Сегодня, 19 сентября, Виктор Степанович Штепа, в 1945-1949 годы исполнявший обязанности старшего офицера-воспитателя, командира роты Рижского Нахимовского военно-морского училища, отмечает свой день рождения.
Виктор Степанович родился в 1919 году на запорожской земле. С отличием окончил среднюю школу в городе Запорожье и без экзаменов был принят в Днепропетровский Институт Инженеров Транспорта. В 1937 году по комсомольскому набору был зачислен на второй курс ВВМУ им. Фрунзе. В 1941 году лейтенант В.С.Штепа, как и многие выпускники училища, был направлен в морскую пехоту и был зачислен в 74-ю Отдельную Морскую Стрелковую бригаду, которая воевала на Волоколамском направлении по защите и обороне Москвы. В январе 1942 года направлен во вновь формировавшийся 25-й Гвардейский Миномётный полк Ставки ВГК, в составе которого прошёл славный боевой путь. В жестоких боях с врагом был дважды ранен. За смелость и личную храбрость награжден орденом «Красной Звезды» и медалями. В 1944 году В.С.Штепа получил назначение на Дунайскую Краснознамённую флотилию. Принимал участие в боевых действиях по форсированию Днестровского лимана, а затем по освобождению территорий вдоль Дуная вплоть до Югославии.
В.С.Штепа в 1941 и 1944 годах
После окончания войны, в сентябре 1945 года гвардии капитан-лейтенант В.С. Штепа получил новое назначение – в состав Военно-Морских Учебных Заведений и направлен в Рижское Нахимовское Военно-морское училище. Во время службы в училище В.С.Штепа (1945–1949г.) выполнял обязанности командира роты, близко познакомился с начальником училища К.А.Безпальчевым, его методами и приёмами воспитания подрастающего поколения. В.С.Штепа в своих воспоминаниях указывает, что «моя служба у К.А.Безпальчева была не просто большой школой. Полученный тогда опыт работы с подчинёнными, опирающийся на уважительное отношение к подчинённому в любой ситуации, существенно улучшал качество выполнения служебных поручений и указаний». В августе 1947 года на Всесоюзном физкультурном параде в Москве Виктору Степановичу было поручено командовать сводной ротой рижских нахимовцев. Эти обязанности были блестяще выполнены. В дальнейшем Виктор Степанович окончил Военно-Морскую Академию имени Ворошилова, проходил службу на Краснознаменном Тихоокеанском флоте и в Главном штабе ВМФ, став крупным специалистом-противолодочником на важнейшем участке противодействия атомным ракетным подводным лодок вероятного противника.
В.С.Штепа в 1952-м и в 1958 году. ТОФ.
С 1975 года капитан 1 ранга Виктор Степанович Штепа находится в отставке, но связи с флотом не теряет.
Сослуживцы и воспитанники горячо поздравляют Виктора Степановича с Днём рождения!
Тяжело больной Александр Савинский пожелал поделиться с друзьями-однокашниками своими биографическими воспоминаниями или хотя бы отдельными фрагментами воспоминаний. Друзья всячески поддержали это намерение, сильно затруднённое состоянием здоровья и тяготами лечения. Для достижения цели Александр видел две возможности: блог «Вскормлённые с копья» и публикацию в сборнике воспоминаний - многотомнике, издаваемом Ю.М.Клубковым (сейчас готовится Книга 12). Самочувствие Александра требовало безотлагательных действий, и он принял решение одновременно использовать обе возможности, поскольку они не противоречат друг другу и обе направлены на благо сообщества выпускников 1953 года. Ранее в блоге уже публиковались рассказы А.Г.Савинского ( и ). Сейчас публикуется незавершённая глава «НАЧАЛО». А в Книге 12 «Сборника воспоминаний» читатели получат возможность полнее ознакомиться с великолепной биографической прозой Саши Савинского… к сожалению, лишь в той мере, в какой тот успел донести это до нас…
Н.З.
Из биографической прозы А.Г. Савинского
Н А Ч А Л О
Я родился 10 декабря 1930 года в Ленинграде, в благополучной семье, в доме на Невском проспекте 96/1 (угол ул. Маяковского) . Моя мать Нина Петровна преподавала иностранные языки в Ленинградском Кораблестроительном институте на Лоцманской улице, отец - Георгий Нилович работал инженером на авиационном заводе № 23 за Черной речкой. Трудно сейчас предположить, как бы сложилась моя судьба, если бы не война и блокада. В январе 1942 года от голода умирает отец, оставленный работать в цехах завода после эвакуации его основного оборудования в Новосибирск, в апреле – бабушка и мать 38-ми лет от ран, полученных во время артобстрела немцами города, при её возвращении с дежурства в госпитале. Я остался один. Мне было 11 лет. Несмотря на блокаду и постоянные обстрелы и бомбежки, весной 1942 года начали работать школы, и я пошел в свою 207-ю, в пятый класс. Положение с продовольствием в городе благодаря «Дороге жизни» стало чуть-чуть лучше, и в школе, после сдачи туда продовольственных карточек, нас бесплатно кормили завтраком и обедом. Однако проучился я не долго. Работники народного образования, оставшиеся в живых, выполняя указания свыше, начали отлавливать мальчишек и девчонок, оставшихся без родителей и близких, направлять их в детские дома и отправлять через Ладогу на Большую Землю. Так, летом 1942 года я попал в детский дом № 59 и вскоре был вывезен из блокадного города в Ярославскую область под город Рыбинск, в село Покровское. Военный корабль, на котором нас переправляли через Ладожское озеро в Кобону, носил невоенное название «Практика». Несмотря на то, что нас разместили в трюме, я хорошо видел, как с отдачей швартовых матросы расстилали ватники на палубе около зенитных пулеметов и ложились на них спиной для наблюдения за воздухом и горизонтом в ожидании налета фашистских самолетов. Нам повезло, все обошлось благополучно. Перед отправкой мне удалось зайти к себе домой и в почтовом ящике (а почта во время войны работала четко), я обнаружил открытку, адресованную моей матери от ее двоюродного брата - моего дяди из Ульяновска, куда он был эвакуирован из Ленинграда. Я ему ответил, написав обо всем, что произошло, однако из-за частых перемещений детского дома по области, обратного адреса не указал. Зимой 1943 года меня вызвала директор нашего детского дома П.Г.Коротченко и показала мне письмо с адресом: Ярославская область Директору Детского дома. Конверт был открыт и было видно, что письмо прошло через руки многих директоров детских домов области, пока не дошло до нашего. «Это тебе, - сказала директор, от твоего дяди из Ульяновска. Он хочет забрать тебя к себе после войны». Он приехал за мной раньше, осенью 1944 года, блокада была уже снята, и привез в Ленинград. Я стал жить в его семье и пошел учиться в седьмой класс.
Первую попытку поступить в ЛВМПУ - Ленинградское Военно-Морское Подготовительное Училище - я сделал в 1945 году. Она оказалась неудачной, меня не приняли. Отношения с моими родственниками складывались сложно. После неудачной попытки поступить в училище они еще более обострились. Я не знал, что делать и куда деваться. Когда я забирал в строевом отделе училища свои документы, меня разговорил один из офицеров отдела (майор Андрианов). Узнав, что я без родителей и живу у родственников, бросил спасательный круг. Он предложил мне идти «служить» в кадровую роту училища воспитанником, с обещанием, что я буду принят на первый курс при следующем наборе. Понимал, что теряю год учебы, но это был выход, и я согласился. Так, в конце 1945 года я впервые надел матросскую форму с флотскими погонами и начал «военную службу». Таких как я, в кадровой роте было человек двенадцать. Мы наравне с матросами выполняли все воинские обязанности, учили уставы, занимались строевой подготовкой, возили уголь, имущество, продукты, выполняли массу других хозяйственных мероприятий, а выходные дни, если не допускали каких-либо грубых нарушений, ходили в увольнение. Несмотря на разницу в возрасте, старшие нас не обижали, а к выполнению тяжелых работ не подпускали, выполняли всё сами. Так получилось, что из всех воспитанников, которые были со мной в кадровой роте, на первый курс училища в 1946 году поступил один я. Остальные отсеялись по разным причинам. Только потом мне стало известно, что на моём поступлении настояли начальник курса И.С.Щеголев и его заместитель А.И.Комиссаров. Спустя много лет я, уже будучи капитаном 1-го ранга, как-то вечером ехал в метро. Ко мне обратился скромно одетый мужчина и, извиняясь спросил, не Савинский ли я? И назвал свою фамилию. Это был один из тех мальчишек-воспитанников, с которыми я «нес службу» в кадровой роте, Володя Гриднев. В училище он не поступил, у него было всего шесть классов. За разговорами и воспоминаниями мы проехали свои остановки. Я оставил ему свои телефон и адрес. Но он не позвонил и не зашел. О трехлетней учебе и жизни в Подготовительном и четырехлетней - в Высшем Военно-Морском училище рассказывать не буду - они достаточно хорошо отражены в воспоминаниях моих однокашников. Скажу только, что это время, время проведенное вместе, под руководством замечательных начальников, - добрых, строгих, но понимающих мальчишек, познавших что такое война, - навсегда отложило свой огромный отпечаток в сердце и в душе каждого из нас...
***
... увы, теряются, смываются временем, постепенно уходят из памяти имена и обличия друзей юности и молодости... Есть, правда, и имеющие в наших сердцах несмываемый гриф "Хранить вечно". К их числу относится и Саша Савинский - талантливый поэт и человек редкостных душевных качеств.
Стихотворение Александра Савинского, посвящённое Эрику Ильину – другу юности, однокашнику и сослуживцу на Тихоокеанском флоте
Скорбим. Горюем. Пока мы живы, жив и он в наших сердцах. Вечная ему память!
Альберт Акатов, Татьяна Акулова-Конецкая, Гарри Арно, Владимир Брыскин, Евгений Вересов, Юрий Громов, Владилен Груздев, Евгений Дрюнин, Николай Загускин, Эрнест и Лариса Ильины, Анатолий Калинин, Леонид Карасёв, Эрик Ковалев, Игорь Куликов, Виталий Ленинцев, Николай Лапцевич, Виктор Поляк, Аполлос Сочихин, Николай и Людмила Калашниковы, Мария Вербловская , Давид Масловский, Юрий Назаров, Константин Селигерский, Александр Спиридонов, Валерий Ходырев, Александр Сковородкин, Евгений Чернов, Д. Кузнецов, В.Чиж, Вадим Сендик, Виктор Логинов, Ю.Берман, Игорь Владимиров, Ю.Клубков, Владимир и Надежда Лебедько… - И ДРУГИЕ.
18 сентября мы похоронили Сашу на Богословском кладбище…
Как-то ночью в бригаде сыграли учебно-боевую тревогу. Мы бросились к своим катерам и стали прогревать моторы. А в это время комдив, сидя в трусах у себя на кровати, выколупывал скрепки, которыми были прошиты снизу обе штанины его брюк. На следующий день при разборе Лапин, конечно же, доложил, что такое приспособление для сшивания брюк есть только у гвардии лейтенанта Азрумелашвили. Комдив был умный человек и понимал, что это сделал кто-то другой, но осадок остался, и он посоветовал мне выкинуть эту дурацкую штуку. Так что надеяться на помощь старших товарищей в проведении дознания мне не приходилось. Кое-кто из товарищей советовал мне не ломать себе голову: «Напиши, что в результате слабой организационной работы командира…». Но я не мог себе этого позволить: «Как я, командир - без году неделя, смею дать оценку командиру, который прошёл войну?! Нет! Надо искать настоящего виновника». Я стал подробно знакомиться со всеми членами команды ограбленного катера, выяснял их взаимоотношения, их мнения по поводу случившегося и о том, что следовало бы делать дальше, какие у кого знакомства в городе и т.д. и т.п. Комдив меня несколько раз поторапливал, говорил, что я очень вожусь. Лапин злорадствовал. Возился я почти целый месяц и пришёл к выводу, что, наиболее вероятно, вором является матрос Фёдоров ( имени точно не помню, кажется, - Витька). Узнал, что на Магале живёт его знакомая Верка (возможно, невеста), что моторист катера Дмитрий, бывший друг Витьки (поссорились и враждуют), знаком с Веркой. Другие подозреваемые мной в воровстве, казались мне менее вероятными виновниками кражи из-за большого количества украденных вещей и ещё потому, что пропавший катерный хронометр так просто в городе не продашь. И я пошел к прокурору гарнизона, просить санкцию на обыск дома отца Верки. Прокурора моя просьба рассмешила, он дружески похлопал меня по плечу и сказал: «Дорогой мой, если бы мы так просто могли бы давать санкции на обыск, то воровства вообще бы не было бы». Нагружённый таким количеством «бы», я ни с чем вернулся на катер и решил самостоятельно провести операцию. На следующий день с утра я посвятил в свой план троих старшин катеров Эпельмана и своего старшину Дмитрия, которому дал задание добежать через КПП до дома Верки, постучаться и сказать: - «Витьку . Сейчас придут к тебе с обыском. Прячь шмотки», - и бегом же назад.
Потом я позвонил дежурному на КПП и предупредил, чтобы Дмитрия не задерживали. Мы же втроём вскарабкались по крутому склону за казармами и оказались во дворе какого-то молдаванина, жившего напротив дома Верки. Удивлённый хозяин, спросил нас: - «Ребята, а вам кого надо?». - «Никого, - ответил я, - У нас учения, манёвры, понимаешь?». «Ааа ….», - протянул хозяин. Мы стояли и сквозь плетень наблюдали. Появился запыхавшийся Дмитрий, достучался. Вышла Верка. Переговорили. Он – бегом назад, она – в дом. Ждём с охотничьим азартом. Клюнет или нет?! Клюнула!!! Верка с огромным узлом из простыни вышла на улицу и направилась куда-то влево. Мы выскочили из засады и задержали её в десяти шагах от собственного дома. Она не сопротивлялась и не пыталась бежать, и мы повели её в штаб дивизиона. Комдив вызвал следователя прокуратуры, который вскоре приехал вместе с самим прокурором. Дознание я так и не написал, не потребовалось. Пропавшее имущество было найдено почти полностью. Следователь нашёл и хронометр, он оказался спрятанным на стропилах крыши склада морзавода, где Веркина сестра работала завскладом. Случаи пропажи имущества с катеров стали реже, но на это уже не обращали внимания. Вот такие «приключения» могут ожидать молодого офицера. К ним надо быть психологически готовым. Служба на катерах шла своим чередом. Летом 1955 году штаб бригады организовал для молодых офицеров на старом (довоенной постройки) мониторе штурманский поход по Дунаю для изучения навигационной обстановки.
С нами в походе, кроме офицеров штаба был известный журналист журнала, «Советский моряк», поэт Александр Алексеевич Жаров, автор многих популярных стихов и песен. Мне посчастливилось иметь место в кают-компании рядом с ним, что естественно, располагало к беседам. Началось с творческих разногласий. Я был и остаюсь поклонником В.В. Маяковского, а Александр Алексеевич – напротив – Маяковского не жаловал.
У Жарова была одна особенность технологии творчества. Вдохновение приходило к нему среди ночи, и он работал, попивая чай стакан за стаканом. Чай должен быть горячим, но не всегда мог быть таковым, за что матрос-вестовой дважды получал нагоняй от командира корабля. Я счел, что это несправедливо, и выразил свой протест тем, что положил Александру Александровичу на подтарельник записку со стихотворным текстом такого содержания:
В поэтах я души не чаю, Но мне сдается иногда, Когда б Вы меньше пили чаю, В стихах повысохла б вода.
А.А.Жаров и В.Б.Азаров.
Подав тарелку с просьбой налить ему суп, Жаров прочитал написанное, возмущенный встал из-за стола и покинул кают-компанию. В этот день он не обедал, а за ужином поинтересовался: кто сочинитель? Я, конечно, признался. Разговорились. Слово за слово, пришлось рассказать и о том, что стишки я кропал и раньше, что стихотворному ремеслу учился у большого мастера и добрейшего человека – ленинградского поэта , который вел наш литературный кружок во Фрунзе. Александр Алексеевич простил мою шалость и однажды вручил мне брошюру своих стихов с дарственной надписью. Наши взаимоотношения все более теплели и стали, можно сказать, дружескими, несмотря на солидную разницу в возрасте и в воинских званиях: я был гвардии лейтенантом, а он полковником. Мы встречались и после похода, даже фотографировались вместе у памятника генералиссимусу А.В. Суворову в Измаиле. Все последующие годы до самой его смерти в сентябре 1984 года мы не забывали посылать друг другу к праздникам поздравительные открытки. По результатам своего «путешествия» А.А.Жаров опубликовал в журнале № 19 за 1955 год большую статью «Фарватер дружбы». Было в ней и о нас, молодых офицерах, и была помещена фотография, на которой мы, под руководством опытного офицера капитана 2 ранга Скородумова (Юрия Сергеевича) изучаем фарватеры Дуная.
В штурманском походе молодые офицеры. Слева направо: лейтенанты А.Илларионов, Г.Азрумелашвили.
Позволю себе воспроизвести выписку из текста статьи Жарова относящуюся к нашему походу. "Корабль в нынешнем походе по Дунаю представлял собой особого рода школу, где преимущество отдается науке кораблевождения, сигнализации, работе мотористов, изучению района плавания. Молодые офицеры под руководством флагманского штурмана бригады Грицаенко (Михаила Петровича) в походе по Дунаю прилежно изучали штурманское дело. Интересно было узнать, эти молодые офицеры – были воспитанниками Нахимовских училищ. Вот два из них: лейтенант А.Илларионов и лейтенант Г.Азрумелашвили. Эти молодые люди разные по национальности, разные по темпераменту, разные по морским профессиям. При всем при том, они похожи друг на друга. Оба влюблены в море и флот. Оба хорошо знают свои специальности и совершенствуются в них. Оба производят впечатление людей разносторонне развивающихся, интересующихся всем богатством жизни нашей страны. Илларионов в свободные от службы часы ведет записи, вспоминая наиболее интересные и важные эпизоды и события своей жизни в стенах Нахимовского училища. Что же, хорошее дело! Пожелаем успеха записям товарища Илларионова. Они могут при удаче приобрести общественное значение. Но, как бы то ни было, это одно из свидетельств, того, что из Нахимовских училищ выходят хорошие моряки: скромные и уверенные в себе, самостоятельно мыслящие советские люди, с широким кругозором, с большими духовными запросами." Обо мне он написал с некоторой подковыркой: «товарищ Г.А.Азрумелашвили – квалифицированный читатель. Он особенно любит поэзию, настолько разбирается в ней, что к своим (почти неизбежным в юности) стихотворным опытам относится несколько скептически. Он знает, конечно, великолепные образцы грузинской поэзии. Но не хуже знает и русских, и украинских поэтов, и поэтов придунайских стран.
- Стихи возвышают душу! – говорит молодой морской офицер. Как хорошо было бы прочитать взволнованные стихи о советских моряках, обо всех, кто прокладывал по дорогу дружбы, и о нас идущих сегодня по этой чудесной дороге…» Он подумал и добавил: - «Песни о дружбе широко звучат сегодня на вольном Дунае. Будут, значит, и такие, в которых будет прославлен ратный труд, боевое мастерство и геройство советских моряков, их стремительные боевые рейды на Дунае в конце войны, их бесстрашные десанты в тыл врагам, их помощь частям Красной Армии, освобождавшим от фашистской нечисти придунайские страны. Так говорил молодой советский офицер». После первого хрущевского сокращения Вооруженных сил и расформирования Дунайской флотилии, я сдал свой катер в ОФИ и получил назначение помощником командира ВМ-78. Командир корабля капитан-лейтенант Коваленко, участник войны, собирался уволиться в запас, поэтому командир дивизиона приказал мне принять корабль у своего командира. Корабль стоял у стенки в городском канале в гор. Балтийске. Коваленко изредка появлялся на корабле, и мы, не спеша, работали над составлением приёмо-сдаточного акта. Я командовал кораблём и производил небольшие водолазные работы, никто мне не помогал и не мешал. Служба шла спокойно. Но однажды командир другого водолазного бота старший лейтенант Ройтман, пользуясь тем, что его бот нуждался в ремонте, попросился в отпуск, и мне было приказано временно прекратить приём своего корабля и принять на себя командование кораблём Ройтмана (своего помощника у него не было). Я переселился на бот Ройтмана, к большому неудовольствию Коваленко, которому из-за этого пришлось чаще посещать свой корабль. Ройтман сдал мне свою каюту и ушёл в отпуск. Сижу в каюте, время к обеду. Только я собрался пойти на камбуз снимать пробу, как в дверях появился корабельный интендант (он же помощник и куратор кока) Ямпольский с большой тарелкой в руках. Он с подобострастной улыбкой поставил тарелку на стол и сказал: «Сейчас принесу второе». В тарелке был густой горячий борщ с большими жирными, аппетитными кусками мяса. - «Зачем это вы мне принесли?» - «Ну, как же, проба». - «Пробу я сниму на камбузе».
- «Стоит ли Вам беспокоиться?» - «Стоит». На лице Ямпольского появилась гримаса удивления и неудовольствия. Он нехотя взял тарелку со стола, и мы пошли на камбуз. На камбузе кока не было. - «Где кок?» - «В кубрике». - «Где первое?» - «Вот». На плите стояла кастрюля такая, в какой готовят суп для семьи из трёх человек. Этого я никак не ожидал. - «А где первое для команды?» На этом боте числилось полтора десятка старшин и матросов, котёл должен был быть посолиднее. В это время на камбуз вернулся кок и ответил на мой вопрос: - «А они, товарищ командир, по другим кораблям разбежались, по своим корешам». - «Вы что, так плохо готовите?»
Тут мне вспомнилась наша практика после второго курса, когда нас в Кронштадте распределили на (малым канонерским лодкам). Теперь так называли бронекатера новой послевоенной постройки.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Решение переселить туда несколько сотен мальчишек-подростков было очень смелым. Лишь несколько месяцев назад в этом районе шли жестокие бои. И только около месяца назад было заключено перемирие с Финляндией. Главную угрозу таил окружавший нас лес, настоящий арсенал брошенных или утерянных патронов, фанат, мин и даже исправных винтовок. Нетрудно представить, насколько это оружие было для нас привлекательными "игрушками7'. Изредка из леса слышалась стрельба и над деревьями летели трассирующие пули. Но судьба нас хранила. Не было ни одного несчастного случая, связанного с найденным в лесу оружием. А подобрано было много.
Белая дача.
Жили мы в бывших финских дачах. Спали на грубо сколоченных двухъярусных нарах. Освещение - керосиновые лампы. Хорошо еще, что были исправны печи. Было где погреться. Около каждой дачи выставлялся вооруженный часовой со знаменитой русской трехлинейной винтовкой. С примкнутым штыком она частенько была в полтора раза выше часового. Патронов не выдавали. Но они были почти у каждого в карманах. Когда темнело и в помещениях дачи гасили керосиновые лампы, часовой заряжал винтовку. А что не привидится ночью? Но и здесь судьба нас хранила. Наша рота возвратилась из лагеря в Ленинград в ноябре 1944 года и приступила к плановым занятиям. Ремонт здания училища был в основном закончен. Основой обучения была программа средней школы. Но "путь познания" в училище был гораздо сложнее и напряженнее. Училище было не только школой, но и войсковой частью со своей спецификой и особенностями обучения и воспитания будущих офицеров флота. Помимо традиционных школьных предметов нас обучали военно-морскому делу и другим предметам, связанным с будущей деятельностью на флоте (например, ежедневные тренировки по флажному семафору, азбуке Морзе и др.).
Занятия на шхуне "Надежда". 1948 г.
Сначала изучали два иностранных языка; английский - для всех, французский или немецкий - по выбору. Несколько позже уроки французского и немецкого языка были отменены, но уроки английского стали почти ежедневными за счет учебного времени по другим предметам. Уже после того, как наша рота окончила училище, преподаватели английского языка добились, чтобы нахимовцы без словаря могли читать популярные английские газеты. А некоторые нахимовцы были подготовлены к проведению экскурсий по крейсеру "Аврора" для английских делегаций и туристов. По окончании училища вместе с аттестатом зрелости многие получали диплом переводчика. Эта дополнительная нагрузка не исключала выполнения программ обучения по традиционным предметам средней школы. Не все эту нагрузку выдерживали. Часть нахимовцев роты была отчислена по неуспеваемости, болезням, недисциплинированности и другим причинам. Некоторые ушли добровольно. А в целом, несмотря на нагрузку, об училище остались самые теплые воспоминания. Так, например, преподаватель танцев Владимир Борисович Хавский (инспектор Ленинграда по бальным танцам) и Алла Васильевна Хавская учили нас не только хорошо танцевать.
Хавские в центре.
Они научили, как приглашать девушку на танец, как вести себя с ней между танцами, в антракте, в театральном буфете и др. Некоторым из нас девушки на танцевальных вечерах задавали вопрос: - Вы учились у Хавского? После утвердительного ответа обычно можно было услышать комплимент или ответную улыбку. И ещё интересный факт о мастерстве преподавания четы Хавских. В конце 1940-х годов на экранах появился кинофильм «Счастливого плавания!» о Нахимовском училище. Фильм был довольно наивным. Но он понравился школьникам и особенно школьницам. В нем была заснята сценка танцевального вечера нахимовцев. Партнершами были ученицы из балетного училища им. Вагановой. А партнерами - сами нахимовцы. Из нашего взвода в съёмках участвовали Юра Губачев, Вадим Беляев и кто-то ещё.
Танцевальный вечер в кинофильме показан очень красиво. Ученики Хавского не подвели своего учителя. А песню из этого кинофильма исполняют до сих пор. Со временем она стала официальным "Маршем нахимовцев"; по сравнению с оригиналом из кинофильма текст "Марша" существенно изменён). Помимо умения танцевать и вести себя на танцевальном вечере, составной частью эстетического воспитания были основы обучения поведению в театре. Культпоходы в Мариинский и Александрийский театры были достаточно часты. Перед культпоходом тщательный инструктаж: как вести себя в зрительном зале, в антракте, в буфете и т. д. Прививался порядок занятия своего кресла. Нас учили: сначала усадить свою девушку, а затем стоя ждать, когда сядет на свое место старший по званию, находящийся в зрительном зале, или в зале начнет гаснуть свет. Тогда можно садиться самому. Но это так и не привилось. А ещё доставляли радость и гордость праздничные парады на Красной площади в Москве и на Дворцовой площади в Ленинграде. Наши парадные батальоны, как правило, замыкали парад пеших батальонов под аплодисменты зрителей трибун. За нами шла военная техника. ... Конец июля 1946 года. Макушка лета. Уже скоро долгожданный отпуск. Все зачёты сданы. Проходят тренировки хождения на шлюпках под парусами. Теплая погода, все разделись до трусов и подставили солнцу загорелые спины. Легкий ветерок, усыпляюще журчит вода за бортом. Вспоминается один непредвиденный случай. Командир нашей шлюпки Альберт Пелевин заболел. И к нам прислали мичмана (к сожалению, не помню его фамилии), который обычно командовал призовой шлюпкой, на всех соревнованиях занимавшей первые места. Он был виртуозом своего дела.
И вот он сидит на кормовом сидении и, прищурясь, разглядывает нас, замечая все мелочи. Но мы уже неплохо освоили технику хождения под парусами, и придраться особо не к чему. Однако двое из нас, пригретые солнышком и убаюканные журчанием воды за бортом, начали дремать. Мгновенно раздался могучий голос нашего командира: К повороту! Поворот оверштаг! (Это поворот, когда шлюпка носом пересекает направление ветра). Нахимовцу Васильеву (это я в тот момент задремал) на руль! Командовать поворотом! Мы выполнили поворот и вроде бы неплохо. Но "неплохо" не для нашего виртуоза, который замечал каждую мелочь. После того, как мы легли на новый галс, последовал разбор. И мне, и еще кое-кому досталось. Снова усыпляющее журчание воды за бортом. Через некоторое время кто-то опять заклевал носом. Но могучий голос дремать не давал: - К повороту! Поворот через фордевинд! (Это поворот, когда шлюпка кормой пересекает направление ветра).
На просторе. С.Бойм.
И все повторяется снова. Сонного состояния как не бывало. Все на местах, все до предела внимательны. Но мичман и тут скучать не дал: - Впередсмотрящий! Какие флаги подняты на мачте причала? Что они означают? В ответ бодрый доклад: Подняты "шлюпочный" и "цепочка". Означают "шлюпкам возвратиться". Мичман, наконец, улыбается: Молодец! На руль! Подходи к причалу! А на причале в этот тёплый день разыгралась гроза. Прибыл заместитель начальника Управления военно-морских учебных заведений генерал-майор Алексей Николаевич Татаринов. Это был очень требовательный, принципиальный генерал. Его многие побаивались. Когда шлюпки подошли к причалу, генерал приказал построиться командирам шлюпок на причале. - Вот что, товарищи командиры! Это у вас не тренировка, а катание на лодках, как в пионерлагере. Не хватает только девочек посадить в шлюпки. Вы забыли про честь военно-морского флага, который несет каждая шлюпка. Шлюпка - это маленький корабль!
Ставлю задачу: провести шлюпочные гонки от нашего берега до противоположного на веслах и обратно под парусами! Вехой у того берега будет катер, стоящий на якоре. Подошедшая к тому берегу шлюпка огибает катер-веху по часовой стрелке, после чего ставит паруса и возвращается к финишу. Финиш - линия от торца причала. Она же линия старта. Командиры, по местам! Шлюпки на линию старта. Старт по красной ракете! Шлюпки выстроились на линии старта. С причала подана команда: "занести весла". По красной ракете рванули вперед. Прийти первыми мы, конечно, не мечтали. В гонках участвовала призовая шлюпка училища, в которой сидели на веслах крепкие ребята старше нас по возрасту. (В училище в одном классе нахимовцы иногда различались по возрасту на три-четыре года. Это было результатом прошедшей войны.) Но командир призовой шлюпки на этот раз командовал нашей. Его интонации сразу изменились. Исчез бас. Появились отцовские нотки: Ну, сынки! Первыми придём или нет, не знаю. А вот вторыми, тоже призовое место, обязательно. При гребке головки откидывайте назад, чтобы глаза глядели в небо. Будет сильнее гребок. Руки прямые, меньше будете уставать. А ну навались! Два-а, рр-аз! Два-а, рр-аз! Одновременно мичман что-то шебуршил с парусами, которые лежали вдоль шлюпки. Что он с ними делал, нам некогда было смотреть. Потом поднял голову: - А ну, сыночки! Сейчас обойдём шлюпку, что впереди нас. Осталось полкорпуса. Навалились! Рр-аз! Рр-аз! И действительно мы её потихоньку обгоняли. Когда наша корма почти поравнялась с ее носом, мичман, не сбивая темпа гребли, взялся за кормовое весло и сделал еле заметное движение. В результате гребцы одного борта обгоняемой шлюпки сбились с темпа, и она осталась у нас за кормой. Мичман ехидно улыбнулся, а с шлюпки, которая оказалась позади, был слышен хор нецензурных выражений. Мы третьими обогнули катер-веху. Теперь все зависело от того, кто первым поставит паруса. Рангоут ставить! - скомандовал мичман. Мы взялись за мачту и сразу догадались, что мичман сделал с парусами. Он их подготовил к быстрой постановке. Мачта стала на свое место. Закрепили её, втугую обтянули ванты. На фалах! Есть на фалах! Паруса поднять! Шкоты на правую!
Паруса наполнились ветром. Наша шлюпка первая под парусами заскользила по глади озера. Наш мичман был действительно мастером своего дела. На финише нас встретили аплодисментами.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Ближе к Москве природа оживилась, появились леса, рощи, стройные и нежные , и хотя я их в натуре никогда раньше не видел, но они мне показались милыми и родными. И, наконец, моя столица, моя Москва. Барановы жили на Якиманской набережной в большом многоэтажном доме в двухкомнатной квартире, которая показалась мне очень просторной. Борина мама встретила нас очень радушно. Мы помылись с дороги, и, пока обедали, она нам постирала и погладила голландки. В тот же вечер пошли в парк им. М.Горького. Там было много народа, но и много простора, много аттракционов и веселья. Мы катались на лодке по живописным закоулкам огромного пруда. Гуляли допоздна и пешком вернулись домой. В последующие два дня мы посетили мавзолей В.И.Ленина, побывали в планетарии, посмотрели чудо кинематографа тех лет - стереокино, катались на метро, любуясь подземными дворцами московского метрополитена, побывали на ВДНХ. Но разве осмотришь всю Москву за три дня?! Послевоенная Москва - это огромный, радостный, дружелюбный и гостеприимный и, самое главное, безопасный город. Никаких тебе кодовых замков на входах в подъезды, никаких глазков на дверях квартир, потому что никаких бесхозных подростков, скинхедов, рэкетиров, терактов, каннибалов, киллеров не было. Были мелкие дилеры и шулеры, но их деятельность ограничивалась пределами вокзалов. Ленинград нас встретил ясной погодой и очаровал великолепием архитектуры.
Курсант училища Фрунзе
Я попал в 124 класс, моими новыми товарищами стали ленинградские нахимовцы: Балинин Василий, Бондовский Женя, Забелинский Юрий, Наумов Леша и др. Учился я в классе и со своими старыми товарищами по ТНВМУ - Павловым Ростиславом, Русиным Эриком и др. Я часто вспоминаю дни нашей жизни во Фрунзе. Первый курс всегда несет массу впечатлений. Я с теплотой вспоминаю своих товарищей. Лешу Наумова. Думаю, что и сегодня со здоровьем у него все в порядке, так как у него не было дурных привычек, он не курил, не имел пристрастия к спиртному, хотя и выпивал, как и все. На переменках между лекциями он работал над своим физическом совершенством – работал со своим любимым снарядом – стулом. Он владел им как булавой. Помню Лешину гитару, которую кот-мерзавец, учуяв столярный клей, использовал гитару по назначению – помочился в неё.
Мы курсанты первого курса, первый семестр, самоподготовка, читаем «Навигацию» Н.А.Сакеллари. Слева направо: В.Балинин, Ю.Забелинский, Г.Азрумелашвили, Ю.Зубарев, А.Наумов.
Помню историю с фотографией спящего на лекции Васи Балинина. На лекции по гидромути – так мы называли, в общем-то, как потом оказалось, очень нужный предмет - Гидрометеорологию. На лекции я тоже задремал, ну, уж очень была скучная наука, а проснувшись, увидел, что Вася Балинин сладко спит (курсант всегда хочет спать). Будучи редактором нашей стенгазеты, я решил не упускать такого шанса и разбудил нашего «штатного» фотографа Лешу Наумова, чтобы он запечатлел такой исторический момент для прессы. Фото имело успех.
«Уставший курсант». Ноябрь 1949 года.
Как и во всех вузах, после первого семестра у нас были большие потери. Целый ряд ребят не сдали экзамены и зачеты и были отчислены из училища.
Перед одним из экзаменов после первого семестра. На плакате обычная студенческая надпись: «Здесь все, кому нечего делать (завтра экзамен – «шпага» спасет)». Слева направо: первый, нижний ряд: Ю.Орлов, А.Алексашин, В.Балинин, Р.Павлов, Б.Кузнецов, Э.Русин; второй ряд: В.Пузанов, В.Сафронов; третий ряд: Г.Азрумелашвили, А.Наумов.
Закончен курс, мы отправляемся на летнюю практику. Для начала – учебный корабль «Комсомолец», бывший дореволюционный учебный корабль «Океан». Но для нас этого было достаточно, ибо по программе – первый курс - это матросская и навигационная практика. Нас ожидали морские «путешествия» в Таллин и Ригу.
Курсант Г.Азрумелашвили.
Мы становимся военно-морскими офицерами. Начало службы
Начало октября 1953 года. Шестерым нахимовцам - фрунзакам досталась служба в Краснознамённой Дунайской флотилии. Это были: Гиви Азрумелашвили, Володя Гавриш, Володя Зюзенков, Саша Илларионов, Витя Рудаков и Славик Софронов. Все мы были командирами бронекатеров Второго Гвардейского дивизиона Краснознаменной Дунайской флотилии. К нашему прибытию командиры - «старички» подготовились хорошо: постарались избавиться от разных внештатных обязанностей и произвели кадровые перестановки – всех разгильдяев перевели на бронекатера командиров-новичков. Мне достались аж двое: один – лихой, половину службы просидевший на гауптвахте, другой – просто беспросветный тупица. К тому же мне на шею повесили весьма кляузную внештатную обязанность - назначили военным дознавателем и направили в гарнизонную прокуратуру на инструктаж, который длился около часа. Жили мы в казармах, обращённых фасадом к реке, в полукилометре от берега Дуная, на слегка возвышенном месте. Слева, в километре от нас, т.е. ниже по течению реки был морзавод (завод, ремонтировавший речные суда). Справа – штаб бригады, в которую входил наш дивизион. КПП с выходом в сторону города к остановке «у креста», где дорога из города раздваивалась: одна вела к нам, а другая на Магалу – пригородный посёлок города Измаила, расположенный на возвышенности «за спиной» наших казарм. А перед казармами простиралась Копаная балка – низменная заболоченная местность на уровне ниже паводковых вод Дуная. За ней тянулась вспаханная пограничная полоса вдоль дамбы, ограждающей от затопления, а за дамбой – узкая полоска берега, у которого стояли наши катера.
Хотя катера охранялись караулом и дневальными, всё же такое расположение не гарантировало полную сохранность имущества, и командирам, в том числе и мне, чуть ли не каждый месяц приходилось расплачиваться за какую-нибудь пропавшую вещь, то упавшую за борт, то украденную неизвестно кем. Участник Великой Отечественной войны командир бронекатера гвардии старший лейтенант Эпельман (Борис Соломонович) получил повышение по службе – был назначен флагманским артиллеристом дивизиона. Но передать катер новому командиру не мог, так как при приёме-сдаче обнаружилась большая недостача имущества, на общую сумму более десяти тысяч рублей (в то время автомобиль марки «Москвич» стоил 9600, а марки «Победа» – 16000 рублей). Эта сумма более, чем втрое превышала месячное денежное содержание Эпельмана. И вот мне приказано провести дознание в то время, когда я и со своим катером ещё не совсем разобрался. Тут мне хотелось бы сделать одно критическое замечание в адрес программы нашего обучения в ВВМУ. Мы прекрасно изучили теорию и практику кораблевождения, стрельбы корабельной артиллерии и другие сложные и необходимые морскому офицеру науки, но были совершенно несведущи в вопросах ведения корабельного хозяйства, а оно занимает солидную долю времени в управлении кораблём. А у меня, к тому же, в первый же месяц службы были испорчены отношения с моим непосредственным начальником – командиром звена гвардии старшим лейтенантом Лапиным (Василием Николаевичем), которому я не приглянулся с самого начала. И он, вызвав меня к себе в кабинет, в ответ на мой доклад о прибытии выматюгал меня почём зря. Я вспылил, схватил пресс-папье с его стола и, со словами «Не смейте так со мною разговаривать!», так треснул им об стол, что мрамор пресс-папье раскололся. - «Ты никогда не будешь старшим лейтенантом!» - «А ты не вечно будешь моим начальником».
А тут ещё один досадный случай (не знаешь, где споткнёшься!). Купил я в городе пачку бумаги для писем и для ведения дознания, а заодно и тогдашнюю новинку –
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
