Игорь Филатов. МОРСКАЯ ПРАКТИКА В СЕВАСТОПОЛЕ 1950 г. Окончание.
По окончании практики в Севастополе обратно возвращались опять-таки ж.д. эшелоном. По пути, на одной из многочисленных стоянок поезда (Станция Нижняя Дуванная - напомнил Содатенков) нам предложили совершить экскурсию в Краснодонск, который оказался недалеко. Шли вдоль ж.д. полотна, чтобы не сбиться с дороги. Не успели пройти одного километра как нас нагнал паровоз. Машинисты прокричали нам: "Что так пехом будете переть?!" Ответ: «А вы подвезите!» - «Давайте садитесь». Все воспитанники быстро взобрались на паровоз. Большая часть разместилась на площадках вдоль тендера паровоза. Двое - в кабине у машинистов. Трое - в тендере. А некоторые остались висеть на подножках. Так и въехали в Краснодонск. Экскурсовод - девушка провела нас по местам, где бывали и жили молодогвардейцы. То. что мы услышали и увидели, нас сильно потрясло.
Место казни подпольщиков г. Краснодона. Шурф шахты № 5. 1955 г. -
Особенно, когда под конец экскурсии поздним вечером при освещении местности луной, оказались у ствола Шахты, в которую молодогвардейцев, связанных колючей проволокой попарно, сбрасывали живыми. Потрясение было настолько сильным, что некоторым подготам стало дурно. К эшелону возвращались поздно ночью. Каким образом добрались, не помню. После возвращения в училище, все разъехались в летний отпуск. Впереди был последний напряженный год учебы. Сдача выпускных экзаменов на аттестат зрелости. Принятие присяги. Летний отпуск и прибытие в высшие ВМУ по распределению. С теплотой и грустью вспоминали годы, проведенные в СВМПУ, и с надеждой и верой смотрели в светлое будущее. (Воспоминания - в виде рукописи написаны в период 2004-2005 гг.). 11 марта 2007 г.
М.Ю.Ищейкин. ЮРИЙ МИХАЙЛОВИЧ ИЩЕЙКИН.
Ю.М.Ищейкин родился в г. Вольске Саратовской области 27 апреля 1934 года. В первые послевоенные годы, когда ему исполнилось 13 лет, было образовано Саратовское военно-морское подготовительное училище. Юношеские грезы о бескрайних просторах, лазурных берегах, скитальцах морей начали обретать реальное воплощение в его судьбе. Став «подготом», так называли воспитанников подготовительных училищ, юный Юрий Ищейкин навсегда связал свою судьбу с Флотом Отчизны, для каждого мальчишки жизнь в таком учреждении имела не меньшее значение, чем пребывание в Царскосельском лицее отроков Пушкина, Кюхельбекера, Матюшкина. Это был подарок судьбы. Уже тогда ими познавалась, наряду со школьным курсом и морской наукой, беззаветная и, как потом оказалось, вечная дружба однокашников-моряков. Стремление к самым нелегким испытаниям, к преодолению наиболее трудной стихии — не просто водной, а подводной, привело начинающего моряка в училище «подплава» - Балтийское Высшее Военно-морское училище подводного плавания им. Ленинского комсомола. Интуитивно чувствуя самую интеллигентную область морской деятельности, Ю.М.Ищейкин выбрал для обучения штурманский факультет. О событиях тех лет красочно и самобытно писали поэты- однокурсники В.Завгородний и Н.Загускин в неоконченной поэме - «Обводный канал»:
И вот полсотни первый год! Сошлись в Приютском у ворот Романтики морских широт Салаг «оробили», обрили, Есть обучили без ножа, Поротно в кубрики вселили - В два яруса, в два этажа. На серых стенах - белый иней. На тощей шее - череп синий, Но сердце тикает в груди: Все впереди, все впереди!
Слева направо, сидят: доцент капитан 1 ранга Л.И. Демеш, профессор капитан 1 ранга Б.Б. Щукин (выпускник Рижского Нахимовского училища 1951 г.); стоят: преподаватель капитан 1 ранга А.В. Шарыгин, доцент капитан 1 ранга Ю.М. Ищейкин
Во время учебы в училище Юрий познакомился с Борисом Щукиным, будущим своим коллегой по кафедре «Оперативное искусство ВМФ» Военно-морской академии, ставшим одним из самых близких друзей. В результате чего значительно позже на кафедре появилось следующее продолжение этих строк:
Юр. Мих. - Саратовский «подгот». В душе моряк еще был тот. Но ростом вышедший из шпрот, Попал не в Борин - в третий взвод.
Их дружба и творческое сотрудничество на пользу Флоту продолжались десятилетия. После окончания училища в 1955 году Ю.М.Ищейкин служил на подводных лодках различных классов Тихоокеанского флота от «Малютки» до крейсерской атомной подводной лодки («М-248», «С-333» и «С-150», «Б-109», «К-136»). Уже тогда, будучи на офицерских должностях, от командира рулевой группы до командира штурманской боевой части, он отличался, прежде всего, высочайшей требовательностью к себе, а затем уже и к подчиненным. Это качество Ю.М. Ищейкина красной нитью пронизывало всю его боевую деятельность на флоте, что предопределило его назначение в 1969 году на должность командира крейсерской подводной лодки «К-34» (пр. 675). Необыкновенная работоспособность и основательность были отмечены командованием флота и, как перспективный командир, капитан первого ранга Ю.М.Ищейкин был направлен в 1971 г. в Военно-морскую академию.
