Вскормлённые с копья

Видимость отличная, море не более трёх баллов. Лодки весело бегут друг за другом, гулко заполняя арктические просторы грохотом своих дизелей. Периодически, то справа, то слева от нас появляются и сопровождают стаи касаток.  Их угольно-чёрные тела с косыми острыми спинными плавниками перекатываются дугой над водной поверхностью то всплывая, то погружаясь. Они нас, как собратьев по ныряниям, провожают в дальний путь.



Стоя на мостике у переговорки, я слышу, как внизу замполит Алексей Иванович по судовой трансляции рассказывает экипажу о русских мореходах, плававших когда-то по этим водам на Новую Землю. И так он будет делать весь этот поход, привлекая к этой интересной и полезной деятельности и нас, остальных офицеров.
Вроде ещё не так далеко ушли к северу, но уже значительно прохладнее, и стоять приходится, хоть ещё в пилотках, но уже в канадках. Север есть север. Всё явственнее ощущается дыхание пока ещё далёких льдов.
На исходе вторых суток плавания начали встречаться отдельные крупные льдины и небольшие поля битого льда; ухудшилась видимость. С головной плавбазы по линии поступила команда перейти на командирскую вахту. Это означало, что в ночное время, то есть с 20.00 до 8.00, при плохой видимости, а также при наличии льдов, на мостиках лодок должны постоянно находиться командиры или старпомы. Скорость движения уменьшили до 8 узлов.
С начала третьих суток начали периодически проводиться тренировочные учения по изменению дистанции между лодками.
Это происходило следующим образом. В случае увеличения дистанции, головная плавбаза увеличивала ход, оповещая об этом лодки, которые продолжали идти прежней скоростью. Как только лодка, следующая непосредственно за плавбазой, отставала на указанную дистанцию, она выравнивала свою скорость со скоростью плавбазы, оповещая об этом следующую за ней лодку вспышкой прожектора. Теперь уже следующая лодка дожидалась отставания от предыдущей на нужную дистанцию, выравнивала с ней скорость, о чем так же оповещала следующую за ней…
И так происходило до самой последней единицы строя, которой являлась плавбаза «Бахмут». Она оповещала о завершении маневра головную, а по команде той все единицы одновременно переходили на прежнюю скорость, если не было другого указания. В случае сокращения дистанции было проще. В этом случае головная плавбаза шла прежней скоростью, следующая за ней лодка самостоятельно увеличивала свой ход, при достижении заданной дистанции переходила на прежний ход, оповещая об этом следующую за ней лодку, и таким образом поступали все последующие единицы строя.
Все команды по линии и доклады об их выполнении передавались короткими условными сигналами прожекторов. Эти сигналы состояли из различного числа коротких или длинных вспышек (от одной до трёх) или букв с цифрами. В зависимости от обстановки, предусматривались и другие средства связи: сигнальные флаги или радиосвязь по УКВ.
Во второй половине дня видимость ещё больше ухудшилась, увеличились волна и ветер, пронеслось несколько коротких снежных зарядов. Чаще стали встречаться и отдельные льдины, и небольшие ледяные поля. Удерживая генеральное направление движения, стали часто менять частные курсы. Всё это потребовало увеличения напряжённости внимания на мостиках. Но к началу сумерек погода снова резко изменилась, теперь уже в лучшую сторону. Такие явления для Арктики весьма характерны.



Александр Дунаевский. Снежный заряд

Однажды, когда мы с командиром были на мостике вдвоём, а вахтенный офицер – им, помнится, был минёр Козлов – был отпущен вниз поужинать, командир покрутив головой, вдруг сказал: «Ну вот и наши попутчики объявились.
Слева идут почти на траверзе». Я понял, что он имеет ввиду надводные корабли, с которыми мы должны встретиться у северной оконечности Новой Земли, и начал вглядываться в линию горизонта слева от нас, но ничего не увидел, хотя видимость была уже совсем хорошая.
Заметив мою растерянность, Свешников рассмеялся и сказал: «Глаза сейчас не помогут, старпом, тут нос должен работать. Чувствуешь, дымом пахнет? А корабли ещё далеко».
Я и сам уже улавливал иногда запах дыма но думал, что это от нашей головной плавбазы, и когда высказал свое предположение командиру, тот опять, усмехнувшись, поставил меня на надлежащее мне место.
– Ветер слева, – сказал он, – так что дым от плавбазы уносится вправо мимо наших носов. Это мы не её дым нюхаем. Когда ты однажды управление рулем с мостика в рубку тайком от меня переводил, то более сообразительным был.
Тут я в немалой степени смутился, поняв, что в то злополучное плавание в Кольском заливе, когда командир с начальником штаба спорили, с какой стороны обходить остров Сальный, командир с самого начала заметил мои действия и только делал вид, что ничего не замечает. Видя сконфуженное выражение моего лица, он ободрил и успокоил меня. «Молодец, старпом, ты правильно тогда поступил. Я сам тогда хотел тебе как-нибудь намекнуть или шепнуть, чтобы ты это сделал. Не драться же мне тогда было с Ивановым. Но ты сам вовремя всё сообразил, а я всё тебя своей спиной загораживал и начштаба отвлекал, чтобы он вперёд не смотрел. А вот почему ты нас в корму  услал, я уже после понял. Вот только я боялся потом, чтобы ты не вздумал сам швартоваться. Но ты и тут на высоте оказался. Когда ты к нам пришёл, я у твоего бывшего командира Китаева поинтересовался, что ты за человек, и он тебя очень хорошо охарактеризовал».



