Вскормлённые с копья - Сообщения за март 2010 года

Не менее двух раз в месяц, будь то в море, будь то в базе, проводилось учение по живучести; одно из них обязательно с имитацией. Эти учения разрабатывали мы с механиком под скрупулёзным контролем командира, который требовал, чтобы дважды не повторялись ни места пробоин, ни способы имитации.
Однажды командир пригласил офицеров штаба бригады с флагмехом во главе посмотреть и оценить отработанное нами показательное учение по борьбе за живучесть. Те, не догадываясь с кем имеют дело, явились к нам отнюдь не в ватниках, о чём потом крепко пожалели. Когда чуть не во всех отсеках начали вспыхивать заранее запрятанные взрывпакеты и даже сигнальные ракеты, а через систему подачи воздуха от водолазов в отсеки через подсоединенные на верху шланги пожарной магистрали ударила под большим напором струя воды, то мало им всем не показалось.
Закопченные, закашленные и зачиханные, с красными глазами они и рады бы были удрать наверх, да задраенных люков во всеобщем дыму разглядеть трудно. После учения команда два часа делала большую приборку, а лодку нашу кто-то прозвал боевой плавучей психушкой.
Начальник штабы бригады капитан 1 ранга Новиков был исключительно невозмутимым флегматиком. У него было исключительно редкое хобби. Сидя за столом своего кабинета, он имел обыкновение метко плевать в мусорницу, стоящую в углу у входной двери и делал это регулярно, даже тогда, когда перед его столом стояли вызванные им, или прибывшие к нему по своей воле. В этих случаях плевки так же метко летели через их головы и попадали туда, куда надо.
После же того, как начальник штаба однажды вышел с нами в море и присутствовал на учении, во время которого лодка борясь с потерей плавучести с большим дифферентом на нос вырвалась точно на заданную глубину, он от полученной нервной встряски временно перестал попадать плевками в цель. Видимо, у него не только руки тряслись после этого, но и губы.



Очень часто командир проводил всевозможные внезапные смотры и другие, всегда неожиданные, мероприятия. Естественно, разработчиком и ответственным за все эти суматохи был старпом, то есть я. Но я умом не повредился, так как вовремя научился ничему не удивляться и не возмущаться. В те времена для младших по должности это было очень противопоказано. Своей невозмутимостью  и постоянной готовностью ко всему самому непредвиденному я во многом обязан опять же своим учителям, особенно Василию Андреевичу и Олегу, а потом и по характеру своему я тоже был в некотором роде авантюристом.
Воспринимая всё это как неизбежное стихийное бедствие, против которого бороться нельзя, я нашёл способы как-то сглаживать разгул этой стихии, носящей имя Николая Ивановича. Взяв на себя роль Малюты Скуратова, главного опричника государева, я иногда опережал некоторые его начинания, и то, что только что ещё зарождалось в его мозгах, ухитрялся предугадать, подправить и предоставить ему как своё, но только доведённое до абсурда. Естественно, увидев это со стороны, он, как умный человек, воспринимал отрицательно и сразу же запрещал. Только таким методом я мог мешать Николаю Ивановичу вконец замордовать весь экипаж.
К примеру, был такой эпизод. Нам часто приходилось стоять на якоре, и однажды на мостике ему в голову пришла, как всегда не постучав, новая идея.
– Старпом, – обратился он ко мне, – скажи мне, какая главная беда подводника?
И я, не моргнув глазом, ответил: «Алкоголизм, товарищ командир».
– Да нет, старпом, это тебя не туда занесло. Главная беда подводника - это постоянная ограниченность движения, отчего он деградирует физически, а раз физически, то и умственно. Поэтому нужно нам продумать, как организовать ежедневную физзарядку на лодке и при стоянке на якоре, и на ходу. Ну на якоре это можно будет делать на носовой и кормовой надстройках, причём с обязательным обливанием после зарядки холодной забортной водой. А вот на ходу это нужно как-то делать по отсекам, не препятствуя несению ходовой вахты в них. В общем ты, не торопясь, детально продумай это, опробуй и доложи мне на вечернем докладе в следующий понедельник.



Последние минуты жизни митрополита Филиппа. Картина А. Н. Новоскольцева. 1880-е гг.