В процессе обучения в академии у Юрия Михайловича проявились и новые качества, такие, как склонность к аналитической и методической работе, которые являются неотъемлемой частью деятельности педагога и ученого. Поэтому он был востребован академией и оставлен на ведущей кафедре «Оперативное искусство ВМФ». В 1976 году блестяще защитил кандидатскую диссертацию и начал свой славный путь военно-морского педагога. Юрий Михайлович за короткий срок вырос до доцента и заместителя начальника кафедры (в этой должности с 1985 по 1991 гг.). Здесь ему весьма пригодились такие качества, как исключительная порядочность и педантичность, необыкновенный такт, которые проявлялись не только в обращении со слушателями, но, что очень важно, в отношениях со своими, теперь уже подчиненными по должности, но достаточно независимыми по научным взглядам коллегами по «учебному цеху». Учитель Ищейкин никогда не изменял своему принципу: в русле знаний плыть против течения, чтобы добраться до истоков. При этом в работоспособности ему не было равных. Он в соавторстве написал четыре учебника и несколько учебных пособий, по которым учились сегодняшние высшие офицеры ГШ ВМФ, штабов объединений ВМФ, все командующие флотами. Бесценным его трудом является курс лекций, читаемый на командном факультете - образец фундаментального труда. Коллеги Юрия Михайловича отмечают весомость его работы. Опыт оперативного применения сил и войск флота, как в мирное, так и в военное время был им не просто проанализирован, всесторонне взвешен, но, что самое главное - был трансформирован в ясные и понятные формулировки, положения и правила, которые становились доступными адекватному восприятию и глубоко проникали в умы слушателей академии. Ю.М.Ищейкин был всеми признанным специалистом в области стратегического и оперативного применения сил и войск ВМФ, именно он стал разработчиком новых действующих руководящих документов ВС и ВМФ оперативно-стратегического звена. Большая школа флотской службы и годы работы на кафедре позволили вырасти этому человеку до высочайшего профессионала своего Дела.
Очевидно, что не случайно в Краткой истории ВМА, изданной ещё в 1991 голу, имя Юрия Михайловича встречается в ряду наиболее выдающихся специалистов, внесших заметный вклад в развитие современной теории оперативного искусства ВМФ (стр.228), в том числе участвуя в освоении и внедрении в учебный процесс академии требований и принципов военной доктрины нашей страны (стр.242). Также не случайно, что среди иллюстраций к этому изданию читатель может найти фотографию 1973 года, запечатлевшую момент вручения Начальником ГШ ВМФ диплома выпускнику академии капитану I ранга Ю.М.Ищейкину, выделенному таким образом из многочисленного ряда других выпускников (стр.261). Видимо, именно эти качества Юрия Михайловича стали причиной того, что и после увольнения в запас в 1993 году, он остался на кафедре в должности старшего научного сотрудника и продолжил служение Флоту уже в несколько ином качестве, а не ушел в частную, личную жизнь, не изменил сферу приложения своих знаний и навыков, как это зачастую случается с офицерами, уходящими на «гражданку». Он был Педагогом с большой буквы. Душевная открытость, чуткость, живая заинтересованность делами своих учеников, выходящая за рамки только служебной деятельности, готовность помочь мудрым советом и делом - основные черты характера Юрия Михайловича. Без преувеличения можно сказать, что он жил жизнью своих учеников и друзей, которых было великое множество, искренне любил каждого из них, всегда был рад их успехам и сопереживал при неудачах. Эти черты характера не мешали ему быть принципиальным, а порой непримиримым противником тех процессов, которые противоречили позитивному развитию морской мощи Родины. Жизнь и деятельность военного моряка - педагога Юрия Михайловича Ищейкина служит образцом патриотического служения Флоту и Отечеству. И хоть никогда он не говорил об этом вслух, не любя высокопарных фраз, на деле ценил Верность и Дружбу. Юрий Михайлович был примерным семьянином, любящим супругом, отцом и дедом. Он воспитал двух сыновей, внука и внучку, которыми всегда гордился. Семья и самые близкие друзья знают, что Юрий Михайлович был творческим человеком не только в своей профессии, но и писал стихи, пел песни, автором которых являлся. В них он воспевал морскую службу и самые прекрасные, порой глубоко сокровенные, чувства моряков. На боевой службе в Тихом океане в 1969 году родились такие строки, которые он любил под гитару петь в кругу родных и друзей.
Ниночка Разумовская, жена Юры Ищейкина.
Подругам.
Океаном Тихим отделившись От большой, как говорят, земли, Спит Рыбачий, словно затаившись, Замерли у пирсов корабли.
Нами на гранит перенесенный, Памятник застыл как часовой. Загорелись красный и зеленый Огоньки на рубке боевой.
Эта ночь была для нас началом Долгого и трудного пути. Знали, что к знакомому причалу Нам не скоро предстоит прийти.
Нас волна крутая не качает, И не греет теплым солнцем юг, Но сердца мужские согревают Образы любимые подруг.
Там, на воле мирно звезды светят, Здесь над нами сотни метров тьмы, И о самой дорогой на свете Рассказать нам могут только сны.
Знаю, не легко тебе, родная, Каждый день надеяться и ждать, Вечером в тревоге засыпая, По утрам с надеждою вставать.
Месяцы проходят в ожиданье, Кажутся часы длиннее дней, Ждешь ты, словно первого свиданья, Появленья лодочных огней.
Уходя в простор морей безбрежных, Покидая берег вновь и вновь, Верим, что, вернувшись, встретим нежную, Верную и чистую любовь.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
– это рыбка такая есть, а еще называют так сборище подводных лодок всех проектов в одной базе для посещения их слушателями Академии Генерального штаба. Практика у них, что ли? Или спецэкскурсия? Кино им покажи – и хватит на всю оставшуюся жизнь. Обычно все это происходит летом. Лодки сгоняются в одну из баз, где личный состав драит и вылизывает свою родную лодку, придает ей товарный вид, проклиная при этом все вышестоящее начальство. Причем все это или вместо очередного отпуска, или в преддверии автономки, как правило. В итоге на вылизанную до безобразия ПЛ в один из дней прибывает толпа генералов пехотных, летных и артиллерийских. Наши адмиралы тоже так сбоку, якобы ни при чем. На ПЛ в первом и последнем отсеке, и в центральном посту накрываются им столы с легкой закуской. Однажды пришлось и нам на 667А проекте участвовать в этом безобразии. Запускали мы эту толпу тремя группами – через верхний рубочный люк и через люки первого и десятого отсеков. Диаметр их, как известно, 650 мм. Два генерал-полковника, спустившись через люк десятого отсека в прочный корпус и придя в центральный пост, попали в лапы старпома, не преминувшего их затащить в свою каюту и угостить «шилом». После этого два высших офицера решили выходить наверх. Поднимаются в ЦП и ищут, где же выходной люк наверх. Обращают внимание, что боцман, стоя на приставном трапике, ковыряется в выгородке шахты «Самум», входной люк которой как две капли воды похож на нижний рубочный люк, но диаметром почти в два с половиной раза меньше. Подойдя к нему, один генерал-полковник и говорит другому: «Хрен мы здесь вылезем, Вася. Пошли обратно в 10-й отсек». И потопали на выход в десятый, а выход на волю был-то в трех метрах! Мне «Кумжа» запомнилась в двух ипостасях: 1. Когда был КГДУ, то с напарником под рафинад кусковой выпивали спирт, выданный механиком для протирки систем и механизмов в аппаратных выгородках. Зачем добро портить? Там и так все из стали ОХН10Т – фиг когда поржавеет! 2. А когда был помощником командира, сколько крови стоило выбить в тылу ветошь и краску для вот этой же
А нынче как? Как Воланд сказал: люди мало изменились...
Другое дело нормальный человеческий язык! Представьте, что у наших счастливчиков, изучающих, к примеру, итальянский или испанский язык, такая же часовая нагрузка, так они через год или полтора уже свободненько и переговаривались, и почитывали. Нам, «восточникам», только со второго курса разрешили по какой-то укороченной программе заниматься вторым (английским) языком. Это были самые прекрасные занятия! На экзамене я не произнёс ни одного слова по-русски: прочитал, пересказал, отвечал на вопросы, вёл беседу. Конечно, произношение было не чисто лондонское, а с налётом китайско-волжского говора, тут уж никуда не деться. Итак, вспоминаю наше первое занятие. Михаил Георгиевич Прядохин – наш многоуважаемый преподаватель – Сяньшэн (в русской транскрипции) или Xiansheng (транскрипция латинскими буквами), что в переводе означает уважительное обращение к учителю «господин», в течение первого часа знакомился с каждым из нас и рассказал кратко о себе. С его слов нам стало известно, что родился он в Забайкалье. В тех местах, по месту его рождения проживало много китайских семей, с которыми практически с детских лет ему пришлось общаться, используя разговорный китайский язык. У него, как он говорил, не было другого решения, как изучать китайский язык, который для него не представлял никакой трудности. Выучился. Стал профессиональным переводчиком. Участвовал в синхронном переводе на многих заседаниях, совещаниях, съездах партии. Длительное время работал в советском посольстве в Пекине. Владея в совершенстве китайским языком, долгое время сотрудничал в Госиздате иностранных и национальных словарей.
Реально оценивая ситуацию, Михаил Георгиевич нас успокоил, что за три года учёбы при глубоком желании и активном старании мы сможем получить достаточно крепкую основу знаний для дальнейшего самостоятельного совершенствования китайского языка. Всё зависит от личного желания и возможностей. Надо сказать, что первым делом Сяньшэн постарался нас убедить в простоте китайской иероглифики. Изобразив на классной доске небольшой величины горизонтальную чёрточку, он сказал, что это означает цифру «один», а две горизонтальные чёрточки – это цифра «два», следовательно, три чёрточки будут означать, как вы догадались, цифру «три». Надо сказать, мы несколько оживились. Дальше стало ещё интересней. На доске он написал шалашиком две чёрточки одну больше, другую меньше, сходящиеся в средней части и расходящиеся внизу, и объяснил, что этот иероглиф означает слово «человек». Два таких знака вместе означает «группу людей». Третий такой же знак над двумя предыдущими уже будет «толпа людей». Чего тут сложного? Как не понять? Мы даже несколько обрадовались. Наверное, чтобы окончательно нас доконать видимой «простотой» китайского письма, Сяньшэн изобразил иероглиф означающий «дерево». А два таких иероглифа рядом? Мы тут же радостно заорали: «Лес». Далее не надо было даже задавать нам вопросы. Мы, такие догадливые, с упреждением заявили, что три вместе таких иероглифа будут означать «густой лес», «рощу», «лесные насаждения». И на самом деле мы как-то повеселели и приободрились, совершенно не подозревая, что впереди нас ждёт совершенно дремучая белиберда. Ну, а пока, эксперимент над нами в попытке развить у нас интерес к написанию иероглифов, именно к написанию, а не к рисованию вполне удался. Следующее испытание над нами было вообще потрясающе удивительно своей необычностью, нестандартностью, которое нас раскрепостило от нелепых условностей, характерных для нашей повседневности. Наш Сяньшэн завёл разговор издалека. Дескать, в китайском языке существует несколько тысяч иероглифов, которых сами китайцы не могут точно подсчитать. Но в обыденной жизни, для общения можно обойтись всего лишь несколькими сотнями. Слова, как правило, односложные и двусложные. Это означает, что один иероглиф – это слог и оно же смысловое слово. В подавляющем большинстве слова состоят из двух слогов или из комбинации двух иероглифов. Существуют, конечно, слова, включающие пять, шесть и более иероглифов. Но вся сложность в том, что всех звуков гласных, согласных и их комбинаций объективно существует ограниченное количество. Стало быть, с одинаковым произношением может оказаться несколько десятков различных по написанию иероглифов, имеющих разное смысловое значение. Такое недоразумение для нормальных людей трудно даже вообразить. А для китайцев – обычное дело. Вот к чему приводит отсутствие алфавита. Воистину возрадуешься Кириллу и Мефодию за их труд по созданию славянской письменности!
Далее Сяньшэн не стал утомлять рассказами о тех трудностях, которые нас ожидали в дальнейшем, а предложил громко проговорить вслух для начала только один слог, который, оказывается, имеет около двадцати самостоятельных иероглифов, а значит и значений, но, вместе с тем, бессчётное количество раз может встретиться в различных сочетаниях с другими иероглифами. Сейчас этот слог я напишу только в транскрипции латинскими буквами, а в русском написании и произношении – он всем хорошо известен от мала до велика. Тогда на уроке, как говорится, для затравки, Сяньшэн сам громко произнёс и потребовал, чтобы мы также громко и членораздельно следом за ним произнесли не менее пятидесяти раз слово: “hui”. Вот это я понимаю – дидактический приёмчик! Никаких условностей, никакой пошлости. Всё встало на свои места и оказалось весьма профессионально, педагогично, тактично, чётко и грамотно. Мы так увлеклись декламацией этого слова, что Михаил Георгиевич в итоге выразил удовлетворение нашим стараниям. Итак, начало было положено, а затем пошло-поехало, чем дальше углублялись в языковые дебри, тем больше, как снежная лавина в горах, катастрофически нарастало количество этих безумных иероглифов, их запутанное написание и птичье произношение, а также трудно объяснимые для нормального понимания лексические и грамматические правила. У нас даже часто возникало желание немного притормозить, остановиться, поработать, переварить и закрепить пройденный материал, но учебная программа неумолимо требовала двигаться дальше. Мне кажется, что от такого жесткого напора, беспредельно увеличивающегося объёма зашкаливала способность реального восприятия, а от этого, без сомнения, страдало качество. Иногда думалось, вот закончится эта нескончаемая гонка, тогда в спокойной обстановке перелопачу и восстановлю всю эту чудовищную глыбу полученных знаний.
Михаил Георгиевич Прядохин прекрасный педагог и методист, глубоко знающий свой предмет, умело вёл наше обучение. Он сам, прилагая огромные усилия, разрабатывал методику проведения занятий, подбирал упражнения, составлял тексты. Это была титаническая работа, Кстати говоря, учебников по китайскому языку у нас тогда не было. Начальный курс, правда, мы изучали по книгам на английском языке. Приходилось вести подробные конспекты каждого занятия, в которых оказывалось всё в куче и лексика, и грамматика, и морфология. Восстановить и перепроверить свои каракули в тетради, уже было сложным делом, но предстояло весь этот ужас запомнить. Словарный запас, который с каждым днём неудержимо накапливался, не должен был теряться в анналах серого мозгового вещества. Вот и приходилось, чтобы не пропадало зря драгоценное время, в автобусе, в метро или ещё где-либо в общественных местах, скрывая от назойливых глаз окружающих, незаметно перелистывать свои блокноты с записями ненавистных иероглифов и тихо нашептывать про себя их писклявое произношение. Без всякого сомнения, Сяньшэн видел, с какими трудностями нам приходится бороться и, стремился поддерживать у нас бодрое настроение, твёрдое желание и, если сказать для красного словца, боевой дух.
М.Г.Прядохин, Л.И.Прядохина.
Честно скажу о себе, что по мере своих сил и возможностей я старался выучить, осмыслить, освоить, закрепить паллиативным методом хотя бы какую-то часть того, что требовалось. Но и это оказывалось не простой задачей. Требования, надо признать, были архисложные. Даже трудно было себе представить, что на экзамене мы должны: прочитать, осмыслить, перевести незнакомый газетный текст, ответить на несколько вопросов, провести беседу на предложенную тему, прослушать по радио незнакомое сообщение и выполнить аннотированный его перевод. Невероятно серьёзные условия, которые под силу, пожалуй, переводчикам, изучающим восточные языки по пятилетней программе. Но мы же не готовимся стать переводчиками. Возможно, такие требования для нас были несколько завышены? Михаил Георгиевич, великое ему спасибо, постепенно, но настойчиво готовил нас к выпускным экзаменам. И вот пробил «смертный час». Экзамен проходил в каком-то мало уютном, полутёмном классе, расположенном в основном здании Академии. Заранее мы решили, что первым «на эшафот» пойду я, следующим Лёва и завершит наше шествие Антон. Оказалось так, что мы взяли билеты почти одновременно. Следовательно, времени на подготовку у Антона оказалось больше, чем у меня и Лёвы. Но это не главное.
Самое неожиданное и непрогнозируемые случилось тогда, когда я уже практически завершал свой ответ. Вдруг дверь класса широко распахнулась и на пороге появилась высокая, статная, стройная фигура генерал-лейтенанта в сопровождении подполковника. Выглядел генерал безукоризненно: бодро, молодо, решительно, напористо. На выразительном, благообразном и красивом лице генерала выделялись элегантные усики, которые как мне показалось, подчёркивали его скрытый внутренний аристократизм. Здесь «китайцы» сдают экзамены? – почти утвердительно и с некоторой небрежностью спросил генерал. Михаил Георгиевич, как мне показалось, немного смутился от неожиданного появления высокого начальства и от такого неуважительного вопроса, но всё-таки что-то произнёс утвердительное. На экзаменах никакие команды не принято подавать, однако мы мгновенно встали со своих мест и молча замерли, приветствуя генерала, который стремительно прошёл через весь класс и разместился со своим сопровождающим за последним столом. Экзамен продолжался. Для завершения ответа мне потребовалось не слишком много времени. Последний вопрос билета оказался, однако, несколько сложноват: прослушать сообщение по радио и дать его перевод. Возможно, я немного разволновался и потерял некоторую концентрацию внимания, потому что, как помню, «диктор» проговорил записанное на магнитофон сообщение, а я что-то не расслышал, что-то не уловил, но повторного прослушивания не разрешалось. Ответ мой получился не уверенный, скомканный. Мне и самому не понравилось, что я промямлил. Но тут по ходу экзамена генерал неожиданно заявил, что он хочет отвечающему, то есть мне, задать вопрос. Я с удивлением развернулся в его сторону и подумал: «Неужели генерал знает китайский язык?» К счастью, генерал стал задавать вопросы по-русски, а подполковник переводил их на китайский язык. Не вслушиваясь, что говорил подполковник на китайском языке, я тем временем думал, как построить ответ на задаваемые вопросы генерала. Здесь надо дать пояснение. В те годы советско-китайские отношения переживали самый тяжёлый период. Две великие державы находились чуть ли не в состоянии начала войны. Крайне напряжённая обстановка наблюдалась на государственной границе между Россией и Китаем, проходящей по рекам Амур и Уссури. Более того, в марте 1969 года произошло вооружённое столкновение на границе по реке Уссури в районе острова Даманский. Островок не ахти какой по размерам: длинною около 2,5 километров, шириной всего-то 500 метров, болотистый, а в половодье вообще уходящий под воду. От китайского берега находится в 100 метрах, а от советского – в 300 метрах. Никакого хозяйственного, а тем более стратегического значения эта островная территория не имеет.
(по-китайски – Чжэньбаодао, что в переводе означает «Драгоценный остров»)
Эти события я подробно изложил в первой книге своих воспоминаний. Однако считаю необходимым здесь кратко напомнить об этом факте. Обострение политических отношений между СССР и КНР в 1960-е годы XX в. сопровождалось многочисленными провокациями со стороны китайских пограничников, военных и гражданских лиц. Очередная провокация китайских «хунвэйбинов» и отравленных маоцзэдоновской антисоветской пропагандой бандитских элементов привела к конфликту. Так, 2 марта 1969 года китайскими пограничниками были в упор расстреляны начальник погранзаставы Нижне-Михайловка старший лейтенант Стрельников и семь советских пограничников. В развернувшемся бою за остров Даманский погибли 32 советских пограничника, но китайцам закрепиться на острове не удалось. 15 марта китайской стороной была предпринята новая попытка захватить остров Даманский, которая также была отбита. Китайская сторона понесла большие потери в живой силе. В сражении с обеих сторон принимали участие не только пограничные, но и регулярные войска, задействованы артиллерия, танки, ракетные установки. За мужество и героизм, проявленные при защите государственной границы, старший лейтенант Иван Стрельников (посмертно), старший лейтенант Виталий. Бубенин, младший сержант Юрий Бабанский, начальник погранотряда полковник Демократ Владимирович Леонов и младший сержант Орехов (оба посмертно) были удостоены звания Героя Советского Союза. По последним опубликованным данным со 2 по 21 марта 1969 года в советско-китайском конфликте погибло на всей границе 58 человек, ранено 94 человека. Численность погибших и раненых китайская сторона не посчитала нужным обнародовать, однако по оценочным данным их потери составили не менее 3000 человек.
ценою своей жизни защитившим в 1969 году советскую землю от посягательств китайских агрессоров.
Китайская сторона должна была твёрдо усвоить, что российская земля священна и неприступна. Хочется верить, что агрессивным устремлениям китайцев попрежнему достойно противостоят доблестные пограничники, бдительно охраняющие государственную границу, а также славные воины-дальневосточники и моряки-тихоокеанцы, всегда готовые дать достойный отпор на любые территориальные посягательства.
Однако, как известно, более чем через двадцать лет советская сторона добровольно передала остров Даманский и другие оспариваемые китайской стороной территории, в частности остров Тарабаров в непосредственной близости от Хабаровска, в вечное пользование. Сейчас нам говорят, что Китай – наш стратегический партнёр. Полуторамиллиардная, переселённая страна не имеющая даже клочка свободной земли задыхается в своём замкнутом пространстве. А свободные, необъятные, малонаселённые территории, обладающие богатейшими природными ресурсами, находятся совсем рядом, на противоположном левом берегу реки «Чёрного Дракона» (так китайцы называют нашу дальневосточную реку Амур). Как вы думаете, какие мысли могут появиться у нашего стратегического партнёра? Правильно, если не война, то ползучая экспансия, которая уже приобрела на добровольных попустительских и согласительских условиях широкие масштабы.
Истоки советско-китайских вооруженных конфликтов на границе уходят в прошлое. Процесс территориального разграничения между Россией и Китаем был длительным и непростым. -
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Лето. Воскресенье. Центральная площадь (а она там и одна всего-то) перед ДОФом. Гуляют дети, мамы молодые, патруль вдоль озера ходит туда–сюда. Подъезжает комендант, подполковник Василий Васильевич Извеков (славился своей отборной матерщиной, разговаривал только на матерном, но все его понимали), начинает громко на всю площадь драть начальника патруля и, естественно, с матерком.
Проходящий мимо ЗКД тихо так говорит Василь Васильевичу: «Вась-Вась! Дамы кругом, не матерись». Извеков замолкает, отсылает патруль. Патруль уходит, и, воспользовавшись этим, маленький мальчик пытается пустить в озеро. Василий Васильевич, оглядевшись по сторонам, шепотом кричит: «Мальчик! Мальчик! Твою мать, отойди от воды!».
Об утерянной винтовке и полковнике Соколове (из повести «Соленый лед»). Окончание
Кажется, я заплакал, потому что после напряжения сразу наступил спад и я ослабел физически и духовно. Следовало начинать обратное движение — еще двенадцать километров по шпалам, по шпалам. Более истертую ногу я обмотал носовым платком, штаны засучил выше колен и выбрался на насыпь. И тогда вспомнил о наличии махры в кармане. Это было замечательно — сесть на рельсу, свернуть закрутку и закурить горячую махру, когда между стертых коленок зажата винтовка. За все это время не прошел ни один поезд, а тут рельса подо мной начала подрагивать и я увидел в чуть уже сереющей тьме свет фары. Катил тепловоз, но без состава. Мне продолжало везти! Я вскочил, поднял над головой винтовку и принялся отплясывать на путях индейский танец, и, конечно, орал что-то. Кто мои орания мог услышать? Но дикую фигуру в засученных штанах, в тельняшке и с винторезом над башкой машинисты заметили. И остановили тепловоз, и взяли меня на борт. Оказалось, что по селектору было сообщено кому положено на перегоне Хибины и Апатиты, что где-то там болтается не беглый каторжник, а военнослужащий, выполняющий спецзадание. Это полковник Соколов предусмотрел. Очень мудро. В Апатитах дежурный по станции подсадил в первый же пассажирский поезд в общий вагон на третью полку, и я догнал эшелон еще до Ленинграда — продолжало везти. Во Мге вылез, и часа через два подошел час расплаты. Я поднялся в штабной вагон и по всей форме, но сияя полной луной, доложил, что курсант такой-то винтовку нашел и прибыл для дальнейшего продолжения караульной службы. Строевая машина, которая только что поставила ради меня судьбу на кон, взяла винтовку, вытащила обойму, с облегченным вздохом подкинула ее на ладони — все патроны были целенькие. А в те времена и утрата одного единственного патрона считалась преступлением. — Молодец! Теперь чепухой отделаешься, — сказал полковник Соколов. — Двадцать суток простого ареста после прибытия в училище. Можете идти! — Есть двадцать суток ареста! — сказал я, переставая излучать лунное сияние. Единственный отпуск в году предстояло провести на гарнизонной гауптвахте в некотором удалении от мамы и любимой. А я-то, догоняя эшелон, думал, что полковник преподнесет мне конфетку на блюдечке за героизм и самоотверженность при выполнении столь боевого задания!
В части мой «героизм» докатился до ушей адмирала Никитина — начальника училища. И я первый раз в жизни сподобился разговаривать с адмиралом. И даже в его кабинете. Не знаю, как в армии, а на флоте рядовые знают о высшем начальстве только то, что успевают сами пронаблюдать. Никаких биографических справок рядовым об адмиралах не сообщают. Где он служил, чем занимался, когда и где родился — тьма над Имандрой. Быть может в целях конспирации и секретности, а может, из традиции скромности... Про адмирала Никитина я ровным счетом ничего не знал. И видел-то начальника только из строя в щель между впереди торчащими стрижеными затылками. Непроницаемое, тяжелое лицо, по-монгольски желтоватое. Лицо сфинкса перед Академией художеств. Небольшого роста, но плотный и широкий туловищем. Вот перед адмиралом Никитиным мы с полковником Соколовым вместе и предстали, ибо были вызваны к нему «на ковер». Разговор получился короткий: — Полковник, как вы этого фокусника накажете? — Двадцать суток простого ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте, товарищ адмирал! — Вместо отпуска, получается? — Так точно, товарищ адмирал! — Куда ты собирался ехать в отпуск? — Никуда, товарищ адмирал, я здешний, ленинградец. — Мать жива? — Так точно, товарищ адмирал! — Десять суток, полковник. Пусть мать повидает. — Есть десять суток, товарищ адмирал! — сказал полковник Соколов, и мы с ним повернулись налево кругом и парадным шагом выкатились из парадного адмиральского кабинета. Борис Викторович Никитин прошел всю войну на самом отчаянном и дерзком — на торпедных катерах. Еще перед войной он испытывал катера, управляемые по радио. Затея с управлением катерами по радио в боях проверена не была. Но не потому, что аппаратура и отработка применения ее были плохи. Просто господство в воздухе принадлежало длительное время противнику, и он сбивал летающие лодки типа МБР-2 (морской ближний разведчик, модель вторая), с борта которых должно было осуществляться управление катерами. Не в этих деталях, однако, суть дела и суть адмирала Никитина. Ведь в основе идеи лежит главный закон лучших русских флотоводцев — победа малой кровью! Сохранить родные души, уберечь матросов и лейтенанта от любого лишнего риска. Как все это сочетается с: «Мать жива? Десять суток, полковник...»!
Об адмирале Никитине (из повести «Вчерашние заботы»)
Недавно справляли мы четвертьвековую годовщину первого выпуска нашего училища, которое нынче носит длинное очень название: Высшее военно-морское подводного плавания училище имени Ленинского комсомола. По традиции, всех наших воспитателей, учителей, командиров мы приглашаем на годовщины. Нынче адмирал Никитин прибыть не смог. Ему ампутировали обе ноги много выше колен — война, конечно. Мы бы и на руках принесли Бориса Викторовича в родное училище, но ему и этого нельзя было. И группа делегатов поехала к адмиралу домой. Наш адмирал сохранил величавую и чуть загадочную осанку. Его тяжелое лицо оставалось таким же суровым. Он был в форме, при орденах и раскатывал в кресле на колесах возле стола, накрытого в честь нашей годовщины с такой щедростью, что уронить рюмку на скатерть не представлялось никакой возможности. Командир «Комсомольца» капитан первого ранга Савенков, который первым когда-то назвал нас «военными мальчишками», присутствовал здесь же. Он тоже был при всех регалиях. И предложил первый тост за тех, кто сейчас в море охраняет рубежи нашей Родины и, исполняя долг воинской службы, явиться на юбилейное торжество не смог. За этих ребят мы выпили сидя. Они для нас Васи и Пети. При втором тосте бывшие военные мальчишки, а нынче уже послевоенные Герои Советского Союза и послевоенные адмиралы встали, чтобы выпить за адмирала Никитина, который встать не мог. Он попытался зачитать обращение, написанное им к годовщине выпуска. Оно должно было быть оглашено во время торжественной части в клубе училища. Но предварительно Борис Викторович решил зачитать его нам сам. И здесь на третьем слове: «Мои боевые друзья...» выдержка изменила непроницаемому контр-адмиралу. Думаю, первый раз в жизни. Он откатился в тень абажура и сунул текст Савенкову. — Не могу. Читай кто другой, — сказал адмирал Никитин. — Боюсь ослезиться.
О погибшем друге (из повести )
Это избитая история: как только вспомнишь юность, становится грустно. Вероятно, потому, что сразу вспоминаешь друзей своей юности. И в первую очередь уже погибших друзей. Здесь, возле памятника Крузенштерну, я последний раз в жизни видел Славу. Он шагал по ветру навстречу мне, подняв воротник шинели и тем самым лишний раз наплевав на все правила ношения военно-морской формы. На Славкиной шее красовался шерстяной шарф голубого цвета, а флотский офицер имеет право носить только черный или совершенно белый шарф. Из-за отворота шинели торчали «Алые паруса» Грина. А фуражка, оснащенная совершенно неформенным «нахимовским» козырьком, выпиленным из эбонита, сидела на самых ушах Славки. Надо сказать, что за мою юношескую жизнь творения Александра Грина несколько раз делались чуть ли не запретными. А Славка всегда хранил верность романтике и знал «Алые паруса» наизусть. Начальство всегда считало его разгильдяем. И, пожалуй, не без оснований. Все, что не было романтичным в его понимании, не могло его интересовать. В те же далекие послевоенные времена казалось, что конец войны сразу должен означать начало чего-то прекрасного, легкого, свежего. Но началась «холодная война», воздух общественной жизни тяжелел. И мы в своих казармах половину времени думали о шпионах. Единственной отдушиной были книги Паустовского, его настроенческая проза, проникнутая грустной мечтой о красоте. Мы были молоды, и многое путалось в наших головах. И в Славкиной тоже. Когда-то он мечтал стать кинорежиссером, прочитал уйму американских сценариев и рассказывал нам их. И ночами слушал джаз. Он владел приемником, как виртуоз-скрипач смычком. Из самого дешевенького приемника он умел извлекать голоса и музыку всего мира. Учился он паршиво. Но великолепно умел спать на лекциях. Великолепно умел ходить в самовольные отлучки. И ему дико везло при этом. Наверное, потому, что у Славки совершенно отсутствовал страх перед начальством и взысканиями. При всем при том Славка имел внешность, совершенно невзрачную, был добродушен, и толстогуб, и сонлив. Но не уныл. Я никогда не видел его в плохом, удрученном состоянии. Он радостно любил жизнь и все то интересное, что встречал в ней. Его не беспокоили тройки на экзаменах по навигации и наряды вне очереди. Он выглядел философом натуральной школы и чистокровным язычником. Естественно, такие склонности, и запросы, и поведение не могли нравиться начальству. Больше того, его выгнали бы из училища давным-давно, не умей он быть великолепным Швейком. Его невзрачная, толстогубая физиономия напрочь не монтировалась с джазовыми ритмами, и самовольными отлучками, и любовью к выпивке. Встретились мы с ним на набережной Лейтенанта Шмидта в середине пятидесятых годов. Я уговаривал его бросить подводные лодки. Нельзя существовать в условиях частых и резких изменений давления, если у тебя болят уши. — Потерплю, — сказал Славка. — Я уже привык к лодкам. Я люблю их. Через несколько месяцев он погиб вместе со своим экипажем. Оставшись без командира, он принял на себя командование затонувшей подводной лодкой. И двое суток провел на грунте, борясь за спасение корабля. Когда сверху приказали покинуть лодку, он ответил, что они боятся выходить наверх — у них неформенные козырьки на фуражках, а наверху много начальства. Там действительно собралось много начальства. И это были последние слова Славы, потому что он-то знал, что уже никто не может выйти из лодки. Но вокруг него в отсеке были люди, и старший помощник командира считал необходимым острить, чтобы поддержать в них волю. Шторм оборвал аварийный буй, через который осуществлялась связь, и больше Слава ничего не смог сказать.
Когда лодку подняли, старшего помощника нашли на самой нижней ступеньке трапа к выходному люку. Его подчиненные были впереди него. Он выполнил свой долг морского офицера до самого конца. Если бы им и удалось покинуть лодку, он вышел бы последним. Они погибли от отравления. Кислородная маска с лица Славы была сорвана, он умер с открытым лицом, закусив рукав своего ватника.
ОТВАЖНЫЙ КАПИТАН (из очерка в многотиражке Педагогического университета им. Герцена).
— преподаватель военно-морской географии в I БВВМУ в 1950-е годы.
Героя этого очерка в университете знают многие. Это удивительно интересный, добрый и обаятельный человек, общаясь с которым, не ощущаешь, как ни странно, разницы лет (а ведь ему восемьдесят). Его юношескому задору, энергии могут позавидовать двадцатилетние. Возможно даже, во многом им за моим героем просто не угнаться. Итак, знакомьтесь — Павел Григорьевич Сутягин. Да-да, тот самый. Председатель Совета ветеранов университета, профессор кафедры экономической географии, в прошлом кадровый дипломат и разведчик, о чем, правда, знают не все. Его кредо: «Надо, чтобы людям с тобой было легко, чтобы они к тебе тянулись». На вопрос о том, что ему больше всего не нравится в людях, Павел Григорьевич ответил: «Подлость и озлобленность. Не терплю угрюмых лиц». Павел Григорьевич родом с Южного Урала. После окончания семилетки в 1930 г. год работал в геологоразведочной партии, занимался ликбезом с детьми ссыльных, руководил пионерской организацией. Затем — горный рабфак и учеба в Свердловском горном институте. В 1933 г. после окончания 1 курса по комсомольской путевке он попадает в Военно-морское училище связи им. А.С.Попова. После выпуска в 1938 г. П.Г.Сутягина направили учиться на Высшие дипломатические курсы, где он проучился год. Как считает Павел Григорьевич, выбор пал на него в том числе и потому, что имел он артистические способности: исполнял арию Ленского, романсы, декламировал наизусть «Евгения Онегина» (кстати и сейчас он может прочесть любой отрывок из поэмы). 1939 год. Молодой, двадцатичетырехлетний консул Сутягин приступил к работе в Осло — работе интересной и увлекательной, но и весьма непростой. 22 июня 1941 г. на рассвете П.Г.Сутягина разбудил телефонный звонок. Было 5 часов утра. Звонил представитель ТАСС в Осло Василий Корякин. Он успел сказать, что к нему ломятся гестаповцы и что если через 30 минут он не позвонит, чтобы его выручали. На этом связь оборвалась. Было ясно, что незваных гостей надо ждать в торгпредстве с минуты на минуту. Павел Григорьевич поднял по тревоге всех сотрудников. Вскоре подъехали 4 машины с гестаповцами. Выломав дверь, немцы ворвались в здание. Не обращая внимание на протесты дипломатов, им скрутили руки и отвели в тюрьму, в одиночки. К счастью, советское правительство сумело договориться об обмене наших дипломатов на немецких. Путь на Родину был нелегок: Берлин, Вена, Белград, София, Стамбул. В Москве предложили продолжить дипломатическую работу, но Павел Григорьевич отказался, попросив направить на фронт. Его командировали на Северный фронт в морскую разведку.
В пригороде Мурманска в небольшом спецгородке готовили к партизанской работе норвежцев, которые в 1940 г. после оккупации Норвегии фашистами приплыли на рыбачьих катерах в Мурманск. Будущие норвежские партизаны проходили подготовку к разведработе. Между собой норвежцы капитан-лейтенанта Сутягина называли «Черным Гансом». У Павла Григорьевича, ставшего к тому времени командиром разведчасти, было под началом 150 человек. Он лично разрабатывал разведоперации, определял, кому поручить командование разведгруппами, неоднократно сам участвовал в боевых походах подлодок в тыл врага, командовал пятью высадками разведчиков на побережье Норвегии, Много драматических воспоминаний связано у Павла Григорьевича с тем временем. Гибли друзья-моряки, гибли разведчики, гибли норвежские партизаны... В книге Эммануил Казакевич рассказал о суровых буднях военморов, о друзьях Павла Григорьевича и о нем самом (в книге он выведен под фамилией Летягин). Война есть война. И надо было, несмотря ни на что, делать свое дело, готовить новые разведгруппы, допрашивать «языков»...
Кстати о «языках». Среди захваченных в плен попадались как моряки, так и летчики. Одного из них — знаменитого аса Мюллера, сбившего 90 наших самолетов, именно Павел Григорьевич, как говорится, «расколол». Мюллер был всего лишь фельдфебелем, поскольку не состоял в национал-социалистической партии, но знал, безусловно, очень много. На допросах, однако, отвечать отказывался. Разговорил его только Сутягин, заявивший Мюллеру на отличном немецком, что «от него никто не уходит живым, не ответив на его вопросы». Даже сейчас, глядя на то, как Павел Григорьевич изображает сцену допроса, как меняется выражение его лица, невольно становится немного не по себе. А каково было Мюллеру, не подозревавшему, что это просто уловка, так сказать, последнее средство! «Черный Ганс» внушил ему такой страх, что Мюллер дал подробную (на 70 страницах с чертежами) информацию о мессершмиттах, с указаниями, как лучше их сбивать. Его показания были столь ценными, что вскоре его затребовали в Москву. Спустя много лет Павел Григорьевич узнал, что бывший ас стал... командующим ВВС ГДР.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
