Максимов знал из опыта походов других подводных лодок: чем ближе конец похода, тем больше случаев сна на вахте, невнимательности при обслуживании техники, пренебрежение безопасностью, поэтому он обсудил этот случай с офицерским составом, где решили ввести ряд мер технического, организационного и воспитательного порядка. На очередном сеансе связи подводная лодка получила от штаба флота радио: «Командиру. К 20.00 16 апреля занять район № 5. Задача: поиск группы военных транспортов США, c обнаружением учебно атаковать ракетным и торпедным оружием. Командующий флотом.» Хитренко во время сеанса связи находился в штурманской рубке и первым прочитал радио, передал его Максимову и сразу начал делать расчёты на карте. Командир и штурман оказались как бы не у дел, т.к. работать было негде и не на чем, рубка рассчитана на одного человека. Максимов обратился к Хитренко: «Я умею всё это делать сам, вы можете потом проверить.» Хитренко сквозь зубы ответил: «Делайте», но штурманскую рубку не освободил, карту не отдал, продолжая чертить и рассчитывать. Максимов сидел в центральном посту, медленно наливаясь злобой. Где-то через час, Хитренко освободил место и командир, наконец, смог подойти к карте и начать работу по выработке своего решения. Только он нанёс обстановку, как появился Хитренко и жёстким голосом приказал: «Докладывайте решение!» Максимов, стараясь быть спокойным, ответил: «Что докладывать? Вы забрали карту, только что освободили штурманскую рубку, сами работали почти час, а от меня требуете решения через пять минут, хотя я только начал работу!» Далее разговор пошёл весьма напряжённый, но как всегда Хитренко свёл его к каким-то бытовым деталям и ушёл из штурманской рубки. Максимов после разговора долго не мог успокоиться, было ощущение липкой паутины, в которую он попал лицом и от которой никак нельзя было освободиться, это мешало работе и он стал замечать, что делает ошибки: долгота 160 градусов — а он наносит 162 градуса, широта 26 градусов пять минут — а у него получается 26 градусов пятьдесят минут.
Максимов закрыл глаза и стал представлять себя лежащим на спине в зелёной траве, в голубом небе мчались похожие на фантастических зверей, один из них вдруг прошептал: «Суета сует, всё суета!» Это помогло, далее работа пошла в нормальном темпе и с достаточным самоконтролем. Максимов нашёл свои ошибки и штаба Флота: в первой радиограмме был указан район № 5, во второй - район № 6. Самое интересное, что вторая радиограмма дублировала первую, где кто-то каким-то образом перепутал номер района. Какой район занимать? Куда подводной лодке идти? Продолжая далее изучать радиограммы, Максимов понял, что штаб флота обе их передал на подводную лодку очень поздно, так что она не успевает занять ни тот, ни другой районы. Максимов нанёс результаты расчётов на карту, где сразу же стало видно, что подводная лодка в настоящий момент может нанести ракетный удар по группе транспортов. Для удержания Максимов приказал держать курс 270 градусов, а скорость увеличил до 19 узлов. После этого командир зашёл в каюту к Хитренко, где доложил ему своё решение. Хитренко решение заслушал и утвердил, потом сказал: «Я вам не советую это решение записывать в журнал учёта событий, пропустите этот момент, как будто бы его не было.» Максимов пришёл в центральный пост и стал мысленно вести разговор с самим собой: «Хитренко приказать боится, он как бы советует. А чего он боится? Переживает, что мы не успеваем занять ни один из районов? Но мы же не виноваты в этом. Наверное, он не хочет никаких конфликтов со штабом флота. При анализе нашего похода будут выявлены их ошибки, за которыми стоят конкретные люди. А почему их паршивую работу я должен покрывать? В конечном итоге отвечать буду я, а он останется в стороне. Зачем мне хитрить, кого-то обманывать?» Максимов взял журнал учёта событий и записал свое решение. Ночью подводная лодка всплыла на перископную глубину для приема сеанса связи с берега, пришла одна радиограмма: «Командиру. В 05.00 получить целеуказание от двух самолётов. В 06.00 нанести учебный ракетный удар по группе транспортов. Командующий флотом.»
