Камчатка приковала к себе внимание всего мира и в следующем после героической обороны году. Действия англо-французов подверглись на этот раз еще большим насмешкам со стороны печати всех стран.
В течение всей зимы 1854/55 года неприятельские суда стояли в различных американских портах и усиленно готовились к реваншу. Новые планы захвата Петропавловска и разгрома русского флота неприятельская печать мотивировала не только стремлением смыть позор прошлогоднего поражения, но и соображениями политического характера — необходимостью поддержать авторитет англо-французского флота в тихоокеанских колониях.
Заграничные газеты сообщали весною 1855 года следующие подробности о замыслах союзников. Английская эскадра должна была соединиться с французской и начать «строгую блокаду» Петропавловска. Нападение на порт предполагалось произвести лишь при полной уверенности в благоприятном исходе, для чего ожидались новые крупные силы. После разгрома Петропавловска неприятельские корабли должны были соединиться в Охотском море с английской эскадрой адмирала Стерлинга(1), отрезать русскому флоту доступ к берегам Сибири и пройти в Татарский «залив», препятствуя русским судам и войти в этот «залив» и выйти из него. По другим сообщениям, англо-французской флотилии предстояло отправиться в южно-охотские воды для «нападения на один важный пункт, занятый русскими при устье Амура». При этом указывалось на трудность подхода к этому пункту больших пароходов и на присутствие там «трех русских военных кораблей с огромным числом пароходов».
Отплытие на Камчатку английских и французских судов было назначено ранней весной, местом сбора должен был служить район Авачинской губы.
Первыми прибыли к условленному месту встречи английские корабли «Энкаунтер» и «Барракута». Уже 2 апреля они были недалеко от Ворот, на 160° восточной долготы и 50° северной широты. Вскоре к ним присоединились находившиеся вблизи французские суда «Альце-ста» и «Бриск».
Совершенно не подозревая о снятии порта и о готовившемся уходе русских судов и не рискуя приблизиться к Петропавловску, хотя бы для разведки, англо-французская эскадра более месяца крейсировала в этом месте в ожидании подхода подкреплений.
5 апреля, в день ухода камчатской флотилии из порта, противник находился в 10 милях от Шипунского мыса(2). Англо-французы, как и год назад, прозевали русские корабли, а русские моряки приняли их за китобоев, приходивших обычно раннею весною в эти воды. Спустившийся вскоре над морем сильный туман совершенно скрыл русскую эскадру, вышедшую из Авачинской губы.
Вслед затем прибыли из Гонолулу французский корвет «Евридика» и английский пароход «Монарх». 8 мая с Дальнего маяка сообщили в город о появлении союзной эскадры на траверзе входа в Авачинский залив. Но и теперь англо-французский флот в составе шести мощных судов не осмелился войти в памятную для него губу. С 8 по 18 мая неприятельская эскадра крейсировала перед Воротами. К этому времени к эскадре присоединились еще три английских корабля: флагманский фрегат «Президент», на борту которого находился адмирал Брюс, фрегат «Пайк» и пароход «Дидо». Однако это не помешало противнику прозевать еще два судна с русскими военными силами, неожиданное появление которых в этих водах было связано с гибелью «Дианы».
Дело в том, что присланный в эскадру Путятина на смену «Палладе» фрегат «Диана» погиб 6 января 1855 года во время сильного землетрясения в Миасима (у подошвы горы Фуджи). После этого возникла сложная задача — доставить в отечественные порты уцелевшую команду «Дианы», находившуюся в японском порту Хеда. Одна часть команды (9 офицеров и 150 матросов) была отправлена в конце марта на зафрахтованном американском судне в Петропавловск, так как до Путятина дошли слухи, что англо-французы готовят большие силы для вторичного нападения на порт. Возглавлявший эту партию командир «Дианы» капитан-лейтенант Лесовский проник в последних числах апреля в уже блокированный англо-французами Авачинский залив и, убедившись в том, что порт снят, ушел оттуда в залив Де-Кастри. Другая крупная часть команды «Дианы» (10 офицеров и 275 матросов), временно оставленная в японском порту Хеда, также должна была отправиться в Петропавловск или Де-Кастри на зафрахтованном иностранном судне(3). Последняя, третья часть (8 офицеров и юнкеров и 40 матросов), во главе с самим адмиралом Путятиным, ушла из Японии в Петропавловск в конце апреля на сооруженной русскими матросами небольшой шхуне «Хеда». Шхуна «Хеда» была, между прочим, построена по инициативе и под руководством лейтенанта Александра Федоровича Можайского, будущего создателя, первого в мире самолета. 10 мая шхуна прибыла в район Авачинской губы, и моряки увидели в тумане перед входом в залив четыре судна «по всем признакам неприятельские». Путятин все же провел шхуну в губу. Узнав об уходе русской флотилии, он также решил отправиться в залив Де-Кастри. Благодаря господствующим в это время года туманам шхуне удалось после двухдневного плавания на виду неприятельских судов разминуться с ними. Таким образом, оба корабля—и капитана Лесовского и адмирала Путятина— вошли и вышли из Авачинского залива уже после прихода туда англо-французов.
Между тем события в Петропавловске развивались следующим образом.
18 мая командующий английской тихоокеанской эскадрой адмирал Брюс отправился в Авачинскую губу на разведку. Разведка убедила его в том, что эскадре в самой губе не грозит никакой опасности. Тогда на другой день, 19 мая, вся неприятельская флотилия (три парусных фрегата, два корвета и четыре мощных парохода) вошла в Авачинскую губу. В последующие дни, уже в самом заливе, к эскадре присоединились еще пять кораблей противника.
В момент появления неприятеля на траверзе входа в Авачинский залив на Петропавловском рейде стояло русское китобойное судно «Аян», груженное мукой и другим продовольствием и частями разобранного парохода. На «Аяне» находились также семьи и имущество служащих порта. Капитан «Аяна» не рискнул на виду у неприятеля выйти в мере и распорядился разлрузить судно. Мука была вывезена вместе со всеми запасами продовольствия за пределы города; части парохода затоплены; команда и пассажиры свезены на берег; судовые припасы отданы на хранение проживавшему в Петропавловске американцу Чезу. Весь такелаж и паруса были зарыты в землю. На «Аяне» остались лишь голые мачты. В таком виде судно было отведено в Раковую губу(4) и поставлено там на якорь.
Оставшиеся в порту пушки, снаряды, якоря и всевозможное оборудование, до оконных рам и стекол включительно, были вывезены за город или зарыты в землю. Таким образом, еще задолго до появления в Авачинской губе неприятельской эскадры все казенное имущество до последнего куска железа было спрятано.
Гражданское население Петропавловска, узнав о приходе неприятеля, не пожелало оставаться в городе и ушло в соседние селения. Жители города увезли с собою все имущество и даже разобранные части домов: железные крыши, оконные рамы, плиты, вьюшки и пр.
Петропавловск принял вид совершенно заброшенного, пустынного города.
Вошедшая в губу эскадра, несмотря на произведенную ею разведку, держалась после полученного в прошлом году урока более чем осторожно. Первое время суда занимались только промерами глубин и осмотром Авачинской губы, не рискуя войти в Петропавловскую гавань.
В эти дни погиб смертью герои матрос 47-го флотского экипажа Семен Удалов. Он был взят в плен 19 августа 1854 года при первом нападении англо-французов в числе матросов, перевозивших на боте кирпич из Тарьинской губы в порт. Во время погони противника за ботом Удалов напомнил товарищам о воинском долге: «Помни — матрос не должен живой отдавать ружья своего неприятелю». Но ружей у матросов с собою не было, были только кирпичи. «Если кирпичами станем кидать в неприятеля, даром жизнь погубишь и ни одного не зашибешь до смерти; не замай, пусть нас заберут, а вы, смотри, не зевай, не мо-гим ли мы какого случая найти на судне на погибель врагам». Боцман Усов со своей стороны предупреждал товарищей: «Смотри, не разговаривать; что будет неприятель выспрашивать, знай, отвечай на все вопросы: «Не могу знать», — а там, что бог даст».
Англо-французы действительно пытались всячески воздействовать на пленных. Сначала они уговаривали матросов перейти к ним на службу, суля им разные блага. После резкого отказа русских матросов их сковали по рукам и по ногам и посадили в трюм на хлеб и на воду. Затем, еще во время пребывания неприятеля в Авачинской губе, у пленных стали выпытывать о военных силах Петропавловска, расположении батарей и пр., но и на этот раз ничего не добились. Позднее матросы рассказывали, что слышали артиллерийскую пальбу, раздававшуюся во время боев за Петропавловск, и жалели, что «сидят закованные, когда товарищи проливают кровь». После разгрома и ухода англо-французов с Камчатки пленных увезли на остров Таити, где сооружалась крепость. Матросов пытались заставить работать, но они отказались и снова были закованы в кандалы.
На следующий год пленных привезли на одном из военных судов в Авачинскую губу и хотели принудить их участвовать в военных действиях против своих соотечественников. Удалов был поставлен к пушке, остальные должны были подносить ядра и картузы. Когда корабль подходил к порту и по боевой тревоге все начали становиться по местам, Удалов категорически отказался идти к орудию. Он стал у грот-мачты и крикнул товарищам: «Ребята! Грех на своих руки поднимать. Уж лучше смерть! Помните слова адмирала: «Победить или умереть». Скрестив руки на груди, выбранил неприятеля и вскричал: «Слышь вы — у русских руки не поднимаются на своих, я к пушке не иду!» Слова Удалова были переведены лейтенанту. Тот пригрозил немедленно повесить матроса за ослушание и приказал готовить гордень. Удалов снова закричал: «Врешь, ты меня не повесишь, и я к пушке не пойду!» Затем он быстро по снастям взобрался на мачту, перепрыгнул на ванты и, крикнув товарищам: «Прощайте, ребята, да помните слова: на своих рук не накладывайте, сраму не наживайте! А я смерть принимаю...», — бросился в воду.
В один из последующих дней неприятель обнаружил в Раковой губе китобойное судно «Аян» и, торжествуя, привел его к Сигнальному мысу. Затем один из кораблей вошел для разведки в Петропавловскую губу. Командир его сообщил по возвращении, что им не обнаружено ни одного судна, ни одного орудия, ничего, кроме пустых амбразур батарей да полуразобранных домов. Командование эскадры пришло в полное недоумение, и на другой день в Петропавловск прибыл сам адмирал Брюс. В своем донесении английскому адмиралтейству Брюс подробно описал посещение Петропавловска. «Я нашел его совершенно покинутым, — сообщал он, — там не осталось ни одного человека, ни одного судна, ни одной пушки; виднелись только пустые амбразуры батарей и оставленные дома». Далее приводились сведения о громадных работах.
Выполненных за зиму русскими: англичане нашли девять батарей (на 54 пушки), построенных с большим искусством и сильно укрепленных. Единственными жителями городка оказались три американца. От них Брюс узнал, что весь русский флот ушел более полутора месяцев тому назад «вместе со льдами», взяв с собою гарнизон, служащих, орудия, снаряды, все имущество. Однако Брюс никак не мог разузнать места назначения русской эскадры.
Неприятель был изумлен и подавлен отсутствием русского флота.
Англичане до этого полагали, что льды помешают русским судам уйти так рано, задержат их в гавани до прихода англо-французского флота и поэтому считали вполне достаточным стеречь выход из Авачинской губы. Полная неизвестность относительно того, куда девалась русская эскадра и где надо искать ее, окончательно сбила с толку англо-французов. Естественно, что эта новая неудача союзников, вызванная загадочным исчезновением русских кораблей, послужила опять поводом для злых насмешек над англо-французами в иностранной печати. Недопустимая медлительность и нерешительность в действиях против русских подвергались суровому осуждению даже во французской печати и в английском парламенте.
Тем не менее союзники, как и в прошлом году, не торопились с поисками русской эскадры и продолжали оставаться в Авачинской губе еще более двух недель. В бессильном стремлении выместить на ком-либо свою злобу противник стал громить город. Все площадки для батарей были совершенно уничтожены, сожжены пороховые погреба и несколько зданий — аптека, магазин Российско-американской компании и жилой дом. Перед самым уходом эскадры был сожжен «Аян».
В начале июня неприятельские корабли начали постепенно оставлять Авачинскую губу и группироваться в открытых водах перед Воротами. 8 июня на Авачинской рейде осталось только одно судно — английский корвет «Тринкомалай». На нем был поднят парламентерский флаг и через одного ив американцев предложен обмен военнопленными. В результате переговоров «с временным губернатором места, переведенного отсюда внутрь страны, капитаном Мартинковым» (Мартыновым. — М. С), как говорилось в донесении адмирала Брюса, был произведен обмен пленными, захваченными в 1854 году.
15 июня союзная англо-французская эскадра окончательно покинула камчатские воды. Большинство кораблей отправилось в Ситху. У Брюса возникло совершенно нелепое предположение, что именно туда ушла из Петропавловска русская эскадра для соединения с прибывшим в Русскую Америку из Архангельска кораблем «Ингерман-ланд». Часть судов («Пик», «Барракута», «Амфитрит») Брюс отправил в южные воды Охотского моря для усиления английской эскадры адмирала Стерлинга. Выждав до 3 августа и не получив за это время никаких сведений о присутствии врага, Мартынов отправил в этот день в Петровское зимовье транспорт «Кадьяк» с донесением о происшедших событиях.
На этом закончились военные действия в районе Камчатки в 1854—1855 годах.