Эсминец «Лепанто», участвовавший в потоплении крейсера «Балеарес»
Так и во многих других случаях и ситуациях заканчивались операции под руководством дона Урбиенто. Не было решительности, смелости и преданности делу республики. Причины поражения испанской республики и победы франкистских войск на суше и на море состоят в том, что офицерский дворянский корпус, особенно на флоте, не был надежен и решителен в руководстве морскими силами. Не хватало оружия и боевой техники. Вспомним, что за время Гражданской войны в Испанию из Советского Союза доставлялось значительное количество военного оборудования. Республиканское правительство расплачивалось за это своим золотым запасом. В 1936 году советские корабли шли с золотом из Картахены в Одессу. Я был свидетелем, когда в 1938 году золото из Картахены, где оно хранилось частями на военных кораблях, ночью вывозилось в пограничный порт Порт-Боу, а затем во Францию. Каждой ночью несколько дней подряд золото в ящиках примерно по несколько тонн грузили на эти корабли. Ящики были тяжелые, и местное население, и мы догадывались, что это было золото. Наша страна помогала республике, как могла, а правительство Испании отдавало нам и другим странам, в частности Франции, часть золотого запаса своей страны. Настало время и мне в последний раз побывать на испанской республиканской земле, быть рядом с верными борцами за республику и помогать им. У меня оставалось уже сложившееся ранее и подтвержденное сейчас мнение об ошибках и причинах в неуспехе республиканской борьбы с фашизмом в Испании. Дело в том, что на испанской земле было не так уж много верных и преданных делу республики людей. Не хватало оружия, боевой техники, самолетов.
Вспомним, что за все время борьбы Советский Союз доставил в Испанию 648 самолетов. Вроде немало, но моряки в Бильбао, Сантандере и Хихоне были атакованы фашистской авиацией. При переходе Гибралтара я также был атакован ими, и было много других случаев их атак. Эта эффективность авиации в войне на море должна учитываться и сейчас. Необходимо не только планировать защиту кораблей от вражеских самолетов, но и широко использовать авиацию в любых операциях флота. Офицерский дворянский корпус моряков не был надежен и решителен в руководстве морскими силами. Были измены и переход во Францию с целью интернирования. Иногда создавалось впечатление, что они боялись победы республики и влияния коммунистов больше, чем фашистов. Было мало находчивости в борьбе и уверенности в победе, не хватало организованности. Нас, советских командиров, на кораблях было не так уж много. Это коммунисты-подводники и несколько командиров торпедных катеров. Были провокации и диверсии как на кораблях, так и на суше. Об этом мы раньше и не подозревали, но столкнулись в своей боевой службе. Народ Испании не был побежден. Он был предан. Жаль, что первая вооруженная борьба испанского народа, поддерживаемая многими прогрессивными странами, была проиграна. В тех условиях, о которых я писал ранее и говорю сейчас, трудно было надеяться на победу. Но битва была, и ожесточенность ее во многих схватках осталась и в памяти, и в произведениях об испанской Республике и ее мужественных борцах.
Я счастлив тем, что мне удалось принять в ней участие и проявить преданность порученному делу борьбы с зарождающимся фашизмом. С победой над Гитлером в Великой Отечественной войне было покончено и с фашизмом. Но отголоски его живут и сейчас во многих странах. В самой Испании после смерти Франко еще долгое время оставался фашистский террор. В 1979 году 123 активных испанских деятеля стали жертвами фашистов. Так же, как немецкие фашисты начинали со встреч в пивной, испанские — со встреч в кафе «Галаксия». Поэтому и путч по свержению правительства получил название «Операция Галаксия». В 1981 году 290 вооруженных путчистов ворвались в парламент, и это должно было быть сигналом к восстанию фашистских организаций. Но мятеж был подавлен. Послефранкистская Испания еще не совсем успокоена. В ней продолжается борьба за демократию, как и в те далекие времена. В своем докладе о переходе из Франции в Испанию через пролив Гибралтар я сделал следующие выводы: — переход через Гибралтарский пролив при всех возникших на подводной лодке С2 трудностях мог совершить любой советский подводник; — этот переход показал, что подводную лодку очень трудно обнаружить даже в достаточно узком проливе, бдительно охраняемом противником; — риск в военное время оправдывает себя, что показал совершенный нами переход; — для обеспечения подобных переходов и успешных плаваний подводная лодка должна находиться в хорошем техническом состоянии и иметь работоспособное навигационное оборудование, в нашем случае — надежный эхолот; — считаю, что наши подводные лодки обладают большими потенциальными возможностями, которые могут быть успешно использованы нашими командирами в военное время даже в более сложных обстоятельствах и при более низком техническом состоянии подводной лодки, чем в описываемом мною случае перехода испанской подводной лодки из Франции в Испанию через Гибралтарский пролив. После возвращения на Родину наши с И.А.Бурмистровым заслуги в борьбе за республиканскую Испанию были высоко оценены правительством.
Сначала нас наградили орденами Красного Знамени, а вскоре нам, первым военным морякам нашей страны, были присвоены звания Героев Советского Союза. Иван Алексеевич получил это звание 14 ноября 1938 года, а я — 22 февраля 1939 года. За участие в интернациональной борьбе с фашизмом в Испании к званию Героя Советского Союза было представлено всего 59 человек, из них 19 — посмертно. Много было жертв на испанской земле. Это и русские, и интернационалисты разных стран. Борьба с зарождающимся фашизмом была острой и тяжелой. Уроки борьбы с испанским фашизмом, к сожалению, ясны, поражение республики явилось фактором обострения европейской международной обстановки. Гитлер и Муссолини выше подняли головы. Начался дальнейший марш международного фашизма. Это было начало Второй мировой войны, которая была еще более жестокой и привела к краху гитлеровской Германии и фашизма. Мое длительное пребывание в Испании спасло меня от арестов, происходивших на Тихоокеанском флоте в 1937-1938 годах. Многие же наши участники испанских событий не избежали необоснованных арестов. Это и военный атташе в Испании В.Е.Горев, и вернувшийся из Испании главный военный советник Я.К.Берзин. Были репрессированы и погибли многие летчики, воевавшие в Испании и ставшие Героями Советского Союза.
Покидая Испанию, я и предположить не мог, что в конце 1941 года я вернусь на этот же меридиан в Англию наблюдателем за действиями флота Метрополии Великобритании и так же, как и в Испании, буду участвовать в борьбе с немецким фашизмом и обеспечивать уже с британскими моряками перевозку грузов и оружия по ленд-лизу северным путем в нашу страну.
Черное море
Отпуск, проведенный в Ленинграде, прошел быстро. И вот снова поезд, путь на юг страны, к Черному морю, в Севастополь. Еду с семьей. Все ближе Черное море. Вот и сам Крымский полуостров, поля, просторы, степь. Поезд прошел туннель, и мы увидели море. Я был здесь после призыва на флот. Крейсер «Червона Укромна» и эсминец «Шаумян» — мои первые морские друзья-корабли.
Теперь меня ждали подводные лодки, их командиры и экипажи из русских парней. Я уже не «компанеро руссо» и не командир корабля. Служебная карьера продолжается, и я — командир 2-й бригады подводных лодок. Бригад всего две. Первой руководит прибывший из Испании И.А.Бурмистров.
Примечания научного редактора
Н.П.Египко в звании капитана 2 ранга был назначен командиром 2-й бригады подводных лодок Черноморского флота в августе 1938 года и командовал ею до декабря 1939 года.
Обстановка на флоте сложная. Надо было усиленно повышать боевой уровень морских сил Черноморского флота. Нам с И.А.Бурмистровым была доверена миссия повышения боеспособности наших подводных сил на Черном море. У нас был опыт борьбы с фашизмом в Испании, был стаж службы на подводных лодках, были успехи при выполнении боевых заданий. Сейчас в памяти всплывает тот далекий 1938 год. Мне всегда хотелось знать историю и прошлое того места или города, где я нахожусь.
История Крыма связана с вооруженной борьбой русских за выход к южным морям и странам. Борьба с крымским ханом и турками велась на берегу и в самом море. Известная русского флота обеспечила успехи в борьбе за Крым. В 1774 году Россия получила право свободного плавания по Черному морю и прохождения через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. В 1783 году Екатерина II включила Крым в Российскую державу. На этом крымское ханство потеряло свои права и было окончательно ликвидировано, но борьба за Крым продолжалась и позже. Русский флот под руководством Ф.Ф.Ушакова, Д.Н.Сенявина, М.П.Лазарева одерживал много побед в морских сражениях и считался одним из лучших парусных флотов мира. Большие испытания выпали на долю Севастополя в Крымской войне 1854-1856 годов. Под командованием П.С.Нахимова и В.А.Корнилова проходила известная всем героическая оборона Севастополя. Был Синопский бой, была победа, последняя крупная победа парусных кораблей русского флота. Для защиты берегов оставшиеся корабли были затоплены при входе в бухту и сыграли последнюю оборонительную роль в войне. Сейчас на берегу бухты возвышается величественное, построенное в 1904 году здание панорамы «Оборона Севастополя в 1854-1855 годах». В Великую Отечественную войну пожар уничтожил большую часть панорамного полотна. После войны все было отреставрировано и восстановлено. Замечательное произведение искусства, грандиозно раскрывающее те далекие дни, патриотизм русских людей.
тоже является историческим памятником этих событий. По большой парадной лестнице, ведущей на вершину кургана, можно подняться к полукруглой башне, служившей оплотом бастиона в первые дни бомбардировки Севастополя. Мне еще в молодости очень нравился памятник затопленным кораблям, один из самых необычных монументов в мире. Он установлен вблизи Приморского бульвара, на искусственной скале. Среди волн возвышается колонна с бронзовым орлом на вершине, в клюве орла — лавровый венок. На мемориальной доске надпись: «В память кораблей, затопленных в 1854-1855 гг. для заграждения входа на рейд». Севастополь уникален по своей красоте, историческим памятникам и мемориалам. Он дважды подвергался почти полному разрушению, но каждый раз возрождался еще более красивым. О тяжелых и героических днях борьбы за Севастополь в 1941-1942 годах в Великой Отечественной войне напоминает созданный мемориальный ансамбль на Сапун-горе. Это все история, прошлая и будущая, а тогда, поздней осенью 1938 года, наш поезд приближался к железнодорожному вокзалу Севастополя. Мы все, одетые в пальто (погода была холодной), пробирались к выходу. Оказалось, что меня, как героя Испании, решили встретить моряки флота. На перроне выстроился торжественный строй. Оркестр заиграл марш. Встречал меня начальник штаба 2-й бригады подводных лодок капитан 2 ранга М.Г.Соловьев. Доклад, прохождение строя моряков. Все это было для меня неожиданным, взволновало и растрогало. Жена, сын и я стояли рядом. Сохранилась фотография того времени, сделанная на вокзале.
Встреча на вокзале Севастополя - со мной жена и сын. 1938 год
Радиометрист Перезвонов встал в позу опытного оратора; Никита не знал, что Перезвонов выступает на всех собраниях. Но другие знали. По кубрику прошелестел легкий смешок. А Перезвонов взывал: — Товарищи! Я считаю, что доводы Супрунова абсолютно несостоятельны. Любовь не предусмотрена Корабельным уставом. А в Дисциплинарном уставе что-нибудь сказано о любви? Нет! Любовь — она противопоказана службе. Моряк, увязший в этом неподобающем чувстве, плохо служит. Случай с Супруновым нас заставляет насторожиться. Наша комсомольская организация мало, да, слишком мало уделяла внимания вопросам любви моряка и матросской дружбы. Да, и дружбы. Как дружить? Мы не знаем! И насчет любви нет ясного, четкого представления: как должен любить матрос, как должен любить старшина, какой должна быть любовь комсомольца... Мы должны обменяться опытом с комсомольскими коллективами других кораблей и сегодня же выработать решение, осуждающее... — Что осуждающее? — перебил Перезвонова, к великому удовольствию Никиты, маленький Матвеичев. — Любовь! — выкрикнул сбитый с толку радиометрист. — Загнул! — пробасил Глоба. Засмеялись. Перезвонов, сам того не подозревая, увел собрание в сторону от Супрунова. Даже Глоба забыл про Супрунова, увлекшись ответом: — Недавно вот тоже читали нам лекцию, в виде профилактики видно. Лектор, сухонький такой, глиста в очках, так прямо и говорил: «Чурайся женского пола, не доведет тебя женский пол до добра». Примерчики приводил, как из-за плохих девиц матросы под суд попадают. Допустим, и попадали... те, что с червоточинкой, со слабинкой матросы. Ну, а тот, кто себя соблюдает — не попадет. Вот вы рассудите, товарищ старший лейтенант,— обратился Глоба к Бочкареву, непререкаемому авторитету в его глазах,— матрос монах или нет? Нет, не монах, и кубрик — не келья. А девицы — все до одной разве плохи? Не верю я ни тому лектору, ни тем более Перезвонову. Много есть на свете хороших девчат, и остерегаться их нечего: подругами могут быть, а глядишь, и чем большим моряка осчастливят. Я, к примеру, девчат не чураюсь...
— Знаем! — дружно подтвердили с разных сторон. — А только и не мечусь я, как Супрунов, с одной на другую. Ошибка не в том, как тут заявлял Перезвонов, что мы не знаем, какой должна быть любовь моряка. Какой она должна быть, мы отлично все знаем и понимаем... По кубрику прошел одобрительный гул. — Ошибка наша в другом,—продолжал Глоба.— Ошибка в том, что Супрунову поверили. «Я люблю», «я люблю», а сам любовь выше службы поставил... Правильно я понимаю, товарищ старший лейтенант?, И он уставил большие добрые, как у ребенка, глаза на своего командира. Бочкарев подтвердил, что ничего зазорного нет, если матрос дружит с девушкой. Разве девушек мало хороших? Одна эстонка во время войны скрывала на хуторе трех раненых матросов; гитлеровцы ее пытали, но она матросов не выдала. Другая спасла моряка от неминуемой смерти, перевезла через море, в бурю, в челне, к партизанам... Ну, как таких девушек не любить? — Когда человек всей душой любит — девушку, невесту, жену, он сам становится лучше и чище. Ему хочется лучше служить. Я не о скоропалительной любви говорю, о любви на день-два, той, что и на любовь не похожа,— оглянулся Бочкарев на Супрунова. — Я о большой, настоящей, чистой любви. Если любовь помогает службе, помогает расти — она хороша и нужна! В первый раз в жизни Никита слышал, чтобы о любви так беседовал командир с подчиненными. Сколько пришлось ему слышать о том, что любовь мешает службе и делу, что любовь — зло, а знакомство на берегу с девушкой — чуть ли не нарушение устава! Ему захотелось разгромить Супрунова, поспорить с сухарем и начетчиком Перезвоновым, найти общий язык с коллективом, в который он только вступил. Он вспомнил слова начальника училища перед выпуском: «Заходите почаще в , найдите с матросами общий язык. Поймет вас матрос и полюбит — он за вас душу отдаст».
Ну что ж? Он сейчас без обиняков выскажет все, что он думает. Поймут его или нет? Возможно, поймут... — Я не согласен с товарищем Перезвоновым,— сказал он, загораясь, как бывало загорался на комсомольских собраниях в училище.— Я до смерти боюсь равнодушных сердец. Тут говорили о дружбе. Флотская дружба не на словах сильна, а на деле. Верный друг — он относится к тебе строже, чем ко всем остальным. У меня тоже есть друг — Фрол Живцов. Мы не спускали друг другу ошибок. Никогда не сказал бы он как Супрунов Глобе: «Никита, покрой меня». И меня он никогда не покроет. Зато я знаю, что Фрол меня не покинет в бою. Если смоет меня волной за борт, Фрол без раздумья кинется за мной в море. А когда Фролу бывало трудно учиться, я ему помогал. Дружба - это соревнование. Ты помогаешь товарищу и радуешься, если товарищ опережает тебя... — Правильно,— подтвердил Бочкарев. И Никита за это был ему благодарен. Он возбужденно сказал Супрунову: — Дружба, Супрунов, не товар. Глоба дружил с вами некупленой дружбой. А вы потеряли и дружбу его, и любовь... — Да, и любовь, хотя товарищ Перезвонов категорически восстает против всякой любви. А вот я — люблю,— с задором бросил Никита.— Люблю, хотя Перезвонов и осуждает любовь. Ведь мы все живые же люди, а не монахи, как правильно сказал Глоба... В кубрике одобрительно зашумели. «Поняли», — радостно подумал Никита. — Но любовь, как бы велика она ни была, я никогда не поставлю над службой. («Правильно!») Супрунов оправдывает нарушение службы любовью. Неверно. Любя, стараешься лучше служить, чтобы любимая могла тобою гордиться... В кубрике было тихо, так тихо, что было слышно, как шумит ветер в прибрежных соснах и плещет у борта вода. — А товарищ Перезвонов и любовь хочет уложить в рамки очередного мероприятия,— заключил Бочкарев, когда Никита закончил, раскрасневшийся и счастливый.— Ох, прямо страшно! Грянул смех, да какой! Переборки пошатнулись, казалось...
— Однако хороша ,— сказал Бочкарев Никите, когда они поднялись на палубу. Разъяснило, светили две желтые луны — одна в небе, другая — в светлых волнах. Висели крупные звезды.— В такую бы ночь — да в море! Ничего, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра выйдем. Готовьтесь, штурман, готовьтесь. Мы ведь с вами оба, кажется, не любим засиживаться в портах. Ну, желаю спокойной ночи и добрых снов. Обживайте каюту. И Бочкарев дружески пожал ему руку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРОШЛО ТРИ НЕДЕЛИ
Мыльников запоздал: ушел в море «обеспечивать» Коркина. Нора нервничала: перепреет обед. Она любила кормить мужа вкусно, чтобы его не потянуло ни в ресторан, ни к знакомым. Круглый стол был накрыт на два прибора, украшен розовыми астрами в похожей на бочонок хрустальной вазочке; тускло поблескивало на скатерти серебро. Нора еще раз взглянула на себя в зеркало и осталась довольна: она выглядела очень свежо и молодо в отлично сшитом красном шерстяном платье. Темнело. Пришлось зажечь свет в . А он все не шел.
Очевидно, здесь придется прожить еще год или два. Ну что ж! Против рожна, говорят, не попрешь. Поживем, пока не представится случай взлететь да вспорхнуть — в Москву, в крайнем случае в Ленинград! Виктор — не чета всем другим. Он хорошо образован, знает три языка, может добиться и поста атташе при посольстве, конечно, в какой-нибудь мелкой стране — в крупные посылают капитанов первого ранга. Она, Нора, тоже окончила институт иностранных языков и может отлично устроиться при посольстве. До сих пор ей предлагали такие неинтересные должности. Корректора в издательстве литературы на иностранных языках, гида в «Интуристе»... Нет, вы подумайте — гида! Обслуживать иностранных туристов! Унизительно! А отец отказался устроить получше. Ну и отцы пошли нынче! Тогда она вышла замуж. Годы-то уходили, и она потеряла было надежду. Но тут подвернулся Мыльников. Он показался ей подходящим. Виктор может далеко пойти; она создаст ему обстановку, окружит его вниманием и любовью. Она не виновата, что Виктор до сих пор не сдвигает гор. Ничего, его время наступит... Здесь, в этом городе, ей предложили работать в школе учительницей. Чего захотели! Долбить с малышами немецкую или французскую грамматику! Да она и не вынесет постоянного общения с горланящей мелюзгой. Или Крамской как-то выразил желание побеседовать с женами, и они вдвоем с Бурлаком принялись убеждать, что безделье к добру не приводит. Обратились к ней персонально — вы, мол, Нора Аркадьевна, окончили институт иностранных языков, не согласитесь ли обучать языкам молодых офицеров? Нет, нет и нет,— отказала она наотрез. Этого еще не хватало! Терять драгоценное время на какого-нибудь там Коркина или Ляпунова! «Вы — жена офицера; вам не хочется быть общественницей?» — спросил ядовито начальник политотдела.— «Я участвую в драмкружке,— осадила его в тот раз Нора. — По-вашему, драмкружок — не общественная работа?» И неприятный разговор был закончен. Нет, она не из тех, которые могут торчать целый день на работе, а потом сломя голову бежать в магазин за продуктами и торопиться домой, чтобы наспех покормить мужа.
Скучать? Она не скучает. Она целый день занята. Вот сегодня, например, ей с утра сообщили, что в универмаг привезли из Таллина восхитительный трикотаж. Если бы она работала, она бы его нипочем не поймала! Потом надо было зайти в кафе, повидаться с женой архитектора Раудсеппа — та принесла ей новый модный парижский журнал, целый час они обсуждали фасоны. В кино днем показывали потрясающий фильм — неужели она могла пропустить такой случай? Администратор, тощий эстонец, устроил ей пропуск — не пришлось стоять в очереди. А вечером у них соберутся гости, нечто вроде литературно-музыкального вечера. Она наденет новое платье, широкое, словно колокол, сшитое из клетчатой хрустящей тафты... ...А сколько сокровеннейших тайн поверяют ей все эти простушки! На каждую тайну уходит же час-другой времени! Она стала поверенной в сердечных делах, от нее ждут совета. Подполковница Сидоренкова, например, ужасно огорчена, что она увядает; ну как ей не увядать? Женщине за сорок, семья из пяти человек, сама моет полы и стирает, да еще в библиотеке торчит на работе. В библиотеке — это еще ничего, а вот жена лейтенанта Прокофьева — вы подумайте только — буфетчица! Жена офицера — буфетчица в клубе, но это же невозможно! Ей могут и на чай предложить! Бросаются на любую работу! Одна — бреет в парикмахерской! Другая — выбивает чеки в продовольственном магазине! Нет! Это — не для нее. Не для Норы. Она была, есть и будет женой офицера. Жена — это тоже профессия.
Довольная , который, бесспорно, получит распространение в гарнизоне, Нора взглянула в окно. — Ага, малютка, идешь! Ну что ж, иди, расскажи, я послушаю. Нора очень приветливо встретила Люду. — Девочка, да ты вся расцвела, тебя не узнать! — поцеловала она воздух возле Людочкиного уха. — Ну, входи, входи, моего дома нет, мы можем поболтать без свидетелей. — А моего уже две недели, как нет, — отозвалась Люда довольно весело; она скинула плащ и поправила перед зеркалом кудри. — Но ты, кажется, не огорчена вовсе? — спросила значительно Нора. — Да не-ет... не особенно,— протянула Люда и закраснелась, как девочка, которую уличили в краже конфет. — О-о! — продолжала Нора допрос, упиваясь доверенной ей тайной. — Значит, он... значит, ты... значит, вы... постоянно встречаетесь? — Да, — потупилась Люда. — Тайком? — захлебнулась Нора. — Да чего ты стоишь? Ты садись, ты рассказывай. Хочешь ликера? Нору чужие дела интересовали не меньше, чем свои собственные. Недаром она знала все, что творилось во всех семьях всего гарнизона и даже в городе, почти у всех местных жителей. Теперь ей представлялась возможность до конца вытянуть еще одну сокровенную тайну. Роман хоть и очень глупой, молодой и неопытной, но все же замужней женщины с молодым москвичом! О-о! Нора сегодня же все запишет в дневник, который тщательно прячет от Виктора. — Ну, говори, говори! Она вся дрожала от нетерпения.
— Вы где встречаетесь? В парке? Не холодно? И никто вас не видел? Твое счастье. Здесь все такие страшные , мигом узнает твой простачок. А простачки — они страшно опасны. Ты знаешь, у нас в Ленинграде один такой, как твой Вася, стрелял в жену. Уж-жас! К счастью, он не попал, промахнулся. Ну, говори же скорей, говори! Дальше, дальше... Ты в него влюблена? — Он мне ужасно до чего нравится... — Поздравляю. Ты — настоящая женщина. Если женщина привязана к мужу, как к печке, ее нельзя уважать. Ну, а он? Он?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
25-й год в Косинском детском морском клубе спускается на воду озера Белое копия старинного бота Петра 1. На торжество приходит сам «государь» со свитой, открывая своим визитом начало традиционного народного праздника района «Косино-Ухтомский». Праздника, который родился сам по себе, без указания «свыше», по инициативе местных жителей. Праздника, в основе которого лежит уважение к своей истории, народное желание быть продолжателями славных дел наших предков, упрочивших и сохранивших нашу Родину.
Косино – уникальный уголок Москвы, тесно связанный с историей зарождения регулярного флота России. Еще в конце 17-м века юный Петр, обнаружив в Измайлово старый голландский бот, серьезно заинтересовался морским делом. Водные акватории реки Яузы и Просяного пруда, где сначала проходили первые опыты мореплавания, не устраивали юного царя. По его повелению были организованы поиски «озеры поболее». И этим озером оказалось озеро Белое – единственное естественное озеро в Москве того времени, к тому же находившееся в непосредственной близости от имения в Кусково бояр Шереметьевых – друзей и сподвижников юного Петра. Немедленно на берегу озера была организована судостроительная верфь, на которой строились небольшие шняки и корбасы. По преданию здесь были также построены два небольших фрегата, которые по каналам и волоком периодически доставлялись на кусковские пруды для морских утех Петра и братьев Шереметьевых.
Однако, отсутствие строевого леса на берегах озера Белое, а главное, стремление Петра к настоящему морскому простору, побудили его продолжить поиски более крупного водоема. Этим водоемом стало озеро Плещеево в Переяславле-Залесском. Фрегаты и боты, построенные в Косино, были разобраны и переправлены на новое место, которое и стало основной базой Потешного петровского флота, местом учебных баталий и кузницей верных сподвижников – будущих капитанов и флотоводцев.
Но сколько ни поглощали Петра его флотские увлечения в Переяславле, боязнь матери-царицы за его жизнь, вынуждала царя подолгу гостить у нее во дворце в Измайлово. Маясь от скуки дворцовой жизни, юный Петр сбегал в Косино, где за простором озера Белое виделись ему высокие мачты боевых кораблей русского флота в Архангельске, азовские походы, свинцовые воды моря Балтийского. Сам факт передачи лично Петром затерянной в лесах и болотах косинской церкви иконы Божьей Матери, привезенной ему Борисом Шереметьевым из итальянского города Мадены (даже по тем временам очень большой ценности), говорит об особом отношении юного царя к этому месту.
Прошли столетия. Флот российский, зарожденный гением Петра, из потешного превратился в один из самых могучих флотов мира, покрыл себя неувядаемой славой в морских баталиях, дальних походах, научных изысканиях. Время и человеческая недальновидность стерли с лица земли или изменили до неузнаваемости места, связанные с истоками русского флота: река Яуза одета в гранит, разрушена Сухарева башня, исчез Просяной пруд. Лишь озеро Белое все также мерно накатывает свои волны на песчаный берег, как и триста лет назад.
Вот почему Косинский детский морской клуб, занимаясь воспитанием подрастающего поколения на традициях и истории Флота и Отечества, старается воссоздать на озере петровский дух преобразований и стремления ко славе Отечества, чтобы воды озера Белое были привлекательны не только для отдыха и купания, но и несли бы память о великих делах наших предков.
Этому в немалой степени способствует народное гуляние «Спуск ботика Петра 1 на воду», которое клуб проводит ежегодно в течение вот уже 25 лет при поддержке местных органов власти, а также Управления ГПБУ ООПТ ВАО.
Свинцовое небо и проливной дождь не смогли остановить праздник. С утра в Морской клуб начали стекаться детские команды юных моряков, взрослые и ветеранские организации, члены клуба и просто жители столицы.
И, словно сломившись, дождь к началу праздника скис, а потом и вовсе исчез, испугавшись, наверное, приподнятого, радостного настроения, царившего в клубе.
Под звуки величественных аккордов творения Мусоргского, на праздник пожаловал сам «великий государь Петр Алексеевич» в сопровождении своего неизменного сподвижника «Александра Меньшикова» и «своей жены, будущей императрицы Екатерины I».
Поднимая тучи брызг, ботик Петра рванулся со стапелей и мирно закачался у причала. Палили пушки, развевались флаги, играла музыка, произносились пламенные речи! А детские команды показывали свое умение в управлении четырехвесельными шлюпками, и провели гребную гонку.
И когда над серой рябью воды показались белоснежные паруса, каждый почувствовал, что озеро живо, и жива память в народе о великих делах наших предков. А самое главное – есть желание соответствовать этой памяти.
Командор Косинского детского морского клуба, капитан 1 ранга М.Г.Шадрин.
Нам предстояла еще одна из главных трудностей перехода — подводный прорыв Гибралтара. Перед выходом в море я внимательно изучал лоцию и навигационные . Знал конфигурацию береговой линии, глубину и данные о дне в районе Гибралтарского пролива. Особенности были в том, что глубины составляли в основном 300—600 метров, а при входе и посередине пролива в районе банки, называемой Ридж, значительно меньше, то есть около 60 метров. Таким образом, резкое уменьшение глубины говорило о наличии там большого возвышения грунта или подводного хребта. Морякам хорошо известно, что в морях и океанах, как и в атмосфере, существует постоянное движение среды. Причиной движения воды является, главным образом, солнечная радиация. На формирование океанских течений и вихревых особенностей циркуляции потока воды, достигающих скорости до 2 м/с и перемещающихся значительно медленнее, оказывают свои влияния постоянные ветры, подводные хребты, острова и материки. Не так давно в Центральной Атлантике были зарегистрированы несколько десятков мощных вихрей, напоминающих по форме атмосферные циклоны и антициклоны. Размеры их по диаметру достигали 200 километров. Интересно, что аналогичные вихри были обнаружены также подо льдами Северного Ледовитого океана. Они существуют на глубинах от 50 до 250 метров, и размах их достигает 20 километров. Есть много неясностей и закономерностей в подводной океанской среде. Постепенно мы познаем ее, открываем ее загадки. Сейчас существует мнение ученых о том, что течения в экваториальной зоне океана постоянно меняются. Тогда, перед входом в Гибралтар, мы встретились с одной из подобных особенностей подводного мира. Течение в проливе в верхней его части шло в Средиземное море из Атлантики, под водой — наоборот, из Средиземного моря обратно. Это, очевидно, и создавало необычные течения на глубине в районе преграды — подводного хребта, где подводная лодка оказалась по воле случая. Когда мы уходили от атаки торпедных катеров, то погрузились на глубину около 60 метров. Прошло некоторое время, и вдруг мы ощутили резкий выброс корабля на меньшую глубину — около 10 метров. Затем с той же быстротой подводная лодка провалилась на глубину, близкую к расположению подводной вершины. В создавшемся водовороте подводная лодка стала неуправляемой и превратилась просто в плавающую емкость. Ежеминутно нам угрожала гибель, и уже не от фашистских кораблей, а от подводной стихии. Срочно попытались «успокоить» корабль и обеспечить ему потерянную управляемость. Только резкое увеличение скорости до полного хода позволило преодолеть подводные волнения и наши болтания по разным глубинам. На это ушло 10-15 минут, и необходимо было подумать о сохранении запасов аккумуляторной батареи. Надо было срочно снижать скорость, чтобы подольше находиться под водой. Пошли малой скоростью в 3 узла. Курс и направление движения корабля неуверенные. Движемся, как в черном ящике. Всплывать нельзя. Единственная надежда на наш самодельный глубиномер (эхолот) — он наше спасение и надежда. Приказываю включить эхолот для определения глубины места. Получаю информацию: «Эхолот вышел из строя!» Я был потрясен этой вестью. Обилие поломок и аварий преследовало нас неотвратимо. Не зная глубину и точного курса движения в подводном положении двигаться невозможно. Всплыть — значит погибнуть и не выполнить задачу.
Потом я узнал, что первая вышедшая на Гибралтар лодка под руководством И.А.Бурмистрова успешно прибыла в Картахену. И у нее тоже было много трудностей и неудач. Об ее удачном переходе знали франкистские власти и, естественно, старались не пропустить вторую республиканскую лодку в Картахену. Вот в таких условиях пришлось форсировать Гибралтарский пролив. Скрытность нашего передвижения должна была быть максимальной, то есть это типичное для подводной лодки свойство становилось для нас главной целью. Для обеспечения скрытности мы не должны были всплывать. Но в подводном положении без компаса и эхолота курс движения нашей подводной лодки был неизвестен для нас. Я раньше анализировал условия предстоящей операции прохода через Гибралтар. Зная глубины, конфигурацию дна и направление течений, надеялся пройти его в подводном положении с малошумной скоростью около 4—5 узлов. При этом считал, что частые торговые и пассажирские рейсы судов будут нас маскировать, можно было надеяться и на естественную маскировку шума корабля, создаваемую срывами потока и завихрениями при прохождении подводных течений над объемными выступами дна. Мы их уже удачно миновали, когда резко и непроизвольно меняли глубину. Но что делать без эхолота? Опасность становилась все более реальной. В минуты слабости хочется все плохое свалить на других, переложить ответственность на их плечи и искать в этом оправдание. Мой деликатный помощник дон Селестино был не очень внимателен при приемке отремонтированных перископов; эхолот, гирокомпас и другое оборудование также было плохо нами проверено. Наша жизнь теперь целиком зависела от эхолота. Спасение корабля и возможность дальнейшего перехода определялись его исправной работой. Механик и электрик только к полуночи на десятый раз пуска эхолота установили, что он стал фиксировать какую-то глубину. Оказалось, что все правильно, и мы, ощупывая дно, стали медленно пробираться по горлу пролива. Ощущение преодоленной опасности охватило не только нас, офицеров, но вызвало оживление и радость у матросов. Многие по-испански горячо изъявляли свою радость, обнимались друг с другом. Свободным от вахты я разрешил отдыхать и набираться сил для дальнейшего перехода. Большинство мгновенно заснуло. Пробудился только наш «тяжело больной» комиссар. Он потребовал себе еду в большом ассортименте и заявил, что поправился. Стал ходить по отсекам, командовать и упрекать в лени несущих вахту матросов. Сейчас он был безвреден и играл свою роль комиссара на оставшемся участке пути. Но путь был еще долог и труден. Эхолот работал, и его показания заменяли мне неработающий компас. Глубина под килем 35 метров. Даю команду повернуть на 15° вправо, глубина начинает уменьшаться.
Командую повернуть влево — она растет, затем снова уменьшается. Зная глубину и русло пролива, можно за счет таких исканий идти там, где находится ориентировочная середина . Еще около двух суток пути до Картахены. Идем в подводном положении. Всю ночь на 24 июня 1938 года я внимательно следил за показаниями эхолота и маневрировал кораблем под водой на глубине примерно 60 метров. Для подводных лодок того времени нахождение под водой зависело от емкости аккумуляторной батареи и от здоровья и состояния личного состава. Воздух на корабле со временем насыщался углекислым газом, уменьшалось количество кислорода и трудно становилось дышать. При этом от работающих механизмов, оборудования и от самого личного состава выделялось много тепла, в отсеках было душно и влажно. Кроме того, надо было экономить имеющиеся запасы электроэнергии в аккумуляторах. Всплывать нам в самом проливе было нельзя. Я установил экономный организационный режим. Выключили лишнее электроосвещение и приборы. Всем не занятым делом было приказано отдыхать и меньше двигаться. Штурман Мигель сообщил мне «ватным» голосом, что глубины пошли на уменьшение, причем закономерность довольно плавная. Очевидно, идем к африканскому берегу. Опять поворот левее. Ночь уже на исходе. Воздуха в отсеках становится все меньше и меньше. Все сильнее ощущаются духота и мягкость в суставах, замедленность движений. Все предельно устали, мы не спали уже много времени. Подводная лодка ползет над грунтом, как черепаха. Скорость очень маленькая, обеспечивающая нам хорошую скрытность от гидроакустики противника. Но сколько еще можно двигаться в подводном положении?! Дышать все труднее и труднее. Неожиданный звонкий скрежет сотрясает корпус лодки и эхом отдается по всем отсекам. Ему вторит резкий гортанный и отчаянный крик. Оказывается, кричит один из матросов. Напряженность долгого перехода, уклонение от противника и, наконец, резкий удар о гранитный грунт явились причиной истерики одного из матросов. Ощутимых повреждений не обнаружено, и мы идем дальше. Ко мне подошел дон Селестино и сообщил:
— Сеньор коменданте, нам давно пора . Отдельные матросы плохо себя чувствуют и на грани потери сознания. Они еле держатся на ногах. Температура в отсеках большая. Нужен воздух, свежий воздух. Ночь перехода пролива в подводном положении уже позади. Десять часов утра. Мы прорвались через Гибралтар, минуя вражеские патрули и находимся в Средиземном море. Но опасность еще не миновала. Я понимаю всю тяжесть положения людей, но надо дойти до траверза Малаги. «Надо держаться, — говорю дону Селестино, — без этого мы не сможем победить все те трудности, что выпали на нашу долю». Наступает вечер. В отсеках царит полная тишина. Сознание и слух не воспринимают ничего. Все в каком-то глухом тумане и ужасной духоте. Чувствую — подходит ко мне бесшумно (его шагов не слышно) Вальдес. Вижу его рот, шевелящиеся губы и интуитивно улавливаю смысл: «Надо всплывать». Думаю: «Раз Вальдес, значит уже плохо». Наверное, действительно пора. И, наконец, над нами чистое и звездное небо. Море — как зеркало. Свежий морской воздух врывается в отсеки подводной лодки и оживляет экипаж. Дышать хочется всеми легкими, глубоко и часто. Кругом тихо, волны нет. Ощущение тепла южного моря можно по-русски охарактеризовать как «в лоханке». Казалось, что все преграды у нас остались позади. До порта назначения — Картахены — всего одна ночь пути. Но наши злоключения еще не завершились. После того как определили курс по звездам, мы были атакованы двумя вражескими кораблями. Погрузились вновь и продолжили курс на Картахену. По расчетам должны были быть там утром и увидеть ее долгожданные каменные берега. Шлем в эфир сообщение командованию в Картахену, что успешно прошли Гибралтар. Сразу же получаем радиограмму открытым текстом: «Подождите ответа до четырех часов утра, укажите местонахождение. Крейсер "Либертад"». Повторяется несколько раз. Крейсер наш, но текст о наших координатах и о необходимости ждать не внушает доверия. Иду к радисту выяснить почерк и особенности радиста «Либертада». Он считает, что это работа не радиста «Либертада», а фашистского крейсера «Альмиранте Сервера» — у них одинаковые радиостанции. Опять «Альмиранте Сервера». Даже в радиоэфире он ведет с нами .
После прохода через Гибралтар подводной лодки И.А.Бурмистрова фашисты усилили поиск и ловлю нашей лодки и пошли даже на такую хитрость. Потом фашистское радио сообщило, что «марксистская лодка при попытке форсировать 23 июня Гибралтар повреждена эсминцами и выбросилась на берег. Командир лодки и его помощник заключены в крепость, вся команда взята в плен». Вся эта провокация — один из фашистских методов. Ложь всегда была им присуща и использовалась в борьбе с республиканскими силами. Позже мне действительно пришлось отпустить некоторых матросов, чтобы убедить их близких родственников в нашем счастливом завершении перехода из Франции в Картахену. Многие писали письма и сообщали о благополучном возвращении на Родину. Очевидно, был на лодке почтовый штемпель с надписью «Подводная почта L-H22», о котором писалось много позже — уже в 1973 году. Интересным является и то, что в 1937 году был произведен выпуск серии из шести марок с изображением испанских республиканских подводных лодок. Марки были беззубцовыми, и их было не так уж много. Сейчас они очень ценятся филателистами всего мира. Этими марками, наверное, кто-то пользовался и на нашей подводной лодке. Ну а тогда мы все были безмерно рады. Рады тому, что остались живы, рады победе над тщетными фашистскими усилиями нас уничтожить, рады победе республиканской подводной лодки и ее экипажа над теми трудностями, которые постоянно сопровождали нас в пути. Моряки республиканской Испании убедились в возможности выполнять свой долг даже в тех условиях, когда это было практически невозможно. Это была победа героических и мужественных моряков республики. Стойкость и преданность делу нас, советских командиров, коммунистов И.А.Бурмистрова и меня, сплотивших испанских офицеров и моряков для борьбы с опасностями и трудностями, привела к успеху в преодолении Гибралтарского пролива, который полностью контролировался франкистами.
Перевод двух подводных лодок из Франции в Испанию, кроме придания сил республиканскому флоту, имел большой моральный и психологический . Усилия фашистских руководителей, их морских сил не привели к желаемым результатам. Подводные лодки успешно преодолевали все барьеры — и при стоянке во французских портах, и при проходе контролируемой зоны Гибралтарского пролива. Наше благополучное прибытие в Испанию воодушевило морские круги республиканского руководства и экипажи кораблей. Мы, советские подводники, еще в большей степени укрепили честь и авторитет нашего государства. Может быть, опыт, преодоленные трудности и случайности, с которыми мы столкнулись, особенно при форсировании Гибралтарского пролива, окажутся полезными и для будущих поколений подводников.
Прощай, Испания!
Теплый и пряный воздух встретил нас на берегу. Пахло миртами и эвкалиптами. Все это напоминало родные места, побережье Черного моря. Я направился в штаб, чтобы доложить командующему флотом дону Урбиенто. Он принял меня в роскошной каюте на флагманском корабле. У него в это время находился его советник капитан 1 ранга Н.П.Питерский. Я доложил о переходе через Гибралтар и о радиозапросе нас фашистским крейсером «Альмиранте Сервера», маскирующимся под наш «Либертад».
Флагман республиканского флота - крейсер «Либертад» (фото 1926 года)
Оказалось, что нам ежедневно посылались сводки с республиканских кораблей, но мы их не могли принимать, так как в нашей инструкции по связи были указаны совсем другие радиоданные для приема. Не те позывные, не та волна и время связи. Организация и на этот раз подвела. Моя осторожность и отказ от связи спасли наш корабль и экипаж. Командующий довольно равнодушно выслушал мой доклад, и чувствовалось, что в настоящий момент его больше беспокоит личная судьба. Волновала неблагоприятная обстановка для республиканцев на фронтах. Картахена уже была отрезана от Барселоны, и фашистские войска продвигались вперед.
Тяжелый крейсер франкистов «Балеарес»
Дон Урбиенто был награжден высокой республиканской наградой: орденом за потопление фашистского крейсера «Балеарес». Происходило это в бою с главными морскими силами противника в составе крейсеров «Канариас», «Альмиранте Сервера» и «Балеарес» у мыса Палос, с флотом республики. Участь морского сражения была решена потоплением крейсера «Балеарес», паникой и растерянностью, возникшими на кораблях мятежников. Однако дон Урбиенто немедленно приказал прекратить бой. Корабли противника получили возможность беспрепятственно покинуть поле сражения.
Новая должность в ЦНИИ пришлась по душе. Отдел небольшой, 6-7 человек, коллектив сплоченный. Все «доки» в своем деле, особенно капдва Юра Головко, мой заместитель. Через полтора года я сдам ему отдел. За пару недель я прочитал и вник во все отчеты по разработкам отдела и полностью вошел в курс дел и направленности его исследований. Сфера исследований — резервные системы управления МСЯС (морские стратегические ядерные силы), стыковка с другими родами войск ВС СССР. Короче, предыдущий опыт службы оказался востребованным, а кругозор, естественно, расширился до понимания глобальных проблем ВС, страны и «шарика» в целом. Трагично только лишь то, что исследования и разработки наши по дальнейшему совершенствованию военной мощи СССР проходили на фоне, вернее, не на фоне, а в ходе загнивания «перестройки» и все ускоряющегося развала экономики, КПСС и страны. Разоблачительные статьи газет, «Огонька», темы нескончаемых дискуссий между дел. Партийный авторитет пошел на «конус». Где-то в июне 1988 года и я прекратил платить членские взносы. Особой трагедии не испытывал, давно готов был к тому, что система загнила и рухнет. Последнее десятилетие нескончаемых похорон, нарастающие внутренние противоречия и неэффективность руководства сделали свое дело. В душе остались горечь и обида за собственные тщетные усилия в «борьбе за правое дело», горечь, которую до сих пор пытаюсь подсластить собственным убеждением, что всегда трудился честно и добросовестно, да и не только я, а и многие миллионы добросовестно заблуждавшихся людей, и не все в нашей жизни было плохо.
Весной 1989 года приехал московский кадровик. Спросил: — Как вы относитесь к увольнению в запас? — Если не нужен, то положительно. Как только получу квартиру, так сразу и буду готов. — Есть проблемы? — Есть. Волокита. В МИСе ЛенВМБ. — Но на медкомиссию-то можете уже лечь. — Как квартира, так сразу и лягу. Вскоре приглашение в МИС. Одна за другой три смотровых. Завертелись, бюрократы! Выбрали 137-ю серию на Комендантском — там и живем. Комиссовался в 1-м . Заключение: устно — практически здоров, годен к строевой, письменно — целый перечень сердечно-сосудистых болячек. Вспоминается реплика зубного врача: — Да с вашими зубами, молодой человек, еще бы пахать и пахать! Что это вы вздумали увольняться? — Не моя инициатива.
Итак, состоялся приказ министра обороны, и я стал простым советским человеком. А осенью по рекомендации начальника ЦНИИ ВМФ явился в НПО «Уран» к гендиректору Г.П.Корсакову. Круг замкнулся — по начальной военно-морской специальности я «минер-торпедист», и вот теперь, в конце трудовой деятельности, опять занимаюсь минами и торпедами, подводным морским оружием. Может, так и надо? А когда-то мать пророчила быть художником.
1996-2000 гг. Санкт-Петербург
ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Только что закончил редактировать строки, написанные еще . За прошедший год существенные подвижки произошли по теме «Курск». «Курск» подняли, он в доке. Начал работать генпрокурор «со товарищи». Его интервью обнадеживает, есть надежда, что ничто не утаят. На видеокартинке хорошо были видны вмятина и пробоина в легком корпусе на правом борту. Ее-то идентификация меня больше всего и интересует. Кто это сделал? Кусок вырванного металла так ведь и не нашли. Я-то думаю, что его следует искать (если уже не «нашли») метров в 200-500 (может и чуть больше) назад по курсу от разброса осколков взорвавшейся «толстой» практической торпеды. Я бы предположил, что эту «дырку» пробила хвостовая часть обстрелянной и развалившейся ракеты, а головная часть ракеты ударила в нос лодки. Может, и наоборот. Но это опять домыслы! Главком Куроедов опять категорически отверг причастность «Петра Великого» к трагедии. Категорически, но не привел к этому утверждению никаких обоснований. Почему? «Адмирала Кузнецова» и не поминали. Однако подождем результатов следствия. Интересно, что сойдется в моих домыслах с результатами генпрокурора? Лучше бы сравнить с действительностью, но, к сожалению, это никому не дано. Итак, ряд вопросов пока остается без ответа, по крайней мере для меня, а именно: Если действительно предстояла торпедная стрельба практическими торпедами, то где находился корабль обеспечения с руководителем стрельб? Если эта стрельба предполагалась в 12 ч 00 мин или чуть позже, то почему лодки хватились только после 23 ч 00 мин, когда, мол, она не вышла на сеанс связи? А может, хватились раньше, а нам «лапшу на уши»? Какова же первопричина взрыва «толстой» практической торпеды в ТА? Может, действительно стружка-заусенец в какой-то горловине после неаккуратного ввертывания по резьбе в конце концов прореагировала с атомарным кислородом (один из продуктов разложения перекиси водорода), и в результате взрыв? Почему же командир лодки в интервале времени между первым и вторым взрывами, а это 135 с, не продул балласт аварийно? Вовремя не среагировал, не успел или конструктивный недостаток проекта, как и отсутствие на поверхности моря аварийно-сигнального буя? А может все проще? Может, «» просто не смог уклониться и попал-таки под таранный удар надводного корабля?
Или виновата геофизика (см. журнал «Морской сборник». 2001, № 10)? В этом и причина взрыва «толстой»? А дальше все по сценарию рассмотренных версий. Все они заканчиваются одинаково — носом в грунт... Катастрофический взрыв! Ждем результатов следствия.
2001г.
P.S. Пока занимался подготовкой к печати, в отдельных СМИ стала появляться информация (видимо, утечка из следственных материалов по «Курску»), на которую нельзя не откликнуться. Оказывается, «толстая» торпеда, которая взорвалась первой, еще на пирсе перед погрузкой на лодку «газовалась», и только поэтому ее не следовало вообще принимать и грузить на лодку. Далее оказывается, в ходе погрузки ее умудрились то ли уронить, то ли ударить — и тогда тем более без повторной проверки в минно-торпедной мастерской ее не следовало грузить. Дальше больше. Оказывается, что, когда в первом отсеке, по-видимому, создалась нештатная ситуация с этой торпедой в торпедном аппарате, командир Лячин убыл из центрального поста в первый (торпедный) отсек, но при этом в ЦП не было ни старпома, ни командира БЧ-V!!! Если это так, то, по-видимому, на корабле, несмотря на нештатную ситуацию, не только не была объявлена аварийная тревога, но и даже не повышена готовность объявлением «боевой тревоги». Об этом свидетельствуют тела отдельных моряков, найденные в отсеках, где они не должны были бы находиться, если бы на лодке была объявлена «Готовность №1». Ну, хотя бы старпома вызвал в ЦП! А так в ЦП — вахтенный офицер и вахтенный механик, которые по неопытности, видимо, при первом взрыве растерялись и не смогли справиться с нарастающим дифферентом и продуть главный балласт аварийно. Это и еще кое-что, озвучиваемое в неофициальных СМИ, как сказал по телеку Спасский, «человеческий фактор», а более точно, разгильдяйство, разболтанность и прочие родственные синонимы печатного и «непечатного» русского языка!!! Я же, воспитанный в строгих канонах подводной дисциплины советского подводного флота, в своих размышлениях о причинах катастрофы просто не мог предположить такого беспорядка на корабле, который тем более только что вернулся с БС и так был расхвален командованием флота.
Итак, на многие свои вопросы я ответ получил, в том числе и на вопрос, — почему же командир не продул балласт аварийно сразу после первого . Однако так и не ясно до сих пор, что же они смогли сотворить с «толстой» (или не сотворить), в результате чего она рванула.
21 февраля 2002 г.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОСЛЕ ОПУБЛИКОВАНИЯ ВЫВОДОВ ГОСКОМИССИИ И ГЕНПРОКУРАТУРЫ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ПРИЧИН ГИБЕЛИ ПЛАРК «КУРСК»
Я отношусь к тем, кто не удовлетворен выводами Госкомиссии и Генпрокуратуры по результатам расследования причин и обстоятельств гибели ПЛАРК «Курск». Нет не потому, что виновные не названы. То, что взорвался резервуар окислителя практической «толстой» торпеды в торпедном аппарате, — это факт, причина которого пока непонятна. Но я просто не могу согласиться с тем, что такой огромный корабль погиб только по одной этой причине. Да, взрыв практической торпеды в аппарате, быстрое затопление забортной водой торпедной палубы отсека в считанные секунды — это серьезная авария, но не катастрофа. Расчеты показывают, что прочная переборка между 1-м и 2-м отсеками должна была выдержать, а катастрофа произошла тогда, когда взорвалась часть торпедного боекомплекта в торпедных аппаратах и в отсеке. Как я уже писал в отдельных главах своей книги воспоминаний «За прочность прочного корпуса», это могло произойти от удара лодки носом о грунт. Можно высказать еще два предположения. Первое — сдетонировало от удара оторванной задней крышкой торпедного аппарата боевое зарядное отделение стеллажной торпеды, второе — сдетонировала одна из боевых торпед в торпедном аппарате, поврежденная первым взрывом, и тогда стеллажные торпеды могли «подняться» от повреждений фрагментами разорванных торпед и других торпедных аппаратов. Как развивался процесс второго, катастрофического, взрыва, могло бы просветить исследование носовой переборки 1-го отсека, т.е. той носовой части, которая осталась на грунте и которую Госкомиссия посчитала ненужным поднимать. Кстати, обоснование нецелесообразности подъема, на мой взгляд, сомнительно. А при желании поднять ее было бы не так уж сложно, хотя бы с помощью тех же штатных судоподъемных понтонов АСС. Однако еще раз хочу напомнить и подчеркнуть, что второй взрыв, по всем данным, произошел у грунта. А что привело лодку к грунту? Непродувание аварийно главного балласта! Почему это не сделано? Госкомиссия посчитала, что уже первый взрыв вывел из строя людей в ЦП. Да, конечно, если не была обеспечена герметичность между 1-м и 2-м отсеками, то продукты взрыва перекиси водорода могли вызвать баротравму и у людей во 2-м отсеке. Но постоянное поддержание герметичности отсеков — это один из основных элементов подводной культуры. Разгерметизация отсеков на атомоходах допускается кратковременно на момент прохода из отсека в отсек и на время перемешивания воздуха между отсеками (или для преднамеренного выравнивания давления между отсеками, например, для сброса давления в торпедном отсеке после торпедного залпа по системе беспузырной торпедной стрельбы). Даже если предположить, что в момент первого взрыва переборочные клинкеты магистралей вентиляции были открыты, то во 2-й отсек повышенное давление из 1-го дросселировалось через приточные лючки и вряд ли могло привести к мгновенной баротравме. Если же по халатности или преднамеренно герметичность между отсеками действительно была нарушена (например, открытием переборочной двери), тогда да — баротравма неизбежна и принять меры к аварийному всплытию было уже некому.
Может показаться, что я добиваюсь обвинения в гибели лодки экипажа или, как минимум, командира корабля. Вовсе нет. Прежде всего, меня волнует, будут ли сделаны правильные выводы из факта и всех обстоятельств гибели всеми, кому положено, и в том числе нынешними подводниками, чтобы больше не гибли ни нынешние, ни будущие подводники. А уж если обстоятельства окажутся сильнее людей — чтобы потери были минимальны. Я опять о том же: если бы 2-й отсек был герметичен, то ЦП должен был бы обеспечить аварийное всплытие в интервале между первым и вторым взрывом, и даже если второй взрыв был неизбежен, то он бы произошел в надводном положении лодки, и, может быть, кормовая оконечность осталась на плаву хоть какое-то время, достаточное для подхода спасателей. И еще. В прошлых своих рассуждениях я не особенно «педалировал» такое флотское понятие, как «сеанс связи». Если помните, командование флота серьезно хватилось лодки только лишь после 23.00, когда, мол, «лодка не вышла на связь в очередной сеанс связи». А сколько этих сеансов связи она молчала? С подводными лодками связь организуется по циклам. Например, если назначен 4-часовой цикл (а на учениях, как правило, именно такой), то первый сеанс связи в цикле основной, а кроме того, в цикле еще два-три дополнительных. В какой-то из сеансов цикла лодка обязательно должна быть на связи, сама молчит, но «запрос» принять может. Если надо, то лодка может дать «донесение» в любой момент, независимо от назначенного цикла связи. Во время боевой подготовки и на учениях в море, как правило, лодки доносят о занятии и освобождении районов БП (боевых позиций), о готовности выполнять упражнение (торпедную, ракетную стрельбу), о выполнении упражнения. Как известно, «Курск» должен был выполнять стрельбы практическими торпедами. Следовательно, должен был доносить о занятии района БП (боевой позиции), о готовности выполнять и о выполнении боевого упражнения. Из публикации «Российской газеты» («Антигосударственная тайна») известно, что лодка действительно в 6.08 12 августа донесла на КП флота о занятии позиции и готовности к торпедным стрельбам, а в 8.51 о нанесении условного удара 24 крылатыми ракетами по надводным кораблям «противника». Но последующих донесений с «Курска» не было, хотя ТАКР «Петр Великий» в охранении двух БПК прошел через боевую позицию лодки. А раз донесений в расчетное (назначенное) время не последовало и выпущенных торпед никто не наблюдал, то оперативная служба флота должна была дать «запрос» на лодку: «Донести свое место и действия», и этот «запрос» звучал бы в эфире в каждый основной и дополнительные сеансы связи. Короче, таких «запросов» до 23.00 должно было прозвучать, наверное, не менее пяти. Так что ж так поздно хватились? Вот тут-то уж точно есть виноватые. Более того из той же публикации известно, что когда ТАКР «Петр Великий» подходил к району действий лодки в 11.09 его гидроакустики обнаружили посылки гидролокатора, а в 11.30 зафиксировали «на экране гидроакустического комплекса по пеленгу 96 градусов "вспышку", одновременно с которой в динамиках центрального гидроакустического поста послышался хлопок. Чуть позже по корпусу корабля был нанесен достаточно сильный внешний гидродинамический удар. О зафиксированных событиях акустик доложил в боевой информационный центр, на ходовой мостик и в центральный командный пункт, однако руководители учений данным фактам значения не придали, поступившая информация классифицирована не была». В 14.15 надводные корабли вышли из района действий «Курска». ТАКР «Петр Великий» оставлен на кромке района дожидаться всплытия лодки, а комфлота Попов вертолетом убыл на берег.
Только в 17.20 спасательному судну «» установлена готовность к выходу в море 1 час, хотя нормально такая готовность должна была быть объявлена с началом флотских учений. «С 18.14 по приказанию начальника штаба Северного флота была начата поисково-спасательная операция». Фактически только в 00.30 13 августа ТАКР «Петр Великий» получил приказание начать поиск затонувшего объекта в районе действий АПЛ «Курск». Крейсер вышел в координаты, где были зафиксированы ранее посылки гидролокатора, пошел по пеленгу 96 градусов и вскоре эхолотом обнаружил на грунте лежащую лодку. СС «Михаил Рудницкий» прибыл в район обнаружения в 11.40, а адмирал Попов прибыл на борт ТАКР «Петр Великий» только в 14.48. На мой взгляд, преступная заторможенность, нераспорядительность руководства флота! Потеряны целые сутки! Конечно, виновато в целом и государство, которое в течение более десяти лет по существу вело политику развала Вооруженных Сил. Следствием этого были и нарушение порядка хранения и обслуживания торпедного оружия на торпедно-технических базах флота (возможно, тут причина взрыва «толстой»), нарушения организации боевой и специальной подготовки, порядка комплектования и допуска к обслуживанию и боевому использованию все более усложняющегося оружия и вооружения ВМФ, да и халатность и некомпетентность в исполнении своих должностных обязанностей все большего количества офицеров, мичманов и других специалистов флота. Чего стоит только факт неприведения в рабочее состояние аварийно-сигнального буя? С момента постройки корабля! А ведь аварийно-спасательная служба флота должна была ежегодно проверять и допускать корабль к выходу в море на глубоководное погружение (в том числе и на государственных испытаниях после постройки), на боевую службу, а по уму бы — и перед выходом на флотские учения! Все эти нарушения красочно описаны в той же публикации «Российской газеты». А что на лодке? Можно делать лишь предположения и умозаключения, перебирать варианты возможной последовательности событий и примерять их к себе — что бы я сделал? Наверно, думающие и ответственные подводники так и делают до сих пор. И хорошо бы, чтобы помнили обо всех ранее погибших лодках и причинах их гибели; чтобы, заступая на вахту на боевом посту или командном пункте, предусматривали возможное развитие событий в следующий момент и варианты своих действий и контрмер. С морем нельзя быть запанибрата! Но чтобы так вести себя, надо действительно знать все обстоятельства и причины случившихся аварий и катастроф, изучать их в училищах и учебных центрах, на Классах офицеров ВМФ и в Военно-морской академии, в ходе плановой боевой подготовки в действующих соединениях подводных лодок ВМФ РФ.
Октябрь-ноябрь 2002 г.
Поправки к «Размышлениям...»: 1. Когда я предполагал, что сдетонировало БЗО стеллажной или аппаратной торпеды, следовало развить эту мысль, т. е. процесс показать во времени, а именно: от удара по БЗО произошел так называемый местный взрыв и воспламенение тротила, затем вследствие попадания воды на горящую взрывчатку (а горящую взрывчатку тушить водой нельзя) — более мощный местный взрыв, который и подорвал все БЗО. 2. Размышляя о причинах первого взрыва «толстой» в ТА № 4 следует иметь в виду, что есть информация о том. что рядом находящиеся торпедные аппараты № 2 и № 6 повреждены по-разному, ТА № 2, который ближе к борту больше, а ТА № 6, который над ТА № 4, меньше! К чему бы это? Возможно, подъем 1-го отсека ответил бы на этот вопрос!
2 марта 2004 г.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