. Максимов прочитал радиограмму и начал работу по выработке очередного решения. Эти два самолёта были в полёте, им предстояло преодолеть огромное расстояние, найти в океане эту группу транспортов, определить их широту, долготу, курс, скорость и всё это передать на подводную лодку. Вот эта работа и называется целеуказанием. Лётчики понимали, что в военное время система противовоздушной обороны вероятного противника в данный район океана их не допустит, истребители уничтожат оба самолёта на первоначальном участке маршрута. Сегодня же их встретил американский самолёт радиоэлектронного противодействия, который сразу же начал ставить им и подводной лодке помехи. В 04.50 подводная лодка всплыла на перископную глубину для приема целеуказания. Радисты доложили: «Товарищ, командир, нас вызывает самолёт. Лётчикам с большим трудом удалось определить место группы транспортов, шли непрерывные помехи, которые мешали работе самолетной радиолокационной станции и радиообмену с подводной лодкой. Американский самолёт выполнял свою работу добросовестно. Максимов увидел на своём экране несколько отметок надводных целей, через несколько секунд они пропали. Радисты доложили, что с самолёта получены широта, долгота, курс и скорость группы транспортов. Целеуказание было получено, подводная лодка погрузилась на глубину 80 метров и начала предстартовую подготовку ракетного комплекса. Учебная ракетная атака была выполнена успешно.
В очередной сеанс связи подводная лодка получила сигнал «Страдалец», с получением которого она должна сблизиться в кратчайший срок с группой транспортов на расстояние, позволяющее наблюдать за ними с помощью технических средств подводной лодки или визуально в перископ. Кроме того, пришла радиограмма: «Командиру. В 16.00 нанести повторный ракетный удар по группе транспортов, целеуказание — по собственным средствам наблюдения. Командующий флотом». После первой ракетной атаки информация о группе транспортов больше не поступала. Максимов вместе с штурманом закончил расчёты, получалась не очень радужная картина. Для сближения с транспортами подводная лодка должна увеличить скорость до 20 узлов и так идти восемь часов подряд. Конечно, ни о какой скрытности действий тут говорить не приходилось, лодка будет шуметь на весь океан, но приказ командир должен выполнить. Кроме того, найти эту группу в океане весьма сложно, как иголку в стоге сена. Командир отдал необходимые команды, началось сближение. Подводная лодка в процессе сближения дважды всплывала на сеанс связи, но со штаба флота больше никакой информации не сообщали. В 15.00 Максимов решил прослушать горизонт на гидроакустической станции, для чего снизил скорость до шести узлов. Через пять минут гидроакустики доложили: «Горизонт чист». Максимов понимал, что вероятность сближения с группой транспортов очень мала. Если даже восемь часов тому назад курс их был определён с точностью десять градусов, то за это время они его могли изменить на значительную величину. Вероятное место группы транспортов штурман нанес на карту, оно представляло собой растянутое пятно длиной 108 миль и шириной 32 мили. Максимов посмотрел на него и, обращаясь к штурману, сказал: «Похоже на сардельку, только бы нам ею не подавиться.» Подводная лодка всплыла на перископную глубину, командир осмотрел горизонт в перископ и на радиолокационной станции, никого не обнаружили, погрузились и продолжили поиск группы транспортов на курсе сближения.
. В центральный пост прибыл Хитренко, ознакомился с обстановкой и потребовал от Максимова доложить решение на предстоящую вторую ракетную атаку. Максимов стал докладывать: «Ракетную атаку выполнять не буду, т.к. группу транспортов не обнаружил.» Хитренко, ехидно улыбаясь, перебил его: «Командира Калашникова сняли с должности за то, что он несвоевременно вышел в ракетную атаку». Максимов продолжил доклад: «Конкретного места группы транспортов мы не знаем, есть вероятное место, по которому стрелять нельзя.» Хитренко посоветовал: «А вы возьмите средний пеленг, среднюю дистанцию с карты и стреляйте». Максимов сразу же возразил: «Нет, по этой сардельке я стрелять не буду, израсходую ракеты впустую». Хитренко закончил заслушивание словами: «Что за capделька? Выбирайте выражения, я не настаиваю на ракетной атаке, но имейте в виду, что я вам сказал про Калашникова». Подводная лодка всплыла на перископную глубину для передачи радио в штаб Флота. Максимов сообщал, что группу транспортов своими средствами не обнаружил. В это же время пришло радио от штаба флота: «Командиру. Начать движение в базу. Командующий флотом». Это приказание было доведено до всего экипажа, в отсеках начались радостные разговоры, всем уже поход надоел и хочется скорее оказаться дома среди своих родных и близких. Командир просыпался в последние дни не отдохнувшим, часто болела голова. Из беседы с врачом он узнал, что такое состояние у многих его подчиненных.
