Вдоль единственной улицы хутора Южный Тихорецкого района, более известным в народе, как Собачий, грохочет и пылит, ранний трактор. Где-то, на околице истерично орёт петух Светланы. Одинокая Светлана никак не может его поймать и попросить соседей отрубить ему глупую голову. Чьи-то свиньи упали в придорожную канаву, где оставалось немного прохладной грязи от давно прошедшего дождя. В Собачьем зарождается новый летний день. - Марья! Марья...а...а! – это недавно поселившийся здесь журналист во всю силу своих легких вызывает соседку, живущую наискосок через улицу. Марье за семьдесят и славится она среди хуторян умением придумывать матерные частушки на своих соседей. Для всех она просто Марья.. Вчера она сочинила и громко распевала при всем честном народе частушку на журналиста, где не было ни одного цензурного слова, кроме слова «Гена».
- Марья...а...а! Полусонная бабка высунулась в окно. - Га! - ... на! Гена мстительно захохотал и подтвердил свои слова недвусмысленным жестом руки. - А ишо антилигэнт, як жеш тоби нэ стыдно! – притворно возмущается старуха, но в глазах её скачут черти. Марья любит покалякать с журналистом. Жизнь в Собачьем скучна до безобразия, а Гена столько всего повидал! Куда только не кидала его судьба и, наконец, с Севера закинула в эту кубанскую глухомань. Гена - великолепный рассказчик и народ любит слушать его байки. Журналисту пятьдесят три года, живет он с некрасивой женщиной и её великовозрастным чадом. Женат уже третий раз, не везёт ему как-то с женами. Вот и третий брак неудачен. Приемный сын Павлик спит, как байбак, до 12 часов дня и помощи от него никакой. Жена Люда - неряха. Чтобы не мыть посуду, она просто её выбрасывает во двор и кормит из неё домашнюю мелкую живность. Из подаренного на какое-то семейное торжество французского сервиза с милым кудахтаньем питаются куры. - Гена, расскажи, как ты умудрился жениться на такой бабе? Моя старуха и то красивше, - все выпытывали его собачинцы. - По пьянке, ребята, по пьянке, - вздыхает Гена, - всё водка проклятая. Мужики, разинув рты, слушают его правдивую жизненную историю. - После развода со своей второй женой, которую я очень любил, мне было так горько, что стал я выпивать, - рассказывал Гена,- и вот как-то после командировки на Север пригласил я к себе домой друзей-сотрудников моей газеты на дружескую вечеринку. С ними пришла и, похожая на Бабу-Ягу, женщина с мальчиком, принесла с собой гитару. При советской власти Люда была комсомольским работником и поэтому знала много песен, научилась исполнять их под гитару. Надо сказать, что я очень люблю слушать гитару. Вот мы выпили по стопке, закусили северной нежной рыбой – нельмой, ну там грибочками, огурчиками. Налили по второй. Люда начала петь под свою гитару. Слушаю и смотрю на неё. А, вроде, она ещё ничего! Выпили по третьей. Поет хорошо, и вообще, красавица! Друзья говорят, мол, Люда в разводе и ты холостякуешь, давайте, женитесь. Я тогда выпил еще стопку и согласился. Лида тут же подвела ко мне маленького Павлика. - «Будешь называть этого дядю папой?». А Павлик потупился и тихо сказал «Буду». Ну, так и окрутили. А всё водка, проклятая.
Мужики сочувственно цокали языками и, по-своему, понимая, соглашались с Геной насчет «проклятой» водки. - Мы то здесь «казёнку» не пьём, только свою родимую, потому и баб своих воспитываем правильно. На, Василич, самогоночку отведай, она и слезу пробивает, и мозги чистит от всякого ненужного ума, - подвигали граненый стакан журналисту ушлые, пропитые собачинцы, - а чего на твоей жинке синяков не видно, ты, что её не лупишь? - Да, как-то не приходилось, мужики, - мямлил Гена смущенно. От этих слов мужики настолько удивлялись, и столько неподдельного изумления было в их выпученных глазах, что Гена смущался и краснел. - Ну, и дурак! Бабу надо воспитывать, а иначе ты скоро даже стирать и готовить борщ сам будешь. В ответ Гена стыдливо молчал. Стирал, гладил и готовил борщ в своей семье он сам. Люда не любила домашние хлопоты. Ей нравилось сидеть в кресле-качалке и читать книги. Иногда брала в руки гитару и напевала задорные комсомольские песни из своего былого репертуара. Все бытовые хлопоты её не касалось. Гена, покинув холодный и неуютный Север, не дожидаясь выхода на льготную пенсию в пятьдесят пять лет, уехал на юг, в родной Тихорецк. Надеялся приобрести здесь домик, но даже северных накоплений ему не хватило на самое завалящее жильё в райцентре, и он купил хатку на хуторе. Это было небольшое строение из самана, состоящее из прихожки и двух комнаток. Никаких удобств, кроме печки. Вода была на улице в колодце. Еще во дворе были сарайчики для животных и птицы и летняя кухня со старой, газовой плитой, подключенной к баллону. За камышовым плетнем простиралось целых сорок соток жирного кубанского чернозема. Сажай – не хочу, всё что хочешь. Гена и пахал, и сажал, и полол, и убирал урожай сам. Помогать ему было некому, ни Люда, ни Павлик даже не выходили в огород. Я несколько раз гостил у Гены в хуторе Собачьем. Это было начало девяностых, когда великую державу наши вожди разодрали на части, и в жутких муках рождался черный российский капитализм с нечеловеческим лицом. На хуторе и так жизнь была собачьей, а тут вообще прижало так, что хуже некуда. Не стало работы, на полях гнил урожай, но денег на зарплату трактористам, комбайнерам и водителям не было. Выживай, как хочешь.
Сентябрь, 1994 год. Мы сидим с Геной под его любимой яблоней на пеньках- стульчиках за импровизированным столом из пня побольше размером и дегустируем «продукт». Гена бесцеремонно вывел трубку от бидона с брагой, из летней кухни, прямо во двор. На табуретке стоит трехлитровая банка, туда тонкой струйкой льется самогонка. Исходное сырьё для «продукта» - сахарная свекла - ему доставлена трактористом Димкой за те же две бутылки самогона. Свеклы много, около тонны, мы спрятали с Геной её, от греха подальше, в яму и прикрыли соломой. Около хаты то и дело останавливается проходящая сельхозтехника. - Гена! Свекла нужна? - Нет, уже некуда девать! – отвечает Гена. - Ну тогда возьми кукурузное зерно! - Зачем оно мне? – спрашивает Гена. - У тебя есть куры, помелешь и будешь их кормить. - Ладно, давай, выгружай! Что с меня? - Да ничего не надо, бесплатно.
Мы с Геной перетаскиваем зерно на чердак и расстилаем его по всей поверхности, чтобы при просушке не сгорело от переизбытка тепла. Водитель помогает нам с великим усердием. Когда все убрано, Гена приглашает мужичка к столу и начинается беседа. - А, правда говорят, что ты летал на стратегическом бомбардировщике? – закусив моченым арбузом еще теплый первач, спрашивает абориген. - Было дело! - говорит Гена, - летал, но исключительно в качестве пассажира. Это была правда. Как-то, по заданию редакции, в брежневские времена, он встретился с военными летчиками. Побеседовали, выпили по русскому обычаю, и летуны пригласили Гену слетать на Камчатку, поохотиться на медведей и половить дальневосточного лосося - Чавычу. Такое счастье выпадает не каждому журналисту. - Ну и как? – гость завороженно слушает Гену. - Да все нормально, правда, медведей не видел, но летчики подарили мне на память медвежью шкуру. Одно плохо, - притворно вздыхает Гена, - получил я тогда выговор по партийной линии за трехдневный прогул. Люда с Павликом еще в конце августа уехали на зимовку в свою Ухту, на Север, и Гена отдыхает от семьи. Навел в комнатах порядок, помыл полы и вытряхнул постели. Заквасил в бочонках капусту, помидоры, огурчики. По моему индивидуальному заказу приготовил бочонок моченых арбузов. Мы сидим с ним под нежарким уже сентябрьским солнышком и блаженствуем.
Напротив Гены живет слепой Иван – дремучий старик, давно уже потерявший зрение. Гена жалеет инвалида и всегда, бывая в городе, покупает для него папиросы «Беломорканал» фабрики имени Урицкого. Рядом со слепым Иваном хата бабки Марьи, о которой уже упоминалось. Справа же от усадьбы Гены проживает Николай, маленький тщедушный мужичонка. Он бывший полицай, отсидевший десятилетний лагерный срок в свое время. Николаю уже идет восьмой десяток, но он и теперь живее всех живых. Поганый характер, жадность и склочность у него в крови. - Юра, - говорит мне Гена, - ты не смотри, что Николай такой дохлый на вид, он двух жён загубил и женился на молодой. Люди говорят, что предпоследнюю жену он задушил подушкой. - А, что это он с тобой не здоровается, - спрашиваю я, глядя на вышедшего из своих дверей Николая, - как будто вы незнакомы. - Обиделся на меня. Тут такая была хохма, жалко не было видеокамеры, чтобы заснять, - улыбается Гена. А «хохма» была такая. Сердобольная женская половина хутора Собачий и близлежащих поселений, узнав, что Люда с Павликом уехали с хутора на несколько месяцев, подыскали ему хозяйку в хату. Тридцатилетняя Валентина, огромная, широкая и грудастая баба, жила неподалеку от Собачьего – в поселке Братском. Ради жизненного блага журналиста, она покинула своего мужа-алкаша и поселилась у Гены. Валентина готовила ему жирный наваристый борщ, сама рубила и общипывала кур, стирала белье и копала огород. Гена, восторгался её первобытной мощью и жил как у Христа за пазухой. Он иногда трогал её тело и, млея, говорил: «Ух, ты, какая!». Муж несколько раз пытался вернуть Валентину в лоно семьи, приходил ко двору и, качаясь, пьяно звал свою дражайшую половину. Не дождавшись ответа, супруг, уползал домой в посёлок Братский к коллегам по застолью. В первое же с Валентиной совместное раннее утро в окно постучали. Гена вышел. У дверей в резиновых галошах и длинных сатиновых трусах стоял полицай. Пришел через огород. - Дай закурить, - жадный Николай никогда не покупал папирос и сигарет с тех пор, как рядом поселился журналист. Гена, ругаясь, что его так рано разбудили, вернулся в комнату за куревом. - Хто тама?- спросила Валентина. - Да, сосед, Николай, закурить просит? Задолбал, попрошайка! - в сердцах ответил Гена. - Щас, разберёмся.
Кустодиев Борис Михайлович. Красавица. 1915 г. Увидев, выходящую из хаты громадную женщину в нижней сорочке и суровым выражением румяного лица, Николай присел от испуга. Он напоминал худую, мелкую Моську рядом со слоном. Валентина взяла несчастного полицая за уши, развернула лицом к огороду и дала такого пинка коленом под зад, что Николай упал и на четвереньках побежал, подвывая, к себе во двор. Оттуда, будучи в безопасности, он махал кулаком и матерился последними словами. Валентина, зевнув, взяла за руку опешившего Гену. - Пойдем спать, Геночка, ещё совсем рано. Она погостила у журналиста около месяца. Для Валентины, прожившей всю жизнь вдалеке от цивилизации, всё, что рассказывал Гена, было чистым откровением. Литературу она знала в пределах школьной программы, да и то путала Гоголя с Гегелем и Герценом. Свою страну Россию она знала только в пределах Тихорецкого района. Поехать посмотреть Краснодар, не говоря о Москве, было её недосягаемой целью. Зато она в совершенстве умела всё, что положено уметь замужней женщине. Валентина прекрасно готовила и обильно кормила своего хозяина. Она привела в порядок хату, огород и двор, научила Гену управляться с домашней живностью и вообще сделала очень много добрых и полезных дел. Перед возвращением (из жалости) к пришибленному горем и алкоголем мужу она дала в глаз обнаглевшей Марье, посмевшей сочинить матерную частушку про них с Геной, и посоветовала не упоминать журналиста в своей творческой деятельности. Валентину Гена вспоминал с теплом, но все же ему больше нравилась Светлана, жившая в конце Собачьего. Эта молодая красивая, черноволосая женщина, жила одна. Почему она поселилась тут, никто не знал, может, в наследство досталась усадьба, может, нравилась хуторская жизнь, может, больше негде ей было жить. Света по субботам и воскресеньям устраивала у себя во дворе дискотеку – включала магнитофон и приглашала соседей танцевать и петь песни. Ну, а какие там соседи? Все старые, слепые, немощные. Или крепкие, но поганые, как Николай, да Марья. Гена был приятным исключением на вечеринках, душой компании. Света называла его «дядей Геной». Но, как Гена не заигрывал со Светой, все танцами и заканчивалось. Света была порядочной девушкой, у неё был на примете молодой человек из Тихорецка и «дядя Гена» при всем своём обаянии удовольствовался невинным общением с хуторской красавицей.
На зиму хуторские жители, все кто мог, уезжали в цивилизацию. Жить зимой в Собачьем было жутко и холодно. Оставались только те, кому некуда было податься – Николай, Марья, слепой Иван и еще несколько семей. Гена зимовал всего два сезона, но проклял всю эту «собачью» жизнь в хуторе. Зимы, как назло, выдались снежные и морозные. Ледяной ветер задувал снег во все щели убогой хатки. Печка, по прихоти Люды превращенная в камин, тепла не давала. Всё тепло улетало в трубу. Гена, скукожившись, сидел у камина в кресле и подбрасывал дрова всю ночь напролет. На улице выли продрогшие, голодные собаки. Из сальских степей пришли волки и прятались внизу огорода, в камышах. За лето Гена наторговал небольшую сумму денег на тихорецком рынке, продавая овощи с огорода, ту же кукурузу, куриные яйца, домашнюю птицу. Да еще редакция «Тихорецких вестей», бывшего «Ленинского пути» заплатила немного в качестве гонораров за его публикации. Теперь деньги заканчивались. Хорошо еще оставались продукты – мука, пшено, соленья. В летней кухне в соломенном тепле кудахтало несколько пока ещё живых кур. От Люды ни привета, ни ответа. Как будто сгинула, хотя бы поблагодарила в письме за отправленные переводом деньги Павлику на куртку. Тоска зеленая... ... Я побывал в Собачьем через много лет после того, как Гена уехал в свою Ухту. Уехал и до самой своей ранней смерти, сюда не приехал... Остался навсегда на Севере. Я, кажется, не сказал, что журналист Геннадий Ткачев был моим родным братом. И я знал, почему он не вернулся. Одно дело приехать, как я, в гости на хутор и восторгаться сельской идиллией, вкушать под яблоней моченый арбуз с рюмкой домашнего «продукта», запивать его «в качестве декокта», как говорил Гена, сырыми яйцами. И совсем другое дело жить и выживать на хуторе Собачьем в холоде, бездорожье, среди вечно пьяного населения и ущербных людей, подобных полицаю Николаю и циничной матерщиннице Марье.
С той поры прошло пятнадцать лет, но у многих, живущих здесь, по-прежнему все та же неустроенность, холод и беспросветная, неуютная «собачья» жизнь. Те же убогие, заброшенные через одну, хатки, с заколоченными крест-накрест досками окнами. Заколочены дверь и окна хатки журналиста. На хуторе нет газа, а значит и тепла. Вечная проблема с дровами для печки. Грязная разбитая дорога. И, как насмешка над хуторянами, совершенно новый, современный уличный телефон-таксофон, пришедший, как будто из другого параллельного мира, где есть вода, тепло, газ и канализация. Зачем он нужен, когда у всех жителей Собачьего теперь есть сотовые телефоны?
Из всех военно-морских баз Балтики запомнился лишь Таллин. С этим городом у нас есть свои счеты. К причальной стенке Таллина, как гласила экипажная молва, «Киров» после Великой Отечественной войны никогда не швартовался из опасения актов со стороны местных эстонских националистов, и чтобы не тревожить лишний раз национальные чувства эстонцев. Потому что летом 1941 года при переходе кораблей Балтийского флота в Ленинград, именно на «Кирове» был вывезен весь актив таллиннского банка, в том числе и золотой запас, чтоб не достался фашистам. Говорили также, что орудия крейсера стреляли по городу, когда в городе уже были немцы. Это – не правда. Били по окрестностям, где появились фашисты. Там же в районе хутора Харку волости Кейла сводный отряд моряков балтийцев вступил в бой с противником. А в том отряде был торпедный электрик лидера эскадренных миноносцев "Минск" Евгений Александрович Никонов, имя которого носила наша пионерская организация.
Раненный, матрос попал в плен, был растерзан и сожжен. Существует, по меньшей мере, с десяток версий трагедии на хуторе Харку, в том числе, что он попал не к немцам, а к эстонским националистам. Они еще более зверски относились к нашим, чем немцы. Сохранились документальные кадры, как немцы входят в Таллин, как их встречают с цветами, как эстонские девушки бросаются к танкам. В общем, морякам действительно не стоило обольщаться по поводу искренности чувств эстонцев. Но остается и другой вопрос: почему звание героя матросу Никонову было присвоено так поздно? Только в 1957 году. Здесь – своя история. Политрук Григорий Шевченко, который опознал Евгения в обезображенном краснофлотце, в том же бою сам был тяжело ранен в ногу, перенес ампутацию, долго скитался по госпиталям. Лишь весной 1943 года ему в руки попала "безымянная" листовка с изображением казни неизвестного матроса - "Запомни и отомсти!" И тогда весь Балтийский флот узнал имя героя. Так что удивительно не то, что поздно, а то, что вообще имя героя сохранилось в истории. Его имя стали присваивать кораблям и судам, улицам, школам, пионерским отрядам. 19 марта 1951 года горисполком Таллина принял решение переименовать одну из старых улиц города - Соо. Этим же постановлением было удовлетворено ходатайство командования Балтийского флота - отвести в районе парка Кадриорг место для сооружения памятника Никонову. Вскоре останки Никонова, покоившиеся на хуторе Харку, торжественно, со всеми почестями были перезахоронены в живописнейшем месте таллинского парка на холме Маарьямаа, на берегу моря. Над могилой воздвигли памятник в рост: в плащ-палатке, с автоматом и биноклем в руках. Туда же перевезли обожженный, казавшийся безжизненным вяз, на котором сожгли Никонова. Мы поэтому и знали, что матроса сожгли в парке Кадриорг. И «пепел матроса стучал в наших сердцах». Стоя в 1963 году на Таллинском рейде и рассматривая диковинные силуэты городской ратуши и кирхи Олевисте (Олайа), мы, конечно, не думали, что у тех девушек, которые в 1941 году встречали вошедших в город фашистов, после войны родились дети – наши сверстники. Хорошо все-таки, что крейсер «Киров» тогда так и остался на рейде.
Летом 1991 года из Эстонии пришло известие, что могилу Никонова в парке Кадриорг сровняли с землей. С нашей стороны за дело взялись энтузиасты. Эстонские власти стали затевать интриги. Памятник Никонову был объявлен культурной ценностью, мол, голову Никонова лепили с Георга Отса. Хотя и памятник – так себе, и популярный в советское время эстонский певец у них теперь не в почете. За перезахоронение просили огромные деньги, а когда разобрали могилу, она оказалась пустой. Дубовый гроб - по всем признакам, с останками Никонова – оказался в руках неизвестных людей, также предлагавших свои условия. В конце концов, гроб с прахом отправили "грузом-200" на военном самолете, принадлежащем Балтфлоту. 2 марта 1992г. прах Никонова Евгения Александровича был перезахоронен на его родине в селе Васильевка Ставропольского района Куйбышевской (ныне Самарской) области. А нахимовская пионерская организация, названная его именем, прекратила свое существование еще в 1966 году, в связи с переходом обучения с 9-го класса.
Памятный знак работы скульптора Е.Мартынова на ул. Евгения Никонова в Тольятти.
*** На легендарном крейсере из любых рассказов рождаются легенды или байки, когда невозможно понять, где здесь - правда, а где вымысел. Большинство из них связаны с заходом в гавани и с буксирами. Вспомним случай с подрывом на немецкой мине 17 октября 1945 года. Авария произошла недалеко от Кронштадта, на оживленном фарватере. Но, несмотря на поднятый на корабле сигнал бедствия и выпущенные в воздух красные ракеты, находившиеся рядом суда никак не реагировали на сигналы бедствия. В том числе и проходящий мимо большой морской буксир «Сердоболь». Только после того, как командир крейсера М.Д.Осадчий приказал дать очередь из 37-мм автомата перед его форштевнем, буксир направился к «Кирову». Почти одновременно к терпящему бедствие кораблю подошел тральщик ТЩ-186, и через его радиостанцию в Кронштадт было передано сообщение о подрыве на мине. Был такой случай и на нашей практике 1962 г. Из-за какого-то, как мы слышали, ЧП крейсерам (и только) было запрещено заходить в гавань и швартоваться к стенке Усть-Рогатки самостоятельно - только с помощью буксиров. Крейсер «Киров» стоял на Большом Кронштадтском рейде, и только во второй половине субботнего дня едва дождался буксира, который должен был обеспечить швартовку корабля. Буксир довел крейсер до середины ковша Военной гавани и вдруг отдал буксирный конец. Громада крейсера застыла метров за 300 от родной стенки. Связь с буксиром шла через громкоговорящую связь. С мостика крейсера последовал вежливый вопрос о причинах такого поведения буксира. Капитан буксира не менее вежливо ответил одной убийственной фразой «У меня рабочий день закончился». Далее последовала продолжительная дискуссия с широким использованием ненормативной лексики на тему «Кто, куда и почему должен идти». Обмен мнениями с восторгом слушали экипажи ошвартованных на Усть-Рогатке кораблей. Каковы были ощущения посетителей Петровского парка, можно представить. Где-то через полчаса правда жизни восторжествовала, буксир вернулся к исполнению своих обязанностей.
Крейсер благополучно занял свое законное место у стенки. Тогда же мы услышали и другую историю. Вот она. В своё время, где-то в конце 1950-х годов на одном довольно большом морском буксире капитаном был один из уволенных по сокращению флотских офицеров. До этой буксирной должности был он командиром эскадренного миноносца. Тоже, кстати, паросилового. А корабли с паросиловой энергетической установкой имеют настолько лёгкое и маневренное управление, что их часто сравнивают с велосипедами. Этот командир по своему призванию был настоящим мариманом, и потому любил щегольнуть. Он швартовался кормой к стенке с таким шиком, что корма как вкопанная останавливалась за метр от стенки. И матросам из кормовой швартовой команды не приходилось даже метать лёгости, чтоб протянуть кормовые швартовые концы, а оставалось только мягко спрыгнуть на пирс, на зависть морякам соседних кораблей, и спокойно завести огоны за палы. Так вот однажды в тихий летний воскресный день этот лихой капитан, теперь уже на своем большом морском буксире, заскакивает на всех парах в Кронштадтскую гавань. Буксир круто разворачивается на 180 градусов и несётся кормой к стенке. Подходило время «тормозить». Капитан в белоснежной фуражке с красивой улыбкой на гладковыбритом лице спокойно, но, чтоб было слышно фланирующим на набережной дамам, командует: «Полный вперёд!», - но буксир продолжал полным ходом пятиться назад. Тогда капитан также спокойно даёт следующую команду: «Самый полный вперёд!». И вновь никакой реакции. Буксир продолжает нестись на стенку, и когда оставалось уже метров 20, из люка вылез чумазый механик и громко заорал: «Мостик, переднего хода не будет – кулису заело!!!». И ближайшие полчаса культурная публика на набережной смотрела, как буксир, словно в припадке падучей, бился кормой о стенку, пока не затих. Так что морской шик бывает иной раз коварен. А того капитана теперь уже окончательно списали на берег.
***
Черная крыса. Их часто называют корабельными крысами, так как они предпочитают селиться на ' побережьях и пробираются на корабли... Ни один рассказ о кораблях не обходится без страшилок о крысах. Крысы живут на корабле с самого его рождения. На «Кирове» в силу его почтенного возраста их было чуть меньше, чем на «Авроре», но тоже хватало. Крысы завоевали все шхерное пространство корабля, бегали по палубе, даже научились скатываться по поручням, охватив их лапками. Ночью они с шумом пробегали внутри воздуховодов, мешая спать, и постоянно устраивали концерты. Проснувшись, можно было увидеть крысу у себя на груди, внимательно смотрящую тебе в глаза, как это случилось с Мирошиным. Было замечено, что эта крыса просто влюбилась в Алексея, оба они были длинноносыми. Иногда крысы падали на обеденный стол и не спешили с него сходить. Зато для дневальных они были настоящим развлечением, помогающим коротать ночное время вахты. Но не надо думать, что на крейсере с ними не боролись. Боролись и ещё как! Командиром была установлена железная такса: за 10 (есть и другие цифры) хвостов – 10 суток краткосрочного отпуска. И на корабле появились такие мастера-крысоловы, что по месяцу ежегодно бывали дома. История флота хранит рассказы о том, как особым способом выводили породу крыс – пожирателей сородичей. И стоило одному из этих «братков» полюбить какую-нибудь крысиную красавицу, как через некоторое время появлялось новое, ещё более хитрое и злобное поколение. Страх! Но крысы это на корабле отнюдь не самое страшное.
***
Редкий поход обходится без шторма. Обычно это бывало в открытом море на переходе из Таллинна в Ригу. Могучий крейсер кренился на борт до 30 градусов. Вся противность качки на больших кораблях, в том числе и на крейсере, заключается в том, что, высоко подняв борт при наклоне в одну сторону, корабль потом долго и мучительно его опускает до критического минимума. А пища в животе при этом предательски поднимается все выше и выше до критического максимума. И недавно съеденный флотский борщ так же долго плещется в твоем горле, просясь наружу. Нормальные люди подвержены «морской болезни». Уже всем известно, что даже адмирал Нельсон страдал от неё. А поговаривают, что и Нахимов тоже. Качку каждый переносит по-своему. Оттого и не возможно составить единый вид корабля во время шторма. Есть такие люди, кто ощущает весь желудочно-кишечный тракт: ото рта до ануса - эти не отходят от гальюна. А рядом с ними люди, которые ничего не испытывают, кроме дискомфорта от наклона палубы. Этим вторым выпало «счастье» убирать за первыми. К пище, естественно, первые не притрагивались на радость вторым. Но обед, по-прежнему состоящий из первого и второго и третьего, никто не отменял. На «Кирове» матросы, и мы в том числе, обедали не в специальной столовой, как теперь на современных кораблях, а в жилых кубриках, то есть также, как на дореволюционных тяжелых кораблях. Тяжело было тем, кому выпало во время шторма бачковать. Не у всех получалось донести бачки до места. Поэтому картина шторма для нас, это не переваливающие через борт волны, а мотающиеся по палубе от борта к борту макароны по-флотски. Коновалов, однажды, чуть не вывалился с бачками за борт, одна нога уже была там. Володя спокойно поставил бачки на палубу, подтянулся и встал. Видевший это Задворнов ничего не сказал о том, как он помогал Коновалову у борта. На него произвело большее впечатление, как оба они лихо управлялись за столом. За столами сидели счастливчики. А с коек доносилось только: «Как вы только можете это жрать?». И это – не шутка. Витя Виноградов, и не он один, мало сказать изменился в лице, лицо у него было чисто зеленого цвета.
Но, как ни бывает тяжело, а голод одолевает, и ближе к ночи самые голодные потянулись по скользкой и качающейся палубе на ют крейсера, где, как у всякого уважающего себя парохода, стояли принайтовленные к палубе бочки с солёными огурцами и селёдкой. Говорят, соление помогает пережить тошноту. Однако у Калашникова есть уточнение к этой теории: «После того, как я сожрал целиком селедку, не прошло и 15-ти минут, и ослабевшие было позывы тошноты превратились в многоструйный водопад за борт… Лучший рецепт от этой болезни – заняться делом. Лежание в койке – дело пропащее». Но нахимовцы предпочитали блевать сутками, чем хотя бы час поработать. Н.П.Оверченко бегал от койки к койке, угрожая, что в наших характеристиках он запишет: «Морской болезни не подвержен, но работоспособность теряет полностью» (В характеристике у Нельсона было наоборот). А в это время подуставший крейсер «Киров» втягивался в Ирбенский пролив. Там в глубине – Рижский залив, там – спасение!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В конце марта члены экипажа "К-182", те кто смог приехать в Питер, встретились в помещении Санкт-Петербургского клуба подводников. Главный итог, - пришедшие на встречу буквально и зримо молодели на глазах.
Встреча началась с дружеских объятий и приветствий. Сколько лет не виделись! И в то же время, будто только вчера расстались, так живы воспоминания об общей жизни в прочном корпусе.
Гидроакустики: Саква Олег Иванович, мичман запаса, техник (1976-1981), Рябчиков Олег Николаевич, старшина 1 статьи, старший специалист (1975-1977). Они первыми слышали звуки «холодной» войны: шумы винтов кораблей НАТО, "квакеров", обнаруживали следящие за нами АПЛ вероятного противника.
Фото перед тем, как сесть за стол. Такая традиция и такое веление души.
Старшина команды старта 1 БЧ-2 (1973-1983), старший мичман запаса Барков Михаил Сергеевич. Добродушный и неспешный, любитель философии.
Техник спецсвязи (ЗАС) (1973-1983), мичман запаса Поликарпов Владимир Васильевич. Радист высочайшего класса! В свободное время охотно вторгался в философствования (про жизнь) М.С.Баркова и М.Х.Галеева, опровергая доводы последних язвительной «прозой жизни». Ворочаев Валерий Афанасьевич, старший мичман запаса. За время службы на корабле (1973-1985) освоил дела: штурманских электриков, рулевых сигнальщиков, ракетчиков. Боцманом, за время несения верхних вахт на мостике, совершил астрономическое открытие: «На Луне, оказывается, есть кратеры…)) И всегда это доказывал, протягивая бинокль…
Техник, штурманский электрик (1974-1986), мичман запаса Сергей Александрович Белов. Мечта детства и всей сознательной жизни: построить и освоить летательный аппарат. Об авиации знает все. Утверждает – много летал,.. в цветных снах…
Командир Боевой части связи (1977-1984), капитан 3 ранга запаса Громов Вячеслав Викторович.
Алла Вячеславовна Салим-Заде. Дочь нашего Механика, Вячеслава Абдрахмановича, любимого и уважаемого всеми командира БЧ-5 (1973-1980), к сожалению, рано ушедшего из жизни. Экипаж искренне рад и признателен Алле, приехавшей из Москвы.
Командир корабля (март 1973 - ноябрь 1980), контр-адмирал Наумов Владлен Васильевич. Старший мичман запаса Воронков Сергей Михайлович, за период 1980-1986 гг. успешно справлялся со специальностями: секретчика, инструктора химика-санитара, ракетчика. Организатор всех наших Встреч. В чем ему всегда помогает супруга Прасковья Ивановна.
Главный связист – что-то о супруге рядом… Вячеслав Викторович, мы видим красоту Вашей подруги жизни! Не завидуем; радуемся за Вас и Вашу красавицу жену – Татьяну Анатольевну.
Старшина команды турбинистов, техник электрохимической регенерации воздуха, старший мичман запаса Старинский Александр Степанович. Прослужил в экипаже и на корабле больше всех нас: с 1973 по 1991 год! Саква Олег, знаток и любитель анекдотов. Похоже, опять травит… Боздуган Нина Васильевна (супруга Ивана Боздугана), Юрченко Эвтибеда Викторовна (супруга Александра Юрченко), Семилетова Наталья Романовна (супруга Владимира Семилетова). Из импровизированного журнала Встречи: «Всю жизнь следую за своим мужем. Мама и бабушка» - Наталья Романовна.
Контр-адмирал Конеев Алексей Николаевич, на корабле в 1979-1986 гг. прошел путь от минного офицера до помощника командира корабля. Впоследствии командовал кораблем. И не одним… Владлен Васильевич серьезен, когда в памяти всплывают будни боевых служб. А вообще он был в ударе в течение всей Встречи, пел, танцевал! Каждому находил нужное доброе слово сказать и услышать!
Есть о чем поговорить и что вспомнить нашим боевым подругам! Супруга Командира - Людмила Петровна и Прасковья Ивановна - супруга С. Воронкова.
Вот! Все в этом мире от женщин; итог тихой (предыдущей) беседы: мужчина оправдывается))
Боцмана видно сразу! Котовский Владимир Иванович, старший мичман запаса, 1982-1991. Присказка Володи: «Если бы не юмор (на флоте, корабле), нам бы – кирдык!..»
Владимир Иванович прочитал свои стихи, чем всех удивил и порадовал.
ФилосОфы: ракетчик Михаил Сергеевич Барков, торпедист Мавлюд Хамитович Галеев (1977-1989). А «язва» - Володя Поликарпов – зрит нас сквозь объектив, чем опять прояснил истину…
Счастливые лица друзей, вновь чувствующих плечо друг друга. Спецтрюмные: Роскот Виктор Васильевич, старшина 1 статьи запаса (1977-1980); Васильев Александр Васильевич (прикомандирован на поход 1977 года с К-193), старшина команды, старший мичман запаса; старшина команды (1979-1989), Юрченко Александр Иванович, старший мичман запаса. Удивительны руки Саши: и реактор приласкать, и женщину не обидеть…
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Семилетов Владимир Евгеньевич, капитан 1 ранга запаса, командир БЧ-2 (1980-1990). Между прочим, хорошо знает рок-музыку…
Боздуган Иван Георгиевич, техник контрольно-измерительных приборов и аппаратуры (1979-1987), мичман запаса. Сейчас печет хлеб в Тольятти.
Здесь добавить нечего. Валерий Афанасьевич Ворочаев!
Офицеры-ветераны корабля: Фролов Юрий Михайлович, командир Электротехнического Дивизиона (1973-1977), капитан 2 ранга в отставке, Егоров Александр Артурович, командир Дивизиона Живучести (1973- 1982), капитан 2 ранга запаса.
Вячеславу Михайловичу Стехину, начхиму (1977-1982), капитану 2 ранга запаса в день Встречи повезло: "День, который бывает только раз в году".
Поздравили от души, а Владлен Васильевич от имени экипажа вручил Вячеславу Михайловичу памятную медаль «100 лет Подводному Флоту». Что-то интересное в ответ от него прозвучало… Кажется: «Служу трудовому народу!..))
Что такое криптограмма, не каждый знает. Знает Данилов Александр Николаевич, шифровальщик, главный корабельный старшина (1976-1978), лейтенант запаса. А акустику Олегу Рябчикову - и не надо, у него свои секреты…
Анатолий Николаевич Калганов, капитан 1 ранга запаса, заместитель командира по политической части (1982-1984).
Техник ЭНГ Сергей АлександровичБелов. Командир Штурманской боевой части (1973-1977), капитан 1 ранга запаса Валерий Михайлович Анфимов. Штурмана наши были хорошие! Знающие свое дело! И то правда, протащить такую большую "бочку" сквозь океаны, не каждому дано.
Инженер ЭВГ-2 (1973-...) Александр Викторович Горин, капитан 2 ранга запаса, Михаил Сергеевич Барков, Николай Иванович Сакерин, инженер ЭВГ-3 (1973-1982), капитан 2 ранга запаса. Николай Иванович - вместе с Сергеем Михайловичем Воронковым организатор наших встреч.
Анатолий Александрович Аверьянов, командир группы дистанционного управления ГЭУ (1973-1979), капитан 2 ранга запаса. Управленцы – удивительная команда единомышленников и жизнерадостных людей!
Сергей Михайлович Воронков,Михаил Сергеевич Барков,Александр Васильевич Васильев. Какие лица! Какие люди! Подводники!
И уходить пора, и расставаться не хочется. Александр Львович Левицкий, корабль знал, как свои пять пальцев, Владлен Васильевич Наумов, первый после Бога… Владимир Евгеньевич Семилетов, его хозяйство – ракеты, способные сжечь мир…
До следующих встреч! Здоровья и счастья Вам, друзья-подводники и Вашим боевым подругам!
P.S.
Видео встречи находится в стадии завершения. Принято решение о заказе изготовления Памятной медали корабля, а также о создании сайта, посвященного "К-182". В заключение - памятные знака нашего Ракетного Подводного Крейсера Стратегического Назначения.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007. ОТРОЧЕСТВО. Продолжение.
Постоянным спутником нашей жизни в училище была строевая подготовка. Она включала ежедневные строевые процедуры, связанные с хождением в строю, строевые прогулки по городу и специальные строевые занятия по подготовке к праздничным парадам. Строевой подготовкой, в зависимости от ситуаций, руководили командиры всех уровней: помощники офицеров-воспитателей (помкомвзводы), офицеры-воспитатели (командиры взводов) и командиры рот, а также офицеры строевого отдела. Один-два раза в год училище выводили на строевую прогулку по городу. Это мероприятие начиналось с того, что училище во главе с оркестром выстраивалось поротно во дворе. Нахимовцы были одеты в выходную форму с белыми перчатками. Училищный оркестр был неотъемлемой частью нашей жизни. Его музыка звучала на строевых церемониях и на праздничных и танцевальных вечерах. Дирижировал и командовал оркестром молоденький старший лейтенант Барсегян, который потом служил в Ленинграде и даже одно время дирижировал сводным оркестром Ленинградской военно-морской базы. Начальник строевого отдела производил осмотр выстроенных рот, после чего производились строевые процедуры выноса Знамени училища и встречи начальника училища. Затем училище в походном строю под музыку оркестра выходило на улицу Камо. Маршрут строевой прогулки пролегал по нескольким городским улицам и набережной реки Куры. Звуки оркестра привлекали прохожих, и люди с интересом смотрели на шагающих в строю юных моряков. По лицам людей всегда было видно, что это зрелище им нравится. Чувствуя внимание окружающих, мы старались идти красиво, стройными рядами, что в общем-то было не сложно по сравнению с движением в парадном строю.
Построение во дворе ТНВМУ. На первом плане - начальник училища капитан 1 ранга И.И.Алексеев. Училище всегда участвовало в ноябрьских и первомайских парадах на центральной площади города, замыкая прохождение парадных частей. Подготовка к каждому параду обычно начиналась недели за три до праздника и заключалась в проведении специальных строевых занятий два-три раза в неделю. Строевые занятия проводились всегда в одном и том же месте — на набережной Куры в районе моста имени Карла Маркса, где был небольшой сквер, в котором стоял огромный монумент Сталина. Около сквера был заасфальтированный проезд, который перекрывался для наших строевых занятий. Проведя привычный цикл подготовки к параду, училище всегда демонстрировало на параде хорошую строевую выправку и вызывало аплодисменты зрителей, стоявших на трибунах. Особый восторг зрителей обычно приходился на долю самой младшей — пятой роты (шестая рота в парадах не участвовала). В 1951 году училище участвовало в первомайском параде на Красной площади в Москве. Это чрезвычайное событие держало нас в напряжении почти два месяца и запомнилось на всю жизнь. Известие о том, что нам предстоит ехать в Москву, пришло в училище в конце февраля и вызвало переполох. Срочно были внесены изменения в календарный план учебных занятий с целью обеспечения большого перерыва в учебе для предстоящей поездки. Началась подготовка к пошиву специальной парадной формы: с каждого нахимовца снимали мерки одежды. И начались ежедневные строевые занятия. В течение марта мы занимались строевой подготовкой, как обычно, а к началу апреля из Москвы к нам приехал некий полковник — специалист по подготовке парадных расчетов, и у нас началась длинная строевая эпопея. Дело-то было весьма серьезным. На парадах в Тбилиси парадные роты имели в шеренгах по восемь человек, и подготовка таких парадных рот была для училища привычной и не очень сложной задачей. Но на парадах на Красной площади войска проходили парадными батальонами, имеющими в шеренгах по двадцать человек. «Прохождение по Красной площади должно быть безукоризненным, ведь на трибуне мавзолея будет стоять сам товарищ Сталин» — так поставил нам задачу приехавший полковник, которому предстояло сделать из наших рот два идеальных парадных батальона. Продолжительность ежедневных строевых занятий увеличилась до четырех часов. Долго и упорно мы отрабатывали «московский» строевой шаг и движение в шеренгах по двадцать человек. Эти упражнения были однообразными и очень утомительными. К концу занятий и по дороге домой мы еле волочили ноги. Затем началось движение несколькими шеренгами вместе. Первые попытки прохождения батальоном были ужасны, но в конце концов что-то стало получаться. В том и соль строевых занятий: многократное повторение одного и того же приема приводит к тому, что он начинает выполняться на должном уровне.
Музыкальный взвод и кадровая команда ТНВМУ перед парадом 1 мая 1949 г. В центре сидит начальник училища капитан 1 ранга И.И.Алексеев И.И., сидит справа третий - дирижер оркестра лейтенант Барсегян.
За две недели до праздника училище выехало в Москву. На вокзале нас провожали представители правительства Грузии и командования военного округа, играл оркестр и говорились очень серьезные речи по поводу предстоящего парада. Мы ехали в Москву обычным пассажирским поездом в привычных старых «общих» вагонах, в привычной тесноте и привычном «комфорте» — в те годы мне не доводилось пользоваться постельным бельем в поездах. По приезде в Москву нас поселили в пустых армейских казармах на Беговой улице, и, начиная со следующего дня, мы ежедневно стали отрабатывать движение парадным строем. Наша жизнь в Москве была весьма своеобразной. Для передвижений по городу училищу была выделена колонна новеньких грузовиков голубого цвета, кузовы которых были оборудованы брезентовыми тентами и скамейками для перевозки людей. Утром мы рассаживались по машинам, и нас везли на завтрак в большой кафетерий около стадиона «Динамо». Кормили вкусно — это нам нравилось и подымало настроение. После завтрака машины везли нас в Химки, где рядом с Речным вокзалом была большая площадь, покрытая асфальтом, на которой и проходила наша подготовка к параду. Ко времени приезда в Москву мы уже довольно прилично ходили в батальонном строю, а сам процесс шагистики был уже менее трудным — мы привыкли. В конце каждого «рабочего» дня производилось контрольное прохождение под оркестр «мимо трибун», которое нередко повторялось. Руководил строевыми занятиями все тот же полковник. По мере приближения к празднику он становился все более сердитым, без конца предъявляя нам разные претензии и заставляя нас ходить снова и снова. Его можно было понять: он лично отвечал перед кем-то «наверху» за то, как мы пройдем на параде. По окончании строевых занятий мы снова садились на свои машины и ехали в тот же кафетерий на обед. После обеда нас привозили в казармы для отдыха, и мы до ужина были предоставлены сами себе. Офицеры и старшины отдыхали где-то в своих помещениях, а ребятня в это время развлекалась, как могла: одни читали, лежа на койках, другие играли в шахматы или в шашки, а третьи на заднем дворе играли монетками в «пристенок» или в «чику».
Неизвестный художник «Игра в бабки» 2-я пол.XIX века. Чувашский государственный художественный музей.Дворовые игры старой Москвы. В те дни я получил хороший жизненный урок. У кого-то появились карты, и в узком кругу, куда попал и я, была затеяна игра в «очко» на деньги. И я в один присест проиграл все свои карманные деньги. Их было немного, но, потеряв их, я стал полностью «несостоятельным»: я не мог купить ни мороженого, ни конфет, ни газированной воды. И хотя тот, кто выиграл, угощал меня потом всеми этими прелестями (мы ведь были уже в четвертой роте, и привычка делиться с ближним у нас уже была достаточно развита), этот инцидент оказал на меня исключительно благотворное влияние: я больше никогда не играл в азартные игры на деньги. Тот кратковременный «прокол» в нашем воспитании был вскоре ликвидирован. Кто-то из командиров обнаружил, что нахимовцы играют на деньги, и это было решительно пресечено строгим запретом и вразумительным разъяснением. По-видимому, этот запрет вписывался в наши понятия о том, что такое хорошо, а что такое плохо, и у нас в роте больше никогда на деньги не играли. После отдыха нас опять везли в кафетерий, чтобы поужинать, после чего начиналась «культурная программа». Политорганы активно занимались культурным развитием участников будущего парада, и каждый вечер нас развозили по разным театрам, концертам и другим мероприятиям. В те дни мне довелось впервые побывать в Большом театре. За два дня до праздника на поле Центрального аэродрома состоялась генеральная репетиция парада. Все войсковые части, участвующие в параде, были выстроены в парадное каре, соответствующее будущей диспозиции на Красной площади, а затем была проведена вся процедура будущего парада, включая торжественный марш парадных батальонов. На следующий день в Химках «наш» полковник последний раз погонял нас с целью устранения каких-то недочетов, и больше мы его не видели. Последний день перед праздником был отведен для отдыха и подготовки парадной амуниции. На предыдущих парадах в Тбилиси нахимовцы ходили в красивых черных парадных мундирах со стоячими воротниками, на которых были вышиты золотые якоря. Но для парада в Москве нам была сшита новая парадная форма, которая внешне соответствовала обычной матросской форме: темно-синие форменки («суконки») с пристегнутыми «морскими» воротниками, тельняшки и черные брюки. Только сшита она была из добротного материала и хорошо подогнана на каждого из нас. Парадную форму дополняли новые черные ботинки, новые бескозырки с белыми чехлами, белые перчатки и новые блестящие черные ремни с бляхами. Кроме того, ребята, идущие в первых шеренгах батальонов, надевали на грудь блестящие боцманские дудки на цепочках. Все это в последний предпраздничный день было нами вычищено, выглажено и примерено на себе.
Олег Косач
Рано утром первого мая мы облачились в парадную форму, уселись в наши грузовики, с которых были сняты тенты, и, после завтрака в кафетерии, поехали на Красную площадь. Нас высадили из машин на набережной позади храма Василия Блаженного и задолго до начала парада в парадном строю привели на площадь, где мы заняли отведенное для нас место перед храмом, рядом с суворовцами. Ожидая начала парада, мы все находились в большом напряжении и сильно волновались — ведь мы впервые участвовали в главном параде страны. Наконец, появился командующий парадом и объехал войска, здороваясь с ними. Прошло еще немного времени, куранты на Спасской башне Кремля начали отбивать десять часов, и парад начался. Министр вооруженных сил принимает рапорт командующего парадом и вместе с ним долго объезжает парадные части, стоящие в два ряда вдоль площади. В это время сначала один юный нахимовец, а затем — второй, теряют сознание от перенапряжения. Их аккуратненько выводят назад, где невдалеке, за памятником Минину и Пожарскому, стоят санитарные машины. Выбывших из строя заменяют резервными ребятами, которые стояли сзади (все было предусмотрено). Наше напряжение достигло предела, когда Министр подъехал к нам и поздоровался с нами. В ответ мы изо всех сил дружно прокричали положенное приветствие. И вот наступает главное действие. Звучат знакомые, раскатистые и волнующие команды: «К торжественному маршу! По-ба-тальонно! Дистанция — одного линейного! Первый батальон прямо, остальные напра- во! На пле-чо! Шагом марш!». Оркестр играет марш, парадные части начинают свое движение, и в это время пошел сильный дождь. Мы идем под дождем вдоль ГУМа в сторону Исторического музея, обходим его сзади и бегом поднимаемся по наклонному проезду обратно на площадь, топая по потокам дождевой воды, смешанной с песком, которым была посыпана брусчатка мостовой. Выйдя на площадь, мы думаем только о том, чтобы выдержать ровные линии шеренг и правильные дистанции между ними. Парадный строй училища возглавляет его начальник, за ним знаменосцы несут училищное знамя, а следом за знаменем идут командир и офицеры первого батальона. Но я ничего этого не вижу — я иду во втором батальоне. Мы идем мимо линейных, расставленных вдоль пути следования парадных батальонов, и приближаемся к мавзолею. И тут оркестр делает три аккорда и начинает играть популярный в те годы марш нахимовцев из кинофильма «Счастливого плавания». Это — для нас. Вот командир нашего батальона поравнялся с последним линейным, и в этот момент правофланговый первой шеренги кричит: «Раз!». Вслед за этим в такт шагам вся первая шеренга кричит: «Два!». И весь батальон коротко кричит: «Три!». Эти крики в громе оркестра никто, кроме нас, не слышит. При счете «три» все руки мгновенно прижимаются «по швам», а головы вскидываются «направо — вверх» под углом сорок пять градусов, как вдолбил нам готовивший нас к параду полковник. Все офицеры, идущие впереди батальона, одновременно вскидывают правые руки к козырькам фуражек, их головы также вскинуты «направо — вверх», а левые руки прижаты. И мы идем, печатая шаг, мимо трибуны мавзолея, на которой стоит Сталин, и таращим глаза на Сталина, но он не смотрит на нас, а смотрит на небо, где в это время пролетают самолеты. Но другие люди на высокой трибуне на нас смотрят, и некоторые из них улыбаются нам. (Когда через пять лет на двадцатом съезде партии Хрущев сделал свой исторический доклад о культе личности Сталина, я вспоминал о том, как мы шли по Красной площади и ели глазами «Великого вождя», стоявшего на трибуне, и думал: как повезло нам, что его время закончилось до того, как мы стали взрослыми).
Мы проходим мавзолей и идем мимо гостевых трибун, на которых раздаются дружные аплодисменты, затем проходим мимо Спасской башни и спускаемся на набережную к нашим машинам. На площади начинается прохождение боевой техники, а для нас парад окончен. Дождь заканчивается, светит солнце, и мы, мокрые, долго едем по солнечной Москве мимо праздничных колонн демонстрантов, идущих туда, на Красную площадь, где мы только что были. Наше долгое напряжение сменяется радостным весельем. У нас праздничное настроение, люди вокруг приветствуют нас, а мы отвечаем им и весело смеемся над тем, что наши белые перчатки измазаны черной краской, которой были покрыты наши красивые парадные ремни — они не выдержали дождя. Днем в кафетерии нас накормили праздничным обедом, а к вечеру к нам в казармы приехал начальник училища и перед строем объявил нам, что училище за прохождение на параде получило высшую оценку командования — «образцово», и училищу за это подарен автобус. Последнее известие мы встретили криками «ура», так как до сих пор никаких транспортных средств для перевозки нахимовцев в училище не было. Автобус действительно вскоре появился в училище и приносил нам потом немало пользы. Мы уезжали из Москвы третьего мая. К перрону Курского вокзала был подан специальный поезд, состоявший из новеньких «цельнометаллических» вагонов (так назывались вагоны нового типа, которые недавно появились на железных дорогах). Нас провожали представители военно-морского начальства, играл оркестр, и все было очень празднично.
С ОРКЕСТРОМ ПО ГОРОДУ. Леонид Димент, выпускник ТНВМУ 1953 г.
СОЛНЫШКО СВЕТИТ
Да, заглавие из МАРША НАХИМОВЦЕВ. Но первые годы, пока он не родился, училище в колонну по четыре выходило из ворот под «ВАРЯГА». Проходя ворота, один за другим поднимали руку, предупреждая следующую шеренгу о выбоине в асфальте, чтоб не спотыкались. Затем следовали и прочие марши: и «НА СОПКАХ МАНЧЖУРИИ», и «АМУРСКИЕ ВОЛНЫ», и многие другие. Но все они звучали гордо и вдохновенно. И радовали не только наши ребячьи души, но и прохожих, жителей близлежащих домов. Иногда на балкон двухэтажного дома, что рядом с училищем выходил народный артист Грузии (к сожалению память не сохранила других подробностей). То тут, то там за нами бежали мальчишки с криком «Нахымовскый! Нахымовскый!» Было радостно и солнышко светило. И, разумеется «ЯСНОЕ». Но начинало это солнышко быть не только ясным, но и ослепительным ещё раньше; когда фырканью и взвизгам медных труб музвзвода давал команду изящный дирижёр в парадном мундире старший лейтенант Барсигян.
Медаль за бой Варяга и Корейца. Пожалуй, нет россиянина старше 20 лет, который хоть раз в жизни не слышал бы песню, начинающуюся словами «Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!».
ВЕСЁЛАЯ РЕПЕТИЦИЯ. Леонид Димент, выпускник ТНВМУ 1953 г.
Вся внеклассная жизнь у нас была окрашена звуками духового оркестра под руководством замечательного капельмейстера Барсегяна. И в выходные дни, и в праздники, и в чествовании победителей в спортивных соревнованиях (обязательный ТУШ), и, конечно, при выходе училища в город строем. Одна из репетиций к параду, особо запомнилась своим оригинальным сюжетом. Накануне Вовка Палей нарисовал лампочку с маленьким абажуром и спросил, что это такое. Я ответил. Сказав, что я ошибся, он перевернул рисунок, заявив: «Это мама в тазу моется». Но то было вчера. А сегодня мы в парадной форме, перейдя через мост, вышли на широкую набережную им. Сталина. И там, по парадному, перестроились в колонну по восемь. Грянул марш и мы «ать–два, левой, ать-два, левой». Барабан выбивает дробь. Мы гордо шагаем – грудь колесом, орлиный взор и так далее. Под нами асфальт. Слева Кура (которая «крупней, чем Волга», как и Тбилиси «красивее Парижа) несёт свои бурные, бурые воды. Справа отвесная гора. На ней местами, по мере возможности, гнёздами прилепились отдельные здания. Грянул марш (который: «врагу не сдаётся…»).
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович