В летне-осенние месяцы этого 1955 года наша рота проходила военно-морскую практику на крейсере «Керчь», который тоже являлся кораблем итальянской постройки «Emanuele Filiberto Duca D’Aosta», числился в своё время самым быстроходным крейсером, был получен СССР по той же самой репарации, что и «Новороссийск».
Поскольку «Керчь» являлся старой постройки и совершенно не мог конкурировать с нашими тогда новейшими крейсерами проектов «68» и «68-бис», которые почти ежегодно пополняли эскадру Черноморского флота, то он был переведён в состав бригады учебных кораблей.
На этом крейсере в 1955 году мы оказались впервые, хотя морская практика была уже вторая и теперь носила характер приучения нас, курсантов, к организации корабельной службы, изучению устройства корабля, участию во всех корабельных работах как по повседневной деятельности, так и при отработке кораблём учебно-боевых задач, несению дежурно-вахтенной службы в роли подвахтенных. Мы были расписаны по боевым постам всех боевых частей, в том числе и в БЧ-5, каждый имел книжку «Боевой номер», обязанности по которой должны были знать наизусть. Я, в частности, попал, как ребята говорили, в «котёл», то есть был расписан в котельное отделение. Моим командиром боевого поста вентиляционной котельной установки, дублёром которого я оказался, был старшина 1-ой статьи, служивший по пятому году, старше меня года на три, но наши взаимоотношения оказались ровными и добрыми. Ко мне он относился с явным превосходством, но без оскорблений, подначек, терпеливо и наставительно. Хотелось бы, конечно, оказаться у штурманов, если не в штурманской рубке, то хотя бы на постах электронавигационной группы. Я понимал, что штурманская боевая часть не «резиновая», а курсантов много, всех не распишешь на эти боевые посты.
Учебные занятия обычно проводились ежедневно в составе класса или небольших групп, изучали буквально всё от клотика до киля от цепного ящика до румпельного устройства. Занятия с нами проводили корабельные офицеры. Для нас ещё мало опытных в морской жизни курсантов, тем не менее, это сразу было заметно, что даже такие большие корабли у итальянцев не были рассчитаны на длительное пребывание личного состава. Кубрики были маленькие, предусмотренные для размещения незначительного числа личного состава. Нам свой ночлег пришлось проводить на подвесных койках, как в старые времена парусного флота. Для нас это было ново и, в какой-то степени, интересно.
Значительная часть корабельного коридора по левому и правому борту непосредственно под верхней палубой являлась нашими кубриками. Каждый курсант получил две простыни, лёгкое байковое одеяло, наволочку с подушкой и парусиновую койку. Поначалу было трудно сообразить, как приспособиться к правильному применению и использованию такого экзотического вида отдыха. Однако быстро и без проблем научились сразу после подъёма вязать койки, аккуратно складывая подушку, одеяло и простыни и по всей её длине, сворачивая в ровные кульки и стягивая их поверху шкертами. Свёрнутую в кулёк свою койку каждый курсант складывал в определённый рундук. Вечером перед отбоем койки разбирались и навешивались на крюки стоек в два яруса. Койка принимала вид люльки-гамака. Положение тела при отдыхе, разумеется, было не вполне обычное, когда ноги оказывались на уровне головы, да и свободно растянуться, разбросить руки по сторонам не представлялось возможным. По молодости, прямо скажу, такие мелочи не казались неудобствами. В дневное время кубрик был свободен для построения, проведения учебных тренировок, занятий и приёма пищи, которую мы приносили согласно номеру своего бачка на шесть человек с корабельного камбуза.
Вспоминается, что при проведении занятий с нами по темам устройства корабля и борьбе за живучесть офицеры крейсера часто отмечали, как конструктивный недостаток итальянских кораблей, почти полное отсутствие водонепроницаемых переборок. И на самом деле, мы убеждались, что можно было пройти с носа в корму без особых проблем, а если и попадались какие-нибудь переборки, то двери в них никогда не задраивались даже по тревогам.
В конце октября наша военно-морская практика подходила к завершению. Крейсер «Керчь» после многодневного плавания по Чёрному морю возвратился в Севастополь. Нашу роту сняли с корабля и отправили в училище.
К местам своего постоянного базирования подходили и другие корабли. На свои штатные места в Северной бухте вставали на бочки крейсера, готовясь к приближающимся торжественным мероприятиям, посвящённым очередной годовщине Октябрьской революции и празднованию 100-летия героической обороны Севастополя в период Крымской войны (1854-1855 годов). Главным объектом предстоящего праздника должен быть стать линейный корабль «Новороссийск» - флагманский корабль Черноморского флота, который последние дни находился в море на отработке учебно-боевых задач и должен был своевременно прибыть в главную военно-морскую базу. Второй линейный корабль Черноморского флота «Севастополь» находился на ремонте и в планируемых мероприятиях не принимал участие.
Поздним вечером 28-го октября 1955 года в Северную бухту Севастополя вошёл линкор «Новороссийск» и встал на свою бочку № 3, расположенную в нескольких сотнях метров от Графской пристани, а по прямой до берега, где находился Военно-Морской госпиталь, вообще было не больше ста метров.
Вспоминая события той роковой ночи, хочу отметить, что накануне наш взвод заступил в караул на территории училища. У нас выделялась охрана на внутренние и внешние посты. Мне в тот раз досталось несение службы часовым на внешнем посту по охране первого (северного) учебного корпуса. Моя смена часового приходилась как раз с 00 часов до 02 часов 29 октября 1955 года.
Поскольку это была северная часть территории училища, то хорошо просматривалась вся акватория перед входом в базу, и можно было наблюдать заход и выход кораблей, виден был Константиновский равелин, частично просматривались боновые сооружения, ограждающие вход в бухту, но самой бухты не было видно.
Незадолго до смены с поста я заметил, что в направлении Северной бухты заметались по небу всполохи от прожекторов. Возможно, я чуть ранее слышал какой-то глухой звук похожий на взрыв, но из-за большого расстояния не придал этому особого значения. Однако на неожиданно появившийся прожекторный свет внимание обратил, о чём доложил разводящему, пришедшему на мой пост со сменой. По инструкции сменившийся часовой ещё в течение двух часов должен бодрствовать в караульном помещении. Я не знаю, доложил ли начальник нашего караула, а им был наш помощник командира взвода Анатолий Богодистый, дежурному по училищу об изменении обстановки, но какие-то звонки в караульное помещение были. Подходило время для моего законного отдыха, как в караульное помещение неожиданно прибыл дежурный офицер по училищу и дал команду: «Караул в ружьё!» Не прошло и несколько секунд, как мы все стояли в строю. Вот тут-то узнали первые очень краткие, но достаточно тревожные и волнующие сведения о случившейся катастрофе на линкоре
на котором в 1 час 30 минут произошёл мощный взрыв. Дежурный офицер сказал, что подробности уточняются, и приказал повысить бдительность, усилить охрану, выставить дополнительные посты. Всё было по настоящему серьёзно, тревожно, ответственно. Ни о каком отдыхе до сдачи караула уже никто не задумывался.
События той трагической ночи и последовавшие затем организационные мероприятия во многом запомнились мне и, наверное, большинству моих товарищей на всю оставшуюся жизнь.
10.Теперь я хочу возвратиться к нашей так называемой штурманской практике летом 1954 года после окончания первого курса. Вспоминая о том времени, с уверенностью заявляю, что благодаря имеющемуся у меня некоторому опыту, приобретённому в нахимовском училище во время плавания на учебно-парусной шхуне, я весьма быстро адаптировался в новых корабельных условиях: и море мне не было в диковинку, и весь уклад повседневных обязанностей был знаком, и специфическая, морская терминология, которая некоторых ребят иногда ставила в тупик, была для меня хорошо знакома.
Естественно, много было и мне в новинку, но ко всему я достаточно быстро привык и, пожалуй, моя уверенность и правильные действия в новых условиях вселяли уверенность большинству ребят, которые жили вдали от моря и впервые в жизни вступили на палубу корабля. Практику мы проходили на старом-престаром корабле, угольщике, можно сказать, ветеране военно-морского флота, которое в наше время называлось «Нева».
На русском языке -
Корабль, входивший в бригаду учебных кораблей, раньше являлся минным заградителем и во время войны использовался по своему прямому назначению. Возможно, тогда носил другое название, которое мне неизвестно. Огромный неуклюжей формы, с широченной кормой, удобной для постановки мин, учебный корабль «Нева» ныне, как нельзя лучше, подходил для подготовки курсантов штурманской специальности. Вместительные трюма по всей ширине корабля, которые раньше заполнялись минами, были переоборудованы для учебных целей. Удобные настоящие штурманские столы для выполнения навигационной прокладки, на которые были выведены репитеры гирокомпаса, счётчики лага и эхолота, с полным комплектом необходимых инструментов, навигационных карт всех масштабов и районов плавания, пособия, наставления, лоции, различные справочники – буквально всё необходимое для штурмана было в нашем распоряжении. На палубе по бортам были установлены несколько магнитных компасов. Но что очень важно на двух курсантов выдали по секстану, рабочие часы и секундомеры для выполнения астрономических определений места по небесным светилам.
Помимо ежедневных занятий, в учебных целях выделялась своя курсантская круглосуточная штурманская вахта. Что греха таить, были моменты, когда порой не у всех всё сразу получалось, как надо: и обсервации вдруг оказывались на берегу, да и линия пути, не поймешь почему, непредусмотрительно пересекала береговую линию, или по ошибке перепутаешь ориентиры, или пеленг возьмёшь не прямой, а обратный. Самое сложное, пожалуй, было с астрономическими наблюдениями, когда из-за плохого знания расположения и распознавания светил не успеваешь вложиться в короткий промежуток навигационных сумерек для измерения их высот: то горизонт исчез, но звёзды видны, как на подбор, то горизонт виден чётко, как линейка, а все звёзды растворялись на светлеющем небе. Обидно ужасно. Опыт приходил постепенно. Некоторые курсанты для количества выполненных заданий научились даже решать астрономические задачи обратным ходом.
Эта штурманская практика, на мой взгляд, была самая интересная, познавательная, полезная для приобретения необходимого опыта. Мы в эти месяцы тщательно проутюжили всё Черноморское побережье от Одессы до Батуми, выучили и запомнили все маяки, створы, береговые ориентиры, банки, мели и отмели, запретные районы плавания, подходы к основным портам и базам флота.
Наша «Нева», как правило, не удалялась далеко от береговой черты и не развивала максимальной скорости более шести-восьми узлов, поскольку это было просто не под силу. Ведь корабль ходил на угле, а паровой котёл не мог держать «больше» пару, то и скорость была соответствующая, а нам другой и не требовалось.
Нас курсантов иногда выделяли для несения вахты не только на сигнальный мостик в качестве дублёров вахтенных сигнальщиков, но и в котельное отделение дублёрами матросов-кочегаров. Четырёхчасовая вахта и всё время с лопатой у раскалённой топки, не шутка. Вахтенные матросы к нам, дублёрам, были, однако, милосердны и если видели, что мы выбивались из сил, то отбирали у нас лопаты и сами бросали уголёк в топку. В период небольших перерывов невольно вспоминалась песня кочегара: «на палубу вышел, а палубы нет». Эти вахты мне тоже запомнились. Я и сейчас полагаю, что надо было прочувствовать, хотя бы чуть-чуть, каков матросский труд кочегара.
Курсанты Черноморского Высшего Военно-Морского училища имени П.С.Нахимова Вячеслав Яшан, Дмитрий Васильченко и Геннадий Дудкин. 1954 год. Севастополь.
Вспоминается, что первая морская практика объективно сдружила нас, первокурсников, таких разных, приехавших в большинстве своём из сельской местности и маленьких провинциальных городов, не имеющих никакого личного представления о море и морской профессии. Мы стали более покладисты и терпеливы друг к другу. Себя-то я уже чувствовал достаточно опытным и знающим курсантом, поэтому такие перемены, происходящие с моими одноклассниками, мне были весьма заметны.
После возвращения в училище с практики среди курсантов по рукам ходило, хотя и маленькое, но проникнутое тёплым чувством к училищу и будущей морской службе стихотворение неизвестного начинающего поэта из наших рядов, которое я переписал в свою записную книжку:
И вновь предо мною открытое море,
По-прежнему воздух звенит по утрам.
Сюда из похода вернулись мы снова,
В Стрелецкую бухту - знакомую нам.
Стрелецкая бухта – родной уголок,
Отсюда расходятся много дорог,
Отсюда, товарищ, курс верно беря,
Пойдём мы в походы в любые моря.
Стрелецкая бухта – родная моя!
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