И я всё продумал, составил план, во время судовых работ, стоя у пирса, проделал это практически с десятком отобранных матросов, а потом, как главный залп на поражение провёл спортивную эстафету. Отдраили торпедопогрузочный люк и входной 7-го отсека. Соревнующиеся бежали по верхней палубе с носа вокруг рубки в корму, через люк в 7-й отсек, там по отсекам с седьмого до первого и через торпедопогрузочный люк опять наверх. Ни я, ни матросы, не очень старались, но всё равно двое свалились за борт, а один ушибся, пробегая между дизелями в 5-м отсеке.
Когда я потом представил командиру набросок плана организации физподготовки и в качестве перевыполнения задания доложил результат проведённой эстафеты, он задумался и помрачнел. При этом, глядя на выражение его лица, я представил, как в его голове возникает картина, в которой матросы, бегая и прыгая в отсеках сшибают с ног вахтенных и сами падают в люки трюмов, а во время физзарядки на надстройках в открытом море падают за борт и тонут.
Как я и предполагал, командир сунул мне мой план в руки и резко сказал: «Не занимайся, старпом, ерундой, у нас есть более важные дела. Никаких физзарядок в море не делать».
Я с облегчением вздохнул и пошёл заниматься более важными делами. А команда была спасена от очередного эксперимента
Трудная была служба на « С-291».Очень трудная. И многие не выдерживали и ломались. Первым сломался замполит Белоконь. Уже не помню, по какому поводу он не выдержал, высказал Николаю Ивановичу в глаза всё, что о нём думал, и заявил, что доложит об этом в политотдел.
А Николай Иванович сказал, что пусть он считает себя арестованным за неподчинение и сидит на лодке, так как вахтенный у трапа его не выпустит.
И замполит, зная характер командира, смирился и не пошёл тогда в политотдел, а сделал это уже в Полярном. Не знаю, что там было, но его перевели на другую новостроящую лодку, а новым замполитом к нам был назначен капитан-лейтенант Струнин.
Потом один за другим сломались командиры групп: движения, торпедной, рулевой, потому что прослужили они ещё мало и закалиться не успели. Начали появляться, а потом участились грубые проступки среди матросов и старшин, в основном тех, кто был не с самого начала, а пришёл на лодку позже.
Вообще о службе на ПЛ «С-291» можно было бы написать целый детективно-драматический роман, но, щадя тех, для кого я это все повествую, остановлюсь на двух событиях, тем более, что до этого я уже кое-что поведал раньше об этом периоде моей службы.
Ещё при плавании на Каспии однажды, когда мы стояли на якоре, к борту подошел катер, на котором доктор доставил продукты. С ним были два матроса, которые, будучи на берегу, при получении продуктов где-то ухитрились здорово напиться и теперь еле стояли на ногах, да ещё агрессивно себя вели. Доктору командир сразу объявил арест при каюте, а тех матросов по его приказанию крепко привязали в сидячем положении на кормовой палубе, чтобы их не смыло и лодка пошла в район погружения. Мы шли часа полтора средним ходом,  так что хотя море было не более 3-х баллов этих бедолаг все равно волны накрывали чуть ли не через каждую пару минут.



Сначала они орали и матерились, потом начали плакать и уверять что больше не будут, потом охрипли и замолчали выбившись из сил. Когда пришли в район погружения и застопорили ход, я вместе с их командирами отделений спустился на палубу, осмотрел их и громко доложил командиру, стоящему на мостике, что виновные вроде отрезвели и всё осознали. Как, развязывать будем, или будем с ними погружаться? До сих пор помню, с каким ужасом они тогда на меня смотрели!
Конечно же, их развязали и препроводили бережно вниз, где им их командиры отделений спокойно и доходчиво ещё раз объяснили суть их проступка, напомнив, что на фронте за неподчинение командиру расстреливали на месте без всякой жалости. К счастью всё обошлось, и они даже не заболели.
Кстати, к заболевшим у Николая Ивановича тоже был свой подход, к которому я отношусь весьма одобрительно. Например, простудился матрос и заболел.
После его излечения военный дознаватель, который должен был быть на каждой лодке, нештатный, обязан расследовать причину. Если заболел матрос по своей вине, например, работал, вспотел, разделся и его продуло. Или холодного пива потный выпил, значит, он должен быть наказан, потому как нарушил боеготовность корабля путём выведения себя из строя.
Если матрос заболел по вине начальника; например, тот послал его работать на холод не обеспечив тёплой одеждой, то наказывается начальник. И вообще Китаев требовал всегда, чтобы прежде чем посылать своего подчиненного на выполнение какого-либо задания, начальник до мелочей объяснил ему суть этого задания. И ещё он говорил так: если сам этого делать не умеешь, не заставляй это делать другого. Поэтому все офицеры лодки умели делать всё, что делали их матросы, и даже лучше.
Когда мы двигались в плавдоке по внутренним водным путям с Каспия на Северный флот, то в Рыбинском водохранилище у нас была трёхдневная остановка. Стояла отличная летняя погода, и грех было не использовать это на благо экипажа. Поэтому я обратился к командиру разрешить команде купание каждый день по часу утром перед завтраком, и вечером перед вечерней поверкой. Командир разрешил, но с одним условием. Купание обязательно для всех и сход в воду только с надстройки дока, т.е. с высоты не менее 7 метров.