От этих откровений моя сконфуженность улетучилась, только больно укололо сердце воспоминание о Китаеве. Какое-то чувство вины перед ним возникло. Будто я предал его, бросил в трудную минуту. У него же все минуты трудные из-за авантюрной его сущности. И старпом у него должен быть тоже авантюристом. Только ведь я уже не тот. Что-то меня больше не тянет на разные авантюры, хохмы и приключения…
Поужинав, Козлов появился на мостике, а я ушёл вниз, размышляя о том, сколь разнообразны людские характеры, судьбы, поступки.
Сколько в каждом человеке намешано всякого: и хорошего и плохого, и добра и зла, и хитрости и доверчивости. И есть в нем что-то, что всю эту мешанину сортирует, держит под контролем, одно пропускает вперёд, другому говорит: «Цыц! Примолкни пока».
Что это? Душа?! Совесть? А может душа и совесть это одно и тоже. Ведь совесть, как и душу, тоже ни один хирург не обнаружил, однако она существует, и движет человеком по мере своей величины и качества.
Кстати, я догадался, что Козлов долго не решался на мостик подняться. В рубке стоял, слышал, видно, наш со Свешниковым разговор, всё понял и не хотел смутить нас своим появлением. Интересно, расскажет он кому-нибудь то, что услышал? Почему-то мне подумалось, что не расскажет. Я уже давно заметил, что ему присуща скромность и тактичность.
Интересный человек – командир БЧ-III Борис Козлов. С первого взгляда – меланхолик. Немногословен. Никогда не начинает разговор первым. И в то же время довольно эрудирован. Значит любознателен. А любознательность меланхоликам не присуща. А ещё он постоянно пишет стихи. Почти каждый день пишет. И стихи умные, скромно-лирические. В шахматы хорошо играет. Шахматы требуют цепкого ума. А это опять с меланхолией не вяжется. Вот ведь насколько сложен человек, если к нему приглядеться.



Козлов Борис Игоревич - специалист по истории и философии науки и техники, науковедению, технической кибернетике; кандидат технических наук, доктор философских наук. В 1946-1960 - служба в военно-морском флоте. В 1988-1996 - главный редактор журнала "Вопросы истории естествознания и техники" РАН (Москва). В 1991-1993 гг. - директор ИИЕТ РАН. Действительный член Академии космонавтики им. Циолковского (1991). 2008 г. На борту "С-189". В центре Козлов Б.И., справа Загускин Н.Е., слева Сочихин А.С. Участники ЭОН-57. ???

Как я убедился впоследствии, ни Козлов никому ничего не сказал об услышанном, ни механик Ивановский, ни боцман, ни рулевой-сигнальщик об увиденном тогда. Значит я попал в отличную команду, в которой не соскучишься с одной стороны, а с другой – не огорчишься.
К концу третьих суток плавания погода резко изменилась. Совсем улучшилась видимость, очистилось небо, на западе засияло низкое солнце. Море тоже успокоилось. У всех, кто был на мостике, сразу поднялось настроение. Погодный фактор – тоже немаловажен. Командир, поднявшись на мостик, опять продемонстрировал мне свои способности. Оглядев горизонт и небо, он вдруг спросил меня: «Старпом, вы не видите льды?». «Нет, товарищ командир, – ответил я удивлённо, – по-моему до самого горизонта нет, кроме нескольких небольших льдинок недалеко от нас».
«И я тоже не вижу их, – продолжил Свешников странный разговор. Однако завтра утром они будут. Вернее будет сплошной лёд».
И он посоветовал мне внимательно посмотреть на небо над северной частью горизонта и над южной, и обратить внимание на то, чем они отличаются друг от друга. Я пригляделся к указанным местам и через некоторое время начал понимать, на что мне намекает командир.
На юге небо  было, как обычно, синее, а на севере – какого-то мутноватого оттенка, даже немного белесое. Об этом я и сообщил командиру.
– Правильно, – сказал тот. А это значит, что на юге чистая вода, а на севере сплошь покрыта льдом. Это он отражается в небе над северным горизонтом. В общем завтра, в первой половине дня, мы с ним встретимся. У меня в каюте есть книга. Называется она «Прикладная гляциология». Там всё о льдах: ледниковых, речных, морских. Я её прочитал ещё в прошлогоднем походе. Она скучная, просто так её читать тяжело. Но помни мои слова, пройдет время, все книги, которые замполит загрузил на лодку, будут прочитаны и начнётся информационный голод. Мы это уже испытали один раз. И вот тогда я тебе эту книгу дам. Ты её с удовольствием внимательно прочитаешь и узнаешь много полезного, что когда-нибудь может пригодиться.
Я согласился со всем услышанным и заранее поблагодарил командира.



А утром на следующий день, всё, что предсказал ранее командир, предстало воочию. В северной части горизонта показались силуэты множества кораблей. Вот они – все наши попутчики тут. И крейсер и транспорт и эсминцы и крохотные по сравнению с ними МПК и сейнеры. За ними безбрежное белое ледяное пространство. Только ледоколов не видно. Как оказалось позже, все они лежат в дрейфе, удерживаясь в кильватер друг другу, а ледоколы пока ушли далеко на северо-восток по своим ледокольным делам. Долго ещё мы сближались с ожидающими нас кораблями. Наконец, подошли на дистанцию порядка двадцати кабельтовых. По сигналам с «Аяхты», которая держала связь с главным ледоколом «Капитаном Мелеховым» и крейсером, повернули вправо, прошли немного параллельно им, остановились и тоже легли с дрейф. Началось ожидание возвращения ледоколов.
Картина была величественная. Вокруг безбрежное пространство: на юг водное, не север ледовое. И посредине наша армада как стадо отдыхающих китообразных. На небольшой зыби лодки медленно переваливаются с борта на борт, то погружая в воду, то вздымая над ней свои штевни. То входя в шпигаты цистерн, то выходя из них, вода и воздух издают звуки, похожие на вздохи и выдохи могучих животных. Ярко светит солнце, редкие облака в вышине как парящие клочки ваты.
Вся панорама похожа на только что нарисованную яркими красками картину на безбрежном холсте.
Командир распорядился дать возможность всему личному составу побывать наверху, чтобы покурить, подышать свежим воздухом, погреться под лучами солнца и, вообще, – полюбоваться на природу, так как вполне возможно, что такой случай не скоро ещё раз представится. И все три смены по 20 минут поочерёдно побывали на кормовой надстройке.
В приподнятом настроении курили, разговаривали, разглядывали лежащие в дрейфе корабли, обмениваясь впечатлениями, прогуливались, насколько позволяло палубное пространство, а кто и на борту, свесив ноги, посидел.
И вот появилось два черных облака дыма: одно на востоке, это шёл ледокол «Капитан Белоусов», другое, на северо-востоке, принадлежало ледоколу «Капитан Мелехов». Я дал команду «Все вниз!» и сразу же заработало переговорное устройство. Это командир бригады начал инструктаж по дальнейшим нашим действиям. А на западе появился ещё один дым. Это подходил военный ледокол «Пересвет», который вышел из Мурманска позже всех и наконец нас нагнал.

5.



На пятые сутки после выхода из Полярного наша разношёрстная армада, обогнув на 78-й параллели Новую Землю на траверзе мыса Желания, то есть в 720 милях от Северного полюса, вошла в Карское море. Здесь нас встретил сплошной паковый лед,  частично состоящий из цельных полей и частично из сплочённых полей крупнобитого и мелкобитого льда. Движение осуществлялось двумя параллельными кильватерными колоннами. В правой колонне шли подводные лодки с плавбазами, ведомые ледоколам «Капитан Мелехов»; в левой – все надводные корабли, ведомые ледоколом «Капитан Белоусов».  Нашу колонну замыкал военный ледокол «Пересвет», а соседнюю – транспорт ледового класса, однотипный с знаменитой «Объю», плавающей у берегов Антарктиды. Расстояние между колоннами было порядка двадцати кабельтов; скорость движения колебалась от 4-х до 6-ти узлов. Шли мы друг за другом на дистанции 15-20 метров в режиме электродвижения. Вахтенному офицеру на мостике приходилось постоянно давать команды по изменению числа оборотов, чтобы удерживать заданную дистанцию. Кроме того, лодки идут с несколько притопленной кормой, чтобы уберечь кормовые горизонтальные рули и винты от повреждения их льдом.



Буквально продираясь сквозь льды, мы, как говорил в одной из своих юморесок юморист Петросян, получали незабываемые ощущения.
Эти ощущения зависели от местонахождения ощущающего. Если ты находишься наверху, то есть на мостике, то обозреваешь величественную грозную картину. Кругом ослепительная до рези в глазах белизна, справа и слева кувыркаясь, то ныряют, то выныривают многотонные льдины, часто ударяя лодку в борта, отчего лодка резко вздрагивает каждый раз, раскачиваясь и вдоль и поперек. Чувствуется постоянное напряжение и порой возникает чувство тревоги, когда особенно громадная ледяная скала наваливается на борт и скребёт его, скользя с носа в корму.
Но это не идёт ни в какое сравнение с ощущениями тех, кто находится внизу – в отсеках. Там постоянно стоит гул, грохот и скрежет, и никому не ведомо, что творится там, снаружи. А неведение всегда пугает. Порой слышатся такие удары,  будто какой-то великан лупит снаружи по бортам кувалдой. Так и кажется, что вот-вот борт будет проломлен и вовнутрь хлынет ледяная вода. При ходьбе по отсекам приходится порой хвататься за что попало руками, чтобы не слететь с ног. И нет никакой надежды, что всё это когда-нибудь кончится.
В таких случаях у человека любой степени хладнокровия всё внутри замирает. Это довольно тягостное ощущение. Хотя умом понимаешь, что ничего случиться не должно, не впервой такое бывает, и всё обходится нормально, но всё равно ты напряжён и длительно находишься в стрессовом состоянии. Конечно, человек и к этому привыкает, но на это привыкание уходит много времени, а с ним уходит и немало здоровья. И даже привыкнув не пугаться и не настораживаться при каждом толчке и ударе, человек всё равно не может спокойно спать, когда его постоянно трясёт, как куклу, и приходится прилагать усилия, чтобы не вылететь из койки, или не расшибить лоб о переборку. Так что о полноценном отдыхе, сменившись с вахты, приходится временно забыть и приобрести способность досыпать на ходу.



В первую такую ночь сплошной романтики, спустившись с мостика в четыре часа, я долго пытался уснуть в своей каюте, но не выдержав, бросил это пустое занятие и поднялся, чтобы выйти покурить на мостик. Проходя через второй отсек, встретился с замполитом, который возвращался из кормовых отсеков, куда, видимо ходил подбодрить матросов. Алексей Иванович понимающе подмигнул мне и сказал: «Держись, Володя. До Диксона немного осталось. Там выспимся».
Войдя в центральный отсек, я увидел там не спящих механика, штурмана и доктора.
Вот так мы и шли теперь и привыкали помаленьку, наглядно постигая истину, кроющуюся в ответе на вопрос: «Что главное в танке?»
По установленному комбригом Тёминым порядку каждое утро в 10.00 командиры лодок находились на мостиках у переговорных устройств и докладывали ему поочерёдно обстановку на своих кораблях, после чего по линии шёл очередной инструктаж с разбором различных событий. В эти моменты на мостики всеми правдами и неправдами стремились высунуться и другие члены экипажей. Потому что послушать нашего лихого комбрига любили всё.
Я уже упоминал однажды о его юмористическом таланте. Сейчас скажу только, что его выходы в эфир могли затмить и передачу «Когда все дома» и знаменитое сейчас «Кривое зеркало» Неважно что, ругал ли кого комбриг или хвалил, ставя в пример другим. Всё едино. Слушая его, можно было лопнуть от смеха. Эти ежеутренние перекукарекивания очень скрашивали наше суровое бытие.
На всех кораблях жизнь текла в обычном русле. Проводились занятия, собрания, беседы, выпускались «Боевые листки», проводился уход за механизмами. Своей чередой менялись вахты. В свободное время по мере возможности читали литературу, играли в шахматы, в домино, сиречь – забивали козла. Кто мог уснуть в такой стукотне и тряске, те спали. Иногда в 1-м, как самом просторном отсеке посменно смотрели фильмы.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Механик появился быстро и я, быстро объяснив ему обстановку, послал обеспечивать безопасность пешего перехода командира и начштаба по кормовой надстройке. И вот они все трое, с трудом протискиваясь через переход внутри ограждения рубки, вышли на кормовую надстройку и долго ковыляли по ней поддерживаемые механиком. Потом они долго стояли за кормовым аварийным буем, то приседая, то выпрямляясь разглядывали бурун и о чём-то опять спорили, размахивая руками и крутя головами.
Из-за дизельного грохота всё это мне слышно не было. Все мысли мои были направлены на одно; успеет лодка проскочить узкость или не успеет, пока они там выясняют обстановку и спорят. Лодка успела!. Она уже вышла на свободный простор, остров Сальный остался за кормой, а управление рулём снова переведено на мостик, когда все они тяжело дыша выбрались через ограждение на мостик. Забыв о недавних препирательствах, они снисходительно похлопывали меня по плечам и посмеивались: «Ну ты, старпом, даёшь! Бурун – как бурун. Это у тебя с головой немного ненормально, тоже придумал – винты перепутали. Правильно винты стоят. Давай, веди лодку в базу, а мы пока отдохнём. Там доложишь».
И они кряхтя спустились вниз и скрылись в люке, ведущем во второй отсек. Отпустив механика, я остался единственным полновластным хозяином на мостике, угнетаемый тяжёлыми мыслями.
Я размышлял. Ну приведу я сейчас лодку в Екатерининскую гавань. А дальше что?. Я, конечно, могу лодку ошвартовать сам. А что, если кто-то заинтересуется, почему в это время на мостике нет командира? И, кроме того, этим я не выполню приказание и командира, и начальника штаба одновременно. Мне же велено доложить только, и никто не давал мне разрешения швартоваться самому.
Теперь, если я доложу, и командир, который сейчас или спит, или, бодрствуя, добавляет внутрь новые порции «огненной воды», вылезет на мостик, будет ли он способен управлять лодкой?
Каким бы авантюрным не был мой характер, я, отвергая всякую логику, отдал предпочтение чувству офицерского долга.
Получив на свой запрос разрешение оперативного дежурного швартоваться ко второму причалу, я прокричал по переговорке вниз: «Вошли в Екатерининскую гавань!  Доложить командиру! Стоп дизель! По местам стоять на швартовы становиться!».
И после этой тирады все сомнения и опасения улетучились из моей головы. Будь что будет.
К моему радостному удивлению Свешников довольно быстро и сноровисто, как ни в чём не бывало, появился на мостике, хотя весь вид его не оставлял сомнения, что он пьян до крайней степени и, пожалуй, ещё больше. Но это был командир, и его спокойная решительность нисколько не позволяла усомниться в том, что он способен выполнить все, что должен выполнить командир. И он ошвартовал лодку нисколько не хуже, чем если бы был трезв. Вот это воля! Вот это самообладание!
В этот момент я зауважал его и дал слово никогда ни в чём его не подвести. Он спустился вниз, вывел чуть живого начальника штаба и повёл его на плавбазу а я остался приводить лодку в исходное положение.



