Помнится, что первый мой шаг в эту область сделан был ещё тогда, когда мне было лет пять отроду, и закончился он полным провалом.
В то далёкое время жил я в селе Грачёвка всё той же Оренбургской области. Была там широкая река, за рекой дремучий лес, а дальше горы. За одной из этих гор всегда пряталось солнце, когда заканчивало свой дневной путь. И всегда в это время оно было очень большим. Очень любопытно было, куда оно там девается. А что, если добраться туда и посмотреть на все эти чудеса?
И я решился. Сагитировал ещё пятерых таких же как я решительных джентльменов, и мы где-то под вечер отправились в путь, взяв с собой рогатки, сачок для ловли бабочек и, уже не помню зачем, ещё и барабан.
Ходоки мы были привычные, сноровистые и, без особых помех форсировав лес, вышли к подножию гор. Но мы опоздали. Солнце уже скрылось, и поди догадайся теперь, за какой именно горой оно прячется. Люди мы были серьёзные и прекрасно понимали, что искать его сейчас бесполезно. Разумнее вернуться обратно, а завтра повторить попытку, но выйти пораньше. Мы развернулись и снова углубились в лес. Форсировав его и выйдя на открытую местность перед рекой, мы к своему ужасу увидели, что на нашем пути раскинулся табор цыган. Горят костры среди кибиток, фыркают пасущиеся лошади и суетятся те самые цыгане, о которых нам от старших доподлинно известно, что пуще всего на свете любят они детей воровать.
Недолго думая, мы юркнули опять в лес и начали продираться через него кружным путём, обходя это опасное место.
Как я уже отметил раньше, люди мы были опытные, поэтому, миновав все преграды, сохранив в наличии и рогатки, и сачок, и барабан, мы благополучно достигли своих домов. Но было уже далеко за полночь. Уже половина села было на ушах, молва разнеслась что сразу шестеро детей куда-то пропало. Уже и милиция, и другие поисковики прочесывали все окрестности, даже в том таборе побывали и цыган опросили.
В общем, дома получил я серьёзное взыскание в виде порки. И когда на другой день я встретился со своими подельниками, которые тоже почесывали свои задницы, мы, обсудив сложившуюся ситуацию, пришли к решению пока повременить с поисками ночного логова солнца.
Может быть тогда в мое подсознание внедрилась идея в далёком будущем податься в штурманы? Не вдаваясь в дальнейшие подробности, отмечу, что учёба на штурманском факультете проходила необыкновенно интересно.
Учили нас опытные в этом деле преподаватели. Навигацию, кроме ранее упомянутого Медведева, вёл ещё бывший флагманский штурман Тихоокеанского флота
Использованию навигационных приборов нас учил конструктор новейшего тогда гирокомпаса «Курс-3». Астрономии обучал Перельман. Много внимания уделялось именно практической стороне. Мы разбирали и собирали гирокомпас, меняли жидкость, каждую неделю уничтожали и определяли остаточную девиацию магнитного компаса, усиленно изучали звёздное небо и производили обсервации по небесным светилам. Интересно проходили занятия по прикладной навигации в особых ситуациях.
К примеру проводилась навигационная прокладка при отсутствии транспортира и параллельной линейки, тренировки по определению курсового угла встречного судна, тоже без приборов, определение на глаз расстояния до объектов. Не знаю, кого ещё из нас готовили, но нам ещё преподавали и азы гидрографии и картографии.
Дальше помнится, что в подводники я попал тоже не преднамеренно. У меня хорошо получались задачи на столе атаки по поиску и уничтожению подводных лодок, а когда увидел новый МПК, то он мне очень понравился. Когда после выпускных экзаменов нас отправляли на стажировку, то спросили желание каждого, на каком классе кораблей он желает стажироваться. Я в своем рапорте указал, что хочу стажироваться на кораблях ПЛО.
Однако писарь, видимо не разобрался в моем корявом подчерке, ПЛО принял за ПЛ и, уважаемые господа, в результате я оказался в Балаклаве на бригаде подводных лодок.
Но это меня не огорчило, а когда я прибыл на «М-30» – малую ПЛ 12-й серии и был представлен её дружному экипажу, то сразу понял, что это как раз то место, где мне и надлежит быть.
Штурман, лейтенант Квель, принял меня как родного брата. Правда, позднее я понял, что причиной всего этого было вовсе не мое обаяние, а то, что на лодке накопилось много не откорректированных карт и других пособий. Так что мичман-стажёр оказался кстати. На этой лодке я успел только пройти лёгководолазную подготовку, да откорректировать целый комплект карт и пособий, и меня перебросили на ПЛ «М-35», потому что на ней не было штурмана, а она отправлялась в район Одессы для выполнения разных учебных задач. Вот там я и принял настоящее крещение как штурман-подводник.
