Вскормлённые с копья

При команде «по ранжиру, по росту, в одну шеренгу становись!», мы, толкаясь, стали строиться, оглядывая друг друга. Я оказался самым длинным в нашем взводе, но Валерий Лялин меня оттолкнул, заняв место правофлангового. Он явно считал, что как моряк-орденоносец, он имеет преимущество перед любым салагой, даже если салага и длиннее его и одет точно также. Однако, Борис Кулешин, тоже имевший орден Красной Звезды и стоявший по росту за мной, стал меня подталкивать на место правофлангового. Лялин же не уступал этого места. Словом, я оказался «между двух огней». На эту толкотню старшина среагировал командой: - «Разойдись, оправиться, через семь минут быть на построении!». Строй рассыпался, а Кулешин и Лялин сошлись лицом к лицу.
Схватку предотвратил орденоносец Вася Чертенко, сильный, смелый и доброжелательный парень. Его коренастая, широкоплечая фигура удивительно гармонировала с мужественно красивым лицом. Серые, широко расставленные глаза Васи всегда смотрели спокойно и уверенно. Он не был задирой, тем не менее, никто ни разу не отважился схлестнуться с ним.
Чертенко стал между Лялиным и Кулешиным и что-то тихо, но твердо стал говорить Лялину, который сжав кулаки и сощурившись, смотрел мимо Васи в упор на Кулешина. Едва они разошлись, как дали команду на построение. На место правофлангового Лялин больше претендовать не стал.
Примечательно, что наши ребята, фронтовики-орденоносцы, никогда не то, чтобы похвалялись своими боевыми подвигами, но за пять лет круглосуточного пребывания с ними я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них что-либо рассказывал о своем участии в боях.
Каждый из них теперь был частью коллектива, но в то же время стремился обособиться в нем. У воспитанников нашего поколения не было принято расспрашивать друг друга, откуда он, кто его родители и каким образом он оказался в училище. Если у кого-либо было желание поделиться, то он делал это только по собственной инициативе.
Павел Вершинин, мой друг и товарищ, сам рассказал мне о себе, только после весьма неординарного события.
Однажды, у нас появились два офицера из «Смерш».



Они утром сняли Пашу с занятий и целый день с ним где-то о чем-то беседовали. Павел объявился вечером, глаза у него были покрасневшими, вид подавленный. Было видно, что он не собирается что-либо рассказать о встрече со «смершевцами», которые в тот же день уехали.
Когда этот эпизод уже был забыт, месяца через два или три, нас выстроили на плацу и перед строем всего училища Павлу Вершинину была вручена медаль Партизана Великой Отечественной войны 1941-1945гг.
Вот тогда вечером, перед сном Паша и рассказал мне, что офицеры «Смерш» приехали с трофейными документами, из которых следовало, что некий немецкий офицер заслал нашего Павла к партизанам с разведывательной целью.
Мать Павла, по его рассказу, была полькой, жили они до войны в Ленинграде, отец их оставил, а мать, стремясь завести новую семью, отвезла его и его сестру в 1941 году к своей родственнице, в какую то деревню в Брянской области. Хозяйка относилась к своим родственникам плохо. Павел пас коров, сестра батрачила по хозяйству. С началом войны отношение к ним стало еще хуже.
С приходом оккупантов у них в доме поселился немецкий офицер. Он неплохо знал русский язык, к Павлу и его сестре относился внимательно, подкармливал и даже снабдил Павла зимней одеждой. Потом велел ему идти искать партизан а, когда найдет, вернуться и рассказать, где они. После скитаний по деревням Павел, наконец, попал к партизанам, которые приняли его как сироту. В тот день, когда он оказался в отряде, был разоблачен предатель, которого перед строем на глазах у Павла расстреляли.
К немецкому офицеру и родственнице он возвращаться не собирался, однако и рассказать командиру отряда правду об обстоятельствах своего появления сразу не решился, - боялся, что его тоже расстреляют.
Позже, доказав свою верность товарищам по оружию, он наконец набрался духу и рассказал командиру отряда Федорову и комиссару отряда правду о том, как накануне войны он оказался в брянском селе. Как к нему и к его сестре относилась их родственница и её муж, как и чем старался расположить его к себе немецкий офицер и с какой целью послал искать партизан. Он описал, как бродил по разным селам, где его принимали за сироту и как, в конце концов, он случайно попал в партизанский отряд. Командир и комиссар всё поняли и, посоветовавшись, не стали об этом распространяться. Видимо, не хотели усугублять среди партизан подозрительность и недоверие.



Вершинин Павел Георгиевич. - Друзья-нахимовцы. К юбилею Тбилисского НВМУ.

Обо всем этом со всеми подробностями он и поведал офицерам из «Смерш».
Они уехали, чтобы получить подтверждение рассказа Павла у бывшего руководства партизанского отряда. Не приходилось сомневаться, что такое подтверждение они получили, так как, сняв с него всякие подозрения, они не только закрыли дело, но и оказали содействие в получении бывшим юным партизаном Павлом Георгиевичем Вершининым заслуженной награды.
В 1946 году мы с Павлом были в отпуске в Киеве, где в это время служил мой отец.
В музее Великой Отечественной войны, мы нашли раздел, посвященный партизанскому движению. На одном из его стендов была помещена фотография юного партизана Павла Вершинина, расклеивающего листовки в деревне на оккупированной территории, о чем имелась соответствующая надпись под фотографией.
На пути к размеренному ритму учебы и жизни в училище, нам пришлось пройти через разные этапы, отмеченные памятными событиями.



В первые месяцы 1944 года, когда мы ещё временно размещались в учебном корпусе и спали еще на обычных, а не на двухъярусных кроватях, часто происходили досадные события. Почти каждое утро вдруг оказывалось, что у кого-то пропало одеяло, или ботинки, или брюки и т.д. Похищенное бесследно исчезало.
Помощник офицера-воспитателя, главстаршина Раков, круглые сутки находившийся и спавший с нами в одном и том же кубрике, никак не мог выследить вора. При всем желании бодрствовать, каждый раз сон неизменно овладевал им глубоко и надолго. Этому немало способствовало то, что за день он сильно уставал от нас мальчишек 12-14 лет, весьма изобретательных на всякие проделки, а ночью в кубрике горела одна единственная синяя лампочка над выходной дверью. Её слабый свет утомлял зрение, глаза сами собой смыкались, и все быстро засыпали. Главстаршину вызывали к начальству, снимали стружку, но от этого ничего не менялось.
Офицеры-воспитатели разъясняли нам, что воровство – дело уголовное, наказуемое, тем более оно позорно, а потому неприемлемо в среде военных моряков, ведь воруют у своих же товарищей, где принцип «один за всех, а все за одного» является священным для русских моряков уже более двухсот лет. Но эти беседы не помогали.



Уголовный кодекс. С изменениями на 1 августа 1941 г.

Пропажи продолжались до тех пор, когда однажды утром, когда мы стали одеваться, двое воспитанников подняли шум – у них исчезли брюки. Раков пошел вдоль кроватей и на полу под одной из них обнаружил пропажу. На этой кровати, почему-то укрывшись одеялом с головой, лежал П-ко.
Главстаршина окликнул его и потянул на себя одеяло, чтобы поднять его и выяснить, как чужая одежда оказалась под его кроватью, но тот, вцепившись в одеяло, лежал под ним и молчал. Пока старшина предпринимал безуспешные попытки, вошел наш офицер-воспитатель капитан-лейтенант Сержин. Он перекрыл ребячий гомон окриком «тихо!» и спросил главстаршину, почему задерживается выход воспитанников на физзарядку? Выслушав пояснение, он приказал: «всем немедленно выйти на построение».
Спускаясь по лестнице, мы возбужденно обсуждали это происшествие. Мнение было единодушным, - брюки украл П-ко, - хотел продать, ведь не случайно у него всегда водились папиросы и деньги, а ведь он из детдомовских… Его кто-то застукал, вот он и укрылся с головой, боялся расправы.
На деле всё оказалось хуже. Вернувшись с физзарядки П-ко мы не увидели. Его койка пустовала. После завтрака наш капитан-лейтенант, идя вдоль строя, вдруг неожиданно спросил: - «Кто посмел устроить самосуд?» - «Какой самосуд?» – удивились мы.
- «А знаете ли вы, что П-ко в санчасти, у него проломан череп, большая потеря крови, на спине и руках синяки?». Офицер хотел еще что-то сказать, но не успел. Кто-то громко и отчетливо произнес: - «Так он же вор, а с ворами нужно только так, это же справедливо!»
Все, включая капитан-лейтенанта, оглянулись на голос. Это был Лёва Скумс, самый маленький в нашем взводе, белобрысый, с наивными голубыми глазами и постоянно приоткрытым ртом. Его обворовывали чаще других.
Сержин, не ожидавший откровенного оправдания самосуда, тем более от Скумса, остановился в недоумении. – «Все так думают ?» – спросил он, обегая взглядом воспитанников. Послышался явно одобрительный гул. – «Самосуд – преступление», - возвысив голос, резко оборвал он этот шум. Немного помолчав, продолжил:
- «Во-первых, не было проведено расследование. Во-вторых, запомните это хорошенько, - только суд, облеченный силой закона, имеет право решать, кто вор, а кто – нет, и он же – суд, назначает меру наказания для виновных». Он выдержал паузу, оценивая, дошло ли сказанное до сознания стоявших перед ним подростков.
- «А если П-ко невиновен?», - вдруг задал он вопрос: «Что, если кто-то подбросил ему эти брюки?» Он опять двинулся вдоль строя, остро вглядываясь в лица застывших в шеренге мальчишек. Наверное, наш офицер-воспитатель пытался увидеть в глазах своих воспитанников зарождение сомнения в результате сказанного им.
- «Так видели же, как П-ко украл эти брюки», – вдруг опять сказал тот же Лёва. – «Кто видел?» - быстро спросил капитан-лейтенант возвращаясь к Скумсу и строго глядя ему в глаза. Лёва смотрел на Сержина, рот его, как всегда, был полуоткрыт, казалось, что чье-то имя вот-вот сорвется с его неуемного языка..
«Вот ребенок!» - воскликнул с досадой Женя Зубарь. Сказано было негромко, но в наступившей тишине это услышал каждый. Лёва, молча, опустил голову, но Сержин повторил вопрос и добавил: - «Я жду, и все ждут ответа». Лёва лихорадочно соображал, как выкрутиться. Он понял, что любое необдуманное слово может иметь роковые последствия. Наконец, он нашелся – «Слышал, кто-то так сказал, а кто, я не видел, не знаю», - тихо сказал он. То, что доносительство всеми презиралось и, в лучшем случае, вылилось бы в полный и безоговорочный бойкот стукача, Лёва хорошо знал.



- «Ладно, потом поговорим», - с неожиданным для всех нас облегчением сказал капитан-лейтенант. Было похоже, что он и сам не хотел услышать более определенного ответа, но вопрос такой задать он был обязан. Скумс потом долго пребывал в тревожном ожидании вызова к капитану-лейтенанту для продолжения разговора, но дни проходили за днями, а Сержин так и не вызывал его, словно забыл.
Как стало известно позже, П-ко пролежал дня три в медсанчасти и ночью сбежал из училища, - его так больше никто и не видел. С тех пор в нашем кубрике ничего не
пропадало, даже мыло. Как вскоре выяснилось, краденное сбывалось через дыру в стене заднего двора спального корпуса, к которой в условленное время наведывались местные торговки. Дыру, как только обнаружили, капитально заделали.
Жестокий урок наказания вора самосудом оказался эффективным. Скорее всего, П-ко не был единственным, кто воровал вещи у своих товарищей, но беспощадный самосуд над ним был настолько поучительным, что больше никто из «бывалых» не решался воспользоваться навыками прошлой жизни, а за Лёвой Скумсом с тех пор прочно закрепилось прозвище «ребенок». Только года два спустя, когда эта история стала забываться, мой сосед по койке, Боря Кулешин, по секрету рассказал мне, что П-ко выследили и наказали ребята фронтовики. Их ни разу не обворовывали, в связи с чем могло возникнуть подозрение, что этим занимается кто-то из них. Вот они и решили покончить с этой проблемой радикально. П-ко, увидев, что его выследили и направляются к нему, бросился на кровать и укрылся одеялом с головой, но это не спасло его от блях матросских ремней.



