В Ленинграде нас ждали хмурое межсезонье и веселые ленинградские подружки. Девочки в круг интересов нахимовцев входили постепенно и по-разному. В силу неравномерности развития мы очень сильно отличались друг от друга. Одни девчонок еще сторонились, другие уже бегали на свидания в «самоволки». Встречи с девочками в городе иной раз сопровождались драками с их гражданскими дружками. Иногда это заканчивалось печально. Незлобивый Юра Монахов, провожая подругу своей двоюродной сестры Гали (которая в пятом классе указала ему на ботинки), вдруг почувствовал удар в спину, и потерял сознание. Хорошо, дело было рядом с домом. Родители доставили его в госпиталь с проникающим ранением. Юра по дворовой терминологии получил перо. Поэтому не мудрено, что чаще знакомые девчонки приходили к нам, и для свиданий не надо было куда-то уходить. Места встреч – скамейки прилегающих к училищу бульваров и скверов, садик у домика Петра. Можно было спрятаться в гаражах у «Буржуйки».
На Пеньковой улице была своя достопримечательность – у двухэтажного детского садика была оборудована детская площадка, на которой стояли два игрушечного домика по размерам раза в два большим, чем собачьи конуры. И именно в этих домиках нахимовцы-старшеклассники "совращали" девчонок. А бывало и наоборот. И сразу вспомнилась Софа Руфинская – жгуче накрашенная, перезрелая девочка с чрезвычайно сексуальной внешностью и впечатляющими выпуклостями. При всем этом - искренне любящая флотских ребят. Да, были когда-то преданные Флоту девушки! Софа сделала не один выпуск из ЛНУ! Да и «Фрунзе» с «ВВМУППом» годами не выходили из-под её юбки. Из наших добился её благосклонности, похоже, один только мощный Костя Калинин. Но самые первые и трогательные попытки общения – игра в волейбол со сверстницами из «Буржуйки». Из всех девчонок «Буржуйки», запомнились Лиза Шишлакова, которая встречалась с Александром Оводовым (старше нас на год) и две подруги: брюнетка Таня Чикалюк и блондинка Лена Васильева. Обе они были очень симпатичными, высокими, стройными и с ними гуляли в основном ребята первого взвода. Позже В.Калашников их встретил на танцах уже в училище Фрунзе где-то на первом курсе. Но потом их больше не видел… И вот, когда Слава служил уже в Москве, служба свела его вместе с Владимиром Николаевичем Ильиным, выпускником 1968 года 3-го факультета ВВМУ им. М.В.Фрунзе, с которым они вместе служили в только что организованном Морском отделе в составе 13 Управления Минобороны СССР. «Где-то через полгода совместной службы – вспоминает Слава, - наш начальник В.Н. Ильин пригласил почти весь коллектив отдела со своими жёнами к нему на квартиру для более тесного знакомства. Мы вместе с женой прибыли по назначенному адресу и в указанное время. Дверь открыл хозяин, из-за его спины в узкой прихожей выглядывала жена. В её лице было что-то такое неуловимо знакомое, и я сперва опешил. Но память что-то подсказала, и, познакомившись, я узнал, что её зовут Таня, и спросил, а не та ли это Таня, с которой мы когда-то играли в волейбол рядом с «Буржуйкой». Получив утвердительный ответ, я даже вспомнил и её девичью фамилию. Это была Таня Чикалюк».
Вот так и получилось, что более чем через 20 лет Слава встретился с одним из мимолётных свидетелей своей юности. И ни где-нибудь в Питере, а в московской квартире, да ещё и своего непосредственного начальника. От Татьяны он тогда узнал, что Лена Васильева давно умерла, еще в середине 1970-х годов.
***
Одним из преимуществ старших нахимовцев – питонов - было право посещать вечера танцев. И они это право надежно оберегали. Даже ставили при входе в клуб дежурных, чтобы салага не прошел. Бывало, конечно, что старшие друзья, могли и провести тебя, но даже это не поощрялось. Старшие носили красные галочки на левом рукаве: девятиклассники – одну, а нахимовцы выпускного класса – три. И еще питоны носили прически. Наступило время, когда и у нас появились галочки и прически, и нас стали пускать на танцы. Танцевальные стили тогда быстро сменяли один другой, называть некоторые новые танцы танцами следует с известной оговоркой. Временами работали кружки бальных танцев - но кто теперь танцевал «бальные»? Мы порой специально надевали на танцы тяжеленные рабочие яловые ботинки с заклепками: новые «па» строились на каком-то «очумелом» примитивном топоте. На танцах всегда присутствовал обеспечивающий, он же наблюдающий офицер, а то и несколько. Они постоянно одергивали танцующих. Однако в целом командование такие организованные встречи с девочками поощряло. Видимо, в них, в этих встречах, была педагогическая, что ли целесообразность. Когда объявлялись танго или вальс, большинство сидело в креслах, и в этом были явные издержки однополого воспитания. Изредка нас водили в разные, по преимуществу «женские» учебные заведения. Но в обычных школах обучение было совместным, и там, в школах, хватало и своих кавалеров. Запомнилось посещение Музыкального педагогического училища на Петроградской стороне. Еще вспоминают о медицинском училище, там девочки подробно изучали физиологию, и первая настоящая любовь веяла оттуда.
Учащаяся 2-го медицинского училища Татьяна Овсянникова на практических занятиях. 1960-е годы.
В 1963 году в училище была попытка организовать молодежно-эстрадный оркестр. К сожалению, по мнению командования, не было проявлено «художественного вкуса». О вкусах не спорят, но дело прекратили. Впрочем, нашей роты это коснулось только тем образом, что теперь вновь стали танцевать под духовой оркестр. У нас появились гитары и свои гитаристы: в первом взводе Мельниченко, а во втором – Назаренко. Они играли по нотам. Валерка Назаренко учиться играть начал где-то в 8 классе и так упорно и напряжённо это делал, что порой походил на маньяка, на столько его этот процесс захватил. Эти двое действительно играли. Для Бори Горелика гитара была доской со струнами. Он эти струны рвал, исполняя полу- или совсем блатные песни:
Друзья, купите папиросы. Подходи пехота и матросы. Покупайте, пожалейте, сироту меня согрейте, Посмотрите – ноги мои босы...
Боря, выбивал слезу, завывая о несбыточном счастье. Он пришел к нам в роту 1 декабря 1959 года. Боря действительно был сиротой и несчастным ребенком. Умерла его мать, его сначала взял к себе отец, давно живший с другой семьей, затем и он умер. Боря ходил по рукам, и везде обращались с ним довольно жестоко. «Я завидовал Золушке» - вспоминает он о тех годах. У нас его тоже встретили не очень-то приветливо, впрочем, как и всех, входящих в коллектив. Но прошло три года, теперь он был и обогрет, и уважаем. Однако, заканчивал свое выступление непременным: «… и мое счастье раскололось под орех», именно «под орех» - так считал Боря. Доходили до нас и запрещенные песни Высоцкого. Эти запреты были довольно призрачными: никто не говорил, что эти песни петь нельзя. Ходили всякие слухи, и оттого его песни были еще привлекательней. Мы ревели о порванном парусе и выли: «Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать». А из далекого Ливерпуля слышалась песня про желтую подводную лодку из репертуара волосатых «жуков»- Beetles. Культуру андеграунда мы черпали от наших москвичей. Столица – есть столица. После очередного летнего (1963 г.) отпуска Воронков, Лебедь, Стражмейстер привезли песни никому доселе неизвестного автора Б.Окуджавы.
Она по пров(о)локе ходила. Мотала белою ногой. И страсть Морозова схватила Своей мозолистой рукой
Вскоре возникло повальное увлечение , куда заносили понравившиеся песни и стихи. Туда вклеивались и разные картинки. Песни и стихи переписывались из альбома в альбом.
Сережа Мельниченко запомнил редко звучащую:
Она была тоненькой спичкой в красном платьице скромном. Но однажды она случайно задела шершавую стенку И мигом вспыхнула ярко. И первому встречному щедро она отдала свое пламя. Теперь она в куче пепла среди обгоревших спичек: брошенных, жалких, потухших. Ах! Если бы принц заметил юную стройную спичку. Но у принца была зажигалка.
Но, по крайней мере, одну песню Б. Окуджавы – «», мы знали все. Были в нашем репертуаре и песни Юрия Визбора и Александра Галича, и другие бардовские, записанные на каких-то закрытых концертах.
В лингафонном кабинете на уроках английского мы прослушивали подлинные (аутентичные) тексты, записанные носителями языка, а, кроме того, и песни: Гарри Белофонте и Пита Сигера. А песня «We shell overcome” (Все преодолеем) стала, чуть ли не гимном нахимовцев. Кого мы хотели победить? И что нам нужно было преодолевать? На корабле, когда мы были на практике, во время приборок крутили по трансляции одни и те же, тоже, как правило, зарубежные песни, полюбившиеся команде: в одно лето – «16 тонн…», в другое - «Играл я на трубе, теперь я безработный…». Но стоило кораблю оставить за горизонтом родные берега, как в мозгу начинали свербеть гармошки с балалайками. И Ольга Воронец, будто специально для нас пела вдогонку: «Я земля, я своих провожаю питомцев…». А Людмила Зыкина добивала своей задушевностью:
Сказала мать: «Бывает все, сынок… Быть может, ты устанешь от дорог. Когда придешь домой в конце пути, Свои ладони в Волгу опусти»
В общем, музыка нас не отпускала.
***
Все большую роль теперь играли в нашей жизни увольнения в город. В увольнении теперь у каждого появлялись свои маршруты. Грабарь и Сиренко чаще ходили в музеи: Эрмитаж, Русский, залы ЛОСХа. Дима Аносов - в Театр кукол на улице Некрасова. Там уже шли спектакли: «Божественная комедия» и «Похождения Дон Жуана», они действительно были открытием и выходили за рамки нашего детского представления о кукольном театре. Но куда бы ни ходили, а в положенное время срабатывал «верный наш брегет» - приученный к расписанию желудок. Не будешь же возвращаться в училище на обед или ужин, поэтому неизбежно наши пути приводили к местам, где можно было подкрепиться. Сначала такими местами были городские кондитерские. Заходишь в такое заведение и гордо заказываешь за 44 копейки два (каждое по 22 коп.) и чашку кофе с молоком (10 коп.). Дёшево и сердито. И вкусно! Сытость, правда, часа через три куда-то улетучивалась, ну, а дальше опять хотелось что-нибудь поесть.
Со временем в круг интересов стали входить кафе, их появление в городе знаменовало победу нового быта. Первым, которое открылось в Ленинграде, было молодежное кафе с модным тогда названием «Ровесник». Открылось оно на Выборгской стороне, на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский, дом 45. – Ред.). Не так уж и далеко от училища. Из его окон можно было видеть Сампсоньевскую церковь, построенную в честь победы русских войск под Полтавой. Кафе было очень большим по размерам и даже, кажется, в два этажа. Вот с этого кафе, кажется, всё и началось. Некоторые из нас ходили туда. Кому-то удавалось попасть в молодежное кафе «Белые ночи» на Садовой или «Буратино». Грабарь, Полынько и Сиренко посетили в Москве кафе «Молодежное», что на улице Горького, где пили сухое вино «Алиготе», курили сигареты «Дукат» и закусывали шоколадными конфетами «Лебедь».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
После урока в класс зашёл дядя Вася. - "Кто написал?" - спросил он, грозно оглядывая класс. - "Татьяна Валентиновна," - радостно ответил хор голосов. Бахурин хмыкнул и, пряча улыбку, приказал: "Дежурный по классу, вымыть доску!" Нет, не приветствовал дядя Вася наших свободолюбивых порывов и, надо сказать, подавлял со всей суровостью. Всякий, кто осмеливался произнести в ответ на вынесенный им приговор крамольноe "ни за что", рисковал получить довесок за пререкание. Но бывали случаи, когда дядя Вася тебя ни о чём не спрашивал и, вообще, избегал общения с тобой. Со всеми разговаривал, шутил, смеялся, а тебя в упор не видел. Возникало ощущение, что ты нанёс ему личную обиду. Это было ужасно и могло продолжаться несколько дней. Правда, чтобы вызвать такую его реакцию, надо было сильно постараться. Но какое было счастье, когда он, наконец, менял гнев на милость. Наверно, чтобы применять такой педагогический приём, надо быть уверенным в том, что тебя любят и уважают. Даже когда ты считал, что дядя Вася неправ, долго дуться на него было невозможно. Достаточно было одной его улыбки, и вся твоя обида куда-то улетучивалась. Я вот думаю, когда наши воспитатели отдыхали? Они постоянно были с нами от подъёма до отбоя. А ведь у многих были семьи и свои дети. Вечер. Самостоятельная подготовка. В классе тишина. Василий Николаевич за преподавательским столом в характерной позе, чуть развалясь. В руках газета. Время от времени к нему подходят те, кто покончил с уроками, и просят разрешения на чтение художественной литературы. В зависимости от репутации просителя дядя Вася проверяет выполненные задания тщательно или не очень. Первыми к нему обычно подходят два Юры: Семёнов и Филипьев. Они сидят на задней парте и домашние задания обычно выполняют ещё на уроках, но для приличия первый урок самоподготовки делают вид, что занимаются. Оба круглые отличники, и дядя Вася их не проверяет. Ни Филипьев, ни Василий Николаевич, конечно, ещё не знают, что Юру ждут океанские бездны и Звезда Героя Советского Союза.
Группа выпускников на юбилейной встрече 1974 г. в Тбилиси. Сидят: 2-й слева Тушурашвили Вилен Алексеевич и 3-й справа Занин Юрий Павлович (оба 1952 г.); стоят: 3-й слева Герой Советского Союза , (1952 г.) Квачадзе Гурам Григорьевич (1948 г.), Авринский Алексей Владимирович, проф., д.т.н. (1952 г.), Косолапов Дмитрий Николаевич (1954 г.). Юра Семёнов станет крупным инженером и будет строить заводы в стране и за рубежом.
Впрочем, в классе большинство ребят учится на четвёрки и пятёрки, а несколько человек окончат училище с золотыми и серебряными медалями. Многих ожидает успешная карьера на военном и гражданском поприще. Василий Николаевич, безусловно, представляет цену каждому из своих воспитанников, наверняка, кого-то выделяет в ту или другую сторону, но можно с уверенностью утверждать, мы этого не чувствовали. Как и в любой семье, большее внимание уделялось, конечно же, менее благополучным ребятам. На многочисленных подведениях итогов дядя Вася хвалил скупо, ругал щедро. Но вообще он не был многоречивым человеком. О себе и вовсе рассказывал не часто. Со временем мы узнали, что перед войной он окончил гидрографический факультет училища Фрунзе. Плавал на гидрографических судах. Специальность свою любил и, на сколько мы могли судить, очень по ней скучал. О гидрографии мог рассказывать часами. В результате многие в классе мечтали стать гидрографами. Во время войны служил на Северном Флоте. Был штурманом на тральщике. В один из выходов в море корабль был фашистской подлодкой.
После взрыва уцелело человек двенадцать. Они держались на воде, уцепившись, кто за спасательный круг, кто за деревянные обломки каких-то корабельных устройств. Бахурину достался деревянный ящик из-под капусты. На виду не было ни одного корабля, а температура воды не оставляла надежды на спасение. Некоторые, не выдержав пытки холодом, прощались с товарищами и уходили под воду. Спас их наш эскадренный миноносец. Командир, получив сообщение о гибели тральщика, несмотря на предполагаемое нахождение в районе вражеской ПЛ, изменил курс следования и поспешил на помощь тонущему экипажу. Подняли на борт четырёх человек, из которых двое затем скончались от переохлаждения. Они были в воде около пятидесяти минут. После освобождения Ленинграда Василий Николаевич плавал на Балтике, а летом сорок пятого был направлен в Германию в составе команд для перегона трофейных немецких кораблей в наши военно-морские базы. В связи с последним, вспомнилась такая история. Как-то в девятом или десятом классе в день какого-то большого праздника дядя Вася после отбоя зашёл в наше спальное помещение. Мы были в постелях, но ещё не спали. Лежали, разговаривали. - "Не спите, черти?" Фраза прозвучала непривычно. В разговоре с нами Василий Николаевич не допускал фамильярного тона, особенно сейчас, когда мы стали взрослыми. В прошлом отношения были проще. И дядей Васей его называли, и всей оравой нападали, висели гроздьями, пытаясь свалить. Он, хохоча, отбивался, стараясь ненароком кого-нибудь не зашибить. Как-то, помню, во время такой возни в дверях возник командир роты Шайхетов. Разумеется, он ничего не сказал, но дядя Вася был явно смущён. Впрочем, Шайхетов был умным и доброжелательным человеком. Что говорить, на воспитателей нам везло. Но возвратимся к тому вечеру. Не сразу мы поняли, дядя Вася пришёл к нам после праздничного стола. Он не был пьян. Просто алкоголь растворил обычную педагогическую сдержанность, которая, наверно, была необходима в общении с нашим братом. Кажется, и у нас возникла в тот вечер потребность сказать Василию Николаевичу что-то тёплое и душевное, но мы, понятное дело, стеснялись. Вместо этого кто-то попросил: "Дядя Вася, расскажите что-нибудь". - "Чего вам рассказать? Ладно, расскажу про Париж". - "А разве вы там были?" - "Был."
Париж, о котором мы столько читали, чей облик был знаком по кино и живописи, в те годы был не ближе Марса. И Василий Николаевич рассказал потрясающую историю о том, как летом сорок пятого они с товарищем из германского порта на трофейном Опеле махнули на три дня в Париж. - "Вот это самоволка!"- восхитились мы, разумеется, не вслух. Это тебе не к девчонке на свидание сбегать на угол Лермонтовской и Плехановского проспекта! Но, признаюсь, нас это не очень удивило. За внешней строгостью и сдержанностью в Бахурине угадывались озорство и весёлая удаль. Впрочем, выше я об этом говорил. Дядя Вася объяснил, что в ту пору ещё не было чётких границ, и, кроме того, советских офицеров в первые послевоенные месяцы Европа встречала очень дружественно, если не восторженно. Сейчас, к сожалению, я запамятовал подробности этой захватывающей истории, рассказанной нам в тот вечер. Естественно, никакого намёка на клубничку. Дядя Вася в общении с нами вообще всегда был пуританином. Помню, наверно, в пятом классе кто-то дал мне ноты с лирической песенкой из кинофильма "Милый друг, наконец-то мы вместе, Ты плыви, наша лодка, плыви"... В то время это был хит, выражаясь сегодняшним языком, и я собирался разучить его на пианино. Ноты, как ноты, сложенный вдвое листок, но на обложке лодка на водной глади, а в лодке молодой человек и девушка в купальных костюмах.
Дядя Вася листок конфисковал со словами: "Рано вам такими вещами увлекаться". Я до сих пор не понял, что его смутило, любовная песенка или красавица в купальнике. Видел бы дядя Вася, какие картинки окружают сегодняшних продвинутых детишек. А в тот памятный вечер Василий Николаевич рассказывал о прелестях Парижа. Его удивило то, что внешне город от войны не пострадал. - "А Эйфелеву башню видели?" - спрашивали мы. - "А как же!" - "А Собор Парижской Богоматери?" - "Видел и Собор". - "А как вам парижанки?" - задаётся провокационный вопрос. - "Женщины, как женщины," - парирует дядя Вася: - "Наши не хуже." И, чтобы показать своё отношение к поднятой теме, заявляет: - "Всё, пора спать, заболтался я с вами". - "Нет, нет," - протестуют со всех сторон: - "Завтра выходной. А в Лувре были?"
Я вспоминаю об этом разговоре, и мне только сейчас приходит в голову, что Василий Николаевич крепко рисковал, рассказывая нам об этой, несанкционированной начальством, поездке в столицу Франции. Чёрт знает, чем могло это для него кончиться, проведай о нашем разговоре какой-нибудь шибко бдительный товарищ. Незадолго до этого исчез старик Штейнберг, который преподавал нам физику. О нём говорили, что он оказался бывшим троцкистом. "Ушли" замечательного преподавателя математики Андрея Константиновича Гамазова, совсем ещё молодого человека. Любимец всего училища был отстранён от работы только за то, что дед его был царским генералом. Рассказывали, что ребята в младших классах, когда об этом узнавали, плакали. Так в нашу, в общем-то благополучную, жизнь проникали отзвуки внешнего мира, жестокого и несправедливого. Летят годы. Поколения сменяют друг друга, как волны на море. Ушло поколение наших родителей, к которому принадлежал Василий Николаевич Бахурин. Увы, потихоньку уходит и наше. Но покуда мы их помним, они живы, и, наверно, пока кто-то будет помнить нас, мы тоже не умрём. Мне вспоминается лето, Чёрное море, шестивесельный ял. Дядя Вася обучает нас хождению под парусом. Один за другим мы практикуемся в управлении шлюпкой. Жара. Слабый ветер не приносит прохлады. Белая кожа дяди Васи давно приняла багровый оттенок, нос покраснел и облупился. Он сидит в накинутом на голый торс кителе. Никуда не денешься от неумолимого южного солнца. - "Тушурашвили, ко мне". Виля пробирается к корме. - "Поворот оверштаг. Командуйте, и не забывайте про руль". - "К повороту! Поворот оверштаг! Фок стянуть, кливер раздёрнуть!" - командует пока ещё не очень уверенно будущий командир атомохода.
Рабочая тренировка шлюпочной команды – подготовка к Спартакиаде НВМУ; в шлюпке (на заднем плане – слева Шегула Виктор Викторович (1951 г.) и командир Ченчик Николай Филиппович, ближе – слева Важинский Станислав Брониславович и Бакуров Эдуард Николаевич, ещё ближе - слева Тушурашвили Вилен Алексеевич и Бух Борис Аронович, спереди – Тимощенко Вадим Иванович.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Однажды я прочитал такие высказывания (1882-1937), известнейшего русского религиозного философа, учёного, математика, физика, инженера, которые мне очень запомнились: «Не забывайте рода своего, прошлого своего, изучайте дедов и прадедов, работайте над закреплением их памяти».
Нас, родившихся и выросших при советской власти, приучили к тому, что вся наша история началась с выстрела крейсера «Авроры» в октябре 1917 года. Система социализма формировала у молодого поколения новое коммунистическое мировоззрение. После упразднения социального неравенства и отмены сословий, что явилось прогрессивным и демократичным шагом, единства в обществе нового образца всё равно не стало. Мне, родившемуся всего лишь через восемнадцать лет после октябрьских событий, «которые потрясли весь мир», помнятся весьма популярные тогда лозунги: «Пролетарий всему господин!». «Кто не с нами тот против нас!» Пролетарское дореволюционное происхождение предков давало преимущество в продвижении по карьерной лестнице. Постыдно, пошло и даже предосудительно было вспоминать семейное прошлое, если оно не окрашено революционным победным кроваво-красным цветом. Общечеловеческие понятия морали и нравственности заменили на «моральный кодекс строителя коммунизма». Признаюсь, что я тогда был ярым сторонником этих идей, и мне самому приходилось убеждать многих своих коллег-сослуживцев и подчинённых, что «сначала надо думать о Родине, а попом о себе». Настойчиво прививалась мысль, что один человек – это «винтик» и как личность, ничего не стоит, он не должен думать ни о прошлом, ни мечтать о будущем, будь доволен тем, что тебе «дадено» и дозволено сейчас. Значительный период своей жизни я глубоко верил, что прошлое ничтожно и даже вредно, которое надо с негодованием и безоговорочно забыть, и только воображаемый и манящий свет коммунистического будущего вот наша цель и путеводная звезда. Поэтому мне и в голову не приходило поинтересоваться родственными корнями. Но вот, однако, наступило время, когда захотелось задуматься, если не о себе самом, так хотя бы о своих предках, кто они такие, где жили и чем занимались. Оказалось, что теперь, когда уж нет людей, у кого узнать, расспросить, это стало весьма сложным вопросом, требующим долгого и внимательного исследования. Сразу скажу, что специальными поисками родственных связей я не занимался. Спасибо маме, что она многое помнила со времён своего детства и как-то, по моей просьбе, рассказала известное ей о своих родственниках. Кое-какие данные в подтверждение её слов я нашёл в чудом сохранившихся старых бумагах и документах семейного архива. Неоценимую помощь в сборе материалов о родственниках по папиной линии оказала моя сестренница Алла Николаевна Железнякова несравненная двоюродная сестра, которая приходится дочерью младшей сестры моего папы. Наши тёплые родственные связи не прерываются уже более шестидесяти лет.
Алла Николаевна Железнякова, моя двоюродная сестра. Москва.1963 год. Она также - внучатая племянница Анатолия Григорьевича Железнякова, знаменитого "матроса Железняка".
Используя любезно предоставленные ею фотографии и другие материалы семейного архива, мне удалось подготовить и ранее опубликовать следующие статьи: К 90-летию со дня гибели героя Гражданской войны Железнякова Анатолия Григорьевича Часть I , и
Революционный штаб Дунайской флотилии. Сидят: Анатолий и Николай Железняковы. Стоят: Пётр Дмитриевич Наумов, Косарев, Семенов. Март. 1918 год. Семейный архив
С особой душевной теплотой хочу поблагодарить за оказанную помощь и содействие в уточнении очень многих родословных связей по линии Соколовых свою дальнюю кровную родственницу – сестру любезную моему сердцу Иришу (Ирину Сергеевну Ненарокомову), с которой меня связывает не только родственная связь по рождению, но и более чем 50-летние дружеские, искренние и добрые отношения. Несмотря на это, имеющихся у меня сведений всё-таки недостаточно для полного освещения родственных связей, но некоторое представление всё-таки можно составить. Начну своё повествование с родственников по линии папы.
5.1. Верюжские и Кузнецовы.
Первым известным мне представителем нашего рода и родоначальником фамилии являлся прадед Павел Верюжский, русский, православного вероисповедания, о котором имеются минимальные сведения: только то, что родился он в первой половине ХIX века (точная дата рождения, к сожалению, не известна, как и многое другое), проживал в селе Верховажье Вельского уезда Вологодской губернии (бывший Северный край), и был церковным служителем низшего звена, выполняя обязанности пономаря Верховажского Собора Успения Пресвятой Богородицы. Интересно, однако, знать сохранился ли Верховажский Успенский Собор, как исторический памятник?
Среди обширных, глухих и дремучих северных лесов, непроходимых и топких болот, бесчисленного количества рек и озёр, вдали от больших дорог в верховьях достаточно большой судоходной реки Вага, являющейся левым притоком главной реки здешних мест Северной Двины, расположилось село Верховажье, которое в исторических документах упоминается с 1613 года как погост, где были кабак, амбар и погреб. С 1678 года Верховажье стало называться посадом, в котором насчитывалось 55 домов.
Постепенно Верховажье развивалось и укреплялось. В 1861 году было уже 528 жилых домов с населением более 1000 человек, имелась почтовая контора, ратуша, приходское училище, десять кустарных мастерских и две церкви: Благовещенский храм и Успенский собор. В 1810 году появилась первая школа, а в 1903 году построили первую больницу.
Верховажье в конце ХIХ – начале ХХ века
Известно, что за свою историю Верховажье пережило два больших стихийных бедствия. 31 августа 1879 года произошёл опустошительный пожар, который бушевал двое суток. Убытки пожара были неисчислимы. Древний посад сгорел почти начисто. Многие люди остались без крова. Население уменьшилось наполовину. Ровно через тридцать лет в 1909 году Верховажье подверглось сильному наводнению. Многие дома были снесены потоками воды, другие оказались затопленными от разлива реки Ваги. Современный вид Верховажье стало приобретать и постепенно возрождаться после этих стихийных бедствий.
От Верховажья до уездного центра Вельска, по местным понятиям, рукой подать: всего-то чуть более тридцати вёрст по просёлку. С пути не собьёшься, в тайге не заблудишься, потому, как тропа проходит вдоль реки Вага, по левому её берегу и в том месте, где в неё впадает река Вель, на крутом её правом берегу и находится Вельск. В нынешнее время жизнь в этих северных краях, население которого не подвергалось опустошительному татаро-монгольскому нашествию и жестоким междоусобным княжеским разборкам, да и, по существу, не испытало гнёта крепостного права, не то что было двести-триста лет назад в условиях неизбежного развития экономических, политических, технологических общественных отношений круто изменилась. Вельск теперь районный центр и по современному территориальному делению присоединён к Архангельской области, а Верховажье, конечно, также преображённое, осталось в Вологодской области. Появились современные коммуникации, обеспечивающие возможность связываться с любой точкой мира. Пожалуй, главнейшим достижением прогресса в настоящий период не только для этих мест, но и для всей страны является построенный в Архангельской области всего в двухстах километрах к северу от Вельска, известнейший на весь мир и успешно действующий космический комплекс Плесецк. Для жителей окрестных деревень и сёл теперь стало привычным наблюдать в небе эффектные явления, свидетельствующие о запусках с космодрома баллистических ракет. Было бы ещё лучше, если бы люди жили в достатке и полном благополучии.
Выскажу теперь свои предположения о происхождении нашей фамилии, которая, на мой взгляд, не такая уж и редкая, но, скажем так, и не часто встречающаяся. Лично я единственный раз совершенно случайно обнаружил своего однофамильца. Однако после опубликования своей книги сведений об однофамильцах у меня в несколько раз увеличилось.
Продолжение следует. Обращение к выпускникам Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ. Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
В столице нас везде развозили в автобусах, к парадному батальону училища была прикреплена целая автоколонна: по автобусу на класс, а начальником колонны был отец нашего Александра Фролова. Сам Саша после 7-го класса по семейным обстоятельствам ушел из училища. В свободное время посещали московские театры. Фактически каждый день после ужина у казармы выстраивалось несколько автобусов: каждый отправлялся в какой-либо театр, и нам оставалось только выбрать автобус и записаться у дежурного. По существу, именно в Москве мы и набирали «театральный багаж». А к концу учебы этот «багаж» уже оттягивал плечи. Пресыщенные театралы (если это слово применимо), прибыв в театр, иногда не ходили дальше буфета.
Москва. У здания Театра Советской Армии: заместитель начальника организационно-строевой части подполковник Н.Л.Ляшок, начальник училища Н.Г.Грищенко, начальник политотдела училища капитан 1 ранга А.А.Стенин. В нижнем ряду участники парада нахимовцы: М.Трофимов, В.Григорьев, О.Осипов. Апрель 1959 года.
Парадную форму, тщательно подогнанную и отменного качества, мы еще некоторое время носили после парада, как выходную (1-го срока). Но порой не успевали относить положенный срок, как вырастали из нее. На этот случай существовал подменный фонд, из которого можно было получить уже ношенное твоим более высоким товарищем. Впрочем, скоро вновь наступала парадная пора, и нам вновь шили форму. Хуже было с ботинками: на парад к их подошвам привинчивали четыре подковки, а то и металлическую пластину. Чтобы шаг был звонче. Но пластины часто отрывались сами, а подковы приходилось после парада вывинчивать, иначе они царапали паркетные полы, и с ними возникали проблемы при посещении музеев. Оставались дырки, отчего обувь часто промокала.
***
В апреле 1961 мы впервые поехали на парад всей ротой – 77 человек. Эта поездка запомнилась грандиозным событием - 12 апреля 1961 года был запущен космический корабль с первым космонавтом на борту! Всех быстро облетело сообщение – старший лейтенант Гагарин в космосе! В тот день в Москве была демонстрация и салют. Нас повезли на Ленинские горы, оттуда открывалась великолепная панорама салютующей столицы. А на самом параде сводный оркестр уже играл марш: «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет последний раз маршрут…. Я верю, друзья, караваны ракет, помчат нас вперед от звезды до звезды…» – с этих слов романтический ореол перешел от моряков и летчиков к космонавтам. Теперь все мальчики хотели стать Гагариным. Юрий Гагарин – уже майор – во время парада стоял на трибуне мавзолея.
Десятая шеренга парадного батальона. Вторым идет Н.Петров и далее: В.Грабарь, В.Зиборов, М.Козловский, А.Комаров, Л.Козловский, И.Задворнов, В.Полынько, В.Семенов, А.Иволгин, А.Брыкин. Далее узнаются: В.Назаренко, М.Голубев, В.В.Иванов. Центральный аэродром им. М.В.Фрунзе в Москве. Апрель 1961 года.
Впервые в состав парадного батальона был включен 3-й взвод. Теперь нашей была почти вся последняя десятая шеренга – самые маленькие. Эта шеренга замыкала строй батальона нахимовцев и пешую колонну всех участников парада. Идти по Красной площади, надо признать, было тяжело. Брусчатка скользкая, и наши подковы скользили по ней как настоящие коньки. Эхо на площади такое, что если первая шеренга слышит музыку оркестра, то последняя – ее запоздалый отзвук, и оттого легко «сбить ногу», то есть, потерять темп марша. Мало того, что нужно было держать равнение в шеренгах и колоннах, было еще принято держать диагональ – это нахимовский шик. А новички были еще почти того же роста, с каким поступали в училище. Когда эти малыши проходили мимо трибун, женщины не в силах были сдержать слез. А, пройдя мимо мавзолея и трибун, эти ребята спиной ощущали прощальные взгляды зрителей. Вслед им смотрели тысячи глаз, и ни за кого не спрячешься. Поэтому самую последнюю шеренгу по праву называли «десятой гвардейской».
Нахимовец. Фото Я.Халипа. - Нахимовский батальон замыкал прохождение парадных батальонов. За ними на площадь выкатывались механизированные колонны других участников парада. Оркестр в это время перестраивался, и нахимовцы уже без музыки поворачивали налево и покидали площадь. Далее батальон шел по улице Куйбышева, где ждали своей очереди колонны участников спортивного парада. Теперь десятая шеренга находилась слева от всего строя, то есть шла вплотную к спортсменам. Что творилось с пышущими здоровьем девушками-знаменосицами! Они выхватывали малышей из строя и возвращали не иначе, как запечатлев смачный поцелуй. Ребята были все в помаде! На том параде приказом Министра обороны СССР [1] батальон был отмечен в числе лучших частей и военно-учебных заведений, показавших хорошую строевую выучку, высокую дисциплину и организованность.
***
Следующая наша поездка в Москву состоялась через год в апреле 1962 года. Рота убыла в составе 64 человек. Эта поездка также была примечательна памятным событием: 150-летним юбилеем Бородинского сражения в Отечественной войне 1812 года. В один из выходных парадный батальон в полном составе отправился на экскурсию на Бородинское поле. Проездом видели Можайск с церквями. У памятника Зое Космодемьянской сделали остановку. Состоялось вручение комсомольских билетов. И, наконец, вот оно – поле Бородинского сражения. Такого размаха былых баталий трудно представить, не побывав там. И такого обилия памятников Славе русского оружия вряд ли где еще можно увидеть. И батарея Раевского и Шевардинский редут, эти названия остались в памяти именно с тех времен. Целый день мы ходили или даже переезжали на автобусах от памятника к памятнику слушали экскурсоводов, лазили по пушкам. В голове звучали слова из приказа перед сражением начальника всей артиллерии графа А. В. Кутайсова: «… – пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесёт неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий». Было потрясающе интересно, но за день все порядочно устали.
А еще был культпоход в только что открытую панораму Бородинской битвы на Кутузовском проспекте. Еще мы ходили в гости к суворовцам московского музыкального училища. Они исполнили неизвестный нам марш на слова М. В. Лермонтова: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром, Москва спалё-о, Москва спалённая пожаром французу отдана. Французу отдана…». А в кинотеатре «Россия» мы смотрели новейший фильм «Гусарская баллада». Москва участников парада встречала по-царски. Стадионы. Театры. Цирк. Володе Полынько было поручено представлять училище, когда после шефского концерта представители всех родов войск в ответ вышли на арену, и какой-то офицер зачитывал благодарственный адрес. И, не поверите, рядом с Володей стоял сам Юрий Никулин. По-прежнему были обязательные походы: в музей Ленина, музей Карла Маркса. Мы были во Дворец съездов на премьере оперы Ванно Ильича Мурадели «Октябрь» (1961), где Ленин речитативом произносил: «Революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась!». Но особенно впечатляло посещение Мавзолея. Не то, что там лежали вожди, а то, что в темноте – мертвые. До апреля 1961 года там их было двое, а в ночь с 30 на 31 октября (последний день работы XXII съезда КПСС) состоялся вынос тела Сталина. Впрочем, подробностей мы не знаем, потому что нас в это время в Москве не было. Приехав на парад в очередной раз, мы заметили, что старая надпись на Мавзолее «ЛЕНИН, СТАЛИН», была заменена на новую (как оказалось, старую, самую первую, предусмотрительно оставленную): «ЛЕНИН». Теперь, когда колонна посетителей, побывав в траурном зале, проходила за Мавзолей, чтобы ознакомиться с другими захоронениями: в кремлевской стене и вдоль нее, среди особо почетных могил, отмеченных надмогильными бюстами, была и могила Сталина, позже над ней также был сооружен памятник с бюстом из серого гранита.
***
В 9-м классе, о котором собственно и идет сейчас речь, рота участвовала в парадах дважды. В ноябрьском параде 1962 года и майском 1963-го. Мы уже составляли костяк парадного батальона. К этому времени ребята заметно подросли. Все в разной степени, но даже те, кто не мог похвастаться ростом, продвинулись на одну две шеренги вперёд, их рост – 1 м 66 см. Значительно подросли братья Козловские, Задворнов, Назаренко, Монахов, теперь они стояли в середине строя. Вытянулись до первой шеренги Толя Комаров и Жора Малахов. Жора после 9-го класса заболел во время летнего отпуска и долго лежал в госпитале, а когда вернулся, то его не узнали даже однокашники: из субтильного мальчишки он превратился в красавца юношу с золотой фиксой и есенинским чубом соломенных волос. Ноябрьский парад 1962 года проходил после Карибского кризиса (10 октября), а в апреле 1963 года Фидель Кастро посещал Советский Союз и, естественно, стоял на трибуне мавзолея 1 мая, поэтому в музыкальном сопровождении появился Кубинский марш: «Слышишь чеканный шаг. Это идут барбудос …». Перед майским парадом училищный знаменосец мичман П. А. Буденков сломал ногу и его заменил Саша Белогуб, а Женя Смирнов и Миша Трофимов были у него ассистентами, то есть ходили с палашами рядом, символически охраняя Знамя училища.
Нахимовцы во время поездки по Москве. Слева направо: И. Задворнов, В. Виноградов, Г. Малахов, В. В. Иванов, А. Дудник. 1964 год.
Московские парады – зрелище незабываемое. За многие участия (третий взвод ходил семь раз, а первый – девять) некоторые детали перепутались. Но несомненно, что, участвуя в парадах, мы еще подростками приобрели качества, важные для дальнейшей службы, такие как выдержка, чувство колоссальной ответственности, чувство слаженности и почти в прямом смысле - чувство локтя. Чеканя шаг по Красной площади, ты ощущал себя частицей мощных Вооружённых Сил великой страны. А это чувство для военного человека многое значит. Иначе выходит, как в песне у Высоцкого: «Мы вышли в море служить народу, да что-то нету вокруг людей…»
Игорь Задворнов и ассистент знаменной группы Михаил Трофимов (с палашом) на поле Центрального аэродрома им. М.В.Фрунзе в Москве. Апрель 1964 года.
После парада колонна автобусов долго протискивалась сквозь толпы народа. Все машут флажками, бросают цветы, поздравляют. Ты – герой! Ты - любимец народа! И ты будешь защищать свой народ, даже ценой собственной жизни!
Прохождение батальона Ленинградского нахимовского училища на генеральной репетиции одного из майских парадов войск Московского гарнизона. Центральный аэродром им. М.В.Фрунзе в Москве. 1960-е годы.
А в казарме уже ждали собранные вещи. Нахимовцы-москвичи оставались в Москве на каникулы, а весь остальной батальон, не мешкая, отправлялся на вокзал и к ночи он был уже в Ленинграде. Или же ночью ехали, а прибывали к утру.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Не голова у вас седа, То серебро от постоянства Ушедшей юности в года. Года нахимовского братства, У вас совсем не седина. Морская пенится волна - Не хочет с вами расставаться. Нам было десять, командир, Когда пробил набат Победы, Улыбкой распахнулся мир, Сжигая в душах наши беды. Вам было тридцать, командир, Когда хмельной от шторма мир Трезвел парадами победы. Сегодня в вашу честь парад: Стоят повзводно на линейке Москва, Тбилиси, Ленинград. И стяги в вашу честь на рейде. Москва, Тбилиси, Петербург Образовали вместе крут, Как те три взвода на линейке. Пусть вам здоровится всегда - Приказ нахимовского братства. Ушедшей юности года Хранят любовь и постоянство. У вас совсем не седина, То - серебристая волна Не хочет с вами расставаться.
Шайхетов Борис Владимирович, капитан-лейтенант, затем капитан 3 ранга. Он принял нашу роту в конце 1946-го - начале 1947 года, довел до выпуска. Толковый был мужик!
Борис Владимирович Шайхетов на прогулке с нахимовцами в лесу под Кикетами. 1944-1945 год. Фотографию предоставила Ирина Валентиновна Мартынова, дочь подполковника В.П.Николаенко.
ДЯДЯ ВАСЯ. Роберт Гуревич.
Василий Николаевич Бахурин был офицером-воспитателем во втором взводе пятой роты Тбилисского Нахимовского Военно-Морского училища. Я думаю, не будет преувеличением сказать, что нам - сиротам страшной войны - он в значительной мере заменил отцовское тепло и заботу. Василий Николаевич пришёл к нам в сорок шестом или сорок седьмом году. До него эту должность занимал старший лейтенант Сорокин (Николай, о нем рассказано ранее). На попечении Сорокина находились пацаны подчас с непростым прошлым, если можно говорить о прошлом, когда речь идёт о мальчишках девяти-одиннадцати лет. Каждый из нас сохранил о нём самые добрые воспоминания. Но только став взрослыми и получив опыт работы с личным составом, мы в состоянии оценить тот труд и те нервные затраты, которые пришлись на долю наших первых воспитателей. Сорокин пришёл к нам после фронта, ранения и госпиталя. Человеком был беспокойным и заботливым. Разве что носы нам не утирал. Всякое происшествие, даже небольшое, принимал близко к сердцу. Занозой в памяти сохранился эпизод, когда один из нас на справедливое замечание ответил ему грубостью, граничащей с оскорблением. Ответил и, чувствуя себя в полной безопасности, с интересом наблюдал, чем дело кончится. Сорокин с трудом сдержался, чтобы не дать маленькому наглецу по губам. Чего это ему стоило, один бог знает. Мы же, глядя на эту сцену со смесью болезненного любопытства и страха, может быть, в первый раз ощутили коллективное чувство стыда. Справедливости ради надо сказать, что Бахурину на первых порах было легче, нежели Сорокину. Ему достались ребятки-жеребятки уже наполовину объезженные, хотя, конечно, «не без взбрыков». Дядя Вася сразу завоевал наши симпатии. Если в Татьяну Валентиновну Делюкину - музу литературы и поэзии, (надо признать, довольно строгую музу), мы были всем классом по-мальчишески влюблены, и она была для нас неким идеалом Женщины, то Бахурин являлся олицетворением мужества и морской романтики.
Начнём с того, что он был необыкновенно привлекателен внешне. Высокий, светловолосый и светлоглазый, Василий Николаевич принадлежал к тому типу северных славян, чьим обликом художники чаще всего наделяют сказочных и былинных богатырей. Форма морского офицера сидела на нём, как на картинке из строевого устава. Волосы золотистого цвета непокорно распадались над высоким лбом двумя крыльями. Кто-то из ребят сравнил такую причёску с чайкой. Под стать ему была жена, высокая, и светловолосая - настоящая русская красавица. От Бахурина веяло сдержанной удалью, а в светлых глазах, особенно в первые наши с ним годы, постоянно таилось мальчишеское озорство и упрямство. Дядя Вася вообще был человеком улыбчивым и пребывал в постоянной готовности рассмеяться смешной шутке или ситуации. Рассказывать ему что-либо весёлое было сплошным удовольствием. Мальчишки народ на редкость наблюдательный. Мы не раз с удовлетворением замечали, как женщины, которые водились в нашем мужском царстве, обнаружив на горизонте дядю Васю, начинали поправлять причёску, оправлять одежду, в общем, совершать действия по переходу в повышенную боевую готовность.
За высокие результаты в учёбе взвода-классы поощрялись переходящими призами. За третье место в училище вручался приз - модель торпедного катера, который всю четверть стоял в классе. Второй взвод с призом за достижения во 2-й четверти 1951-1952 учебного года. Сидят: Тушурашвили Вилен Алексеевич, Яросевич Олег Викторович, Гаранин Владимир Федорович, помощник офицера-воспитателя главный старшина Гузь Владимир Петрович, Борянов Вадим Александрович, Желтовский Ванкарэм Евгеньевич, Иоселиани Виктор Петрович. Второй ряд: Этмишев Эдуард Артёмович, Василишин Юрий Петрович, Тетрадзе Георгий Александрович, Ткаченко Александр Петрович, Гетман Феликс Филиппович Иванович, Аджибегашвили Гурам Михайлович, Казаров Микаэль Борисович, Занин Юрий Павлович, Васильев Анатолий Пантелеевич, Килосанидзе Гарольд Владимирович. Третий ряд: Филипьев Юрий Петрович, Борисов Юрий Иванович, Мануйлов Глеб Васильевич, Гуревич Роберт Соломонович, Макаров Геннадий Алексеевич, Важинский Станислав Брониславович, Семенов Юрий Филиппович, Каландарашвили (Анзор) Евгений Владимирович, Рабочев Юрий Васильевич.
Но надо сказать, что при всей своей улыбчивости и незлобливости, Василий Николаевич имел твёрдый характер. Переупрямить его было трудно. Ребята из нашего класса это хорошо знали. Дядя Вася гневался редко, да метко. Куда в такие минуты девалась добрая усмешка? Глаза приобретали стальной блеск, подбородок твердел. Он жёстко произносил свой вердикт провинившемуся. Мог спросить: - "Вы поняли, за что наказаны?" - "Так точно," - благоразумно отвечал наказанный, памятуя, что на этом неприятный инцидент будет исчерпан. Но бывали и такие случаи, когда воспитанник считал «репрессии» несправедливыми или чрезмерными, и тогда звучал дерзкий ответ: - "Ни за что!" Была у нас в ходу такая формулировочка. Вспоминается такой случай. Дело было, наверно, в классе четвёртом, а, может быть, в пятом. Анзор Каландарашвили, он же Кезик, на уроке русского языка у Татьяны Валентиновны Делюкиной получил двойку. Надо пояснить, что такая оценка навлекала на воспитанника жестокие репрессии. Во-первых, несчастный оставался без кино и в субботу, и в воскресенье. Для любого мальчишки дотелевизионной эпохи это была суровая кара. Мучения двоечников усугублялись ещё и тем, что во время демонстрации фильма их собирали в одном из классов на дополнительные занятия. Во-вторых, бедолага лишался увольнения в город. И наш Кезик теперь вместо того, чтобы вечер субботы и всё воскресенье провести дома, ограничится встречей с родными в комнате для приёма посетителей. Они, конечно, нанесут гостинцев, которые наш Кезик, добрая душа, тут же всем раздаст, но, согласитесь, это совсем не то, что побывать дома. Не удивительно, что после перемены, когда Делюкина возвратилась в класс, на доске большими неровными буквами было написано: "НИЗАЧТО".
Нахимовец Анзор Каландарашвили, выпуск 1952 г, очень хороший человек, надёжный друг, Питон в лучших традициях. Организатор всех встреч, болевший сердцем и душой за общее дело сохранения традиций нашего родного ТНВМУ.
Татьяна Валентиновна, у которой в прекрасных серых глазах частенько прыгали весёлые чёртики, отреагировала немедленно: - "Каландарашвили, к доске". Кезик поплёлся к доске, бормоча своё "ни за что". - "Сотрите то, что вы тут написали". - "Всё равно, ни за что," - продолжал Кезик борьбу за справедливость. - "Стёрли? Хорошо, а теперь напишите правильно". Анзор снова начал писать свой лозунг, правда, не очень уверенно. - "Сотрите и садитесь". Татьяна Валентиновна подошла к доске и, громко стуча мелом, вывела крупными буквами: "Ни за что!", не забыв поставить в конце фразы восклицательный знак. Затем повернулась к нам. - "Запомнили? Все три слова пишутся отдельно". - "Запомнили," - заулыбался класс, не исключая Кезика. И на протяжении всего урока литературы три этих слова, написанные крупным уверенным почерком Татьяны Валентиновны Делюкиной, красовались на доске наподобие лозунга: "Свобода или смерть!"
Супруга Анзора Сурия Каландарашвили после кончины мужа передала в наше распоряжение около 400 фотографий (в цифре) питонов, офицеров, старшин и преподавателей, фото с юбилейных встреч тбилисцев разных лет и разных выпусков. Благодаря этому архиву представилось возможным восстановить много имён. Благодарность нахимовского братства Сурие Каландарашвили безгранична!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