Когда мы возвращались обратно, то на подходе к мысу Тарханкут вышел из строя гирокомпас. Это был допотопный «ГО-МЗ», и вышел он из строя окончательно и бесповоротно. А поскольку на этой лодке до меня уже больше месяца не было штурмана, то о девиации магнитного компаса никаких сведений не отыскалось. Командир лодки капитан-лейтенант Серов был суровый капитан и настоящий морской волк. Поэтому он сразу же обложил меня многоэтажным напутствием и поставил задачу: кровь из носу, но лодку я должен привести точно в Балаклаву, а не в Жмеринку и не в Талды-Курган, иначе я не штурман, а известно кто. Отдышавшись от полученного инструктажа, я раскинул всеми, имеющимися у меня на тот момент мозгами, и придумал способ решения поставленной задачи.
Ночь была лунная и все звёзды тоже были в наличии. Курс на карте проложен, главное как его на местности найти, чтобы рулевой мог его удерживать У нас есть курс, у луны есть азимут. От азимута отнять этот заданный курс, получится курсовой угол на луну, который и нужно постоянно удерживать, чтобы лежать на заданном курсе. Не мешкая, взял я астрономический ежегодник да и рассчитал по нему на каждые полчаса местного времени азимуты луны, а заодно и звезды Сириус, особенно приметной на бездонном южном небе. Запасся куревом и терпением и уселся на мостике так, чтобы одновременно было видно и луну и нос лодки.
Так и шли.
Посматриваю я то на луну, то на нос лодки, покуриваю да рулевого подправляю изредка командами: «чуть влево», «чуть вправо», «так держать!». И т.д. А когда рассвело и стало видно береговую черту, тут уж вообще плёвое дело. Театр-то я знал безукоризненно. В общем, вышли мы на Балаклаву тютелька в тютельку. Командир тоже не спал. Всё время под козырьком стоял, курил и разговоры со мной разговаривал. Совсем другим человеком стал. Всё расспрашивал меня о моем прошлом житье-бытье, разные поучительные истории рассказывал. И всё на литературном русском языке без всяких эмоциональных примесей. Много полезного я тогда почерпнул.
Когда же стажировка моя закончилась, и я пришел к нему за характеристикой, он дал мне пару листов бумаги и сказал: «Пиши сам, ты лучше других знаешь свои достоинства, а недостатки у тебя потом другие выискивать будут».
Больше часа я промучился, сидя в кубрике, пока не без помощи боцмана и старшины команды телеграфистов не накарябал общепринятые слова и фразы. Такие как: «проявил себя..», «Морально устойчив..» и прочее, общепринятое в этом виде искусства.
Когда же пришёл к командиру и подал это сочинение ему на подпись, он только взглянул на него мельком, молча взял другой лист и стал писать сам. Написал, подписал, шлёпнул печать и сказал; «Вот так надо». Поблагодарив и выйдя от него, пробежал я глазами свою характеристику и не сразу понял, что это обо мне. Уж таким я распрекрасным предстал перед своим мысленным взором.
А потом было присвоение первого офицерского звания и выпускной вечер, где мы, вчерашние «салаги», «дровосеки» и даже «махновцы», как иногда в сердцах нас величали, сидели за столами вперемешку с нашими наставниками, прошедшими суровую войну, пили водку, не озираясь по сторонам, и пели песни. Там я, собравшись с духом, подошел к своему строгому командиру роты капитан-лейтенанту Ганичу и извинился перед ним за одну давнишнюю шкоду, содеянную мною сгоряча и по недостатку ума. А было вот что.
В начале первого курса наш взвод работал на расчистке развалин береговой батареи, где планировалось сооружение караульного помещения. Там же работал и стройбат в составе которого были в основном грузины. И вот в перерыве, когда мы отдыхали все вместе, один солдат грузин начал вызывать желающих из нас померяться с ним силой, то есть побороться.
Среди нас было двое начинающих борцов-третьеразрядников по классической борьбе. Они согласились, и он их одного за другим уложил быстро и без особого труда. Внимательно наблюдая, я понял причину его лёгких побед. Наши-то старались бороться по всем правилам. Провести бросок через бедро или ещё чего там сотворить по всем правилам борцовской науки. Он же никаких правил не соблюдал. Он просто был крепкий и ловкий малый, хватал за что попало, толкал, швырял и ловко делал подножки. После этого с нашей стороны желающих бороться больше не нашлось, и грузины начали над нами смеяться.
У себя на родине я был большой любитель побороться, как говорится, по рабоче-крестьянски, и хоть подножками так, как этот грузин не владел, но умел делать что-то другое. Я принял приглашение, и мы сошлись. Происходило всё это на больших стальных, лежащих плашмя и полузасыпанных песком воротах. Я крепко ухватил его за руки возле плеч, резко присел, потянув на себя и упал на спину уперев колени ему в живот. В результате он перелетел через меня. Я вскочил быстрее и что есть сил уложил его лопатками на эти ворота.
И тут над нами раздался громкий строгий окрик: «Это что такое!? Встать!». Я вскочил и увидел командира роты, который, видимо, решил что тут происходит драка. Растерявшись я ничего объяснить не смог и оказался единственным виновником, так как грузин был хитрым. Он стонал и делал вид, что никак не может встать, а его друзья, выкрикивая на своем языке что-то угрожающее в мой адрес, быстро подхватили его под руки и утащили в толпу.
За такое злодеяние я схлопотал наряд на работу и в тот же вечер был вместе с другими штрафниками отправлен на всю ночь на железнодорожную станцию разгружать вагоны с углём.
После этого, улучив момент, я написал на клочке бумаги: «В капиталистическом обществе человек человеку – Ганич». И приколол это ему на дверь. Кстати, через три дня после этого события я поблагодарил и свою судьбу и судьбу того солдата-грузина за подаренную нам дальнейшую жизнь, ибо когда мы боролись с ним на тех стальных воротах, за спиной у обоих стояла смерть. Под теми воротами лежала неразорвавшаяся авиабомба. Обнаружилось это. когда ворота решили оттащить в сторону,. для чего их тросами прикрепили к трактору. Трактор дёрнул и успел протащить ворота всего метра полтора, как раздался сильный взрыв, который подбросил ворота метров на пять вверх, свалил трактор на бок и разбросал всех находящихся поблизости людей. К счастью, никого не убило и не ранило. Все отделались только ушибами, потому что все осколки ударили в ворота и полетели строго вниз. На людей обрушилась только ударная волна.
Итак, я извинился перед командиром роты, он же сказал, что с самого начала догадался кто отважился на ту выходку, по почерку узнал, простил меня, что мы и отметили опрокинув ещё по рюмке.
Через пару дней после этих волнующих событий всех нас, прошедших стажировку на лодках (человек двадцать, насколько помню), собрал начальник училища адмирал Колышкин и объявил, что отпуска нам в этом году отменяются. Вместо этого мы должны отправиться в город Ленинград, где 1-го ноября 1952 года явиться на Высшие Ордена Ленина специальные офицерские классы для прохождения трёхмесячных курсов офицеров-подводников
Эту новость мы выслушали с серьёзной покорностью, но в душе вовсе не были обрадованы. Делать нечего – ехать так ехать, но и отдохнуть хоть немного как-то надо. Уж больно напряжённый был этот последний год учебы.
И мы, посовещавшись, решили, что не будет большим преступлением, если мы опоздаем всего на неделю. Те, чьи родные живут по пути в Ленинград, заедут домой и прихватят в гости к себе тех, кому ехать домой далеко. Так и сделали. Меня к себе в Кривой Рог пригласил Володя Волошин. А 8 ноября все мы встретились на Московском вокзале в Ленинграде и, положившись на волю Всевышнего, явились по назначению.
Очень разгневанно встретило нас начальство классов. А иного мы, естественно. не ожидали. Нас всех скопом стращали и поодиночке допрашивали, стараясь выявить зачинщиков этого саботажа.
Мы стойко всё это переносили, прикинувшись всё ещё не повзрослевшими оболтусами, и сваливали часть вины на трудности с поездами. Наконец, начальство устало и вынесло нам окончательный вердикт, из которого следовало, что для того, чтобы наверстать упущенное время, у нас в течение двух недель будет по три дополнительных урока, и в эти две недели мы ещё самоподготовкой будем заниматься в воскресенье до обеда.
Мы приняли это как должное и с энтузиазмом погрузились в учёбу. Все подводные науки оказались довольно интересными, особенно практические занятия в кабинете атаки. Вскоре на нас уже перестали смотреть как на «махновцев», а Христов с
вообще приобрели глубокое уважение у преподавательского состава.
В конце января 1953 года все мы успешно сдали зачёты и экзамены, получили назначения и разъехались по флотам. Я получил назначение на подводную лодку «С-142», проходящую заводские ходовые испытания на Каспийской флотилии, и вскоре уже ехал в скором поезде в направлении Баку.
Сейчас уже не помню, где и сколько я делал пересадок. Помню, что в Баку прибывал утром и в ту ночь накануне прибытия мне не спалось. Одолевали мысли о будущем. Я понимал, что время, когда я жил под чьим-то присмотром, кончилось. Началось время моего превращения из опекаемого полуфабриката в самостоятельную боевую единицу и должен я теперь самостоятельно принимать решения и нести за них полную ответственность А это значит, что стиль своего поведения нужно менять, тем более, что отвечать теперь придётся не только за себя лично, но и за своих подчинённых. И как сложится моя жизнь в неведомых закавказских краях? В то время ещё не было фильма «Белое солнце пустыни», ещё не прозвучали мудрые афоризмы товарища Сухова, но я каким-то внутренним чутьём уже смутно догадывался, что «Восток – дело тонкое».
Часть II. Еще дальше. 
Одним солнечным утром в начале февраля 1953 года в г. Баку прибыл совершенно новый лейтенант ВМФ. Прибыл для того, чтобы начать совершенно новую интересную жизнь, вернее, службу, что, разумеется, одно и то же. Главное, побыстрее найти, где эта подводная лодка «С-142», куда я назначен командиром рулевой группы.
Вокзал встретил меня присущим всем вокзалам шумом, к которому примешивались специфические местные дополнения: пряные запахи восточной кухни и горестные крики ишаков с соседнего базара. Поиски длились недолго. Такси быстро домчало меня к КПП бригады подводных лодок и минут через двадцать я уже стоял перед дверью офицерской каюты в полутёмном коридоре плавказармы. Я постучал, выждал три секунды, толкнул дверь и вошел в просторное помещение, заставленное сейфами и тумбочками и по всему периметру окаймлённому казарменными двухъярусными койками
В этом
перебрасываясь короткими репликами, в клубах табачного дыма суетились пять переодевающихся офицеров. Лодка только что пришла с моря, так что в этом ничего необычного не было.
Выслушав мое приветствие и краткие данные о себе, они радушно обменялись со мной крепкими рукопожатиями. Это были: командир БЧ-У капитан 3 ранга инженер Осягин Василий Андреевич, три старших лейтенанта: командир БЧ-1-1У Постников Александр Михайлович, командир БЧ-Ш Линде Олег Николаевич, начальник мед. службы Сосков Игорь Владимирович и командир группы движения инженер-лейтенант Морозов Дмитрий Иванович.
Вертеп – это традиционное кукольное представление, кукольная мистерия, посвященная Рождеству Христову, бытующее в России с XVII века. Представление разыгрывается в специальном ящике – вертепе, изображающем пещеру (от церковно-славянского вертеп), в которой родился Спаситель.
Как старший, механик распорядился самому переодетому из них Олегу Линде доставить меня к командиру ПЛ для представления. Мы поднялись на следующую палубу плавказармы, прошли в дальний конец длинного, но более светлого коридора. Олег постучал в одну из дверей, и мы вошли.
За большим письменным столом восседал пожилой тучный капитан 3 ранга.
Это и был командир Горбунов Анатолий Фёдорович, а напротив его сидели два его приближённых – два капитан-лейтенанта: старпом
и замполит Соловьёв Евгений Капитонович.
Пока я, приняв стойку «смирно», чётким голосом осчастливливал командира тем, что такой-то прибыл для того-то, все они с серьёзными лицами внимали мне. После чего командир строго назидательным голосом, немного картавя, объявил мне, что экипаж решает ответственную задачу, для чего требуется добросовестное выполнение всеми своих обязанностей. Поэтому: если я имею склонность к нарушениям дисциплины и, тем более к пьянству, то должен всё это напрочь забыть. При этих словах лица старпома и замполита ещё более посуровели. А командир, ещё немного постращав меня, закончил речь свою так: «наши офицеры вообще спиртного в рот не берут. Вот Линде не даст соврать. Скажи Линде. «Так точно, товарищ командир», – не моргнув глазом, отчеканил минёр и тоже строго посмотрел на меня. «Скажи штурману, Линде», – продолжал командир, – «пусть он подробно ознакомит лейтенанта с нашими порядками а на вечерней поверке пусть представит его команде».
Командир милостиво отпустил нас, и мы вернулись в каюту офицеров, где на столе уже стояли гранёные стаканы с разведенным спиртом и лежали ржаные сухари. После только что перенесённого эта картина меня приятно удивила, а когда все мы выпили, да ещё Олег мастерски изобразил то что было в каюте командира, стало вообще весело.
Так я влился в офицерский коллектив настоящих подводников. И, как водится, меня, как новенького и самого молодого, вскоре загрузили по самую макушку. Старпом Кулаков обязал меня в течение ближайших дней переписать из чернового вахтенного журнал центрального поста всё в чистовые секретные вахтенные журналы, а замполит Соловьёв поручил еженедельно проводить политинформации. Всё это я выполнял своевременно и качественно.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