С первых дней существования училища в нем был введен четкий распорядок дня, который неукоснительно соблюдался. Ровно в семь часов утра протяжный звук горна возвещал «подъем». Тех, кто заспался, поднимали помощники офицеров-воспитателей, - мичманы и старшины сверхсрочной службы. Нужно было поспешить в туалет, в соответствии с командой одеться по погоде и выходить на построение для физзарядки, которая начиналась с пробежки строем. Вначале мы бегали по двору, а потом пробежки стали проходить по улице Камо. Синхронный топот сотен ног нас бодрил, от него невольно возникало ощущение спаянности и силы. Физические упражнения расправляли наши спины, плечи и легкие, разминали мышцы рук и ног.
После физзарядки, слегка усталые, но бодрые, мы возвращались в кубрики, умывались, одевались и строились для осмотра.
Боря Кулешин. Худ. В.М.Гальдяев.
Офицеры-воспитатели и командир роты придирчиво осматривали воспитанников, - все ли здоровы, проверяли чистоту рук, ногтей, в порядке ли одежда, начищены ли ботинки и бляхи и т.д. Потом строем шли в столовую на завтрак. Выстраивались вдоль столов, по команде «сесть, приступить к завтраку садились, ели кашу, пили чай с сахаром и двумя кусочками белого хлеба, с кусочком сыра или масла, по команде вставали и строем повзводно расходились по классам, рассаживаясь за партами или столами.
При появлении преподавателя вставали, дежурный докладывал об отсутствующих и готовности класса приступить к занятиям. После взаимного приветствия и команды сесть, начинался урок. Всё было распределено по часам и минутам, включая время прогулок по двору в свободное время, самоподготовку, вечерний туалет и отход ко сну. На этот распорядок накладывались уборка помещений, участие в разводе караула, дежурство по кубрикам, стирка носовых платков, носков, подворотничков, чистка одежды, пуговиц и обуви и т.д.
Проходили дни, недели, месяцы, постепенно мы притирались друг к другу, как-то сами собой устанавливались и изменялись порядки во взаимоотношениях друг с другом.



Характерной в этом отношении была эволюция процедур происходивших в столовой. Каждый взвод (класс) имел в ней закрепленный за ним стол. К приходу на обед на столе уже стоял бачёк (кастрюля) с едой, вдоль обеих сторон стола были разложены тарелки, ложки, хлеб. По команде «сесть, приступить к приему пищи» каждый садился на свое место. Один из нас, именуемый бачковым, разливал или раскладывал из бачка еду по тарелкам. По началу на эту должность стали претендовать некоторые любители поесть, обделяя, кого угодно, только не себя.
Однако, многим это не понравилось. Большинство было за принцип справедливости, который, в конце концов, восторжествовал. Договорились о том, что бачковым становился каждый по очереди на одну неделю. Разложив еду по тарелкам, он мог взять себе только последнюю, оставшуюся после раздачи порцию. Так что бачковой был заинтересован делить еду, как можно справедливее. Когда на столе оказывалось что-то, трудно делимое, бачкового поворачивали спиной к столу, и кто-либо показывая на ту, или другую порцию, спрашивал: - «Кому?». Бачковой называл имя или прозвище, и т.д.
Офицеры воспитатели прямо и исподволь прививали нам святые принципы морского братства: - один за всех и все за одного; от каждого моряка, независимо от его звания и должности на корабле зависит судьба всего экипажа и самого корабля; сам погибай, а товарищей выручай и т.д.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович

Начало

31 декабря 1943 года к нам в сопровождении нескольких офицеров пришел высокий, статный контр-адмирал.



Это был начальник училища Владимир Юльевич Рыбалтовский.
Он поздравил нас с наступающим Новым 1944 годом, выразил уверенность в скорой победе, пожелал всем здоровья, успехов в учебе, которая начнется в первых числах января и велел жить дружно, как принято у настоящих военных моряков. Каждый из нас получил новогодний подарок. В праздничном пакете была небольшая плитка американского шоколада, конфеты-подушечки с мармеладной начинкой, печенье и мандарины.
На его пожелание «жить дружно» я тогда не обратил внимания, но, как впоследствии оказалось, оно имело для нас большой смысл.
Мы все были очень разными по характерам и привычкам, по опыту жизни, взглядам и навыкам, физическому и умственному развитию.
Среди нас заметно выделялись ребята, поступившие в училище с боевых кораблей и из морской пехоты. Их было человек двадцать. Они были одеты в военно-морскую форму, ходили вразвалку, как бывалые морские волки, щеголяя клешами, приталенными голландками и сверкающими бляхами ремней. Некоторые имели боевые ордена и медали. На остальных сверстников почти все они смотрели с откровенным презрением.
Подавляющее большинство нахимовцев первого набора составляли мальчишки 10-14 лет, осиротевшие в годы войны. Некоторые из них пережили Ленинградскую блокаду, другие перенесли суровые испытания в голодном тылу, но не стали беспризорными.



Энвер Дзерулович Ишмаметов. Беспризорники. 1946.

Однако были и такие, которые по прихоти войны, в борьбе за существование прошли через бродяжничество и воровство. Эти ребята, вкусившие невольную «свободу» и имевшие богатый криминальный опыт, отличались наглостью, жестокостью и стремлением к установлению своих порядков. Они часто затевали драки за влияние в нашей среде и сильно осложняли наш быт, особенно в первые месяцы.
В училище в 1944г было сформировано пять рот по сто воспитанников в каждой (годом позже стало шесть рот). В первую роту были зачислены ребята окончившие пять классов, во вторую роту, в которую был определен я, окончившие четыре класса и т.д. Вторая рота, как и другие, состояла из четырех взводов-классов по двадцать -двадцать пять ребят в каждом.
С первого января 1944 года, когда училище стало функционировать как воинская часть, был введен строгий порядок. Территория училища была окончательно закрыта для посторонних.
Мы не могли самовольно её покидать, тем более, что все её входы и выходы круглосуточно охранялась вооруженным часовыми, - матросами музыкальной команды.
Война была в разгаре. Мы внимательно следили за фронтовыми сводками, радовались освобождению наших городов и крупных узловых железнодорожных узлов. При упоминании отличившихся в боях военных частей и соединений, надеясь услышать хоть что-нибудь, о наших близких. Сведений об отце долго не было. Мой родной город, главная база Черноморского флота Севастополь, разрушенный до основания, всё ещё был занят врагом.
Города и сёла, по которым прошел молох войны. как правило, представляли собой руины. Те их жители, которым чудом удалось уцелеть, крайне бедствовали, ожидая своей очереди в освобождении от ненавистных оккупантов. В тылу наши соотечественники, крайне ограниченные в продовольствии и самом необходимом, напряженным трудом создавали оружие победы.
В этой обстановке мы, нахимовцы первого набора оказались в оазисе благополучия и заботы о нас и о нашем будущем, заботу о котором приняло на себя наше всесильное государство, в лице Партии и Правительства.



На протяжении всей войны фронтовые сводки зачитывал Юрий Борисович Левитан.

Репродукторы (черные тарелки на стене) были только в таких помещениях, как столовая, кубрики, актовый зал, в которых мы коллективно могли прослушать последние новости. Их включали только тогда, когда ожидались важные новости.
Постепенно мы осваивались на новом для каждого из нас месте. Основу переданного нашему училищу 13 декабря 1943 года комплекса зданий на улице Камо составлял главный корпус - большое трехэтажное здание из красного кирпича дореволюционной постройки, - наш учебный корпус. До войны это здание принадлежало второй средней школе, потом в нем размещался военно-морской госпиталь № 40.
Его помещения нуждались не только в косметическом ремонте. В этом здании для занятий воспитанников по таким предметам, как военно-морское дело, слесарные мастерские и т.д. необходимо было перестроить помещения, разместить в них соответствующие оборудование, учебные пособия и экспонаты.
До того, как была завершена работа по обустройству под спальню помещений в соседнем здании, мы все жили в учебном корпусе. В его левом крыле, на первом этаже, находилась квартира начальника училища, так что он круглосуточно находился с нами. Его кабинет и кабинеты его заместителей размещались в том же крыле на втором этаже. В центре этого здания был круглый актовый зал. Классы и специализированные кабинеты обустраивались на всех трех этажах. Под столовую было переоборудовано длинное помещение в цоколе этого здания.
Большой двор училища представлял собой плац, на котором нам предстояло каждое утро заниматься физзарядкой. Здесь же проходили занятия по строевой подготовке, разводы суточного наряда и построения перед выходом училища в город. К крылу главного корпуса примыкало одноэтажное здание санитарной части, - лазарет, за ним имелся небольшой хозяйственный двор, в котором размещались гараж и большое двухэтажное здание. В его полуподвале размешалась команда духового оркестра. Наши оркестранты, кроме музыкального сопровождения выходов училища в город, несли караульную службу и выполняли разные работы по ремонту и обустройству помещений. В том же полуподвале были устроены баня, оружейная и гауптвахта - карцер. Первый и второй этажи были отведены под кубрики.



Кубрик нашей второй роты находился в правом крыле второго этажа, в нем были установлены в два ряда двухъярусные металлические кровати.
Между кроватями размещались тумбочки для хранения предметов гигиены, а также для ухода за одеждой и обувью. Эти тумбочки наши старшины называли рундуками.
Воспитанники младших классов размещались в крыле главного корпуса.
Наши занятия по общеобразовательной школьной программе начались со 2 января 1944 года, т. е. на четыре месяца позже, чем в городских школах. Тем не менее, перед воспитанниками, офицерами-воспитателями и преподавателями начальником училища контр-адмиралом В. Ю. Рыбалтовским была поставлена задача: каждый воспитанник за полгода должен пройти и освоить полный объем годичной программы, а также изучать военно-морское дело и всё, что полагалось по курсу молодого краснофлотца. Такую программу вряд ли удалось бы осилить при сбоях в организации учебного процесса или каких-либо послаблениях в соблюдении дисциплины.
Учебный процесс осложнялся многими обстоятельствами. Офицеры, подобранные для училища на должности воспитателей, как правило, не имели профессиональной педагогической подготовки, необходимой для работы с детьми и подростками, одних из которых им надо было воспитывать, а других ещё и перевоспитывать. Почти все они были отозваны из фронтовых частей, имели боевые награды.
Учительский состав на протяжении первого учебного года претерпел существенные изменения. Руководство училища, лишенное возможности осуществить заблаговременный подбор кадров педагогов, с помощью городского отдела народного образования для обеспечения учебного процесса на первых порах привлекло старых, но очень опытных учителей, которых постепенно стали замещать более молодыми. Престарелую учительницу русского языка и литературы Кореневу сменила Сусанна Вартановна Бурунсузян, поменялись также учителя истории, естествознания, географии, французского языка.



Урок русского языка ведет преподаватель Коренева. 1944 год.

В ходе учебного процесса по мере завершения ремонтных работ у нас неоднократно менялись помещения учебных классов, специализированных кабинетов, мастерских, даже столовой и кубриков.
Тем не менее, руководство училища, офицеры-воспитатели и преподаватели справились с этой задачей и сумели обеспечить наше полноценное обучение в 1944 году, - в первом году существования училища.
Случайно мы узнали о том, как обсуждаются нашими наставниками задачи по организации нашей учебы и воспитания.
Один из любознательных воспитанников нашей роты (не помню, кто именно) обнаружил, что в здании училища имеется интересная система вентиляции и центрального отопления. В классные помещения подогретый воздух поступал по системе вентиляционных ходов устроенных в стенах здания. Ходы были достаточно широкими, так что однажды, в часы самоподготовки, поползав по этим ходам, он оказался у частой металлической сетки, через которую воздух поступал в просторный кабинет начальника училища, где в это время шло совещание. О содержании услышанного им, он и рассказал нам перед отбоем.
В кабинете, кроме адмирала он разглядел его заместителей, некоторых командиров рот, офицеров-воспитателей и учителей. Наш «лазутчик» сказал, что он не всё расслышал и не всё понял, но вроде бы советовались, как нас учить и воспитывать. Учителя советовали всем офицерам изучать какого-то Макаренко, а адмирал сказал, что учеба и воспитание должны дополнять друг друга. Учителям надо нас учить и воспитывать, а офицерам нас воспитывать и учить. Еще он сказал, чтобы помнили о том, что все воспитанники разные, к каждому нужен свой подход, что офицеры-воспитатели должны разобраться и понять, кого и как воспитывать, а кого и как перевоспитывать. Еще он добавил, что к тем, кого надо перевоспитывать, надо быть особенно требовательными и твёрдыми и не допускать для них никаких послаблений. Педагоги должны быть строгими, но всегда справедливыми.



Начальник политотдела капитан 1 ранга Ф.И.Аверлюков проводит совещание офицерско-преподавательского состава.

Услышанное, мы стали обсуждать, даже спорить, избегая присутствия при этом офицеров-воспитателей и их помощников. Некоторым ребятам очень не понравилось, что офицеры и преподаватели сговариваются, как нас воспитывать. Они считали, что порядки в училище и без того слишком строгие, а из услышанного можно было понять, что на нас будут давить еще сильнее. Надо мол, что-то придумать, говорили они. Другие, более рассудительные, возражали: - раз мы не юнги, и не курсанты, а воспитанники, то само собой, они и обсуждают, как нас воспитывать, а буза нам ни к чему, могут отчислить и всё равно воспитывать, но уже в детских домах, где будет намного хуже.
Протестные настроения высказывали лишь некоторые воспитанники, но позже оказалось, что на них способны все, особенно в обстановке возникающего общего недовольства, но об этом несколько позже.

Важные этапы и события

В начале января 1944 года нам выдали и для повседневного ношения робу – рабочую одежду, - хлопчатобумажные серо-голубые флотские куртки (голландки), к ним отложные форменные воротнички (гюйсы), из такого же материала брюки, а также полосатые матросские тельняшки. Получили также широкие черные поясные ремни, с бронзовыми пряжками с якорями (бляхами) и ботинки. Через несколько дней мы имели также шерстяные фланелевки синего цвета, черные брюки, легендарные бушлаты и бескозырки, а потом ещё и шинели.
Наши «классные дядьки» - мичманы и старшины сверхсрочной службы старательно подбирали обмундирование каждому воспитаннику. Брюки с короткими штанинами, по их мнению, были «хороши только для того, чтобы от долгов бегать». Они не должны быть короткими и не должны быть настолько длинными, чтобы «дорогу ими подметать» . На вопросы - почему на форменных воротничках именно три полоски, разъяснили, - эти полоски символизирует три великих победных сражения российского флота – Гангутского, Чесменского и Синопского.
Ленточки на бескозырки, погоны на бушлаты и погончики на робу и форменки мы могли получить только после успешной сдачи зачета по строевой подготовке. Начались тренировки.
Труднее всего в нашем взводе приветствие на ходу давалось Толе Данилову. При переходе на строевой шаг он вдруг начинал левой рукой взмахивать при шаге левой ногой, а правой рукой при шаге правой. Он долго не мог справиться с этой проблемой, за что получил прозвище «уртазы-муртазы».
Когда мы сдали, наконец, зачеты по строевой подготовке, нам вручили погоны на бушлаты и шинели и погончики на голландки с буквой , а для бескозырок - ленты с надписью золотом «нахимовское училище». При этом нас сильно огорчило то, что вместо длинных лент с якорями нам предстояло носить на бескозырках черные бантики. Длинные ленты с якорями нам разрешили только года три спустя.
Мы не ожидали, что переодевание преобразит нас не только внешне, но и внутренне. Даже ребята, которые до училища моря ни разу в глаза не видели, одев военно-морскую форму, вдруг стали испытывать чувство причастности к братству военных моряков.



Нахимовцы первого набора Н.Зубарев (слева) и В.Соколовский.

Единая форма как бы сгладила очевидные индивидуальности, сделало всех внешне похожими. При этом фронтовики растворились в серо-голубой массе сверстников, - прикреплять награды на робу было не принято. Для самолюбия некоторых из них эта внешняя уравниловка оказалась болезненной.
В этой новой обстановке при первом же построении, возникли неожиданные проблемы.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович