла эскадра адмирала Де-Пру. Очень незначительным числом русских кораблей, так же как и Кроншлотом и пехотными полками, бывшими на Котлине, командовал вице-адмирал Крюйс — один из сподвижников Петра. Шведы были им разбиты. Толбухин загнал шведский десант в воду... В 1705 году Крюйс усилил оборону Кроншлота Ивановской батареей и Александровским шанцем. В том же 1705 году шведы вторично были отбиты с уроном... С тех пор так и пошло: кто бы ни совался к острову Котлину, на котором 7 октября 1723 года Петр основал настоянную крепость — Кронштадт, всякий враг бывал отброшен назад с тяжелыми для него потерями. Так было в XVIII, и в XIX, и в XX веках... В ночь с 17 на 18 августа 1918 года британский «лев» напал на Кронштадт, но очень тщательному, детально разработанному плану с помощью еще не известного тогда балтийцам оружия — торпедных катеров... И потерял вышеозначенный лев половину зубов (три из семи катеров) и ушел обратно с битою мордой в тот же Биорке-Выборг. - Все наверх, с якоря сниматься! — вахтенный краснофлотец произносит команду вполголоса, радостной скороговоркой. Краткая вступительная лекция о войне за безопасность Ленинграда окончена. Застегивая полушубок, командир подразделения канонерских лодок Эммануил Иванович Лазо подымается на ходовой мостик. За воротами гавани темно. С моря тянет холодной, пронизывающей сыростью. У Кроншлота медлительная волна, упругая и темная, приподымает нос корабля. В рубке по узкой полоске вахтенного журнала, освещенного прорезью штурманской лампы, бежит остро отточенный карандаш, вписывая: «30 ноября 1939 года 02 часа вышли из Кронштадта. Легли на курс Вест». Перегнувшись через поручни мостика, Лазо проверяет строй идущих в кильватер кораблей подразделения. Море широко, но корабли, связанные общим заданием, идут точно один за другим, как люди по узкой тропинке. Иначе и быть не может. Вчера все бойцы, командиры и политработники Краснознаменного Балтийского флота вместе со всем ставосьмидесятитрех миллионным населением Советского Союза слушали по радио речь председателя Совета народных комиссаров СССР товарища Молотова: ...«Правительство дало вместе с тем распоряжение Главному командованию Красной Армии и Военно-Морского флота быть готовыми ко всяким неожиданностям...» «Единственной целью наших мероприятий является обеспечение безопасности Советского Союза и особенно Ленинграда с его трех с половиной миллионным населением». Речь всем ясна, каждая мелочь боевого приказа вошла и навсегда закрепилась в сознании каждого бойца. Из-под палубы слышна трель электрических звонков: боевая тревога! Бесшумные тонн появляются у орудий, на мостике, у люков подачи снарядов. Возникшее на несколько десятков секунд движение! замирает одновременно с докладом командира командиру подразделения. — Корабль к бою готов! — Есть! Справа все явственней, все ближе вырастает гигантская свеча Толбухина маяка... Это здесь, на узкой песчаной косе, самой дальней западной оконечности острова Котлина, встречали врага грудью и точным ударом штыка! бесстрашные предки наши — петровские солдаты, полковники Толбухин и Островский. Штурман втиснулся между беседующими Лазо и военкомом Шишовым: — Пришли в точку поворота... Разрешите ворочать? — и после небольшой паузы с явным удовольствием в голосе: — Ворочать на неприятеля?! — Ворочайте! Все канонерские лодки последовательно меняют курс, придя в точку поворота. Сейчас лодки идут прямо на север, — туда, где не видно ни берега, ни неба. Черной типографской краской замазанное стекло. Кажется, что оно в непосредственной близости к глазам. Ночные бинокли бессильны в этой непроглядной тьме. Маяки давно потушены врагом. В углу мостика приглушенный разговор: — Канонерские лодки тоже разные бывают. Возьмем Азовскую флотилию во время гражданской войны, в двадцатом году. Я на ней еще юнгой плавал. Ее канлодки были, а смех один... «Грязнухи», землеотвозные шаланды... Самый большой ход — три вперед, пять назад... Ну что ж! Раз нет других судов, все белые увели, пришлось и грязнухами довольствоваться... Настлали палубы деревшные поверх люков, пушки поставили... Имена подобрали: «Свобода», «Красная звезда», «Буденный»... Один раз на рассвете нагрянули к Обиточной косе... Разбили белых их хорошими кораблями. — Разговоры! — окликнул командир канлодки. Стало тихо. — Осмотреть внимательно берег и доложить! Берег, уже побуревший от рассвета, надвигался вплотную. Лес — будто ровно подстриженный «ежиком», видны строения. Канлодки повернули тетерь вдоль берега. Еще поворот... Они идут под острым углом к линии берега.. Корабли шли близко от берега, но таково назначение канонерских лодок: оперировать в непосредственной близости к неприятельским беретам, чуть что не вползая на них. Держать все время связь со своей армией, действующей на берегу. Помотать флангу своей армии. Уже совсем близко были вражеские батареи. — Вошли в сферу их огня! Берет молчал. Лазо прищурился и улыбнулся... — Шутить хотят?.. На мостик вбежал рассыльный из радиорубки с блекло-синим листком радиограммы... В ней было только одно слово. Командир заглянул через плечо Лазо, вскинул голову, сказал удовлетворенно: — А! Сейчас мы начнем смеяться! Разрешите? Лазо ответил: — Открыть огонь! В вахтенном журнале появилась "запись: «30 ноября 1939 года 9 часов 05 минут открыли огонь по укреплениям противника". После одного из особенно удачно легших залпов артиллерист невольно крякнул и спросил: — Что скажете, a? Заговорили разом и форты Кронштадта... Это уже напоминало гигантскую, ошеломляющую катастрофу... Крупнокалиберные орудия фортов били на равных, но частых интервалах. Сверкали огни. Желто-коричневые клубы дыма не успевали рассеяться, как уже возникали следующие. Вскоре от острова Котлина до вражеского берега выросла дымная завеса, упиравшаяся в небо. В грохоте, ставшем непрерывным, потерялось утро... Может быть, и было в небе «солнце, но приковывали внимание лишь тонкие лезвия языков пламени, прорезавших дым. Корабль дрожал мелкой дрожью, так как вибрация от залпа не поглощалась больше инерцией, заставляющей стать на ровный киль. Не успевала поглощаться. Разговаривать было невозможно. На лицах застыла улыбка... Заговорил Кронштадт! Во всем этом чудовищном хаосе звуков, смявших нормальные человеческие чувства и представления, оставались незыблемыми линия и счет... Линия — от прицелов орудий на врага. Счет — выпущенным снарядам. Снарядов было много, и поэтому доклад артиллерийского старшины о количестве уже сделанных залпов отнюдь не взволновал старшего артиллериста. Человек, который первым сделал выстрел с моря по береговым укреплениями противника, — Эммануил Иванович Лазо, капитан-лейтенант и командир подразделения канонерских лодок Краснознаменного Балтийского флота, на исходе первого часа обстрела приказал подойти ближе к берегу. Еще виднее сделались береговые строения. Вот в одном из них возник пожар. Вот опрокинулась наблюдательная вышка. Паровоз, травивший пар, видимо надрываясь, уволакивал за собой белофинский поездной состав. Взлетали бревна, искрошенные в куски нашими снарядами. Новый залп откусил целый кусок эшелона, Остатки поезда скрылись в лесу. Артиллерийский обстрел кончился только к вечеру. Лазо устало потянулся и сказал утомленно: — Восьмичасовой рабочий день! Пойдемте-ка обедать. Так началась война на Приморском фронте. Краснофлотский поет В. Гарновский, ныне агроном в одном из колхозов Ленинградской области, писал о 1926 году в стихотворений «Кронштадт»: На лоскутке земли. Тебе приказ дан: шороху Заморскому внемли! И враг ли в горло вцепится Республике труда, — Залив огнем осветится И дрогнут города. И оглушенный грохотом Встревоженных фортов, Не позабудет враг о том, Что ты всегда готов! Канонада стихла. Болели уши. Принимая из рук вестового тарелку суш тщетно старался вспомнить, какое же слово вызвало к жизни этот восьмичасовой огневой шторм. Очень простое какое-то слово... Случай с машиной Водолазная пехота Касательно морских удобств На славном корабле
|
.jpg)