Рыбинское водохранилище – самое большое рукотворное море в Европе.

Сделали помост на крыше надстройки дока, и вся команда, кроме вахты, во главе с командиром построилась на нём. Прыгнул командир, за ним я, потом Белоконь и все остальные офицеры без малейшего колебания. Потом начали прыгать старшины и матросы. Некоторые прыгали не сразу, колебались какое-то время. Но минут через пятнадцать прыгнули все, кроме шестерых, которые оказались не умеющими плавать. Время идёт, а они стоят и не прыгают. Боятся утонуть. Командир же приказал: завтрак не выдавать, пока не прыгнут все. Прошло уже более получаса, а они не прыгают. Час прошел, все уже до посинения накупались, а этим и горя мало. Не прыгают, и всё тут. Вся команда из воды кричит им, – прыгайте, мы вас сразу подхватим, не дадим утонуть. И, наконец, по одному трясясь от страха, начали они прыгать. И никто не утонул, хотя некоторые и нахлебались воды.
И такая закалка нервов повторялась каждый день и все неплавающие стали плавающими.
Я считаю, что школа, которую я прошёл на «С-291» была суровой, но полезной.
Она закалила меня, сделала более серьёзным и требовательным к себе и подчиненным, помогла в совершенстве постичь устройство подводной лодки, а также приобрести опыт в работе с людьми. Но долго в такой школе находиться было опасно, можно было очерстветь, озвереть и вообще стать ненормальным. Я это уже отчётливо чувствовал и понимал, и моя предыдущая служба на ПЛ «С-142» всё больше казалась мне сладким детским сном, который безвозвратно растаял с моим пробуждением.
И судьба сжалилась надо мной, как в хорошей сказке. В 1957 году в Полярном готовился к переходу на Дальний восток очередной ЭОН (экспедиция особого назначения, а проще – группа боевых кораблей, в том числе и лодок). На ПЛ «С-222», которая участвовала в предыдущем переходе Северным морским путём, но по природным обстоятельствам не прошла, и в числе ещё нескольких лодок вернулась обратно, забраковали старпома капитана 3 ранга Таубина и стали искать ему замену. Узнав об этом, я сам явился в отдел кадров дивизии и заявил, что чуть не с детства мечтаю служить на Тихоокеанском флоте. Кадровик оказался с юмором и доброжелательно ответил, что и он, и весь ТОФ до сих пор ждут и никак меня не дождутся, и вот, наконец, всем им крупно повезло.



И так я, уже в звании капитан-лейтенанта, в один из тёплых весенних дней 1957 года прибыл на ПЛ «С-222» принимать дела старшего помощника командира.

Часть IV. Путь на восход. Прямо и направо.

Итак, весной 1957 года я был переведён на должность старшего помощника командира ПЛ «С-222» готовящуюся к переходу Северным морским путем на Тихоокеанский флот.
Сборы были недолги. Посадил я жену с дочкой на поезд в Мурманске  и отправил их опять на свой Урал, готовя и их и себя опять к долгой разлуке. За четыре года семейной жизни жену свою я видел в общей сложности не более года, а дочь и того меньше, всего месяца три. Она только недавно стала называть меня папой, а то всё дядей именовала.

2007 г.

Вернувшись в Полярный, я сдал дела на прежней лодке, прибыл на новую и представился её командиру капитану 3 ранга Свешникову Виталию Алексеевичу. Он ввёл меня в курс текущих дел и представил экипажу. После этого я, не мешкая, произвёл расчёт с Полярным, в котором было два этапа.
Первый этап – передача по эстафете призрачного двухстворчатого шкафа. Чтобы была понятна суть этого детективного мероприятия, коротко поясняю.
В 1950 году при расчёте с коммунально-эксплуатационной частью (КЭЧ) одного старпома, убывающего на учёбу, была установлена недостача. Куда-то подевался большой двухстворчатый шкаф. Пропал бесследно. А как он выглядел и, главное, существовал ли он когда-нибудь вообще, никто не помнил. Но по документам в КЭЧ он числился за этим конкретным старпомом. Наименование, срок службы 20 лет, воинская часть получившая его, фамилия старпома, его подпись и печать. Все реквизиты налицо, а шкафа нет. И, чтобы избавиться от этой деревянной напасти, тот старпом обратился к друзьям-товарищам, другим старпомам и один из них по состряпанной накладной фиктивно принял это злополучный шкаф с расчётом, когда самому придется за него рассчитываться, передать его по такой же фиктивной накладной следующему. И так решено было отфутболивать это паскудное изделие, пока не кончится срок его службы, и оно не будет списано.
Я был шестым по счёту владельцем этого шкафа-призрака. Не долго думая, теперь я пришёл к одному из друзей, тоже старпому, Валентину Балабуху, и сказал: «Валя, выручай».
В теперешнее время, услышав такую просьбу, порядочный человек отвечает: «Нет проблем».
Тогда такая высокоинтеллектуальная фраза ещё не была в ходу и Валя ответил, как было принято тогда: «Об чём лай?». И мы составили седьмую по счёту накладную, расписались один в сдаче, другой в приёме, шлёпнули печати, приняли на грудь для закрепления благородной сделки и разошлись.



Домовой Тимофей. авторская кукла. худ. Стася Александрова.  Домовой - дух добрый, он рачительный хозяин, помогающий дружной семье...

Вторым этапом была сдача квартиры. Много ли скарба у тогдашнего офицера-подводника? Две армейские железные койки и три табуретки я вернул в прежнюю часть, детскую кроватку, позаимствованную у одного мичмана, вернул ему же, а всё остальное уместилось в трёх чемоданах. Сдал квартиру в КЭЧ, а сам переселился в часть, чтобы ничто не отвлекало от дел.
И началась подготовительная к длительному плаванию суматоха, во время которой я существовал как бы в двух мирах одновременно.
Один мир, внешний, включал в себя знакомство с командой и офицерами, выполнение повседневных старпомовских обязанностей. Второй мир, внутренний. В нём я прощался с Севером, с Полярным, с многочисленными друзьями и соратниками. Всё это раздваивалось в моем сознании. Все окружающее было одновременно и ещё родным и уже чужим, с чем сознание моё никак не хотело мириться.
Всё здесь устраивало меня наилучшим образом, и климат и служба и природа. Этим я вовсе не хочу сказать, что всё тут было безоблачно, одни удовольствия и никаких огорчений. Здесь всяко было. Меня тут не только хвалили, но и ругали и наказывали. Всего было в меру, естественно и закономерно. Иначе может быть только в приюте для придурковатых. Периодические нагоняи и встряски жизненно необходимы любому нормальному человеку, как перец и горчица к хорошему блюду. Не говоря за других, лично я нередко в самых раскаленных раздолбонах усматривал проявление таланта, творческой мысли и живость характера. И немало в этом виде воспитательного воздействия проявляется здорового юмора. Такова уж наша действительность
Может быть это покажется странным, но я убеждён в том, что, чем старше по должности начальник в постоянно действующем и решающем ответственные задачи подразделении, тем он более уязвим перед служебными невзгодами. Он постоянно сталкивается с множеством случаев неисполнительности, непонятливости и некомпетентности в низах.
Вроде бы и не так уж существенных нарушений, но из-за своей многочисленности и досадной повторяемости способных свести на нет большие усилия. И он не может оперативно изменить обстановку во благо, сталкиваясь с дилеммой, когда виновного расстреливать не за что, а любое другое взыскание полностью неэффективно. И со временем начальник находит другой эффективный вид наказания провинившегося, при котором без риска перегнуть палку, можно его так уделать, что он полностью осознает свою вину, увидит как бы со стороны всю мерзость своего поступка и, главное, у него никогда не возникнет мысль, что с ним поступили несправедливо
Но такое дано не всякому начальнику, так как здесь требуется талант воссоединения в единое целое ораторских способностей, глубокого знания психологии, что дается немалым жизненным опытом, и хорошего чувства юмора.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Произошло тогда какое-то творческое озарение, и у меня получилось очень смешное стихотворение, которое я, давясь сам от смеха, довёл до Федченко, отчего он захохотал на всю якорную стоянку. На ту беду из люка на мостик выбрался как раз замполит Евгений Капитонович, и, естественно, поинтересовался, об чём тут хохот. Пришлось и ему прочитать свое сочинение. Он всё это прослушал с интересом, и даже одобрительно, но почему-то настороженно. Я тогда этому особого значения не придал, но через сутки после возвращения нас в базу меня почему-то пригласил флагманский врач.
Для экономии времени и бумаги не буду нагнетать завлекательную таинственность всего этого, а сообщаю подоплёку заинтересованности мною со стороны флагврача сразу. Дело в том, что в описываемые мною времена на флоте, как и во всей стране, бдительность была в особенном почёте. И Евгений Капитонович следовал этой традиции нисколько не меньше других, и даже в чём-то превосходил. И здесь с моей стороны нет ни иронии, ни осуждения. Я тоже был воспитан в неусыпной бдительности и до сих пор уважаю это качество, тем более у людей, наделённых ответственными полномочиями.
Евгений Капитонович давно уже ко мне внимательно присматривался своим чутким отточенным взглядом. И обоснованно. Уж больно часто я впутывался в разные забавные происшествия. Это раз.
Потом юмор и зубоскальство в те времена просто били из меня ключом. Это два.
И при такой вроде легкомысленности я ни к тому, ни к сему увлекался философскими и политическими вопросами. Ещё в училище я имел высокую успеваемость по марксистско-ленинской учебе. Причём этот предмет просто любил. В то время, когда большинство курсантов при конспектировании заданной литературы в основном передирали конспекты друг у друга, лишь бы что-нибудь для отчёта накарябать, я же всегда работал с первоисточниками и писал конспекты так, чтобы они в сжатой форме отражали саму суть этих первоисточников. Интерес у меня вызывали работы В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и «Философские тетради». Работу Сталина «Диалектический и исторический материализм» я мог полностью пересказать своими словами. В то время как его работу «Вопросы языкознания» многие понимали с трудом, для меня там все было ясно, как божий день.