Что же это за зеленый змий?"

2.

К маю месяцу все лодки нашей походной бригады к переходу Северным морским путём были готовы. Готовы были и корпуса, и все устройства, и механизмы. Получена тёплая одежда и средства борьбы со льдом: пилы, топоры, пешни, ломы, шесты и подрывные заряды. Оставалось только по первой команде получить продовольствие на три месяца, которое на продскладах уже было заготовлено на каждую плавединицу. Так как с береговой базой был произведен полный расчёт, все команды переселились на две плавбазы: «Аяхту» и «Бахмут», которые тоже участвовали в походе. Штаб бригады был на «Аяхте». Но начало перехода переносилось периодически на другую дату, так как, по данным постоянно ведущейся ледовой разведки, Северный ледовитый океан ещё не давал свое согласие, чтобы такая большая армада кораблей( более 20 единиц) нарушала бы его спокойствие.
И подвижные и неподвижные ледовые массивы непоколебимо занимали свои позиции. Хотя ближе к полюсу было много чистых от льдов водных пространств.
И вся надежда была на ветра с южных направлений, которые в эти свободные пространства оттеснят прибрежные льды. Их с нетерпением ждали. Но и они пока никаких обещаний не давали.
В Арктике ни с того, ни с сего, а может быть по воле самого непостижимого и недоступного, воцарился полный штиль, который обеспечивался невообразимо обширным антициклоном. Казалось, что вся водная махина от Нордкапа до Берингова пролива, разгладив свои морщины-волны, погрузилась в сон.
При полном безветрии температура упорно лезла вверх, и в начале мая на всём Кольском полуострове  столбики термометров достигли тридцатиградусной отметки, а кое-где высунулись и до тридцати одного.
Вот это было потепление так потепление. Растаяло всё не только на поверхности, но и то, что было прикрыто слоями тундрового торфа и земляными пластами. Вода вокруг Полярного заполнила все углубления между скалами и низкие места. И множество водопадов низвергалось из ущелий в низины, шумом своим нарушая привычный покой заполярья. Постоянно росло число новых озёр, и глубина их увеличивалась и вода потеплела, как в Средиземноморье. Творилось что-то невиданно-невообразимое.



Весь народ, гонимый зноем, хлынул на берега этих ласковых водоёмов, чтобы купаться там до одури. Но не всё было так хорошо, как должно было бы быть. Высокая температура в высоких широтах – вещь обоюдоострая. Участились случаи солнечных ударов, а те, кто чрезмерно доверялись солнышку, получали тяжёлые ожоги. Вахтенные на причалах и пирсах стояли в мокром обмундировании и парили, как только что сваренная картошка в мундире. Иногда можно было увидеть, как вахтенный, роняя со стуком карабин, как подкошенный валился на дощатый настил. На такой случай под каждым грибком возле телефона был припасён пузырек с нашатырём. К счастью, через неделю такого пекла изредка начал поддувать несильный ветерок, и температура снизилось до 25 градусов. Стало куда легче.
Многие офицеры и сверхсрочники в свободное от службы время занялись охотой и рыбной ловлей, причем весьма успешно, так как и дичи и рыбы вдруг стало видимо-невидимо. И, главное, времени для этого было достаточно. Ведь день-то стоял круглосуточно. Пойди пойми, чего сейчас 3 часа; дня или ночи?. Хочешь спи, хочешь ягоду собирай или купайся.
Во время такого природного великолепия я оказался немного обездоленным, так как ни к охоте, ни к рыбалке отродясь влечения не имел. Поэтому довольствовался в основном купанием.
Правда, один раз в своей жизни я сделал попытку поохотиться. Но это было всего один раз, и окончилась эта попытка полным крахом. Было это в 1950 году, когда я и мой друг Вася Золотов приехали в отпуск в свое село: я из Севастополя, а он из Баку, и мой младший брат Лёвка, в то время ученик 7 класса, сделал нам провокационное предложение. Мол а не слабо нам на утиную охоту с ним – этим Лёвкой – сходить? Он в таком случае и ружьишками обеспечить нас сможет. И мы согласились.
Но сначала я немного поясню, что за человек, мой младший брат Левка.
Судьба то ли ошиблась, то ли пошутила, поменяв нас с ним местами во времени. Ему бы в самый раз быть старшим братом, а не мне. Заявляя так, я опираюсь на логику бытия, по которому старшие всегда учили младших, а не наоборот. Мне же моего младшего брата учить нечему, а вот мне у него многому бы нужно было поучиться. Но судьба, на то она и есть, что ей всегда виднее. В свои 14 лет мой младший брат был уже и охотником и рыболовом высокой квалификации. Но это вовсе не главное. Главное кроется в его руках и в его мозгах, и они у него сызмальства были в безотказном сотрудничестве. Помню, когда отец вернулся с войны, Левке было всего 9 лет и однажды, добравшись до отцовских часов, он разобрал их до последнего винтика, причём без специальных для такой работы инструментов. Когда отец это увидел, он даже не смог осерчать, настолько остолбенел от удивления и растерянности. Напрочь забыв о своем солдатском ремне, он смог только сказать: «Ну вот, теперь попробуй собрать». И Лёвка без всякого труда эти часы собрал и они затикали не хуже, чем до разборки.
Будучи учеником 5 класса, он смастерил и провел телефонную линию связи на два абонента и перезванивался со своим другом, живущем в соседнем переулке.
Причём сделано все было из случайных подручных материалов. Тогда ведь, тем более, – в российской глубинке, не продавались нигде ни трансформаторы, ни аккумуляторы, ни сопротивления. Но вот десятилетку он не закончил, где-то после восьмого класса бросил школу и пошёл работать в МТС.  И чинил всем всё, что только попросят. И часы, и радиоприёмники, и машины, и мотоциклы. Потом в армии отслужил в радиотехническом подразделении на Сахалине, где ещё больше усовершенствовался в техническом плане. Потом работал и на заводах, и в Пермском речном пароходстве по радиотехнической части и все время всё что ни попадя чинил.



Когда в нашей многострадальной стране начал строиться капитализм, решил он заделаться предпринимателем. Сколотив деньжат на ремонте автомобилей всех марок, он своими собственными руками без помощи каких-либо наёмных рабочих построил автомастерскую. И вначале дела у него пошли вовсе неплохо. Если бы не одно «но». Он ведь десятилетки-то не закончил, поэтому не успел узнать, что капитализм имеет звериный оскал. И на этом сгорел. Этот самый капитализм со звериным оскалом его разжевал и выплюнул, так же, как он поступил с тысячами честных предпринимателей, поверивших, что можно достичь светлых капиталистических высот, полагаясь только на свои умелые руки и разум. И остался мой брат ни с чем, и даже фактически бомжом стал. Но не сдался. Вернулся на родину в своё село, где старые друзья помогли ему с жильём и с работой. Благодаря работе стал он опять на ноги, потом, зная его как охотника и рыбака и просто как надёжного работника, односельчане выбрали его председателем общества охотников и рыболовов. Эта общественная должность не только ответственная, но и опасная, и у брата моего сразу появилось много врагов, особенно в среде местных олигархов и милиции. Но и из этой ситуации он вышел с честью, пережив и покушение на свою жизнь и затеянные махинаторами судебные преследования.
А потом началось возрождение казачества и опять же его в руководители выдвинули. И вот теперь Лев Павлович – атаман преуспевающей станицы, неоднократно удостоенный заслуженных наград и угрызаемый множеством болезней, заработанных в тяжёлом труде. Но по-прежнему на коне и по-прежнему не сдаётся.
А тогда в 1950 году, вооружённые до зубов, мы – два двадцатилетние курсанта – шли по склонам Каменной горы за своим четырнадцатилетним проводником и не подозревали, что ведет нас не кто-нибудь, а будущий заслуженный атаман казачьей станицы. Долго лазали мы по кустам, камышам и каменным осыпям. Всё не везло нам, потому что мы вместе с утками всякий раз оказывались в разных местах. Мы в одном месте, а утки в другом. А если и встречались, то утки нас замечали почему-то раньше, чем мы их.
И вот, надо же, повезло наконец, и именно мне. Летит утка бреющим полётом, а ружье в руках именно у меня. У остальных они за спиной на ремне.
Я мгновенно вскидываю ружье и, чуть прицелясь, стреляю. И тут произошло что-то ужасное. Вместо громкого хлопка, как это бывает при выстреле, раздался жуткий утробный вой, переходящий в свист, а потом в змеиное шипение. Из ствола полыхнуло пламя как из огнемёта а потом повалил чёрный дым и посыпалась дробь. Когда мы протёрли глаза, то каждый из нас увидел двух чумазых образин. От хохота мы все повалились на землю. Причина феномена стала ясна сразу. Человеческий фактор и только. Просто я, снаряжая патрон, плохо загнал пыж. Во время долгих лазаний по кручам пыж выскочил и порох рассыпался по стволу. Вот и превратилось ружье в допотопную пищаль.



Охотники на привале, 1871. - Русский художник-жанрист Василий Перов.

Вот такой была моя первая и последняя охота. После этого, говорят, в районе Каменной горы новая порода уток вывелась. Они когда крякают, заикаются.
И в рыбалке мне довелось один раз поучаствовать. Но это было много позже, когда я был уже в Магадане командиром лодки.
Как-то собралось нас человек восемь, и поехали мы на машине порыбачить сетью на одном из притоков реки Колымы. Выехали вечером в субботу с расчётом в понедельник быть уже на службе. Поздно на место приехали. Долго ездили по тамошним лесистым берегам. Нашли хорошее место, но оно оказалось занято другой группой рыбаков, они назвались работниками какого-то НИИ и порекомендовали другое не менее хорошее место, куда мы и приехали, забросили сеть и поймали мальмы как раз на уху.
Сварили, выпили, поели ушицы и легли спать. Утром смотрим, выходит из леса какой-то отряд, вооружённый пистолетами, автоматами и берданками и окружает нас. Оказалось это рыбнадзор. Старший объяснил нам, что залезли в запретную зону, а послали нас сюда вовсе не работники НИИ, а психи из Магаданского дурдома. Те, которые не буйные, поэтому им доверяют рыбу для себя заготавливать.
– Как же, – спрашиваю я старшего рыбнадзора, – психам, хоть и не буйным, разрешается по диким местам разгуливать? Они же разбежаться могут.
– Нет, – объясняет тот, не разбегутся. Уже проверено. У них дисциплина та ещё. Старшим у них псих, который себя Феликсом Дзержинским считает. Он у них старший. А ещё там есть Пушкин и два Чапаева: старший Чапаев и младший Чапаев, так что порядок есть кому поддерживать
Рыбнадзор смилостивился и разрешил нам ещё один замёт сделать. Но в холодную воду больше лезть не хотелось. Была у нас ещё небольшая канистра со спиртом и у рыбнадзора тоже пара бутылок и копчёная рыба. Хлеб тоже был, картошки напекли и так до вечера просидели со всей этой полубандой за весёлыми душевными разговорами. И эта рыбалка, так же как и охота, у меня в жизни была первая и последняя.

3.

Май месяц прошел в ожиданиях, выход все время переносился из-за неблагоприятной обстановки. Начался июнь. Жара сменилась нормальной тёплой погодой. Пронеслись, наконец, шторма, которые доломали оставшийся лёд в Баренцевом море и унесли его аж до Шпицбергена, а вот Карское море было на замке, проливы и Карские ворота, и Маточкин шар были забиты тяжёлыми льдами.
У нас шла обычная боевая подготовка, лишь досаждали нашему размеренному быту бесконечные проверки. Дважды проверял нас штаб Северного флота, потом начальник политуправления ВМФ с немалой свитой побывал. Мы всё это стойко переносили и наше желание скорее, наконец, двинуться по плану, всё больше крепло.



Город Полярный. Подводные лодки у причала.

В середине июня комбриг наш Тёмин организовал проверку всех старпомов на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой. Я эту проверку прошёл довольно легко. А вот приказ вышел о допуске нас к управлению лодкой только в надводном положении. Видимо, над высоким руководством довлела мысль, что погружаться нам придётся очень не скоро, так что практические навыки в этом мы успеем подрастерять.
Комбриг Тёмин был довольно интересный человек. Энергичный, требовательный, но в обиходе добрый и владел изрядным чувством юмора. Его манера говорить многим напоминает манеру юмориста Жванецкого, видимо, отчасти потому, что он коренной одессит.
По данному поводу помнится один случай. Как-то командир плавбазы «Бахмут» пригласил комбрига в гости на свою плавбазу, на пельмени. Не помню уже по какому такому торжественному случаю там решили наварить пельменей, только во время приглашения командир уверял комбрига, что у него классный повар, сам родом из Сибири, и на пельменях, как говорится, собаку съел не одну. При этих словах комбриг насторожился, и командир, быстро смекнул, о чём тот подумал и быстро разуверил его в возможном подозрении, торопливо проговорив: «Вы не беспокойтесь, пельмени, как и положено, из свежей баранины».
Побывал комбриг на этом пиршестве, которое случилось в пятницу, а на другой день в субботу во время обычного собрания руководящего офицерского состава в кают-компании плавбазы «Аяхта» разнёс командование «Бахмута» на все корки.



Плавбаза «Бахмут». 1975-1976.

Он выступил примерно так:
«Пригласили меня вчера на плавбазу «Бахмут» на пельмени. А я как раз большой любитель этого блюда и знаток в его приготовлении. Дай, думаю, отведаю и порадуюсь тому, что традиция стряпать пельмени не угасла. Пришёл я к ним, как на праздник, а они меня так огорчили, что во время еды слеза моя капала в тарелку. Оказывается, они там совершенно не умеют пельмени готовить. Так вот, слушайте все и запоминайте. Я сейчас объясню, как правильно нужно готовить пельмени, чтобы искусство это не угасло и продолжало радовать сердца и желудки.
Начну с того, что приготовление пельменей так же, как и торпедная стрельба, есть акт высокого мастерства. Если кто-то думает, что это не так, то, уверяю вас, он глубоко ошибается. Если бы это было не так, то любой фельдшер или пчеловод пулял бы торпедами налево и направо. Подумаешь, сложность. Пришло время стрелять, проорал без матюгов в переговорку: «Пли!», и всего делов.
Ан нет. Для того, чтобы стрельнуть торпедой не для куражу, а для дела, нужно сначала правильно приготовить торпеду и торпедный аппарат, для чего долго отрабатывается торпедный расчёт. Нужно искать цель, вовремя её обнаружить, определить элементы её движения, скрытно и правильно занять точку стрельбы.
Так же и с пельменями. Чтобы их правильно приготовить на плавбазе «Бахмут», нужно, чтобы забортный трап был хорошо помыт, а все его медные части надраены до блеска. Леер должен быть хорошо обтянут, а свободные концы на причале и на палубе правильно свёрнуты в бухты.
Если трос правой свивки, то по часовой стрелке, а если левой, то против.
Вахтенный у трапа должен быть не просто в чистой и отглаженной форме, но ещё вид иметь молодцеватый, а вовсе не дурковатый. Он должен стоять широко расправив грудь и плечи, а не сутулиться и ноги не растопыривать. А во время подачи команды и представления прибывшему начальнику, голос его должен быть чист и внятен, чтобы ласкать слух начальника, а не пугать его, как карканье простуженной вороны.
И задницей при этом вилять он не должен, и головой не крутить. Все иллюминаторы надстройки должны быть или полностью отдраены, или полностью задраены, а не середина на половину. И стекло их должно быть чисто, а резина намелена. И смотреть, чтобы мухи на лампочки не гадили.
А что особенно влияет на качество пельменей, это камбуз.  



Не нужно быть Архимедом, чтобы сообразить, что камбуз это не преисподняя, а храм кулинарии. И поэтому там не должно быть ни дыму, ни вони. И дежурный по камбузу не должен всем показывать свой мозолистый пупок из не сходящейся на животе белой куртки. Для отработки застёгиваемости пуговиц на животе давно имеются два испытанных способа. Должна быть или куртка шире, или живот уже».
Вот так примерно говорил тогда комбриг Тёмин, если память мне не изменяет. Все мы, сидящие на том собрании: офицеры штаба, командиры, замы, старпомы внутренне давились от смеха, судорожно подавляя его задерживанием дыхания и закусыванием губ, чтобы не расхохотаться. Ибо офицерское собрание это не концерт и не шоу. Нужно сдерживать свои эмоции и быть предельно серьёзным и сосредоточенным. И в довершение речи комбриг сказал:
«Теперь хорошая новость. Баренцево море и северо-восточная часть Карского свободны от больших ледовых полей. Путь до Диксона вокруг Новой Земли вот-вот будет свободен. Так что идите по кораблям и поведайте ближним своим, что час близок».
И началась быстрая, но без спешки окончательная подготовка к походу. Проверили лодки, укладку и закрепление всего имущества. Получили и загрузили в провизионки продовольствие. Переселились с плавбазовских кубриков в лодочные отсеки. Пересчитали друг друга. Вот и готовы.

4.



Построение на торжественный подъем Военно-Морского Флага.

После сбора на рейде Могильном вся наша бригада: две плавбазы и лодки, построившись в кильватерный строй, двинулись на северо-восток. Впереди шла штабная плавбаза «Аяхта» с комбригом на борту, за ней лодки и замыкала строй плавбаза «Бахмут» с замкомбрига на борту.
Лодки шли в порядке присвоенных походных номеров. Помнится, наш номер был шестой. На всех мостиках было установлено радиопереговорное устройство для связи с головной плавбазой открытым текстом. Расстояние между кораблями полкабельтова. Это пока на чистой воде, и пока не натренировались плавать на минимальных дистанциях. Там во льдах нам придётся не раз идти друг за другом в расстоянии не более двадцати метров. Эскадренная скорость на данный момент 12 узлов. Нужно торопиться. Где-то там впереди, ближе к Новой Земле мы должны соединиться с основной частью ЭОНа. Там мы встретимся с крейсером, двумя эскадренными миноносцами, военным транспортом, шестью МПК ( малый противолодочный корабль) и несколькими рыболовными сейнерами. Там нас встретят военный ледокол «Пересвет» и два линейных ледокола арктического ледокольного флота.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru