Вдруг открывается переборочная дверь, входит командир капитан-лейтенант Калашников Юрий Николаевич. Спокоен, чуть насмешливо улыбается: «Ну, что у тебя тут?». И я успокоился — начал учиться выдержке.
Ю.Н.Калашников, командир К-11 в 1962-1964 гг. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
А после всплытия, во время обеда подняли тост «За прочность прочного корпуса!». И так всю службу на подводном флоте — застолье без этих тостов— не застолье. И, конечно же, третий общеморской ритуальный тост — «За тех кто в море, на вахте, на гауптвахте...» и так далее, короче, за тех, кого с нами за столом нет. Ну, этот тост далее без комментариев. Итак, к столу!!!
ИСТОКИ
К 50-летию выпуска из Ленинградского Нахимовского военно-морского училища. «Интуиция — познание без развернутого рассуждения,.. интуиция есть результат ранее приобретенного опыта, навыков, знаний...».
БСЭ. - 2-е изд. - 1953. - Т. 18. - С. 319.
Вот уж точно, бывают моменты истины, именно моменты, когда нет времени для рассуждений, тем более развернутых. И в краткий миг надо принять решение, единственно правильное; более того, принимая решение, одновременно, в текущем времени исполнять его. Несколько моментов из жизни командира-подводника. Июль 1967 года. Филиппинское море. Командование Тихоокеанского флота проводит поисковую операцию по выявлению районов боевого патрулирования американских ПЛАРБ системы «Поларис» из состава 15-й эскадры, передовой пункт базирования которых на острове Гуам.
Подводная лодка «С-337» (последняя дизель-электрическая ПЛ пр. 613, которой мне довелось командовать перед поступлением в Военно-морскую академию) ведет поиск в назначенной полосе в общем районе поиска. Лодка в надводном положении, заканчивается зарядка аккумуляторной батареи, пополнение запасов воздуха высокого давления. Готовность № 2 надводная, на мостике — я, вахтенный офицер и сигнальщик. В ограждении рубки 2-3 человека подвахтенных, курят, тихо балобонят. Скоро рассвет, звезды меркнут. Горизонт чист, но обманчив. Любуюсь безоблачным звездным небом, длинной мертвой зыбью, флюоресцирующим шлейфом вдоль ватерлинии, а в душе нарастает тревога — дадут ли окончить зарядку АБ? Жду доклада радиометриста с поисковой станции «Накат» об обнаружении радиолокационного сигнала патрульного самолета «Орион». Патрульная авиация, прикрывая район действий своих ПЛАРБ, поиск наших надводных и подводных противолодочных сил ведет в паузном режиме работы РЛС. Точно! Доклад радиометриста: «Мостик! Опасный сигнал самолетной РЛС AN/APS-115 справа 40!». — Все вниз! Срочное погружение! Задраен верхний рубочный люк! Быстро спускаюсь в центральный пост. Все идет, как обычно. Прерывистые тревожные гудки ревуна, клац гидравлических машинок клапанов вентиляции, шум принимаемого балласта, дрожь корпуса от набравших обороты среднего хода винтов. — Боцман! Нырять на глубину 120 метров! Дифферент 10 градусов на нос! Глубина 5.., 10.., 15 метров, подходит к 20 метрам... И вдруг, что на меня нашло — не знаю, в груди внезапная сильная тревога и в тот же миг командую: — Продуть быструю! Дуют, а командир БЧ-V бросает на меня удивленный взгляд — в чем дело? Обычно цистерну быстрого погружения при уклонении от самолета мы продували на глубине 30 м. Так было и вчера, и позавчера, и раньше... А я ему на удивленный взгляд бросаю: — Доклад из был?
Глаза его еще больше расширяются — обычно этого доклада о готовности 5-го к погружению я не слышу, пока спускаюсь по трапам в боевой рубке, а я опять командую: — Оба мотора вперед полный! Боцман, рули на всплытие! Держать глубину 20 метров! Лодка продолжает погружаться. — Держать дифферент 10 градусов на корму! Пузырь в среднюю! Насос из уравнительной за борт! Командир БЧ-V тем временем по МКТУ и в переговорную трубу пытается вызвать на связь 5-й дизельный отсек. Замечаю рядом с командиром БЧ-V «движка», командира группы движения: — Бегом в 4-й, в 5-й! Через какое-то мгновение он влетает в центральный пост, раскрывает рот, но ничего сказать не может, размахивает руками, как плывет. — Еще пузырь в среднюю! Смотрю на глубиномер, дифферентометр, указатели положения горизонтальных рулей — лодка держит глубину 30 метров с дифферентом 6 градусов на корму. С момента погружения прошло, наверно, минут пять — самолет, пожалуй, уже выключил РЛС. — Оба мотора вперед самый полный! Боцман, дифферент 10 градусов на корму, всплывать под перископ!
Блестящие штурвалы – приводы гидравлического управления носовых и кормовых горизонтальных рулей. Выше – два жёлтых аксиометра – указателя положения рулей. Посередине – дифферентометр с пузырьком воздуха. Здесь же три глубиномера со шкалами 600, 150 и 40 метров. Боцман должен был их своевременно переключать и вентилировать, чтобы не вывести из строя. Красный маховик сбоку – привод управления кингстоном цистерны быстрого погружения. -
На глубине 12 м застопорил ход. Всплыли под перископ, вернее, пузыри вынесли под рубку. Горизонт чист. Подняли выдвижные антенны. На поисковом радиолокационном приемнике горизонт тоже чист. Полностью продули среднюю группу цистерн главного балласта. Легли в дрейф. Верхний рубочный люк пока не открываем. Оставив за себя в центральном посту старпома, вместе с командиром БЧ-V прошли в 5-й отсек. Воды в трюме 5-го почти под пайолы. Вода поступала из шахты подачи воздуха к правому дизелю. Не закрылась полностью от гидравлики захлопка воздухопровода. Ручную нижнюю тоже не удалось закрыть полностью. Пришлось всплыть в крейсерское положение, заняться ремонтом. Вскрыли корпус захлопки воздухопровода. Как выяснилось, под тарелку захлопки попала пачка сварочных электродов в заводской упаковке, на тарелке нижней ручной захлопки тоже несколько погнутых сварочных электродов.
Перед выходом в море в ходе предпоходовой подготовки заходили на для ремонта воздухопровода РДП. То ли раздолтайство, то ли диверсия? Теперь вот болтаемся в светлое время суток на поверхности, рискуем потерять скрытность. Если засекут, то потом от самолетов ПЛО не отвертишься! Пока механики возятся с ремонтом (винтовой шток ручной захлопки оказался согнут — с такой силой мотористы пытались перекрыть поступление воды), стою на мостике и вспоминаю пережитые мгновения. Чудом выкарабкались! А ведь под килем глубина, как говорят, «два часа экономходом». Вслушиваюсь в себя — что же это за импульс с холодком в груди своевременно подтолкнул меня к действию? Вспоминаю... И ведь не в первый уже раз! Почти аналогичный случай произошел тоже летом, но тремя годами раньше, в 1964 году в Японском море. Я, тогда еще старпом ПЛ «С-62», был допущен к командованию ПЛ пр. 613-В «С-150», пока ее командир в Ленинграде сдавал вступительные экзамены в академию. Лодка базировалась в бухте Ракушка, была переоборудована для испытаний перспективного гидроакустического комплекса и по спецпрограмме периодически на несколько суток выходила в море для обеспечения научно-исследовательских работ самостоятельно и совместно с другой переоборудованной ПЛ пр. 611. НИР и испытания были, естественно, совершенно секретны, а Японское море систематически облетывалось американскими «Орионами» и японскими «Нептунами». Поэтому требования к соблюдению скрытности были очень жесткими. Так же, как и в этот раз, в предутренние часы лодка в надводном положении заканчивала зарядку аккумуляторной батареи, пополнение ВВД и была в готовности уклониться от радиолокационного си гнала патрульного самолета. И вот он —чуть раньше ожидаемого срока! — Мостик! Сильный сигнал самолетной РЛС слева 150! Все как обычно. — Стоп зарядка! Все вниз! Срочное погружение! Боцман, нырять на глубину 120 метров. На глубине 30 метров: 13 — Продуть быструю! На глубине 40 метров: — Право на борт! вперед малый!
Все в центральном посту, как и положено, четко — команды, доклады, никакой лишней суеты, но... Лодка хорошо идет на глубину, смотрю на стрелку глубиномера и вдруг в груди ощущаю холодок и как бы «сжатую пружину», а вахтенному механику, командиру БЧ-V, резко бросаю: — Механик! А не быстро ли мы летим? —Да нет. Все нормально. Это же «Веди». Начальный запас плавучести из-за бортовых топливных цистерн меньше, чем на просто 613-м проекте, а цистерна быстрого погружения такая же. Стрелка глубиномера подходит к 90, «пружина» в груди продолжает давить, и я командую: — Боцман, перевалить дифферент на корму! С отходом дифферента: — Оба мотора вперед полный! Пузырь в среднюю! Насос из уравнительной за борт! И т. д. Короче, задержались мы только на глубине 190 м, перевалив за рабочую глубину. Помню, несколько раз между командами на дачу пузырей в среднюю группу цистерн главного балласта командир БЧ-V запрашивал трюм об отсчете уравнительной цистерны. Трюмач, перекрывая шум главного осушительного насоса, докладывал: «Отсчет не вижу». На поверхность вылетели, как пробка. Хорошо, что почти на ровном киле, без дифферента и крена. После такой психологической встряски глоток свежего воздуха на мостике и сигарета — кайф! Осмотрелись, разобрались. Молодой матрос, дублер трюмного, приготовив электрокомпрессор на пополнение ВВД, допустил грубейшую ошибку — приготовил систему охлаждения электрокомпрессора по схеме «из-за борта в уравнительную», а не как положено «из-за борта за борт», и за ночь набухал в уравнительную цистерну «подзавязку», чем совершенно раздифферентовал лодку. Отрицательной плавучести оказалось больше, чем по проекту лодка могла нести даже полным ходом. Спасло своевременное аварийное продувание главного балласта. Понятное дело, по корабельной громкоговорящей связи МКТУ сделал надлежащий разбор случившегося. Лентяю «годку», который не проверил действия матроса-ученика, сослуживцы разъяснили все как надо.
После этого случая я поимел моральное право жестко оттренировать экипаж до нужной кондиции. «Нужной кондиции» достигли довольно быстро, а уже на следующий год поделили 1-2-е место по электромеханической подготовке экипажа на флоте.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Мне нравится кипрский кризис хотя бы тем, что заставляет многих заметных политических и финансовых фигур нетрадиционно высказываться. То наш вдруг произнес так всем понравившееся «грабят награбленное». То во многих отношениях бывший господин Кудрин признает существование «проблемных государств», понимая под ними не ФРГ и США, а те, граждане которых хранят свои деньги за пределами своих стран. Правда, что бы там ни говорили наши заметные персоны, одно они не говорят и сегодня. Никто из них не осмелился сказать, в какую черную дыру уходят деньги. Скажем, те деньги, которые когда-то были на Кипре, но благополучно исчезли, даже Китай со всем своим полуторамиллиардным населением проедал бы долго и счастливо. Но продажные журналисты, у которых плохо с арифметикой, говорят, что это Кипру с его миллионным населением нужно было жить по средствам. По каким средствам?
Вроде бы уже банковская система стала настолько прозрачной, что найти те счета, на которые ушли кипрские деньги ничего не стоит. Вся беда лишь в том, что они ушли на счета тех, кому, вроде бы, положено их искать.
Посмотрим на логику западноевропейской «Тройки». С одной стороны, от Кипра требуют экономии и настойчиво рекомендуют украсть чужие деньги, а, с другой, молча, незаметно, списываются миллиардные американские долги, на фоне которых громкое кипрское воровство — капля в море.
Второе. Вспомним подвергнутого импичменту американского президента Ричарда Никсона. Все поголовно знают, что он позорно покинул свой пост за скандал в гостинице «Уотергейт». Конечно, подслушивать политических конкурентов нехорошо. Но по странному стечению печальных для Никсона обстоятельств, он был последним президентом США, который осмелился противостоять финансовым акулам и отстаивал идею золотого паритета для доллара. Никсона скушали с кетчупом «Хайнц», и доллар «отвязался». Сейчас он по отношению к золоту стоит примерно в 50 раз дешевле. Это значит, что, как минимум, настолько подешевели все американские долги за 30 с лишним лет. Об этом — молчок. О миллиардных списаниях американских долгов — молчок. Но ведь если для США это долги, то для кого-то это были заработанные деньги, и теперь их списали. Если раньше, чтобы ограбить страну на такие суммы, нужно было посылать на бойню молодых ребят и платить их жизнями за неуемную человеческую жадность, то теперь достаточно одного клерка нетрадиционной ориентации, чтобы, он, не отвлекаясь от основного своего порока, перевел деньги на нужный счет или списал.
Третье. В Западной Европе сегодня совокупный долг почти в четыре раза превышает совокупный ВВП. И вот этой, прямо скажем, шаткой ситуацией руководят никем не избиравшиеся, никому не знакомые, случайные люди, которые плохо ориентируются даже в своих просторных кабинетах, не говоря уже о странах, о которых они последний раз слышали в школе на уроке географии. В длинных коридорах объединенной Европы снуют какие-то толпы румын, поляков, голландцев (у которых самый большой в мире долг на душу населения) и учат, учат, учат, кому и как затягивать пояса.
Что могут эти случайные, не обремененные идеей патриотизма люди? Самое новое, что предлагается Кипру — это украсть у вкладчиков деньги и сдать их в европейский «общак». Идея перенести все «ядовитые» активы из разных банков в один банк, который потом банкротится, настолько не нова, что о ней успели написать целые книги.
Сегодня Германия и фрау канцлер пытаются доказать, что финансовые позиции страны очень крепки. Но это не так. Германия — крупнейших игрок на виртуальном товарном и финансовом рынках. Ее финансовые институты «срослись» с американскими в единой целое. Они смогут существовать ровно столько, сколько существует виртуальный финансово-товарный рынок. Не нужно быть политическим прорицателем, чтобы сказать, что страны, ничего не имеющие от виртуального рынка, для которых виртуальный рынок синоним грабежа, который осуществляют англо-американо-германские дяди, уже представляют собой единый фронт, способный сказать решительное «нет!» неоимпериалистическому грабежу. Осталось только услышать это «нет!», которое может прозвучать и по-гречески, и по-испански, а даже по-русски, хотя, может быть, и с нерусским акцентом.
26 марта 2013 г.
Амфора
Эпоха древних греков — лишь в музее, И красные фигуры черных амфор Не могут возвратить назад событья, Ни томный взгляд Елены, ни Париса С его незвонким перестуком лат. Меж нами пропасть сумрачно глазеет, И даже неподвластный новой рампе Свет отвратит событья, словно бритва, Так нехотя заставив нас нанизать, Заклятья слов и мириады дат.
Мужчины больше не сойдутся в битве, Чтоб силою померяться и славой. И не вернутся к нам былые чувства, Как запах чеснока, котлов и сала В неброском свете конского навоза. Нам не дано порадоваться жатве, И проживая долгий день державы, Мы не услышим, как сжимал до хруста Усталый воин рукоять меча…
Но почему былые ощущенья, Так живы вдруг, и даже так готовы Забыть про времена и про народы, И встать в строку того стихотворенья, Которое ко мне приходит снова Сквозь частые приливы непогоды И нежеланье всё рубить сплеча?
Я помню, как взлетал в седло Парисом, И как стеснялся призрака Елены, И, сам потом придумывая мифы, Вдруг становился очень древним греком, И строил козни даже Одиссею… От той эпохи велено лишь крысам Свой множить род, и, не меняя гены, Идти на Город, словно это рифы, И бить хвостом и побеждать с успехом Всех тех, кто строит или в землю сеет Янтарно-благодарное зерно.
Мне нужно знать: отмеченный омфалом Есть центр вселенной, он еще не сдвинут. А, значит мы живем в большом и малом Всё в том же мире, так же месим глину, И круг гончарный крутится, и спрыгнуть, Нам, как горшкам, сегодня не дано.
За несколько дней до перемен, вызвали в Обком партии ознакомиться с делом Людмилы Ивановны Фирсовой. Ни под одним пунктом я не поставила свою подпись. Не удивилась подписям ее «преданных» друзей, о которых не раз её предупреждала. На вопрос, почему я не подписала документ, ответила просто. В этом списке должны быть те, кто продвигал её по служебной лестнице, кто рекомендовал её в Высшую партийную школу, которую она отлично окончила и была назначена в наш хронически больной коллектив. Они знали Людмилу Ивановну – умного, талантливого, исполнительного человека, но работа ей с людьми – противопоказана. Знали, мучили её, мучили людей, за которых в ответе – ВЫ. Людмилу Ивановну перевели в Управление Культуры, открыли отдел по статистике, там она оказалась на своем месте. Встретившись с ней на городском активе в ДК Ногина, «отшептала» мне всё правое ухо, говоря о моих достоинствах и благородстве, о моих завистниках и врагах, которые сбили её с толку. Я её понимала, рада за её новое дело. Рада успехам её любимой дочери Оленьки. На смену ей пришел наш хороший, наш любимый Юрий Максимович Васильев – вот когда мы вздохнули и занялись делом! Вот о каких тайнах нашего Дворца я коротко поведала. Что не бывает в большой семье?! Главное, всё достойно пережить. Кажется у Блока, «... простим угрюмство, разве это сокрытый двигатель прогресса?.. » Двигателю прогресса необходимы силы, и мы их черпали из собственных идей, создавали новые проблемы, поддерживали друг друга на радость гармонично развитой личности подрастающего поколения. Высокопарно, но это был девиз всех просветителей. С ним мы жили.
По распоряжению Правительства при Дворцах и Домах Культуры должны были создаваться Клубы «Юных техников», несколько позже – «Культурно-спортивные комплексы». Понимаю, заводские, фабричные клубы, как-то они связаны с техникой – дерзайте, но какое отношение имеет торговля к технике. Нет, отдел техники и рационализации у нас был, но клуб? Помещение, оборудование, а главное педагоги, ведь не все квалифицированные мастера своего дела могут быть педагогами, к тому же детскими, это очень трудная специфика. Нам повезло, мы открылись самые первые. Спасибо директору клуба «Юный техник» – Юрию Александровичу Ружицкому, большому специалисту технических дел. Он автор книги по устройству технических клубов, которая была выпущена на 18 языках. Одно дело теория, другое создать на практике. Создали на базе бывшей прачечной, которую затопило во время наводнения, на Крюковом канале. Выбили это разрушенное помещение с помощью Зам. Председателя райисполкома нашего Октябрьского района тов. Третьякова Михаила Борисовича – вот кто любил детство и помогал ему развиваться. Сколько валерьянки было нами выпито, сколько валидола съедено за время строительства этого клуба...
Юрий Александрович Ружицкий.
Юрий Александрович – профессиональный, требовательный руководитель, чуткий педагог, он находил мастеров, которые с любовью и терпением передавали свой опыт от энергетики до кибернетики. Брали всех желающих ребят с первого по десятый класс и их отцов, случайно забежавших на огонек с просьбой что-то починить или просто полюбопытствовать, и оставались заниматься вместе со своими детьми. Почти ежегодно ребята были участниками Всесоюзной выставки в Москве, имели призовые награды. В клуб техники отцы забегали, но чем увлекал отцов своих воспитанников руководитель духового оркестра Владимир Федорович Миронов, заменив пивную кружку на музыкальный инструмент, знал только он. Маленький, очень энергичный, справедлив до оголенного нерва, фанат своей профессии – во время войны служил в оркестре Армии маршала К.Рокоссовского.
Руководитель детского духового оркестра Владимир Фёдорович Миронов.
Владимир Федорович был знаком со всеми родителями своих ребят, многих из них сумел уговорить заниматься в оркестре, оторвав от пивного ларька. Зайдешь к нему в класс, на память приходят кадры из фильма «Веселые ребята» – сорок учеников, среди них отцы, у некоторых свежие синяки под глазами, лица сосредоточены, все в миноре или мажоре. Бывало, доводили своего обожаемого руководителя до эмоционального срыва. Справлялся мгновенно: взмахивал дирижерской палочкой или трубой, что было в руке, резко усиливал звук, и вновь все в мажоре. Немало сил пришлось затратить на официальную жизнь детско-взрослого оркестра. К сожалению, формализм много мешал хорошему, виновниками были чинуши, имевшие власть. Далеко не ВСЕ. Сколько полезного было наработано с молодым работником Облсовпрофа Танечкой Ванчаковой – в прошлом Зав. внешкольным отделом ДК им. С.М.Кирова. Всё понимала, за всё бралась, и доводила до конца. В первый год работы мне пришлось обратиться за помощью взрослого эстрадного, правда, профессионального, оркестра нашего дворца – руководитель Александр Полнер – в качестве аккомпанемента некоторым номерам. Точнее, на его фоне скрыть слабенькие номера детских коллективов на отчетном городском концерте. У членов комиссии от возмущения не оказалось слов в мой адрес. Они покинули зал, не досмотрев этот «ужас» до конца. Очень лояльно, думала я, вспоминая свою Советскую Гавань, где участие детей и родителей только приветствовалось. Члены комиссии разложили мой непрофессионализм на все составляющие моего полного несоответствия в данной должности. В течение года мое имя вспоминали на всех показательных мероприятиях и собраниях творческих работников города, как лучший пример плохого руководителя. В последующие годы мы с Александром Полнером не раз создавали шоковые ситуации для начальства, которое нас вначале нещадно ругало, а потом без меры хвалило. Пример – молодой вокально-инструментальный ансамбль «ОРИОН» под управлением создателя и руководителя того же Полнера. Ребята с удовольствием занимались у него вечерами, тратя свое свободное время, постигая вершины не только певческого, но сценического мастерства. Да, некоторые учились в музыкальных школах, но им интересны были занятия в ансамбле. С трудом доказали право на существование подобных коллективов и официальное право участия в конкурсах, фестивалях, где заслуженно получали свои награды, получали будущие профессии.
Народный цирк «Ровесник». На переднем плане вторая справа – Галина Петровна Быстрова.
А уж сколько профессионалов вышло из Народного циркового коллектива «Ровесник», который создала своей кровью и потом Галина Петровна Быстрова, знают профессиональные цирки не только города Ленинграда. Галочка, сомненья, колебания и приступы отчаянья нам с тобой были свойственны всегда, но спасали нас вера и наше упорство. Помнишь?..
И я люблю сей мир ужасный: За ним сквозит мне мир иной, Обетованный и прекрасный И человечески – простой.....
Сколько раз приходилось начинать все сызнова, чтобы выстроить этот обетованный и человечески простой мир. Я позволю себе вернуться в то тяжелое, кочевое время для цирка, чтобы вдохновиться на новое возрождение. Ведь ты сегодня, в который раз, восстаешь, как феникс из пепла, переехав во Дворец Молодежи. Отвоевав часы занятий у спортивного зала, прорубив двери, разрушив метровые стены между спортивным залом и детским отделом, ВЫ после пяти лет скитаний по школам – с реквизитом на спинах ребят – вернулись в свой дворец, в свой родной Дом. В прекрасно оборудованных классах ребята с двойной энергией занимались под твоим руководством, ныне Заслуженного работника культуры, чье имя занесено в книгу золотого фонда профессионалов города Санкт-Петербурга, занесено и в биографическую энциклопедию Успешных людей России. П о з д р а в л я е м !!! Я не буду вспоминать обо всех проблемах и трудностях организационной работы, без которой ни один коллектив существовать не может. Главное, мы преодолевали всё, не побоюсь этого слова, талантливо. Результатом этого был постоянный спрос на наш еще молодой, можно сказать, первый состав цирка. Сейчас у него и внуки есть. На каких только площадках не работали от севера до юга: Северодвинск, Соловки, Севастополь, Кремлевский дворец съездов. Кому только не помогали открывать сложный, всеми любимый цирковой жанр.
Особенно к этому творчеству тянулись ребята Прибалтики. Руководство их желание поддерживало. С нашей помощью был открыт не один коллектив в Эстонии, Германии, позднее во Франции, Швеции, Дании. А все началось с Эстонского Республиканского смотра. Надо сказать, с первого боевого нашего крещения. В один день умудрились показать свое искусство более пятидесяти цирковых коллективов республики. Как держались дети, их руководители, родители, работники спортивного дворца и Таллиннского телевидения, нам уже было не до удивления. Мы – просто ошалели, в глазах всё рябило, сверкало, в животах бурлило от кофе и бутербродов с килечкой, ежились от холода. Имея короткую возможность выскочить из жюри, по необходимости, о чем нам заботливо напоминал Председатель жюри, неистощимый юморист директор музея Ленинградского цирка Левин Александр Захарович, мы могли немного размяться и согреться. Но право, выдержать в холодном помещении пятнадцать часов в сидячем положении, нужно иметь силы, терпение и немалое уважение к детям. Не имея минуты, чтобы как-то привести себя в порядок после ночи в поезде, приползли в гостиницу после десяти вечера, когда были закрыты все буфеты и магазины. Благо, удалось из ленинградских запасов приготовить ужин, и уже за трапезой в теплом номере могли поделиться впечатлениями, повосторгаться желанием ребят развивать своё любимое дело. С чувством выполненного долга – свалились. Засыпая, каждый прокручивал план реальной помощи этим замечательным, отчаянным ребятам. Мы не подвели, они получали методическую и практическую помощь в течение многих лет.
ГДР. Артисты цирка в гостях у советских воинов. После шефского концерта – борщ и гречневая каша с рыбой. Вкуснятина.
Незабываемая, но очень тяжелая поездка в Германскую Демократическую Республику с поездом «Дружбы», посвященная десятилетию дружбы, возглавляла юбилейную поездку Валентина Ивановна Матвиенко. Каждодневные концерты на предприятиях, в школах. Жизнь в Международном лагере в живописной Саксонии, фестиваль искусств в городе Дрезден на знаменитой Цвингерской сцене, где выступают прославленные мировые коллективы. Мы получили высокую награду – вымпел и почетные знаки за развитие детского народного творчества.
Берлин. Торжественный приём ленинградской делегации в честь 10-летия городов-побратимов.
— Погоди, Фрол, посидим, — сказал я, чувствуя себя очень неважно. — Э-э, милый, торпедный катер — это тебе не эсминец. Тут привычку надо иметь. Растрясло — отдышись...
На широком, охватившем бухту подковой, росли пальмы с лохматыми стволами. Море, такое прозрачное, что ясно был виден на дне каждый камешек, неторопливо плескалось у стенки. На поплавке бородатый абхазец торговал боржомом и молодым абхазским вином. Город был похож на ботанический сад. Через час автобус вез нас по дороге, обсаженной эвкалиптами. Фролу, конечно, интереснее было бы остаться в городе, но для друга он был готов пожертвовать всем и даже проскучать целый вечер. Промелькнула древняя каменная стена — остаток разрушенной крепости, деревня, где автобус с яростным лаем атаковали овчарки. Наконец, кондуктор предупредил: — Вам выходить, товарищи моряки. Сторож-абхазец, сидевший в будке у зеленых ворот, переспросил: — Такая беленькая? Ну, как же, знаю! Симпатичная девушка. Идите все прямо, потом свернете направо, потом налево, потом снова направо, увидите дом, там живет ее дядя, Брегвадзе. Мы пошли прямо. Высокие пальмы, выстроившись в шеренгу, сторожили дорогу. Мы свернули направо, затем налево; шли среди чудовищных кактусов, в воздухе пахло чем-то пряным и терпким. Фрол заинтересовался косматым деревом с длинными гибкими ветвями. Стоило к ним прикоснуться, они мигом, словно щупальцы спрута, обвивались вокруг руки. Фрол отдернул руку, и мы, потеряв желание близко знакомиться со странными деревьями, вместо того, чтобы свернуть направо, свернули налево и долго блуждали в субтропических зарослях между бананами, пальмами и бамбуком, пока не набрели на белый дом под зеленой крышей. За ним громоздились горы, уходившие в облака. В цветнике перед домом девушка с длинными, до пояса, черными косами, сидя на корточках, подвязывала мясистые красные цветы — .
— Скажите, пожалуйста, — спросил я, — где нам найти товарища Брегвадзе? Девушка обернулась, ахнула, словно увидела привидение, выронила жердочки и веревки и, вскочив, поломала два или три цветка: — Не-ет, клянусь здоровьем папы! — воскликнула она изумленно и радостно. — Вы что, друзья, с неба свалились? — Стэлла? — опешил Фрол. Да, это была наша Стэлла! И она, схватив Фрола за руки, закружила его, звонко крича: «Я вчера лишь приехала, вчера лишь приехала!» Потом, чмокнув Фрола в обе щеки, устремилась ко мне. — Нет, подумать только, вы оба здесь! Она собиралась было и меня закружить, но вдруг опомнилась и лицо ее стало печальным. — Никита, горе-то какое!.. Мы все плакали: я, мама, папа! Мы твою маму очень, очень любили... Слезы ручьем брызнули у Стэллы из глаз, и она уткнулась лицом в мохнатый ствол пальмы. Славная девочка, с доброй, отзывчивой к чужому горю душой! Наконец, она успокоилась, притянула меня к себе и поцеловала в лоб: «это — от папы», еще раз в лоб: «это — от мамы», и в обе щеки: «от меня». Лицо ее было мокро от слез. И вдруг она спохватилась: — Надо же позвать Антонину! Она устремилась к террасе, а Фрол попросил: — Кит, ущипни меня. Сплю я, что ли, или не сплю? Как Стэлла очутилась?
— Она же сказала: приехала к Антонине в гости! — Удивительнейшее совпадение! — недоумевал Фрол. А Стэлла уже тащила к нам Антонину, загорелую и счастливую. — Приехал! — воскликнула Антонина. — Приехал, — повторила она, словно не веря своим глазам. — Милый мой, мой родной... — это было сказано неслышно для Фрола и Стэллы, одними губами. Но тут же, не выдержав, зажмурилась и кинулась мне на грудь. — Как я счастлива! — сказала она, поднимая сияющие глаза. — Надолго? — На целый большущий день! — На один только день! — Вот и я говорю, генацвале, стоило приезжать на один только день! — подхватила Стэлла, но тут же поправилась: — Стоило, стоило! Молодцы, что приехали! И как все хорошо получилось! Не-ет, но как же мне повезло! Подумать только, совсем ехать не собиралась, да тетя вдруг говорит: «Поезжай, навести Антонину, ты, наверное, соскучилась по подруге». И дала денег. Клянусь здоровьем папы, я от счастья чуть тетку не задушила в объятиях и сразу помчалась на поезд! Ну, рассказывайте же о себе, мальчики. Не знаю, как от Никиты, а от Фрола не дождешься и строчки. Я ничего не знаю, как вы плавали, где побывали... Фрол, начинай, я сгораю от нетерпения! Фрола не надо было долго упрашивать. Наши плавания на «Севере» и «Кронштадте» были расписаны самыми яркими красками. Девушки только ахали, когда Фрол рассказывал, как я чуть было не сорвался с реи, но он меня вовремя подхватил. О «Риге», горевшей на минном поле, было рассказано так, что можно было подумать, что мы сами спасали с теплохода ребятишек и женщин. — Пойдемте, я вас познакомлю с дядей, — сказала Антонина.
Борис Константинович Брегвадзе, сухощавый человек с очень загорелым лицом и курчавыми волосами, спустился в погреб и принес поднос с прошлогоднего урожая. Мы сидели в большой пустой комнате с белыми стенами за квадратным столом и лакомились апельсинами, грейпфрутами, мандаринами со сладкой кожицей и сладкими лимонами. В комнатах не было ничего лишнего: простой рабочий стол, карта на стене со шнурком, отмечавшим границу распространения цитрусовых, самшитовая полка с книгами, простая железная койка. В широкие окна были видны деревья, сгибающиеся под тяжестью созревавших плодов, горы, покрытые лесом, и море, ярко освещенное солнцем. Борис Константинович хвалил Антонину: — Рекомендую: мой незаменимый помощник. Он извинился и ушел к себе в кабинет — у него было много работы. Стэлла принялась рассказывать о своем институте, о том, что в электровозах новой конструкции будет частица ее труда. Она так и сыпала специальными терминами, которые нам было трудно понять. — А ты знаешь, Фрол, я водила поезд через Сурамский перевал. Правда, не сама, — тут же созналась она, — я была лишь помощником, но ты знаешь, как это опасно, второкурснице не доверят. И отец ехал в поезде и всем говорил: «Понимаете, сижу в вагоне, а сердце рвется вперед, посмотреть: как там моя Стэлла?» И он на каждой станции выбегал из вагона и чуть было не отстал в Хашури от поезда. Антонина, ну что ты молчишь?
Но как могла Антонина вставить хоть слово? — А теперь, — предложила Стэлла, вдоволь наговорившись, — я угощу вас грузинскими блюдами. Вы, наверное, соскучились по ним, мальчики? И она исчезла за дверью. — Фрол! — позвала она через минуту. — Фрол, иди-ка сюда, мне скучно. Неужели ты думаешь, что я могу выдержать полчаса одиночества?.. Фрол пошел в кухню. Антонина взяла меня за руку. — Я все думала: как ты один там, на Кировском? Я ответил, что старался не бывать дома. — Да, я знаю, — тебе тяжело. Хорошо, что у тебя есть такой друг, как Фрол... В кухне что-то упало и разбилось. — Не-ет, какой ты неловкий! — воскликнула Стэлла. — Лучше бы я тебя не звала в помощники! — Ты помнишь, я тебе рассказывал, Антонина, как мы с отцом встречали корабли в Севастополе? Рядом с нами на Приморском бульваре стояли старик и маленькая заплаканная старушка. Она махала платком, а старик — фуражкой. И я думал тогда: вот вырасту, выучусь, буду уходить в плавания и, возвращаясь в порт, стану смотреть в бинокль: и отец и мать так же, как эти два старика, меня встретят. А теперь... — Фрол, скажи им, чтобы накрывали на стол! — послышался голос Стэллы. — Все готово, посмотрим, что они по этому поводу скажут! Фрол появился смущенный: — Я соусник разбил.
Мы постелили скатерть, достали из буфета тарелки и вилки, а Стэлла с торжествующим видом принесла . — Посмотрим, как вы оцените мою каурму! Антонина, достань же вино! Настоящее кахетинское, мальчики! Борис Константинович просит прощенья, у него срочная работа. Через минуту мы чокались кахетинским и похваливали каурму — превкусную, наперченную баранину. — У нас в институте, — рассказывала Стэлла, — есть кружок изобретателей, им руководит лауреат Сталинской премии Нахуцришвили, инженер. Он говорит, что я в конце концов изобрету что-нибудь полезное. А почему вы не пьете? Разве плохое кахетинское? Она подняла свой бокал: — Поздравьте меня. Я, может быть, выйду замуж. — Что? — опешил Фрол, роняя вилку. — Подними, Фрол, ты что-то уронил. Да, я, кажется, выйду замуж. — Что?! — повторил Фрол, меняясь в лице. — Не-ет, тебя это удивляет? Мама вышла за папу, когда ей было семнадцать лет, а мне уже — девятнадцать. — Ну, и глупо! — выдохнул Фрол. — Что — глупо? — Так рано выходить замуж. Институт сначала окончи. А... а за кого ты выходишь? — Фрола это интересует? — Нет, нисколько. Выходи, за кого хочешь!
Фрол с такой силой поставил бокал, что чуть не обломал ножку. — А ты помнишь, Фрол, как ты мне объяснялся в любви? — Кто, я? Никогда. — А ты вспомни получше. — Тут и вспоминать нечего. Тогда Стэлла с лукавым видом достала пожелтевшую, смятую записку и показала нам. Корявым почерком, — таким Фрол писал, когда только пришел с флота в Нахимовское, — было написано: «Я помню чудное мгновенье передо мной явилась ты как мимолетная виденья, как гений чистай красоты В томленях грусти безнадежной в тревогах шумной суиты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты Стэлла дорогая я очень хачу тебя видеть напиши ответ сообчи когда Остаюсь Фрол Живцов» — Вот как ты расправлялся в Нахимовском с Пушкиным! Фрол покраснел, как хорошо сварившийся рак, а Стэлла великодушно порвала записку. — А все же любопытно, за кого ты выходишь? — спросил Фрол, отказываясь от каурмы и отодвигая тарелку. — За какое-нибудь ничтожество? — Ох, какой ты злой, Фрол! Почему — за ничтожество? Он — замечательный человек, умный, талантливый, добрый, любезный, никогда не говорит грубостей, никогда не старается со мной ссориться.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Спектакль состоялся, это был последний спектакль Зиновия Борисовича. Вскоре его с нами не стало, он умер у нас на руках в больнице «25 октября». В то утро он был немного взволнован, готовился к встрече со своими учениками, мы с Анатолием Дмитриевичем помогали ему привести себя в порядок, обсуждали визит очередности его учеников. Внезапно ему стало плохо, Толя бросился к врачам, я – к Зиновию Борисовичу... Впервые я видела смерть, в которую не веришь... Последний год был очень тяжелым для него, виной была не только болезнь, нервозная обстановка, которую он тяжело переживал, но и одиночество.
Последний спектакль Юношеского театра «Храбрый портняжка» братьев Гримм. В центре Зиновий Борисович, слева Храбрый портняжка – Игорь Ильин, справа – Анатолий Маковеев, между «портняжкой» и Зиновием Борисовичем – костюмер Анна Захаровна.
Приюти ты в далях необъятных Как и жить и плакать без тебя!
Прощание с Зиновием Борисовичем состоялось в его доме – Дворце, несмотря на запрещение ритуалов в служебных помещениях, вышедшее накануне нашей утраты. Зиновия Борисовича провожали его ученики: Народные артисты Борис Корныш, Дмитрий Барков. «Кем бы вы были, василеостровская шпана, если бы не наш строгий учитель и понимающий нас Отец? Сколько благодарности было в словах Заслуженной артистки Татьяны Самариной, режиссеров Эрика Горшевского и Михаила Михеева, преподавателя театрального института Алексея Лескина, зам. директора Дворца Просвещения Анатолия Маковеева. Благодаря Зиновию Борисовичу, я вступила в партию, чтобы иметь возможность защитить, как руководителю, тех, кто не имел право голоса на партбюро или собраниях, тех, кто не мог за себя постоять. Таких было достаточно много. По статусу я должна была служить партии еще с двадцати двух лет, но считала себя недостойной. Коммунист – человек чести, ответственности и нечеловеческой отдачи – мое убеждение. Мое руководство терпело меня, беспартийную, многие годы, этот статус никогда не отражался на моей работе. Во дворце пришлось вступить в партию, чтобы иметь возможность, как руководителю, защищать тех, кто не имел права голоса или не умел сам себя защищать.
Анатолий Маковеев – студент Юношеского драматического театра 1960 года и Анатолий Дмитриевич Маковеев – зам. директора Юсуповского ДК.
Молодой коммунист, зав. массовым отделом, в прошлом ученик Зиновия Борисовича, бывший детский работник – Анатолий Маковеев. Не помню причину, кому он успел перейти дорогу, но его «личное дело» лежало на столе у членов партийного бюро с четкой резолюцией – «исключить!». Не прошло года, как они же его принимали в партию. «Дело» лежало у них на столе, молодой коммунист сидел под театральной сценой, под надёжной охраной беспартийного машиниста сцены – Александра Хохлова. Толю он знал с пеленок. Мы с ног сбились, искали секретаря райкома Маргариту Григорьевну Малову, чтобы прекратить этот произвол. Члены бюро искали Маковеева. К вечеру все нашлись, был освобожден Анатолий Дмитриевич без резолюции вершителей судеб. И смех, и слезы, и тупость. Вскоре он ушел из Дворца своего детства с моего благословения. О чем никогда не сожалел, работая до самой пенсии в Юсуповском дворце заместителем директора, под руководством – великой Просветительницы, мудрого руководителя. Для меня она была примером во всём. За что бы она ни бралась – всё у нее получалось лучше всех, будь это городской сад нашего района, откуда она начинала свой творчески-административный путь, или отдел культуры того же района, или ДК Просвещения, превратившийся в городскую танцевальную площадку (знаменитые танцы в Доме учителя). Ведь хватило сил и убеждения вернуть статус Дворца, выполнявшего изначально свою миссию, а в перестроечное время – Дворец-музей Юсупова. Хватило же сил выстоять маленькой женщине – после пожара защитить себя, свой коллектив и восстановить дворец. «Кто хочет делать дело – ищет выход, кто не хочет – ищет причину», – часто говаривал Иосиф Ефимович Шкляров.
Под стать Галине Ивановне была Елена Ивановна Тихонова – второй секретарь Октябрьского райкома партии. Умная, волевая, женственная, человечная. В решительную минуту не прогнулась, не испугалась – сняла с телетайпной ленты решение райкома об исключении из партии и снятии с занимаемой должности Директора Дворца тов. Скородумова за какое-то «разложение». Майские праздники, времени на раздумья не оставалось, секунды решали судьбу человека. Я никогда не забуду накаленную ситуацию в кабинете второго секретаря – решение райкома на телетайпе, письмо за подписью всего коллектива в защиту директора у меня в руке. На вопрос: «Где Вы были раньше?» – ответ: «Узнала два дня назад от самого Скородумова». Реплика одной из инструкторов райкома: «Решение принято, отменять никто не позволит, сами изводите своих руководителей, пишите на них всякую грязь, пример тому бывший директор Шапкин» – в этом она была права. Резкий ответ секретаря Тихоновой: «С большой разницей! Те изводили, а эти пришли в защиту своего руководителя – разница!» Вот и все решение. Вот и разница коммуниста от члена, простите, партии. Скородумова перевели на должность – Директором Лесопаркового центра, не исключив из партии. Как бы сложилась его судьба из-за какой-то гнусной анонимки? Анонимщики действовали все увереннее. Подбиралось время перемен, которое сотрясет страну. Мы еще не слышал его, но многие входили во вкус, используя свое служебное или общественное положение. Ситуация Иосифа Ефимовича Шклярова научила меня не опускаться под тяжестью обстоятельств. Человек театра, на своем месте более сорока лет. Шклярова знали все и не только в Ленинграде. Служитель театру и людям был предан своему делу. Кому понадобилось его увольнение?! Ладно бы уволить, за три года до пенсии, уволить с позором для всех его благородных седин. Ох, и помучили меня, выбивая третью подпись – председателя местного комитета – на его увольнение. Никакой драматург театра абсурда не мог придумать причину его увольнения более зловещей. Набирал силы ветер перемен, сметая профессионалов. Изнемогая от досады, беспредела, лицемерия людей, которые ему были обязаны своим положением, своей жизнью, пытаются меня убедить в его непорядочности. Это Шклярова?! После трех часов пресса со стороны секретаря парторганизации и директора, я согласилась подписать их гнусный пасквиль... в присутствии Иосифа Ефимовича. Не пригласили. Отступили, и правильно сделали, где-то сработали остатки совести. Не надо совершать подвигов, надо не совершать подлости. А шестидесятилетие Иосифа Ефимовича, мы всем отметили отменно.
Шкляров был просто необходим нашему коллективу, именно в то время – когда наш корабль совершенно сбился с верного курса, штормило его не один год. Как будто команда забыла о своих прямых обязанностях – заниматься делом и не терять чувство достоинства. Но многих носило от борта к борту, не слыша команды своей совести. Штормило всех. Когда было совсем невмоготу, Иосиф Ефимович, ведя планерку, замещая директора дворца, вдруг нервным, громким голосом: «Вот и Ильина тоже, не понимаю...». Встряхиваясь, глядя в его пристальные глаза, готова сорваться: «Я тоже не понимаю: причём здесь я?» Но тут же замолкала, позже он извинялся: «Прости, нет сил тратить время, слушать эту ахинею, набрали работничков». У меня сохранилась его маленькая записочка на клочке газеты: «Единственный мой дружок в этом бардаке – это ты». Я ее берегу, как дорогой талисман. Вскоре Иосиф Ефимович, к большому огорчению, покинул свой театр. Выстоял против клеветы, но пережить предательства близкого человека он не смог. Этому человеку достаточно было сказать одно слово: «Останьтесь!». Шкляров мучительно ждал его, глядя прямо в глаза «стояка», секунда... и все сомнения исчезнут, и не скукожится душа от боли, и не хлопнет дверь в сердцах, и не будет бессонных ночей перед заходом. Не произнес... Как мы бываем жестоки, предавая своих друзей, людей, благодаря кому мы состоялись, не думая, что предаем-то себя. Ради чего? Часто не идет на пользу ни делу, ни себе. Верность – высшее проявление силы. Но это и большой труд – быть верным. Как точно сказал М.Горький: «Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл». Это о нашем Шклярове. А работничков действительно набрали. Это были суровые времена, с приходом молодого директора – Людмилы Ивановны Фирсовой. С ее «легкой руки» пошло массовое увольнение всех творческих работников, за один год сто три лучших специалиста были уволены, или бежали по собственному желанию на радость другим культучреждениям. – был большой кузницей лучших творческих кадров не только для нашего города и страны, у нас проходили практику работники культуры из ближнего зарубежья и Дальнего Востока. По инициативе Л.И.Брежнева, времена были – гласности.
Я – председатель местного комитета – подготовила доклад о кадровой политике нашего руководства. Оно не раз слышало о проблемах своего руководства. Но мер, против себя, почему-то не принимало. Вскоре, после собрания, в наш отдел нагрянули, аж, семь комиссий, одновременно. Проверяющие с пристрастием выполняли порученное им задание, даже к документации местного комитета проявили интерес, что категорически запрещено Положением о профсоюзах. Наши педагоги и инструктора учтиво отвечали на все вопросы, приглашая их в классы на мероприятия всех направлений, показывая все журналы регистрации и живые души – по головам. «Работа» кипела не одну неделю, мы к ним стали привыкать, пока не пришел инструктор Обкома партии – не помню его фамилию – и не прекратил этот балаган. На второй день все комиссии исчезли, но ненадолго. Через несколько дней состоялось партийное открытое собрание. Повестку дня не помню, какое-то очередное планирование, она все равно не соответствовала теме. Все выступающие почему-то говорили о работе нашего отдела и его руководителе. Выступали недавние члены комиссий. К моему большому удивлению, их отзывы были неожиданно приличны, что совершенно не совпадало с планами организаторов персонального дела Ильиной. Как-то не задалось собрание, а сама Ильина с «невозмутимым спокойствием», конспектировала «Ледовое побоище» по просьбе своей Юлишки, благо – собрание было в библиотеке. Но этим дело не ограничилось. Через пару месяцев наш дворец жужжит. Кого-то поодиночке куда-то вызывают, все в растерянности и полном молчании. Детский отдел, как всегда, тайны дворца обходил, чем всегда выгодно отличался от остальных отделов, все проблемы мы решали у себя за чашкой чая. Дети, что с нас взять, а брать было кого... Убрать надо было – меня. Похлопывая по плечу, мои «благодетели» с улыбкой и блеском в глазах, подталкивая в кабинет присяжных заседателей, желают «ни пуха, ни пера». Захожу... Непроницаемые лица, ограниченные жесты и строго официальное отношение. Знакомые, раньше очень приятные люди, недоступны – ни взглядом, ни словом. Да, это был «театр», далёкий от театра «Мимики и жеста». Полное неведение, с моей стороны, что меня и спасло! Знать раньше, не дожила бы до этого судного дня. Жестко задаются вопросы, проходят свидетели, и опять опросы всех присутствовавших на этом собрании более двухсот человек. Сидевших в зале, с первого по десятый ряд, с пристрастием опрашивают несколько раз. Вопрос: «Сколько раз Ильина выступала на собрании, достаточно ли её было слышно?!» Ответ всех опрошенных: «Один, как докладчик. И громко». Как оказалось, только двое слышали, как Ильина с БОЛЬШОЙ ТРИБУНЫ ПОПИРАЕТ ПАРТИЮ. Начало восьмидесятых, самое время попирать партию, да и про партию ничего не было в моем докладе. Накануне мы только с Софьей Михайловной отбили себя и руководство Пятого ПТУ от всех разбирательств на высшем уровне за то, что во время совместного проведения вечера по профориентации – любимое направление нашей Софьи Михайловны – случайно упал портрет тов. Суслова из Политбюро ЦК, висевший на стене в фойе лекционного зала.
Абонемент профориентации для старшеклассников.
Мы неоднократно говорили, что ему не место в фойе, но кто на детей обращал внимание. Ан, обратили: вечер нашего отдела – нам и отвечать за тов. Суслова. Нет, мы были возмутителями спокойствия, но только в созидательных целях. От ответственности нас никто не освобождал, и мы её несли за свои поступки. Дело закрыли в нашем Райкоме, а Политбюро «перевесили» в кинотеатр. На этот раз меня спас список членов профсоюзного собрания. В нем не оказалось одного из авторов, его не было и на собрании, а второй секретарь партийной организации тов. Конгур, сидевший рядом со мной в президиуме, почему-то слышал, как я поносила партию. Как же долго я их мучила своей непримиримостью. На мою защиту встал весь коллектив. Я благодарна за кропотливую, объективную работу всем членам комиссии партийного контроля Обкома партии и председателю комиссии Татьяне Борисовне Дементьевой – Директору Культурно-просветительного училища. «Победа – не у кого сила, а у кого – правда». Кажется, А.Невский. Как оказалось, мой доклад в течение трех месяцев прошел все партийные инстанции, даже был одобрен, но проверить факты на месте было необходимо. Мне хотелось уйти с работы, забыть, как страшный сон... и нежности ядом убита душа... жалобно попискивала я. На память приходили строки .
Когда обидой – опилась Душа разгневанная, Когда семижды зареклась, Сражаться с демонами – Ни с теми, ливнями огней В бездну нисхлестнутыми: С земными низостями дней, С людскими косностями.
Меня просили не оставлять коллектив дворца, который настрадался за последние годы, зато стал сильным и сплоченным, заверили грядущими переменами.
От гнева в печени, мечты во лбу – Богиня Верности, храни рабу. Чугунным ободом скрепи ей грудь, Богиня Верности, покровом будь.
