... Возвращались поздно. Уже в машинах многие почувствовали озноб: хватили лишку солнца. Спины неприятно стягивало и саднило. Та же тряская дорога, та же пыль и ... усталость. И всё-таки на душе было легко: целый день на природе, ощущение свободы и нужности людям, чувство удовлетворённости ОСМЫСЛЕННОЙ работой. С собой везли несколько арбузов — подарок женщин - для оставшихся в училище друзей.
В училище прибыли затемно и сразу бросились под краны смыть пыль и пот, а заодно выстирать чехлы, «гюйсы» и носки. Поджидавшие нас «неудачники» быстро разобрали «подарки». Странное дело — ни корки, ни семечка на полу после «Тайной вечери « не оказалось. ... А назавтра - опять скучная, никому не нужная работа по принуждению и приятные воспоминания об арбузном выезде, надежда на повторение. Но выезда больше не состоялось. Те, кто посмышлёнее, улеглись в лазарет и там проблаженствовали несколько дней, лечась «от ожогов», подтвердив присказку: «Нет худа без добра». В предыдущие годы были выезды на бахчу, но запомнился именно этот выезд и сборщицы арбузов - простые русские женщины - с их материнской заботой, добрым сестринским вниманием и девичьей симпатией к подросткам в морской форме, оживившим их женский коллектив.
Июнь 2004 года. Олег Филатов
Как генерал Подгот закрывал
тревожит душу И нет покоя памяти моей.
Рассказ этот дался трудно: полвека спустя злые чувства переполняют меня. Чтобы они не затмили правдивость былого, пришлось многократно переписывать, вычёркивать, убирать излишние эмоции и чересчур категоричные оценки... Процесс сокращения и ликвидации подготовительных и нахимовских училищ, начавшийся в 1947 году, докатился до нашего училища. Летом 1951 года, после выпускных экзаменов, в Саратовское Военно-Морское Подготовительное училище нагрянула инспекторская группа во главе с генерал-лейтенантом артиллерии Т. Фамилия его надолго запомнилась тем, кто был в то время в училище. Суть не в фамилии, а в понимании предназначения высокой важной персоны. Наши представления оказались противоположными. Высокий, статный, без брюшка, безапелляционный в суждениях, решительный и суровый в действиях - таким поначалу предстал генерал. Многорядье - в полгруди! - орденских планок боевых наград невольно внушало уважение. Немного спустя углядели кое-какие детали во внешности и характере генерала, которые омрачили первое впечатление. Барские замашки и властное выражение лица отдавало заносчивостью и спесью. Безапелляционность суждений оказалась следствием высокомерия и пренебрежения мнением других, а решительность и суровость в действиях - следствием предоставленных полномочий. Всё это обернулось жестокостью к людям. Своей внушительной и грозной фигурой генерал как бы нависал над всеми и подавлял окружающих. Разговорный лексикон его мало чем отличался от ефрейторского. К тому же взрывная гневливость и непредсказуемость поведения отталкивали людей, вынуждая остерегаться общения с генералом. При встрече старались обойти стороной, уйти подальше, не попадаться на глаза. Приезд генерала породил напряженность служебного общения. К начальнику училища контр-адмиралу Навроцкому обращались в уверенности быть услышанными с вниманием и уважением: Навроцкий обладал репутацией умною и понимающего человека. А тут вдруг появилось чудище в генеральском мундире, одним своим явлением вселяющее ужас, но отнюдь не уважение к достоинству важной персоны.
Карьерный взлёт опьянил успехом: генерал почувствовал себя распорядителем судеб простых смертных. На каждом шагу генерал демонстрировал широкие, почти неограниченные полномочия, полученные «лично от товарища Сталина?!». Обыденное проявление их казалось нам совсем не тем, что желал продемонстрировать генерал: его начальственная требовательность превращалась в издевательские разносы. Генерал не был исчадием ада, как хотелось бы иным представить его. Несмотря на весь пережитый ужас, связанный прежде всего с именем генерала, я понимал, что не всё так просто, как могло показаться с первого взгляда. Ходили разговоры, что «Подгот прикроют», «остатки» училища переведут в другой город доучивать два младших курса, а на базе освободившихся зданий и территории создадут новое - сухопутное - Высшее училище. Задача поистине государственного масштаба. 2 Но генерал в ослеплении властных полномочий погряз в частностях и в пугающих своей примитивностью повседневных мелочах. В инспекторском рвении подменил и подмял начальников и командиров всех уровней, избрав из всех функций одну - властвовать единолично, не считаясь ни с кем. Вот как это выглядело в повседневной жизни. Ожидался обход генералом помещений училища. С утра аврально произвели большую приборку кубрика (спального помещения): выдраили, вычистили, протёрли, вымыли. Казалось, всё блестит: ни соринки, ни пылинки. Дежурный и дневальные ещё раз отгладили форму, начистили до блеска поясные бляхи, пуговицы и обувь. Из тумбочек убрали лишнее. Ходили вдоль стен и коек, чтобы не пачкать пол в центральном проходе - месте для построения личного состава. По окончании приборки, кроме «лиц суточного наряда», попытались улизнуть из кубрика: никто не жаждал встречи с грозным начальством. Но было приказано оставаться у своих коек. На обтянутую одеялом без всяких морщин и складок койку сесть нельзя. Сели на табуреты, что находились возле коек и застыли в ожидании «набега варягов»... ... Вдалеке раздался зычный бас генерала. Он не умел говорить тихо. Ближе и ближе. И вот генерал в окружении свиты офицеров вошёл в кубрик. Прозвучала команда «смирно». При появлении высокого начальства воспитанники онемели истуканами, терзаясь желанием укрыться от инспекторского ока. Встреча с генералом не вызывала сомнения в неизбежности неприятностей. Генерал прошёл несколько шагов и остановился. Свита колыхнулась и тоже остановилась. Взгляд инспектора уставился в пол. Мы ахнули: там, посредине центрального прохода покоился брошенный каким-то недоумком свежий «бычок» - прикушенный окурок. Только-только ничего не было - и на тебе! Сейчас эта гадость на недавно вымытом полу нагло привлекала внимание. Она, как красная тряпка на быка, подействовала на генерала: он побагровел, глаза налились кровью, лицо приобрело бульдожье выражение (подумалось — не хватил бы удар генерала).
И раздался разгневанный рык из разинутой пасти, от которого задрожали стёкла в окнах. Генерал орал, грозился всеми карами, и оттого серенький окурочек разросся до размеров глобальной катастрофы. Дежурный офицер держался подчёркнуто корректно, только скулы ходили желваками. Он никого не выгораживал, не поддакивал и не лебезил — никакого подобострастия перед разгневанным начальством. Это ещё больше взбесило важную персону «с широкими полномочиями». Генерал проорал: - Немедленно... убрать... это... дерьмо! Подлинные слова генерала выпадали из нормативной лексики и сопровождались ефрейторскими «междометиями». Последовал четкий и краткий ответ: - Есть убрать (но без повтора неприличных слов). Генерал смолк. Стёкла продолжали дребезжать. Дежурный офицер повернулся к старшине команды: - Старшина! В ответ так же чётко: - Есть старшина. - Убрать! - Есть убрать. Дежурный по роте! - Есть дежурный по роте. - Убрать! - Есть убрать. Дневальный второй смены! - Есть дневальный второй смены. - Убрать! - Есть убрать. Генерал с изумлением следил за каскадом репетования - прохождения, повторения и принятия к исполнению команд. Его распоряжения были громоздкими, с набором засоряющих неприличных и оскорбительных лишних слов, а здесь - чёткие, краткие и звонкие команды и ответы. Точно началось состязание между генералом и проверяемыми. В те времена уставом предписывалось отвечать: «Слушаюсь». А тут — по морской традиции - «Есть», подчёркивающее готовность выполнить команду по долгу службы. Генерал это понял: лицо его исказилось (ещё бы - никакого подобострастия, только служебная необходимость), но гримаса быстро исчезла: не в характере генерала признавать поражение и тем более демонстрировать свое бессилие. Он внимательно смотрел на происходящее. Дневальный «второй смены» подошёл, нагнулся, брезгливо двумя пальцами поднял «бычок», дунул на него, точно сдувая пепел, положил на ладонь, соединил обе ладони и на вытянутых руках, как будто нёс сияющую драгоценность, внезапно для генерала и его свиты, прошествовал церемониальным шагом с резким чётким поворотом головы в сторону высокой персоны. Генерал не понял или сделал вид, что не обратил внимания на вызывающе издевательскую выходку дневального. Зато на лицах морских офицеров появились улыбки - они-то поняли. Генерал с плохо скрытым злорадством созерцал ритуал выноса окурка. Не доставало только анекдотичных носилок для публичного выноса и назидательного захоронения окурка но сигналу боевой тревоги. Носилки были артистично заменены ладонями вытянутых рук дневального «второй смены». В дверях дневальный, перейдя со строевого шага на обычный, пробурчал что-то нелестное по поводу солдафонства и идиотизма. Свита замерла. Дневальный вышел в коридор, добежал до курилки и выбросил окурок в урну. Потом тщательно, не торопясь в кубрик, вымыл обмылком руки и лицо, обмылок - вслед за окурком - в урну, сполоснул руки, вытерся носовым платком. Подумал и ... выбросил платок в урну, словно очистился от скверны.
... Генерал не слышал реплики дневального. Его тяжёлый упёрся в парочку изжёванных, смачно заплёванных и примятых окурков в проходе между койками почти под тумбочкой. Последовал новый всплеск начальственного гнева, но не на тех, кто выставил нас перед инспекцией в дурном свете, а на офицеров и старшин. Те стояли, подавленные безобразием обнаглевших придурков. У меня с тех пор - стойкая неприязнь к неаккуратности курильщиков всех возрастов и рангов. Последовали «оргвыводы»: кого-то отчислили, на офицеров и старшин посыпались неприятности. Для воспитанников назначили строевые занятия и уныло тошнотворное повторение уставов — в дни увольнений! К счастью меня это обошло стороной: я имел после болезни освобождение от занятий и работ и репутацию ярого ненавистника курения. Но в увольнение не пустили. Остальные вкусили сполна последствия пещерного бескультурья и пренебрежения азами воинской дисциплины. В отместку «невинно пострадавшие» втихую поколотили парочку «виновных». Кошмар генеральского ора вытянул нас в струнку, заставил замереть (руки по швам!) и только вращать головами в сторону генерала, негодование которого походило на рассерженного ефрейтора - с малым запасом слов, но многими неприличными «междометиями». В оцепенении субординации мы уже не понимали, что происходит, за что ругают, и что от нас требуют: головы превратились в пустые котелки, по которым генерал нещадно колотил бранными словами, сомневаясь в нужности самого нашего существования на земле?!. Позднее один из косноязычных начальников изрек: «наблюдалось присутствие полного отсутствия». Упоение властью затмило разум высокой персоне: выглядел генерал как клоун-ефрейтор, потихоньку снявший генеральский мундир с вешалки и напяливший его на потеху казарменной публике. Но нам было не до смеха. При каждом слове из генерала, словно чёрт из табакерки, выглядывал зловредный ефрейтор - зануда, с остервенением гоняющий новобранцев. Происходящее в кубрике казалось пошлым фарсом, но вовсе не проявлением разумной требовательности: мы были вынуждены по подчинённости терпеть дурь разгневанного начальника. Поведи себя генерал умнее, он мог бы с сарказмом заметить, что флот, который кичится сияющей чистотой, просмотрел эдакую напольную гадость - и пойти дальше - решать глобальные проблемы в объеме «неограниченных полномочий», а не выискивать под тумбочками плевки и окурки. Такой сарказм был бы понят и имел бы большее воспитательное воздействие, чем издевательский и унизительный громоподобный разнос офицеров в присутствии подчинённых. Увы! — комплексом юмора генерал явно не страдал.
Неужели генерал-лейтенанта, наделив громадными полномочиями, направили за тысячу вёрст шарить под тумбочками, отыскивать и созерцать плевки и окурки, и с ефрейторской занудливостью демонстрировать силу «неограниченных полномочий»?! В годы войны в звании «генерал-лейтенант» долгое время ходили почти все командующие фронтами, члены Военных Советов. В этом же звании пребывали члены Политбюро. И такое сравнение с ЕФРЕЙТОРСКИМИ ЗАМАШКАМИ генерал-лейтенанта артиллерии вызывало бурю злых эмоций. Словом, генерал выказывал свою власть НЕ ТАК и НЕ ТАМ, КАК и ГДЕ надлежало - вот окончательный вердикт очевидцев... ... Саратовское Военно-Морское Подготовительное училище в городе Энгельсе ликвидировали. Два оставшихся курса доучивались в городе Ленинграде как «подготовительные курсы» при Первом Балтийском Высшем Воснно-Морском училище. На месте СВМПУ и обширной прилегающей территории (до городского парка-стадиона и бывших казарм строителей) раскинулось Энгельское Высшее Военное Зенитно-Артиллерийское училище, впоследствии переименованное в Энгельское Высшее Военное Ракетно-Артиллерийское училище Противовоздушной Обороны. ... Если кому случится встретить в военной энциклопедии десяток строчек о генерал-лейтенанте артиллерии Т., то наверняка вроде: родился... закончил... участвовал... занимал... назначен... имеет... и в том же духе. И разумеется без упоминания личностных особенностей и о том, как генерал Подгот закрывал. Случившееся летом 1951 года впечаталось в память, и никакие энциклопедические справочки не изменят впечатления о ГЕНЕРАЛ-ЕФРЕЙТОРЕ. Досадным напоминанием о нём служит мой выпускной аттестат об окончании Саратовского Военно-Морского Подготовительного училища, подписанный (к моему великому недоумению) генерал-лейтенантом артиллерии Т., а не контр-адмиралом Навроцким, волевым и УМНЫМ адмиралом.
Навроцкий Григорий Мануилович
Начало июля 2004 года
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В последующем, мне часто приходилось бывать на катере как при выполнении определённых служебных заданий, так и во время частных посещений. По некоторым категорическим заявлениям и воодушевлённым воспоминаниям Николая Ивановича о своей прежней жизни мне стало известно, что его большая зажиточная семья проживала в сельской местности Тамбовской губернии. В период всеобщей коллективизации старшие братья не хотели вступать в колхоз, прятали зерно, а он молодой пионер-комсомолец, как сам с большой гордостью рассказывал, подобно Павлику Морозову, выдал властям всю свою родню, которых немедленно «раскулачили», арестовали и неизвестно куда сослали. Николаю Полякову пришлось скрываться от возмездия односельчан. Так он оказался на Дальнем Востоке. Затем служба во флоте. На Тамбовщине он больше никогда не бывал и сведениями о своей родне не интересовался.
Ш. Фицпатрик в своей книге «Повседневный сталинизм» отмечает, что конец 1930-х годов стал временем некоторой экономической стабилизации – более того, наиболее спокойным и «удачным» годом для крестьян и части горожан оказался 1937-й – печально знаменитый многими другими событиями во внутренней жизни СССР.
У меня сразу к нему появилось жуткое недоверие. Мне казалось, что он всех закладывал «по-чёрному», на всех доносил, обо всём информировал. Находясь в общей компании, он никогда не выпивал, что у нас особенно было популярно при нахождении на катере, но в беседах всегда участвовал, и, наслушавшись откровенных разговоров, естественно, мог наплести любые небылицы о каждом из нашего коллектива. За свою должность, надо сказать, он держался, будто краб клешнями за добычу, предвещая всевозможные беды, если ему придётся покинуть своё насиженное место, то без него всё развалится: катер не сможет выйти в рейс, но даже, если выйдет из затона, то обязательно сядет на мель или совершит аварию, а матросы катера, рулевые и мотористы начнут пьянствовать и разбегутся в самоволку. Речник, конечно, он был знающий, но всему приходит конец. По возрасту и по состоянию здоровья ему всё-таки пришлось уйти на «заслуженный» отдых, а особисты, как я полагаю, лишились ценного информатора. Новым командиром катера был назначен мичман Виктор Кальченко, который успешно, а по многим вопросам даже лучше и качественней, справлялся со своими обязанностями. В первых главах я уже кратко упоминал, когда началось и каким образом шло формирование нашей «конторы», отдельной самостоятельной части Разведки Тихоокеанского флота. Исходя из поставленных командованием флота задач, которые, как я указывал ранее, полностью копировали требования военного времени, ставка была сделана на бывших фронтовиков. Порылись в военкоматских архивах и раскопали бывших участников войны, служивших в подобных частях и расформированных сразу после её окончания. Первым командиром части оказался полковник Зайцев, о котором у меня никаких сведений не сохранилось, кроме того, как говорили, что ему по состоянию здоровья было затруднительно в полном объёме выполнять в нынешних условиях свои обязанности. Его заместителем был назначен подполковник Александр Никитич Завернин, получивший кличку «Закруткин». Александр Никитич был значительно моложе Зайцева. Он сохранил живой темперамент, кипучую энергию, ясность ума, да и на здоровье не жаловался. Самое главное, пожалуй, было то, что он имел опыт военного времени, знал и помнил некоторые приёмы и методы профессиональной деятельности, мог уверенно работать с переменным личным составом, имел навыки заполнения специфической документации, превосходно печатал на машинке, владел китайским и английским языками – это делало его для нас, молодых сотрудников, на мой взгляд, достаточно опытным и авторитетным специалистом.
Однако взаимоотношения между Зайцевым и Заверниным, бывшими сослуживцами с военных времён, как вспоминают очевидцы, были далеко не дружелюбные, а скорее даже полные антагонизма, вражды и непримиримости. Склоки, в которые были втянуты их жёны, личные оскорбления и неприязнь друг к другу, сохранившиеся ещё с военного времени, всё это абсолютно не способствовало формированию новой организационной структуры, налаживанию активной, работоспособной и целеустремлённой обстановки в коллективе. В орбиту этого скандала попала, откуда ни возьмись, бывшая хозяйка конспиративной квартиры, которая неожиданно стала предъявлять претензии старым служакам обоим в равной степени. Они, якобы, ещё в те далёкие военные годы оказывали ей, тогда молодой и привлекательной, весьма определённого направления повышенные знаки внимания и даже давали повод надеяться на счастливый исход, но в итоге оба обманули её в лучших намерениях. Теперь эта давно уже не первой свежести дама требовала, на свой взгляд, справедливого и жестокого отмщения. Женская месть, как известно, не знает пределов. Подключились к разбору командование, Особый и Политический отделы, стали ворошить «старое-престарое бельё» порочного, с моральной точки зрения, треугольника. В итоге каждый из этих некогда пылких любовников, в чём им пришлось признаться, получил по партийному взысканию. Полковник Зайцев был уволен в запас. Подполковник Завернин, хотя и остался на службе, но без перспективы продвижения и назначения на должность командира части, на которой он с огромным желанием надеялся получить звание «полковник», как единственный на тот период претендент. Новым командиром части вскоре был назначен служивший на Балтике Владимир Тимофеевич Шорников, главной задачей которого являлось ликвидировать навести порядок и заняться настоящей работой.
В.Т.Шорников окончил Тихоокеанское Высшее Военно-Морское училище во Владивостоке. Участник Великой Отечественной войны на Тихоокеанском флоте. В частях разведки служил на Балтийском флоте. Незамедлительно получив звание «капитан 1-го ранга», он решительно и твёрдо начал наводить порядок. Отработка организационной структуры совпала с переходом на новое штатное расписание. Было создано Первое направление по основному виду деятельности, начальником которого стал капитан 2-го ранга Ю.Н.Столяров. Начальником Четвёртого направления был назначен капитан 3-го ранга Ю.М.Гитлин. Кроме того, сформировались группы оперативной техники (руководитель – старший лейтенант Г.Н.Башун), спецсвязи (капитан-лейтенант В.А.Орлов) и информационная группа (руководитель – лейтенант Ю.Н.Родионов), а также подразделение материально-технического обеспечения (мичман В.Н.Башун, которого вскоре заменил мичман Биденин). Опираясь в своей работе на действующих и отставных офицеров, имеющих опыт разведывательной деятельности со времён войны (А.Н.Завернин, Г.А.Алейников), а также на оперативных офицеров с приобретённым опытом работы, правда, на других направлениях (Ю.Н.Столяров, В.Б.Бычевский), Владимир Тимофеевич уделял большое внимание отработке требуемых практических навыков новым оперативными составом, прибывающим после обучения в Академии, для удобства среди своих называемой «консерваторией». При этом ему приходилось решать вопросы перевода и назначения в другие воинские части, условно назовём, случайно оказавшихся в «конторе» офицеров. Прямо скажем, что ситуация была не простая. Тем более, как он сам неоднократно заявлял, что задерживаться более трёх лет на этом месте он не намерен и, якобы, только на таких условиях он и согласился здесь служить. Так получилось, что я попал как раз в момент этой круговерти и неустоявшейся ещё организационный неразберихи, как с точки зрения конкретных задач, так и с точки зрения подготовки оперативного состава, способного решать эти задачи.
по характеру Владимир Тимофеевич стал избавляться от случайных людей, которые каким-то непонятным образом оказались на достаточно высоких офицерских должностях, но не имевших совершенно никакого представления об оперативной агентурной разведке. У некоторых в первый момент их появления в нашей «конторе» создавалось глубоко ошибочное мнение, что такая служба, дающая большую свободу, инициативу и самостоятельность офицерам, является чуть ли не санаторно-курортным времяпровождением. Возможно, эти офицеры не были плохими людьми, но они не имели профессиональной разведывательной подготовки. Естественно, настоящим образом к реальной работе они в полном объёме не допускались. Перевод на другие должности к местам новой службы многие из них, например, Борис Мануйлов, Иван Яценко, Иван Фроликов, Анатолий Мережко, Владимир Меньшенин и другие, воспринимали очень болезненно, с обидой, и считали, что с ними поступили подло и бесчестно, не предупредив, что через год-два они будут заменены. Это не были «случайные» кадровые ошибки, а самые что ни на есть подлые изуверские кадровые выкрутасы, когда судьбой служивого человека распоряжались бездушные, безжалостные и чёрствые начальнички, сначала обещали «золотые горы», затем за ненадобностью «выбрасывали за борт», как отработанный материал. Помнится, была тогда и другая категория офицеров, которые имели специальную подготовку, но чувствовали себя временщиками. Например, Виктор Бычевский, открытый, честный, беззлобный, контактный офицер, никак не мог смириться с несправедливым, как он считал, в отношении его решением бессрочно служить на Дальнем Востоке. И действительно, за что и как долго можно держать человека в немилости?
Предыстория его такова. Во время войны Виктор был сыном полка в одной из воинских частей, защищавших Ленинград. Учился в Тбилисском, а затем Ленинградском Нахимовском Военно-морском училище. Окончил Высшее Военно-морское училище имени М.В.Фрунзе, а вскоре и Военно-Дипломатическую Академию Советской Армию. Изучал французский язык. Находился в заграничной командировке во Франции. Видимо, допустил какую-то оплошность, подробности которой мне не известны, и по этой причине был досрочно отозван. Не вдаваясь в детали всех обстоятельств, Виктор Борисович рассказывал, что взыскание с него давно уже снято, и он был полностью реабилитирован. Находясь на Дальнем Востоке в течение уже более пяти лет и успешно выполняя оперативные обязанности, Виктор Борисович по праву считал возможным надеяться на перевод в западные районы, тем более что его родители, проживавшие в Москве, находились в преклонном возрасте.
В конце концов, Бычевскому с невероятным трудом удалось вырваться с Дальнего Востока и получить назначение в Москву, но без перспективного служебного роста, а даже с понижением в должности по воинскому званию. В семейных отношениях у него тоже не заладилось. Его вторая молодая жена после переезда в Москву попросту от него сбежала к очередному любовнику. После развода начались неурядицы с дележом имущества и квартирных метров. В бытовых вопросах Виктор Борисович был не сведущ, прост и наивен. Другим моментом для переживаний стало неудачное замужество его дочери. Будучи на пенсии, мы часто перезванивались по телефону и встречались. Несмотря на все передряги, он не терял оптимизма, на здоровье не жаловался, оставался, как и прежде, энергичным, шустрым, не поддающимся унынию и переживаниям. Вдруг связь с ним прервалась, ни один телефон на мои звонки вообще не отвечал. Для меня это было странно и непонятно. И вот совершенно случайно я обнаружил его могилу на Ваганьковском кладбище, где он несколько лет тому назад был захоронен рядом со своими родителями. Причина его смерти для меня так и осталась неизвестной. Или другой офицер. Геннадий Смоленцев, тоже временщик, после окончания «консерватории», где изучал турецкий язык, долго у нас не задержался и буквально на второй год был переведён с повышением в управление оперативной разведки Главного управления.
Верхний ряд слева направо: Владимир Башун, Виктор Кальченко, Владимир Месилов, Николай Верюжский, Вячеслав Фролов, Виктор Кугель, Сергей Драпов. Средний ряд: Геннадий Слепков, Юрий Родионов, Вячеслав Орлов, Александр Белоусов, Геннадий Процветов, Юрий Зайцев, Виктор Братухин, Виктор Квиткин. Нижний ряд: Юрий Гитлин, Борис Писюк (фамилия изменена), Владимир Шорников, Юрий Столяров, Виктор Бычевский. Матросы катера РК-518. Хабаровск. 1973 г.
На представленной фотографии, которая относится к тому периоду, когда в принципе организация в «конторе» была налажена, многие застарелые противоречия преодолены, хотя уже зрели новые внутренние трения среди офицерского состава, касающиеся перспективы служебного роста, продвижения по службе с переводом в западные районы. По каким-то причинам на снимке не оказалось многих наших сотрудников, о которых мне хочется рассказать также, как и о тех, кто есть на фото, вспоминая при этом какие-либо события и интересные факты. В.Т.Шорников, могучий 140-килограммовый почти двухметрового роста богатырь, завоевавший явный авторитет среди всех категорий сотрудников, стремился всячески поддерживать в коллективе спокойное равновесие и не допускать ненужных, мешающих общему делу разговоров. Поскольку трёхгодичный период его пребывания на Дальнем Востоке давно завершился, то он, продолжавший жить на служебной квартире в Хабаровске без семьи, которая осталась в Риге, пресекал любые поползновения ставить вопрос о переводе, категорически заявлял, что первым, кто получит перевод на Запад – будет он. Владимир Тимофеевич строго-настрого всех предупреждал, кто будет вести за его спиной какие-либо сепаратные переговоры с начальством о переводе в западные районы, будут его личными недоброжелателями. Самым разумным решением в такой напряжённой ситуации было затаиться и не высказывать свои потаённые мысли, чтобы не вызывать раздражение и начальственный гнев. Первым в «чёрный список» попал Вячеслав Махов, ранее служивший в Либаве на бригаде подводных лодок помощником командира «малютки», окончивший Третий факультет и прибывший в часть годом раньше меня. Не помню, при каких обстоятельствах, где и когда Вячеслав высказался, что он хотел бы служить на Балтике, о которой у него остались прекрасные воспоминания. Однако это стало известно Шорникову. Он вызвал Вячеслава «на ковёр» и задал как бы риторический вопрос, но не допускавший другого, кроме как глубоко отрицательного мнения.
Эта фраза, произнесённая на малороссийском разговорном диалекте, в нашем коллективе приобрела нарицательное значение и стала применяться в обобщённом смысле для всех стремящихся к переводу на Запад, а таких было не мало.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Отец Володи Полынько воевал на кораблях Черноморского флота и в бригаде морской пехоты, оборонял Севастополь, Москву и Заполярье. «Мой путь был определен с самого рождения» - сказал Володя. О том же, но в обобщенном виде рассказал Аркадий Моисеев: «В те годы демонстрировались фильмы о Нахимове, Ушакове, к тому же мне подарили книгу И. Е. Всеволожского «В морях твои дороги». И еще: брат моего деда в 1930-е годы окончил ВВМУ им. М. В. Фрунзе, а во время войны был командиром лидера эсминцев «Ленинград». Все это и определило мою судьбу, о чем я никогда не сожалел». Так, наверное, могли бы сказать многие из нас. Коротко свой вариант ответа сформулировал Миша Московенко: «… я и не мечтал стать военным моряком. Я просто знал, что я им буду». Но это – сейчас, а тогда… Стояло жаркое лето 1958-го. Слава Калашников добивал третью смену в пионерском лагере АХО ЦУ ВМФ «Горки» Рогачёвского района Московской области[4]. За отличную работу в лагерном кружке юного натуралиста он был награждён значком «Юный натуралист» и живым петухом. А 25 августа 1958 года его встречал из лагеря отец. Володя Грабарь ненавидел пионерлагеря по определению. Его позвала со двора домой мать. О возможности отдать сына в Нахимовское ей сообщил сосед по квартире, работавший на Судоремонтном заводе. У Вити Крылова тетка работала в строительной организации Северного Флота, видимо была разнарядка, и она подсказала матери, растившей в одиночку троих детей, отдать Витю в Нахимовское училище. Начальник организационно-строевой части Нахимовского училища Николай Лазаревич Ляшок рассказал о предстоящем наборе своей сестре, и та начала собирать документы на сына – Сережу Мельниченко. А командир роты Моисей Романович Тихонюк стал готовить к поступлению своего племянника Борю Быханова. Случаем также воспользовались: парикмахер училища Алексей Александрович Овчинников, работавший в училище еще до рождения сына Валентина, и Айша Зимуровна Бабикова, она устроилась уборщицей в 1947 году, то есть сразу после рождения сыночка Шамиля. У Юры Монахова отец служил в музкоманде училища, но дома речь об учебе в училище никогда не заходила. И вот, в конце августа, когда Юра собирался с одноклассниками по 71-й школе в кинотеатр «Свет», что на Большом проспекте Петроградской Стороны, внезапно появился отец, и только по пути в автобусе №1 объяснил Юре, куда и зачем они едут.
В тот год, как разузнал Саша Белогуб, а отец Саши тогда служил в ВВМИУ им. Ф.Э. Дзержинского, набор в пятый класс и не планировался. Похоже, что при очередном сокращении военных расходов пытались сэкономить копейки за счет Нахимовского училища, сократив обучение в нем до трех лет (9-11 классы). Ближе к осени решили все-таки не сокращать и набор объявили. Но было уже начало августа. «Благая весть» облетела военные организации Москвы и Ленинграда, и едва успела достигнуть флотов. Потому-то большая часть поступающих оказались из двух столиц и приморских городов или детьми из военных семей. Потому и для большинства ребят предложение поступать в училище было неожиданным. На Славу повлияло авторитетное мнение отца, на Витю – тяжелое положение матери, он согласился, а вернее сказать, не возражал. Володя и до сих пор не понял, почему он тогда дал слабину. И у всех тот едва заметный ответный кивок, данный родителям в знак согласия, оказался едва ли не самым значительным в жизни. Уже взяты билеты и съеден наградной петух. Мать стоит у порога и украдкой плачет. Впереди – неизвестность, а некоторые ребята, похоже, и вовсе не понимали, куда шли. Расставаться с товарищами и родным городом не хотелось…
***
Ленинград встречал гостей во всей красе. Год назад, то есть в июне 1957 года город отметил свое (в 1953 году, празднование не состоялось из-за смерти Сталина). В городе давно уже исчезли следы военных разрушений. Но главное - был проведен газопровод, на кухнях появились газовые плиты, и почти все дворы города очистились от штабелей дров. В городе стало просторно и чисто. К юбилею открыли ещё две станции метрополитена: Чернышевскую и Площадь Ленина. Таким образом, первая линия (Автово – Площадь Восстания), открытая в 1955 году к 10-летию победы в Великой Отечественной войне, стала длиннее и теперь уже соединила все вокзалы города: Балтийский и Варшавский, Витебский, Московский, а теперь и Финляндский. Теперь прибывающие иногородние ребята имели возможность доехать сначала до ближайшей к училищу станции метро Площадь Ленина, которая выходила на новый, еще не достроенный Финляндский вокзал. А затем пешком (15 минут хода) или на трамвае могли добраться до Петроградской набережной по только что введенному в строй после реконструкции мосту Свободы (Сампсониевскому). С моста открывался самый красивый ракурс на здание училища и стоящий рядом крейсер «Аврора».
Петроградская сторона у Кировского (ныне Троицкого) моста. Фото 1970-х годов.
Но ребятам более запомнился другой вид - с моста Кировского (Троицкого), когда трамвай, обогнув памятник Суворову, выезжал на простор Невы. Пусть «Аврора» чуть выглядывала из-за каменного обвода стрелки Петроградской стороны, а само училище, едва трамвай въезжал на мост, заслонялось мощным зданием с гигантскими статуями на крыше, но память ребенка, взвинченная желанием поступить в училище, возвела этот вид до статуса великолепной панорамы Невы в самом широком ее месте. Тот великолепный дом, который обычно считают Нахимовским училищем, на самом деле является только его частью. В нем единственном располагалось Ленинградское Нахимовское училище при самом своем основании в 1944 году. Но через год училищу отдали еще стоящее у Домика Петра здание начальной школы, туда в сентябре 1946 года перенесли спальни, и его назвали спальным корпусом, а старое здание стало называться учебным. Этот учебный корпус, бывший Училищный дом имени Императора Петра Великого, построенный архитектором Александром Дмитриевым в 1910 году и фигурирует во всех исторических справочниках. Задуманный как памятник Петру I, он отличается воинственным видом, и выглядит импозантно, напоминая старинные постройки эпохи Петра Великого. Первоначально дом этот предназначался для ремесленных училищ и школ, которые до 1920-х годов также назывались училищами, потому он и назывался училищным домом. Училищным домом, только в другом значении этого слова, он и остался, когда здесь разместились нахимовцы. Совершенно случайно даже силуэт здания оказался похожим на корабль.
Учебный корпус Ленинградского нахимовского училища. Вид со стороны Большой Невки. Фото А.Рязанцева. 1985 год.
В плане учебный корпус имеет сложную конфигурацию, напоминающую букву «Ц», только без хвостика на нижней полочке. Эта нижняя полка соответствует главной части здания, протянувшейся вдоль Петроградской набережной и обращенной своим фасадом к правому рукаву Невы, Большой Невке. Левая ножка буквы – это южное крыло, обращенное к Неве. А правая ножка, с севера, вдоль Пеньковой улицы – корпус актового зала. Эту архитектурную композицию все прибывающие осваивали постепенно. Под шпилем в главной части здания находится главный вход, куда каждый год, ближе к осени, каждый своим путем устремлялись мальчишки со всех концов страны. На первом этаже в вестибюле находятся кабинеты командования, в которых вершатся ребячьи судьбы. На втором этаже располагаются учебные кабинеты, на третьем и четвертом - классы, на пятом мансардном с овальными окнами находится столовая. В южном крыле на первом этаже в бывших учительских квартирах теперь размещались учебные мастерские, а бывшая кузница была превращена в теплый гараж на несколько легковых автомобилей. На втором в помещениях с широкими окнами оборудованы кабинеты рисования, естествознания и химии, выше – классы, а на пятом – спортивные залы. Южное крыло - самое светлое и теплое. Поэтому в нем учились младшие воспитанники. С главным крылом оно соединяется архитектурной вставкой, у которой внизу – ворота во двор, а выше по этажам - переходные коридоры и разные помещения. На втором этаже находились кабинеты иностранных языков, а выше в коридорах: пионерская комната с кинозалом, зал спортивной славы и прочие помещения. К нашему поступлению в 1958 году Ленинградское Нахимовское училище отсчитывало 15-й год своего существования.
За эти годы порядок обучения в училище менялся неоднократно. Нахимовцы в разные периоды учились по пять, шесть и даже по восемь лет. Ленинградское Нахимовское училище заканчивали и нахимовцы Рижского и Тбилисского училищ, после их расформирования. А с 1956 года приказом Министра обороны СССР в училище было разрешено принимать не только детей-сирот, но и всех желающих. Тем самым как бы подтверждалось, что страна с задачей жизненного обустройства сирот войны в основном справилась. А большинству из нас этот приказ дал возможность стать юным нахимовцем.
***
Как ни быстро разносятся вести по флотам, а первым в училище (11 августа) прибыл сын работницы кондитерской фабрики имени Н. К. Крупской Коля Петров. Приехал он из какой-то глухой деревни Псковской области, где находился на воспитании у бабушки. По имени одного из селян он и был потом прозван нами Филимоном. Но та десятидневная фора, которую он получил, возвысила его над всеми прибывающими. Он уже усвоил пару-тройку команд, давно всем известных из пионерского прошлого, голос у него приобрел железные нотки, и он встречал нас, как старослужащий. Ему и поручили командовать нашим наскоро сляпанным строем.
Пятиклассник Коля Петров
20 августа прибыла группа ребят из Таллина: Васильев, Фрейберг, Мизиков и др., к ним присоединились ленинградцы: Попов, Овчинников, Е. Смирнов Е., Баудер, Кашников, Белогуб, Миронов, Семенов, Ульяшин, Моисеев. 25 августа прибыли Крылов, Белов, Сипачев, Фролов, Мельниченко, Смирнов В., Монахов, Быханов, Грабарь. На следующий день из Москвы привезли В. В. Калашникова, из Калининграда - Малахова. И – пошло поехало. Все прибывшие считались кандидатами, то есть лицами, которые еще только предполагались к поступлению. Право стать нахимовцем надо было еще завоевать. Задворнова, Московенко и Коновалова привели в училище матери. Женщины тут же познакомились, и уже вместе готовили своих сыновей к экзаменам. В один из дней привел своего сына Володю и Андрей Григорьевич Полынько. Ему, как старшине, ветерану флота, тут же подчинили команду кандидатов, которых надо было доставить в санпропускник. Володя помнит, что в группе оказались В. Коновалов, А. Коваленко и А. Мирошин. К сожалению, теперь никто из них уже не может подтвердить Володины слова, а о санпропускнике вспоминают немногие, возможно, не все и побывали там. Ленинград тогда был значительно меньше теперешнего, пригородами считались поселки: Дачное и Купчино, или же станция Волковская (у Волковского кладбища), откуда бригадир Ленинград Варшавской дистанции пути Яков Зиновьевич Хомко привез своего младшего сына Васю (средний сын Витя поступил годом раньше).
Аркадий Моисеев (слева) у родного дома; рядом - брат Николай, будущий нахимовец, выпускник 1967 года. 5 октября 1958 года.
Когда многие уже сдавали экзамены, и состоялись первые зачисления, привёз братьев-близнецов Козловских на собственном автомобиле их отец, полковник интендантской службы, начальник продовольственного отдела Балтийского флота. Было это 28 августа. Всей нашей оравой: принятыми и не принятыми, первое время руководил старший лейтенант Борис Афанасьевич Кузнецов (прибыл 27.8.58). Чуть позже к нему присоединились другие воспитатели: Владимир Васильевич Тарбаев (9.09.58) и Валерий Антонович Невзоров. Вероятно, их также как и нас назначали впопыхах, и они приступали к своим обязанностям, едва переступив порог училища.
***
Здание училища, в сущности, было обыкновенным школьным домом, пусть и красивым. Нам в те дни особо восхищаться им было некогда, захваченные суетливой новизной тех дней, мы шныряли по лабиринтам коридоров в поисках нужной комнаты. И все-таки каждый наверняка сравнивал училище с оставленной школой. Помещения здесь почти ничем не отличались от школьных - те же классы, коридоры. Те же парты, только их в классах было меньше, и крышки, в отличие от черных школьных, окрашены в белый цвет. Как и в любой школе в летнее затишье, здесь также повсеместно завершался ремонт, совсем скоро начало учебного года, и это ожидание производило гораздо большее впечатление. Всё тогда было как-то тревожно, заполошно и сумбурно.
Все кандидаты жили в спальном корпусе (здание на улице Мичуринской, дом 3). Нас было трудно уложить вечером спать, а утром поднять с постели. А кое-кому приходилось утром с опущенными глазами выносить свои матрасы на просушку. Энурез и виноватая улыбка – спутник любой призывной компании. Родители тем временем устраивались – кто, где мог. Кроме двух корпусов училищу принадлежал и стоящий у Петроградской набережной крейсер «Аврора». Нахимовцев в училище еще не было, и, чтобы не разводить суету в училищной столовой, питание было организовано на корабле. «Аврора» незадолго до того прошла ремонт в Петровском доке Кронштадта и еще пахла свежей краской. Запах сурика и смоленой пеньки, плетеные маты перед каждой дверью и неимоверно высокие пороги (на морском языке – комингсы), которые, казалось, становились еще выше, когда пытаешься через них перешагнуть – это и есть первое детское впечатление от легендарного крейсера. Корабельная пища была матросской и не предназначалась для нежного детского горла. Мы и прозвали её «горлодёром». У некоторых ребят была возможность поесть еще где-нибудь, и они эту еду старались избегать. На них производило неприятное впечатление то, что иной раз, когда нас сажали за раскладные корабельные столы, некоторые еще малознакомые им товарищи прямо-таки набрасывались на еду. А те уплетали все подряд по своим причинам: одни от недостатка воспитания, другие от голода, а третьи в показную. Володя Полынько, например, вообще не любил первое, и теперь давился, но ел матросский борщ, подгоняемый мыслью, что это был его первый экзамен на пути к высокому званию нахимовец.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
1 апреля 1945 года помощник Начальника ВМУЗ ВМФ генерал Татаринов А.И. вручил Училищу Красное Знамя военно-морской части ВМФ СССР.
За этими несколькими сухими строчками скрывается напряжённая организаторская работа коллектива людей, которые глубоко прониклись идеей спасения страдающих от войны мальчишек, объединив её с патриотической государственной идеей подготовки кадров профессиональных военных моряков. Работа велась одновременно по всем направлениям – подготовка материально- технической базы для создаваемой воинской части; формирование кадров для всех служб Училища - строевой части, учебного отдела, снабжения и тыла, медицинской службы. Особое внимание уделялось формированию коллективов преподавательского и воспитательского состава. Одновременно проводилась тщательная работа по набору контингента воспитанников. Появилась первая возможность защитить детей от ужасов войны – по всем войсковым частям Армии и Флота развернулась работа для откомандирования на учёбу прежде всего тех, кто был, официально или нет, приписан к военным учреждениям. Военкоматы Страны подбирали кандидатов на учёбу из осиротевших в войну детей. Порой кандидаты были полными сиротами, либо из родных имевшими только бабушек или дедушек. Состав кандидатов на обучение был очень «разношёрстным»: случалось, дети были из очень глухой глубинки – не видевшие никогда городов, городского транспорта – Ваня Колбин, Серёжа Сырчин, а Петя Зайцев смотрел на городской телефон – автомат, как на чудо из чудес! Мало, кто до училища бывал в театрах, да и кино видели очень немногие! Наименьшим учебным подразделением был класс (взвод) численностью в 25 воспитанников. И первоначально очень многие взводы младших классов состояли, в основном, из 12-14-летних мальчишек независимо от ступени обучения – это было прямое следствие войны: кто-то учился, а кто-то был в составе воевавших частей. В каждом взводе был офицер-воспитатель и помощник офицера-воспитателя (мичман или старшина срочной или сверхсрочной службы).
Тбилисские нахимовцы под Знаменем училища. 27.06.2009.
- Уже в феврале 1944 года в молодежном журнале "Смена" Н.Лабковский рассказал о жизни юных нахимовцев (фото Г.Геловани и Н.Шифрина).
Слава адмирала Нахимова выросла на Черном море. Здесь, у берегов Кавказа, в зимние бури и осеннюю непогодь раздувались паруса его кораблей. Здесь, у крымских берегов, моряки нахимовской выучки дали бой неприятелю, показав, что означают нахимовская стойкость духа, нахимовское уменье в плавании, нахимовская неустрашимость в битвах с врагом.
"Жизнь каждого принадлежит отечеству, - учил Нахимов своих флотоводцев. "Смерть или победа!" - было его девизом. Его боевые принципы лаконично изложены в приказе, отданном им по флоту перед Синопским боем: "В случае встречи с неприятелем, превышающем нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело..." Битву у Синопа Нахимов выиграл, потеряв 38 человек и ни одного корабля. У турок выбыли из строя в этой битве 7 фрегатов, 2 корвета, 2 транспорта, 1 пароход и 1 шлюп. После Синопа и Севастопольской обороны имя Нахимова прогремело по всему миру и о матросах нахимовской выучки стали с почтением говорить на всех морях. Теперь, спустя много десятилетий, имя Нахимова появляется на ленточках матросских бескозырок воспитанников морского училища, и это означает, что ребятам, собранным здесь, предстоит пройти нахимовскую выучку.
Не все они пока еще в состоянии понять, что это означает - быть нахимовцами: здесь есть и девятилетние. Эти воспринимают происходящее больше как увлекательную игру. Те, кто постарше, набрасываются на книги по истории. Самые взрослые уже испытали на опыте многое из того, чему их теперь учат. Об этом говорят ордена и медали.
Васе Чертенко 18 лет. Матроска для него никогда не была детской одеждой; уже с самых ранних лет она была для него формой. Его отец старший лейтенант Чертенко погиб при высадке морского десанта во время войны с белофиннами. О трагической судьбе его матери рассказывает скупая на слова справка политотдела: "Мать - Анна Ивановна - погибла от рук фашистских извергов в городе Георгиевске в 1942 году, отравленная продуктами питания при немецком отступлении..." Круглого сироту Васю Чертенко приютил и воспитал краснознаменный эсминец. Вася вступил в комсомол, стал разведчиком и за отличную разведку в тылу врага, за обеспечение боеприпасами десантной группы он награжден орденом Красной звезды и значком "Отличный разведчик". Теперь этот мальчик, потерявший отца на Балтийском море и нашедший на Черном море продолжение отцовского дела, учится в Нахимовском училище в Тбилиси.
У Васиного ровесника - - мать и отец погибли в Таганроге, были замучены в застенках гестапо. Мальчик чудом уцелел и спасся. Его подобрали и воспитали черноморцы. Мальчик оказал неоценимые услуги в боях за Севастополь, награжден орденом Красной звезды и медалью "За оборону Севастополя". Ленинградские мальчики, прибывшие в училище, награждены медалями "За оборону Ленинграда". 12-летний Володя Гаврилов был бойцом бронепоезда "Балтиец"; Анатолий Мороков служил в оперативной группе; Анатолий Аринин - воспитанник береговой базы; Виктор Бычевский был разведчиком; Юрий Потапов и Паша Васильев - рядовыми бойцами. Все они с пылом юности защищали родной город и заслужили право на то, чтобы стать моряками-нахимовцами.
был переведен из Тбилисского в Ленинградское нахимовское училище, которое успешно закончил в 1948 году, затем училище им. М.В.Фрунзе. О его службе в разведке рассказал Н.А.Верюжский ("Офицерская служба").
Летом всем им предстоит выезд к морю. Пока же они овладевают морскими знаниями, приучаются к морской дисциплине, впитывают в себя морские традиции.
Все они были очень разные ребята. С разным уровнем понимания, с разными привычками. А теперь поглядите на ровный строй юных моряков - их объединила не только форма, но и мечта о море. Бескозырка и тельняшка - это морская традиция. И боцманские дудки на груди у дневального - морская традиция. И дисциплина, жесткая, строгая, - тоже морская традиция.
И если мы взглянем на то, как Геннадий Арнет, один из самых младших воспитанников, по морскому вытягивается во фронт при встрече с начальником училища, контр-адмиралом Рыбалтовским, и на то, с каким вниманием слушают ребята в классе своего воспитателя капитана 3 ранга Кулешова, если мы посетим разнообразные занятия, где основы мореплавания переплетаются с разучиванием гимна Советского Союза, а за строевыми занятиями следует урок полонеза, - нам станет понятным, что здесь исконные морские традиции найдут себе благодатную почву.
Арнет Геннадий Янович был переведен из Тбилисского в Ленинградское нахимовское училище, которое успешно закончил в 1948 году. Его младший брат Арнет Эдгар Янович закончил в 1950 году Рижское нахимовское училище. А их отец - мастер химмонтаж - умер в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Дополним ранее сказанное о нахимовцах - участниках Великой Отечественной войны и расширим их список.
С недавних пор на берегах Куры появилось много мальчиков в матросских бушлатах и бескозырках. Почти каждое воскресенье они проходят строем по солнечным улицам Тбилиси — города, как известно, далекого от моря. На ленте их бескозырок — тисненные золотом слова: «Нахимовское училище».
Колонна воспитанников Нахимовского училища проходит по проспекту Руставели. Фото Г.Геловани. - Известия, 27 мая 1944 года.
В связи с расширением круга авторов редакция блога считает необходимом вновь сердечно поблагодарить их всех, без них очерки истории Тбилисского НВМУ были бы невозможны:
Александров Аркадий Александрович, выпуск 1955 года, Ганич Виктор Федорович, выпуск 1952 года, Грабарь Владимир Константинович (ЛНВМУ, 1965 г.), Гуревич Роберт Соломонович, выпуск 1952 года, Димент Леонид Давидович, выпуск 1953 года, Зюзликов Петр Валерьевич, приёмный сын Гурама Григорьевича Квачадзе, выпуск 1948 года, Кабалюк Владимир Иванович, выпуск 1951 года, Каландарашвили Сурия, вдова нахимовца Каландарашвили Евгения Владимировича, выпуск 1955 года, Карпов Эдуард Гаврилович, выпуск 1954 года, Курако Юрий Николаевич, выпуск 1953 года, Мануйлов Глеб Васильевич, выпуск 1952 года, Мартынова Ирина Валентиновна, дочь командира роты Николаенко Валентина Петровича, Мельникова Лилия Германовна, дочь преподавателя географии Мельникова Германа Михайловича, Огурский Георгий Аскалонович, выпуск 1953 года, Сирый Александр Сергеевич (ЛНВМУ, 1984 г.), Соколов Валентин Евгеньевич, выпуск 1953 года, Соколовский Валентин Георгиевич, выпуск 1949 года, Харазов Виктор Григорьевич, выпуск 1952 года, Чикваидзе Константин Ираклиевич, выпуск 1948 года. Шестоперов Николай Дмитриевич, выпуск 1950 года.
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Нынче ПЯТОЕ, гляжу? Написать спешу Чижу! У Вилена, без сомненья, Юбилейный День Рожденья! И рижане, и подготы,- Ну, никак не меньше роты,- П О З Д Р А В Л Я Ю Т ! И при том Обнимают всем гуртом!
Н.З.
Вилен Михайлович Чиж закончил Рижское Нахимовское училище в 1949 году и был переведён в 1-е Балтийское Высшее военно-морское училище, располагавшееся в Ленинграде. Он «С отличием» закончил артиллерийский факультет в 1953 году и был назначен помощником командира сторожевого катера СК-344 79 отдельного дивизиона СК 19 дивизии ОВРа 8ВМФ в город Таллин. Далее он служил на большом охотнике за подводными лодками, на эскадренном миноносце «Стерегущий» и командиром группы управления огнём главного калибра на крейсере «Адмирал Лазарев». На этом крейсере в 1955 году перешёл Северным Морским Путём на Тихоокеанский флот. Служил он старательно, был на хорошем счету у командования, но перспектив продвижения по службе у него не было. Его тяготила напрасная потеря времени. По семейным обстоятельствам в 1960 году он был переведён в Таллин на крейсер «Комсомолец» на такую же должность. Ввиду значительного сокращения флота, Винен принял решение перейти в запас, и уволился «на гражданку» в 1961 году. Он сразу же поступил на работу и на учёбу в институт. Преодолев все трудности такой непростой жизни в гражданских условиях и став инженером, он в 1966 году получил предложение занять должность главного инженера Вычислительного центра государственной статистики Эстонии. В этой должности он работал 25 лет, успешно внедряя вычислительную технику в производство и решая при этом важные задачи развития народного хозяйства. Распад Советского Союза привёл к свёртыванию всех работ и ликвидации Вычислительного центра. Но эти события совпали со временем выхода на пенсию. Появилась возможность заняться семейными проблемами. Об этом Вилен кратко рассказывает в своих воспоминаниях. - О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 9. СПб, 2008.
Автор проекта, составитель и редактор сборников Ю.М.Клубков.
ГИМН ПРОЕКТУ 613 (Глава из документального очерка Р. Рыжикова «Подводные лицеисты»). Окончание
Произнеся обычную скороговорку: «Прошу разрешения от стола!» (между прочим, до сих пор не понимаю ее смысла), я тоже двинулся к кормовой переборке отсека. «А вас, Рудольф Викторович, я попрошу остаться!» — неожиданно и очень корректно, ну совсем так, как лет тридцать спустя произнесет аналогичную фразу Мюллер (Броневой), обращаясь к Штирлицу (Тихонову), приказал командир. Я замер и выполнил строевой прием «кругом». Кивком головы командир приглашает следовать за ним. Начинаем вместе обходить корабль из носа в корму. Бачковые в отсеках вскакивают и вытягиваются без команд. Наконец, перешагнув широкий стальной комингс, «ныряем» в концевой, седьмой отсек. Именно этим отсеком мне с сегодняшнего дня предстоит командовать. Вежливо (я уже успел заметить и оценить вежливость командира), капитан 3 ранга выпроваживает из отсека бачковых. Остаемся вдвоем. Подойдя к моему непосредственному заведованию — торпедным аппаратам, командир опять же вежливо произносит «вводную»: «Приготовить и прострелять воздухом торпедный аппарат № 5!». «А вот это — удача! — думаю про себя, — именно такой практический вопрос стоял в моем билете по торпедному оружию на госэкзамене в училище». Тогда, в кабинете, я уверенно приготовил макет аппарата и произвел из него условный выстрел. Но что это? Я, как слепой котенок, тыркаюсь между аппаратами, ищу и не нахожу нужных клапанов, рычагов... Наконец, взмокнув, понуро признаюсь командиру в своей некомпетентности. Выходит кабинет, это еще не корабль. Сгорая от стыда, опускаю руки по швам, а голову — на грудь. Краем глаза наблюдаю за реакцией командира. Его лицо непроницаемо. «Теперь Вам ясно, чем предстоит заняться в ближайшее время?» Выдавливаю уставное: «Так точно!» Командир выходит из отсека. Остаюсь один на один с торпедными аппаратами... И пошло-поехало!.. За два последующих месяца пришлось только дважды побывать на берегу. В первый раз для того, чтобы забрать из вокзальной камеры хранения чемодан, а во второй раз для традиционного «представления» офицерам в ресторане. В те времена на флоте бытовало жестокое, но справедливое правило: пока не сдашь положенных зачетов на допуск к самостоятельному управлению группой, а затем, если хочешь продвижения по службе, то и боевой частью, о сходе на берег забудь! А ведь, кроме зачетов по специальности и еще десятка разного рода локальных зачетов, нужно было сдать флагманскому механику зачет самый трудный — по устройству подводной лодки.
Пришлось буквально «на брюхе» пролезть все трюмы и выгородки корабля, научиться на память рисовать все его системы, готовить эти системы к работе, уметь осушать отсеки и трюмы, уметь руководить борьбой за живучесть отсека, самому тушить пожары и заделывать пробоины и многое, многое другое. А ведь сдав на самостоятельное управление боевой частью, нужно было получать допуск к самостоятельному несению якорной и ходовой вахт... Вот это была школа! Трудно даже сосчитать, сколько раз офицер сдавал устройство лодки... Зато, изучив 613-й как следует, можно было смело браться за освоение лодки любого другого проекта. Основа была заложена. Позже мне пришлось получать допуски к самостоятельному управлению лодками 611-го и 629-го проектов, и было понятно, что в основе их устройства лежат принципы 613-го — эталонной лодки последнего поколения дизельных «субмарин». В памяти, разбуженной воспоминаниями, продолжают всплывать события, связанные со службой на средних лодках. Переход Севморпутем. Я — помощник командира. Мне доверена «командирская» вахта во льдах! Идем за ледоколами, но больше стоим на якоре или лежим в дрейфе в ожидании разрежения ледовых полей. Из трех месяцев плавания по СМП фактически двигались лишь один месяц... Вспоминаю помывки в душе на плавбазе «Бахмут», к борту которой нас, правда редко, но подпускали. Даже дома, принимая душ, ощущаю какое-то особенное удовольствие: кажется, что ванна, в которой стою, вот-вот начнет покачиваться, как кафельная палуба душа на плавбазе. Первые выходы в Тихий океан на учения флота и в «автономки»... Из одного такого учения мы с командиром, Юрием Владимировичем Перегудовым, — сыном В. Н. Перегудова — главного конструктора 613-го проекта — возвратились на неделю позже положенного срока. Жены нас тогда почти похоронили... А виноват был шифровальщик, не расшифровавший радио о возвращении в базу. И так бывало. Помню, как в длительных походах я прямо с койки (радисты провели мне туда микрофон) читал по трансляции экипажу бессмертные романы Ильфа и Петрова... Расстался с 613-м в 1962 г, в Индонезии. ПЛ «С-236» получила в индонезийском флоте имя — «Брамастра» (Дротик). Я подробно описал этот поход в рассказе «Тропические кочегары», или «Топи их всех!» Из почти двадцатилетней службы на лодках восемь пришлись на проект 613. Низкий ему поклон! На нем большинство из нас стали настоящими подводниками.
ПЛ "С-189" - памятник проекту 613.
ВОСПОМИНАНИЕ О ДРУГЕ И ФЛОТСКОЙ МОЛОДОСТИ (из очерка К. Булаха, журнал «Звезда» № 5-6 1992 г.)
Кирилл Булах — выпускник Дзержинки, инженер-капитан 1 ранга в отставке. Геннадий Крылов — выпускник 1БВВМУ 1952 г., штурман-североморец, мастер спорта.
В старости все мы помним первый выход в море... Настоящее море в первом плавании началось после Таллина. «Комсомолец» совершал прибрежное плавание для навигационной практики будущих штурманов из училища имени Фрунзе и Первого Балтийского училища. Курсанты последнего были воспитанниками Ленинградского подготовительного училища и гордо называли себя кадетами Первого «бандитского» училища. Здесь-то и переплетаются мои воспоминания первокурсника-механика с воспоминаниями первокурсника — будущего штурмана Крылова. Наш первый в жизни шторм... Я запомнил свинцовые гряды вздыбленной воды, темно-серое небо с летящими, почти черными облаками, уходящую из-под ног палубу. Ее настил был мокрым, но волны по нему не ходили. Только после гулкого удара в борт брызги, клочья пены перелетали через фальшборт. Потом волна отходила в сторону, борт шел вниз и гребень глядел на нас пугающе сверху. Но корабль был высокобортным и так спроектированным, что даже на океанской волне начинающие мореплаватели оставались невредимыми и относительно сухими. Не будь он таким, наш флот недосчитался бы многих адмиралов, не говоря уже о капитанах разных рангов.
Для всех нас мечтою было увидеть заморские берега и побывать в иностранных портах. Печально, что прожив жизнь, мы почти не жили, как положено каждому человеку. Растратив мозг, нервы, силы на службе, мы остались ничего житейски не видевшими, остались «молодыми». Странная наша военно-морская дружба: верность безграничная на корабле и полная потеря контактов при расставании. Всю жизнь продолжаешь считать своим братом и за всю жизнь напишешь ему одну поздравительную открытку, да и то — по многолетним настояниям супруги. А при случайной встрече — объятия, бурные воспоминания, готовность поступиться ради друга-брата всем. И безмятежное расставание назавтра. Судьба соединила меня с Геннадием Крыловым совместной службой на эсминце «Несокрушимый». В море штурман Крылов выходил только при галстуке. В те годы мы не знали рубашек с карманами и погонами, курток, всегда готовых к подвешиванию галстуков на резинках. Для торжественного собрания или ресторана — тужурка, а все остальное время — китель. Штурман же всегда был при параде. Его блестящий вид не давал повода хоть на секунду усомниться в такой же безукоризненности и всей боевой части. Четверть века отплавал после выпуска Крылов в Арктике. Не уезжал он оттуда ни в академию, ни на курсы усовершенствования, ни на строящийся корабль. Все те же входные ориентиры, поход за походом, из года в год: Рыбачий, Кильдин, устье Кольского с постами Сеть-Наволок и Летинский. Скалистые, большей частью заснеженные берега, серая дымка, низкие облака... Поездки штурмана Крылова в совместный человеческий (то есть семейный) отпуск были редкими и необычными. Жена с сыном, как и положено, отправлялась на юг летом. А мы в это время бороздили Северный океан. И друг мой обеспечивал плавание нашего «Несокрушимого» плюс иногда подстраховывал и менее опытных навигаторов на других кораблях, ибо на летний отдых претендовали командиры и флагспецы бригады.
Вот и отваливал штурман в отпуск зимой, один и, как правило, неожиданно, только и успев дать телеграмму в ленинградскую «Асторию» знакомому швейцару. Из года в год продолжалось их взаимовыгодное сотрудничество: швейцар бронировал люкс, а штурман платил ему за это полярную надбавку. И наступала неделя загула: рестораны, такси, чаевые, знакомые (а чаще — незнакомые), приятели. Редким и необычным было для него это. Но тем, кто встречался с ним только в эти первые дни его одиноких отпусков, казалось, скорее всего, что такой образ жизни для него привычен. Встречи-то случались раз в год, а образ собутыльника запоминался на всю жизнь. Больше, чем на неделю, заполярных средств не хватало. И тогда, купив на последнюю дохрущевскую десятку флакон пробных духов, он ехал на трамвае к маме. Остальные недели проходили тихо, под маминым крылышком, с книжкой в руках. Но после отпуска — на мостике у пеллоруса, над автопрокладчиком, в ходовой рубке или в тесной двухместной каюте долго еще сверкали хрустальные люстры «Метрополя» и томили душу глаза таинственных ресторанных Незнакомок... В декабре восемьдесят шестого праздновалось тридцатилетие подъема Военно-морского флага на нашем «Несокрушимом». На юбилейный подъем флага всем нам прислали с корабля пригласительные билеты. Я с радостью собирался в поездку, а Геннадий впервые за многие годы, может быть — за всю жизнь, колебался и никак не мог принять окончательное решение. Крылов говорил мне, что он очень хочет поехать. Звала его на корабль не забытая до сих пор штурманская рубка, оборудованная когда-то по-домашнему. Помнил он тепло потрескивающих паром грелок в обшитой красным деревом уютной кают-компании после морозных зарядов на ходовом мостике. И хотел снова сыграть на постаревшем на четверть века пианино полонез Огинского, который он выстукивал когда-то четырьмя пальцами на зависть всем остальным посетителям кают-компании. Главное же — он снова хотел окунуться в полярную ночь оставшегося навеки родным Заполярья. Но весной должны состояться лыжные гонки, на которых он имеет все возможности стать наконец чемпионом Ленинграда. И он обязан им стать. Поездка же — это срыв тренировок, наверстать упущенное за оставшееся время он не успеет. Я пытался его уверить, что успех обеспечен и при поездке. Ну, а если придет вторым, то победит в следующем году... Но Геннадий на это не согласился. Я еще и не подозревал, что в следующем году он уже не сможет участвовать в соревнованиях.
Строгий, казенный зал крематория... прощальные речи... После смерти Геннадия я с особой остротой вспоминал о нашей совместной службе тридцать лет назад. Кажется, только вчера мы осваивали Северный театр, только вчера были губы Новой Земли, мыс Желания, остров Медвежий, кромка льдов и айсберги. Долгие недели штормовых походов, и он — наш штурман — в телогрейке, а под ней — тужурка с модным галстуком. Чистейшие карты и журналы, сказочная точность счисления, проходы по заливу к причалу при нулевой видимости. Он растет, становится помощником командира, кандидатом в старпомы. Но он с юности мечтает о подводной лодке и добивается перевода. Вновь проходит тяжкие годы начала, преодолевает скептицизм бывалых подводников и на лодке становится таким же асом-штурманом. Потом сложилось так, что против своей воли он снова попадает на надводный корабль и проходит на нем Северным морским путем. И снова после этого — на лодку , и снова — с нуля. Командир группы, командир штурманской части, флагманский штурман бригады подводных лодок. Первые старты ракет из-под воды, первое и второе поколение атомных подводных лодок. Современная навигационная работа, доклады. И еще всю жизнь в нем жила неистребимая приверженность к лыжному спорту... В Ленинграде, на улице Халтурина, 22, есть музей. Там хранятся медали и грамоты ветеранов-спортсменов. Есть многочисленные отличия ленинградцев-олимпийцев и невелик набор наград ветеранов, сражавшихся на снежных трассах далеко уже не в юном возрасте. Мне дорог хранящийся там совсем не олимпийский протокол лыжных гонок на 15 километров, в которых участвовало 110 спортсменов старше 50 лет и Геннадий Крылов занял первое место среди ленинградцев. Штрих к портрету: В давние годы одна милая дама отвернулась от молодого, но безденежного Геннадия, предпочтя только что возвратившегося из рейса пожилого рыбака с большими деньгами. Уходя из ресторана «Арктика» под ручку со своим избранником, она бросила через плечо: «А ты, пока подрастешь, поиграй в песочек!» Он так и сделал. Угостил знакомого шофера, да и наглухо засыпал песком из самосвала выход из квартиры меркантильной красотки, жившей в полуподвале. За что и загремел помощником на буксир. Из письма Геннадия Крылова Виктору Конецкому:
«Это только сухопутному человеку, ну и служаке на берегу, носящему морскую форму, кажется, что — огромное и бесчувственное создание. Для моряка, пережившего ураганы и штормы на этом создании рук человеческих, известно, какое оно маленькое, слабенькое порой в грозной стихии, но и какое же оно умное и крепкое в смелых морских руках! К кораблю, за долгие годы службы на нем, привыкаешь как к родному человеку. И расставаться с ним порой тяжелее, чем с другом. Не сразу приходит выдержка, упорство, смелость. Все это накапливается десятками морских лет. Море — это не танк, под который можно броситься со связкой гранат и прославиться героической гибелью. В обычной жизни уважение к моряку приходит только с годами. Ох, как трудно начинать гражданскую жизнь заново более или даже менее военному мужчине. Начинать, когда ты только что был военным, подтянутым, накормленным и обутым. Когда у тебя были красивые женщины, безумно влюбленные в твою черно-золотую форму. Когда были деньги, чтобы пару раз в месяц ресторанно попыжиться в компании подобных тебе... И разом «было» — оборвалось. Началось потихоньку «есть». Есть никчемный теперь диплом, удостоверяющий, что ты человек боевых кораблей и моря. Но море тебе ограничивается плаванием в пруду Летнего сада или Обводным каналом. Есть куча долгов, есть куча проблем, не говоря о других кучах... И проблема самая банальная, роднящая с алкашом из утренней очереди за пивом: «На что жить?» или «На что пить сто пятьдесят с прицепом, которые совершенно необходимы перед принятием ответственного решения?» Но здесь надо помнить нашу юношескую песенку:
Не надо бояться быть честным и битым, А надо бояться быть трусом и сытым».
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