Всю ночь ему снились какие-то : как будто он съезжает на лыжах с сопки, одновременно рядом едет машина, которая мешает ему, внизу берег моря. Оттуда навстречу ему бежали люди, которые кричали: «Трупы, трупы!» Максимов съехал к берегу моря и увидел мёртвого маленького ребёнка и изувеченного мужчину, несколько вдали от них на песке было разбросано четыре скелета. Потом что-то тёмное и сильное навалилось на него, он пытался освободиться, но не смог и страшно закричал, от чего проснулся и медленно приходил в себя. Командир пригласил к себе начальника химической службы и они вместе прошли по отсекам и проверили газовый состав воздуха, приборы показали содержание углекислого газа 1,2 процента. Выяснилось, что командиры отсеков экономили банки с пластинами регенерации воздуха; боялись, что их не хватит до конца похода, ну а личный состав в результате их действий смотрел почти ежедневно кошмарные сны и ходил с больными головами. Максимов приказал пересчитать банки, их оказалось в достаточном количестве, далее пластины использовали нормально.
Вечером Хитренко зашёл в штурманскую рубку, Максимов доложил ему обстановку, после чего разговор пошёл об обеспечении торпедных стрельб; оба сожалели, что в соединении нет ни одного надводного корабля. Хитренко вспомнил те времена, когда он сам был командиром подводной лодки в этом соединении, где, кроме лодок, был тогда и один старый эсминец, которым командовал капитан 2 ранга Малышев. Командиру было где-то под сорок, но он всё ещё оставался холостяком. Однажды в доме офицеров Малышев познакомился с молодой замужней женщиной, её звали Раей. Неожиданно для Малышева простое знакомство переросло в большую любовь. Рая и её муж работали в финансовой части соединения. Муж был гораздо старше Раи, она его не любила, но бросить ради нового знакомства не решалась, эсминец должен был через несколько дней перейти к новому месту базирования. Тогда у Малышева созрел план похищения возлюбленной. Рая давно хотела побывать и осмотреть его корабль, помня об этом, он пригласил её в день отхода эсминца якобы для этой цели. Малышев оставил Раю у себя в каюте, а сам зашёл к старпому и приказал ему: «Запроси разрешение у оперативного дежурного на переход. Как только он даст добро, так сразу же снимайся со швартовых и выходи из базы. А я в это время буду Рае показывать корабль». Рая опомнилась только в море, сначала разволновалась, а потом успокоилась и даже обрадовалась. Похищение состоялось. Финансист хватился жены только вечером, побежал жаловаться к командиру соединения. Пришлось сообщить в штаб флота. Командующий флотом по телефону стал отчитывать командира соединения: «Что у Вас там за бардак? почему Ваши командиры „кобелируют“? Куда Вы смотрите?» Эсминец благополучно прибыл к новому месту базирования, где их ждал приказ, в первом пункте которого говорилось о снятии Малышева с должности, а во втором предлагалось сдать чужую жену мужу. Первый пункт он выполнил, а второй нет, через несколько месяцев они поженились.
Хитренко ранее был заместителем командира , которая базировалась в Индийском океане. Они часто заходили с дружескими визитами в разные порты Индии, в одном из них состоялся приём у местных властей. На приёме присутствовали с нашей стороны командиры кораблей и командование эскадры. Командир нашей дизельной подводной лодки Смирнов на этом приёме напился и стал, рыдая, петь русскую народную песню «Степь, да степь кругом…». После первого же куплета его под руки уволокли на плавбазу и положили спать. На следующий день Хитренко его поругал и в заключение сказал: «Вам мочу нужно пить, а не вино . На приёмы больше не ходить!» Был устроен ответный приём на плавбазе для индийской стороны, которую возглавлял их адмирал. Он поинтересовался почему за столом нет Смирнова. Хитренко ответил: «Смирнов болен». Тогда адмирал изъявил желание посетить больного, пришлось Смирнова пустить на приём. Всё повторилось, он опять быстро напился и стал жарко обнимать и целовать индийского адмирала. Тот к такому обряду не привык и был очень удивлён столь быстрому опьянению русского командира от сухого вина. С большим трудом адмирала удалось освободить от объятий Смирнова. Командира подводной лодки утащили в каюту, где и выяснилась причина его опьянения. К ноге у него была прикреплена с помощью лейкопластыря плоская фляжка со спиртом, от неё шла полихлорвиниловая тонкая трубочка, которая выходила у ворота рубашки, а её конец был замаскирован в узле галстука. Это было очень удобно, он постоянно и незаметно подсасывал из трубочки и доводил себя до полной потери рассудка.
Его оставили в каюте и пошли дальше продолжать прием. спел пару песен дурным голосом, стало скучно, выпить не было, подошёл к двери каюты и, не надеясь, что она откроется, толкнул её, дверь к его удивлению открылась. забыли закрыть на ключ. Стараясь не шуметь, он дошёл до трапа, перехитрил вахтенного и незаметно сошёл на берег Индии. Смирнов пошёл, слегка покачиваясь к дальнему причалу, где стояло наше торговое судно. Там его встретили с распростёртыми объятиями, праздник души продолжался.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
В прекрасное время белых ночей, воспетых российскими поэтами, у стен Училищного Дома в Санкт-Петербурге встретились старые друзья… Выпускники Тбилисского Нахимовского военно-морского училища, 5-го выпуска 1952 года.
Всего при выпуске нас было около 80 человек. На Юбилей 60-летия выпуска из училища прибыли 8 нахимовцев: Авринский Алексей Владимирович, Безменов Феликс Васильевич, Борисов Юрий Иванович, Воронин Пётр Николаевич, Максимов Валентин Владимирович, Погосян Юрий Григорьевич, Фетинин Валентин Алексеевич, Харазов Виктор Григорьевич, Чиковани Владимир Окропирович, выпуска 1956 года.
Увы, время неумолимо! Целый ряд друзей-нахимовцев не смогли приехать - либо по причине нездоровья, либо дальности расстояния.
А какой был выпуск!? 25 золотых и серебряных медалистов… Встреча была очень живой, волнительной и трепетной! Как водится, начались вопросы: «А помнишь?.. А помните?...». Воспоминания из далёкого детства начались с первого рукопожатия.
Руководство Санкт-Петербургского Нахимовского училища – наследника и продолжателя нахимовских традиций, очень внимательно отнеслось к юбилярам-ветеранам.
В музее училища была организована встреча и показаны стенды с материалами о родном Тбилисском Нахимовском училище.
Гости-нахимовцы с волнением и гордостью рассматривали раритеты, подаренные музею их однокашниками-выпускниками разных лет.
Затем была совершена небольшая экскурсия по учебным кабинетам и классам, где встретились с преподавателями. В беседах с ними седые нахимовцы убедились, что нынешний учебный процесс, организованный в училище с применением современных обучающих технологий, выглядит очень убедительно и привлекательно.
Несколько непривычно было слышать, что руководит Военно-морским училищем «директор», но вместе с тем все юбиляры, приехавшие на встречу убедились, что флотские традиции не забыты.
Многие из приехавших на Юбилейную встречу активно участвуют в восстановлении истории своего родного Нахимовского училища.
Заместитель Директора Санкт-Петербургского Нахимовского Военно-морского училища по воспитательной работе В.В.Пятницын от имени всего коллектива тепло поздравил гостей-нахимовцев с 60-летним Юбилеем выпуска, пожелал доброго здоровья и счастья. Выпускникам Тбилисского Нахимовского училища были вручены памятные сувениры и значки.
Обмениваясь при расставании адресами, помолодевшие от эмоций нахимовцы 1952 года выпуска выразили уверенность, что просто необходимо продолжать и укреплять питонские традиции. В грусти расставания звучала уверенность в новых дружеских встречах.
Перевели торпеду на наветренный борт, потравили сколько можно швартов, на котором она болталась, лодку, как имеющую гораздо большую парусность ветром отнесло от торпеды, и все успокоились. Стемнело. Прожектором освещаем периодически показывающееся на зыби окрашенное красным цветом практическое зарядное отделение торпеды и обнаруживаем, что она потихонечку тонет. То ли мы ее стукнули, когда ловили, то ли ее топит тяжелый стальной швартов, то ли раньше была нарушена герметичность - теперь это не важно, главное сколько еще она будет держаться на поверхности. Ветер понемногу крепчает. Уже 4-5 метров в секунду. Кроме зыби пошла волна. Проклятая торпеда уже надолго скрывается под водой. Настроение препоганое, хоть выкинь... Но вот радостная новость - нас вызывает на УКВ какой-то корабль и запрашивает наше место. Дали ему свое место и одновременно светим по всему горизонту прожектором. Наконец, показались огни. Опознались. Когда корабль подошел поближе, я узнал и обрадовался ему как родному. Дело в том, что командир головного корабля этого проекта - Евгений Остапенков был моим соседом по комнате, когда я учился на классах в Ленинграде.
Спустившись в радиорубку, я обрисовал командиру эсминца положение с торпедой, сообщил, что она часах в двух-трех от затопления и поэтому просил ускорить ее подъём. На эсминце отреагировали положительно, со смаком выругались в адрес плавбазы и приступили к делу. Дело состояло всего-навсего в том, чтобы к бросательному концу, который будет подан с эсминца, привязать швартовый трос и передать его вместе с торпедой ему. С этой целью он подошел поближе, приготовил линемет, включил прожектор, ослепив при этом нашу швартовую команду, и произвел выстрел из линемета. Куда делся после этого бросательный конец, мы не видели. Минут через десять он сообщил, что линемет неисправен, и он будет подходить с подветренного борта для подачи бросательного вручную. Из этой затеи тоже ничего не вышло. Легости (это такие плетеные мешочки с грузом, привязанные к ходовому концу бросательного) шлепались где-то на полпути и до лодки не долетали. Наши попытки добросить конец тоже были тщетными. Уж больно высокий борт у него. Еще через 5-10 минут командир сообщил, что попытается спустить катер. Вот это уже было ни к чему. Ветер и зыбь от зюйд-веста, и ветер только усиливает волну. На такой болтанке недолго и разбить катер. Однако вмешиваться в решения командира я не стал, да и не мог. Конечно, вскоре получил от него радиоизвестие о том, что катер спустить невозможно. Но это еще не все. Поскольку на эсминце находился, как позже выяснилось, начальник штаба их бригады, он счел возможным вмешаться в действия командира. Маневр, который он изобрел, может быть был бы хорош на тихой воде. При свежем же ветре, на зыби, развивающейся волне и все это ночью, маневр был просто дурным.
Моряки старшего поколения помнят эсминцы «56» и в особенности их шикарный - высокий, с замечательно широким развалом, который позволял этим кораблям ходить полными ходами даже против штормовой волны. Однако при швартовках этот развал загораживал прямую видимость причала или бочки, и при подходе к ним командир пользовался докладами впередсмотрящего. Субъективность оценки расстояния при этом не раз была причиной навалов и смятых чужих леерных стоек. Эсминец начал подходить носом к носу, с чем я был категорически не согласен, о чем и проорал ему через электромегафон. В иное время я дал бы полный назад и уклонился от такого маневра, но сейчас с тонущей торпедой на буксире, я был связан. Как и ожидалось, эсминец наклонным форштевнем рубанул лодку в районе 1-2 номеров цистерн главного балласта. Удар, вой и свист выходящего из пробоины воздуха, столб брызг... Кричу: «Швартовой команде в рубку!» Матросы уже бегут, последним - командир швартовой команды старший лейтенант Куропатченко. Эсминец, конечно, дал задний ход, но пока отрабатывал, вторично ударил по надстройке. Сыграли аварийную тревогу, осмотрелись в отсеках. Прочный корпус не поврежден. Отлегло... Лодка приобрела крен на правый борт и дифферент на нос. Для спрямления заполнили левый борт ЦГБ № 1 и 2 и кроме того оба борта ЦГБ № 6 и 7. После чего сообщил на эсминец объем разрушений, сказал, что в помощи не нуждаюсь и тут же через него дал донесение о происшествии оперативному дежурному флота. Когда рассвело, предложил командиру эсминца к длинному концу, метров двести, навязать через два десятка метров любые плавучести и пробуксировать гирлянду по носу лодки с таким расчетом, чтобы на половине ее длины застопорить движение. Лодка подойдет, поймает трос, привяжем к нему буксир и уйдем в сторону, чтобы не мешать выборке и подъему торпеды.
ПЛ «С-266» возвращается в Гремиху после отработки задач боевой подготовки.
Сделали, как договорились, он поднял торпеду и пошел по своему плану. Я тоже запросил добро на переход и двинул к дому. Положение почти позиционное, ватерлиния глубоко под водой, заливаемость на ходу солидная - надо искать режим движения. Поговорил с механиком, и решили, что пойдем в смешанном «режиме позиционном под РДП». Это когда дизель работает в режиме РДП, т.е. воздух поступает через подъемную шахту для работы дизеля под водой, выхлоп тоже через шахту что на полметра возвышается над ограждением рубки, но положение позиционное, верхний рубочный люк открыт, и кормовыми горизонтальными рулями поддерживается дифферент 0,5-1 градус на корму. Так и вошли в Кольский залив. От поста Торос получили указание следовать в Пала-губу. Столь оперативное решение о постановке в аварийный ремонт было очень кстати. Судоремонтный завод № 10, или по-старинке «Красный горн», что располагался в Пала-губе, принял нас с сочувствием и гостеприимно. Директор завода Михаил Думчев был моим старым сослуживцем по бригаде ПЛ, где он был механиком на ПЛ «С-44».
Рассохо Анатолий Иванович. - Кроме повреждений цистерн, оказался еще покореженным цепной ящик, в котором была заклинена якорная цепь. Ремонт и испытания заняли всего одну неделю, в течение которой я был вызван в Североморск к начальнику штаба флота вице-адмиралу Рассохо. Там уже сидели командир эсминца и начальник штаба бригады. Адмирал подробно расспросил о повреждениях и сроках ремонта. После моего доклада разговор принял спокойный характер, и вскоре я был отпущен в Полярный. Как и обещали заводчане, через неделю мы были готовы к дальнейшим подвигам. Приняли в Полярном под завязку солярки и с богом - в Гремиху. С тех пор я взял себе за правило - на каждом инструктаже перед учениями или торпедными стрельбами дотошно выяснять, кто будет поднимать торпеду, в какие сроки, какие сигналы и в каких сетях будут обязательны к исполнению. Впереди еще много дел - боевой учебы, боевой службы, автономных плаваний, испытаний новых кораблей и их оружия, одним словом - флотской службы. Флот ведь силен не в базах, а в морях.
Торжественный подъём флага на «С-266». Гремиха. Плавбаза «Аксай». 1957 г.
Моржевание
Йога - соотнесенность человеческой психики и космоса, одна из шести ортодоксальных систем индийской философии.
(Словарь иностранных слов и выражений. Изд. 2000 г.)
Агитация личным примером - как закалить дух и тело купанием в Баренцевом море. Август, губа Териберская, 1953 г.
Я думаю, что «моржевание», т.е. купание в ледяной воде - есть результат острого психоза, появляющегося в периоды, когда жена зимой по каким-то одной ей известным мотивам, уезжает с дитем на Большую Землю и оставляет молодого, здорового мужа в тоскливом одиночестве. Тем более в небольшом гарнизоне, где за тобой внимательно наблюдает сотня прищуренных глаз. Вот в такой сиротской обстановке мы с Георгием Мажным, командиром соседней ПЛ решили укрепить свое здоровье, закалить тело и дух, а заодно отвлечься напрочь от размышлений о женском естестве. Принимать холодные ванны мы решили по системе йогов. Что это за система, мы понятия не имели и никакой справочной литературы в местной библиотеке не нашли. Однако всем говорили, что купаемся только по системе йогов. Попробуйте найти в тех краях в декабре - мае месяце пригодную для водных процедур озерную прорубь, если даже для ловли форельки или несчастного гольчика надо наставлять ледобур метровой трубой. Однако, нашли выход. Дело в том, что плавпричал, к которому швартовалась часть лодок, под воздействием приливо-отливных явлений ходит вверх-вниз по пять метров, и у корня, там где крепежные цепи и коммуникации, матросы, выделяемые на приборку, ежедневно обкалывают лед. Вот туда-то мы с Георгием Степановичем и лазали с целью переохлаждения. После чего, стуча зубами и проклиная все на свете, одевались и что было мочи бежали на плавбазу по теплым каютам. Закалка сделала свое дело - я стал простуживаться вдвое чаще, чем прежде. Да и Жора тоже... Через месяц мы бросили это самоистязание, но заслужили в народе почетное звание - «наши долбойоги».
Шутки от Свербилова
Первая
В конце 50-х к нам, на 14 Отдельную бригаду подводных лодок, что дислоцировалась на Гремиху, пришли в качестве пополнения две подводные лодки. Одна из них «С-270» под командованием Жана Михайловича Свербилова - человека ироничного, остроумного и при этом отличного подводника. Вообще, о его неисчерпаемом хохмачестве можно писать тома. Я расскажу о двух, на мой взгляд, удачных. Почему я говорю - удачных? Потому, что были и неудачные. Например, когда Жан решил внести новаторскую струю в вопросы швартовки подводных лодок, он, чтобы поколоть лед, мешавший ему подойти к плавпричалу, где уже стояла лодка Бурлова, пошел на швартовку под дизелем, т.к. в нем лошадиных сил больше, чем в электромоторах. Для тех лиц, которые никогда не швартовали лодку, скажу, что дизеля у нас стояли не реверсивные, т.е. задний ход ими дать невозможно. Надо переходить на электродвижение. И вот, когда до причала оставалось метров 20-30, льдина дала трещину, лодка сразу же набрала ход и, невзирая на экстренную остановку дизеля, пропорола борт лодке Бурлова. Так можно ли эту хохму считать удачной? И вообще — хохмой. Итак, ясным солнечным субботним днем, когда весь флот до обеда занят большой приборкой, Жан Михалыч стоял дежурным по бригаде, умело сочетая руководство приборкой и собственно дежурство. Сочетание осуществлялось в каюте плавбазы «Аксай», где еще четырьмя руководителями приборки игралась партия преферанса. Жан, обладающий отменным чувством самосохранения, тщательно проинструктировал вахтенного у трапа, чтобы тот смотрел внимательно в сторону корня причала и, когда появится комбриг или кто-нибудь из его заместителей, звонить по общекорабельной звонковой сигнализации четыре раза. Как всегда в таких случаях, заинструктированный вахтенный «протабанил» и принялся звонить, только когда командир бригады капитан 1 ранга Федор Иванович Маслов, принявший командование бригадой у переведенного на Балтику Владислава Матвеевича Гарвалинского, ступил на палубу «Аксая». Жан выскочил из каюты и успел встретить комбрига еще на палубе. Дальше все пошло по старинному флотскому ритуалу - Федор Иванович в сопровождении изображавшего крайнее подобострастие дежурного Свербилова прошел по кораблю, раздавая существенные и поучительные замечания приборщикам, которые Жан, «чтобы не забыть» демонстративно записывал в блокнот. Комедия продолжалась минут двадцать, после чего комбриг удовлетворенно двинулся к трапу. Первый его шаг на трап сопровождался громкой командой Жана: - Сми-и-и-рна! Федор Иванович остановился и, снисходительно улыбаясь, отеческим тоном выговорил Свербилову: - Жан Михайлович, пора бы знать - команда «смирно» во время большой приборки не подается. На что Жан ни секунды не раздумывая четко отрапортовал: - Товарищ комбриг! Приятно с почестями проводить начальника в последний путь!
, выпускнику Рижского нахимовского училища 1949 г.
«Любовь – звезда, которою моряк Определяет место в океане».
В.Шекспир
Подводная лодка круто повернула на волне вправо и легла на Инкерманские створы, отлично видимые в вечерних сумерках. «Севастополь родной, мы вернулись домой …», - радостно пропел штурман, довольный, что поход заканчивается и, благодаря его мастерству, офицеры ещё успеют сегодня посидеть в ресторане «Приморский». Холодный февральский ветер из крымских степей леденил глаза, выбивал слезу, швырял брызги в лицо, но радость распирала молодых офицеров, «…ещё немного, ещё чуть-чуть». Лодка ошвартовалась у причала подводников в Южной бухте. Командир проверил внешний вид «нетерпеливо бьющих копытами» старших лейтенантов – минёра, штурмана и капитан-лейтенанта - механика, вздохнул, что не может пойти с ними, и сказал: «К подъёму флага быть на корабле». «Есть!», - весело ответили «поручики Ржевские» и скрылись во тьме.
Если весь был уже в полусне, то ресторан « Приморский», несмотря на будний день, продолжал ещё набирать обороты. «Пароход белый-беленький, чёрный дым над трубой, мы по палубе бегали, целовались с тобой», - приятным баритоном пел популярную в то время песню на стихи солист оркестра. Офицеры сделали заказ: лангет с жареным картофелем, селёдочка с лучком и штофик водочки. После первой рюмки лица их стали пунцовыми, сказывалась вахта на ветру, глаза красными, но это не мешало им оценивать представителей прекрасного пола и даже давать лёгкий комментарий. Этот профессиональный трёп способствовал хорошему аппетиту. Её он заметил сразу же, как только она вошла в зал ресторана в сопровождении гражданского мужчины. Они сели недалеко от молодых офицеров. Она была задумчиво-прекрасна. Какие-то проблемы делали её лицо заботливым. Но глаза, миндалевидные чёрные, глаза дочери Моисея, и белоснежная кожа, кроткая улыбка - притягивали и манили. Красивая грива волос обрамляла её лицо. В ней была слабость, что так нравится мужчинам, была нежность. Она была Женщиной. Она была Женщиной его мечты. Только по молодости можно делать такие ошибки, он понял это поздно, когда уже приглашал её на танец. В этот момент она разговаривала с мужчиной на повышенных тонах. Богиня посмотрела на него с некоторым интересом, потом очень вежливо отказала. Он почувствовал, как проваливается сквозь землю. Когда он вернулся за свой стол, не просто красный, а багрово-ярко-красный, у него было только одно желание - немедленно уйти. Друзья удержали его, а официантка, пожилая женщина по-матерински пожалела его: «Не расстраивайтесь, пригласите кого-нибудь другого». Это окончательно добило его. Вечер был испорчен … Через несколько лет он увидел её на экране кинотеатра. Да, это она. Красивая, нежная, недоступная, поэтому ещё более желанная. Мечта, далёкая, несбыточная, прекрасная. Мечта и тайна. Никто не знал о его тайной . Он даже себе боялся признаться. Кто она и кто он!!!
Безответная тайная любовь – самое прекрасное человеческое чувство, потому что оно никогда и ничем не будет омрачено. Он её обожал, он на неё молился. Ещё через несколько лет он узнал, что она ведущая актриса одного известного театра в Москве. Он чаще стал видеть её на телеэкране: то она играла в спектакле, то у неё брали интервью. Потом он увидел её в кино в главной роли рядом с Михаилом Ульяновым и другими большими артистами. Он радовался за неё, он гордился ею. Однажды он узнал, что она замужем за актёром своего театра. Брак счастливый. Оба любят друг друга. Ходят в театре, держась за руки. Моряк был доволен, что она нашла своё счастье. Ещё через несколько лет выяснилось, что её муж тяжело заболел. Она приложила колоссальные усилия, чтобы вытащить его. Его-то она вытащила, а сама надорвалась. Видимо, все свои жизненные силы отдала мужу. Её спасти не удалось. Смерть забрала её как самую нежную и самую красивую, там, мол, где большинство, тоже нужны такие. Когда моряк узнал о её смерти, он, не говоря ни слова, надел парадную морскую форму и выехал из Севастополя в Москву. Через Дом Актёра он узнал, на каком кладбище она похоронена. Он купил прекрасный букет белоснежных роз и прибыл на кладбище. Ему показали её могилу. Он второй раз в жизни приблизился к Женщине своей мечты. Седой адмирал стал на колени, вынул из кармана мешочек с севастопольской землёй, той землёй, на которой началась её творческая жизнь, землёй её молодости, её Севастопольского театра имени Луначарского, и аккуратно высыпал землю на могилу. Затем уложил белые розы, по три справа и слева на её груди. Потом обнял и поцеловал надгробный камень.
На нём было написано два слова: «».
Июль 2004 года. Город Брест.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
28 июля, в канун Дня ВМФ, Клуб организуетс традиционную морскую прогулку по Неве и Финскому заливу на трех теплоходах типа "Москва". Всего 450 человек. Подробнее на сайте Клуба
