Традиционный ежегодный праздник района «Спуск ботика Петра 1 на воду» проводится Косинским морским клубом в последнее воскресение мая месяца, т е. завтра 26 мая 2013 года в 12 часов. Цели праздника: – укрепление и преумножение народных традиций округа и района; - воспитание подрастающего поколения, привитие любви к Родине; - повышение роли округа и района в культурной жизни столицы; - привлечение внимание администрации и общественности к состоянию природного комплекса косинских озер; - укрепление дружбы и сотрудничества между детскими организациями, демонстрация их возможностей и достижений; - пропаганда активной жизненной позиции, здорового образа жизни, различных творческих интересов На праздник приглашаются детские и молодежные организации, подростковые клубы, учебные и внешкольные заведения, общественные организации и объединения, творческие коллективы и музыкальные общества. Каждый коллектив представляет один или несколько художественных номеров или демонстрирует свои достижения в области своей деятельности. Все участники выступлений становятся лауреатами праздника Традиционно праздник открывается театрализованным представлением со спуском копии ботика Петра 1 на воду – как символа начала летней навигации, походов, лагерей и устремления в светлое будущее. Участники выступления отбираются оргкомитетом праздника на основании присланных заявок и соответствия тематике и исполнительскому уровню праздника. Оргкомитет формируется из руководителей и специалистов организаций, принимающих участие в празднике. Звукотехническое оборудование, питание участников и гостей праздника, средства массовой информации, а также грамотами и памятными подарками обеспечивает оргкомитет праздника. Возглавляется оргкомитет по традиции Командором Косинского детского морского клуба. Подача заявок (в произвольной форме) на участие в празднике, вплоть до праздника Позже ещё фото ... Обрабатываю
До выхода в море оставалось два дня. Мы произвели погрузку торпед и продовольствия на корабль. Запасы продовольствия были приняты на 35 суток, пресной воды — на 15 суток. Я разрешил матросам погрузить на лодку 25 велосипедов, два мотоцикла, несколько детских колясок и другие подарки для близких в Испании. Как всегда, вокруг было много зевак, корреспондентов. Кто-то фотографировал, снимали даже кинофильм. Профашистская газета «La Ferro» постоянно информировала читателей о наших действиях. Но это было даже хорошо, что фашисты и испанские мятежники узнавали, что у нас есть такое оружие, как торпеды. Сейчас задача состояла в демонстрации наличия у республиканцев действующих подводных лодок и в их срочном прибытии в главную базу на Средиземном море — Картахену.
Большую помощь в ремонте кораблей во Франции и при выходе из порта оказали местные рабочие и секретарь комитета коммунистов. Они работали с душой и старались, насколько это было возможно, качественно отремонтировать корабль. Перед нашим выходом сен-назерские вышли на боте в море и обследовали большой район акватории. Они были верными друзьями борющихся в Испании республиканцев. При прощании в море они сообщили нам, что все в порядке, и пожелали счастливого пути и удач в нашем революционном деле. Перед самым выходом подводной лодки из порта на корабль прибыл начальник полиции и представители французского военного министерства. Они вручили «подставному» командиру корабля дону Селестино меморандум властей, где указывалось: «...Вблизи территориальных французских вод боя не принимать. В случае вынужденного возвращения подводной лодки она будет интернирована и о передаче ее республиканцам не сможет быть никакой речи...» Об этом мы знали и раньше. Нас сейчас волновал вопрос о срочном уходе и сохранении даже мало боеспособного корабля для республики. Ко времени нашего отхода на берегу собралось много народа. Были и наши друзья — рабочие и представители партии коммунистов. Нас вовсю фотографировали, производили киносъемку. Я старался не попадать в объективы и подставлял спину. Находился я рядом с доном Селестино и французским лоцманом, который должен был вывести нас по фарватеру. Дон Селестино, как командир, отдал команду: — Правый дизель вперед! Затем: — Левый дизель вперед! Случилось так, что при запуске левого дизеля с корабля повалил сильный черный дым. Он охватил все вокруг и стало ничего не видно. «Командир» растерялся и с отчаянием обратился ко мне: — Сеньор коменданте! Как быть? Я срочно дал команду: — Левый дизель стоп! Так и дошли до места. Лоцман, прощаясь со мной, необычайно любезно пожал мою руку и с улыбкой сказал: — Сеньор командир, счастливого пути! Эта французская любезность была результатом отличной осведомленности. Так мы попрощались с Францией.
17 июня 1938 года в 12.20 вышли , и подводная лодка взяла курс на Испанию. Перед нами простирался Атлантический океан. Впереди предстояли встречи с кораблями противника и постоянная борьба за исправность корабельного оборудования и за сам корабль. Мы шли к Гибралтару не одни. Лодка С4, находившаяся в Бордо, так же, как и мы, закончила посильный ремонт и первой вышла в море за несколько дней до нас. По сравнению с нами у А.И.Бурмистрова было больше возможностей скрытно уйти в море. Не было батопорта, не нужно было разрешение на испытания, и выход в море можно было осуществлять неожиданно. О выходе С2 было уже известно и из газет, и по радио. На следующее утро радист сообщил мне перехваченную радиограмму противника: «Марксистская лодка С2 вышла из Сен-Назера и следует в республиканский порт через Гибралтар. Лодка будет проходить Гибралтар 23 июня». Так как И.А.Бурмистров скрылся из порта неожиданно, в газетах появилось непроверенное сообщение о том, что лодка С4 погибла во время испытаний. Позже у И.А.Бурмистрова и его экипажа начались трудности, связанные с осведомленностью мятежников о нашем прорыве через Гибралтар и о начале перехода лодок в Картахену. У меня на С2 все было впереди. Перед нашим кораблем и экипажем стояла задача — обеспечить более-менее нормальное состояние корабля и привести его в республиканский порт. Я решил сделать, наконец, полное погружение лодки. Глубина 30 метров, проверяем отсеки, всплываем на перископную глубину. Поднимаю перископ, смотрю, и взгляд упирается в мутные непроницаемые стекла. С волнением пробираюсь к перископу в боевой рубке и наблюдаю то же самое. Перископы залиты водой. Вот тебе и ремонт «доброжелательного» профессора-специалиста.
Начало нашего похода уже не предвещало ничего хорошего. «Безглазая» лодка, и сделать ничего нельзя. Без перископов подводная лодка тех времен полностью теряла свои боевые качества. Она становилась мишенью для кораблей противника. Кроме того, оказалось, что интенсивно пропускают воду дейдвудные сальники, и за 10 часов в подводной лодке могло скапливаться более двух тонн воды. Позже был обнаружен непорядок и с гироскопом, который показывал не то, что должно быть. Всплываем. Мой помощник, Вальдес и экипаж подавлены результатами нашего погружения, но возвращаться в Сен-Назер или Бордо равносильно интернированию и потере республикой корабля. Прохожу по отсекам. Чувствую, что многие моряки переживают наши неудачи с кораблем. Я стараюсь успокоить их и внушить уверенность в необходимости нашей помощи борющимся испанцам. Отдельные офицеры, старшины и матросы пытаются поддержать меня, чувствуется их ответственность за порученное дело и успешное проведение боевого похода корабля. Во многом помогали положительному настрою и коммунисты корабля. Замечу, что взаимоотношения испанских матросов и русских командиров подводных лодок были хорошими. Большинство матросов были из рабочих семей. Они хорошо относились к Советскому Союзу, некоторые из них старались учить русский язык и говорили, что если командирами подводных лодок будут испанские офицеры, им придется срочно перебираться в Советский Союз. Необходимо вспомнить и о моем комиссаре, правом социалисте Мартинесе. Еще когда я расставался с предателем-боцманом и его помощниками, он пытался уговорить команду выступить против меня с протестом и требовать замены командира. Распространял слухи обо мне, о тех огромных средствах, которыми я, якобы, подкупаю людей, приобретаю их верность, а также о том, что по прибытии в Испанию я, по его сведениям, должен организовать и совершить там коммунистический переворот. Но команда знала его, недаром назвала его сразу же «вошью» и, возмутившись его поведением, не воспринимала его клевету. Когда мы вышли в море, «вошь» сразу же залег на койку и заявил, что у него сильная головная боль, и он не в состоянии что-либо делать. Для меня это был наиболее благоприятный вариант, так как пользы от комиссара не было никакой.
пролегал вдоль побережья Испании, занятого мятежниками. Их корабли и авиация были нашими противниками, а в тех условиях, в которых находилась наша подводная лодка, они были очень опасны. Мы должны были пройти мимо Сантандера, Хихона, недавно республиканских, а теперь франкистских, рядом с базами Эль-Ферроля, Виго и так далее. Наверняка нам была подготовлена соответствующая встреча, корабли противника высланы в дозор и установлены для нас различные минные ловушки. Первые двое-трое суток прошли без каких-либо осложнений. Шли и под водой на глубине 20-30 метров и в надводном положении с максимальной скоростью 16 узлов. Пока встреч с «нейтральными» и мятежными кораблями не было. Подошли к району Эль-Ферроля. Утро было пасмурным и угрюмым. Видимость очень плохая. Я стоял на мостике и вдруг справа по носу увидел два устремившихся на нас эсминца. Дал сигнал срочного погружения и быстро спустился в рубочный люк. Хлопнул крышкой люка, но очевидно не так сильно. Люк не захлопнулся на прижимной клин. Вода текла мне за рукав, на шею, потом на всего меня. Я повис на ручке люка. Матрос-сигнальщик и другой — на мне. Так мы висели и держали люк до тех пор, пока давление забортной воды не помогло нам поплотнее прижать люк к комингсу (окружности люка). Так до глубины примерно в 20 метров, то есть целую минуту тянули люк на себя. Все до нитки промокли. Хорошо, что когда вода полилась в центральный пост, был мгновенно закрыт второй люк из рубки в корабль. Воды в рубке набралось нам по пояс. Крышка сверху захлопнулась. В рубке раздался телефонный звонок. Дон Селестино интересовался нашими делами и извинялся, как это у него всегда было принято, за закрытие нижнего люка. Все и на этот раз обошлось благополучно. А шум гребных винтов вражеских кораблей уже звучал над нами. На этот раз он не так действовал на нашу психику. Тот, кто не испытал этого, не поймет, какие чувства возникают при шуме вражеских кораблей над лодкой. Это неосознанная тревога, которая разом обостряет все чувства. Мы были на глубине 60 метров, откачали поступившую воду, и я открыл люк в центральный пост. Опять произошло недоразумение с нашим ремонтом: резина, которую установили на люк, оказалась малоэластичной и жесткой. Даже для закрытия люка в спокойной ситуации требовались большие усилия. При ремонте я сам просил о замене резины, но все было в спешке, о ней забыли. На следующий день мы были на параллели Лиссабона. Уже третьи сутки я не спал, все время был на мостике или в центральном посту и руководил и организацией личного состава. Очень хотелось спать, и я, оставив помощника за командира, решил хоть немного отдохнуть.
Но не успел я толком уснуть, как вахтенный доложил, что обнаружены огни справа и слева. Ночной морской воздух развеял остатки сна, и я увидел огни кораблей и определил, что это два крейсера и четыре эсминца. Терять время было нельзя, надо было уклоняться. Дал команду об изменении курса и скорости хода до полной. Маневрируем несколько часов. Остаемся необнаруженными. Опасности снова удалось избежать. Наконец-то я падаю на койку в надежде заснуть. Но психологические и физические перегрузки и волнения не дают нужного сна. В памяти начинают всплывать картины, связанные с моей Родиной, с домом, семьей. Мысли несут меня на пыльные улицы и в Слободку Николаева. Перед глазами мои отец и мать, близкие и родные люди. А вот я в Ленинграде, на 5-й линии Васильевского острова, рядом сынишка. Ему уже скоро пять лет. Вспоминаю жену, ее любящие глаза, нежные руки. Оказываюсь на Тихом океане на Щ-117. Длительные плавания, приобретенный опыт и успехи, отмеченные орденами. Затем мгновенно переношусь в Испанию. Здесь началась вооруженная борьба с зарождающимся фашизмом. Я как советский командир хорошо понимаю важность этой борьбы, несу ответственность за успех операции. И в то же время, когда я вспоминаю первые дни в Испании, меня иногда мучают мысли о неэффективности действий на море и отсутствии положительных результатов. Врагом потоплено пять республиканских подводных лодок. А что сделано нами? Неудачные атаки на фашистский «Альмиранте Сервера», увод предателями двух подводных лодок во Францию. Сейчас наша главная цель — это пройти Гибралтар и показать фашистам, что у берегов Картахены могут быть торпедированы республиканскими подводными лодками вражеские корабли, что наши транспортные суда под защитой подводных лодок смогут беспрепятственно доставлять грузы и вооружение для борющихся республиканцев. Прибытие двух придаст больше бодрости и уверенности сражающимся республиканским борцам.
Надо идти вперед и только вперед, даже в тех условиях, которые сложились на корабле, то есть без перископов, в условиях жесткой блокады вражескими кораблями пути на Гибралтар. До Гибралтарского пролива оставалось двое суток. То время, которое мы истратили, идя вдоль берегов Франции, Испании и Португалии, позволило мне вместе со специалистом по штурманской части установить путем ряда измерений и проверок причину больших ошибок в показаниях компаса. Его ошибки доходили примерно до 30°, при этом следящая система компаса при циркуляциях отставала и не возвращалась в истинное положение. Все это не позволяло точно следовать по избранному курсу, особенно под водой. Команда быстро узнала об этой очередной и самой тяжелой в данной ситуации неисправности. В центральном посту корабля было много офицеров и матросов. Все они напряженно смотрели на меня. Мой помощник дон Селестино скромно высказал свое мнение о возможности уйти в Касабланку, порт французского Марокко, интернироваться и тем самым спасти экипаж. Остальные молчали и ждали моего решения. Я чувствовал их доверие и видел надежду в глазах. Те, кто плавал на кораблях и особенно на подводных лодках, поймут мое внутреннее состояние. Гирокомпас неисправен, перископы залиты водой, малый магнитный компас, который находился в боевой рубке, поврежден при бомбежке. Слепой корабль при прорыве узкого восьмимильного Гибралтарского пролива, где постоянно дежурят надводные фашистские корабли, извещенные по радио, и патрулирует авиация, был, по шутливому заявлению Вальдеса, «плавучим гробом». Мое внутреннее состояние как командира республиканской лодки, как советского моряка настоятельно требовало прорыва Гибралтара и привода корабля в Картахену. Твердо решаю идти на Гибралтар и сообщаю об этом команде. Без риска совершить этот переход невозможно. Но подводная лодка должна быть в распоряжении борющейся Республики. Мы должны своей решимостью и мужеством доказать врагу наши стойкость и уверенность в проводимой борьбе за справедливость и демократию. — Мы с тобой, командир! — раздались отдельные голоса. Я увидел и почувствовал, что моя убежденность переломила неустойчивое состояние членов экипажа. Лица окружавших меня изменились к лучшему, появились цель и стремление действовать и победить. До Гибралтара оставался суточный переход. Я добился того, что по Полярной звезде мы установили ошибку гирокомпаса. Это позволило нам идти правильном .
На следующее утро сияло ослепительное солнце. Вдруг я заметил на горизонте две приближающиеся точки. Самолеты! Срочно погружаемся. Час под водой, затем всплываем. Теперь вдалеке видны тонкие верхушки мачт фашистских кораблей. Уходим под воду надолго. Наступает ночь. Гибралтар близок, осталось 3—4 мили до входа в него. Блеск Полярной звезды помогает нам в пути. Без ее сияния в темном до черноты Атлантическом океане и таком же небе нам трудно было бы держать правильный курс. Недалеко от траверза маяка Эспартель видим, что с африканского берега в нашу сторону мчится корабль с включенными огнями. Надо срочно менять налаженный курс. Корабль не обнаружил нас и скоро скрылся из вида, а мы пытаемся вернуться на прежний курс. Но крик дона Селестино: «Торпедные катера!» заставляет нас снова нырнуть в океанскую глубину, а это мы научились делать очень быстро и организованно. На этот раз нас стали атаковать глубинными бомбами. Взрывы раздавались недалеко за кормой. В подводной лодке стоял постоянный грохот. С треском лопались электрические лампочки, по настилу катались сорванные с мест приборы и оборудование. Корпус корабля как будто вздыхал при каждом взрыве. У подводника по сравнению с другими моряками существуют глубинные опасности. Нет неба, нет воды, видишь только приборы и друг друга. Чувство страха присуще каждому человеку. Оно было и у нас. Это одно из самых сложных человеческих ощущений. Страх возникает в самом человеке, но он часто бывает заметен и другим, окружающим тебя, и вызывает у них неприятные эмоции. Для командира главное — ни в коем случае не показывать этого в критических ситуациях, а оставаться спокойным, твердым и уверенным в своих действиях. Я чувствовал пробуждение в себе страха, но не давал ему прогрессировать. Я уже знал, что в опасных ситуациях у меня рождается более сильное чувство ответственности не только за себя, но и за экипаж и за тот приказ, который ты выполняешь. Мужество — вот то чувство, которое побеждает страх и выручает совершаемое дело. Во мне это чувство возникало и побеждало страх во многих боевых ситуациях. Тогда было то же самое.
Грохнул смех. — Ну чего? Ну чего? Разоржались, — пробурчал Супрунов. Смех сразу стих — все вспомнили, что слишком волнующий предстоит разговор и они находятся не на перекуре на баке. И Бабочкин обратился к Супрунову уже совершенно серьезно: — Над тобой не смеяться, а плакать надо! Мало, корабль наш позоришь, как ты Глобу назвал? Подлым другом! Да разве «подлый» и «друг» слова совместимые? Друг — это слово чудесное, веское... ...Чудесным и веским назвал слово «друг» Бабочкин. Когда говорят о дружбе, всплывают в памяти события далекого, подернутого дымкой романтики времени гражданской войны. В дальневосточной тайге действовал матросский партизанский отряд. За голову Косорота, его командира, интервенты обещали многие тысячи денег. Фотографии Косорота были расклеены на всех перекрестках Хабаровска. И все же, когда японцы ранили партизана-разведчика матроса Шагая и отрядный фельдшер определил, что Ваське — конец, если не достанут опытного хирурга Косорот велел запрячь лошадь и по льду Амура пробрался в занятый интервентами город. Его там мог опознать каждый встречный. Косорот вошел ночью в дом знаменитого хирурга Пашковского и, упаковав его в шубу, увез. Старик хирург, узнав по дороге, что похитил его Косорот, то есть тот человек, на поиски которого подняты тысячи полицейских, солдат и сотни предателей и шпионов, и что Косорот шел на все ради друга — матроса, был восхищен и растроган. Он оперировал Шагая в таежной землянке и спас ему жизнь. Косорот, не обращая внимания на протесты профессора, сам отвез его в город.
Зная Косорота, впоследствии капитана первого ранга, я нисколько не сомневаюсь, что он не сделал бы скидки на дружбу, окажись Шагай трусом или соверши он позорный проступок... ...В те же дни белогвардейцы заняли донскую станицу Платовскую. Триста станичников взяли они в заложники и собирались их расстрелять. Спасти станичников, казалось, уже было невозможно. Среди заложников были друзья детства Семена Буденного, с которыми он вместе вырос, играл в станице в войну. Были там и друзья его отца, его матери. Будённый, тогда молодой человек, поспешил к командиру партизанского отряда и попросил дать ему пятьдесят всадников. Командир отказал: не любил рисковать, был расчетлив и, по мнению Буденного, не знал простой арифметики: «Раз мы за Революцию — умножай нас во сто раз». Тогда Буденный разыскал на хуторах семь верных товарищей и предложил им: возьмем врага на испуг, разделившись на шесть эскадронов! Под покровом ночи. Семен с верным другом Филькой пробрался к станичному правлению и залез на крышу. На рассвете стали выводить на расстрел осужденных. Услышав знакомый голос — а этот голос командовал: «Станичники, хватай винтовки, кричи ура!» — осужденные накинулись на конвойных. И тут со всех сторон послышались команды: — Первый эскадрон, за мной, в атаку марш! — Второй эскадрон, сыны революции, бей белых гадов, ура! — Шестой эскадрон, кроши белых гадов! Верные товарищи спешили на выручку. , Беляки убегали, вообразив, что на них действительно напало целых шесть эскадронов. А спасенные со слезами на глазах благодарили Буденного: — Семэне! Друг! Друг! И тут было сказано это чудесное слово. Ради дружбы восемь парней, не задумываясь, шли на смерть, ради спасения товарищей они не жалели собственной жизни... Не задумываясь, рисковал своей жизнью Будённый.
И тот же Буденный был беспощаден к самым близким друзьям, если они нарушали свой долг, порочили почетное звание «конармеец», подрывали железную революционную дисциплину... ...В своих записках рассказывает адмирал Егор Матвеевич Касаткин: матрос Праотцов был другом его отца, Матвея Касаткина. Матвей погиб под Цусимой, и Праотцов перенес свою суровую матросскую ласку на его сына Егора. После нескольких лет гражданской войны Егор и Праотцов встретились снова — во флоте. Егор пришел по призыву комсомола и стал краснофлотцем, а Праотцов был уже комиссаром. Ни одной поблажки от Праотцова — старшего друга — не имел краснофлотец Егор. Наоборот, к Егору комиссар относился строже, чем к прочим. Любимая Егором Наталка — она спасла его, раненого, от беляков и целый год прятала в своей хате — попала в беду. Отец и брат ей твердили, что «у моряков в голове ветер дует», и порешили выдать за пожилого, обеспеченного соседа. Наталкин брат перехватывал все письма Егора. Наталка уже начинала верить, что Егор ее бросил... Личное горе заставило Егора забыть, что они, комсомольцы, восстанавливают первый корабль, готовя его к выходу в море, что он, мечтавший стать моряком, наконец, близок к осуществлению мечты. Егор пошел к комиссару—проситься в отпуск. Казалось бы, комиссару ничего не стоило отпустить краснофлотца на несколько дней — и причина была уважительна. Но Праотцов возмутился: «Когда мы флот восстанавливаем — уезжать собираешься? Плохой ты моряк».
Егор расстроился. Даже обиделся на бессердечного — так казалось ему — Праотцова. Но, поразмыслив, понял: комиссар прав. Как ни велика любовь к девушке, а флотская служба — дороже. И положение, кстати, безвыходным не было. Праотцов подсказал: напиши в уком комсомола. И не потерянной оказалась Наталка. Все уладилось. Выходя в море на своем корабле, молодой краснофлотец с благодарностью думал: «Праотцов — настоящий, суровый друг». И еще: ...В годы войны два торпедных катера были потоплены неподалеку от берега, занятого врагом. Офицер Рындин был тяжело ранен. Гурамишвили, его друг по училищу, вытащил товарища на берег. В ночной темноте Гурамишвили поднимался по скалам, неся на плечах Рындина, истекавшего кровью. Гурамишвили слышал лай собак, голоса солдат, видел скачущие светляки фонарей. Рындин потребовал, чтобы он спасал свою жизнь. «Я тебя не брошу», — ответил Серго. Долго бродили они по горам, пока не встретились с крымскими партизанами. Совершив много подвигов, друзья снова пришли на свои катера и участвовали в освобождении Севастополя. — Друзья! Водой не разольешь, — говорили о них черноморцы. Казалось, ничто не замутит крепкой дружбы. Но Гурамишвили, упоенный вполне заслуженной славой, грубо обошелся со своим подчиненным. И услышал от Рындина: — Именно потому, что ты — лучший друг мой, я выступлю против тебя. И что же? Серго порвал с Рындиным? Нет. Он понял: Самое страшное — когда тебя осуждает друг!
Комсомольское собрание. ВВМУ им. М.В.Фрунзе.
Самое страшное — когда тебя осуждает друг! То же самое сказал Фрол Никите, когда Никита в нахимовском выступил с осуждением его недостойных проступков. И опять понял это Фрол в училище Фрунзе, когда Никита назвал его «вторым Мыльниковым». И их дружба тоже не рухнула, а упрочилась. А здесь Супрунов, красавец с лихими глазами победителя женских сердец, не ужаснулся тому, что произошло, не раскаялся, не протянул руку Глобе, не сказал: «Я погорячился, я неправ, ты прости меня». Нет, он сидел ощетинившийся, со злобным лицом и с тяжелой ненавистью смотрел на своего закадычного друга. А Глоба взволнованно ему говорил: — Да пойми ты, что кривить душой ради дружбы — подло. Маленький матросик, назвавший Супрунова в начале вечера Дон-Жуаном, захлебывался от негодования: — Ты что же, пытался, выходит, пользу из дружбы извлечь? Служба, мол, легче пойдет у дружка под начальством? Согрешу — покроет дружок? Ошибся ты, Супрунов! Дружбой поблажек не купишь. Ты нам всем хвастался: я Герасиму — верный друг. Верный друг! А чем ты помог ему, верный друг? Весь расчет из-за тебя из отличных выскочил. Вот и выходит, что твоя дружба — неверная дружба. Подальше от таких «верных» друзей! А ты, Маслюков, чего ухмыляешься и молчишь! — накинулся маленький матросик на толстяка, положившего на колени большие пухлые руки. — Или думаешь: «Сегодня я Супрунова не трону, а завтра, случись со мной что, и Супрунов меня пощадит?» Эх ты, молчальник ты, воздержавшийся! Трус ты и больше никто... — А я — что? — поднялся с неохотой толстяк.— Я могу сказать. Ты только, Леня, не обижайся,— обратился он к Супрунову. — А если, к примеру, пока ты с корабля бегал, у нас боевую готовность бы объявили? Или наш «Триста пятый» в море ушел? Где бы тогда, Леня, были твои, извини ты меня, бесстыжие глаза?
— Правильно! — поддержало собрание. — Ты, Леня, не ощеривайся,— продолжал обрадованный поддержкой толстяк, — ты нам по-хорошему, по-простому скажи, что у тебя за надобность была для отлучки, может, что важное, ты скажи... — Эк, куда повернул! — не выдержал маленький матросик.— Облегчающие обстоятельства ищешь? Мало с Супруновым говорили? Мало его уговаривали? Мало предупреждали? Мало наказывали? — Прав ты, Матвеичев,— картинно провел рукой по намасленным волосам и повернулся красивым и наглым лицом к товарищам Супрунов.- Ничего уж, как видно, со мной не поделаешь. Взысканий я нахватал предостаточно. Дисциплинарный журнал замарал. Комсомол меня, сам говоришь, предупреждал и наказывал. Видно, совсем уж я конченый человек. Списать меня с «Триста пятого» — и дело с концом. И пойдете вы в море без Супрунова... Горько и больно мне: другой будет стоять у орудия, а не я... Он вздохнул, вздохнул лицемерно, неискренне. Никита заметил, что в наглых глазах Супрунова сверкнул огонек притворства и злости. Это заметил и Бочкарев, потому что живо оборвал его разглагольствования: — А вы ошибаетесь, Супрунов. Никуда я вас не спишу. И я не считаю вас конченым человеком. Взысканий у вас, правда, много, и вы их сполна заслужили, но от вас же зависит и избавиться от лишнего груза. Он достал из кармана и, перелистав его, протянул: — Читайте. Вот отсюда читайте. И вслух. Супрунов, удивившись, но не осмеливаясь противоречить, прочел: — Интересы защиты... Родины... требуют от начальника не оставлять без воздействия... ни одного проступка... Ни одного проступка,— повторил он,— подчиненных... строго взыскивать с нерадивых... Он поднял глаза. Бочкарев приказал: — Дальше, Супрунов... Дальше... — ...И поощрять... достойных за проявленное усердие... усердие, подвиги... и отличия по службе... Насмешливый огонек блеснул в его черных глазах. — Мне надеяться на поощрения, товарищ старший лейтенант, не приходится.
— Глупости вы говорите. Наложенное взыскание может быть снято. А теперь скажите — вот здесь, перед вашими товарищами: что за нужда была вам отлучиться? — Этого никому из них не понять,— опять вздохнул Супрунов, подчеркивая, что Бочкарев-то, может быть, и поймет, а уж другие... «Рисуется, сукин сын»,— с внезапно вспыхнувшей злостью заметил Никита. — Ну, а все же? Может быть, мы и поймем? — спросил Бочкарев, словом «мы» подчеркнув, что Супрунова может понять не он один, а и весь коллектив корабля. — Ну что ж, товарищ старший лейтенант, я скажу. А только знаю, что скидки Супрунову не будет, потому как устав и сердце расходятся в этом вопросе... «Ишь, туман нагоняет»,— злился Никита. _ Заметили ли вы, — и рыдание прозвучало в бархатном голосе Супрунова,—что Ленька Супрунов — весельчак, Ленька Супрунов — москвич, баянист и певун, забросил в последние дни свой баян? Не до песен певцу, коли сердцем любовь овладеет. Устав есть устав, и нет Супрунову прощения. Но кто любил, тот поймет: я боялся потерять навсегда свою девушку. «Играет на чувствах! Артист», — возмущался Никита. Супрунов поник головой, чувствуя, что произвел впечатление. Кто из его сверстников не влюблен, не мечтает о девушке, не стремится с ней встретиться, не ждет жадно с очередной почтой письма? Маленький, трезво настроенный матросик вдруг резко спросил: — Которую? — Это как понимать? — с надрывом в голосе переспросил Супрунов. — Которую по счету? Тут опять грохнул смех. — Издеваетесь! Над глубокими чувствами издеваетесь! — трагически завопил Супрунов.— Говорил я, товарищ старший лейтенант, не поймут. — Поймут,— спокойно отпарировал Бочкарев.— И, по-моему, уже поняли вас отличнейшим образом. — Кто хочет высказаться и спросить о чем-нибудь Супрунова? — спросил Бабочкин. — Разрешите мне по существу дела?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В 65-й раз легендарное училище выпускает будущих офицеров военно-морского флота.
Ребят, покидающих стены родного училища, пришли поздравить педагоги и родители...
Торжественная церемония прошла по строгим правилам устава. Нахимовцев выстроили на плацу.
От первого урока освободили даже самых юных курсантов, они, кстати, торжественным маршем прошли так же стройно, как и выпускники.
В этом году Нахимовское военно-морское училище выпускает 63 человека, большинство из которых продолжит обучение в высших военно-морских учебных заведениях МО РФ.
Впервые в истории в строю выпускников Нахимовского военно-морского училища - 12 девушек.
Под музыку с оркестром...
Слово «последний» вызывает у выпускников разные ассоциации: расставание, грусть, добрые напутствия.
Последний звонок — символ окончания прекрасной школьной поры. И этот праздник останется в памяти навсегда.
Для церемонии последнего звонка нужны три воспитанника: два самых высоких, и один самый маленький — и по возрасту, и по росту. Не звонить, а склянки бить...
Нахимовцев поздравил начальник ВУНЦ адмирал Н.М.Максимов.
Преподаватель физики Янчевская Ольга Владимировна.
Председатель родительского комитета Кондратьев Кирилл Михайлович.
Слово предоставляется адмиралу флота В.И.Куроедову, главкому ВМФ с 1997 по 2005 г. От имени Клуба адмиралов, которым он руководит, Владимир Иванович вручил памятный знак и сообщил, что. Клуб адмиралов берет шефство над Нахимовским училищем. Все 250 адмиралов Клуба готовы оказывать свою помощь…
От Комитета памяти маршала Г.К.Жукова (председатель Алексей Анатольевич Павликов) - общественную награду - Орден Нахимова и памятные медали.
Слово - отцу Сергию. Уважаемые военноначалие! Дорогие преподаватели, родители! Братья нахимовцы, выпускники! Позвольте вас всех поздравить с окончанием этого учебного года и, конечно, особенно я хочу обратиться к выпускникам, к тем, которые сегодня покидают стены этого прославленного училища и хочу вам пожелать, чтобы вы в жизни всегда шли верным курсом, чтобы и на море, и на суше Господь хранил вас во всех ваших путях, и благословлял все ваши труды и начинания! Люди в военной форме всегда были оплотом России, и я желаю вам быть достойными сынами своего Отечества и продолжателями, хранителями великих традиций Российского Флота и Русской Армии! Пусть Господь хранит вас и в житейских волнениях и бурях, которые порой встречаются на пути! Пускай Господь хранит вас и в далёких морских походах! Храни вас Бог, дорогие мои друзья! И позвольте благословить вас окроплением святой воды, по доброй сложившейся традиции. И поскольку продолжаются и пасхальные праздники в эти дни, приветствовать вас пасхальным приветствием: Христос воскресе!
Отец Сергий благословляет выпускников.
Окропляет выпускников
святой водой
Балан Виктория: Это было 25 августа 2009 года, когда я впервые увидела огромное красивое здание Петровского училищного дома. Представляете, где мы с вами учились. У кого-то будет Дальний Восток, у кого-то Крайний Север, у кого-то море, у кого-то небо, а это голубое здание у "Авроры" так и останется нашим причалом, родным домом. И каждый раз, оказавшись в Петербурге, мы будем бежать сюда, смотреть на наши фамилии на перилах... Сегодня наступил день, когда мы оказались на пороге новой жизни. Здравствуй, Жизнь! Море эмоций переполняет наши сердца: чувство страха перед неизвестностью будущего, жажда новых открытий и огромное чувство благодарности к тем людям, которые стали для нас второй семьёй...
Товарищи офицеры, воспитатели! Разрешите выразить вам глубокое уважение и низко поклониться за наше воспитание! Дорогие учителя! Вы видите, сегодня на небе светит солнышко - это вам! Вы слышите, сегодня поют птички - это для вас! Вы чувствуете, как бьются наши сердца? 63 сердца - от любви, от почтения, от расставания, от надежды на встречу, от признательности тем, кто нас учил.
Мальчишки, девочки! А всё еще будет - волнения и встречи, любовь, ожидание, и добрые чувства, и мудрые речи, и нас, самых разных, связавшие нити, всё будет - и радость, и песни, и дружба, и ветер суровый, который не страшен - мы вместе всегда, это помнить нам нужно! Семь футов под килем, училище наше! Товарищ капитан 1 ранга, разрешите выпускникам 2013 года вручить цветы преподавателям!
Н.Н.Андреев - Разрешаю!
Виктория Балан: Цветы вручить!
Наша признательность, уважение и любовь Вам, дорогие наши преподаватели.
В программе праздника - церемония награждения нахимовцев - участников военного парада на Красной площади 9 мая 2013 года памятными медалями.
Медаль вручает почетный гость праздника адмирал флота В.И.Куроедов.
В торжественных мероприятиях принял участие выпускник Нахимовского училища 1973 года, начальник ВУНЦ (ВМА им. Н.Г.Кузнецова) адмирал Николай Михайлович Максимов.
Ребят, покидающих стены родного училища, поздравил выпускник Ленинградского нахимовского училища 1953 года контр-адмирал Владлен Васильевич Наумов.
Традиционный символический ритуал прощания с Боевым Знаменем училища.
Погода радует. Впереди целая жизнь, в которой еще столько раз будут оцениваться умение оставаться человеком, знания, доброта, отношения с людьми, значительность избранной профессии. И оценки всего этого не раз будут посуровее школьных!
Начальник училища Николай Николаевич Андреев, выпускник Ленинградского нахимовского училища 1975 г.: Дорогие выпускники! Примите самые теплые и искренние поздравления. Славного пути, нахимовцы 65-го выпуска!
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С2 - вторая подводная лодка, которой Н.П.Египко командовал в испанском флоте
Накануне моего приезда на подводную лодку было совершено нападение во главе с бывшим командиром, фашистски настроенным Тронкозом. Он потребовал у вахтенного матроса пропустить его на корабль, пытался применить оружие, но был убит. Нападавшие были арестованы французскими властями за незаконное ношение оружия и переправлены на территорию мятежников в Испанию. Французские власти не желали оказывать нам хотя бы небольшое содействие в ремонте, в обеспечении необходимым снаряжением. При решении вопроса о ремонте подводной лодки отдельные заводы отказались от ремонта. Только завод «Шантье» согласился ремонтировать испанскую подводную лодку. Провокационные заявления и нежелательная информация профашистской газеты «La Ferro», свободные и открытые действия фашистских группировок — все это замедляло наши усилия по окончанию необходимого ремонта подводных лодок. Прибывший в феврале в Бордо И.А.Бурмистров находился в таких же неблагоприятных условиях. Для общения с французскими властями и для официальных визитов у меня на подводной лодке в качестве командира выступал фиктивный командир — механик дон Селестино Рос. Я числился в списке как младший машинный офицер, и какого-либо общения с французскими чиновниками у меня не было. Все вопросы я решал вместе со своим неразлучным югославом, коммунистом Вальдесом, моим адъютантом-переводчиком и на второй испанской подводной лодке. Мой опыт плавания на подводной лодке С6 и общения с командой пополнил мой запас испанских слов. Я уже мог свободно командовать кораблем и, по-моему, даже без акцента. Жили мы с Вальдесом в небольшой береговой гостинице. Обстановка была скромная: стол, стулья, маленький шкаф. Двери на ночь всегда закрывали. Однажды нас вызвал консул республиканской Испании, находящийся в Нанте, и сообщил, что у него есть сведения о ненадежности многих членов команды. Были в ней и анархисты, и социалисты, и фашистские провокаторы. Мой вновь назначенный комиссар, правый социалист Мартинес, резко отличался от преданного Паоло. Он был маленького роста, с беспокойным взглядом, слишком любопытный. Постоянно находился вблизи матросов и подслушивал их разговоры. С первых же дней пребывания на корабле он не понравился команде и получил прозвище Вошь. Новый комиссар обо всех моих действиях скрытно информировал дона Валентино и следил за мной и моей возможной марксистской пропагандой среди членов экипажа.
Сражение за корабль
Большие трудности представлял собой ремонт корабля и его поврежденного оборудования. Мне как русскому, находящемуся среди французов и испанцев, в кругу сложных взаимоотношений правительств этих стран, приходилось ежечасно, днем и ночью добиваться решения тех или иных задач. Надо было быть бдительным, не разглашать того, что мы с личным составом и рабочими делали на корабле, беспокоиться за сам корабль и его сохранность. Много было непредвиденных трудностей и провокаций. Случайно обнаружили на корабле японские самовоспламеняющиеся пеналы, но до интенсивного пожара дело не дошло. Была своеобразно и умело повреждена главная система электропроводки корабля. Подбрасывались бочонки из-под краски, которые были оборудованы часовым механизмом и большим количеством взрывчатого вещества. Но все, к счастью, обходилось благополучно, в команде были верные и преданные люди, и нам вовремя удавалось ликвидировать опасность. Неприятная ситуация сложилась с аккумуляторной батареей, без которой подводная лодка не способна передвигаться в подводном положении. Оказалось, что элементы аккумуляторов превратились в труху. При анализе электролита было установлено, что в их баки было подсыпано окисляющее вещество. Батарея была выведена из строя. Был и такой случай. Я находился на центральном посту, когда услышал взрыв в одном из отсеков, — бросился туда и увидел двух окровавленных матросов, отброшенных от взорвавшейся отремонтированной помпы «Рато». Как потом установили, при испытаниях стали повышать нагрузку, начиная с 1000 об/мин, а когда достигли 2000 об/мин, произошел взрыв. Инженер, принимавший участие в ремонте помпы, скрылся. В коллекторе был установлен заряд, который при определенном числе оборотов срабатывал. Были и другие проблемы. Все это отодвигало сроки завершения ремонта лодки и нашего ухода в Испанию.
В Париже была создана техническая комиссия друзей республиканской Испании. Она всячески старалась оказать помощь и нам. Был в этой комиссии профессор-оптик, который изъявил желание отремонтировать корабля. Он работал даже в праздники и выходные дни. Как потом стало известно, подводная лодка после погружения сразу же лишилась бы «глаз», так как перископы были бы затоплены, попавшая в них вода не могла бы быть удалена в море во время плавания. Такая вот «помощь». Были неприятности и с дейдвудными сальниками гребных валов. Приходилось постоянно откачивать поступавшую в отсек воду. Старый немецкий гирокомпас требовал замены, но сменить его оказалось невозможным. Хорошим оказалось то, что по моей просьбе Вальдес и дон Селестино смогли достать на одном из рыболовных траулеров гидролокационный прибор «сантадор» для обнаружения рыбы. Мы его срочно установили на лодке в качестве эхолота, то есть глубиномера, который нас выручил при проходе Гибралтара в подводном положении. Все мы, Вальдес, Селестино и другие члены команды, старались поскорее закончить все работы и сделать все необходимое для выхода в море, но неудачи и провокации задержали уход в Испанию еще на два месяца. В завершение всех наших неприятностей республиканский консул вызвал нас с Вальдесом и по секрету сообщил, что раз все прошедшие диверсии не дали фашистам желаемых результатов, они считают, что единственным способом не пустить подводную лодку в Испанию является убийство командира. Перед нашим уходом консул выдал мне и Вальдесу по браунингу.
Борьба за экипаж
Экипаж на корабле должен был состоять из 40 человек. У меня он был не более 30. Люди все разные, представители различных группировок и партий. Было несколько коммунистов, социалисты, республиканцы, беспартийные, попадались и анархисты. Офицерский корпус в республиканской Испании главным образом состоял, как и раньше, из дворян. Помощником у меня был симпатичный молодой офицер из знатной дворянской семьи Селестино. Его родители остались на стороне фашистов, а он ушел к республиканцам. По натуре он был приветливым и исполнительным человеком, и все общения с французскими властями устраивал удачно. Но в некоторых случаях не проявлял настойчивости и необходимой бдительности. Я ему полностью доверял. Доверял я и боцману. Но, как оказалось, напрасно. Через несколько дней, когда боцман ушел в город, мы с помощником решили осмотреть моторы. Я переоделся в комбинезон и ждал его в отсеке. Вдруг он, взволнованный, появился в отсеке с небольшой бумагой в руках. Это была телеграмма в адрес боцмана от руководителя организации фашистов: «Работайте хорошо, честно, войдите в доверие к личному составу, устраните всякие подозрения».
Селестино надел комбинезон боцмана и обнаружил в кармане этот разоблачающий его документ. Что делать? Решили пока все держать в секрете, внимательно наблюдать за боцманом, его связями и беседами с экипажем. Я проявлял к нему особое доверие и искренне радовался в его присутствии его отличной работе. Несколько дней потребовалось, чтобы выявить его помощников и компаньонов. Далее я вызвал боцмана и сообщил, что срочно требуется в соответствии с указанием командования направить на учебу в Испанию десять человек. И что только ему я могу поручить доставить их на родину, и что у него есть возможность поступить в академию и стать офицером. Весть была принята радостно. В этот же день группа нежелательных моряков отправилась к границе с Испанией. Я и Педро телеграфировали генеральному секретарю Бруно Лонса о том, что эта группа и есть те диверсанты, которые совершали провокации при ремонте лодки. По приезде они были арестованы, но потом отпущены, а боцман с помощью дона Валентино даже пошел на повышение. Злоключения с экипажем на этом не закончились. На корабле все работали «по-стахановски», с утра до позднего вечера. Многие после работы ходили отдохнуть и развлечься в город. Бывали в кафе, дансингах, а некоторые проводили время в домашней обстановке у знакомых девушек. Моряки честно заслужили свой отдых, и я им не препятствовал. Однако как-то, включив радио, я услышал речь одного из фашистских организаторов. Он откровенно сообщал, что те моряки республиканского флота, которые решат остаться во Франции, получат работу с увеличенной оплатой. За побег с подводной лодки предлагалось 2 тысячи франков, за побег и порчу механизма — 3 тысячи франков, за крупную аварию — до 5 тысяч франков.
Открытая и откровенная пропаганда по радио сменилась разглагольствованиями и криком фашистского генерала Кьепо де Льяно, восхвалявшего укрепление фашистских рядов в Германии. Раздался стук в мою каюту, и вошел сигнальщик. Он сообщил мне, что в семью его красавицы-Жанетты часто приходит дядя. И вот только вчера этот «дядя» предложил ему за определенные услуги покинуть корабль. Мой и Вальдеса разговор с другими матросами установил, что у многих из них также были подобные «дяди», вели похожие разговоры и делали аналогичные предложения. Пришлось принимать срочные меры — не отпускать матросов на берег. Это было сложно, и кое-кого пришлось сажать под арест. Но мы были военным коллективом, и та борьба, которая шла в Испании, горячее желание быть ей полезным, заставляли всех нас преодолевать технические и психологические трудности и неудачи. Коллектив команды верил мне и видел каждодневные мои усилия в борьбе за корабль, за его боеспособность, за стремление скорее быть полезным борющимся на родине — Испании, республиканцам.
Испытания подводной лодки
Наши совместные усилия позволили в июне 1938 года завершить основные работы. В то время обстановка в Испании усложнилась, и противник захватил многие районы. Французское правительство ужесточило отношение к нам, и возникли опасения возможности вторичного интернирования республиканских кораблей. На просьбу разрешить выход корабля в море для проведения испытаний последовал категорический ответ: «Разрешаем выход без права возвращения в Сен-Назер или иной порт Франции».
Приходилось пытаться проводить испытания в , закрытой батопортом (воротами, закрывающими гавань). Гавань имела три шлюза для выхода в море. Самый большой использовался как док для ремонта больших кораблей. Самый малый — для выхода катеров и других малых судов. А средний, имеющий двойной затвор, — для выхода подводных лодок и других более крупных кораблей. Глубина в гавани была небольшой и не превышала 10 метров. Решили провести испытания в воскресенье, так как в этот день в гавани было меньше народа. Получили разрешение командира порта и директора завода. Работали накануне до позднего вечера. Проверили все помещения корабля, системы и механизмы. Утром, добираясь от гостиницы до корабля, я услышал информацию газетчика о том, что ровно в четыре часа дня в гавани состоятся маневры испанской подводной лодки. Купил газету «La Ferro», где действительно сообщалось о наших испытаниях. Народу в гавани собралось очень много, много было полицейских и каких-то подозрительных личностей. Был и начальник местной полиции, который, видя наше бездействие и подгоняемый нетерпением публики, взобрался на корабль и изъявил неудовольствие отменой маневров. Мы его быстро успокоили сообщением о том, что на подводной лодке случилась серьезная авария. Только на следующее утро мы смогли кое-что испытать. Напротив стоял новый французский линейный корабль «Страсбург». Вахтенные офицеры и матросы стояли у борта и наблюдали за нами. Погода была прекрасной и тихой, водная гладь — зеркальной. Подаю команды на пробное погружение лодки. По расчетам механика дона Селестино, даже с заполненными балластными системами должна оставаться дополнительная положительная плавучесть — около 5 тонн. «Сеньор Селестино, заполнить часть балластных цистерн!» — командую по переговорной трубе. Со мной на мостике Вальдес и штурман Мигель. Слышим шум вливающейся в цистерны воды. Но для погружения необходимо полностью заполнить еще среднюю цистерну. Вдруг ощущаем, что палуба мостика слишком интенсивно\уходит у нас из-под ног. Подводная лодка мгновенно погружается под воду. Хорошо, что я успел захлопнуть ногой рубочный люк и только малая часть воды попала в корабль. Иначе бы подводная лодка затонула, а экипаж, возможно, не остался бы в живых. Но глубина была небольшая, и мы втроем остались висящими на стойках антенн.
Вахтенные на «» забегали, но наше нелепое «висение» и пребывание в воде вскоре завершилось. Механик не растерялся, и после аварийного продувания цистерн подводная лодка всплыла. Оказалось, что случайно или умышленно были заранее полностью заполнены все дифферентные и уравнительные цистерны. А та положительная плавучесть, которую обеспечивала средняя цистерна, отсутствовала. При последующем погружении подводной лодки обнаружились еще и другие мелкие недочеты. К сожалению, глубина не позволила нам проверить на герметичность перископы, что очень подвело нас потом в море. Подводная лодка была в плохом состоянии, часть оборудования осталась неисправной и бездействовала, боеспособность была низкой, но задерживаться мы больше не могли и не имели права, пришлось рисковать. Ко всему этому перед самым выходом в море я узнал, что и на С4 у А.И.Бурмистрова 12 человек из команды сбежали к фашистам. Пришлось его выручать, и я выделил семь человек из своего экипажа. Мой экипаж также был не в полном составе, отдельные матросы покинули его перед выходом в море. Со стороны французских властей был предъявлен ультиматум, грозивший, в случае невыполнения, потерей корабля. Поэтому надо было уходить с недоукомплектованным экипажем на не полностью боеспособной и мало годной к плаванию подводной лодке.