Вот «Капитал» Маркса в мою голову никак не хотел влезать, и я его прочитал меньше половины. Так же не дошёл до меня смысл его работы «Восемнадцатое брюмера». Работы Энгельса мне больше были по душе. «Диалектику природы» и «Анти-Дюринг» я перечитал не единожды. Исторические труды Энгельса я тоже внимательно прочитал, но некоторые места их я воспринял с негодованием. Это те места, где неприкрыто высвечивался немецкий национализм, проповедовалось превосходство во всем немецкой нации и чувствовался враждебный настрой к России.
Конечно, такие интересы тогда воспринимались подозрительно в обоих направлениях. Постников, застав как-то меня за конспектированием высказываний античных философов Гераклита, Демокрита и, кажется, Анаксимена предостерёг:
– Смотри, – говорит, – Володя, мозги не вывихни».. И вообще.
Это три.
И вот теперь, когда он застал меня за сочинением сатирического стихотворения, Евгений Капитонович твёрдо решил, не пора ли проверить меня на психическую адекватность. Пока не поздно.
Он жил в циркульном доме, и его соседом и хорошим знакомым был флагманский врач дивизии. Вот он и обратился к нему за помощью. Мол на моей лодке есть один офицер со странностями. Ты, как медик, наверняка разбирающийся в психиатрии, прощупай его в этом направлении под каким-нибудь предлогом. К примеру, скажи, что ты его земляк и хочешь просто поговорить о родных местах. У тебя, ведь, жена родом из Оренбургской области, и ты сам там не раз бывал. Вот тебе и карты в руки. Так они и порешили.
И вскоре я объявился в каюте флагманского врача при санчасти. Я сейчас не помню, ни как его звали, ни как его фамилия, но встречей с ним я был доволен. Он оказался умным и душевным человеком. И интересовался он у меня очень дорогим моей памяти селом Грачёвка, где я прожил с раннего детства до окончания первого класса. Я до сих пор в мельчайших подробностях помню все его улицы и переулки и прекрасные окрестности в радиусе многих километров. Это там я ходил искать, где прячется солнце в конце дня. В её широких речках Ток и Гусевка я научился плавать, как рыба. Там я научился читать, писать и думать, драться и скакать верхом на лошади. Это в тамошнем лесу я познакомился с волчонком и его серьёзной мамой – волчицей.  



Там я падал и в погреб, и в прорубь, и в колодец, там меня засыпал обвалившийся сарай, и меня спасли по наводке моего верного пса Тунгуса. И в результате всех этих захватывающих приключений я остался жив и невредим.
И всё это я рассказывал флагманскому врачу, а он слушал меня с заметным интересом. Как-то незаметно, но вполне объективно на столе появилась стеклянная банка с медицинским спиртом, а немного погодя дежурная медсестра принесла краюху хлеба, пару тараней и несколько солёных огурцов. И наша беседа стала более оживлённой и интересной, так что засиделись мы до полуночи. Сидели бы и дольше, потому что банка была большая и у каждого в запасе было ещё много нерассказанных историй, но обеспокоенная нашей непутёвостью медсестра убедила нас кончать банкет и отправляться по домам.
Чтобы не пошатнуть свой авторитет при случайных встречах со знакомыми, мы вышли через нижнюю проходную и, поддерживая друг друга, побрели через старый Полярный.
Был мороз, но, ни мы его, ни он нас не замечали. Мы вообще никого и ничего не замечали, шли, ведомые каким-то инстинктом и громко пели «По Дону гуляет казак молодой». И каждое слово этой песни приобретало для нас глубокий смысл. Когда мы дошли до Чёртова моста, ведущего в новый Полярный и достигли его середины, то поскользнувшись упали, что в таких ситуациях является делом обычным и нередко случается даже с самыми достойными джентльменами
Поднимаясь в вертикальное положение, мы потеряли ориентировку и повернув по ошибке в обратную сторону вскоре к своему крайнему удивлению вновь оказались в санчасти. Там перепуганной сестре мы, продемонстрировав невероятную сообразительность, объяснили, что вернулись за оставленными спичками. Взяв оные, мы заметили, что в банке есть ещё немного «огненной воды»,  допили её, и в наших мозгах сразу наступило прояснение, сходное со вторым дыханием. Теперь уже, понимая, что все давно спят и никто нам не встретится, пошли кратчайшим путём через главное КПП. Пройдя его мы на пути до циркульного дома успели ещё спеть «Выйду ль я на реченьку, посмотрю на быструю». Потом я довел флагврача до дверей его квартиры, там мы тепло распрощались, и я ушел к себе.



Не знаю, что там он сообщил замполиту о результатах эксперимента, но, думаю он дал результаты утешительные, так как я почувствовал, что Евгений Капитонович больше не считает меня ни психом, ни глубоко затаившимся врагом народа.
О том же свидетельствовало и то, что с начала следующего 1955 года мне уже стали доверять замещение старпома во время различных его отсутствий. С этими делами я справлялся неплохо, тем более, что Василий Андреевич Осягин в сложные моменты приходил мне на помощь. Будучи намного старше меня по возрасту и имея больший опыт службы, он в течение рабочего дня, не моргнув глазом, вёл себя со мной, как младший по должности.
Но когда после моего вечернего доклада командиру о выполнении суточного плана я возвращался в каюту, то там механик, не стесняясь в выражениях, тыкал меня носом в любой, самый мелкий мой промах. Если таковой был. В моей памяти он на всю жизнь остался, как учитель, товарищ и образцовый офицер-подводник.

5.

С лета 1955 года по лето 1956 года я повторно совершил плавание по внутренним водным системам страны, включая Каспийское море. Весной я получил назначение на должность старшего помощника командира новостроящейся ПЛ «С-291», отправил жену с дочкой к тёще на Урал, а сам в составе сформированного экипажа отправился в г. Молотовск  Архангельской области для отработки этого экипажа на тамошней бригаде учебных и строящихся лодок.



Командир ПЛ С-291 Китаев Николай Иванович сразу убыл в отпуск, так что я, не успев ещё освоиться в должности старпома, должен был исполнять и обязанности командира. Задача не из лёгких хотя бы потому, что все члены экипажа были не только с разных лодок, что уже требует немалых усилий для их сплочения в единую команду, но с разных проектов лодок, то есть обученные и воспитанные в разных системах организации службы.
Конечно, в начале всего мне потребовалось в кратчайший срок изучить и сплотить вокруг себя офицеров, нацелить их на решение поставленной задачи и контролировать их повседневную деятельность. Здесь надо мной не было абсолютно никакой опеки и никакой помощи извне не предвиделось, тем более, и замполит был хоть и опытный политработник, но на лодках до этого не плавал. Однако с этой первой задачей я справился быстро.
Как оказалось, все офицеры довольно славные ребята. Я быстро нашёл с ними общий язык и они, не менее быстро, научились понимать меня с полуслова.
После прибытия в Молотовск работа по отработке экипажа, несмотря на недостаточную отлаженность бытовых условий, закипела и пошла ровным темпом без всяких срывов.
Предполагаю, что в качестве фактора поддержки меня в этот ответственный период службы были образы моих прежних сослуживцев и товарищей. Все они: и Олег Линде и Саша Постников и Василий Андреевич Осягин, и Игорь Сосков, как бы незримо, стояли за моей спиной и в трудные минуты помогали мне своими советами. Так ли это или нет, уверенно судить я не могу, но теперешние мои соратники; замполит Белоконь, штурман Молоканов, минёр Кудрин, механик Нелисный и доктор Дунаев вскоре, как я убедился, уверовали в мое должностное лидерство, чётко выполняли все указания, проявляя инициативу и даже изобретательность. На протяжении более чем месячной напряжённой работы не было ни одного случая каких-либо взаимных непониманий и, тем более, трений. Все они были грамотны, общительны и не лишены здорового юмора, что, как я думаю, было одной из главных причин нашего успеха.



Чувству юмора сопутствует улыбка

Не могу я также припомнить каких либо изъянов серьёзных и среде личного состава, то есть старшин и матросов. Конечно, люди были разные и по характеру и по наклонностям: и способные и отстающие, любознательные и флегматичные, проворные и мешковатые, откровенные и скрытые, весёлые и не очень. Но не было ни корыстных, ленивых или хитрых бестий. Были, конечно, и непредсказуемые чудики вроде Лагнатлукова и Кициненко, о которых я однажды уже упоминал. Но в общей массе все они полюбили своё дело и дружно, не щадя сил, при поддержке друг друга, добивались зримых успехов.
Лодки ещё не было, был только её символ – «С-291», но они уже, как мне кажется, любили её и гордились, что скоро заполнят собой её отсеки и боевые посты. И мое будущее в среде этого коллектива виделось мне тогда безоблачным, каждое утро представая перед командой, я рад был её снова видеть и чувствовал в себе силы для преодоления любых преград.
Но в решительный поворотный момент, когда мы сдавали курсовую задачу № 1 на учебной лодке капитан-лейтенанта Ситарчика и были готовы к отбытию в г.Сормово для принятия от завода своей лодки, вернулся из отпуска настоящий её командир капитан-лейтенант Китаев, и всё стало по-другому. Служба и работа шли так же успешно, даже более быстрыми темпами, но всё это уже происходило как в разных одновременно измерениях.
Сначала мы с замполитом, потом остальные офицеры, и, наконец, вся команда почувствовали на себе тяжёлую руку Николая Ивановича.
Я уже давал однажды его характеристику, сейчас же только освежу несколько его образ. Умный, грамотный, решительный, хладнокровно-невозмутимый, полное воплощение Корабельного устава. Непреклонно справедлив и неумолим настолько, насколько непреклонно справедлив и неумолим Дисциплинарный устав.  Под его неусыпным оком мы все быстро превратились в просто хорошо отрегулированный и смазанный механизм и превращались обратно в обычный человеческий коллектив только, когда Николай Иванович покидал борт корабля.
Помню, как произошла первая моя встреча с ним. Я построил команду, доложил командиру. Он поздоровался с командой, поблагодарил её за успехи, коротко подвёл итоги, продемонстрировав такие знания всех мелочей нашего служебного бытия, будто был с нами всё это время. Потом сжато и одновременно исчерпывающе изложил дальнейший план и убыл в штаб бригады. Была суббота, в казарме и на закреплённой за нами территории шла приборка. По её окончании офицеры собрались в каюте, куда прибыли и мы с замполитом, и – как всегда – в рабочей дружественной обстановке началось обсуждение различных деловых вопросов. И тут прибыл командир. После обычного в таких случаях уставного ритуала, он кратко пообщался со всеми и убыл к себе, приказав мне прибыть к нему через двадцать пять минут.
Закончив все дела, я прибыл к нему через двадцать три минуты, то есть на две минуты раньше. Командир сидел за столом, выслушал мой доклад и сказал, чтобы я приготовился записывать то, что он мне сейчас скажет. Достав из кармана объёмистый блокнот и карандаш я приготовился и в течение более чем получаса записал то, что на протяжении предстоящего времени стало и для меня и для всей команды и библией, и Кораном, и Талмудом, и всем остальным.
Во-первых, он сделал мне замечание за то, что я прибыл к нему не через 25 минут, как он сказал, а через 23.
– Запомни, старпом, – сказал он, – ты должен быть эталоном точности.



Во-вторых, он выразил гневное удивление тому, что в команде в рабочее время много веселья и посторонних, не связанных со службой разговоров. Все должны быть внимательными и сосредоточенными. И звучать в это время должны только команды, приказания и доклады о их выполнении, а также деловые вопросы и краткие ответы на них. Матрос должен обращаться к своему старшине не по имени, а по званию и при этом должен отдавать честь, или, по крайней мере, принимать стойку «смирно». И, тем более, почему вы, старпом, обращаетесь к офицерам тоже не по званию, а по фамилии, и почему в вашем присутствии офицеры улыбаются, а вы ещё и шутки какие-то отпускаете. Запомните, в вашем присутствии офицеры должны или все стоять, или все сидеть, и иметь деловой сосредоточенный вид.
И такие инструктажи примерно пару месяцев непрерывно я получал на каждом докладе командиру по окончании рабочего дня, пока моей волей и нервами служба не была приведена в строжайшее соответствие уставам в понимании Китаева.
Каждый вечер, являясь на доклад о выполнении суточного плана, я представлял таковой на следующий день, и в редких случаях мне не приходилось его переписывать, потому что в нём, кроме названий мероприятий, времени, исполнителей и руководителей должны были точно указываться и средства обеспечения: какие учебники, какие тетради, какие и сколько карандашей, или лопат, или красок, или кистей. И много других пунктов. Часто, ввиду не совсем ясной обстановки, план составлялся в двух, а то и трёх вариантах.
И всякое изменение какого-либо пункта этого плана в процессе его выполнения, замена какого либо мероприятия другим, не учтённым в примечаниях, считалось чуть ли не преступлением.
После Молотовска более двух месяцев мы находились в Сормово, ходили на завод, где изучали лодку в процессе её постройки и решали другие задачи боевой и политической подготовки. Я же вечерами, а иногда и ночами, по указанию Китаева писал задуманное им пособие «Организация службы на ПЛ "С-291". Времени у меня на это хватало, так как по тамошним законам я, как старпом, имел право выйти за пределы части только раз в неделю после вечерней поверки и до подъёма. Такие законы установил командир бригады строящихся лодок Герой Советского Союза капитан 1 ранга Иосселиани.  Замполит мог быть вне части два раза в неделю, кроме субботы и воскресения. Один раз так же, как старпом, и один раз после окончания рабочего дня до подъёма флага. Командир ПЛ и командиры боевых частей – по три раза в неделю, кроме воскресенья.



Строгий был комбриг. Дежурный по бригаде должен был встречать его по прибытии утром, не далее чем за пять шагов от двери КПП. Если же комбриг успеет пройти хоть на один шаг дальше, то дежурный снимался.
Прежде чем взяться за написание этого пособия, командир дал мне исчерпывающий инструктаж. В этом пособии, которое по окончании насчитывало 627 машинописных листов с большим количеством схем и таблиц, было учтено всё, что должно, когда и как делаться на лодке. Кто где спит, где и сколько умывается, принимает пищу, где и что делает по приборке, во время пожара, затопления, на проворачивании механизмов, при приготовлении лодки к бою и походу, при погрузке боезапаса, продовольствия, при выгрузке и погрузке аккумуляторной батареи и при её зарядке, при погрузке регенерации и её использовании, при погружении лодки и при всплытии, плавании под РДП, во льдах, в штормовую погоду и при плохой видимости, при постановке на якорь и швартовы и снятии с них, при буксировке, при спасении человека, упавшего за борт, при покрасочных работах и работах с открытым огнём.
В этом пособии указывались не только обязанности каждого члена экипажа, но и какие он должен был иметь личные вещи, где и как их хранить, как содержать свою одежду. Были даже указаны признаки и симптомы заболеваний и увечий и что в таких случаях делать до получения медицинской помощи.
В общем, было абсолютно все, кроме действий во время всемирного потопа. Приходилось вчитываться во всякого рода наставления и инструкции и привлекать к участию механика, да и других офицеров. В процессе работы командир тщательно проверял каждую главу, вносил корректуру или требовал переделать. Этот труд был закончен и отпечатан во многих экземплярах, так чтобы он был у каждого офицера и командира отсека.



Спуск лодки на воду проходил торжественно, но для меня он был омрачён взысканием, полученным от комбрига. Перед спуском лодки по традиции были куплены три бутылки шампанского, которые в момент спуска нужно было разбить о форштевень, ахтерштевень и рубку лодки, но в последний момент комбриг это запретил, причём дежурный по бригаде это приказание передал мне, не найдя командира. Я забрал у назначенных для этого лиц бутылки и отдал их доктору на хранение. Когда же лодка заскользила в воду, рабочие завода внезапно выхватили их у него и разбили о лодку.. В результате мне в приказе комбрига было объявлено неполное служебное соответствие за поддержку религиозных предрассудков.  
Мне это было очень некстати, так как кончался мой кандидатский стаж подготовки в партию и, ввиду чрезвычайно строгой оценки моей вины, моё вступление в партию задержалось на целый год и состоялось по прибытии нас в Полярный. Там меня знали только с лучшей стороны и партийная комиссия не поверила в то, что я законченный мракобес.
Переход из Сормово в Баку прошёл успешно, и так я вторично попал на Каспий, где ходовые испытания проходили напряжённо и приходилось много вертеться. К тому же, благодаря неиссякаемой творческой деятельности Николая Ивановича и его сверхслужебного фанатизма, на лодке непрерывно шла суматоха, как в муравейнике перед дождливой погодой. Под моим личным контролем и при непосредственном участии механика, который вообще из лодки не вылезал, повсюду наносилась немыслимая маркировка всего: от механизмов до гаечных ключей. Маркировались все места на палубе, бортах и переборках где что-либо крепилось и размещалось, ящики ЗИПов, патроны и печки регенерации, водолазные комплекты, вещмешки с личными вещами с указанием, чей это мешок. Во всех отсеках под руководством командиров боевых частей и командиров отсеков хромированию, никелированию и воронению подвергались каждая гайка и каждый шплинт, для чего отсечное имущество по нескольку раз выгружалось и загружалось обратно.



Позднесоветские антирелигиозные плакаты

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru